Кайсё

Голливуд — Нью-Йорк Осень

Его имя было До Дук Фудзиру, но все, кто знал его в Голливуде и Флориде, звали его Дональд Трак, поскольку именно эта фамилия была записана во всех его фальшивых документах. До Дук, мужчина угрожающего телосложения, утверждал, что свои мускулы он позаимствовал от отца — специалиста по боевым искусствам Вьетнама, в то время как духовную сущность ему передала мать. Однако духовная сущность человека не интересовала никого в Голливуде. И уж во всяком случае, никого в гараже, где он работал. К тому же отец его вовсе не был вьетнамцем.

По возрасту — а ему было тридцать восемь — он был самым старым механиком в гараже. В то время, когда его молодые коллеги проводили свободное время на пляже, До Дук в гимнастическом зале отрабатывал приемы боевого искусства додзё. Хотя данная система, на взгляд До Дука, и не была самой эффективной, это все же было лучше, чем ничего.

Он был исключительно красив какой-то необычной, экзотической восточной красотой, неотразимой для женщин, пугающей для мужчин. У него были жесткие, иссиня-черные волосы и решительные глаза человека, привыкшего к опасности. Резко очерченное лицо создавало вокруг себя как бы ауру, которой он, казалось, мог управлять, когда считал это необходимым. Для чего ему нужно было тратить свое время, работая в гараже, люди могли лишь догадываться — основываясь только на его страсти к автомобилям. Ему не составляло труда переделать любой двигатель так, что он по всем показателям превосходил серийный образец.

В общем-то До Дук обосновался в Голливуде, потому что в его многоликой и многонациональной толпе было легче раствориться и не привлекать к себе внимания на торговых улицах, в жилых кварталах и на автострадах побережья.

Уже два года он был женат на красивой стопроцентной американке, которую звали Хоуп, высокой, грациозной голубоглазой блондинке, родившейся и выросшей в Форт-Лодердэйле. Помимо того что она обожала До Дука, Хоуп была также влюблена в спортивные автомобили, дешевые ресторанчики и беззаботную жизнь.

Для До Дука, привыкшего добросовестно выполнять свои обязанности, жена представлялась необычайным и редкостным созданием, которое он тащил в постель, когда ему только вздумается. Слушая ее неистовые стоны, чувствуя под собой ее извивающееся в экстазе крепкое тело, До Дук готов был признать, что жить в Америке можно.

Однако, по правде говоря, такие мысли приходили к нему нечасто.

Он услышал звонок в дверь в тот момент, когда натягивал на себя в спальне промасленный комбинезон. Стояло ясное теплое утро конца октября. Солнце просто слепило глаза. Он бросил взгляд на спящую на животе жену, на смятые простыни. Его охватило внезапное чувство отвращения, при виде ее голых ягодиц вся страсть улетучилась.

Ощущение это не было для него новым. Его можно было сравнить с зубной болью, если и не ноющей, то напоминающей о себе неожиданными приступами. В дверь позвонили вторично, более настойчиво, однако Хоуп даже не пошевелилась.

Издав какой-то шипящий горловой звук, До Дук босиком проследовал в прихожую через кухню и гостиную.

В дверях стоял молодой почтальон — доставщик экспресс-корреспонденции. Он дал До Дуку расписаться в квитанции и вручил ему бандероль. На мгновение внимание молодого человека привлекла татуировка на левом запястье До Дука. Изображение лица человека. Левая половина — телесного цвета и глаз открыт, правая же — голубая, а вместо правого глаза вытянутый по вертикали крест.

Невольно вздрогнув, юноша взял себя в руки и поторопился выйти. До Дук взглянул на адрес отправителя. Лондонский магазин фирмы «Авалон Лтд». Со странной улыбкой на лице он обвел прихожую взглядом.

Закрыв дверь, он распечатал бандероль, извлек матовую голубую коробочку, внутри которой лежала пара носков, завернутых в зеленую бумагу. Помимо белых и зеленых полос носки были украшены еще каким-то рисунком. До Дук вошел в кухню, ярко освещенную солнечными лучами, падавшими через выходившее на восток окно.

Только теперь он увидел в узоре рисунка слова. Расположенные по вертикали буквы складывались в слова ПРИМО ДЗАННИ[1].

Коробка выпала из его руки, и он услышал глухие удары собственного сердца. Усевшись на пластиковый стул, он принялся растягивать руками носки, рассматривая их внимательнее. Затем поднялся, прошел по дому, заглядывая в каждую комнату, как бы запоминая обстановку.

Наконец он вернулся в спальню. Подошел к шкафу, вытащил свою сумку, побросал в нее самые необходимые вещи. Их оказалось немного. Добавил к ним туалетные принадлежности из ванной.

Вновь вернулся в спальню. Окинул спящую жену беглым взглядом, затем из ящика шкафа достал складной карманный нож, подсунул лезвие под ковер и подцепил острием доску пола.

Этот тайник он оборудовал сразу после того, как въехал в дом, еще до женитьбы на Хоуп. До Дук вынул оттуда старую зеленую металлическую коробку из-под патронов. В ней лежали пачки новеньких банкнот, а под ними — карнавальная маска. Она была старая, раскрашенная от руки в черный цвет, желтым и зеленым были обозначены глаза, щеки и рот. Изготовленная из папье-маше, она являла собой лицо мужчины с большим носом, огромными бровями, выдающимися скулами и покатым лбом. Нижний обрез маски заканчивался там, где у человека находится рот. До Дук держал маску с такой нежностью, как будто в руках у него было тельце ребенка.

— Что это?

Он вздрогнул, повернулся и увидел жену, сидящую голой на краю постели.

— Чем ты занят?

Привычным движением она запустила руку в свои длинные белокурые волосы.

— Ничем, — торопливо ответил он, быстро пряча маску в коробку.

— Как это ничем, Дональд? — сказала она, поднимаясь. — Ты же знаешь, я ненавижу всякие тайны.

Она быстро подошла к мужу. В лучах утреннего солнца он увидел тоненькие золотистые волоски на изгибе ее руки, фигура жены казалась окруженной радужным ореолом. Исходящая от нее аура пульсировала в такт каждому биению серпа. Губы До Дука слегка приоткрылись, как будто он хотел попробовать эту ауру на вкус.

— Мы должны доверять друг другу. Разве мы не договаривались... — По лицу Хоуп скользнула робкая улыбка.

До Дук вогнал лезвие ножа в нижнюю часть ее живота и, распрямляясь, рассек нежное тело, доведя нож до самого сердца.

С напряженным интересом он следил за тем, как на лице ее поочередно сменялись изумление, неверие, растерянность и ужас. Душа его с наслаждением впитывала в себя каждый тончайший оттенок ее предсмертных ощущений.

Хлынувший поток крови заставил До Дука отступить назад. В спальне повис сладкий запах смерти.

Тишина. Ни единого вскрика. Именно так его и учили убивать.

До Дук стоял, уставившись на вывалившиеся внутренности своей жены, сизо отсвечивающие в солнечных лучах. От них поднимался парок. По своей красочности зрелище казалось ему дивным; ощущения, которые он при виде его испытывал, вряд ли можно было передать какими-либо словами.

Эта картина и стоящий в комнате запах были для него все равно что старые приятели. Кровь напоминала о том, куда ему уже надлежит спешить.

В самолете, следующем в Нью-Йорк, у До Дука было время подумать. Он достал собственные цветные фотографии, которые сделал в киоске с автоматической съемкой по дороге в аэропорт в Лодердэйле. Затем отложил их в сторону вместе с контрольным талоном на авиабилет, оформленный на имя Роберта Асуко, и открыл номер «Форбс». Уставившись глазами в страницу журнала, он восстановил в памяти ту информацию, которую получил сразу по приезде в Голливуд. Ее прислали ему в альбоме с репродукциями картин Джона Сингера Сарджента, который славился глубиной проникновения в женскую психологию и изысканностью пейзажей.

Инфоомация содержалась на странице с репродукцией известнейшего полотна художника «Мадам X» — для До Дука ее образ явился воплощением обольстительной чувственности женщин прошлого века.

Расшифровав и запомнив сообщение, он сжег страницу, а пепел спустил в унитаз. Альбом же оставил, для того чтобы просматривать время от времени. Он сожалел, что не смог захватить его с собой в эту поездку, поскольку книга была слишком уж тяжела и объемиста.

Сойдя с борта самолета в аэропорту Кеннеди, он сразу же направился к камерам хранения, расположенным в главном зале ожидания. Предъявив ключ с выбитым на нем номером, он открыл одну из ячеек и извлек содержимое — нечто похожее на черный докторский чемоданчик.

Затем взял напрокат машину. Как обычно, он воспользовался фальшивыми кредитными карточками и водительскими правами, будучи в полной уверенности в том, что ни то, ни другое не наведет на его личность и не находится в розыске. Ему и раньше приходилось бывать в Нью-Йорке, поэтому, даже сквозь царившую в аэропорту неразбериху, он без всякого труда смог добраться до автострады Белт Паркуэй. В нескольких милях к востоку, в округе Нассау, эта дорога вливалась в Саузерн Стейт Паркуэй.

Время близилось к вечеру, и на шоссе то и дело возникали бесконечные пробки. Идущий впереди тяжелый грузовик с гравием врезался в выскочивший через разделительную полосу «фольксваген», а уже в них — «тойота» и «шевроле». Задержка нисколько не огорчила До Дука — ему все равно нужно было убить время, и он с интересом смотрел на искореженные автомобили. Он равнодушно прикидывал скорость, при которой произошло столкновение. Затем попытался представить себе, что осталось от водителей.

Смерть, быстрая или медленная, была его пищей, и никогда она не давала ему чувства насыщения.

Он готов был слушать крики и стоны жертв до тех пор, пока пальцы его не начинали дрожать от возбуждения. Перед глазами плясали вспышки болотных огней. В этот момент в До Дуке было трудно узнать цивилизованного человека. Это был зверь в первобытном лесу, бесстрашный и свирепый. В его сознании пронеслась мысль о Хоуп — но не о ее жизни, а о ее смерти — он вновь испытал острое наслаждение.

Свернув на Уантау Стейт Паркуэй, До Дук погнал машину к развилке. Сейчас он ехал вдоль Олд Кантри-роуд. К атому времени он уже вернулся в реальность. И только слабая аура вокруг фигур проезжавших мимо людей свидетельствовала о том, как обострены были его чувства.

Подъехав к Хиксвиллю, справа от дороги он увидел здание компании «Лилко». На первый взгляд могло показаться, что это школа: двухэтажное строение из красного кирпича. Он развернул перед собой план здания. На нем было четко отмечено все то, что его интересовало. Запомнив схему, он поднес к ее уголку горящую спичку и дождался, пока бумага не превратится в пепел, который он затем размял пальцами в пепельнице, вышел из машины и быстро перешел через дорогу.

Ему потребовалось всего семь минут для того, чтобы прихватить обувь, рубашку, комбинезон, кожаный ремень и, самое главное, нагрудный знак служащего компании. Фотография человека на знаке, некоего Роджера Бурке, не имела ничего общего с внешностью До Дука, но это его в не беспокоило.

Отъехав от красного здания мили на три, До Дук остановил машину и переоделся в униформу «Лилко». Действуя своим ножом, как хирург скальпелем, он осторожно снял со знака защитную целлулоидную пленку, убрал фотографию Бурке, заменив ее своей, прихваченной из Лодердэйла. После этого он аккуратно вставил удостоверение в пластиковую обложку. Долго пользоваться таким документом было нельзя, однако он и требовался До Дуку всего на один раз.

Он взглянул на часы: начало восьмого. Время ужина. Невдалеке он приметил китайский ресторанчик, торговавший навынос, купил там пластиковый пакет с едой и вернулся в машину. Достав из пакета картонные коробочки, он двумя пальцами принялся с жадностью поглощать рис и кусочки рыбы, сдобренные соусом. Запил свой ужин он несколькими глотками крепкого чая. Утолив таким образом голод, он был готов продолжить свой путь.

Вернувшись на Уантау Паркуэй, он направился в сторону уходившей на запад Нозсрн Стейт Паркуэй. У указателя на Пост-авеню он свернул и, проехав через Джерихо Тернпайк, оказался в Олд Вестбюри. Проехав под скоростной автострадой, До Дук вырулил на вспомогательную дорогу, ведущую на север. Он оставил позади себя полицейский участок Олд Вестбюри, завернул направо, на Уитли-роуд. Местность здесь разительно отличалась от бурлящего промышленного Хиксвилля: машина До Дука медленно катила мимо респектабельных особняков, обнесенных стенами из белого кирпича, вдоль которых росли вековые дубы, вились дорожки, ведущие к строениям с колоннами, сложенными из белого камня.

Дом, который он искал, стоял в стороне от дороги, его окружала трехметровая стена из красного кирпича. В опоре стальных ворот виднелся микрофон интеркома. Поравнявшись с ним, До Дук притормозил.

— Роджер Бурке из компании «Лилко», — проговорил он в решетку микрофонного устройства в ответ на искаженный электроникой запрос. Для этого ему пришлось чуть ли не по пояс высунуться из кабины машины. Зато он получил прекрасную возможность обозреть подходы к выкрашенному темно-зеленой краской зданию. Он также заметил за изгородью огромного палевого ротвейлера. Свирепые твари, раньше они в Древнем Риме бегали за стадами овец. В наши же дни эта порода из-за своего дикого нрава и силы стала излюбленной в полиции и у богатых хозяев для охраны частных домов.

Он проговорил в интерком номер своего служебного удостоверения, а также сообщил, что его прислали сюда затем, чтобы проверить напряжение в сети, поскольку в районе обнаружены какие-то неполадки с электроэнергией. Его учили, что чем проще ложь, тем легче ей поверят, а перспектива получить удар током не улыбалась даже людям с самыми крепкими нервами. Минутой позже сработал электронный замок, и створки ворот начали медленно раскрываться.

До Дук натянул толстые резиновые перчатки на подкладке и медленно проехал в ворота. Руль он держал левой рукой, правая же покоилась на замке черного докторского чемоданчика.

Увидев приближающегося к нему вооруженного охранника, он послушно остановил машину. Невдалеке спущенный с цепи ротвейлер мочился в специальный ящичек с песком, нервно кося на нежданного гостя глазом.

Охранник подошел вплотную и потребовал у До Дука документы. Одет этот человек был в джинсы, рабочую рубашку, на ногах — кроссовки, вельветовую куртку оттопыривала кобура мощного кольта. Боевик из мафии либо отставной полицейский, прикинул До Дук, в наши дни это трудно определить.

Как бы то ни было, дураком он явно не выглядел, и До Дух первым сделал свой ход, не дав ему времени обратить внимание на руку, уже скользнувшую в чемоданчик. Левой рукой он ухватил его за ворот куртки и подтянул к себе. Охранник не успел дотянуться до кобуры с оружием, как в воздухе сверкнуло лезвие.

Удар ножа пришелся прямо в горло, я тело охранника конвульсивно содрогнулось. До Дук был готов к этому, и все же охранник, будучи человеком тренированным, чуть было не вырвался. До Дуку пришлось привстать, чтобы резким движением руки пробить лезвием нёбо и вонзить нож в мозг.

Охранник начал оседать.

Находившийся с подветренной стороны ротвейлер, почуяв запах крови, вначале завыл, а потом начал рычать.

— Вот так-то, приятель, — бросил До Дук, будто старому знакомому. Увидев несущегося на него пса, он выскочил из машины.

Свирепое чудовище, прижав уши и оскалив зубы, уже было готово наброситься на него, из раскрытой пасти тонкой струйкой стекала слюна. Молниеносным движением До Дук сунул защищенную толстой перчаткой руку меж оскаленных клыков и, когда собака сжала челюсти, перебросил ее через капот автомобиля.

Зубы пса впились в резину, и в этот момент До Дук вонзил окровавленное лезвие ножа ему в ухо, пробив череп насквозь.

Перчатка была почти насквозь прокушена, сжатые челюсти не позволяли ему высвободить руку. Стараясь не запачкаться кровью. До Дук поднял руку на уровень груди, наслаждаясь силой своих мускулов, способных удерживать на весу такую тяжелую тварь.

Тряхнув рукой, он вынужден был оставить перчатку в сомкнутых челюстях животного, поскольку звал, что ротвейлеры даже в смерти не ослабят своей хватки. Он извлек из уха собаки нож я вытер его о джинсы охранника, забрался в машину и подрулил к массивному портику особняка.

Очутившись в тени огромных колонн, он выключал зажигание. До Дук подхватил докторский чемоданчик и поднялся по лестнице к входной двери.

— Мистер Гольдони?

Шикарно одетый мужчина, стоявший в дверях, отрицательно покачал головой.

— Доминик Гольдони... э-э... отсутствует.

До Дук нахмурился, вытащил какие-то бумаги и принялся рассматривать их.

— Этот особняк принадлежит семье Гольдони?

— Да, — ответил шикарно одетый мужчина. Лицо с крупными чертами было красивым и выдавало в нем уроженца Средиземноморья. Карие выразительные влажные глаза. Ему было под пятьдесят, явно не американец. На нем прекрасно сидел костюм от Бриони, итальянская шелковая рубашка, на ногах — туфли, не меньше чем тысяча долларов за пару.

— Вы из компании «Лилко»?

— Да, — ответил До Дук, небрежно махнув своим удостоверением я проходя в дверь.

Взгляд мужчины скользнул по пластиковой поверхности удостоверения.

— Я — Тони де Камилло, шурин мистера Гольдони.

— Известное дело, — усмехнулся До Дук, впечатывая свой кулак ему в солнечное сплетение.

Тони начал хватать ртом воздух, и в этот момент До Дук, поддерживая его почти нежно, нанес коленом удар в челюсть.

Бесчувственное тело Тони сползло на пол. До Дук наклонился над ним и оценивающим взглядом окинул кольцо с бриллиантом, дорогие часы, запонки, булавку для галстука. Затем он подхватил Тони под мышки и втащил по мраморному полу вестибюля в гардероб для верхней одежды. Колони и локти его он перехватил эластичным жгутом. Затем снял с полки шарф и запихал его целиком в рот Тони, заклеив губы пластырем.

Кухарок в доме не было; Маргарита де Камилло сама считала себя прекрасной поварихой. Но была живущая в доме прислуга — До Дук обнаружил ее в кухне, за приготовлением собственного ужина. Он неслышно подошел к ней сзади, набросил ей на шею жгут и затянул. Женщина раскрыла рот, пытаясь закричать. Ее скрюченные пальцы хватали воздух, она оцарапала ими руку До Дука. По тут воздух в ее легких кончился, и она рухнула на банки с томатами. Он оставил лежать ее там, где она упала.

Вернувшись в вестибюль, До Дук начал подниматься по ступенькам широкой, красного дерева лестнице. Доски под его ногами были отполированы так, что он мог видеть в них свое отражение. Толстый персидский ковер заглушал звуки шагов.

Маргарита де Камилло блаженствовала в горячей ванне. Ее голова покоилась на специальной резиновой подушечке; с полузакрытыми глазами она наслаждалась теплом, проникающим сквозь поры. Это было ее излюбленное время дня, когда она могла позволить себе отключиться от внешнего мира, расслабиться в ни о чем не думать. Дополнительная ответственность, которую взвалил на себя ее муж, сделала его совсем неузнаваемым. Она знала, что он занят выше головы и сейчас, по-видимому, у него какие-то неприятности.

Знала она и то, что была единственной в мире, кто мог бы помочь ему, но, принимая во внимание его происхождение — сицилиец, она отдавала себе отчет в том, что действовать должна очень осторожно. Не следовало напоминать ему о тех деятелях шоу-бизнеса, которые стали его клиентами благодаря ей.

«Серениссима», ее детище, косметическая фирма, которая поставляла свою продукцию исключительно кинозвездам Голливуда и Нью-Йорка, процветала благодаря ее фантазийному творческому характеру. Вся эта публика искала с ней знакомств, многих из них она спихивала своему мужу.

Предаваясь всем этим размышлениям, она непроизвольно массировала пальцами свое тело — особенно синяки и ссадины. Тепло воды успокаивало боль, она расслабилась.

Неожиданно, как это всегда бывает, мысли ее вернулись к Франсине. Пятнадцать лет — трудный возраст. Еще не женщина, но уже и не девочка. Ее рано сформировавшееся тело только осложняло ситуацию. Уже несколько раз, еще до того как ее брат попал под опеку ФПЗС — Федеральной программы по защите свидетелей, она обращалась к его помощи, чтобы решить кое-какие школьные проблемы дочери или избавить ее от слишком назойливых великовозрастных ухажеров.

Маргарита вздохнула. Больше всего на свете она любила свою дочь. Это чувство переполняло ее. Она разрывалась между своей работой и одиночеством Франсины. Она вполне отдавала себе отчет в том, что ей никогда не удавалось уделять достаточно времени дочери. А что же было ей делать? Она бы содрогнулась и умерла, если бы была слишком привязана к дому. У Тони тоже не было времени и терпения заниматься ребенком женского пола.

Маргарита чувствовала, что Тони явно недоволен тем, что у него нет сына — его наследника, о котором он все время мечтал. Но случилось так, что больше детей Маргарита иметь не могла. Одна Франсина. Из-за этого-то Тони все время и хмурится.

Ванна была вырезана из огромного цельного куска черного оникса; теплая вода в ее овале, благоухающая ароматами бальзамов, приготовленных по рецептам самой Маргариты, действовала успокаивающе на ее ноющее тело. Кран был из чистого золота, формой он напоминал лебединую шею. Ниша, в которой располагалась ванна, была от пола до потолка выложена зеркалами, неожиданно отразившими фигуру До Дука, появившуюся на пороге.

Маргарита вздрогнула, инстинктивно прикрывая груди руками. Глаза ее от удивления расширились.

— Кто вы такой? Что вам здесь нужно?

— У меня есть к вам предложение. — Голос До Дука звучал мягко.

Маргарита не могла вымолвить ни слова. Тем не менее, спустя секунду она, собравшись с силами и глядя на незваного гостя, произнесла:

— Как вы сюда попали? Что вы сделали с моим мужем?

— Он еще жив. Если вы это имеете в виду.

Он медленно приблизился к ней.

Маргарита смотрела на него, как кролик на удава: объятая ужасом, но не в силах отвести взгляд.

— Он даже не ранен. Просто спит.

Наклонившись над краем ванны, До Дук в упор рассматривал Маргариту. Она была исключительно красива, даже в свои тридцать с лишним. Высокие скулы, правильный овал лица, прямой нос, ясные глаза, вьющиеся темные волосы, сейчас мокрые, ниспадающие на великолепной лепки плечи. Однако в лице ее явственно читался вызов. Такая не сдастся. Подобный взгляд До Дук неоднократно видел у удачливых игроков. Маргарита пришла в себя от первоначального испуга, и румянец вернулся на ее щеки.

До Дука поразило то, что она не выказала того ужаса, который, казалось, должна была бы испытывать.

— Вы сказали что-то насчет предложения?

До Дук кивнул головой, отметив про себя хладнокровие, звучавшее в ее голосе.

— Именно так. У каждого из нас есть нечто такое, что заинтересует другого. — Он позволил себе улыбнуться. — Например, мне бы хотелось знать, где находится Доминик Гольдони.

На лице Маргариты отразилось облегчение, она усмехнулась.

— Тогда вы пришли не по адресу. Обратитесь в ФБР. Я не представляю, где может быть сейчас мой брат. — Она негодующе фыркнула. — А теперь убирайтесь вон, ничтожество.

— А разве вам не интересно, что могу сказать я? — не обратив внимания на ее слова, задал свой вопрос До Дук.

— Интересно было бы... — улыбнулась она.

Он перешагнул через борт ванны, и вода выплеснулась через край на пол. Прижав одну руку к ее лицу, а другую к груди, он погрузил ее резким движением в воду. Через некоторое время он, схватив ее за густые волосы, дал ей глотнуть воздуха. Маргарита кашляла и фыркала. Глаза слезились, груди тяжело вздымались. До Дук убедился, что она наконец поняла серьезность ситуации.

— А сейчас? — спросил он. — Нам все-таки есть о чем поговорить, вы согласны?

— Ублюдок, — простонала она. — Как ты смеешь... Но ты же еще ничего не видела, детка, довольно усмехаясь, подумал он про себя.

— Мне нечего тебе сказать, — Маргарита убрала волосы с лица.

Она села на край ванны, не обращая ни малейшего внимания на свою наготу.

— Моя жизнь для меня ничего не значит. Я никогда не предам своего брата. Даже если бы я знала, куда они его дели.

До Дук снял с крючка вешалки купальное полотенце неимоверных размеров и бросил ей.

— Завернитесь, — сказал он, выбираясь из ванны. — Не желаете ли взглянуть?

Он за руку вытащил ее из ванной комнаты. Она успела накинуть на себя купальное полотенце — оно скрывало ее от грудей до колен.

— Какой же ты идиот! Что бы ты со мной ни делал, я не отвечу. Я не знаю ровным счетом ничего. Об этом позаботились фэбээровцы.

Он протащил ее через спальню мимо отделанного мрамором камина. На каминной полке невозмутимо тикали часы.

Когда они очутились в прихожей, Маргарита почувствовала, как горло ее перехватила судорога. Она поняла, куда он ее тащит.

— Нет, нет, ради Бога, нет!

Он разжал пальцы, и она ринулась от него в другую спальню. Следуя за ней по пятам, До Дук едва успел подхватить сваливавшееся с Маргариты длинное полотенце. Его конец он намотал себе на левую руку, появившись на пороге спальни. По-видимому, это была детская — на кровати тут и там валялись разбросанные мягкие игрушки.

— Франсина!

До Дук спокойно смотрел на представшую перед его глазами сцену: обнаженная мать, в отчаянии закрывающая лицо руками, и тем не менее не в силах оторвать взгляд от своей пятнадцатилетней дочери, подвешенной за лодыжки к люстре.

— О Боже, Франсина!

Налитое кровью миловидное личико девочки абсолютно ничего не выражало. Глаза полузакрыты, рот полуоткрыт.

— Она еще не мертва, — произнес До Дук. — Но она непременно умрет, если ты не сделаешь так, как я скажу.

— Ладно, ладно, только опусти ее вниз!

— Только после того, как ты сделаешь то, о чем я тебя попрошу. И мы снова перейдем на «вы». Я не желаю ей зла. Но имейте в виду, что ее жизнь в ваших руках. — Он пересек комнату, бросив ей конец полотенца, который держал в руке. — Ну, теперь-то мы понимаем друг друга?

Маргарита бросила на него взгляд — о как хорошо был знаком ему подобный взгляд! — в нем читалось ее желание вонзить ему меж ребер нож для распечатывания писем. На мгновение ему даже стало любопытно — неужели он у нее под рукой, неужели она действительно готова совершить поступок, идущий вразрез с ее естеством? В данную минуту его интересовал только этот вопрос.

— Чего вы от меня хотите? — спросила она.

Они вместе спустились в библиотеку, там он плеснул в бокалы по глотку бренди. Он даже позволил ей одеться, но только под своим присмотром. Она накинула на себя черную комбинацию, кремового цвета блузку, ноги сунула в расшитые золотой нитью шлепанцы. Он оценил то достоинство и скорость, с которыми она оделась.

И все-таки она сначала отказалась отвечать на его вопросы.

— Выпейте, — обратился До Дук к ней. — Это вас успокоит.

Она приняла от него фужер, сделала медленный глоток. Усаживаясь на диван рядом с ней, До Дук пригубил свой бокал.

— Значит, договорились? Это все, что я от вас требую. Когда ваш брат позвонит, вы уведомите меня о его местонахождении.

Она поставила свой фужер на столик.

— Вы с ума сошли! Этого никогда не произойдет. Никто из них никогда не станет звонить мне по этому вопросу.

— И тем не менее, он позвонит.

Какое-то время Маргарита смотрела на него в упор, перед тем как вытащить из серебряного ящичка сигарету. Она потянулась за ней; блуза на ее груди натянулась. Ага, сказал про себя До Дук, все эти женские провокации были ему хорошо известны. Ну что ж, это только ускоряло развязку...

— Ублюдок! ФБР опекает моего брата Доминика уже в течение полугода, а то и больше. Ему разрешили взять с собой жену и детей. И с тех пор я о нем ничего не слышала. Точно так же, как его мать. Ему совершенно недвусмысленно дали понять: никаких контактов с родственниками или друзьями, в противном случае ФБР не гарантирует его безопасности.

В его руке блеснула серебряная зажигалка; чуть поколебавшись, Маргарита все же решилась наклониться к ней, чтобы прикурить. Глубоко затянувшись, она выпустила дым, стараясь, чтобы он заметил ее волнение.

— Хочу еще заметить, что ни один из свидетелей, пользующихся покровительством ФПЗС, за всю ее историю ни разу не соблюдал всех положенных инструкций. Об этом я знаю от мистера Маршалла, заместителя директора программы. А после всего того, что имело место, я знаю, что Доминик запомнил это. Он вовсе не спешит в могилу, совсем наоборот. Ему есть для чего и для кого жить.

Она оборвала себя на полуфразе, и До Дуку стало ясно, с каким нетерпением ждет она хоть какой-то его реакции на ее слова. До Дук понял, что она пытается взять реванш. Он решил промолчать.

Маргарита докурила свою сигарету до конца. Затушила окурок в пепельнице. До Дук ожидал, что она тут же закурит новую, но Маргарита снова удивила его своей силой воли. Сложив руки на коленях, она повернулась к нему.

— Освободи мою дочь, — мягким голосом сказала она.

— Мы говорили о твоем брате Доминике, — ответил ей До Дук.

Он с некоторым волнением наблюдал за тем, как на ее лбу выступали капельки пота. Они сливались вместе и скатывались затем по ее щекам. Его начинало охватывать знакомое возбуждение, подобное тому, когда он видел ауру вокруг совершенно незнакомых ему людей. В ушах слышался странный звон.

Голова Маргариты клонилась вниз, губы трепетали.

— О'кей, — сказала она, — предположим, Доминик и вправду позвонит. И что?

— Назначишь ему встречу тотчас же, и без всяких штучек со стороны ФПЗС.

— Он не пойдет ни на какую встречу.

До Дук достал из серебряной коробочки очередную сигарету, прикурил и протянул ей.

— Пойдет, Маргарита, — возразил он. — Мне известно, раньше он уже звонил сюда несколько раз. Последний раз, помнится, не из-за того ли, что некий информатор сообщил ему о том, что сотворил с тобой Тони за закрытыми дверями?

Из уст Маргариты вырвался слабый стон. Она инстинктивно подтянула колени — казалось, его слова доставили ей физическую боль. Она была бледна и тяжело дышала полуоткрытым ртом.

— На этот раз Доминик получит информацию о том, что твой муж избил Франсину.

Сказано это было таким спокойным тоном, будто он продиктовал ей номер из телефонной книги, и эта его прозаическая манера была наиболее пугающей.

— Он непременно позвонит, не так ли? И тогда наступит твоя очередь сыграть свою роль. Ты изобразишь неподдельную истерику, и, даже если он не среагирует на нее, ты все равно будешь настаивать на встрече.

— Какой же ты подонок!

Она закрыла глаза. Из-за этого гада все полетит к черту, подумала Маргарита.

Она чувствовала, что теряет контроль над собой, соленые слезы текли по щекам, казалось, мозг превратился в какое-то размягченное желе — ее охватила паника. Пытаясь придать своим мыслям хоть какую-то последовательность, она спросила:

— Ты хоть знаешь, о чем меня просишь?

До Дук неожиданно хлопнул в ладони, причем удар пришелся по ее бокалу с бренди, который с громким хрустом разлетелся на мелкие осколки, заставив Маргариту подскочить на месте. Ему понравилось, как эта «шутка» отразилась на выражении ее глаз — в сознании всплыл образ Мадам X, запечатленный на полотне Сарджента.

Он сказал:

— Я уже убил охранника, ротвейлера и служанку. Не стоит и секунды сомневаться в том, что я убью твою дочь.

Она не могла оторвать взгляда от его мерцающих глаз.

— Как я уже заметил, жизнь Франсины в буквальном смысле находится в твоих руках.

Маргарита ткнула окурок в пепельницу.

— Боже праведный, как ты можешь спать по ночам?

До Дук поднялся:

— Интересный вопрос, услышанный из уст сестры Доминика Гольдони. Разве ты не пользуешься своей девичьей фамилией — его фамилией — в своем собственном бизнесе? Несомненно, пользуешься. — По лицу До Дука скользнула доверительная улыбка. — Интересно, что чувствует Тони в связи с твоей известностью под именем Маргариты Гольдони? Не от этого ли он приходит в ярость и изливает ее на тебя?

Она посмотрела на него с каким-то благоговейным ужасом, ощущение некоей внезапной перемены резануло ее, подобно бритве. До Дук обошел диван и остановился у огромного полотна Генри Мартина, на котором был изображен сельский пейзаж: поле, засеянное колосящейся пшеницей. Он наслаждался мастерством композиции и выбором цветовой гаммы.

— Маргарита, ты достаточно умна, чтобы понять — каждый из вас по-своему выбирает наиболее целесообразные пути решения той или иной проблемы, вряд ли здесь уместны фанатизм или справедливость.

Рассматривая ландшафт на картине Мартина, изображенный живописцем с волшебной силой, До Дук ждал ответа. Он думал о том, что с удовольствием бросил бы все, даже свою постоянную игру со смертью, позволяющую ему поддерживать себя в форме, ради способности написать хотя бы одну картину, подобную этой. У него не было детей — по крайней мере, о существовании которых он бы знал, — но подобный шедевр лучше всякого ребенка, поскольку, подобно божеству, воображение и мастерство художника дают возможность как бы остановить мгновение. Большей награды для себя в этой жизни он бы не пожелал.

— Как интересно, такой зверь — и ценитель высокого искусства, — голос Маргариты прозвучал где-то у его локтя.

Он услышал, как она подошла, вернее сказать, почувствовал это. Интересно, вновь подумал он, хватит ли у нее духу пырнуть его ножом для распечатывания писем? Не поворачивая головы от полотна Мартина, он заметил:

— Доминик позвонит в течение ближайших двух часов. Ты готова выполнить свою половину нашей сделки?

— Подожди минуту, — попросила она. — Раньше мне не доводилось заключать сделки с дьяволом.

— Возможно, — он резко повернулся к ней, — но готов спорить — твой брат делал это столько раз, что, наверное, сбился со счета.

Ты ничего не знаешь о моем брате, хотелось ей крикнуть ему, однако холодящий душу страх при мысли о том, что он в своей обычной спокойной манере начисто опровергнет ее слова, не дал ей раскрыть рта.

Их взгляды встретились, и ее глаза отразили какие-то противоречивые чувства, скрывающиеся за внешней враждебностью ее поведения. До Дук сомневался, догадывается ли она о том, насколько его влечет к ней. Он был уверен, что она не имеет понятия о классической тактике, используемой ведущими допрос, к которой он и прибегнул: вначале подавить, затем расположить к себе — шаблонная схема любых взаимоотношений. Но она могла догадаться о другом его приеме. Несколько лет назад он пришел к выводу: женщин трогает не столько та власть, которую они испытывают над собой, сколько доминирующее влияние в отношении других.

Маргарита облизала пересохшие губы.

— У тебя есть имя?

— Несколько. Можешь звать меня Робертом.

— Роберт. — Она сделала шаг вперед и подошла к нему вплотную, вглядываясь внимательно в черты его лица. — Странно. Имя не восточное, а ты явно родом откуда-то оттуда. — Маргарита взглянула под другим углом. — Не так ли? Какая-то иная раса... Дайте подумать... Полинезия? — Она улыбнулась. — Сама я из Венеции, поэтому знаю, что это такое.

— Что «что это такое»?

— Быть чужаком. — Повернувшись, Маргарита направилась к дивану. — Мне приходится жить среди сицилийцев. Никто тебе не доверяет, абсолютно никто. — Она села, скрестив ноги. — Тебя всегда ставят в такое положение, когда приходится доказывать свою лояльность, даже близким.

До Дук про себя улыбнулся. Ему нравилось в ней это, интриговало. С вожделением он уставился на ее длинные стройные ноги — сделать это было весьма просто — с тем, чтобы придать ей мужества. Поскольку же это вожделение было преднамеренным, то его не следовало акцентировать. Он хотел — нет, откровенно говоря, он жаждал знать, насколько долго ее хватит, на что она будет способна в самых экстремальных ситуациях. Сейчас он был уверен в одном: она даст ему эту возможность.

— У тебя есть семья?

Вопрос пронзил его подобно лезвию ножа, тем не менее, он одарил ее одной из своих очаровательных улыбок из комедии масок.

— Это было очень давно, — голос прозвучал неестественно глухо и неискренне даже для его собственного уха, Маргарита же была достаточно проницательна, чтобы тоже уловить фальшь.

— Ты сирота?

— Зерна разложения были посеяны во мне в ранней юности.

— Странную мысль ты высказал. Это правда? У тебя нет семьи? — Маргарита выдержала его взгляд.

Он пожал плечами, дескать, какое это имеет значение. Его бесила фраза, сорвавшаяся с языка. Он что, рехнулся?

Он решил порвать ту связующую их нить, которая начала раздражать его в не меньшей степени, чем и Маргариту.

— Что тебе нужно от Доминика? — откуда-то из-за спины раздался голос Маргариты.

— Информация, — ответил До Дук. — Только он способен ее предоставить.

— Это упрощает дело. Когда он позвонит, я получу ее от него и сообщу тебе.

Губы До Дука скривились в такой холодной усмешке, что Маргарита поняла: этот человек — не более чем орудие.

— Маргарита, я хочу еще раз напомнить тебе, что, если ты хоть на йоту отступишь от намеченного сценария, Франсина умрет, и ты будешь тому виной.

— Да-да! — по ее телу пробежала судорога, и она спрятала лицо в ладонях. — Только не повторяй больше этого. Я не желаю, чтобы ты даже думал об этом.

Она подняла голову и посмотрела на него, сквозь слезы она изучающе вглядывалась в его лицо.

— А тебе известно, что, несмотря на все то, что сделал Доминик, у него еще достаточно друзей, которых он спас от фэбзэровцев и которые сильны и влиятельны.

— Да, я знаю, насколько они сильны и влиятельны, — согласился До Дук. — А кто, ты думаешь, меня послал?

Это был рассчитанный риск, но, чтобы сохранить свой контроль над ней, приходилось блефовать.

— Господи, этого не может быть! — в ужасе воскликнула Маргарита. — Это убьет его.

До Дук пожал плечами, подошел к ней и сел рядом на диван.

— Жизнь полна неожиданностей — даже моя.

— Нет, нет, нет, — еле дыша, повторяла Маргарита, — ты все лжешь. — Она вздрогнула. — Я знаю друзей Доминика. Им можно полностью доверять. Если ты причинишь ему вред, они достанут тебя. Это тебя не беспокоит?

— Наоборот. Я буду это только приветствовать. Он наблюдал, как целая волна эмоций прокатилась по ее лицу.

— Боже, кто же ты такой, — прошептала она. — Какие грехи я совершила, что вынуждена общаться с тобой.

— Скажи, ты настолько же невиновна, насколько твой брат виновен?

Маргарита не обращала внимания на слезы, медленно текущие по щекам.

— Нет абсолютно невиновных, но я... Сегодня какой-то Судный день. Что бы я ни сделала, его кровь будет на моих руках.

— В конце концов, все мы — животные, — заключил До Дук. — Иногда приходится вываляться в грязи. Сейчас твоя очередь.

Она вынула новую сигарету:

— Уподобиться тебе? Никогда.

— Надеюсь, этого не произойдет, — улыбнулся До Дук.

Маргарита взялась за зажигалку, затем, очевидно, передумала и положила сигарету обратно.

— Меня пугает то, что ты знаешь о предстоящем звонке Доминика.

— Да. Знаю.

— Его друзья...

— У него нет больше друзей.

Он наклонился к тому месту, куда упал разбитый бокал с бренди, и, подняв кусок стекла, сжимал в руке до тех пор, пока на пальцах не выступила кровь; наблюдая, как стекло прокалывает кожу, Маргарита осознавала, что в этом стремлении к боли — в той или иной форме — заключен важнейший компонент сущности этого человека. Она не придала этому выводу особого значения, будучи не в состоянии понять его важности.

Ее удивляло, почему он не напал на нее. Для этого у него были все возможности: когда она обнаженной лежала в ванне, когда она одевалась, а он наблюдал, в любой момент на этой софе в библиотеке. Действительно, после того как прошел первый шок от его внезапного вторжения, она предоставляла ему все возможности, хорошо зная, что, зажатый между ее бедер и переполненный тестостероном, он лишится способности здраво мыслить.

Необходимо что-то предпринять, чтобы выбраться из этого кошмара. Она передвинулась на диване, задирая юбку еще выше — к самому основанию бедер. До Дук перевел взгляд с окровавленных пальцев на ее обнаженную плоть. Казалось, этот взгляд имеет вес и источает тепло. Она почувствовала, что ее щеки начинают гореть.

— Что с тобой происходит? — она не узнала своего голоса.

До Дук посмотрел на нее. Его палец оставил кровавый след в форме полумесяца на трепещущей плоти внутренней поверхности ее бедра. Он повел пальцами выше, к теплому даже сейчас лону. Маргарита, почувствовав этот порыв, сделала все возможное, чтобы повалить его на себя, разжечь огонь в его крови.

Резкий звонок телефона заставил ее остолбенеть. Она уставилась на аппарат, как на ядовитую змею. До Дук убрал руку, ее последний шанс канул в Лету.

— Возьми трубку, — приказал До Дук, глядя в ее расширившиеся от ужаса зрачки.

Маргарита медлила, ее била дрожь. Она уговаривала себя, что это вовсе и не Доминик, звонить может кто угодно. Пожалуйста, пусть это будет любой другой, только не он.

Конвульсивным движением Маргарита вцепилась в трубку. Она сглотнула, затем с надеждой выдохнула:

— Алло?

— Маргарита, bellissima, — прозвучал голос Доминика, и она медленно закрыла глаза.