Когда Ален вошел в кабинет, лошадиное лицо Баннистера расплылось в широкой доброжелательной улыбке.
– Уже без четверти три! В мою черепушку стали закрадываться разные мысли… Что-нибудь случилось?
– Ничего особенного. Просто я заехал домой…
Выражение лица Алена насторожило Баннистера.
– А если честно?..
– Марина пробросила меня… Я застукал ее у себя с каким-то мерзавцем. Она психанула и ушла вместе с ним. Потом заявилась Мабель и сказала, что приклеила мне на задницу своих адвокатов. Короче, все в порядке.
Самуэль рассмеялся. – Ты шутишь?
– Только этим и занимаюсь.
Ален сел за стол и тоскливо уставился в окно. Баннистер подошел к нему и с несвойственной ему застенчивостью протянул какой-то пакет.
– Это тебе. Держи.
Ален неуверенно протянул руку и, подняв глаза на Баннистера, спросил:
– Что там? Бомба?
Самуэль улыбнулся.
– Теперь – это твое! Смотри… Сегодня двадцать второе июля… Ты забыл дату?
Ален с недоуменным видом покачал головой.
– А день твоего рождения? Олух!
– Бля…- пробормотал Ален.- Я совсем забыл… Послушай, Сэмми, ты – псих! Не надо было…
– А для чего же тогда друзья?
Ален разорвал оберточную бумагу, в которую была завернута коробка, и извлек из нее украшенную гербом бутылку. Баннистер выгнул грудь колесом.
– Французский коньяк! Черт знает какой выдержки!
Из ящика стола он достал два пластмассовых стаканчика и бросил один Алену.
– Жизнь становится не такой противной, когда немного выпьешь. Сколько тебе стукнуло? Сто десять? Сто пятьдесят?
– Столько же, сколько твоему коньяку.
– А если серьезно?
– Тридцать.
– Завидую тебе. Мне сорок шесть, а я так ничего и недобился, и впереди никакого будущего… За твое здоровье!
– За твое…- ответил Ален, поднимая стакан.
Они залпом выпили.
– Спасибо, что не забыл, Сэмми.
Самуэль подмигнул ему и прищелкнул языком.
– Может, рановато начинать с сорокаградусного напитка, но это все-таки лучше, чем дождевая вода.
Он снова налил в стакан до краев.
– Какая гадость!.. До дна!
– До дна!
Они чокнулись. Едва стаканы коснулись стола, как Баннистер снова наполнил их.
– С днем рождения, кретин!
– За твое благополучие, осел!
– Старый осел,- поправил его Самуэль.
– Сэмми?
– Да?
– Какая же все-таки Марина тварь… Она уже не вернется.
– Они все возвращаются! Возьми, к примеру, Кристель: мне так и не удалось от нее избавиться.
– Мне кажется, я люблю ее.
– Где твой стакан?
– Понимаешь, Сэмми, я дорожу ею.
– Ты великодушно относишься к женщинам. Пей!
– В этом ты прав. До дна!
Пронзительно зазвонил телефон внутренней связи. Баннистер схватил трубку и прорычал:
– Меня здесь нет!- Неожиданно выражение его лица изменилось, и он буквально прошептал:- Да… Хорошо… Сию секунду…
Он медленно и осторожно опустил трубку на рычаг.
– Я говорил тебе, что Мабель плюнула мне в лицо?- спросил Ален, с трудом подавив икоту.
– Мюррей,- обреченно выдавил из себя Баннистер.
– Что Мюррей?- переспросил Ален.
– Уже три часа. Он ждет тебя.
Ален плеснул в стакан большую порцию коньяка, торопливо проглотил, закашлялся, вытер салфеткой губы и презрительно сказал:
– Мюррей – это вонючий засранец!
Он торжественно положил руки на плечи Баннистера и посмотрел ему в глаза.
– Хочу тебе признаться, Сэмми…- Он сделал паузу, чтобы придать большую значимость продолжению мысли, и веско сказал:- Я терпеть не могу Оливера Мюррея.
Глаза Самуэля просветлели.
– Я тоже.
– Скажу больше… Если Мюррей думает, что вышвырнет меня с работы в день моего рождения, он долго будет сожалеть о своей затее…
Баннистер энергично закивал головой и с беспокойством посмотрел на часы.
– …потому что Оливер Мюррей – настоящий вонючий засранец!- подытожил Ален.
– Да,- согласился Баннистер,- да… А сейчас ты должен идти.
– Естественно.
Выходя из кабинета, Ален громко хлопнул дверью.
Оливер Мюррей был по своей натуре человеком злым. Являясь начальником кадровой службы, он держал в ежовых рукавицах и терроризировал весь административный коллектив «Хакетт», расположившийся на восьми этажах Рифолд Билдинга. После рабочего дня его часто видели в других кабинетах, где он рылся в столах, перелистывал папки, что-то искал в корзинах для бумаг…
Обстановка его кабинета никак не отражала вкусов хозяина. Он восседал за огромным столом, позади которого стоял несуразно больших размеров бронированный сейф. На столе никогда не лежало ни чистого листа бумаги, ни какого-нибудь документа, ни карандашей – пустота. На стене висел портрет Арнольда Хакетта, основателя и президента совета директоров фирмы. Перед столом стояло три металлических стула, предназначенных для его жертв, с которыми он разговаривал с садистской вежливостью.
Ален вошел в кабинет. Сохраняя каменное выражение лица, Мюррей долго и молча его рассматривал. В этой дуэли между сидящим за столом Мюрреем и стоящим Аленом проигрывал тот, кто первым нарушал молчание.
– Я уже здесь,- не выдержал Ален.
Продолжая сверлить его взглядом, Мюррей сказал ледяным тоном:
– Мистер Пайп, позвольте напомнить вам, что в рабочее время употреблять алкоголь запрещается.
– Это все, что вы хотели мне сказать?
Мюррей холодно улыбнулся.
– Садитесь, пожалуйста.
– Лучше постою.
– Как вам будет угодно. Перед тем как объяснить вам причину, ради которой я вас вызвал, мне хотелось бы уточнить некоторые детали… Сколько лет вы работаете в фирме?
– Четыре года.
– Четыре года два месяца и восемь дней. Не могли бы вы напомнить мне размер вашего жалованья?
– Вы его знаете лучше, чем я.
– Совершенно верно, мистер Пайп. Ваш месячный оклад составляет одну тысячу семьдесят два доллара. Солидно!
– Может, это вы оплачиваете мою квартиру, покупаете мне одежду, пищу, выплачиваете алименты?..
Мюррей сделал вид, что не замечает грубости в голосе Алена.
– Ваша личная жизнь, мистер Пайп, меня не интересует.
– В таком случае воздержитесь от оценки моей зарплаты. Или вы решили ее увеличить?
– Не совсем так, мистер Пайп. Речь пойдет не об увеличении… Видите ли, фармацевтическая промышленность переживает сейчас трудные времена, вызванные конъюнктурными колебаниями в международной экономике. Однако «Хакетт», благодаря своей динамичной политике развития и тщательному подбору кадров, с честью выйдет из создавшегося положения.
Алену становилось все труднее удерживать тело в вертикальном положении: его начинало пошатывать.
– К делу, Мюррей! К делу!
– Я уже близок, мистер Пайп. Административный совет «Хакетт Кэмикл Инвест» принял решение о некотором уменьшении численности персонала фирмы.
У Алена дрогнули колени, но выражение лица осталось бесстрастным.
– Принимая во внимание ваши четыре года трудового стажа, я должен, к большому вашему огорчению, заявить, что вы имеете право на семимесячное выходное пособие, которое составляет 11 704 доллара.
Итак, его выбрасывают на улицу. Неожиданно для себя он ткнул указательным пальцем в Оливера Мюррея.
– Я ничего не понял из того, что вы мне сказали. Не ходите вокруг да около, Мюррей! Выкладывайте все как есть…
– Тем лучше, мистер Пайп. У вас нет больше необходимости возвращаться в кабинет. Вы уволены.
Баннистера терзали мрачные предчувствия, и он никак не мог сосредоточиться на лежавших перед ним документах. Обычно вызов к Мюррею ничего приятного не обещал и чаще всего заканчивался «дверью». Слухи о предстоящих увольнениях уже несколько дней обсуждались в «Романос» и коридорах фирмы. Ален, как никто другой, попадал под эту акцию: уважительный, благородный, не отвечающий на многообещающие взгляды жен своих коллег, не претендующий на чье-либо место – такое поведение в системе «Хакетт» вызывало подозрение. Здесь все было наоборот: любого сослуживца по кабинету следовало рассматривать как врага, устраивать ему пакости, наушничать Мюррею… В таком климате могла выжить только сволочь. Ален такими «достоинствами» не обладал. Когда он вошел в кабинет и, даже не взглянув на Баннистера, прошел мимо него, тот подскочил как ужаленный.
– Ален?
– У тебя еще осталось чего-нибудь вмазать?
– Да рассказывай, черт тебя подери! Что он сказал?
– Налей, Сэмми!
Баннистер бросился к шкафу, где была спрятана бутылка. Но вначале он сам сделал большой глоток прямо из горлышка, затем дрожащей рукой налил в стакан и протянул Алену.
– Приятности или неприятности – выкладывай все!
Ален залпом проглотил коньяк. Посмотрел на Баннистера, как на марсианина, сделал несколько судорожных движений ртом, но оттуда не донеслось ни звука, Баннистер быстро наполнил стакан. Ален схватил его и повернулся спиной.
– Меня вышвырнули, Сэмми! Вышвырнули, как дерьмо!
– А! Мистер Пайп!..- Из стеклянной будки выглянул привратник.
– Скандал! У вас отключили воду.
– Совсем?
– Совсем.
– А душ? Туалет?
– Перекрыты,
– Суки,- бросил Ален, входя в подъезд. Вдруг он обернулся и с извиняющейся улыбкой на несчастном лице посмотрел на привратника.
– Я еще не все сказал, мистер Пайп! Не могли бы вы уплатить за квартиру?
– Ну конечно… обязательно,- пробормотал Ален.
Войдя в квартиру, он снял влажную от пота рубашку, скомкал ее и бросил на диван, затем прошел в ванную и открыл кран. Послышались зловещие звуки сухих труб. Он снял туфли, носки, брюки и с тяжелым сердцем подошел к книжным полкам, где обычно хранил запасы виски.
– Пусто…
На кухне Ален нашел длинный окурок «Кэмела» с испачканным губной помадой фильтром. Лег на кровать, прикурил и сделал глубокую затяжку. Опустил руку к полу поисках пепельницы, но ее там не оказалось. Тогда он повернул голову и увидел конверт, выглядывавший из-под двери. Как же он его не заметил? От Марины?
Когда он поднял конверт, к горлу подкатила тошнота: в левом углу стоял штемпель его банка.
Он разорвал конверт, вытащил лист бумаги и быстро прочел отпечатанный на машинке текст. Ничего не понимая, перечитал еще раз. Кровь застучала у него в висках, в горле мгновенно стало сухо. Не веря своим глазам, он медленно, по слогам прочел две строчки невероятного сообщения:
«Доводим до Вашего сведения, что мы переводим на Ваш лицевой счет выходное пособие в сумме 1 170 400 долларов».