Казнить Шарпея

Выстрел в судьбу

...Уже покидая территорию дачи и подходя к навороченной всеми видами мигалок и антенн «БМВ», Игнатов с Тихоней вполголоса обменялись репликами.

– Может, все-таки зря мы их отпускаем, а, Дмитрий Матвеевич? Поднимут шум, а его нам уже с избытком?

– С избытком, говоришь? Да нет, в нашем случае мало шума не бывает. Вчера вечером в программе «Время» сообщили, что Президент намерен быть на мероприятии в храме Христа Спасителя. Это, с одной стороны, хорошо! Значит, вся охрана будет на площади. Но в итоге Шарпей должен остаться за городом! Там, где никто не ожидает нашей атаки. Поэтому больше шума, товарищ!

Вы действуете по намеченному плану, – продолжал Игнатов. – Они должны испугаться и уговорить Президента отменить свое решение. Я очень надеюсь, что вы все сделаете грамотно, по плану. Как только поймете, что Президент не появился, тут же стремительный отход.

Михаил, – Игнатов кивнул на водителя, – как и договаривались, будет ждать тебя на Плющихе. Ребята разбегаются по одному. У них у каждого – свой маршрут. А вы ждете меня в условленном месте. Если до вечера я не появлюсь, действуйте по резервному варианту. Исчезаете из Москвы!

...Уже в машине Игнатов, вдруг вспомнив о чем-то, хлопнул себя по карману и достал мятый конверт. Он получил его от Тихони. Тот состоял в многолетней переписке с тем самым патлатым поэтом, который более двадцати лет назад покинул Советский Союз при непосредственном содействии генерала Игнатова.

Поэт стал хорошим бизнесменом, заработал большие деньги, успешно завершив в Америке опыты с биологическими штаммами, вывезенными из СССР. Но иногда его настигала прежняя страсть и он писал стихи и посылал их Игнатову. А тот по-прежнему считал их бездарными и, прочитав, забывал в ту же секунду.

Очередной опус лежал в конверте, и Игнатов решил его прочесть, заведомо ожидая очередного разочарования. Однако прочитанное его озадачило. На смятой страничке от руки было написано:

– На! Прочти! – Игнатов протянул стихи Тихоне, сидевшему рядом с водителем на переднем сиденье. Тот долго вчитывался в текст, а затем, соорудив мрачное лицо, прочел стихи вслух.

– Не понял я, Дмитрий Матвеевич... О чем это он, друг наш американский? Почему все так ждали каких-то слов? И почему он их всех послал?

– А ты вот почему все ждешь, что я скажу?

– Так вы же мой командир! И потом – вы же меня не посылаете.

– Еще как посылает! – неожиданно вмешался в разговор Фомин. – Он даже не спрашивает тебя, хочешь ли ты гоняться за этим Шарпеем! Хочешь ли ты стрелять! Я, к примеру, в своей новой жизни никогда не стрелял в человека...

При этих словах челюсть Тихони буквально рухнула вниз, и он застыл с открытым от изумления ртом, а Игнатов настороженно посмотрел на сына.

– Я стрелял в мишень, – невозмутимо пояснил Фомин, – в голову там или в сердце. Всегда стрелял за деньги и никого не убил за идею! Я никогда не спрашивал, в кого я стреляю и за что. Если бы я в это вдумывался, то сошел бы с ума на втором выстреле. А у меня их – результативных – сто одиннадцать! А вот вы всегда целитесь в идейного врага! Вы всегда стреляете в судьбу. Трудно вам... Вот вы и мучаетесь, вопросы задаете, мессию ищете. А он взял и послал вас вместе с вашими идеями... Допытываетесь, зачем он уезжает, зачем родину бросает? А может, вы все ему надоели со своими вопросами дурацкими? Вот он вас всех и послал подальше! И правильно сделал...

– Ну ты даешь, – только и нашелся что сказать в ответ Тихоня. – Так ты, если что, в Шарпея, к примеру, не стал бы стрелять?

– Из-за ваших идей – не стал бы. А если и стал бы, то только потому, что получил от вас свободу. Вы мне уже заплатили, очень щедро.

– Александр! Ты спятил!!! – Игнатов сорвался на крик. – Что ты несешь? Я же тебе объяснил, почему мы все это делаем!

– А я не уверен, что ты прав, отец. И поэтому ничего не думаю про вашего Шарпея. Он у меня... сто двенадцатый. Вот пусть так и останется в моем списке – просто сто двенадцатый. И вовсе никакой не Шарпей. А первый, по которому я дал промах...

Тихоня задумчиво покачал головой:

– Нет, Саша, так еще страшнее, как ты. Убить за деньги, не зная за что? Нет уж. Я тоже много кого на тот свет спровадил! Но я всегда знал, что убиваю врага. А врага можно! – повысил голос Тихоня. – Врага можно и даже нужно!

– Не ори так, – огрызнулся Фомин. – Ты вон Героя за Афган получил, а какие они тебе враги были – эти моджахеды? Крестьяне, которые взяли оружие после того, как ты приперся в их дом и начал стрелять. А поперся ты почему? Потому, что эти дедушки из Политбюро, которые уже ни в какой коммунизм не верили, решили, лежа на боку, организовать себе маленькую победоносную войну?!.

– Хватит!!! – рявкнул Игнатов. – Хватит!!! Убивать вообще никого нельзя! Ни за деньги, ни за идею! Ты, сынок, когда в Афганистан рвался, что от меня услышал? Не помнишь? А я помню! Я тогда сказал: «Тебе людей убивать придется!» Не так разве? Поэтому ты нас с Тихоней не сволочи! Мы вершим возмездие за преступление перед людьми. Вот в Нюрнберге казнили праведно! Власова с Красновым казнили – справедливо! И Шарпея казнить – это тоже праведно. Только не мы это сделаем. Другие! Те, кому дано такое право...