Кельтские сумерки

ГРЕЗЫ БЕЗ ВСЯКОЙ МОРАЛИ

Моя знакомая, та самая, что пересказала мне историю о королеве Мэйв и об ореховом посохе, зашла недавно в работный дом еще раз.[70] Старички все мерзли, и вид у них был жалкий донельзя, но стоило им только заговорить, и они тут же забыли про холод. На днях буквально в их работном доме помер старик, который в молодости играл в развалинах рата с фэйри в карты, и фэйри играли «на удивление честно»; другой старик видел своими глазами чудовищного черного вепря, а еще двое всерьез поссорились, выясняя, кто же все-таки был лучшим поэтом — Рафтери или Калланан. Первый горой стоял за Рафтери: «Это великий был человек, и песни его знают во всех концах света. Я помню его, хорошо помню. Голос у него был как ветер»; другой же твердил, что «ты бы в снегу босиком стоял, чтобы только Калланана дослушать, если он запоет». Потом один из стариков стал рассказывать моей знакомой сказку, и все прочие с видимым удовольствием стали слушать его, то и дело срываясь в слезливый старческий хохот. Эта сказка — я расскажу ее далее в том самом виде, в котором она была записана, — одна из тех старых как мир, кочующих из края в край историй без всякой морали, в коих жизнь предстает в первозданной своей простоте и в коих простые, задавленные тяжким трудом люди находят отдых и одну из немногих доступных им радостей. Они повествуют о тех временах, когда поступок не был омрачен неотвратимостью следствий, и если даже приключение заканчивалось смертью искателя оных — при том, конечно, условии, что он был человек хороший, — кто-нибудь непременно приходил в конце концов, чтобы ударить его прутиком и вернуть обратно к жизни; а если ты родился принцем и похож на брата своего как две капли воды, ты мог спокойно лечь в постель с его женой, высокородной королевой, и он даже не слишком долго на тебя впоследствии дулся. Да мы и сами, будь мы столь же бедны и несчастны и привычны к тому, что каждый новый день грозит нам новою бедой, помнили бы точно так же любой счастливый сон, достаточно крепко сбитый, чтобы сбросить с плеч своих бремя мирских страстей и горестей.

Давным-давно жил-был король, и король этот просто места себе не находил, а все потому, что не было у него сына. В конце концов он вызвал главного своего советника и сказал, мол, так-то и так-то, что мне делать. А советник ему и говорит: «Дело это несложное, если ты все будешь делать так, как я тебе скажу. Пусть кто-нибудь из твоих слуг сходит в такое-то и такое-то место и поймает там рыбу. А когда он рыбу принесет, сготовь ее и дай отведать королеве, твоей жене».

Тогда король послал слугу за рыбой, как ему и было сказано; слуга рыбу поймал, принес ее королю, король вызвал кухарку и велел ей зажарить рыбу над угольями, но только очень осторожно, так, чтобы кожа на ней не вздулась нигде и не лопнула. Но каждому ведь ясно, что если печь рыбу на угольях, то хочешь не хочешь, а кожа где-нибудь да вздуется, и вот, когда на одном боку у рыбы стал вздуваться пузырь, кухарка его и придавила пальцем, чтобы кожа разошлась, а потом сунула палец в рот, чтобы остудить его, и таким вот образом сама попробовала эту рыбу. Потом рыбу снесли королеве, королева поела, а то, что осталось, выкинули на задний двор. А на заднем дворе были в это время кобыла да сука легавая, вот они-то все объедки и доели.

Года не прошло, королева рожает сына, и кухарка рожает тоже, и тоже сына; а кобыла — двух жеребят, а сука — двух кутят.

Обоих мальчиков отослали вскорости в другое какое-то место на воспитание, когда же они вернулись, оказалось, что они похожи друг на друга как две капли воды, и ни единый человек не смог бы с виду отличить кухаркина сына от сына королевы. Королева тогда очень рассердилась. Пошла она к главному советнику и говорит: «Скажи, — говорит, — мне способ, как отличить, кто из них мой сын, потому что я не желаю, чтобы кухаркин сын ел и пил за одним столом с моим сыном». — «Нет ничего проще, — отвечает ей главный советник, — если вы все сделаете в точности, как я вам скажу. Как увидите их обоих и что идут они к дому, выйдите сами на порог да и станьте в дверях. Они вас увидят, и собственный ваш сын вам поклонится, а кухаркин рассмеется только, и все».

Так она и сделала, и когда ее собственный сын поклонился ей, слуги пометили ему одежду, так, чтобы потом она могла его узнать. А потом, когда они сидели за обедом, она сказала Джеку — это кухаркиного сына так звали: «Пора тебе ехать отсюда куда глаза глядят, потому что ты не мой сын». Тогда ее собственный сын, которого звали, ну, скажем, Билл, сказал: «Нет, мама, не отсылайте его, разве он мне не брат?» А Джек на это и говорит: «Давно бы я и сам уехал из этого дома, когда бы знал, что он не отца моего и не матери». Билл ну его уговаривать, а тот ни в какую. Один раз, когда он еще не уехал, были они в саду у колодца, и он Биллу говорит: «Если со мной когда случится что-нибудь плохое, в этом колодце вода сверху станет кровью, а у дна станет медом».

Потом он взял одного пса из пары и одного коня из пары, тех самых, что родились от доевших королевину рыбу кобылы и суки, и — только его и видели. А мчался он на том коне так быстро, что пустись за ним вдогонку ветер, ни за что бы не догнал, а сам он наступал на пятки ветру, бежавшему впереди. Так он ехал и ехал, пока не приехал к дому одного ткача. Он попросился на ночлег, и ткач его пустил. На следующий день к вечеру он доехал до королевского дома и попросил привратника доложить о себе и спросить, не нужны ли королю слуги. «Если мне кто и нужен, — ответил ему король, — то только пастушок, чтоб он выгонял моих коров утром на пастбище, а к вечеру возвращался с ними домой, чтобы их тут подоили». «Идет, — сказал тогда Джек, — я берусь за эту работу» — и они ударили по рукам.

Коров было в стаде всего-то две дюжины, но когда Джек пригнал их на пастбище, которое ему указали, то на всем этом пастбище не увидел ни травинки зеленой, а одни только камни. Тогда Джек пошел пооглядеться, поискать вокруг травы получше и вскорости нашел хороший луг со свежей травой, а луг тот принадлежал одному великану. Он выломал кусок стены, загнал коров на этот луг, а сам залез на яблоню и стал есть яблоки. Тут приходит на луг великан. «Фи-фо-фам, — говорит он, — кажись, ирландским духом пахнет. Вижу, вижу тебя, на деревце-то, — говорит опять, — на укус тебя вроде бы многовато, а на два маловато будет, что делать мне с тобой, даже и не знаю. Вот разве что стереть в порошок, да завместо табаку в нос совать?» А Джек ему: «Если ты сильный, почему ты такой злой?» — «Ну-ка, слезай лучше сам, коротышка, — говорит великан, — а не то я тебя пополам сломаю вместе с деревом». Ну, Джек и слез. «Выбирай, — говорит великан, — как станем биться. Можно загонять друг другу в сердце раскаленные ножи, а можно поджечь торфяник и драться в огне». — «Вот когда торф горит, — отвечает ему Джек, — это у нас дома любят». А сам думает: твои-то, мол, грязные лапы по колено провалятся, а мои только пружинить будут. Короче говоря, стали они биться. Где была земля твердая, стала мягкая, где мягкая была, так утоптали, что аж ключи из-под земли повыгнали. Бились они целый день, и ни один не мог другого одолеть, а ближе к вечеру прилетела птичка маленькая, села на куст и чирикнула Джеку человеческим голосом: «Если ты не убьешь его до захода солнца, он тебя убьет». Тут Джек собрал все свои силы и как даст великану, тот на колени и упал. «Пощади меня, — говорит, — я тебе отдам лучшее, что у меня есть». — «А что у тебя есть?» — «Меч, против которого ничто не может устоять». — «А где он у тебя?» — «Видишь вон там, в холме, маленькую красную дверцу? там и есть». Джек пошел туда и достал меч. «А на чем бы, — говорит он, — мне мой меч попробовать?» — «А вон стоит корявый черный пень, на нем и попробуй». — «А я, — говорит Джек, — ничего корявей и черней твоей башки вокруг не вижу». И с этими словами отсек великану голову одним ударом. Голова взлетела вверх, Джек поймал ее на острие и разрубил на две половины. «Повезло тебе, что ты не дал мне упасть на прежнее место, — говорит ему голова, — а не то лишился б головы ты сам». А Джек ей в ответ: «Ну, теперь-то уж не выйдет».

Пригнал он коров домой, и молока они дали — всем на удивленье. Сел вечером король с принцессой и со всеми прочими ужинать и говорит: «Сдается мне, сегодня вечером гремят в горах два грома вместо трех».

На следующее утро Джек опять выгнал коров пастись и нашел еще один луг, лучше прежнего. Он сломал стену и загнал на этот луг свое стадо. И все было так же, как вчера, только великан пришел на сей раз о двух головах — и птичка опять прилетела и то же самое прощебетала Джеку. Наконец и этот великан упал на колени и сказал: «Пощади меня, и я отдам тебе лучшее, что у меня есть». — «А что у тебя есть?» — спрашивает Джек. «Рубаха-невидимка. Коли ты ее наденешь, никто тебя не увидит, а ты будешь видеть всех». — «А где она у тебя?» — «Видишь вон, в холме, маленькая красная дверца? там и есть». Джек пошел туда и рубаху достал. А потом срубил великану обе головы и не дал им упасть, разрубивши их в воздухе на все четыре половины. И они сказали тоже, что ему, мол, повезло, раз не упали они на прежнее место.

В этот вечер коровы дали столько молока, что вся посуда, какая только в доме у короля нашлась, полна была в край.

На следующее утро Джек снова выгнал коров пастись, и все случилось, как и прежде, только голов у великана было четыре, и Джек разрубил их на восемь половинок. Этот великан указал ему в склоне холма синюю дверцу, за которой Джек нашел башмаки-скороходы, в которых он бегать мог быстрее ветра.

В тот вечер коровы дали столько молока, что никакой посуды в королевском доме на него не хватило, и молоком поили всех арендаторов, и нищих, которые шли мимо по дороге, а остаток так и пришлось повыливать из окон вон. И я по той дороге шел, и мне досталось досыта.

Вечером король у Джека спрашивает: «Почему, — говорит — у коров эти дни столько молока? Ты их что, на чужие луга гоняешь?» — «Никак нет, — отвечает ему Джек, — все дело в доброй палке. Чуть они только станут или лягут, я пускаю в ход палку, вот они у меня и скачут целый день через стены, да через камни, да через канавы; оттого-то и прибавилось у них молока».

А позже, за ужином, король и говорит «Никак сегодня ночью и вовсе грома в горах не слыхать?»

На следующее утро король с принцессой специально встали пораньше и подошли к окнам, чтобы поглядеть, что Джек станет делать, когда дойдет до пастбища. А Джек так и знал, что они станут за ним подглядывать. Он срезал по дороге палку и ну охаживать ею коров, да так, что те и впрямь запрыгали через камни, стены да канавы — чистые козы, ни дать ни взять. «Видать, и вправду Джек не врал», — сказал тогда король.

А нужно еще сказать, что жил тогда в тех местах огромный змей, который выползал каждые семь лет из моря и требовал себе на съедение королевскую дочь, если, конечно, не находилось в округе доброго какого бойца, чтобы загнать его обратно. И вот на этот самый год черед идти на съедение змею было принцессе из королевства, где работал Джек. А потому король вот уже семь лет откармливал у себя в подвале громилу, чтобы тот бился за дочку со змеем, и вы можете быть уверены, громила этот получал все семь лет все, чего только душе его было угодно, и по первому же слову.

Вот пришел наконец самый тот день. Принцесса пошла на берег, и громила с ней вместе; а когда они дошли до нужного места, как вы думаете, что он сделал? Привязал принцессу к дереву так, чтобы змею не пришлось за ней долго по берегу ползать, а сам нашел другое дерево, заросшее сплошь плющом, да в нем и схоронился. А Джек обо всем об этом знал — принцесса-то ему еще прежде все рассказала и даже спросила его, не поможет ли он ей, и он, конечно, ответил, что помогать ей не станет. Но он отправился за ними следом, перепоясавшись прежде мечом, который ему достался от первого великана, и, когда он дошел до места, принцесса его не узнала. «А что, — спросил ее Джек, — у вас тут всех принцесс принято к деревьям привязывать?» — «Да нет, конечно», — отвечает ему принцесса; и рассказала ему все, как есть, про змея и так далее. «Давай-ка я положу голову к тебе на колени, — говорит ей Джек, — и посплю пока. А как змей из моря выползет, так ты меня разбуди». Так он и сделал. А когда из моря выполз змей и принцесса его разбудила, он встал, вынул меч и загнал змея обратно в море. Потом перерезал веревку, которой принцесса привязана была к дереву, — и был таков. Тогда громила выбрался из своего укрытия, привел принцессу обратно к королю и сказал: «Я, видать, слишком долго в темноте сидел, вышел на свет и как-то мне не по себе стало. Вот я и попросил одного моего приятеля со змеюкой этим сегодня за меня подраться. Ну а завтра-то я уж и сам за дело возьмусь».

На следующий день они опять пошли к морю, и вышло все совсем как вчера; громила привязал принцессу к дереву, да так, чтоб змею за ней и нагибаться не пришлось, а сам схоронился в зарослях. Джек между тем надел рубаху-невидимку, которую получил от второго великана, и пошел за ними следом. Принцесса опять его не узнала и рассказала ему все, что случилось вчера и как один незнакомый благородный юноша пришел и спас ее. Джек ее и спрашивает, нельзя ли, мол, и ему положить к ней голову на колени и вздремнуть, пока не явится змей. И все было так же, как вчера. И снова громила отвел принцессу к королю и сказал, что сегодня-де он попросил драться со змеем еще одного из своих друзей.

На третий день, когда громила привел ее на берег, там собралась уже уйма народу, чтобы взглянуть на змея и на то, как он станет есть королевскую дочь. Принцесса и Джек опять поговорили, но когда он уснул, она вынула ножницы и срезала у него прядь волос, чтобы узнать потом наверняка, кто же это спас ей жизнь. Волосы она завернула в тряпочку и спрятала. А еще она сняла у него с ноги один башмак.

Увидев, что из моря выползает змей, она его разбудила, и он сказал: «На этот раз я эту гадину так отделаю, что больше ей королевских дочек есть не захочется». С этими словами он вынул из ножен великанов меч и вонзил его змею сзади в хобот, под самый затылок. Тут хлынула из змея вода пополам с кровью, да так, что ручей убежал от моря аж на пятьдесят миль. А змей-то, конечно, сдох. А Джек-то опять улизнул, и никто не заметил — куда. Громила же привел принцессу назад к королю и стал там похваляться, что будто бы это он убил змея и спас принцессу, и вообще какой он герой, и лучшего бы мужа принцессе и не сыскать.

Стали было готовить свадьбу, но тут принцесса достала прядь волос и сказала, что выйдет замуж за того, и только за того, кому эти волосы подойдут, а потом достала еще и башмак и сказала, что замуж выйдет только за того, кому и башмак подойдет тоже. Громила попытался было башмак напялить, да только он ему и на большой палец не налез, да и волосы у него ни капли не были похожи на волосы человека, который принцессу спас.

Тогда король закатил роскошный бал и созвал на него всех знатных людей со всего королевства, чтобы выяснить, кому же из них башмак придется впору. Они все забегались по столярам да по плотникам и платили большие деньги за то, чтобы те им ноги пообтесали получше, да только все зря, потому что никто из них башмака надеть так и не смог.

Тогда король пошел к главному своему советнику и спросил, что ему делать теперь. А главный советник велел ему дать еще один бал и сказал: «Пригласи на сей раз не только богатых, но и бедных тоже».

Король устроил бал, и народу в дом набилось — яблоку негде упасть, но башмак так никому и не подошел. Тогда советник спрашивает у короля: «А что, все здесь собрались твоего величества подданные?» — «Да, — отвечает король, — все как есть, кроме того паренька, который пасет наше стадо. Уж больно мне не хотелось видеть у себя на балу его чумазую рожу».

Джек как раз об эту пору проходил под окнами и услышал, что про него сказал король. Он так разозлился, что бросился в свою каморку, схватил великанов меч и побежал вверх по лестнице, чтобы срубить королю голову с плеч долой. Слава Богу, что на лестнице ему попались привратники, стоявшие обыкновенно у ворот, они его немного успокоили, а когда он зашел в зал, его увидела принцесса и сразу бросилась к нему на шею. Принесли башмак, и он пришелся Джеку в самую пору, принесли прядь волос, и она как раз легла на прежнее место. Ну, в общем, они поженились, и король по такому случаю закатил веселье на три дня и на три ночи.

Чуть прошло трое суток, прибегает утром под окна олень, и на рогах у него бубенчики, и звенят себе звонко. И говорит человеческим голосом: «Охота вот она, а где ж охотник да собаки?» Джек, услышав такие слова, встал, оседлал своего коня, свистнул пса и поехал за оленем следом. Он в долину — олень на холм, он на холм — а олень опять уже в долине, и так они скакали целый день до вечера, а когда спустилась ночь, олень нырнул в дремучий лес. Джек тоже въехал за ним в этот лес и видит: стоит в лесу землянка — он туда и вошел. А в землянке той жила старуха, и от роду ей было на вид лет двести, и сидела она у огня. «Мать, не пробегал мимо тебя олень?» — спросил ее Джек. «Оленя я никакого не видала, — говорит ему в ответ старуха, — да и поздно уже за оленями-то по лесу гоняться, а оставайся-ка ты лучше у меня ночевать». — «А куда мне девать коня да пса?» — «Вот, — говорит старуха, — на тебе два волосяных снурка, привяжи обоих к дереву». Джек вышел и привязал коня и пса, а когда он вернулся, старуха ему и говорит. «Ты убил троих моих сынков, а таперича и я тебя убью». С этими словами надела она пару боксерских перчаток, каждая весом по девять стоунов, а еще они утыканы были сплошь гвоздями длиной по пятнадцать дюймов.[71] Стали они драться, и Джеку пришлось куда как туго. «Пес, помоги!» — крикнул он. А старуха на это: «Волосок, дави!» И тот снурок, которым Джек привязал пса, задушил пса насмерть. «Конь, помоги!» — кричит Джек. А старуха опять: «Волосок, дави!» И тот снурок, которым Джек привязал коня, задушил коня насмерть. Тогда старуха Джека убила совсем и выбросила его за дверь.

А теперь вернемся к Биллу: вышел он как-то утром в сад, заглянул в колодец, и что же он там, по-вашему, увидел? Вся вода сверху стала кровью, а у самого дна — чистым медом. Тут пошел он обратно в дом и говорит матери: «Не стану я дважды есть за одним столом и дважды спать в одной постели, покуда не узнаю, что сталось с Джеком»…

Взял он другого пса и другого коня и отправился в путь, по горам, по долам, где петел не пел, где рожок не дунул, там, где сам Дьявол в свой рог не трубил. Долго ли, коротко ли, доехал он до домика ткача, и ткач прямо с порога говорит ему: «А, это ты, заходи, заходи, уж сегодня-то у меня есть чем тебя угостить, не то что в прошлый раз», — он, видите ли, принял его за Джека, вы же помните, что они похожи были как две капли воды. «Ага, — думал Билл, — вот и славно. Значит, Джек-то здесь был.» И наутро, перед тем как ехать дальше, отсыпал ткачу полную миску золота.

Так он ехал и ехал, пока не добрался до королевских покоев. А тут ему навстречу вниз по лестнице бежит принцесса и говорит: «Милый, наконец-то ты вернулся». А люди стоят кругом и тоже говорят все: «Зачем это вы, молодой господин, уехали на охоту через три дня после свадьбы и не возвращались так долго?» Ну, он и остался с принцессой-то на ночь, и она все это время думала, что он ее настоящий муж.

А наутро прибежал под окна олень с бубенчиками на рогах и говорит человеческим голосом: «Охота вот она, а где ж охотник да собаки?» Билл, конечно, встал, сел на коня, свистнул собаку и поскакал за оленем по горам, по долам, пока не добрался до дремучего леса, а в лесу он увидал землянку, а в землянке той — старуху, и старуха попросила его остаться на ночь и дала ему два волосяных снурка, чтобы он привязал коня да пса. Но Билл-то был поумнее Джека, а потому перед тем, как выйти, бросил потихонечку снурки в огонь. А когда он опять вошел в землянку, старуха ему и говорит «Брат твой убил троих моих сынков, а я за это и его убила, и тебя сейчас убью». Надела она свои перчатки, и стали они биться, и Билл вскорости крикнул: «Конь, помоги!» A старуха: «Волосок, дави!» — «Не могу, — отвечает ей снурок, — давить, не стану, потому что я в огне». Конь вбежал да как даст ей копытом. «Пес, помоги!» — зовет Билл. А старуха: «Волосок, дави!» — «Не могу, — отвечает ей второй снурок, — я в огне.» Тут пес вбежал и ну ее кусать, а Билл сшиб ее наземь — она и взмолилась. «Не губи меня, — говорит, — я научу тебя, как оживить обратно и брата твоего, и пса его, и коня». — «Ну, говори, старая!» — «Видишь, — говорит она, — над очагом висит прутик? Сними его, выйди за дверь и увидишь там три нефритовых камня. Ударь каждый прутиком, они и оживут, а это и есть брат твой, конь его и пес» — «Так я и сделаю, — говорит ей Билл, — вот только сделаю сперва и из тебя такой же точно камень», — и с этими словами отсек ей голову прочь.

Потом он вышел за порог, отыскал три нефритовых камня, ударил каждый прутиком, и явились перед ним Джек, его конь и пес, живые и здоровые. И стали они нахлестывать прутиком по всем камням, что лежали там рядом, а это все были заколдованные старухой люди, сотни и тысячи, и все они ожили.

А потом отправились они домой, но на обратной дороге вышел у них то ли спор, то ли еще какая дискуссия, потому что Джеку не шибко-то понравилось, что брат его переспал с собственной его женой, а Билл на это осерчал и стеганул Джека прутиком, и тот опять превратился в нефритовый камень. И поехал себе дальше домой, но принцесса-то сразу почуяла, что что-то здесь неладно, и тогда он ей сказал: «А я ведь убил брата своего». Сказал, поехал обратно и опять воскресил Джека к жизни, и стали они все жить-поживать, и добра наживать, и детей нарожали три дюжины, не знаю, на кой столько нужно им. Я сам там был во субботу, не далее, и меня, старого, в дом позвали и чашку чаю налили.