Кельтские сумерки

ДЕРЕВЕНСКИЕ ПРИЗРАКИ

Древние картографы писали поперек белых пятен: «Здесь львы». Деревенские рыбаки и землепашцы настолько на нас не похожи, что единственная фраза, которую мы с полным правом можем написать на карте, звучать будет так: «Здесь призраки».

Мои знакомые призраки живут в деревне X., в Ленстере.[13] Древняя эта деревушка — с кривыми ее улочками, с заросшим высокой травой двориком на задах старой церкви, с зеленью молодых елочек вместо фона, с причалом, у которого обретаются несколько пахнущих смолой рыбацких люгеров, — истории собой никоим образом не обременила. В анналах энтомологии, однако, она известна достаточно хорошо. Ибо чуть к западу от нее расположена небольшая бухта, где дотошный исследователь может из ночи в ночь, в сумерках, утренних или вечерних, наблюдать у самой кромки прилива какой-то очень редкий вид бабочек. Сотню лет назад его завезли сюда из Италии контрабандисты, вместе с грузом шелка и кружев. Если охотник за бабочками отложит свой сачок в сторону и выйдет на охоту за историями о призраках или о тех детях Лилит,[14] коих мы привыкли называть фэйри, терпения ему понадобится куда как меньше.

Для человека робкого ночной поход в деревню сопряжен с выработкой целой стратегии. Мне рассказывали, как мучился в сомнениях один такой несчастный: «Боже святый! так как же мне идти? Ну, пойду я мимо горы Данбой, а вдруг как выглянет оттуда старый капитан Берни? Пойду вдоль моря, а там на ступеньках этот, без головы, и еще один, на причале, и еще новый этот, у старой церковной ограды. А если идти, скажем, в обход, так там у Хилл-сайдских ворот является миссис Стюарт, а на Хоспитал-лейн и сам Нечистый, собственной персоной».

Я так и не узнал, которому из духов он осмелился-таки бросить вызов, но я больше чем уверен, что не тому, последнему, с Хоспитал-лейн. В холерные времена там построили карантинный барак. Когда надобность отпала, барак срыли, но с тех самых пор тамошняя земля в избытке родит призраков, и бесов, и фэйри. В X. есть один фермер, по имени Падди Б., человек очень сильный и непьющий совершенно. Его жена и золовка, если речь заходит о физической силе, часто говорят, что и представить себе не могут, каких он может натворить дел, если выпьет. Так вот однажды ночью этот самый Падди Б., проходя по Хоспитал-лейн, заметил существо, которое он принял поначалу за домашнего кролика; чуть погодя он увидел, что это белая кошка. Когда он подошел поближе, существо начало вдруг расти понемногу и пухнуть, и чем больше оно становилось, тем отчетливее Падди чувствовал, как у него убывает сил, так, словно кто-то из него их высасывал. Он повернулся и убежал.

По Хоспитал-лейн проходит «тропа фэйри». Каждую ночь они ходят по ней от холма к морю и от моря назад, к холму. У самого моря на пути у них стоит дом. Однажды ночью миссис Арбьюнати, которая как раз в этом доме и живет, оставила дверь открытой: ночью к ней должен был приехать сын. Ее муж спал у очага; в открытую дверь вошел высокий человек и сел с ним рядом. Он посидел так некоторое время, а потом миссис Арбьюнати спросила его: «Во имя Господа нашего, кто вы такой?» Он встал и вышел, сказав ей в дверях уже: «Никогда об этот час не оставляйте дверь открытой, зло может войти к вам в дом». Она разбудила мужа и все ему пересказала. «Кто-то из Доброго Народа[15] заходил к нам», — сказал он ей.

Скорей всего, тот человек, что не мог никак выбрать дорогу, решился на встречу с миссис Стюарт, у Хиллсайдз-гейт. При жизни она была женой протестантского пастора. «Ее призрак никому еще зла не сделал, — говорят деревенские, — это просто у нее епитимья такая.» Неподалеку от Хиллсайдз-гейт, где бродит ее дух, появлялся некоторое весьма непродолжительное время еще один призрак, куда более примечательный. Обитал он на узкой тропинке между двумя живыми изгородями, идущей от моря к западному краю деревни. В доме, который стоит у самой этой тропки, на окраине, жил когда-то Джим Монтгомери, деревенский маляр, со своей женой. Было у них и несколько человек детей. Он был своего рода денди, поскольку происходил из семьи рангом чуть выше, чем соседи. Но был он и пьяница к тому же, и его даже выгнали за пьянство из деревенского хора, а жена у него была женщина очень крупная, и все ж таки в один прекрасный день он ее побил. Ее сестра, узнав об этом, пришла к нему в дом, сорвала с окна ставень — Монтгомери был человек весьма аккуратный, и на каждом окне у него висел ставень — и этим самым ставнем его и отходила, поскольку по габаритам и по силе она сестре не уступала ничуть. Он пригрозил подать на нее в суд; она в ответ пообещала переломать ему в таком случае все косточки до единой. После того дня она перестала с сестрой даже и разговаривать, за то, что та позволила такому мозгляку себя побить. Джим Монтгомери между тем пил все больше и больше, и вскоре жене его деньги даже и на еду-то перепадать стали от случая к случаю, она же никому на него не жаловалась, будучи по натуре женщиной очень гордой. Часто ей даже и в самые холодные ночи нечем было растопить очаг. Если к ней заглядывали вдруг соседи, она говорила, что погасила уже огонь, потому что как раз собиралась идти спать. Люди часто слышали, как муж ее бил, но она опять же никому ничего не говорила. Она очень исхудала. Наконец, когда в одну из суббот в доме не оказалось ни крошки хлеба ни для нее самой, ни для детей, она не выдержала, пошла к священнику и попросила у него взаймы. Он дал ей тридцать шиллингов. Муж встретил ее по дороге, деньги отобрал, а саму ее избил. В понедельник она почувствовала себя очень плохо и послала за миссис Келли. Миссис Келли, едва только увидев ее, сказала: «Бабонька моя, да ты ведь помираешь», — и тут же послала за священником и за врачом. Не прошло и часа, как она и впрямь умерла. После ее смерти Монтгомери и думать забыл о детях, и лендлорд велел отдать их в работный дом. Через несколько дней после того, как их увезли, миссис Келли шла ближе к ночи по тропинке домой, и вдруг ей явился призрак миссис Монтгомери и пошел за ней следом. Он не отставал от нее ни на шаг, пока она не вошла в свой дом. Она рассказала об этом священнику, отцу С, известному любителю и знатоку старины, но он ей не поверил. Несколько ночей спустя миссис Келли снова встретила призрака на том же самом месте. Она была слишком напугана, чтобы идти до дому, а потому, свернув с середины дороги, подбежала к ближайшему дому и попросила впустить ее. Ей ответили, что уже поздно и они ложатся спать. Она крикнула: «Бога ради, впустите меня, а не то я вышибу вам дверь». Они открыли дверь сами, и таким образом она от призрака в ту ночь спаслась. На следующий день она опять пошла к священнику и все ему рассказала. На сей раз он ей поверил и сказал, что призрак до тех пор будет ее преследовать, пока она сама с ним не заговорит.

Повстречавши призрака на той же тропинке и в третий раз, она спросила, что мешает ему покоиться с миром. Призрак сказал ей, что нужно забрать детей из работного дома, потому как до сей поры «никто из ее семьи в работный дом не попадал», а кроме того, отслужить три мессы за упокой души. «Если мой муж вам не поверит, — сказал дух, — покажите ему вот это», — и он дотронулся до запястья миссис Келли тремя пальцами. Те места, к которым прикоснулись пальцы, тут же почернели и распухли. Затем призрак исчез. Монтгомери также поначалу не поверил, что в округе бродит призрак его жены: «Она бы ни в жисть не стала являться миссис Келли, — сказал он, — она бы, чай, выбрала кого получше». Но три отметины на запястье его убедили вполне, и детей из работного дома забрали. Священник отслужил три мессы, и дух, должно быть, и впрямь успокоился, ибо с тех пор никто его больше не видел. Несколько времени спустя Джим Монтгомери сам умер в работном доме, пропивши все до нитки.

Я знаю людей, которые уверены, что видели на причале призрака без головы, и еще одного человека, за которым каждый раз, как он проходит мимо старой церковной ограды, увязывается женщина с белыми лентами на шляпе.^{1} Призрак оставляет его только у двери дома. В деревне считают, что женщина эта хочет за что-то ему отомстить. «Вот помру, буду тебе являться», — самая популярная в этих местах угроза. А жену его как-то раз до полусмерти перепугало некое существо, сочтенное ею за беса в образе собаки.

Духов, обитающих, так сказать, на пленэре, не так уж и много; те из их братии, кто склонен к комфорту, а таковых большинство, просто кишмя кишат в здешних домах, многочисленные, как ласточки под южным скатом кровли.

Однажды ночью миссис Нолан сидела в своем доме на Фладди-лейн у постели умирающего ребенка. Внезапно в дверь постучали. Открывать она не стала, опасаясь весьма резонно, что стучит не человек. Стучать перестали. Чуть погодя передняя и задняя двери распахнулись разом и снова захлопнулись. Муж ее пошел посмотреть, что случилось. Обе двери оказались заперты. Ребенок умер. Двери опять распахнулись и захлопнулись, так же, как в первый раз. Тут миссис Нолан вспомнила, что она забыла, как следует по обычаю, оставить открытыми окно или дверь, чтобы душе было где выйти. Все эти странные открывания и закрывания дверей и стук были теперь вполне объяснимы — те духи, в обязанности которых входит помощь умирающему в доме человеку, предупреждали ее, напомнили ей о необходимости дать душе дорогу.

Домашний дух — созданье обыкновенно безвредное и к людям расположенное. С ним мирятся, покуда возможно. Он приносит тем, с кем живет, удачу. Я помню двух ребятишек, которые спали по ночам в крохотной комнатушке вместе с матерью и с младшими братьями и сестрами. В той же комнате обитал и дух. Они торговали в Дублине на улицах селедкой и против духа ничего не имели, потому что знали, что каждый раз, как они спят в комнате с «привиденьем», селедка у них расходится мигом.

Есть у меня знакомые духовидцы и в западных деревнях. Коннахтские сказки от лейнстерских отличны весьма и весьма. Характер у всех без исключения призраков из X серьезный, решительный и вполне прозаический. Они приходят, чтобы возвестить чью-то смерть, отомстить за причиненное зло, сделать что-нибудь, что не доделали при жизни, даже расплатиться по счетам, как одна тамошняя рыбачка, и мигом отбывают к месту постоянной прописки. За что бы они ни брались, все делается основательно и по правилам. В белых кошек и черных собак превращаются не призраки, а бесы. Люди, что рассказывают там истории с привидениями, — все сплошь серьезные, небогатые рыбаки, находящие в трудах и днях деревенских призраков редкую роскошь пощекотать нервы страхом. В западных сказках есть причудливая некая красота, чудная, диковатая экстравагантность. Люди, от которых слышишь здесь сказки, живут в местах невообразимо прекрасных и диких, под небом, полным изо дня в день и из края в край фантастических облачных замков. Они пашут землю, нанимаются в батраки и время от времени выходят за рыбой в море. Они не настолько боятся духов, чтобы не замечать в их проделках артистизма и юмора. Да и призраки у них такие же веселые и чудаковатые, как они сами. В одном западном городишке, где на пристани между камней растет трава, призраки — народ настолько энергичный, что как-то раз, как мне рассказывали, когда один Фома неверующий решил провести ночь в доме, который всему городу был известен как дом с привидениями, они просто-напросто выкинули его из окошка, а следом за ним и его кровать. В окрестных деревушках они принимают порой самые странные обличия. Один покойный джентльмен ворует капусту с бывшего своего огорода в образе большого серого кролика. Какой-то злой как черт капитан дальнего плавания поселился после смерти в стене дома, под штукатуркой, в образе бекаса и производил во всем доме шум просто невообразимый. Его удалось унять только сломавши стену; тогда из цельного куска штукатурки выбрался бекас и улетел, посвистывая, прочь.