Кэтрин

Глава XII, повествующая о любви и подготовляющая в смерти

Лучшим началом для этой главы будут следующие строки из письма аббата О'Флаэрти к Madame la comtesse de X *** в Париж:

«Сударыня! Маленький Аруэ де Вольтер, прибывший с целью „совершить прогулку по Англии“, как о том было написано нынче в утренних газетах, передал мне собственноручное Ваше любезное послание, которое осчастливило бы всякого разумного человека, меня же — увы! — повергло в уныние. Я думаю о милом моему сердцу Париже (и кой о чем, что еще милее Парижа, но что Ваш раб, сударыня, не осмеливается даже назвать здесь) — я думаю о милом Париже, сидя у окна, выходящего на скучнейший Уайтхолл, откуда, если рассеивается туман, можно увидеть кусочек мутной Темзы и злополучный дворец, который английские короли вынуждены были сменить на благородный замок Сен-Жермен, столь величаво высящийся над серебристой Сеной. Право же, выгодная мена. Что до меня, я бы охотно отдал пышные посольские чертоги с их позолотой, драпировками, балами, лакеями, послами и со всем прочим за скромный bicoque [86] с видом на Тюильрийские башни или за мою келью в Irlandois.

Из прежних моих писем Вы, верно, составили себе недурное представление о государственных трудах нашего посланника; на этот раз хочу немного посплетничать о частной жизни сего великого мужа. Вообразите, сударыня, его сиятельство влюблен; да, да, влюблен по уши, с утра до вечера только и говорит о своей красотке, про которую известно, что он подобрал ее чуть ли не под забором; что ей уже под сорок; что она была его любовницей, когда он служил в Англии, в драгунском полку — лет шестьдесят, семьдесят или сто тому назад; что ко всему прочему у нее есть от него сын, премилый юноша, состоящий в подмастерьях у модного портного, который шьет на его сиятельство панталоны.

С того рокового вечера, когда наш Кир повстречал свою красавицу в одном публичном увеселительном заведении, так называемом Мэрилебонском саду, его словно подменили. Любовь царствует теперь в пустой голове нашего посланника и побуждает его к чудачествам, забавляющим меня несказанно. Вот и сейчас он сидит напротив меня за сочинением письма к своей Кэтрин, заимствуя целые куски — откуда бы Вы думали? — из „Великого Кира“. [87] „Клянусь, сударыня, я был бы счастлив предложить Вам свою руку в придачу к сердцу, которое давно уже Вам принадлежит, и прошу Вас запомнить мои слова“. Только что я продиктовал ему эти нежные строки; нет нужды говорить Вам, что наш посланник не мастер писать, да и соображать тоже.

К Вашему сведению, у прекрасной Кэтрин есть муж, зажиточный горожанин, плотник по ремеслу, проживающий на Тайберн-роуд, или дороге Висельников. Но после встречи со своим давнишним любовником, происшедшей, как только мы сюда приехали, она спит и видит сделаться графиней. Премиленькое создание эта Madame Catherine. Влюбленные, что ни день, обмениваются записочками, завтракают и гуляют вместе, он ей дарит шелковые и атласные наряды; но что самое странное, дама целомудренна, как Диана, и графу пока что не удалось ее обольстить. Бедняга со слезами на глазах говорил мне, что надо было взять ее приступом в первый же вечер, да сын помешал; и всякий раз то сын, то еще кто-нибудь оказывается помехой. Красавица никогда не бывает одна. Полагаю, что столь необычной добродетелью дамы следует объяснить столь необычное постоянство кавалера. Она добивается каких-то гарантий, быть может, даже законного брака. Муж, по ее словам, хвор, любовник достаточно прост, а она, готов отдать ей должное, действует, как опытный дипломат».

На этом кончается та часть письма его преподобия, которая имеет отношение к нашему рассказу. Дальше шли кое-какие сплетни о придворных вельможах, весьма нелестные замечания по адресу курфюрста Ганноверского и увлекательный рассказ о состязании по боксу в Амфитеатре мистера Фигга на Оксфордской дороге, где Джон Уэллс из Эдмунд-Бери, мастер благородного искусства самозащиты, встретился (как о том можно прочесть в газетах) с Эдвардом Сэттоном из Грейвзенда, также мастером упомянутого искусства, и об исходе этого поединка.

«Nota bene, — добавлял почтенный патер в постскриптуме, — эту светскую новость любезно сообщил мне сын монсеньера, мсье Биллингс, garçon-tailleur [88], шевалье де Гальгенштейн».

Мистер Биллингс и в самом деле сделался теперь частым гостем в доме посланника, где слугам дан был приказ допускать его, когда бы он ни явился. Что до отношений между миссис Кэтрин и ее былым обожателем, то аббат в своем письме обрисовал их весьма точно; и мы должны подтвердить, что злосчастная женщина, чья история ныне приобретает более мрачный оттенок, если и нарушила супружескую верность, то лишь в душе, а не на деле. Но она ненавидела мужа, жаждала от него избавиться и любила другого: развязка надвигалась с угрожающей быстротой, и все наши актеры и актрисы, сами того не зная, обречены были принять в ней участие.

Как мы видим, миссис Кэт послушно следовала советам мистера Вуда в своем поведении с графом; и тот, неизменно встречая преграду на пути к заветной цели, лишь распалялся еще сильнее. Аббат привел две фразы из его письма, а вот и все послание, в значительной мере заимствованное, как это и было замечено святым отцом, из романа «Великий Кир»:

Сударыня! Не лучшее ли доказательство моей неугасимой любви к Вам то, что невзирая на Ваши несправедливые упреки в вераломстве я люблю Вас нечуть не меньше прежнево. Напротив, страсть моя столь пламена, а Ваша несправедливость столь чувствительно меня уезвляет, что если бы Вы могли видеть страдания моей души, Вы бы согласились признать себя самой жестокой и несправедливой женщиной в целом свете. Я готов, сударыня, незамедлительно пасть к Вашим ногам; и быв моей первой любовью, Вы будете и последней.

Я готов на коленях уверять Вас при первом удобном случаи, что сила моей страсти может сравнитца лишь с Вашей красотой; я доведен до такой крайности, что не могу скрывать боль, причиненую Вами. Никто иной, как враждебные боги на зло мне устроили роковой брак, связавший Вас с человеком востократ более ниским. Если бы вдруг оказались разбиты цепи злокозненного Гименея, клянусь, сударыня, я был бы щастлив предложить Вам свою руку в придачу к сердцу, которое давно уже Вам пренадлежит. И я прошу Вас запомнить мои слова, скрепленые собственоручной моей подписью, и надеюсь дождатца дня, когда смогу подтвердить их делом. Поверьте, сударыня, никто в целом свете не ценит так высоко Вашу добрадетель и не желает так пламенно Вашего щастя, как преданый Вам

Максимилиан.

Дано в моей резиденции в Уайтхолле февраля сего двадцать пятого дня.

Несравненной Катрине с приложением юбки алого атласу».

Граф было стал возражать против фразы, содержащей обещание жениться в случае смерти Хэйса; но добрый аббат тут же пресек его сомнения, справедливо заметив, что, если он так напишет, это еще не обязывает его так и поступить; не нужно только подписываться полным именем и указывать на письме точный адрес; и потом, не опасается же его сиятельство, что красотка погонится за ним в Германию, куда он отбудет по окончании своей дипломатической миссии; а этого недолго осталось ждать.

Получение этого письма заставило столь бурно возликовать несчастную счастливую миссис Кэтрин, что это не укрылось от мистера Вуда, который не замедлил выведать причину ее радости. Он тут же наказал ей хранить письмо как можно бережнее, но совет этот был излишним; бедняжка и так не расставалась с ним ни на миг: ведь это был залог ее возвышения — выданный ей вексель на титул, богатство, счастье. Она стала свысока поглядывать на соседей, еще больше пренебрежения выказывать мужу; тщеславное, жалкое создание — как не терпелось ей разгласить тайну, открыто перед всеми занять свое место. Она — графиня! Том — графский сын! Пусть же все увидят, что она достойна титула!

Около этого времени по округе разнеслась вдруг молва, что Хэйс собирается покинуть Лондон. Все только о том и говорили; перепуганный Хэйс бледнел, плакал, божился, что на него взводят напраслину, но люди лишь недоверчиво усмехались. Мало того, стали говорить, будто миссис Хэйс вовсе и не жена ему, а любовница, которую он жестоко тиранил, а теперь задумал бросить. Из уст в уста передавался рассказ о том, как он ударил ее по голове и сшиб с ног. Когда он объяснял, что она хотела зарезать его, никто не верил, а женщины говорили: и поделом. Откуда пошли все эти слухи? «Еще три дня, и я в самом деле убегу, — думал Хэйс, — тогда пусть болтают, что хотят».

Беги, глупец, беги — да только побыстрей, чтоб не настигла тебя Судьба; укройся понадежней, чтобы Смерть не нашла твоего убежища!