Кейс президента: Историческая хроника

Огромные суммы перечислялись, переводились, тратились с таинственной ссылкой:

«По указанию директивных органов». Директивные органы — одна из подпольных кличек КПСС. И теперь это все отдать вот так — по Указу какого-то там президента?! Извините. Никто всерьез не собирается выполнять приказ Ельцина, понимая, что выполнение будет началом конца. Партия апеллирует к своей последней надежде — к своему генсеку. Но тот собирается в Лондон на встречу с семеркой. Ему не до партийных интриг. Впрочем, на спешно собравшемся пленуме, Горбачев выражает готовность сложить с себя должность генсека, «если товарищи так настаивают». «Товарищей» охватывает паника. Президент соглашается и улетает в Лондон. Давно уже президент чувствует на западе гораздо спокойнее, чем дома. Сколотилась уже своя компания: президент Буш, Джон Мэйджер, Миттеран, канцлер Коль. Все уже давно на «ты». «Как твои дела, Майк?» Сочувствующие взгляды, сердечные улыбки, крепкие рукопожатия. Но денег не дают. Под обещания больше ни цента. Под конкретные программы дадим. Но конкретных программ нет. «Я не понимаю, Майк, — спрашивает президент США, — почему ты так цепляешься за устаревшие структуры? Они же прогнили насквозь. Дунь — и они рассыпятся». Последние аналитические выводы ЦРУ объемно дали ситуацию в СССР и Буш внимательно их прочел перед отлетом в Лондон. Горбачев бледнеет, красное родимое пятно на его лбу становится ярким, как пятно крови. За его спиной стоит начальник его личной охраны генерал КГБ Медведев, его личные переводчики — офицеры КГБ. Он нигде не может позволить себе ни одного лишнего слова. «Дунуть некому», — улыбается он в ответ, хотя ему совсем не до смеха.

Впервые за шесть лет Горбачев возвращается в СССР с пустыми руками. И товарищи из Политбюро могут правильно поставить вопрос, что кредит доверия к нему исчерпан. Буш пытается подбодрить его. На конец июля назначен визит американского президента в Москву на подписание договора о сокращении стратегических вооружений. «Все будет О’Кей. Только не прячьте ракеты за Урал, как вы уже это сделали с танками»… В здании ЦК КПСС идет совещание. Присутствуют члены Политбюро товарищи Шенин и Дзасохов и, конечно, Крючков. На этот раз один. Крючков уже знает результаты переговоров Горбачева с семеркой. Впрочем, эти результаты можно было предвидеть заранее. Но была некоторая надежда на личное обаяние президента — генсека. С сообщением выступает шеф КГБ. Положение критическое. Есть информация, что Горбачев дал обязательства Западу покончить с КПСС и социализмом в нашей стране. Пока он экспериментирует руками Ельцина, но вскоре подключится и сам. Он предал партию. Необходимы решительные меры. Горбачев должен быть устранен от руководства страной, передав, как и положено по конституции, президентскую власть Янаеву. Конечно, Янаев не годится даже для простого представительства. Это понятно. Но он объявит о введении в стране чрезвычайного положения и, сославшись на недостаток опыта или на здоровье попросит об отставке, и опять же — по конституции — передаст президентскую власть Анатолию Лукьянову. Члены Политбюро согласно кивают. Именно так.

На ближайшем пленуме Лукьянов будет выбран генсеком и, сохранив за собой должность Председателя Президиума Верховного Совета, вернет страну на проверенный путь, существовавший до 1988 года. Олег Шенин напоминает, что нужно покончить вообще с институтом президентства, как с чуждым нашему обществу. Товарищ Дзасохов напоминает, что на первом этапе необходимо действовать строго в конституционных рамках. Собрать Верховный Совет. Никаких сбоев не предвидится — Анатолий Иванович не зря трудился все эти годы. Что делать с Ельциным? Крючков склонен его арестовать еще до начала активных действий и пристрелить при попытке к бегству, объяснив затем его скончавшимся от какой-нибудь болезни, тем более, что у него их полно. Члены Политбюро категорически против. Ни в коем случае! Из первого списка в 176 человек, подлежащих ликвидации, в первые дни не трогать никого. Не забывайте, что нам придется дальше жить в мировом сообществе. И кредиты получать тоже. Ельцину будет оказано недоверие на российском съезде, где преобладают наши товарищи, а разные там мэрии и префектуры — можно просто запретить. А убирать их всех потом — быстро, но без шума: болезни, самоубийства и все такое прочее. Хорошо. А что делать с Горбачевым. Как заставить его передать власть добровольно? Тут в принципе, поясняет Крючков, проблемы вряд ли возникнут. В начале августа Горбачев собирается в отпуск на свою дачу в Форосе. Место легко блокируется. В охране мои люди. Предполагается, что его удастся убедить объявить чрезвычайное положение в стране даже от своего имени, благо он набрал себе достаточно полномочий. Затем он заболеет, ну, а дальше видно будет. Рейтинг у него сейчас в стране нулевой, плакать никто не будет. Крючков имел время изучить Горбачева и знает, как легко убедить президента в самой нелепой информации, если она проходит по каналам его ведомства.

28 марта, когда коммунисты лелеяли надежду согнать «законным» путем Ельцина с поста председателя Верховного Совета РСФСР, Крючков, убеждая Горбачева дать разрешение на ввод войск в столицу, сообщил президенту страшную информацию: демократы запаслись канатами с абордажными крючьями, чтобы штурмовать Кремль. Вид тысяч людей, взбирающихся по канатам на кремлевскую стену, ужаснул Горбачева и он дал просимое разрешение… Больше проблем вызывал народ, которого по устоявшейся партийной фразеологии называли «населением». Анализ стекающейся со всей страны информации, обработанный по всем правилам современной науки, показывал, что народ, т. е. население доведено продуманными и эффективно проведенными мероприятиями до такого уровня нищеты и бедствия, что одним инстинктом выживания обрадуется любым переменам, откуда бы они ни исходили. Немедленно надо будет объявить о повышении зарплат и понижении цен (особенно водку).

Товарищ Стародубцев — председатель созданного месяц назад Крестьянского Союза СССР, состоящего из секретарей сельских райкомов и работающего под строгим теневым надзором знаменитого Егора Лигачева, получит указание наконец открыть ломящиеся от продовольствия склады и слегка подкормить изголодавшееся население. Товарищ Стародубцев — колхозный «бунтарь» 70-х годов, неожиданно показал себя решительным и инициативным товарищем, которому можно оказать достаточно большое (не любое, конечно) доверие. Все эти годы шли бесконечные разговоры о формах собственности на землю, сопровождаемые воплями демократов о полной несостоятельности изжившей себя рабовладельческой колхозной системы. Был проведен даже закон о земле и с опасной быстротой, разрушая колхозную систему, стали плодиться разные арендаторы и фермеры. Смотря на этих новых «кулаков» и другие сельские жители начали копить деньги, мечтая в будущем работать на земле самостоятельно и свободно. Повышение закупочных цен на сельскохозяйственные продукты и подскочившие рыночные цены позволили вчерашним рабам увериться в том, что их мечты не так уж беспочвенны. Вот тут-то товарищ Стародубцев и совершил свой подвиг, восхитивший всех на Старой площади. Дело в том, что в отличие от городского населения, сельские жители не хранили деньги в сберкассах, которых в сельских районах было мало, да и добираться до них было мытарно, а то и просто невозможно. Стародубцев и подал Павлову идею замены крупных денежных купюр новыми, обрушив страшный новый удар на робко поднимавшее голову после десятилетий геноцида русское крестьянство. Кампания по раскулачиванию прошла быстро и эффективно, а главное — почти совершенно незамеченной для страны, поскольку у крестьян не было другого рупора кроме самого товарища Стародубцева и стоящего за его спиной Егора Лигачева.

Доказав, что с ним можно работать, Стародубцев должен был держать под контролем колхозно-совхозную систему и быстро ликвидировать разные арендные и фермерские глупости. Конечно, необходимо было предусмотреть, что какая-то часть антисоциальных и уголовных элементов (только в одной Москве, по докладу Пуго, более 200 тысяч лиц категории БОМЖ и 3) попытаются организоваться в какой-то форме протеста. Вероятнее всего, в виде стихийных демонстраций и митингов, которые быстро смогут перерасти в массовые беспорядки. Чтобы этого не случилось, во все крупные города страны необходимо сразу же ввести войска с видимыми атрибутами силы: танками и БТРами. Это даст понять, что мы не шутим. В случае необходимости ввести в городах режим комендантского часа. Огонь по толпе открывать в случае крайней необходимости, помня однако знаменитые слова Микояна, сказанные им после расстрела рабочих в Новочеркасске: «Необходимо было произвести небольшое кровопускание, чтобы успокоить народ и избежать большой крови».

Насколько надежна армия? В ушах товарища Шенина еще звучит набатная медь военных оркестров. Несколько дней назад Шенин с Баклановым в сопровождении генералов Шляги, Овчинникова и Варенникова инспектировали Таманскую и Кантемировскую дивизии, а также подчиненную Крючкову знаменитую дивизию им. Дзержинского, переросшую по своему численному составу и насыщенности техникой общевойсковую армию. От КГБ присутствовали: первый заместитель Крючкова генерал Шебаршин и начальник управления особых отделов КГБ генерал Каземир. По случаю пятидесятилетия со дня начала Великой Отечественной войны в частях проводились бесконечные парады и смотры. Части проходили церемониальным маршем перед трибуной с генералами и партийными вождями, послушно кричали «Ура». Генерал-полковник Овчинников неожиданно прокричал в микрофон: «Да здравствует наша родная коммунистическая партия — организатор и вдохновитель всех наших побед!» В ответ последовало громкое «Ура!». Оркестр, игравший марши, грянул гимн Советского Союза: «Партия Ленина — сила народная — нас к торжеству коммунизма ведет». Генералы и полковники еще не забыли и старые слова гимна: «Нас вырастил Сталин на верность народу, на труд и на подвиги нас вдохновил!» Веяли красные флаги, гремела медь оркестров, заглушая салют.

Громкое «Ура» служило гарантией выполнимости задуманного. Вид у солдат и офицеров был бодрый, в глазах восторг и никаких сомнений. Позднее Шенин и Бакланов разговаривали в Министерстве Обороны с руководителями вооруженных сил страны. Присутствовали: сам маршал Язов, начальник генерального штаба генерал армии Моисеев, главком сухопутных сил генерал армии Варенников, начальник оперативного управления генштаба генерал-полковник Денисов, начальник штаба войск ПВО генерал-полковник Мальцев и бывший командующий воздушно-десантными войсками, ныне заместитель министра обороны по экстремальным ситуациям генерал-полковник Очалов. Хотели пригласить и начальника ГРУ генерала Владлена Михайлова, но КГБ был категорически против. В КГБ и ГРУ давно уже культивировалась, мастерски подогреваемая десятилетиями (из страха перед возможным объединением двух могущественных контор) взаимонеприязнь, переросшая в ненависть. Крючков не без оснований опасался, что Михайлов сорвет все дело, только чтобы напакостить КГБ.

Генералы молча слушали Шенина и Бакланова. Это были не партаппаратчики в военных мундирах, а боевые генералы. Большинство из них мальчишками, со школьной скамьи, были брошены в огонь второй мировой войны. Учеба в училищах и в академиях, долгим путь по крутым служебным лестницам, возрастающая ответственность не давали им не только возможности, но и времени усомниться в том, что им с детства вдалбливали в голову политруки, замполиты, особисты и партийные секретари. Привыкшие к суровой дисциплине, поклонники совершенно необходимого в армии строгого порядка, они меньше всех понимали происходящее в стране. Для них давно срослись понятия «партия» и «государство», которому они присягали и которое клялись защищать. Они свято верили в миф о капиталистическом окружении, об американских поджигателях войны, стремящихся уничтожить страну, которую им доверили защищать. Недавние поездки самого Язова, Моисеева и Ахромеева в Соединенные Штаты и Европу только убедили военных в собственной правоте: Америка и НАТО вооружены до зубов. Молниеносный разгром огромной армии Хусейна встревожил их не на шутку. А что же творится в стране? Варшавский пакт прекратил свое существование, но НАТО существует.

Гордость армии — Западная группа войск, дислоцированная на территории Германии, фактически разгромлена и разложена. Южная группа, грозно нависавшая над первым флангом НАТО, уже выведена в Союз. Ее негде размещать. Летчики-перехватчики — высочайшие профессионалы своего дела — живут с семьями в бараках, неотапливаемых и грязных. Их детям негде учиться, женам — работать. Остальных разместили где попало: в палатках и землянках. В национальных республиках солдат открыто называют оккупантами. Задергали и их самих назойливыми проверками дач, автомашин и садовых участков. Маршал Соколов купил старый холодильник не по той цене — вся пресса подняла вой, как будто он сдал противнику целую армию. После стольких лет мытарства по частям и гарнизонам неужели они не заслужили право на дачу или свое охотничье хозяйство. Никто не может измерить тяжесть их ответственности, бессонные ночи и бесконечные рабочие дни. Никто не имеет права попрекать их возможностью поохотиться или поудить рыбу в тишине и покое. Что у них было в жизни: служба, спорт, охота и рыбалка. Все. И было, и осталось. Они согласны с Шениным и Баклановым. Консервативные, как и все пожилые военные, они согласны: страна гибнет и их долг страну спасти. Сделать ее такой, какой она была до Афганистана: могучей и уважаемой миром атомной сверхдержавой, руководимой коммунистической партией страны. И судить именно их строго нельзя…

Гораздо больше тревог вызывала возможная реакция мира. Товарищ Дзасохов пояснил, что реакция, конечно, будет неоднозначной, но все постепенно наладится. Примером может служить Китай. Когда танки в Пекине утопили в крови студенческие демонстрации, а затем начались массовые аресты и расстрелы активистов демократического движения, Запад сначала поднял крик («А разве мы с вами, товарищи, позволим вмешиваться в свои внутренние дела?»), затем успокоился, а отношения США с КНР, в принципе, никак не изменились. Помните, как гениально сказал Ильич: «За деньги они продадут нам даже веревку, на которой мы их же и повесим». В конце совещания встал вопрос о публикации какого-либо заявления обращенного к здоровым, патриотическим силам общества. Крючков сомневался в целесообразности этого. Настанет час — тогда и опубликуем. Однако товарищи Шенин и Дзасохов, поддержанные генералами из главпура, не согласились с мнением товарища Крючкова, еще раз продемонстрировав наличие демократического централизма в партии. Обращение нужно. Здоровые силы обществ должны быть предупреждены. Крючков согласился, но предупредил, что никто от его ведомства обращение подписывать не будет. Не будет — и не надо, — подпишет кто-нибудь от Пуго…

Генерал Шляга немедленно соединился по телефону с главным редактором совместно финансируемой армией и КГБ газеты «День» Прохановым, который еще во время афганской войны получил кличку «Соловей генштаба» и приказал составить «Слово к народу». Писать сам Проханов не умел и позвонил своему другу Бондареву, достаточно владеющему пером для выполнения поставленной задачи. Но работа не клеилась. Тогда к ней привлекли Распутина — талантливого писателя, непонятно как попавшего в эту компанию графоманов и проходимцев… 23 июля «Слово к народу» появилось в «Советской России», «Московской правде» и в гидасповской «Ленинградской правде». На следующий день «Слово» перепечатали региональные партийные и военные газеты, а также финансируемые ими, газеты «патриотов». «Слово» подписали двенадцать человек. Никого не удивили подписи Проханова, Бондарева и Распутина. Удивляло скорее то, что из их группы примерно в 50 человек подписалось всего трое. Где Василий Белов? Где Станислав Куняев? Видимо, за них подписались Клыков и Володин. Стояла подпись и известной певицы Зыкиной. Что случилось в рядах патриотов, которые обычно труся и страхуя друг друга, подписывают свои истерические письма количеством не менее пятидесяти человек? Почему они испугались на этот раз? Наибольшее удивление вызвало то, что под «Словом» к народу стояли подписи: заместителя министра обороны, главкома сухопутных войск генерала армии Варенникова, заместителя министра внутренних дел, неудавшегося рыжковского вице-президента генерал-полковника Громова, ближайшего сотрудника Бакланова по ВПК Тизякова (которого, кстати, почти никто не знал), председателя Крестьянского союза Стародубцева и члена Политбюро РКП Зюганова. «Слово к народу» по содержанию было прямым призывом к свержению законно избранной демократической власти в России. По форме — это было нечто эпическое, метко названное журналистами «большевистско-аппаратным плачем». «Дорогие россияне! Граждане СССР! Соотечественники! — взывало «Слово». — Случилось огромное небывалое горе. Родина, страна наша, государство великое гибнут, ломаются, погружаются во тьму и небытие». (Термин «небывалое горе» последний раз употреблялся газетами, когда умер Андропов. Даже Чернобыльская катастрофа не возродила этот термин, скромно называясь «аварией». Что же случилось сейчас? Догадаться было нетрудно — указ Ельцина о департизации и предстоящее подписание нового союзного договора, ликвидирующего гигантские бюрократические структуры центральной власти.) «Братья, — взывает «Слово», — поздно мы просыпаемся, поздно замечаем беду, когда дом наш уже горит с четырех углов, когда тушить его приходится не водой, а своими слезами и кровью». Власть в России попала в руки «лукавых и волеречивых властителей», «умных и хитрых отступников», «жадных и богатых стяжателей», «губителей и захватчиков», «фарисеев», «безответственных политиканов», «безнравственных лукавцев», «губителей Родины», «алчущих нуворишей». Армия и народ призывались подняться на борьбу с захватчиками, используя все средства вплоть до топора. Русь призывалась к топору! И хотя практически никакого общественного резонанса «Слово» не вызвало — народ уже не реагировал на партийные плачи — сам факт, что под прямым призывом к мятежу стояли подписи заместителей министров обороны и внутренних дел и члена Политбюро компартии, не остался незамеченным.

Все ждали реакции Президента, но тот не проронил ни слова. В конце июля в Москву с официальным визитом прибыл президент США Джордж Буш. Он провел с Горбачевым очередные переговоры по сокращению стратегических вооружений. На совместной прессконференции Буш заметил, что его очень беспокоят акты насилия в Прибалтике и он надеется на мудрость президента Горбачева и на его умение находить компромиссы. Горбачев заверил гостя, что полностью контролирует обстановку и работает в нужном направлении. Через несколько часов после пресс-конференции, 31 июля, весь мир облетела страшная новость: на одном из литовских таможенных пунктов вблизи белорусской границы расстреляны в упор из автоматов семь сотрудников таможни и полицейских. Их разоружили, поставили на колени и убили выстрелами в голову. Добивали ножами. Убийцы скрылись. Потрясенный Буш, скомкав свой визит, улетел домой, сказав на прощание: «Так кто же, черт возьми, правит в этой стране?» Горбачев заверил, что лично возьмет следствие под контроль, но на следующий день уехал в отпуск на свою дачу в Форосе. 4 августа вступил в силу Указ Ельцина о департизации, который никто не собирался выполнять. За нарушение Указа полагался штраф. В райкомах посмеивались: «Заплатим, если надо. Даже больше заплатим». Верховные советы разъехались на каникулы. Вслед за Горбачевым уехал в отпуск министр иностранных дел Бессмертных. Вместе со своей молодой женой и восьмимесячным сыном глава дипломатической службы решил отдохнуть в белорусских лесах у озера Нарочь. ЦК КПСС исключил из партии бывшего члена Политбюро и советника президента Александра Яковлева, а член Политбюро товарищ Дзасохов «пребывал» в Донецке, ожидая сигнала к выступлению.

Заместитель генерального секретаря ЦК КПСС (заместитель Горбачева по партии) товарищ Ивашко, благодаря болтливости своих подчиненных и шестому чувству старого аппаратчика, понял, что творится что-то неладное и лег в больницу, оставив за себя товарища Шенина. Выгнанный с поста первого секретаря ЦК РКП Иван Полозков осваивался на посту замминистра сельского хозяйства, а его преемник Валентин Купцов уже успел продемонстрировать свои бойцовские качества Крючкову: коммунисты России насмерть заблокировали избрание нового председателя Верховного совета РСФСР. Руслан Хасбулатов их не устраивал в связи «с нерусским происхождением», а своего кандидата Бабурина провести не удавалось. Купцов демонстрировал Крючкову возможность «законного» устранения Ельцина. Разгорелась война в Закавказье. Следствие по убийству литовских таможенников, как и ожидалось, моментально зашло в тупик, как и во всех предыдущих случаях. Президент США Буш отдыхал в своей резиденции в штате Мэн. Председатель Верховного Совета СССР Анатолий Лукьянов изучал новый союзный договор, находя его «недоработанным». Он ждал своего часа. Сорок лет Горбачев считал его своим другом, таща за собой по смертельно опасным горным тропам высшей партийной иерархии. Он был обязан президенту всем: и членством в Политбюро, и должностью председателя. И сорок лет он завидовал «ставропольскому выскочке», считая себя умнее и талантливее очень провинциального президента. Крючков знал это и не ошибся. Лукьянов должен был повернуть страну на обратный курс, став одновременно генсеком и председателем президиума ВС, как были Брежнев, Андропов и Черненко. Он должен был вернуть всю полноту власти КПСС и КГБ, загнав народ обратно в стойло, а недовольных — по лагерям и психушкам.

Такова была незатейливая идеология заговора, главным идеологом которого был даже не столько сам Лукьянов, сколько сама умирающая система. Это была утопия, но никто из них не понимал этого, как не понимает умирающий значения своих предсмертных конвульсий… В огромное здание на Лубянке стекается информация со всей страны. В Москве сосредотачиваются боевики, вооруженные автоматами и даже ракетами «Стингер». По каким-то, известным только ему каналам, Израиль засылает в СССР огромное количество автоматов «Узи», производство которых в самом Израиле подскочило в пять раз. В Нагорном Карабахе с армянской стороны начали действовать английские бронемашины «Салладин». Афганские партизаны переправляют в СССР часть своих огромных арсеналов, включая тяжелые пулеметы и ракеты. Недавняя бомбежка афганскими самолетами советской территории совсем не трагическая ошибка, как пытается всех уверить Наджибулла. В мусульманских республиках резко увеличилась активность духовенства, призывающего правоверных сплотиться под зеленым знаменем пророка. Мечети набиты коммунистами, поющими хором, что нет Бога кроме Аллаха…

На полях страны гибнет урожай. Никто не работает и не желает их заставить работать. Сорван призыв в армию. Вспыхивают странные пожары на боевых кораблях. Сгорел дотла ракетный крейсер «Севастополь», с трудом удалось погасить пожар на авианосце «Киев». Эсминец «Безбоязненный», идя с визитом дружбы в Антверпен, врезался в причал. Оказалось, что на вахте все пьяны, включая командира. Под шумок один из членов экипажа — секретчик — сбежал с корабля, прихватив всю имеющуюся на борту валюту… Ельцин и Силаев прибыли в Алма-Ату. Просочилась информация, что туда съедутся все президенты республик, кроме Горбачева, и будут подписывать какой-то свой «договор» вообще без какой-либо власти центра. На прямой вопрос журналистов министр иностранных дел России Козырев улыбнувшись, ответил: «Можете считать, что здесь очень шумно, и я не слышу о чем вы спрашиваете». На грани забастовки «Аэрофлот» и железнодорожники, угроза транспортного паралича. Грозят забастовкой металлургические заводы, снова детонируя угольные шахты… Обо всем этом Крючков постоянно докладывает президенту в Форос. «Что вы предлагаете?» — неизменно спрашивает президент. «В стране необходимо ввести чрезвычайное положение», — неизменно отвечает шеф КГБ. Президент, в принципе, не возражает. Он вернется из отпуска и можно поставить вопрос на Верховном Совете. Но зачем вводить по всей стране? Можно ограничиться рядом районов и некоторыми отраслями промышленности. Крючков начинает выходить из себя. Президент либо не понимает обстановки, либо делает вид, что не понимает. Разве речь идет о промышленности? Необходимо вернуть полную власть партии, вернуть шестую статью конституции, отменить закон о печати. «Хорошо, разберемся» — добродушно отвечает президент всякий раз и вешает трубку. Через несколько часов Крючков снова вызывает Форос. Обкомы и горкомы бездействуют. 18 миллионов коммунистов ждут каких-то указаний, но ЦК не может принять решений без своего Генерального секретаря. «Безобразие, — соглашается президент, товарищи просто самоустранились от политической жизни. Это, знаете ли, чревато. От народа отрываться нельзя. Это еще Ильич предупреждал. Где Ивашко? В больнице? Нашел время». Президент обещает, вернувшись из отпуска, радикально изменить настроения в партии.

Возьмите, например, Купцова. Какой энергичный товарищ. Стоило только сменить Полозкова — и видите! Прав был Ильич: главное — подбор кадров. Вы не согласны? В голосе президента сквозит раздражение. Товарищ Крючков, если у вас по Садовому кольцу бродят боевики с американскими ракетами, то зачем вам чрезвычайное положение? Вы председатель Комитета Государственной Безопасности. Вот и действуйте. Свяжитесь с Пуго, посоветуйтесь с военными. У вас достаточно власти и так. Если же вы не можете даже установить, по каким каналам Израиль засылает к нам оружие, то ведь можно поставить вопрос о вашем соответствии? Обеспечьте порядок в столице. Это ваша обязанность. Свяжитесь с Шениным и Дзасоховым. Дзасохова нет в Москве? А где он? В Донецке? Зачем он туда поехал? Не знаете? Как это вы не знаете, зачем член Полютбюро выехал из Москвы? Это, знаете ли…

Указ Ельцина о департизации взбудоражил всю страну? Да, да. Мы говорили с Борисом Николаевичем. Конечно, указ недостаточно продуман. Ну вы же знаете Ельцина. Он всегда сплеча рубит, а потом уже думает. Что? Отменить указ? Как же я могу отменить указ? Я могу поправить, посоветовать, поставить вопрос на съезде. Да, ничего, все образуется. Подпишем новый союзный договор… У президента легкий приступ радикулита. Он просит Крючкова не беспокоить его по мелочам. Он работает над большой статьей о будущем Советского Союза и должен сосредоточиться. Вернется из отпуска и во всем разберется. Крючков вешает трубку. Его заместители Грушко и Шебаршин скорбно покачивают головами. И это Горбачев? Тот самый молодой первый секретарь Ставропольского крайкома, которого им представлял сам Андропов, рекомендуя будущего Президента в Политбюро, как совершенно надежного и своего человека. Он, что действительно возомнил себя Президентом? У многих уже готово сорваться с языка страшное слово: «Предатель!» Но старые чекисты знают цену словам и молчат, сжав зубы. За них говорит Нина Андреева, спешно собравшая съезд основанной ею партии большевиков-ленинцев. Скромная преподавательница химии одного из ленинградских ВУЗов, известная ранее только склоками и анонимками, не выходящими за пределы института, Нина Андреева с начала перестройки получила почти всемирную известность своей статьей, опубликованной, конечно, «Советской Россией», с громким заголовком «Не могу поступиться принципами». Анализ статьи мгновенно показал, что Андреева — запрограммированная кукла, через которую, как через громкоговоритель, вещают пока желающие остаться анонимными мощные силы партийного и чекистского аппаратов. Любые робкие шаги Горбачева по пути демократизации страны вызывали буйную «пролетарскую ярость» Андреевой и предвидимых ею большевиков-ленинцев. «Самый яростный оппонент Горбачева» констатировала западная пресса.

После указа Ельцина о департизации Андреева собрала чрезвычайный съезд своей партии в Минске — заповеднике марксизма, как его стали называть, поскольку Москва и Ленинград (уже почти переименованный в Петербург) запретил съезд на своей территории. Игнорируя все законы о защите чести и достоинстве президента, Нина Андреева в истерике ревела в микрофон: «Горбачев сорвал с себя маску. Это классовый враг! Это предатель! Это агент ЦРУ!» Президент всесоюзной телекомпании Кравченко, уверявший, что он личный друг президента, а первая программа ЦТ — это президентский канал, с удовольствием транслировал речь Нины Андреевой на всю страну через программу «Время». Плюрализм мнений… Оставшийся за генсека КПСС Шенин уже не тратил времени на разговоры со своим генсеком в Форосе. На все вопросы Горбачев отвечал трафаретно: «Осенью соберем съезд и обсудим». Получая информацию от Крючкова и имея собственную, Олег Шенин понимал, что КПСС загнана в угол. Все предыдущие попытки «выхода из окопов» кончались поражениями и сдачей новых позиций. Сейчас, при действующем законе о департизации, КПСС боялась проронить слово, понимая, что уже любое слово может ее окончательно погубить. Надеясь еще на КГБ и армию, Шенин не разделял оптимизма Лукьянова, что все пройдет гладко, как в 1964 и 1982 гг. Кроме того, его совсем не радовала перспектива иметь упрямого, капризного и амбициозного Лукьянова генсеком партии. А то, что тот пишет стихи (и даже публикует их под псевдонимом Осенев), даже пугало: Сталин, Мао и Андропов тоже баловались стихами. Поэтому Шенин дал команду в обкомы уничтожить наиболее секретные документы.

В течение уже нескольких месяцев шла гигантская работа по приватизации партийной собственности. Маскировались с помощью Павлова партийные счета, валюта переводилась на личные вклады в зарубежные банки. Между Европой и Москвой сновали «золотые» курьеры, как в последние дни Третьего Рейха. Все было настолько сложно и запутанно, что сам Шенин и его коллеги по Политбюро перестали уже четко соображать, что и куда удалось распихать. На это существовал Управляющий делами ЦК КПСС Николай Кручина — все знающий и все фиксирующий, помнящий наизусть номера и шифры счетов даже в банках Кейптауна… На душе у Крючкова было неспокойно. Казалось, все было организовано и пора начинать. Но оставались вопросы, вызывающие беспокойство. Во-первых, Горбачев перед отлетом в Форос о чем-то в течение двух часов беседовал с Ельциным, прогуливаясь с ним по парку в Ново-Огарево: Разговор пытались прослушать, но аппаратура оказалась «забитой» какой-то штукой, находящейся то ли у Ельцина, то ли у Президента. Было известно, что американцы передали охране Ельцина, насчитывавшей 300 человек, какие-то новые средства защиты информации. Часть аппаратуры удалось перехватить, но специалисты еще в ней не разобрались. Кроме того, появилась информация от руководителя аппарата президента — Болдина, что у Горбачева есть какие-то средства связи, не контролируемые КГБ. Сведения пришли из аппарата президента, руководитель которого Болдин, подчиненный Крючкова, проделал очень большую работу, специально отбирая информацию для президента и дозируя по прямым указаниям с Лубянки…

Выводит из себя и поведение Янаева. Несмотря на приказ, с Горбачевым он связи не держит — не любит с ним разговаривать. Ждет, когда тот позвонит сам, а тот не звонит — Горбачеву тоже не о чем разговаривать с Янаевым. В субботу, 17 августа, вице-президент просто пропал. К телефонам везде подходили помощники, уверяя, что им ничего неизвестно. Пришлось искать как следует. Нашли на одной закрытой точке ЦК ВЛКСМ, где вице-президент плескался в бассейне с какими-то голыми девками и был по обыкновению пьян. На вопрос о здоровье стереотипно ответил: «Жена не обижается» и, подмигнув девкам, пьяно засмеялся. Увезли на Лубянку, девок забрали. Проверили: девки оказались случайными — подарок благодарных московских фарцовщиков, которых Янаев опекал еще в годы бурной комсомольской молодости. Девок допросили. Оказывается, Янаев хвастался, что скоро будет президентом. Удручало то, что девок, как выяснилось, было четыре, а взяли троих. Одна тихо исчезла. Может быть, случайность, но приходилось считаться, что за Янаевым следит и чья-то другая служба. Но кто? ГРУ или ЦРУ? Или Ельцин успел создать что-то свое? Доложили Крючкову. Тот только вздохнул, но Янаеву не сказал ничего, кроме главной новости: «Завтра начинаем». У Янаева задрожали руки. Попросил стакан коньяка. Выпил, кляцкая зубами о стекло. Сделали укол, чтобы поспал… Утром 18 августа вице-президент Янаев позвонил в Форос. Поинтересовался у Горбачева, когда тот собирается вернуться в Москву. Президент ответил не сразу, подумал и сказал, что вернется во второй половине дня 19 августа, т. е. завтра, и приказал Янаеву оповестить через Павлова кабинет. Кроме того, заметил президент, он не может дозвониться до Болдина. Необходимо его разыскать, чтобы связался с республиками и вызвал в Москву их президентов или председателей Верховных Советов для подписания Союзного договора.

Янаев звонил из Кремля, где в этот момент шло бурное совещание. За огромным столом сидели, стояли, нервно ходили высшие должностные лица огромного государства: вице-президент Янаев, председатель КГБ Крючков, министр обороны маршал Советского Союза Язов, его заместитель генерал армии Варенников, заместители Крючкова генерал-полковники Грушко и Шебаршин, министр внутренних дел генерал-полковник Пуго, премьер-министр и глава кабинета Павлов, член Политбюро ЦК КПСС, секретарь ЦК КПСС по идеологии Шенин, руководитель аппарата президента Болдин, начальники управления охраны КГБ (бывшего 9-го управления) генерал-лейтенант Плеханов и его заместитель Генералов. Неизвестно, председательствовал ли по привычке Лукьянов на этом совещании, но сидел он во главе стола рядом с Крючковым. Не было министра иностранных дел, отдыхавшего в Белоруссии, но за ним уже послали самолет. Обсуждался старый российский вопрос: «Что делать?» Мнения разделились. Многие считали, что лучше попытаться действовать через самого Горбачева. Пусть объявит о введении в стране чрезвычайного положения и о создании Государственного Комитета по Чрезвычайному положению. Кого включить в новый комитет персонально: Янаева, Язова, Пуго, Крючкова, Павлова, Бессмертных, конечно, Лукьянова и Шенина. «С ума сошли, — грубо отреагировал Лукьянов, — я же председатель Верховного Совета. Мне же придется утверждать и ваш комитет и режим чрезвычайного положения. Вспомнили о генеральном прокуроре Трубине, который находился на Кубе. Решили не включать, но информировать через первого заместителя Васильева. Шенин тоже взял отвод, заметив, что партии не следует прямо участвовать в этом деле и вообще, по возможности в заявлениях и постановлениях избегать упоминаний о КПСС и коммунизме.

В этот момент на совещании появился еще один член Политбюро ЦК КПСС Бакланов. Он не только согласился быть вписанным, но и попросил вписать и своего заместителя Тизякова — председателя созданной в июне 1990 года Ассоциации директоров предприятий, устроившей позднее громкий скандал Горбачеву. По аналогии вспомнили Стародубцева, который куда-то исчез. Вписали его заочно. В спешке составлялись тексты «Обращения к народу» и «Постановления ГКЧП». Еще было не совсем ясно, на каком основании президент передает власть Янаеву. Шенин исправлял и редактировал тексты, пуская их по кругу. Лукьянов делал замечания, по которым спорили, но в конце концов принимали. Язова вызвали к телефону. На проводе был начальник генерального штаба генерал армии Моисеев. Из Крыма докладывали генерал армии Мальцев и генерал-полковник Денисов. Взлетная полоса, с которой мог бы взлететь самолет президента, блокирована тягачами. Севастопольский полк КГБ поднят по тревоге и оцепляет район президентской дачи. Морские части пограничных войск КГБ направляют в район дачи четыре дополнительных сторожевика. Генерал Мальцев просил Моисеева быстрее «решить вопрос», пока информация не просочилась.

После возвращения Язова стали думать, кого послать в Форос. Решили на удивление быстро. Полетят Болдин, Шенин, Бакланов и главком Сухопутных войск Варенников. Последний напросился сам, уже, видимо, видя себя министром обороны. С ними полетели Плеханов и Генералов со своими людьми. Генерал Плеханов отвечал за охрану всех государственных и партийных деятелей, а также за охрану объектов государственной важности. Без него всю делегацию могли просто не пропустить на дачу Горбачева, а Плеханов имел право входить куда угодно и с кем угодно. Начальник личной охраны президента подчинялся непосредственно ему… После отъезда делегации, направленной к президенту, оставшиеся в Кремле продолжали обсуждать тактику действий. Быстрый ввод войск в крупные города. Мобилизация коммунистов и возвращение к власти партийных структур. Наведение порядка на предприятиях. Мобилизация народа на общественные работы и уборку урожая. Возвращение республикам старых названий. Восстановление Союза Социалистических Республик. Приостановка, а затем и отмена закона о печати. Закрытие ряда газет. Полное взятие под контроль радио и телевидения. Восстановление через Верховный Совет шестой статьи конституции. Прекращение заигрывания с Западом, восстановление утраченных позиций в Восточной Европе. В этот момент пришло сообщение, что в Москву из Казахстана прилетел Ельцин вместе со всей своей командой и последовал в Архангельское, где находилась его резиденция. Начался спор, а не арестовать ли всю эту банду прямо сегодня ночью. Там, кстати, и Собчак — новоиспечённый мэр Ленинграда. Крючков был склонен поступить именно так, но Шенин и Лукьянов с сомнением покачивали головами. Нет, нет, нет. Это никогда непоздно сделать, но начинать с этого не следует…

Язов сидел размякший и какой-то добродушный, совсем не напоминая ни маршала Жукова, оказавшегося примерно в такой же ситуации в 1954 году, ни тем более Пиночета… На своей даче в Форосе президент Горбачев работал в кабинете на втором этаже. С ним находился его ближайший помощник Черняев. Из окон кабинета открывался вид на искрящуюся под солнцем рябь Черного моря. Черняев обратил внимание, что вместо одного сторожевика пограничной охраны стоит уже шесть — целая эскадра. Он не решился отвлекать внимание Горбачева подобными мелочами. Анализируя возможности выхода страны из кризиса, Горбачев гипотетически описывал ситуацию, способную привести к военному перевороту, и ее последствия. Отпуск с президентом проводили: его жена, раздражавшая всю страну Раиса Максимовна, дочь Ирина, зять Андрей и внучка Настя. В отдельном домике жила охрана под командованием неотлучного Медведева, личный враг президента Игорь Борисов, повар и водители. В соседнем санатории жили: советник президента Шахназаров, стенографистка Ланина и несколько референтов. Президент приказал подготовить на завтра свой самолет ВВС 1. Его отпуск завершался, и он предполагал вернуться в Москву.

Около половины шестого вечера в кабинете раздался звонок телефона внутренней связи. Докладывал заместитель Медведева полковник Голенцов. Из Москвы приехала группа товарищей и просит их принять. Президент удивился: он никого не вызывал. Кто такие? Голенцов назвал: Шенин, Бакланов, Болдин и Варенников. Горбачев и Черняев переглянулись. Что же могло случиться, чтобы так бесцеремонно, нарушая строгую этику общения с главой государства, на Форос прибыла такая странная компания? Президент схватил трубку телефона прямой связи с Москвой. Телефон не работал. Напрасно Горбачев поднимал трубки многочисленных аппаратов прямой и экстренной правительственной связи. Вся связь была отключена. Сопровождаемый Черняевым, он вышел из кабинета, но прибывшая из Москвы делегация уже поднималась по лестнице. Ни Голенцов, ни выскочивший к воротам Медведев не могли не пропустить на территорию дачи своего начальника Плеханова. Увидев Плеханова и Генералова, Горбачев побледнел. «В чем дело, Олег Семенович? — встревоженно спросил он Шенина, — что случилось?» «Случилось, Михаил Сергеевич, случилось, — нервно ответил главный идеолог ЦК КПСС, — пройдемте в кабинет». Шипя и разбрасывая искры, загорелся бикфордов шнур, подсоединенный не знающими обстановки авантюристами к такому детонатору, которому вскоре суждено будет взорвать тысячелетнюю империю… Разговор в кабинете президента получился нервный. Начал Шенин. Обстановка критическая. Надо спасать страну и партию, а для этого немедленно объявить чрезвычайное положение. Немедленно. Горбачев взглянул на Бакланова. Тот кивнул головой: «Другого выхода нет». «Если Верховный Совет…» — начал было Горбачев, но Болдин — руководитель его собственного аппарата перебил Президента: «Ждать созыва Верховного Совета уже нет времени. Москва набита вооруженными боевиками. Готовится захват власти. Надо действовать незамедлительно». Шенин поддержал сообщника: «Верховный Совет дал все необходимые полномочия Горбачеву, чтобы тот мог сам ввести в стране режим чрезвычайного положения. Вот текст — его надо только подписать». Президент пробежал текст глазами. «Нет, — сказал он, — я этого не сделаю». «Вы — Президент, вы — Генеральный секретарь партии, — жестко произнес Бакланов, — и вы должны спасти страну на краю гибели». «Поймите, — ответил Горбачев, — так делать нельзя. Вы все погубите». «Что погубим? — зло спросил Шенин, — и так уже все погублено. И если еще что-то можно спасти, то только с помощью мер, которые мы предлагаем». «Как хотите, — твердо ответил Горбачев, — но я этого делать не буду». «Тогда уходи в отставку! — неожиданно заревел генерал Варенников, — погубил страну и еще сидит здесь, поучает!» Главком сухопутных сил громко, по-солдатски, выругался матом.

Президента взорвало. «Вы — мудаки! — по-русски заявил он присутствующим, — и я с вами больше говорить не намерен. Завтра я вернусь в Москву и поставлю вопрос о…» «Никуда ты не вернешься! — продолжал орать Варенников, — или ты сейчас уйдешь в отставку или…» «Успокойтесь, генерал, — раздраженно сказал Бакланов и обратился к Горбачеву: — Михаил Сергеевич, вы должны передать полномочия вице-президенту и подписать заявление об отставке». «Это кто же решил?» — поинтересовался Горбачев, стараясь выглядеть спокойным. Никто не ответил, не желая брать ответственности. Все отчаянно трусили. «Где Лукьянов? Где Крючков? Где Язов? — быстро стал задавать вопросы Горбачев, надеясь перехватить инициативу, — почему прилетели сюда вы, а не они?» «Вы подпишете Указ?» — вместо ответа спросил Бакланов. «Что с ним разговаривать! — снова заорал Варенников, — только время теряем. Пусть сидит здесь, если такой трус…» «Товарищ Варенников, — поморщился Шенин, — подождите. Дайте поговорить спокойно…» «Вы — авантюристы, — повысил голос президент, — если вы решили погубить себя, то и… с вами — это ваше дело. Но вы погубите страну и много людей. Все надо было делать на съезде…» «Нет, он не слышит, что ему говорят. — Так вы подпишете Указ?» — снова спросил Бакланов. «Если вы не согласны с моим мнением, — продолжал президент, — то должны были потребовать срочного созыва съезда и…»

«Он над вами издевается, — вставил слово Болдин, хорошо знавший привычки своего шефа, — он вас сейчас заговорит так, что вы забудете, ради чего приехали». «Так подпишешь ты Указ или нет? — снова рыкнул генеральский бас Варенникова, — или подписывай или пиши заявление об отставке!» «Нет, как хотите, но я вам ничего не подпишу, — твердо сказал Горбачев и добавил, — у вас Янаев — к нему и приставайте!» «Значит вы передаете свои полномочия Янаеву? — поинтересовался Бакланов. — Тогда подтвердите это письменно». «Все, — отрезал Горбачев, — я с вами больше разговаривать не намерен. Соедините меня по конференцсвязи с Лукьяновым, Язовым и Крючковым». Президент встал. Встали и все прибывшие, направляясь к выходу с красными от злости и возбуждения лицами. Президент выходил за ними, но путь ему преградил генерал Плеханов: «Посидите пока здесь».

Люди Плеханова собрали все средства президентской связи и погрузили их в машину. Туда же посадили и начальника охраны Медведева. Плеханов с завидной непринужденностью подошел к полковнику КГБ Быстрову, у которого находился кодовый чемодан президента, и, жестом предложив полковнику сесть в машину, взял чемодан из его рук. Этот чемодан или, как его называют на американский манер, «КЕЙС ПРЕЗИДЕНТА», содержал специальную аппаратуру для активации и постановки на боевой взвод ядерного оружия и программу шифрованных команд в ракетные части стратегического назначения, включая и подводные лодки. Сигнал, передаваемый этой аппаратурой, означал войну, а перехваченный противником, немедленно подставлял страну под ответный или упреждающий удар. После начала работы «КЕЙСА» время до атомной катастрофы начинало измеряться минутами. Где бы ни находился глава государства Горбачев, «КЕЙС» постоянно находился при нем. На всей территории СССР не было более важного и тщательнее охраняемого объекта. Полковник Быстров по уставу должен был умереть, но не передавать «КЕЙС» в чужие руки. Но порядки в бывшем управлении КГБ были таковы, что генерал Плеханов отобрал у своего подчиненного «КЕЙС», как будто в этом чемодане лежали термос с чаем и бутерброды. (Такие же «КЕЙСЫ» имелись у министра обороны маршала Язова и начальника генерального штаба генерала армии Моисеева. Их чемоданы охраняли полковники из ГРУ.)

После отъезда незваных гостей помощник Горбачева Черняев и полковник Голенцов, подойдя к воротам дачи, обнаружили там караул из незнакомых офицеров, получивших приказ никого с территории дачи не выпускать. Плеханов перед отъездом предупредил Голенцова, что район дачи оцеплен спецназом КГБ из Севастополя. Внутренние телефоны дачи также оказались отключенными. Но на даче оставался полковник Голенцов и 32 офицера охраны, вооруженные автоматами и пистолетами. Личный врач президента в домике обслуживающего персонала имел беседу с заместителем Плеханова — Генераловым, который убеждал Борисова составить медицинское заключение, свидетельствующее о недееспособности Горбачева. «Посильнее составьте, — советовал генерал, — Горбачев, видимо, скоро будет арестован. Медицинская справка ему пригодится…» Врач отказался, но в свою очередь спросил Генералова, что ему делать если кому-нибудь из оставшихся на даче понадобятся лекарства, которых нет в наличии. Может ли он съездить в Севастополь или хотя бы до ближайшего телефона, чтобы их заказать. «Нет, — твердо ответил Генералов, — отсюда никто не выйдет!» По дороге на аэродром Плеханов передал «КЕЙС» именно Генералову, а тот одному из своих подчиненных, даже не сообщив, что это за чемодан. Чемодан был слишком тяжелым, чтобы доставлять удовольствие, и офицер, зайдя в самолет, сунул его в отсек между туалетом и салонами.

Между тем в Москве события развивались своим чередом. В Кремле продолжалось совещание. Генеральный штаб передал оперативным дежурным в округа короткий сигнал, предупреждавший, что в ближайшие несколько часов возможно повышение степени готовности вооруженных сил. В принципе, в этом сигнале не было ничего особенного, если бы не договор с американцами, предусматривавший информирование друг друга о подобных мероприятиях. Сигнал был перехвачен разведкой США, о чем было немедленно доложено президенту. Президент Буш играл в гольф на лужайке своего дома в штате Мэн. Выслушав сообщение, что русские повышают готовность вооруженных сил, президент отреагировал вяло. «О’Кей, — сказал он, — держите меня в курсе, но ничего не предпринимайте». Возвращающиеся с дач москвичи были удивлены невиданно большим количеством патрулей ГАИ на дорогах, ведущих к столице. Вопреки обычной практике гаишники были вооружены автоматами. Буквально на каждом километре машины останавливались и осматривались. На удивленные вопросы следовал стереотипный ответ: «Разыскиваем машины в угоне»…

Около 10 часов вечера в Кремль вернулись посланные на горбачевскую дачу в Форосе. «Он отказался с нами разговаривать», — доложил Шенин. «Вот как? — удивился Крючков. — А с кем он будет разговаривать?» «С Вами, Язовым и Лукьяновым», — сообщил член Политбюро ЦК. Крючков поинтересовался — привезли ли они какие-нибудь документы, подписанные президентом? Нет, не привезли. Кто-то высказал мнение: не слетать ли к Горбачеву тем составом, о котором шла речь. «Слетаем, — согласился Крючков, но позднее. Сейчас уже поздно». Опять встал вопрос, что делать? Умный Лукьянов придумал замечательно: пока объявить Горбачева больным. Это даст возможность для маневрирования в любую сторону. «Даже в Кремлевскую стену», — сострил злой Варенников. Никто не смеялся: все хорошо знали правила подобных игр. Плеханов отвел своего шефа в сторону и доложил ему об обстановке в Форосе. Крючков слушал и кивал головой. За делами и волнениями Плеханов как-то забыл о «КЕЙСЕ» президента, а Крючков не вспомнил. Зато вспомнили, что в Москве остался прессатташе Горбачева Игнатенко и неплохо было бы установить за ним наблюдение…

Около полуночи доставили Бессмертных, вынутого прямо из леса, где министр иностранных дел собирал чернику. Своей быстрой карьерой Бессмертных был во многом обязан Крючкову. Впрочем, весь МИД был отчасти филиалом КГБ, отчасти — ГРУ. Бессмертных был из крючковского филиала. Осмотрев встревоженным взглядом присутствующих, Бессмертных спросил, что случилось. Серьезно заболел Горбачев, сказали ему. Где он? На даче в Форосе. Инсульт или инфаркт — точно неизвестно. Медицинское заключение будет позднее — тогда узнаем точно. Туда уже летали Бакланов и Шенин. Раиса Максимовна в полуобморочном состоянии. Даже Володе Медведеву стало плохо — пришлось привезти его в Москву. Крючков отвел Бессмертных в другую комнату и сообщил о планах введения в стране чрезвычайного положения. Он показал министру список комитета, где уже стояла его фамилия, и попросил расписаться. У Бессмертных потемнело в глазах. «Это необходимо, — пояснил Крючков. — Известные силы ждут только известия о болезни или смерти Горбачева, чтобы насильственным путем захватить власть». Бессмертных стал просить вычеркнуть его фамилию. Ему нужно руководить дипломатической службой, а не заседать в комитетах. Крючков пристально на него посмотрел, подумал и вычеркнул.

Бессмертных поехал к себе в Министерство. Еще по дороге почувствовал себя плохо. В кабинете лег на жесткий кожаный диван, стоявший там еще со времен Громыко. Начались печеночные колики. Приехал врач из лечебно-оздоровительного объединения при кабинете министров СССР. Сделал укол, предложил госпитализировать. От госпитализации Бессмертных отказался, но попросил больничный… Бикфордов шнур продолжал гореть, приближая огонь к мощному детонатору. Около часа ночи уехали Лукьянов и Язов. Затем Шенин, Бакланов и Павлов. Янаев и Крючков остались в Кремле. Самонадеянные, привыкшие к безграничной власти, деградировавшие до полного ничтожества, они не подозревали, что взрывчатка, которой они хотели взорвать страну, подложена под них самих. Их время давно ушло, но они не понимали этого. Они не понимали и того, что более молодые и энергичные общественные силы страны могут оказаться и умнее, и хитрее их, что они, желая поймать своих противников врасплох, сами идут в подготовленный для них капкан. Они не понимали, что их мотивы и реакции понятны и легко прогнозируемы, как реакция пса, которому наступают на хвост, чтобы получить повод его пристрелить. Отрезанные дубовыми стенами своих кабинетов от жизни и истинной информации, не зная ни фактического соотношения сил в стране, ни настроений народа, не зная даже толком собственных сил, они были обречены…

Ровно в час ночи заработали телетайпы ЦК КПСС, КГБ и Министерства Обороны.

«Совершенно секретно. Копий не снимать. № 36/3. 19 августа 1991 года. Всем секретарям республиканских ЦК, первым секретарям областных и краевых комитетов КПСС. В связи с введением в стране чрезвычайного положения и образованием Государственного Комитета по Чрезвычайному положению (ГКЧП) важнейшей задачей партийных комитетов всех уровней является обеспечение содействия претворению в жизнь решений ГКЧП, созданию на местах комиссий по чрезвычайному положению, срыву митингов и демонстраций, направленных против мероприятий ГКЧП, разъяснению трудящимся необходимости принятых мер и мобилизации их на созидательный труд. Всем коммунистам выявлять и передавать в руки правоохранительных органов лиц, зарекомендовавших себя антисоциалистической и деструктивной деятельностью, а также оказывать содействие органам МВД, КГБ и Прокуратуры СССР по розыску антисоциальных и уголовных элементов. Организовать для этой цели рабочие дружины.

Член Политбюро ЦК КПСС, секретарь ЦК КПСС О. С. Шенин.

Секретариат ЦК КПСС».

«Секретно. Генеральный Штаб Вооруженных Сил СССР.

Шифротелеграмма № 8825.

Заместителям министра обороны СССР (всем); Главнокомандующим войсками направлений и Дальнего Востока (всем); Командующему Воздушно-десантными войсками; Командующим группами войск, войсками округов и флотов (всем); Начальникам Главных и Центральных управлений Министерства обороны СССР.

В связи с обострившейся внутриполитической обстановкой в стране ПРИКАЗЫВАЮ:

Объединения, соединения, части и учреждения всех видов Вооруженных Сил СССР на территории СССР привести в боевую готовность повышенную. Руководящий состав округов, флотов, армий, флотилий, корпусов, эскадр, соединений и учреждений из отпусков отозвать… Постоянно отслеживать обстановку в районах ответственности и принимать безотлагательные меры по наведению должного порядка. Организовать взаимодействие со здоровыми силами местных органов власти, с органами КГБ СССР и МВД СССР. О всех случаях изменения общественного порядка и противоправных действий немедленно докладывать по командной линии штабов и линии оперативных дежурных. В городах МОСКВА и ЛЕНИНГРАД комендантами гарнизонов назначить командующих войсками военных округов, в остальных гарнизонах — начальников гарнизонов.

Министр обороны СССР маршал Советского Союза Д. Язов».

«Секретно. Снятие копий запрещается. Подлежит возврату в 4-й отдел 1-го Управления ГШ ВС.

Исходящая шифротелеграмма № 8826.

Заместителям министра обороны СССР; Главнокомандующим войсками направлений и Дальнего Востока; Командующим войсками военных округов, флотами; Командующему ВДВ.

В целях консолидации всех здоровых сил общества по сохранению Союза Министр обороны СССР ПРИКАЗАЛ:

Резко активизировать работу по разъяснению военнослужащим, служащим Советской Армии и местному населению истинных замыслов оппозиции, направленных на дезинформацию и раскол общества, дестабилизацию обстановки в стране, на компрометацию и развал армии. Принять решительные меры по пресечению агитации среди военнослужащих, не допускать проникновения агитаторов и подстрекателей на территории воинских частей, учреждений и на корабли. В целях перекрытия каналов поступления информации и агитации, направленных против мер, принимаемых ГКЧП, учесть и при необходимости взять под охрану все объекты технических средств передачи информации независимо от их ведомственной принадлежности (телевидение, радио, звуковещательные станции, средства связи МПС, гидрометеослужбы, Диспетчерские пункты метрополитена, таксопарков и другие). Максимально использовать все средства и методы работы по разъяснению правильности проводимых ГКЧП мер по стабилизации обстановки в стране, а также воспитания личного состава частей, подразделений и учреждений в духе патриотизма и их ответственности за судьбу Советского Союза. Постоянно поддерживать высокую степень готовности соединений, частей и подразделений к решению задач в условиях чрезвычайного положения и экстремальных ситуациях. № 312/27.

Начальник Генерального Штаба Вооруженных Сил СССР

Генерал армии М. Моисеев

«Совершенно секретно. Копий не снимать.

Председателям республиканских комитетов государственной безопасности, Начальникам областных и краевых управлений КГБ, Начальникам УКГБ Москвы и Ленинграда…

В связи с введением в стране режима чрезвычайного положения вскрыть секретные пакеты с пометкой ЧП и, взаимодействуя с органами МВД СССР, партийными комитетами и здоровыми силами общества, принять меры по интернированию лиц, указанных в списках. Оперативно и четко реагировать на сигналы трудящихся по выявлению и изъятию лиц, замеченных в антисоциалистических настроениях, лиц, ранее отбывавших наказания по ст. 70 и 190-прим. УК РСФСР или по соответствующим статьям союзных республик… Находиться в готовности к принятию аналогичных мер к лицам, списки которых будут направлены к вам по каналам телесвязи… Личный состав управления и служб до особого распоряжения перевести на круглосуточный режим работы… объявить всему личному составу о повышении зарплаты в четыре раза… Крючков, Грушко».

В начале второго часа ночи президент Всесоюзной телерадио компании Леонид Кравченко был разбужен длинным и властным звонком в дверь. В подъезде дома всегда сидел дежурный милиционер и обычно о всех визитах предупреждал Кравченко по внутреннему телефону. Последнее время Кравченко подвергался яростной критике и даже угрозам за свою слишком «верноподданическую» политику на телевидении. В передвижениях по городу его даже сопровождала охрана, выделенная генералом Плехановым. Холодея от страха, Кравченко открыл дверь. Его срочно вызывали в Кремль. Машина у подъезда. В Кремле его приняли Крючков и Янаев. Кравченко обратил внимание, что вице-президент сидит в дымчатых очках, а Крючков очень бледен. В двух словах ему объяснили обстановку. Президент тяжело заболел. Антигосударственные и антисоветские силы хотят воспользоваться этим, чтобы свергнуть существующий строй. Поэтому в стране вводится режим чрезвычайного положения, главным образом, для спасения Союза. Вот пакет документов, которые Кравченко с шести утра должен объявить по всем каналам телевидения и радио. Все каналы перекрыть. Передавать только текст этих документов и классическую музыку, ожидая распоряжений. В студию ехать немедленно. По дороге один комплект документов просьба закинуть в ТАСС.

Крючков отдал приказ с шести часов утра начать глушение западных станций. Его начали отговаривать, убеждая, что сразу это делать нецелесообразно. Надо подождать реакции Запада и не бросать ему с первых же минут столь недвусмысленный вызов. Пока шла дискуссия на эту тему, выяснилось, что станции глушения, по крайней мере в Москве, выведены из строя, все оборудование разворовано. Это конечно, — не беда — можно использовать армейские средства РПД… На другом конце Земли президент США Буш, закончив свою традиционную прогулку верхом, принимал душ, когда его вызвали к телефону. Накинув халат, президент взял трубку и услышал голос генерала Пауэлла — председателя Объединенного Комитета Начальников Штабов Вооруженных Сил США: «Похоже, что в России что-то происходит, сэр. Такое впечатление, что там заработали сразу все телетайпы закрытой связи и резко возрос уровень радиообмена. Может быть, ткнуть моих ребят в бок, чтобы они не так крепко спали?» Президент пообещал связаться с госсекретарем Бейкером, прояснить обстановку по дипломатическим каналам, а затем дать указания. Однако не сделал ни того, ни другого. Настоящие президенты всегда знают гораздо больше своих генералов…

В два часа ночи Кантемировская и Таманская дивизии были подняты по тревоге. В слепящем свете прожекторов и фар открывались тяжелые ворота ангаров и гаражей, ревели моторы танков и бронетранспортеров. Никто ничего не знал толком. Поступил приказ идти на Москву. Задача, не раз проработанная на штабных и командных учениях и достаточно часто выполняемая на практике в послевоенной истории прославленных дивизий. На этот раз неразбериха началась сразу. Грузить или нет боезапас. Поступил приказ — наоборот — выгрузить, если он есть. Выдавать ли боевые патроны к табельному оружию? Брать ли с собой части химзащиты и санитарные подразделения? Выяснилось, что Генеральный штаб эти вопросы не проработал. Подразделениям в страшной спешке ставилась задача «по оседланию» московских улиц. Тверская. Что за Тверская? Бывшая ул. Горького. Калининский проспект, Арбат, Краснопресненский мост. Конечно, Кремль. Красная и Манежная площади. Что случилось? Слухи летели по ротам и батальонам: убит президент, в столице антисоветское восстание, сброшен американский десант. Тогда почему идем без боезапаса? Боезапас подвезут в Москву. Главное сейчас взять под контроль Кремль и другие правительственные здания. Штаб дивизии знал немногим больше. «Оседлать магистрали» и «противостоять действиям». Через 20 минут (вместо положенных восьми) танки и бронетранспортеры выехали на шоссе. Короткие команды, заглушенные грохотом двигателей, и две гвардейские танковые дивизии устремились к Москве.

Сигнал боевой тревоги сорвал с коек солдат и офицеров Тульской воздушно-десантной дивизии. Огромные транспортные самолеты, прогревая моторы, раскрыли свои гигантские грузовые люки, поглощая поток людей в полном боевом снаряжении и технику. Приказ гласил: высадиться на подмосковном аэродроме Кубинка и ждать дальнейших приказаний. Генерал-майор Лебедь успокаивал офицеров своего штаба — обычные учения. Такое бывало уже не раз. Рязанская дивизия ВДВ, Псковская дивизия ВДВ, Витебская дивизия ВДВ, подчиненная КГБ, ОМОНы, спецназы, боевые группы по борьбе с терроризмом, голубые, черные, краповые и зеленые береты разбегались на боевые посты, перекрывая, оседлывая, охватывая, блокируя, контролируя…

Начальники пограничных секторов и отрядов вскрывали секретные пакеты. В пограничных районах вводился особый режим, означающий закрытие границ. В пакетах оказались и списки лиц, подлежащих немедленному задержанию в силу особого статуса пограничных зон. Пограничные зоны СССР своей общей площадью превышают территорию всей Европы. Для управления этой территорией при КГБ существовала почти миллионная армия пограничников, вымуштрованных столь же тщательно, как и их свирепые овчарки. Зазвенели телефоны, заработала связь. Под лай овчарок заставы поднимались «в ружье!»… Спавший в своем служебном кабинете командующий войсками Московского Военного округа генерал-полковник Калинин был разбужен порученцем. Из КГБ прибыли бланки, он должен расписаться в получении. «Что за бланки?» — не сразу понял генерал-полковник. Одна пачка лежала уже на его столе. Калинин вскрыл ее и вынул лист бумаги:

Распоряжение коменданта г. Москвы об административном аресте

В соответствии со ст. 9 Закона Союза Советских Социалистических Республик «О правовом режиме чрезвычайного положения» санкционируется административный арест гражданина _ сроком на тридцать суток.

Комендант г. Москвы генерал-полковник Н. Калинин. 19 августа 1991 года.

Генерала удивило, что на бланках уже стоит его подпись и печать…

Начальник Управления КГБ по Москве и Московской области генерал Прилуков с радостью потирал руки. Все секретные пакеты были уже вскрыты, списки распечатаны, райотделы оповещены. Собрав своих заместителей и начальников отделов, Прилуков обратился к ним с краткой, но проникновенной речью. Перестройка, слава Богу, закончилась. Впрочем, пояснил он, перестройка закончилась еще в 1987 году, а затем началась махровая контрреволюция. Поздравив своих подчиненных с повышением окладов, генерал выразил надежду, что они будут действовать с той же решительностью и беспощадностью, что и в былые времена. Феликс Эдмундович с гордостью смотрел со стены на продолжателей своего великого дела…

В Ленинграде первый секретарь обкома Борис Гидаспов уже несколько суток не покидал своего кабинета в штабе революции — Смольном, выполняя директивы Шенина по сортировке и уничтожению секретных документов. Около четырех часов ночи Гидаспову доложили расшифрованную телеграмму из ЦК КПСС. Гидаспов ждал этого часа давно, нагнетая обстановку в городе всеми средствами: через контролируемую им программу «600 секунд», через свой официоз «Ленинградскую правду», через финансируемую обкомом антисемитскую газету «Народное слово». Чтобы подготовить народ к этому светлому дню, он лично дал распоряжение опубликовать «Слово к народу» в «Ленинградской правде» и приказал создать новую «Народную правду», поскольку газета «Народное слово», погрязшее в жидоборстве, уже не отвечала нуждам момента…

Вместе с циркулярными документами из Москвы прислали и список лиц, из которых необходимо сформировать в Ленинграде комиссию по чрезвычайному положению. Кроме самого себя и командующего округом Гидаспов с удивлением увидел в списке фамилии вице-мэра города Щербакова и председателя облсовета Ярова. Однако вспомнив, что первый является до сих пор контр-адмиралом действительной службы, а второй до недавнего времени был членом бюро обкома, подавил в душе сомнения. (Списки в Москве составлялись в страшной спешке с включением туда порой, совершенно случайных сомнительных личностей, которых удавалось вспомнить по ходу дела.) Вместе с директивой от Шенина пришла директива от ЦК РКП «всячески оказывать содействие всем мероприятиям ГКЧП». Однако у Купцова и Зюганова хватило ума или не хватило храбрости, но подписей своих под директивой они не поставили. В конце документа стояло: Секретариат ЦК РКП.

Несколько минут Гидаспов обдумывал ситуацию. Мэр города Собчак в Москве. Контр-адмирал Щербаков — вице-мэр — отдыхает на юге. Это хорошо. Приказав своему идеологу Белову собрать на 11 утра бюро обкома, Гидаспов снял трубку и позвонил в штаб Ленинградского военного округа. Командующий округом генерал-полковник Самсонов был немногословен. Да, округ приведен в повышенную боевую готовность. Больше он пока ничего не знает. Связь работает. Он ждет приказов из Москвы. Секретарь обкома позвонил начальнику управления КГБ города генералу Куркову. Ему ответили, что генерала нет на месте — он дома. Гидаспов набрал домашний телефон. Молодой женский голос сообщил, что товарищ Курков на даче, откуда отправится прямо на службу. Кипучая энергия Гидаспова не находила выхода. Он не понимал, почему в такую ночь — ночь великой реставрации — кого-то нет на месте, а кто-то так вяло реагирует. Неужели нельзя было все подготовить более организованно?

В Киеве первый секретарь ЦК Компартии Украины Гуренко также находился на своем боевом посту. Получив шифрограмму Шенина, Гуренко облегченно вздохнул. Последнее время все работники аппарата ЦК ходили встревоженные и нервные, как собаки перед землетрясением — чуяли беду, а откуда она придет, не знали. Гуренко сразу стал звонить председателю Верховного Совета Украины Кравчуку. Тот спал, а дежурный референт отказался его будить. Авторитет ЦК уже слишком пал. Гуренко пытался объяснить ему ситуацию, но референт не понимал ничего. Кравчук любил поспать и все его подчиненные знали это. Никто не умрет, если подождем до утра. Гуренко стал звонить командующему округом генерал-полковнику Чичеватову. Ответил какой-то полковник — заместитель оперативного дежурного. Оказалось, что командующий на рыбалке вместе со своим начальником штаба. Кто остался за него? Командующий воздушной армией генерал Морозов, но он на учениях, оперативная связь занята. Генерал Чичеватов — преемник Громова — на рыбалке не был. Получив шифротелеграммы от Язова и Моисеева, он приказал ни с кем себя не соединять и, запершись в кабинете, обдумывал со своим начальником штаба ситуацию. Решили выполнить букву приказа и ввести в округе повышенную готовность. Пока не предпринимать ничего. На 8 утра командующий приказал собрать Военный совет…

В шесть часов утра по Московскому времени, как обычно, заработали радио и телестанции Советского Союза. Одновременно с этим, пугая спешащих на работу людей и создавая мертвые транспортные пробки, в Москву ворвались танки Таманской и Кантемировской дивизии. С миллионов телеэкранов, из динамиков приемников и трансляционных точек, из громкоговорителей на площадях и улицах гигантского города в непрерывной записи лился поток сообщений, обрушиваясь на людей как водопад. «Обращение советского руководства. В связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачевым Михаилом Сергеевичем своих обязанностей Президента СССР и переходом в соответствии со статьей 127, пункт 7 Конституции СССР полномочий Президента Союза СССР вице-президенту СССР Янаеву Геннадию Ивановичу, в целях преодоления глубокого и всестороннего кризиса, политической, межнациональной гражданской конфронтации, хаоса и анархии, которые угрожают жизни и безопасности граждан Советского Союза, суверенитета, территориальной целостности, свободе и независимости нашего Отечества, исходя из результатов всенародного референдума о сохранении Союза Советских Социалистических Республик, руководствуясь жизненно-важными интересами народов нашей Родины, всех советских людей, заявляем:

1. В соответствии со статьей 127, пункта 3 Конституции СССР и статьей 2 Закона СССР «О правовом режиме чрезвычайного положения», и идя навстречу требованиям широких слоев населения о необходимости принятия самых решительных мер по предотвращению сползания общества к общенациональной катастрофе, обеспечению законности и порядка, ввести чрезвычайное положение в отдельных местностях СССР на срок шесть месяцев с 4 часов по Московскому времени 19 августа 1991 года.

2. Установить, что на всей территории СССР безусловное верховенство имеют Конституция СССР и законы Союза ССР.

3. Для управления страной и эффективного осуществления режима чрезвычайного положения образовать Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР (ГКЧП СССР) в следующем составе:

БАКЛАНОВ, первый заместитель председателя Совета обороны СССР.

КРЮЧКОВ, председатель КГБ СССР.

ПАВЛОВ, премьер-министр СССР.

ПУГО, министр внутренних дел СССР.

СТАРОДУБЦЕВ, председатель Крестьянского союза СССР.

ТИЗЯКОВ, президент Ассоциации государственных предприятий и объектов промышленности, строительства, транспорта и связи СССР.

ЯЗОВ, министр обороны СССР.

ЯНАЕВ, исполняющий обязанности Президента СССР.

4. Установить, что решения ГКЧП СССР обязательны для неукоснительного исполнения всеми органами власти и управления, должностными лицами и гражданами на всей территории СССР.

Москва, 18 августа 1991 года».

Люди собирались толпами у громкоговорителей, у автомобильных приемников, возле случайных прохожих, имевших с собой транзисторы. Мимо потоком шли танки и БТРы. Стволы орудий и пулеметов грозно смотрели в окна домов. Покрытые камуфляжными пятнами боевые машины, черные шлемы танкистов, пятнистые маскхалаты и комбинезоны, рев моторов, белые дымки выхлопов — все это какой-то страшной фантастикой выглядело на солнечных улицах города. А громкоговорители продолжали надрываться: «Обращение к советскому народу». Все читающие до этого «Слово к народу» уловили знакомые фразы: «Соотечественники, граждане Советского Союза! В тяжкий критический для судеб Отечества и наших народов час обращаемся к вам. Над нашей великой Родиной нависла смертельная опасность. Начатая по инициативе Михаила Сергеевича Горбачева политика реформ… в силу ряда причин зашла в тупик… Власть на всех уровнях потеряла доверие населения… Насаждается злобное глумление над всеми институтами государства, страна по существу становится неуправляемой… Визг гусениц на поворотах, перепаханный асфальт, стоящие без движения трамваи, троллейбусы и автобусы. Танки быстро занимают указанные позиции. Также быстро и четко они действовали в 1968 в Праге и в 1989 в Кабуле. Теперь они оккуппируют собственную столицу. Толпы у громкоговорителей растут. Многие даже забыли думать о работе. Что с Горбачевым? Где Президент? Толпу пронизывает слух: убили. Кто-то уже слушал Би-Би-Си: нет не убили, умер сам от инфаркта. А что за ГКЧП? Многие не могут выговорить, плюются. Помои продолжают литься грязным потоком в уши людей: «Постановление № 1 Государственного Комитета по Чрезвычайному положению в СССР…

1. Всем органам власти и управления Союза ССР, союзных и автономных республик, краев, областей, городов, эайонов, поселков и сел обеспечить неукоснительное соблюіение режима чрезвычайного положения в соответствии с… постановлениями ГКЧП. В случаях неспособности обеспечить выполнение этого режима полномочия соответствующих эрганов власти и управления приостанавливаются, а осуществление их функции возлагается на лиц, специально уполномоченных ГКЧП…»

Огромные толпы уже запрудили улицы. Люди лезут на танки, спрашивают солдат и офицеров, что случилось. Никто из них ничего не знает. Где Горбачев, что с ним? Никто ничего не знает. Приказано было войти в Москву и встать вот на этом месте, где стоим. Командиры танковых батальонов даже не знают, где их дивизионные штабы, которые заблудились где-то в лабиринте московских улиц. Связь в городе работает плохо. Зажатые бастионами домов танки чувствуют себя неуютно. Из любого окна в любой момент может вылететь бутылка с горючей смесью, а то и граната. Их предупреждали о боевиках с гранатометами и «Стингерами» и бросили в Москву без боезапаса. Сквозь шум толпы, урчание работающих на холостом ходу танковых двигателей, продолжает что-то капать и литься из громкоговорителей:

«…4. Приостановить деятельность политических партий, общественных организаций и массовых движений… Проведение митингов, уличных шествий, демонстраций, а также забастовок не допускается. В необходимых случаях вводить комендантский час, патрулирование территории, осуществлять досмотр, принимать меры по усилению пограничного и таможенного режимов… Решительно пресекать распространение подстрекательских слухов, действий, провоцирующих нарушение правопорядка, неповиновение должностным лицам, обеспечивающим соблюдение режима чрезвычайного положения…»

На заводах и в учреждениях закончилась ночная смена. Люди хлынули на улицы. Где президент? Убит, арестован, умер, убежал в Штаты, погиб при катастрофе. Появляются портреты Горбачева. Горбачев — разочаровавший всех, предмет насмешек и анекдотов, политик с нулевым рейтингом, которому давно уже никто не верил и не доверял, вдруг сплотил своим именем народ. «Горбачев! Горбачев!» — скандирует толпа в стихийном протесте против случившегося. Люди еще толком не поняли, что произошло, но мерзкое звучание фраз из репродукторов напомнило всем о временах, возвращения которых не желает никто. Горбачева убили за то, что он хотел уничтожить эту гнусную систему. Верните нам нашего президента!

«… 8. Установить контроль над средствами массовой информации, возложив его осуществление на специально создаваемый орган при ГКЧП…»

В Архангельском — резиденции президента России — Борис Ельцин и группа его сотрудников слушали поток сообщений по радио. Среди них были и мэры Москвы и Ленинграда — Попов и Собчак. «Все ясно, — сказал Ельцин со своей странной улыбкой. — Началось…» Попытки связаться с Горбачевым ни к чему не привели. Линия правительственной связи не работала. Было решено пробиваться в здание правительства России на Краснопресненской набережной и действовать по обстановке. Охрана проверяла оружие. Она не собиралась сдавать своего президента, как сдали своего мордастые гебисты генерала Медведева. Около 8 часов утра машина Ельцина выехала в Москву. Впереди и сзади, включив сирены, неслись машины с охраной, откровенно выставив автоматы наружу. Лавируя между танками — на Москву лавиной продолжала двигаться бронетехника — кавалькада въехала в Москву и под вой сирен, мимо молчаливо стоящих танков и безразличных солдат, направилась к «Белому Дому» России, которому вскоре суждено будет стать самым знаменитым зданием в мире.

В Ленинграде первый секретарь обкома Борис Гидаспов, слушая сообщения по радио, даже закрыл глаза от удовольствия, как будто из репродукторов лилась райская музыка. Взглянув на часы и увидев, что уже 8 часов утра, он понял, что больше не вправе сидеть вот так в Смольном, ничего не предпринимая. Машина первого секретаря выскочила из ворот Смольного и помчалась в штаб военного округа. Генерал-полковник Самсонов встретил его без всякого восторга.

Да, он начнет действовать, если в городе начнутся беспорядки и акты насилия. В его распоряжении есть достаточно сил и средств. А зачем он сейчас будет нагнетать обстановку, если все спокойно. В полученных им приказах нет ни слова о том, что он должен пугать армией народ. Но в стране объявлено чрезвычайное положение! — настаивал Гидаспов, — о нем надо хотя бы объявить!» Зачем? Москва уже два часа ничем другим не занимается, как объявляет. И вообще неизвестно, на чрезвычайном положении город или нет. В указе сказано: в ряде местностей СССР. А о Ленинграде ни слова. В этот момент к ним присоединился начальник управления КГБ Курков. К великому удивлению Гидаспова чекист поддержал Самсонова. «Вы с ума что ли посходили оба? — зло спросил Гидаспов. — На этот счет есть специальное постановление ЦК КПСС, а вы не объявляете в городе чрезвычайное положение?» «А почему собственно это должен делать я, — не сдавался генерал-полковник, — вы секретарь обкома, вы и объявляйте!» «Товарищ Самсонов, — играя своими змеиными улыбками, произнес Гидаспов, — вы член бюро обкома. Я не понимаю вашей позиции. Вы назначены комендантом города, вы и должны объявить населению о чрезвычайном положении».

Гидаспов совал Самсонову уже готовый текст, грозил позвонить самому Шляге, но командующий округом и его заместитель генерал-майор Миронов держались твердо. Курков сидел молча, дав только короткую справку, что он подчиняется председателю КГБ РСФСР генералу Иваненко, а тот пока никаких распоряжений не давал. Подъехал и Крамарев — начальник УВД Ленинграда. Тот также заявил, что он подчинен министру внутренних дел России Баранникову и ничьих других приказов выполнять не будет. Налицо был явный саботаж. Взбешенный секретарь, пообещав с одной из своих зловещих улыбок, сделать «оргвыводы», уехал в Смольный. Все понимали, что сейчас Гидаспов будет названивать в Москву, и не ошиблись. Примерно в половине десятого Самсонову позвонил заместитель министра обороны Говоров и приказал зачитать гидасповский текст. Генерал-полковник побагровел. Сейчас он зачитает текст и будет отвечать за все, что произойдет в городе после этого. Он уже ненавидел этих хитрожопых партаппаратчиков. Гидаспов, конечно, выкрутится, как выкручивался до сих пор, и все шишки полетят на армию, которая, естественно, будет одна во всем виновата. В 10 часов утра звенящим от волнения голосом генерал-полковник Самсонов зачитал по городской радиотрансляционной сети гидасповский текст, слегка его изменив. С самого начала в словах командующего звучали какие-то оправдательные нотки: «Товарищи! В связи с введением на территории Советского Союза чрезвычайного положения на меня, как на командующего войсками Ленинградского военного округа, возложены обязанности военного коменданта города Ленинграда».

Пересказав далее своими словами заявление ГКЧП, где чисто гидасповским нововведением было запрещение увольняться с работы по собственному желанию, генерал перечислил созданную для управления городом комиссию по чрезвычайному положению: Самсонов, Щербаков, Храмцов, Яров, Гидаспов, Викторов, Курков, Саввин. Анатолия Собчака в комиссии не было, но был его ближайший заместитель Щербаков. Это удивляло, но вместе с тем и успокаивало возбужденных ленинградцев, которые, бросая работу, стали толпами собираться на улицах, стихийно формируясь в колонны и направляясь к Мариинскому дворцу — резиденции Ленсовета и мэрии. Гидаспов снова стал звонить Самсонову, требуя ввода войск на улицы города. Самсонов потребовал письменного распоряжения. Гидаспов бросил трубку и стал звонить морскому начальнику ВМБ Ленинграда вице-адмиралу Селиванову. Адмирал сообщил Гидаспову, что вообще не в курсе дела — у него нет никаких распоряжений. Надо обращаться к командующему флотом адмиралу Иванову в Калининграде. Гидаспов пробовал уговорить адмирала вывести на улицы хотя бы морские училища города и учебные отряды Кронштадта, как в 1917 году. Адмирал заверил секретаря обкома, что просто не имеет права этого делать — он так, администратор, вроде завхоза. Гидаспов снова позвонил Куркову, но оказалось, что генерал на совещании и подойти не может. Потеряв терпение, шеф боевого питерского обкома связался по спецсвязи с Шениным и сообщил, что город саботирует все указания из Москвы. Шенин пообещал принять срочные меры…

Но если в Ленинграде дела шли на удивление вяло из-за явного нежелания должностных лиц брать на себя какую-то ответственность в столь непонятной обстановке, то подобным образом события развивались далеко не везде. В недалеком Пскове ни у кого сомнений не было. Местные обком и горком партии, дружно взаимодействуя с командованием гарнизона, быстро задавили слабые советы, провели аресты, разогнав хилую демонстрацию, и даже предложили в верноподданическом порыве к ГКЧП послать знаменитую Псковскую дивизию в поход на Ленинград, чтобы расшевелить нерешительного генерала Самсонова… Еще круче события развивались в Самаре. Командующий Приволжско-Уральским военным округом знаменитый генерал-полковник Макашов — друг Саддама Хусейна и оскандалившийся кандидат в российские президенты — понял, что его час настал. Территория округа была огромной, охватывая пространство от Свердловска до Нижнего Новгорода. Не тратя времени на консультации с обкомами — Макашов хорошо знал цену этим разжиревшим трусам — командующий округом стал действовать с той быстротой и решительностью, которые неоднократно подчеркивались в его служебных характеристиках. В Самару сходу ворвались танки и боевые машины пехоты, имевшие на борту полный боезапас. Пилоты бомбардировщиков и истребителей заняли места в кабинах в пятнадцатиминутной готовности к взлету. Игнорируя КГБ и МВД, Макашов сам распорядился о необходимых арестах и интернированиях. Камуфлированные десантные «джипы», набитые спецназом, ринулись по улицам Самары по указанным адресам. Облачившись в пятнистый комбинезон, сопя от нетерпения и возбуждения, Макашов, не доверяя столь важного дела штабным, лично продиктовал свой приказ № 337, который, растиражированный в тысячах экземпляров, полетел во все города огромного округа. Приказ гласил:

«1. Всеми формами работы среди военнослужащих разъяснять политику ГКЧП по спасению страны.

2. Эмиссаров, космополитов, предателей Родины, Союза задерживать, проводить допрос, сдавать правоохранительным органам.

3. Усилить патриотическую работу среди солдат, офицеров. Основная теоретическая база для работы «Слово к народу» в «Советской России».

4. Продолжать поддерживать высокую боевую готовность, подготовить технику и вооружение к боевым действиям».

Кризисы всегда рождают Наполеонов… В Киеве первый секретарь ЦК КПУ Гуренко, возбужденный влетел в кабинет председателя Верховного Совета Украины Кравчука. На номенклатурном лице Кравчука — в недавнем прошлом крупного партийного функционера — появилось надменное выражение гетмана Скоропадского, на губах заиграла улыбка Петлюры, в глазах зажегся огонь Степана Бандеры. «Москва пусть там делает, что хочет. Нас это не касаемо». Гуренко взорвался: «Как это не касается?! Как это не касается, если есть постановление ЦК КПСС!» «Кто подписал?» — поинтересовался Кравчук. Помявшись, Гуренко продал Шенина, назвав его фамилию. «Кто такой?» — спросил Кравчук, хотя отлично знал. Гуренко стал сбивчиво объяснять. «Не-е, — протянул Кравчук, — такие документы должен подписывать Генеральный секретарь, а не какая-то шпана». Гуренко помчался в ЦК и стал звонить в республиканское КГБ. Его бодро заверили, что все касающееся поддержания строгого порядка будет сделано. Командующий округом генерал-полковник Чичеватов долго не мог понять, что от него хочет партийный босс Украины. Он не получал никаких указаний из Министерства обороны о введении войск в Киев или какие-либо другие города республики. У него есть приказ повысить боевую готовность войск. Она повышена. Вот и все. В отчаяньи Гуренко позвонил в Москву Шенину. Тот заверил его, что меры будут приняты…

В Риге командующий Прибалтийским военным округом генерал-полковник Кузьмин, закончив изучение прибывших ночью документов, выругался и выпил стакан коньяка. Ему предписывалось взять на себя всю исполнительную власть членов правительства. Затем он должен был восстановить прежние структуры власти во главе с центральными комитетами компартии на платформе КПСС. После январских событий, когда его сделали козлом отпущения за действия, в которых его подчиненные практически не участвовали, он стал и умнее, и хитрее. Штурмовать парламенты, окруженные тысячами вооруженных людей и бетонными заграждениями — это значит развернуть в центрах Риги, Таллинна и Вильнюса настоящее сражение с тысячами жертв и огромными разрушениями. Что в конце концов, с ним сделают? Снимут с должности? Пусть снимают, но он не намерен ничего предпринимать. Связавшись по телефону с президентами Эстонии и Литвы, а также с Председателем Верховного Совета Латвии, генерал уведомил их, что он получил приказ взять на себя всю полноту исполнительной власти в республиках. Со свойственной прибалтам сдержанностью генералу ответили, что это решение незаконно и они будут протестовать. Кузьмин вздохнул и повесил трубку. Затем командующий дал приказ по всем частям округа: не выпускать ни одного военнослужащего за пределы гарнизона без его личного разрешения…

В Соединенных Штатах президент был поднят с постели. «В Москве переворот. Президент Горбачев либо убит, либо отстранен от власти». Вертолет быстро совершил посадку на лужайке перед Белым Домом. Президент вышел из него прямо на жерла телекамер и микрофонов целой толпы журналистов. «Как вы относитесь к произошедшему в СССР, г-н Президент?» «Я удручен», — последовал ответ. «Как вы оцениваете это событие?» Идя своим быстрым, упругим шагом через толпу корреспондентов, Буш неожиданно остановился. «Это переворот, — твердо сказал он и, помолчав секунду, добавил со своей знаменитой улыбкой, — но не все перевороты бывают удачными». То, что обычно осторожный в выражениях Буш сделал сразу столь резкое заявление, удивило многих, хорошо знавших президента Соединенных Штатов…

В Москве Председатель КГБ СССР Крючков мучился от чувства какой-то неосознанной неудовлетворенности. Конечно, нужно было дать приказ об аресте Ельцина и всей его компании. И он этот приказ отдал, но оказалось, что это легче сказать, чем сделать. Дело в том, что за последние десятилетия славные чекисты деградировали, как и все общество, а пожалуй даже и сильнее. Имея постоянно дело с диссидентами, евреями-отказниками, валютчиками и контрабандитами, чекисты приобрели невероятный апломб, цинизм и нахальство, но совершенно растеряли бойцовские качества. Одно дело идти вшестером обыскивать и арестовывать какого-нибудь бородатого очкарика за чтение Солженицына, а потом год кормиться на его следственном деле, другое — идти арестовывать человека, которого охраняют три сотни обученных головорезов, вооруженных, по уверениям самого Крючкова, гранатометами и «Стингерами». Никому не хотелось, да и было некому. Для подобной операции нужно было человек 500 минимум, обученных и вооруженных до зубов. Бой должен был стать ожесточенным и с совершенно непрогнозируемыми результатами. Тут бы «Альфа» не справилась из-за своей малочисленности. Кроме того, «Альфа» сидела на всякий случай прямо на Лубянке, поскольку Крючков не без оснований опасался, что какой-нибудь лихой комбат, войдя в Москву, тут же поведет свои танки на штурм именно Лубянки. Поэтому он и просил Язова, чтобы танки были без боезапаса. Что-что, а любовь армии к своему ведомству он знал хорошо. Крючков обратился к Пуго, но все ОМОНы в мыле ездили по Москве, отключая радиостанции и опечатывая газеты по «Постановлению № 2 ГКЧП», которое еще не было опубликовано. В этот момент из Архангельской сообщили, что какие-то три БТРа без опознавательных знаков подъезжали к резиденции Ельцина минут через двадцать после отъезда президента России в Москву. Оттуда выскочили какие-то люди в комбинезонах, ворвались в помещение, но тут же выскочили обратно и уехали в сторону Москвы. Хотелось бы думать, что они приезжали арестовать Ельцина, хотя уверенности в этом не было никакой. Но главным из утренних сюрпризов Крючкова было открытие, что в Москве существует параллельная радиовещательная слаботочная сеть, имеющая возможность отключать официальную трансляцию. Где находятся ее передатчики, было неизвестно.

Крючков вызвал Прилукова и спросил шефа московского управления, что это значит? Из радиоточки в кабинете Крючкова отмодулированный бархатный голос диктора вещал: «Сограждане! В стране произошел военный переворот. Никакого подчинения незаконной хунте, именующей себя ГКЧП. Через несколько минут мы передадим обращение президента России Ельцина к народу! Сограждане, группа аппаратчиков свергла законного президента…» Затем в эфире снова появилась радиостанция «Эхо Москвы», уже трижды разгоняемая с раннего утра, когда одновременно с «Заявлением» ГКЧП объявила, что в стране произошел антиконституционный переворот, а президент Горбачев сидит под арестом в Форосе. За станцией гонялись три спецназа разного подчинения, арестовывали дикторов, крушили аппаратуру, отключали ток. Но станция снова оживала и сейчас выяснилось, что она вещает уже из Белого Дома России.

Крючков вдруг понял, что внезапность не удалась. Какие-то силы и структуры, о которых даже он не знал, оказались прекрасно подготовленными к событиям. Содержание передач радиостанций говорило об их прекрасной осведомленности, заставляло предполагать, что источники информации находятся где-то в недрах его собственного ведомства и генштаба… Между тем, танки и транспортеры двух бронетанковых дивизий, брошенные на улицах столицы, продолжали стоять без действия и без всякой пользы. Не евшие со вчерашнего дня солдаты нервничали. Обещанные кухни, конечно, не прибыли. Даже если кто-нибудь о них вспомнил, то пробиться к Москве уже не было никакой возможности. Все дороги, ведущие в столицу со всех направлений, были забиты войсками. Танки, бронетранспортеры, боевые машины пехоты, десантные танкетки, противотанковые джипы, подвижные радиолокационные станции, мобильные пункты связи, грузовики с патронами — все это грохотало и двигалось на столицу. Никто уже не мог разобраться в том, кто их вызвал, кто дал приказ, кто уточнял маршруты. Части перемешивались между собой, становясь огромным, неуправляемым броневым стадом. Окружная дорога мгновенно оказалась забитой, а войска все напирали и напирали…

При этом продолжали по расписанию ходить пригородные электрички, отходили и подходили поезда дальнего следования, летали самолеты «Аэрофлота». В аэропорту Шереметьево в зале депутатов Верховного Совета ждал вылета на Ленинград мэр города на Неве профессор Собчак — один из ближайших сотрудников Ельцина. Его немногочисленная охрана нервничала, ожидая «гостей» с Лубянки. Но вместо ожидаемых гостей к Собчаку пробился корреспондент радио «Свобода» Максим Соколов. Собчак — блестящий оратор и правовед — всегда с готовностью давал интервью западным радиостанциям. Не отказался он этого сделать и на этот раз. Еще никогда радио «Свобода», чье «грязное, бандитское гнездо» находилось в Мюнхене, не имело столько слушателей в СССР. Во всех домах необъятной страны радиоприемники были настроены на волну «Свободы». Она вещала в Белом Доме России, развернув свой корпункт на 11-м этаже, ее слушал Крючков в своем кабинете, и президент Горбачев на своей даче в Форосе. «Это антиконституционный переворот, — звучным голосом университетского профессора разъяснил Собчак, — режим Чрезвычайного положения в нашей стране может быть объявлен только Верховным Советом при наличии объективных данных. Как-то…» Аудиторией профессора Собчака был весь мир… На вопрос, что ему известно о судьбе Горбачева, Собчак, без тени колебаний, отвечает: «Разговоры о болезни Горбачева — ложь. Президента пытались заставить отказаться от своего поста. После его отказа была использована версия о его болезни». Корреспондент не стал интересоваться у мэра Ленинграда источниками его информации. Собчак никогда не кидает слов на ветер и не пользуется слухами. Если он говорит, то значит так оно и есть…

Голодные солдаты начинают бродить по московским улицам в поисках пищи. Некоторые суются в магазины, которые, как правило, закрыты. Открытые — зияют уже привычными пустыми прилавками. Танки, БТРы и БМП окружены толпами людей. На танках гирляндами висят дети. Девушки обнимают солдат и офицеров. Сердобольные бабушки и домохозяйки суют в танки батоны и всякую снедь. В жерлах орудий букеты цветов. Некоторые матери находят среди экипажей танков своих призванных в армию сыновей. Слезы, объятия. Прижавшись к своим мамам, плачут несчастные мальчики, почти дети, оторванные от них той же силой, которая сейчас бросила их убивать собственных матерей. Офицеры отводят глаза. Почти весь офицерский корпус армии славянский: русские и украинцы. То, что получалось в Средней Азии, в Закавказье и даже в Прибалтике, начинает буксовать в Москве. Ведь все русские! Что же творится? На танках поднимаются русские трехцветные флаги, танки медленно ползут по улицам столицы, древней столицы Руси и России. Начинает твориться что-то невообразимое. Люди кричат, обнимаются, целуются, бегут вслед за танками, направляющимися к Белому Дому. Многие плачут, не стыдясь слез. И хотя танков всего десять, хотя остальные еще мрачно и безучастно стоят вдоль улиц, но уже что-то произошло. Лица! Изменяются лица людей, превращенные семидесятилетней тиранией в нечто тупое и безликое. Какие прекрасные русские лица. Такие можно встретить наверное только во время катаклизмов и только в Москве. Уже никто не слышит и не слушает, что вещают громкоговорители, но они продолжают работать:

«Постановление № 2 ГКЧП СССР. О выпуске центральных, московских и областных газет…

1. Временно ограничить перечень выпускаемых центральных, московских городских и областных общественнополитических изданий следующими газетами: «Труд», «Рабочая трибуна», «Известия», «Правда», «Красная звезда», «Советская Россия», «Московская правда», «Ленинское знамя», «Сельская жизнь».

2. Возобновление выпуска других центральных газет и общественно-политических изданий будет решаться специально созданным органом ГКЧП СССР. Москва, 19 августа 1991 года…»

Танки с поднятыми на башнях трехцветными флагами вползают на площадь перед Белым Домом России, окруженном несметными толпами людей. Из Дома выходят Ельцин, его вице-президент Руцкой, Руслан Хасбулатов и Иван Силаев. Кругом вооруженная охрана. * Высоко на крыше снайперы зорко следят за крышами соседних домов. Народ ревет: «Ельцин! Ельцин!»

Президент России залезает на башню танка Таманской дивизии. И хотя по аналогии это напоминает легенду о Ленине на броневике, поведение Ельцина больше (до мелочей похоже) на действия Генриха IV Бурбона в период борьбы с легистами, а Москва — это уже Париж то ли до, то ли после Варфаломеевской ночи. Вот так, окруженный только кучкой преданных сторонников с благородными сердцами и длинными шпагами, мужественный король-гугенот бросил вызов всему европейскому католицизму и победил…

С башни танка Ельцин зачитывает обращение к народу:

«К гражданам России. В ночь с 18 на 19 августа 1991 года отстранен от власти законно избранный Президент страны. Какими бы причинами ни оправдывалось это отстранение, мы имеем дело с правым, реакционным, антиконституционным переворотом… Все это заставляет нас объявить незаконным пришедший к власти, так называемый, комитет. Соответственно, объявляем незаконными все решения и распоряжения этого комитета…

Призываем граждан России дать достойный ответ путчистам… Уверены, органы местной власти будут неукоснительно следовать конституционным законам и Указам Президента России… Мы абсолютно уверены, что наши соотечественники не дадут утвердиться произволу и беззаконию потерявших всякий стыд и совесть путчистов. Обращаемся к военнослужащим с призывом проявить высокую гражданственность и не принимать участие в реакционном перевороте…»

Крючков выключил радио. Неизвестная станция продолжала транслировать речь президента России и обнаружить ее не удавалось. Результаты уже начинали сказываться. Генерал Прилуков, идя после крючковской головомойки по коридорам своего управления, обнаружил, что все его оперы, изнывая от безделья, пьют чай по кабинетам, хотя им было приказано начать работу по спискам. Оказалось, что приказ Прилукова отменил председатель КГБ РСФСР Иваненко, сославшись на распоряжение Ельцина. Московское управление КГБ подчиняется РСФСР, а не СССР. Это уже было что-то новое. А где сам Иваненко, никто не знал. Ходил слух, что где-то около Ельцина. Кроме того, проводить оперативные мероприятия, когда улицы забиты военной техникой и толпами народа, просто невозможно. Вероятны всякие эксцессы. Прежде всего надо убрать народ с улиц, разгромить это осиное гнездо в Белом Доме, а затем начинать спокойно работать. А для этого надо объявить Москву на чрезвычайном положении, ввести комендантский час и интернировать ельцинскую банду. Он призывает население к бессрочной забастовке. Бывший секретарь обкома! Какой позор! Пока Крючков обдумывал свои дальнейшие шаги, Янаев, Пуго, Бакланов, Тизяков и Стародубцев, опять же по идее Крючкова и при согласии Лукьянова, давали в пресс-центре МИД СССР пресс-конференцию для «советских и иностранных журналистов». На удивление пропускали всех журналистов, кто был аккредитован в Москве, да и своих не обижали — пропускали даже тех, чьи газеты уже были официально закрыты постановлением ГКЧП. Сразу же бросилось в глаза, что отсутствуют Язов и Крючков, а остальные очень сильно нервничают. Даже железный Пуго все время то снимал, то одевал очки, то протирал их, то клал на стол.

У Янаева так дрожали руки, как будто он давал пресс-конференцию накануне смертной казни. Бакланов и Тизяков также выглядели удрученными. Расплывался в улыбке только один Стародубцев, имея на общем фоне весьма дурацкий вид. Открывший пресс-конференцию Янаев говорил сбивчиво, да и никто его толком не слушал, предоставив это магнитофонам. Когда и. о. президента закончил, посыпались вопросы, где Горбачев и что с ним? Янаев, то снимая, то одевая свои дымчатые очки, участливым голосом стал объяснять, что Михаил Сергеевич Горбачев находится на отдыхе в Крыму. За эти годы он очень устал, и требуется какое-то время, чтобы он поправил здоровье. «Полагаю, — пообещал Янаев, — в свое время медицинское заключение о состоянии здоровья Михаила Сергеевича Горбачева будет опубликовано». «Почему, полагаю?» — посыпались вопросы. «А как ваше здоровье?» — спросил итальянский корреспондент. Все затихли, ожидая стереотипного янаевского ответа: «Жена не жалуется», но вице-президент ответил иначе: «Вот, посмотрите, двое суток не спамши». Но выглядел Янаев неважно. На вопрос, почему нет Язова и Крючкова, ответил уклончиво. В прямой эфир пресс-конференцию не пустили. Телевидение Кравченко по всем программам передавало классическую музыку, прерывая ее только для оглашения постановлений ГКЧП. Крючков, как мы знаем, не появился на пресс-конференции, поскольку был занят подготовкой к введению в Москве чрезвычайного положения, которое бы облегчило работу его людям по наведению в столице революционного порядка. Но Язов отсутствовал по совсем другой причине.

В шесть часов утра Язов собрал на совещание главкомов видов вооруженных сил. Поднятые в половине пятого главкомы выглядели сумрачно, а по мере того, как говорил министр обороны, становились все мрачнее. Маршал был краток. Он сообщил, что президент Горбачев болен и Янаев выполняет его обязанности. Что нужны чрезвычайные меры по наведению порядка. Главком ВМФ адмирал флота Чернавин спросил, что случилось с Горбачевым. Язов ответил, что что-то серьезное, но он сам толком ничего не знает — медицинское заключение будет позднее. Главком ВВС генерал-полковник Шапошников и главком ракетных войск стратегического назначения генерал армии Максимов выразили Язову недоумение по поводу танков на улицах. Танки на улицах, пояснил министр, нужны для обеспечения порядка. Есть данные, что в Москве готовились крупные вооруженные провокации. Радости по поводу случившегося не скрывал только главком войск ПВО генерал армии Третьяк. ПВО имело личные счеты с Горбачевым, когда после полета Руста этот вид Вооруженных Сил был публично опозорен на всю страну. В штабе ПВО искренне считали, что весь полет Руста является провокацией президента для расправы с руководством армии, а секретное расследование, проведенное по приказу Третьяка, только подтвердило эти подозрения.

Вернувшись к себе, главком ВМФ Чернавин и его заместитель адмирал флота Капитанец отдали приказ командующему Балтийским флотом адмиралу Иванову блокировать порты Прибалтийских республик. Так было приказано Язовым. Затем Чернавин снял трубку и позвонил в Севастополь командующему Черноморским флотом адмиралу Хронопуло. «Что у тебя там случилось с Горбачевым, Хронопуло?» — поинтересовался Чернавин. Командующий флотом доложил, что с Форосом почему-то нет связи. Командир Балаклавской бригады сторожевых кораблей капитан І-го ранга Алферьев доложил ему, что связь пропала вечером 18 августа. Отключилось электропитание, прекратила работу аппаратура обнаружения. Но поскольку эти вопросы в компетенции органов, он не вмешивался. В Крыму находятся генерал Мальцев из ПВО и генерал Денисов из генштаба. Они устанавливают новый режим подъезда, подлета и подплыва к даче президента. Он связался с ними и получил информацию, что президент тяжело болен. У него инсульт в очень тяжелой форме. Однако со сторожевых катеров видели Горбачева на пляже с семьей. Он купался, в море. Так что непонятно, что происходит.

В Варне стоит американский ракетный крейсер «Белкнэп», пришедший туда 17 августа. С него потоком идет какая-то информация через канал спутниковой связи. Вся электроника американца включена на боевой режим. Чернавин повесил трубку и сказал Капитанцу: «Что-то не нравится мне вся эта история, Иван Матвеевич». Посовещавшись, приняли решение: флоту никакие приказы ГКЧП не выполнять без санкции главкома. Кораблям оставаться на базах по дислокации. Блокаду Прибалтийских портов отменить. Морякам и частям, подчиненным флоту, ни в каких действиях не участвовать. Кораблям, находящимся в открытом море, продолжать выполнение задач. Флот объявил нейтралитет. Адмирал флота Чернавин — в прошлом командир атомной подводной лодки, облучившийся и страдавший от приступов лучевой болезни, сделал все, что мог…

Главком ВВС генерал-полковник Шапошников, вернувшись в свой штаб, немедленно дал команду не поднимать в воздух ни одного самолета без его приказа. Самолетам стратегической авиации, находящимся на круглосуточном боевом дежурстве, продолжать выполнение задачи. Карьера Шапошникова была стремительной. В прошлом отчаянный летчик-истребитель, он в 37 лет был уже генералом, а в 1990 году сменил на посту главкома ВВС престарелого маршала Ефимова. Военно-Воздушные Силы страны имели собственные традиции. В частях почти не было дедовщины. Поддерживалась строгая, но разумная дисциплина, которая сама образуется в коллективах, где от действий каждого зависит жизнь всех.

Возвращаясь от министра Шапошников был потрясен количеством танков и солдат на улицах. Казалось, что столица была оккупирована не своими войсками, а каким-то неведомым противником. Остановив машину у одной колонны, главком ВВС приказал порученцу найти командира и привести к нему. Через несколько минут порученец вернулся в сопровождении молодого капитана в лихо сдвинутом на затылок танковом шлеме. Увидев генерал-полковника, капитан отрапортовал, что является заместителем командира танкового батальона какого-то полка Кантемировской гвардейской дивизии. На вопрос, кто приказал им войти в город, капитан ответил, что не знает. Командир батальона поехал разыскивать штаб полка и пропал. Что происходит в стране, он тоже не знает. Говорят, умер президент и американцы могут сбросить десант на Москву. Шапошников понимал, что происходит что-то невиданное еще в истории страны, когда рушатся все стереотипы выработанных годами правил поведения и ориентиров. Из задумчивости главкома вывел резкий телефонный звонок. Шапошников взял трубку и услышал взволнованный голос своего заместителя, командующего стратегической авиацией дальнего действия генерал-полковника Петра Дейнекена. «Евгений Иванович! Товарищ командующий! — захлебываясь от волнения, почти кричал всегда спокойный почти до флегмы генерал, — у нас пропал сигнал с «первого!» «Что?!» — считая, что он что-то не понял, в ужасе переспросил главком ВВС. «Пропал сигнал с «первого», — подтвердил командующий АДД, — его нет уже несколько минут!» «Первым» на сленге высшего военного руководства назывался «КЕЙС» президента. Специальные, круглосуточные, особо секретные посты постоянно следили за связью стратегических систем с «КЕЙСОМ». «Петр, ты меня слышишь? — мгновенно среагировал главком, — немедленно всех, у кого на борту «дыни» — на посадку. Освободи все полосы. Все КДП на аварийный режим! Отключить все РЛС дальнего наведения!» Ни одного из перечисленных приказов Шапошников не имел права отдавать самостоятельно.

Вся ситуация стала ему совершенно ясной. Президент свергнут, а возможно и убит. Власть в руках авантюристов, безответственных настолько, что в погоне за своими политическими выгодами, они не постеснялись поставить и свою страну, и весь мир на грань ядерной катастрофы. Обливаясь холодным потом, Шапошников схватился за трубку прямой связи с Язовым. Линия была занята. В этот момент зазвонил другой телефон, и Шапошников услышал в трубке густой бас генерала армии Максимова — командующего ракетными частями стратегического назначения. «Шапошников, — спокойно сказал Максимов, — у меня пропал сигнал с «первого» и у тебя, наверное, тоже. Я уже доложил Язову. Тот растерян и ничего не может сказать толком. Я убираю мобильные ракеты с позиций и разъединяю цепи на шахты. Звоню тебе вот по какому вопросу. Что происходит, Евгений Иванович? Позвони Язову, ты его лучше знаешь. Вразуми его, что его втравили в очень пакостное дело. Мы же ядерная держава!»

Вместо Язова, линия которого была по-прежнему занята, Шапошников позвонил Янаеву. В таких ситуациях главкомы имеют право обращаться непосредственно к главе государства. Его долго соединяли, наконец в трубке зазвучал звонкий, комсомольский голос вице-президента. «Где «КЕЙС» Горбачева?» — не тратя времени на какие-либо вступления, спросил Шапошников. Янаев растерялся: «Что за «КЕЙС»? — и, видимо, не поняв в чем дело раздраженно ответил, — не знаю, генерал. Сейчас есть дела поважнее!» Он хотел еще что-то сказать, но Шапошников повесил трубку и снова стал звонить Язову. Министр был на месте. «Где «КЕЙС» президента?» — повторил вопрос Шапошников. «У Крючкова», — немного помолчав, ответил Язов. «Как так у Крючкова? — не понял Шапошников, как он попал к Крючкову? Разве Крючков глава государства? Почему он отключил сигнал? Они перешифровывают схему, не предупредив вас? Что происходит, Дмитрий Тимофеевич?» «Не знаю, — устало ответил Язов, — я уже ничего не знаю. Я знаю, что мой «КЕЙС» («второй») еще при мне. Я понимаю тебя, Евгений Иванович. Действуй, но будь бдительным». Маршал повесил трубку и приказал соединить себя с генералом Моисеевым. Он сообщил начальнику генштаба, что очень плохо себя чувствует и немного отдохнет, и уехал на дачу. У него только что был разговор с Крючковым. Получив доклад генерала. Максимова, Язов немедленно соединился с шефом КГБ. «Где «КЕЙС» Горбачева?» — спросил министр обороны. «У меня, — ответил Крючков, — а в чем дело?» «С него перестал поступать сигнал на наши системы», — объяснил Язов. «Вот как? — удивился Крючков, — любопытно».

Голова Председателя КГБ была занята совсем другими делами и он туго соображал, что от него хочет Язов и пообещал разобраться. Язову стало ясно, что и Крючков не знает, где «КЕЙС». Тем более, что Крючков тут же перевел разговор на другую тему: все ли готово для введения в Москве режима комендантского часа? Язов, вздохнув, сказал, что дал все указания коменданту Москвы генералу Калинину. После того, как министр обороны повесил трубку, до Крючкова стал доходить смысл сказанного. Он вызвал Плеханова. В первый момент начальник всесоюзной охраны не мог ничего вспомнить, но когда Крючков на него заорал, грозя немедленно пристрелить в подвале, вспомнил сразу. Вызвали полковника, которому Плеханов передал чемодан. Тот побледнел, потому что забыл чемодан своего начальника (как он думал) в самолете. Что это «КЕЙС» президента, полковнику было знать не положено. Помчались во Внуково. «КЕЙСА» в багажном отсеке не было. Плеханов приказал полковника немедленно арестовать. Тот покорно подставил руки под наручники — у Плеханова, наверное, были какие-то ценные вещи в этом проклятом чемодане, раз он так осерчал. Надо было предупредить. Крючков уже начал понимать, что сделал крупную ошибку, не арестовав Ельцина.

Из Белого Дома потоком сыпались постановления и угрозы, начинавшие уже раздражать. Посовещались и все-таки решили послать сегодня ночью «Альфу» захватить этот рассадник. Ельцина, Хасбулатова, Руцкого и Силаева — либо захватить, либо убить — как получится. Хватит миндальничать. Итак уже доминдальничались до ручки. Карпухин осмелился напомнить, что вокруг Белого Дома «тусуется» огромная толпа народа. «Толпу разметать!» — приказал Крючков. У «Альфы» было достаточно средств. Прикинули план. Одна группа высаживается с вертолетов на крыше, вторая начинает огонь из гранатометов по окнам первого и второго этажей, используя осколочные гранаты и гранаты с нервно-паралитическим газом. Где находится сам Ельцин, уточним по ходу дела — в здании достаточно наших людей. Но проклятый горбачевский «КЕЙС» уже не уходил из головы Крючкова. Еще не хватает, чтобы на Москву стали падать водородные бомбы. Самое время. Он вызвал начальника 15-го (бункерного) управления и приказал привезти подземный бронированно-бетонный бункер, где вожди надеялись отсидеться в случае ядерной войны, в боевую готовность. Хотя приказ был секретный, он немедленно стал известен всей Лубянке. Началась паника. Все руководство уходит в подземный бункер. Тут же распространился слух, что взбунтовались ракетные части стратегического назначения, грозя обстрелять Москву атомными ракетами, если немедленно не вернут Горбачева.