Киллер навсегда

17. Подготовка к финалу

– Ты чо гонишь?

За несколько секунд до этого Волгин спросил у Катышева, зачем тот украл деньги убитой, и напомнил, что это плохая примета. Катышев отреагировал с опозданием, которое подтвердило догадку опера. Дальнейшие вопросы не требовались, можно было уходить, предварительно сведя все к шутке, – или ничего ни к чему не сводить, просто уйти, хлопнув дверью, но Волгин остался.

– Я не гоню, Василич. Сколько там было? Тонны две? Больше? Немного добавил, и машину новую взял. Ты ведь давно о «десятке» мечтал. И чего в ней хорошего? Hoc – от «СААБа», задница – от носорога… Тем более, таким способом купленая; смотри, долго не проездит.

– Ты, дружище, не опупел часом?

– Ты еще скажи, что я под тебя копаю, «подсидеть» пытаюсь.

Катышев набычился, долго молчал, потом выругался. Кто-то из сотрудников, пришедший подписать документы, заглянул в кабинет, но Катышев, не поворачивая головы, рявкнул:

– Занято! – И дверь с треском закрылась. Волгина молчание не тяготило.

– Нет, ты объяснись.

– Чего объяснять? И так все понятно! У Инны ты раньше бывал. Наверняка знал, где у нее сбережения хранятся. Во-первых, не стала бы она далеко прятать, не тот у нее характер, во-вторых, чисто профессиональная привычка… Когда труп нашли, у тебя все возможности были бабки замылить. Некому больше, Василич. Убийца их не брал.

– Да что ты говоришь!

– Что думаю, то и говорю. Либо ее все-таки очумевший Казарин придавил – во что я ни грамма не верю, – либо там киллер работал, специалист высочайшего класса. Ни в том ни в другом случае деньги пропасть не могли. Казарин бы о них просто не подумал, не до того ему было бы, а профессионал на такую мелочевку не позарился бы, наоборот, оставил бы лежать, чтобы на спонтанное убийство больше походило.

– Профессионал не позарился, а у твоего начальника, значит, к рукам прилипло!

– Не передергивай, Василич. Не надо. Я ж тебя не обвиняю.

– Что, долю попросишь?

– Не попрошу. Пока ты машину новую не купил, я тебя… про тебя много нехорошего думал.

– А теперь, значит, мнение, конкретно, переменил?

– Да нет, просто отпали дурацкие мысли, что это ты ее грохнул. Каюсь, был грешен, подозревал тебя… слегка. Ты же факт знакомства с ней скрывал, палки в колеса ставил. Очень тебя устраивало, если бы дело удалось на Казарина навесить. Или – чтобы оно навсегда «глухарем» повисло. Удобно: и тебя никто не уличит, и меня всегда лишний раз выдрать можно. Не работаю, элементарно бытовуху раскрыть не могу, выпустил преступника из рук. Устраивало, правда?

– Слышь, Волгин, не много на себя берешь? Подымешь?

– В самый раз. Ты ведь с Инной давно познакомился, еще когда ее приятелей за вымогательство задерживал. Помнишь, была история? Конечно, помнишь! А зная ваши характеры, не надо много ума, чтобы предположить, как дальше развивались события.

– Чо те надо?

– Ничего. Не ругайте Своего начальника, – Волгин встал, – ведь у вас мог быть начальник гораздо хуже. Писать на тебя в УСБ я не собираюсь. Пойду работать…

Он уже переступил порог, когда ББ окликнул:

– Обожди!

Из сейфа Катышев достал вскрытый конверт, бросил на стол:

– Держи. Из Москвы, по секретной почте пришло…

– Благодарю.

Входящий номер был недельной давности. Завалялось в канцелярии или ББ придержал?

Посредник Паша сидел в коридоре с непроницаемым лицом, но печальными глазами, похожий на мастера восточных единоборств, чьих лучших учеников только что отбуцкали в кабаке пьяные хулиганы.

Волгин прошел мимо, на ходу знакомясь с содержимым конверта, не останавливаясь, бросил:

– Подождите пару минут. – И заперся в кабинете.

По местной линии дозвонился до постового на входе в РУВД. Назвал фамилию и краткие приметы Паши, распорядился не выпускать, если захочет уйти. Потом опять взялся за пришедшие из столицы бумаги.

Московский уголовный розыск, в помощь которого Волгин не очень-то верил, – прошли те времена, когда МВД был единым, слаженным механизмом, нынче каждое колесико вертелось по-своему, а механики занимались вообще черт знает чем, – так вот, прославленный МУР сообщал, что Локтионов Э.А. действительно с такого-то по такое-то число останавливался в гостинице, занимал такой-то номер, входил в деловые контакты со следующими фирмами… А также неоднократно звонил в Новозаветинск: трижды – к себе в контору, трижды – домой, пять раз – Кольской и столько же – Варламову. Наибольшая активность пришлась на день убийства Инны и последующий.

На выводы много времени не требовалось. Ничего нового, но приятно, когда оказываешься прав в своих предположениях.

В дверь постучали.

– Да! – крикнул Волгин, убирая муровское сообщение в сейф и готовясь встретить гостя, совершенно позабыв, что дверь запер.

Когда он выглянул в коридор, посредник Паша сидел с прежним видом, а Поперечный медленно удалялся в сторону лестницы.

– Костя, я здесь!

– Ничего не получится, – заявил Поперечный, устроившись за столом. – Я просмотрел материал в дежурке, факт незаконного лишения свободы ничем не подтверждается. Хотя, конечно, все понятно… Увы, придется отпускать.

– Это я уже понял.

– Тогда зачем было меня вызывать?

– Решение тебе принимать.

– Могли бы и по почте к нам отправить, спешить уже некуда.

– Есть еще один момент. Этот наш нынешний «терпила» – ближайшая связь Варламова. Помнишь еще такого?

– Которого убили?

– Вот именно. «Терпила» – ближайшая связь Варламова, а покойный Варламов, в свою очередь, – ближайшая связь Локтионова. Можно сказать, его зам по темным делишкам.

– Не слишком ли сложно?

– В самый раз.

– И что ты хочешь?

– Я хочу обыск. У Паши. Сначала ты его, конечно, допроси – сам знаешь, в суде протоколы допросов, которые опера писали, не котируются, нас вечно в рукоприкладстве подозревают, – а когда допросишь, я поеду к нему домой и выверну его хату наизнанку.

– Он что-то говорит? Варламов ему что-нибудь отдавал на хранение?

– Ни черта он не говорит. Если бы что-то говорил, то и обыск был бы не нужен, он сам бы все отдал. Молчит, сволочь.

– А что ты рассчитываешь найти?

– Там видно будет.

Затея Поперечному не нравилась. Обдумав ее со всех сторон, он с сомнением заявил:

– Как-то не того получается. Что ж мы, теперь всех знакомых Локтионова обыскивать будем? Тем более что он не локтионовский знакомый…

– Костя, я тебе напишу большой мотивированный рапорт. Если что – я во всем виноват, вали все на меня.

– При чем здесь это? – Поперечный смутился, достал из папки протоколы. – Ладно, зови своего «терпилу».

– «Терпила»! – трагическим голосом прошептал Волгин в сторону двери, потом вышел в коридор и официальным тоном пригласил: – Гражданин Свешников, прошу на допрос.

Волгин испытывал душевный подъем. Бессонная, полная событий, с привкусом поражения ночь осталась далеко позади, в то время как финал «дела Инны» стремительно приближался.

Сергей чувствовал себя как бегун, который намотал положенное количество кругов по стадиону, пережил отчаяние, усталость и второе дыхание, вышел на финишную прямую и летит, не чувствуя под собой ног, на ленточку, которую он, только он – все остальные далеко позади, – вот-вот разорвет, и радость победы затмит те чувства, что одолевали его еще несколько минут назад.

Впрочем, легкой атлетикой Волгин в жизни не занимался и отчего такое сравнение пришло ему в голову, понять не мог.

Запустив Свешникова в кабинет и укротив неправомерное желание наградить его пинком в задницу, Волгин устроился в кожаном кресле и приготовился слушать.

Ничего нового, как он и ожидал, не прозвучало.

Они договорились, что Поперечный едет к себе, получает у прокурора санкцию на обыск и вызывает Волгина; Свешников все это время находится в РУВД. Не в камере, а в коридоре, как добропорядочный гражданин, желающий помочь следствию.

Волгин написал обстоятельный рапорт на двух листах; на допросе Свешников признал, что был близок с покойным Варламовым и несколько раз получал от него на хранение различные документы, какие именно – сказать не может, не интересовался, тем более что последний раз это было давно, а сейчас у него дома ничего нет.

Прокурор санкцию на обыск не дал.

– Ты сам виноват, – убитым голосом говорил Поперечный по телефону, – тебя же от работы отстранили.

– Ну и что? – вполне искренне удивился Волгин.

– Ну и то, что меня в твой рапорт полчаса мордой тыкали.

– Бред какой-то!

Поперечный объяснял еще что-то, говорил про другие обстоятельства – о предсмертной записке Казарина, в частности, – но Волгин уже не слушал, искал выход. Завалиться домой к Свешникову и навести шмон без всякой санкции? Не пройдет. Знать бы, что у него там пистолет хранится, – можно попробовать, для такой ситуации есть лазейки в законодательстве, но добытые в результате подобного налета бумаги или видеокассету к делу не приобщишь. Посмотрели на Запад – и сделали как у них: определили, что улики, полученные с нарушением закона, силы не имеют. Правильно, конечно, но одновременно с принятием этого нововведения не помешало бы поднять до ихнего уровня материальную базу с финансовым обеспечением…

– Короче, никак. Извини, старик. – Поперечный положил трубку.

– Сам виноват, – отозвался Волгин. Конечно, сам виноват. Раньше надо было думать, а не мечтать, как финишную ленточку разорвешь. Операция «Чистые руки» в самом разгаре, а ты, отстраненный, со своим рапортом лезешь. Наверняка и Катышев пару слов шепнул – не сейчас, раньше. Интересно, почему, руки, то есть рыбу, начали чистить не с головы, а с плавников? Так легче? Оперов полощут в хвост и в гриву, причем, как правило, достается именно тем, кто работает; на бездельника, как известно, никто жалобу не напишет… Полощут, порой наказывая не за проступок, а только за то, что дал повод для кляузы, в то время как те, кого бы действительно пора прижать…

«Хватит, – одернул себя Волгин. – В милиции каждая служба считает себя самой важной. Дежурный, паспортист, опер, участковый, следователь – каждый уверен, что только он занят делом, а все остальные на нем выезжают. О другом думай. Лоханулся – не ищи оправданий, ищи выход».

Через минуту Сергей придвинул к себе телефон и набрал номер «убойщиков» того района, на территории которого скончался Варламов.

– Приветствую, коллега. Волгин беспокоит.

– Кто?

С опером, который поднял трубку, они виделись несколько дней назад.

– Волгин, из Северного. Помнишь, я приезжал?

– По Варламову? У вас там девку какую-то завалили?

– Локтионову.

– Ну, помню. Чего хотел? Злые дяди, державшие финишную ленточку, развернулись и стали убегать от Волгина.

– Вас некий Свешников интересует? Паша. Помнишь, мы о нем говорили, только его данных ни у кого не было.

– Минуту, – коллега прикрыл микрофон ладонью и спросил у кого-то, находившегося рядом с ним: – Вадик, нас Свешников интересует? Тот, которого установить не могли…

Ответ был Волгину не слышен, но уже через несколько секунд собеседник возвестил:

– Нас Свешников не интересует. А что?

– Он у меня. Нет желания у него в хате поковыряться? Там много чего интересного может быть.

– А самому чего, лень?

– Мне обыск не дали. Если вам подпишут, по вашему делу, я с удовольствием присоединюсь. Машина есть…

– Не в этом дело. Слышь, тебя как звать?

– Сергей.

– Серега, извини, но такая лабуда получилась… Короче, мы этого Свешникова сами установили, дней пять назад, и на обыске у него были. Ничего интересного. Я хотел тебе позвонить, но, блин, телефон твой куда-то заныкал. Уборщица, наверное, бумажку выкинула… Вспоминал, вспоминал – хоть убей, не помню, из какого ты района, и фамилия из башки вылетела. Бывает.

– Бывает, коллега. Обыск, наверное мально делали?

– Как тебе сказать…

– Понятно. Кассеты никакие не изымали?

– Кого?

– Видеокассеты.

– Нет. А зачем?

– Была одна мыслишка.

– Нет, Серега, не изымали. Но у него, их там до хрена, как сейчас помню. Ты уж прости, что так получилось. Бывает.

– Бывает.

– А второй раз мне санкцию никто не даст, сам понимаешь.

– Было бы желание… Коллега не расслышал.

– Что? Погоди минутку, ко мне тут пришли…

Волгин положил трубку.

Плохо. Все плохо, и сам виноват. Почему так?

Свешников сидел в коридоре и был все так же невозмутим. Волгин прошел мимо него в туалет, потом – обратно, встряхивая мокрыми руками. Дверь в кабинет толкнул коленом, закрывал ее тоже ногой, и закрылась она неплотно, осталась щель, через которую Свешников видел, как опер сел за стол, вытерся полосатым полотенцем и придвинул телефон.

– Але, Юра? Привет! – Волгин говорил негромко, но в здании стояла тишина, и Свешников слышал каждое слово. – Ну чего, я освободился… Ну… Да какой, к черту, обыск? У него уже делали три дня назад, все перелопатили и ни черта не нашли, так что я не поеду. Тем более что прокурор уперся, не дает мне санкции… Ага, я же от работы отстраненный. Да ну их в баню! Слышь, Юра, давай через сорок минут пересечемся, пивка попьем? Да где обычно, на Испытателей! Ты как? И у меня полтинник есть. Чтоб нализаться, нам хватит. Все, давай!

Закончив разговор, Волгин устало потер виски ладонями и посмотрел на дверь. На лице его было написано: как вы меня все задолбали!

– Свешников! – крикнул он. – Заходи! Как и следовало ожидать, последняя попытка результата не принесла. Посредник Паша на контакт не пошел.

Заехав домой; Волгин привел себя в порядок и пообедал, часик вздремнул и отправился в отделение, на территории которого проживала Татьяна: следователю потребовалось его срочно допросить.

Допрос занял немного времени. Расписавшись в протоколе, Волгин покинул следственный отдел и зашел к операм.

– Кофе будешь?

Ему налили чашку, отломили кусок сладкого батона с орешками.

Грязноватый кабинет с разнокалиберной мебелью, поставленной на баланс хозуправления году в восемьдесят пятом. На сейфах расставлена изъятая радиоаппаратура, под сейфами и в мусорных корзинах – пустые бутылки, на столах – горы бумаг, где секретные справки перемешаны с заявлениями потерпевших. На стенах – рекламный плакатик, календарь и несколько фото-роботов по громким преступлениям, имеющих с преступниками столько же сходства, сколько и портрет Председателя, написанный художником-авангардистом в телефильме «Приключения принца Флоризеля». Большое, непонятно чем оставленное пятно на стене полузакрыто картой железнодорожных дорог СССР. Сбоку от карты – листок с набранным на компьютере изречением: «Отсутствие у Вас судимости – не Ваша заслуга, а наша недоработка», приписываемым всем подряд, от Дзержинского до начальника городского УВД… В подобных кабинетах, с небольшими различиями – где-то есть компьютер и офисные столы, а где-то не хватает даже сейфов – сидит весь розыск страны, от Выборга до Владивостока.

И лица… Лица у всех одинаковые – разные, но одинаковые. Наверное, из-за взгляда.

– Чужой, я так понял, до сих пор бегает? – спросил Сергей.

– Бегает. Хрен знает, где его ловить. Несколько адресов проверили – без толку, как в воду канул…

– В воду канул другой, – вмешался еще один опер. – Стенли помнишь? Того, который нападение на твою жену организовал?

– Помню, конечно. Нашли?

– Опознали. В морге.

– Совесть замучила?

– Ага, совесть. Свернула ему шею и бросила в водоем. Не у нас, в соседнем районе. Местные до сих пор думают, возбуждать дело или попробовать на тормозах спустить. Сам понимаешь, из-за такой падлы «глухаря» себе вешать никто не спешит.

– И что мы имеем на сегодняшний день?

– Мы имеем, что нас имеют каждое утро. Извини, не в твой огород камень, других дел хватает. Брут сидит плотно, Парамошу, я так чувствую, скоро отпустят, уж больно папаша у него прыткий, знает, какие кнопки нажимать. Мы там, правда, придумали кое-чего, глядишь, Парамоша и человеком станет… Девка сидит, хотя на кой черт ее закрывать было? Чужой, как ты уже слышал, бегает. Эти двое, которые пока у нас, твердят в один голос: Стенли дал наколку, сказал, что баба обеспеченная, можно хорошо поживиться. О том, что она твоя жена, не предупреждал.

– Бывшая жена…

– Я и говорю, бывшая. Знаешь, я им почему-то верю. По-моему, действительно случайный налет… В любом случае, единственный, кто знал правду, уже ничего не скажет.

– Одно совпадение не нравится: Чужого последний раз я задерживал.

– Из совпадений вся жизнь состоит… Время незаметно подбиралось к пяти. Один из оперов достал литровую бутылку виски, водрузил на середину стола:

– Есть два предложения: первое и второе. Запирайте дверь.

– Не рано начинаем?

– Мы ж не всё. По чуть-чуть, и хватит. Плохо, закуски нет. Серега, ты как?

– Не, я пас. У меня люди вызваны, надо двигать, – Волгин встал.

– Ну, пятьдесят-то грамм никому не мешали. – Одной рукой скручивая пробку, опер достал из тумбочки стопку одноразовых пластмассовых стаканчиков. – Давай, за единение. Нам тоже вечером работать…

Приемное время в больнице давно закончилось, но купюра с портретом американского президента, как всегда, решила вопрос, и Лену Шарову к Хмарову пустили. В палате она пробыла недолго, выйдя на улицу, быстро осмотрелась и уверенно направилась к черной «тойоте лэндкрузер», с включенными фарами стоявшей посредине парковочной площадки.

Валет сидел за рулем. Филин, как всегда, расположился на заднем сиденье, за креслом водителя. Негромко играла магнитола, любимый Филином Coco Павлиашвили пел про охватившую его весной «парануйю».

Лена села рядом с Валетом, и тот, не дожидаясь команды, выехал со стоянки. Остановился через несколько кварталов в темном месте, выключил двигатель.

– Погуляй, – распорядился старший. Валет покинул джип, справил нужду и принялся вышагивать вперед-назад по тротуару, приглядывая за окрестностями.

– Хорошая погода. Тепло, – сказал Филин, глядя через окно на расписанную «графитчиками» фабричную стену.

Выглядел Филин очень импозантно. Лет тридцати пяти, высокого роста и крепкого сложения, с мужественным лицом, украшением которого служили трижды переломанный нос и шрам на подбородке. Русоволосый и слегка лохматый, со «шкиперской» бородкой, он был одет в дорогущий черный костюм и белую косоворотку с бриллиантовой заколкой, в руках перебирал янтарные четки. Говорил тихо, с большими паузами между словами:

– Для чего тебя вечером вызывали?

– Не меня одну. Опер собрал нас всех, кроме директора. Почти час ждали его в коридоре, потом он пришел. Пьяный. Вызывал всех по одному, задавал какие-то дурацкие вопросы. Потом пришел начальник и сделал ему втык. Они хоть и закрыли дверь, когда ругались, но все было слышно.

– Сильно ругались?

– Нормально. Я бы после такого сразу уволилась. По-моему, он копает под Локтионова. По крайней мере, все вопросы были о нем.

– Сильно копает?

– Откуда я знаю? Интересовался его друзьями, женщинами. Про Жанну много спрашивал. Грозился посадить ее за наркоту.

– Сильно грозился?

– Все это уже и раньше спрашивали. Записал какое-то дурацкое объяснение, таким почерком, что ни черта не разберешь. И еще… Он рассчитывает на этого, как его… Свешникова.

– Сильно рассчитывает?

– Он собирается сделать у него обыск. Завтра. Было плохо слышно, там же дверь все-таки. Начальник на него наезжал, а он оправдывался. Говорил, что сегодня ему какого-то постановления не дали, но он договорился с прокурором… Или с судьей? В общем, с кем-то договорился, и завтра ему разрешат. Не знаю, что он хочет найти, но, как только найдет, все решится. Может, подбросить чего хочет?

– Сильно хочет?

– В таком состоянии, в каком он был, еще хотят, но уже не могут. Он кому-то звонил, диктовал адрес.

Шарова замолчала. Когда пауза затянулась, Филин опять сказал:

– Хорошая погода, тепло. Мне нравится, когда ночью тепло.

– Ты узнал, кто избил Вадика? – спросила Лена.

– Нет. Пока не получается.

– Неужели так сложно?

Вместо ответа Филин достал сотовый телефон и отправил сообщение на пейджер Валета, отиравшегося в трех метрах от машины: «Садись».

Валет плюхнулся за руль, вздохнул:

– Плохо шутите, шеф.

Филин минуту смотрел в спину водителя, потом набрал телефон пейджинговой компании и попросил оператора:

– Сестренка, повтори сообщение… Десять раз с интервалом в половину минуты.

– Прикалываетесь, шеф, – улыбнулся Валет. Они подвезли Шарову до ближайшей остановки, развернулись и направились в обратном направлении, к перекрестку, где была назначена следующая встреча.

Пейджер в кармане Валета регулярно пищал. Валет морщился, но улыбался.

Не успел запах духов Шаровой выветриться из салона, как в машину подсела Лариса.