Ким Ир Сен

Глава первая СОСНА НА ГОРЕ НАМ

Старый мир умирал, новый мир рождался. 15 апреля 1912 года, когда ужас застыл в глазах пассажиров погружавшегося в холодные воды Атлантики «Титаника», на другом конце планеты издал первый крик только что появившийся на свет младенец. Родители назвали первенца Сон Чжу (Становящийся опорой). В жизни его будут именовать по-разному: Чансон (Старший внук), Хан Бер (Утренняя звезда), Тон Мен (Свет с востока)… Но известен он станет как Ир Сен (Восходящее Солнце).

Можно видеть в этом простое совпадение, а можно — символ, тайный знак истории. Пролистывая календарь за 1912 год, мы обнаруживаем еще немало символичных дат.

Год начался с крушения древнейшей монархии мира. 1 января в Нанкине доктор Сунь Ятсен провозглашает Китайскую Республику на основе «трех народных принципов»: национализма, народовластия, народного благоденствия. Это событие изменит пути развития Востока в целом и Кореи в частности. Ведь нет другой страны, с которой Корея была бы связана столь тесно, как с Китаем.

Другой революционер, которому Ким Ир Сен будет обязан своим восхождением к вершинам власти — Иосиф Джугашвили, — берет себе звучный псевдоним Сталин. 22 апреля в Петербурге начинает выходить орган партии российских социал-демократов газета «Правда», в первом номере которой публикуется его статья «Наши цели». В тот же день его арестовывают. В ссылке он пишет свою первую теоретическую работу «Марксизм и национальный вопрос».

25 августа рождается будущий соратник Кима по социалистическому лагерю Эрих Хонеккер. Немецкий коммунист, заключенный в нацистском концлагере, лидер Германской Демократической Республики. Умрут они тоже в один год. Один на посту лидера страны, оплакиваемый своим народом. Другой — в изгнании, на противоположном конце света, всеми забытый.

Сам Ким вспоминал в связи с датой своего рождения другие события, новости колониальной политики — высадку американской морской пехоты в Гондурасе, французский протекторат над Марокко и занятие итальянскими войсками острова Родос. Ну и японскую оккупацию Кореи, разумеется.

Родная деревня Кима носит название Мангёндэ — «десять тысяч пейзажей». Это действительно весьма живописное местечко в окрестностях города Пхеньяна, в самом сердце Корейского полуострова. Рядом с селом находятся поросшие сосновым лесом сопка Мангён и гора Нам, откуда открывается прекрасный вид на реку Тэдон и ее острова. Эти земли были издавна популярны у местной знати, которая покупала здесь участки под фамильные кладбища.

«Говорят, что наш род пришел на север из Чончжу провинции Северный Чолла при предке Ким Ге Сане в поисках средств к существованию, — пишет он в мемуарах. — Род наш пустил свои корни в Мангёндэ при прадеде Ким Ын У. А прадед родился в квартале Чунсон города Пхеньяна, занимаясь земледелием с малолетства. В конце шестидесятых годов прошлого века он со всей семьею переселился в Мангёндэ, приобретя там дом для сторожа фамильного склепа пхеньянского помещика Ли Пхен Тхэка»¹.

Ким Ын У, если верить северокорейским историкам, возглавил сражение против американского пиратского судна «Генерал Шерман».

Этот эпизод хорошо известен и мировой исторической науке. Закрытое корейское общество в XIX веке ожесточенно противилось влиянию иностранцев, тем более что сами они давали к такому отношению немало поводов. В 1866 году американский корабль «Генерал Шерман» отправился в Корею под предлогом заключения торгового договора. По приливной волне судно смогло подняться по реке Тэдон до острова Янгак в черте города Пхеньяна. Торговля с западными странами была запрещена, и местный губернатор Пак Кю Су вежливо попросил незваных гостей убираться туда, откуда приплыли, предварительно отправив на корабль воду и продукты.

Однако янки сочли такое поведение проявлением слабости. Они взяли в заложники корейцев, доставлявших продукты, и начали стрелять из пушки по берегу. В довершение всего они устроили настоящий пиратский рейд по окрестным деревням, убив семь и ранив пять человек. К тому времени начался отлив, и «Шерман» сел на мель. Губернатор, потеряв терпение, приказал сжечь корабль, в результате чего все двадцать три члена экипажа погибли в огне.

В отличие от полулегендарного прадеда Кима, его дедушка и бабушка — личности вполне реальные. С ними не раз беседовали журналисты, навещавшие Мангёндэ после окончания Второй мировой войны. Ким Бо Хён и Ли Бо Ик надолго пережили своего сына Ким Хён Чжика и даже застали те дни, когда их любимый внук встал во главе страны. А в конце XIX века они арендовали землю в Мангёндэ, занимаясь крестьянским трудом. Жили тяжело и бедно, едва не голодая.

Ким Хён Чжик появился на свет в 1894 году. Он рос ребенком решительным и своенравным, выделяясь среди своих многочисленных братьев и сестер (в семье было шестеро детей). Об этом говорит хотя бы такой поступок: в возрасте одиннадцати лет он поднялся на гору за селом и отрезал себе косу. Это было неслыханное нарушение традиции. В Корее молодые люди до женитьбы обязаны были носить косу, а обрезать волосы могли только в день свадьбы.

Для того чтобы дать мальчику образование, семье пришлось напрячь все силы. Хён Чжик успешно поступил в Сунсильскую среднюю школу — одно из многочисленных учебных заведений, основанных американскими миссионерами в Корее. Обучение здесь считалось престижным и включало современные науки: математику, физику, геометрию, историю.

Впрочем, школу Хён Чжик так и не закончил. Характер не позволял ему долго засиживаться на одном месте. В жизни он поменял немало профессий: то учительствовал, то занимался лечением травами, то сотрудничал с различными протестантскими миссиями. В христианскую культуру он погрузился довольно глубоко — мог прочитать проповедь, сыграть на органе и исполнить обязанности священника.

В возрасте пятнадцати лет он женился на семнадцатилетней Кан Бан Сок, родители которой также были ревностными христианами. Правда, она происходила из более состоятельной интеллигентной семьи. Отец девушки, Кан Дон Ук, был основателем и директором средней Чхандокской школы в соседнем с Мангёндэ селе Чхильгор, а по совместительству — священником в местной протестантской церкви. Так что и Кан Бан Сок с детства воспитывалась в религиозном духе.

Молодая семья жила вместе со старшими, в нужде и бедности. Сегодня туристам, приезжающим в Мангёндэ, показывают сохранившийся до наших дней родной дом Кима. Это несколько скромных хижин, крытых соломой. Среди утвари выделяется горшок странной измятой формы, который приобрела бабушка для засолки традиционной корейской капусты кимчи. Горшок почти ничего не стоил, и бракованную посудину купили из соображений экономии.

Весной в доме кончался годовой запас продовольствия. Сон Чжу хорошо запомнил чувство постоянного голода, вкус жидкой похлебки из неочищенного гаоляна, которую почти невозможно было проглотить, и каши с сывороткой от соевого творога, сваренного на пару. Однажды, когда мальчик слег с температурой, бабушка достала для него кусок свинины. После этого он мечтал заболеть снова, чтобы поесть мяса еще раз. Ситуация еще больше усугубилась с рождением младших братьев, Чхоль Чжу и Ён Чжу.

Эти времена были тяжелыми не только для семьи Ким Хён Чжика, но и для миллионов корейцев. Их родина, страна древней истории и культуры, имевшая многовековые традиции государственности, потеряла самое дорогое — свою независимость.

Когда в Древнем Китае — Поднебесной империи — впервые узнали о некоем княжестве на востоке, населенном неизвестными ранее племенами, хронисты обозначили их двумя иероглифами — «чо» и «сон». В итоге получилась красивая комбинация, ведь первый иероглиф одним из своих значений имеет «утро», а второй — «свежесть». Так Корея стала Страной утренней свежести. Древний Чосон был мощной державой, включавшей в себя как корейские, так и китайские земли. Кстати сказать, именно слово «Чосон» присутствует в официальном наименовании Северной Кореи.

А в Южной Корее страна именуется «Хан». Именно так называлась королевская Корея в конце XIX века, а еще раньше, в начале нашей эры, этим словом обозначали группу племен, живших на самом юге полуострова.

Привычное же нам слово «Корея» восходит к объединителю княжеств полуострова полководцу Ван Гону, жившему в X веке. Он назвал так свою династию. А иностранцы по аналогии прозвали так страну.

Начиная с XV века в течение пяти с лишним столетий в Корее правила династия Ли. «Феодальные правители нашей страны праздно проводили сотни лет своего господства, напялив на себя шляпы из конского волоса, разъезжая на ослах и сочиняя стихи на лоне природы, тогда как другие обходили свет на военных кораблях и в поездах. А когда агрессивные силы Востока и Запада нагрянули на нас со своими флотилиями, феодалы раболепно отворили им наглухо замкнутые свои ворота. Феодальная королевская династия превратилась в объект неограниченного торга и захвата концессий внешним капиталом» — такую нелестную оценку дал этой династии Ким в своих мемуарах².

Во второй половине XIX века доминирование стран Запада, намного обогнавшего в техническом развитии Восток, вылилось в масштабную экспансию в Дальневосточном регионе. Великие державы рвали на куски Китай и колонизировали прибрежные территории Юго-Восточной Азии. Корея же, даже на фоне Китая, воспринималась как некий заповедник Средневековья. Корейские ученые обосновывали точку зрения, согласно которой именно в их стране сохранились подлинные конфуцианские порядки, тогда как в Китае истинное конфуцианство испорчено «переменами». Страна была наглухо закрыта от внешнего мира.

С 1863 года престол занимал император Кочжон — личность, во многом напоминавшая нашего Николая Второго. Есть даже определенное внешнее сходство: на фотографиях перед нами предстает благообразный мужчина небольшого роста, с аккуратной бородкой, в мундире с орденами. Как и Николай, Кочжон был человеком нерешительным, несамостоятельным, постоянно колебался между различными группами влияния.

Стране требовались радикальные реформы, а осуществить их было некому. Уже к концу XIX века Корея превратилась в арену соперничества мировых держав, желавших прибрать к рукам этот лакомый кусочек. При дворе существовало несколько партий, боровшихся за влияние на императора и ориентированных на ведущие региональные страны — Китай, Японию, Россию и США.

Первым выбыл из игры Китай, который сам оказался настолько слаб, что не мог сопротивляться вмешательству в его дела других государств. Русская партия обладала серьезным влиянием, некоторое время Кочжон даже жил в российской дипломатической миссии. Однако точки над «i» расставила Русско-японская война, после которой (в соответствии с так называемым соглашением Кацуры — Тафта) Япония получила полное доминирование в Корее. США же предпочли уступить, произведя своеобразный размен: Корея стала японской зоной влияния, при этом Япония признала права Штатов на Филиппины.

Япония первой из дальневосточных стран сумела совершить рывок в своем развитии. После революции Мэй-дзи 1868 года она начала быстрыми темпами развивать промышленность и усиливать армию. Вскоре она уже на равных воспринималась ведущими мировыми державами. Растущая мощь и амбиции подтолкнули японскую элиту к идее о доминировании на континенте — паназиатизму. Подчинение более развитой Японией отсталых соседей должно было привести в итоге к созданию «великой империи желтой расы». Причем Корея занимала первое место в этом списке как наиболее легкая добыча. В патриотическом угаре японские генералы патетично именовали Корею не иначе как «кинжал, направленный в сердце Японии», намекая на то, что надо бы поскорее ее завоевать, пока этого не сделал кто-то другой.

В 1905 году в столицу Кореи Сеул с особой миссией прибыл специальный посланник японского императора Ито Хиробуми. Он попытался склонить Кочжона к подписанию договора о протекторате Японии над Кореей. Однако монарх не стал подписывать кабального документа, ссылаясь на плохое самочувствие. Тогда во дворце, окруженном японскими войсками, Ито заставил подписать его нескольких министров, которых стали именовать «пятью предателями».

Несмотря на то что договор без подписи императора не имел юридической силы, в Корее был учрежден особый контрольный орган — Управление генерального резидента, руководивший армией и внешней политикой, а также имевший право издавать указы и давать распоряжения правительству. Во всех судах появились японские советники. В провинциях учреждались посты провинциальных резидентов, которые заменили собой корейских губернаторов.

Император пытался противодействовать японскому поглощению Кореи. В 1907 году он тайно направил на международную конференцию в Гааге посольство с просьбой помочь вернуть независимость Кореи. Делегация добралась до Голландии через Маньчжурию и Россию. Однако под давлением Японии и Англии ее на конференцию так и не допустили. Мировые державы были слишком заняты торгом между собой, чтобы обращать внимание на корейский вопрос. Существует красивая патриотическая легенда о том, что глава посольства Ли Чжун в знак протеста вскрыл себе живот прямо в ходе конференции. Впрочем, на самом деле его даже не пропустили в зал заседаний. Ли был вынужден ограничиться выступлением перед журналистами, а скончался от болезни.

Тем временем резидент Хиробуми, узнав о тайном посольстве, заставил Кочжона отречься от престола в пользу его сына Сунчжона, больного олигофренией. Династия стремительно двигалась к бесславному концу. Новый монарх безропотно подписал новый, еще более кабальный договор, едва ли отдавая себе отчет в своих действиях.

Возмездие вскоре настигло Хиробуми в лице молодого корейца Ан Чжун Гына. После заключения договора о протекторате Ан и его четверо друзей отрезали себе безымянные пальцы, кровью написали иероглифы «Независимость Кореи» и поклялись мстить захватчикам. В 1909 году он застрелил генерального резидента на вокзале в Харбине. Ан был казнен, но стал знаменем и символом корейского сопротивления.

Перед смертью Ито будто бы воскликнул: «Идиот! Он убил меня», имея в виду, что политика Японии в Корее еще больше ужесточится. Так оно и случилось. Под давлением нового генерального резидента король и премьер-министр были вынуждены согласиться с подписанием Корейско-японского договора о соединении, который окончательно поставил точку в существовании независимого Корейского государства.

Название страны сменилось с гордого имперского «Великая Хан» на нейтральное «Чосон». Вся власть передавалась японскому генерал-губернатору. Япония стала осуществлять в Корее военное, или, как его называли в советской историографии, сабельное управление.

Было объявлено, что два народа имеют общее происхождение, а корейский язык и культура являются лишь ветвью японского языка и культуры. Запрещалось издание газет и книг, обучение в школах на корейском языке. Большую часть привилегированных должностей и профессий могли занимать только японцы. Госаппарат также формировался полностью из них.

Кадастровый учет, проведенный новой властью, привел к тому, что большая часть пахотных земель и лесов оказалась в собственности генерал-губернаторства. Промышленность, торговля, сельское хозяйство находились в руках японцев, которые использовали их в интересах метрополии. Власти нещадно эксплуатировали местное население и жесточайшим образом подавляли любые проявления недовольства.

Корейцы ответили оккупантам массовым сопротивлением, которое выражалось в разных формах. С оружием в руках им противостояли бойцы Армии справедливости («Ыйбён»). Это старинная форма народного (преимущественно крестьянского) ополчения вновь возродилась к жизни после введения протектората.

«Ыйбён» является символом сопротивления захватчикам для корейских историков на Севере и на Юге и сейчас. О нем снимают фильмы и пишут стихи. Например, северокорейский журнал «Корея сегодня» публиковал такой текст на русском языке:

Призывы партизан «бить японцев, выковывая ножи из тряпок и вил», с воодушевлением были подхвачены самыми разными слоями населения. В одной из провинций в партизаны поголовно ушли охотники на тигров, после того как японцы попытались их разоружить. Расформирование корейской армии привело к тому, что к отрядам сопротивления примкнули также многие солдаты и офицеры.

С 1905 года отряды «Ыйбён» стали вступать в стычки с японскими карателями и совершать налеты на полицейские участки. Так, например, в июне 1906 года в районе города Сунчхан некий Чхве Ик Хён атаковал с отрядом в 400 ополченцев превосходящие силы противника. Отряд был разбит, а Чхве схвачен и отправлен в ссылку на пустынный остров Цусима. Там он отказался принимать «пищу врагов» и умер от голода.

На пике своей деятельности в 1908 году «Ыйбён» насчитывал порядка 70 тысяч человек, однако к 1910 году их осталось менее двух тысяч. Причиной тому были исключительно жесткие репрессии японского командования, которое не просто расправлялось с бойцами «Ыйбён», но и сжигало целые деревни, заподозренные в сочувствии к бунтарям. В итоге после 1910 года отрады «Ыйбён» были вынуждены перенести свою деятельность за пределы страны — в Маньчжурию, Китай и Приморье. В России выходцы из «Ыйбён» создали так называемую Армию независимости.

После разгрома вооруженного сопротивления антияпонское движение выражалось в основном в культурном и образовательном формате. На место бойцов пришли интеллектуалы. В 1910-е годы в Корее существовало большое количество тайных патриотических обществ. Но главной действующей силой в пропаганде независимости стали массовые религиозные организации, которые не запрещались властями — протестантские церкви и национальное религиозное движение «Чхондогё» («Небесный путь»).

Семья Кима тоже была не чужда антияпонскому движению. Северокорейские историки утверждают, что «все члены семьи и родственники Ким Ир Сена были революционерами, мужественными борцами за суверенитет и независимость Кореи, за свободу и счастье народа». А «антияпонское национально-освободительное движение Кореи стало на правильный путь своего развития под знаменем национальной самостоятельности с момента, когда несгибаемый революционный боец Ким Хён Чжик встал у руководства этим движением»³.

По данным американского биографа Ким Ир Сена, Со Дэ Сука, Ким Хён Чжик участвовал в одной из подпольных групп сопротивления, что подтверждается японскими архивами. За это он отсидел в заключении около года. Ким описывает в мемуарах, как вместе с матерью ходил в тюрьму на свидание с отцом и какое угнетающее впечатление произвел на него этот визит. А его дядя Хён Гвон был бойцом «Ыйбён». Он был арестован в небольшой стычке с японской полицией и брошен в тюрьму в Сеуле, где умер в 1936 году⁴.

В Северной Корее весьма распространена такая форма произведений, как сборники эпизодов из жизни самого Ким Ир Сена и членов его семьи (самый известный — четырехтомник «Щедрое солнце»). Это не историческая литература, а беллетристика, нечто вроде советских рассказов о Ленине, только предназначенных не для детской, а для взрослой аудитории. Отношение семьи к японцам наглядно показано в одном из таких рассказов:

«Однажды сельские дети играли в чижики. В это время японский мальчишка, издеваясь над корейским мальчиком, начал бить его. Увидев это, товарищ Ким Ир Сен сразу бросился на японского мальчика и здорово избил его.

Наблюдавший эту картину некий старик, беспокоясь о последствиях, сказал: "Сон Чжу все время бьет японского мальчишку, боюсь, что случится что-нибудь".

Однако Ким Хён Чжик успокоил старика и, обратившись к своему сыну, сказал: "Ничего, надо бить отродье японцев, отнявших нашу страну".

После этого товарищ Ким Ир Сен говорил своим соседям: "Японцы — мерзавцы, забирающие корейцев. Их дети такие же мерзавцы. Мы будем играть только между собой, а если они что-нибудь скажут, налетим на них все вместе и изобьем".

Так сельские дети стали ходить с ивовыми прутьями и избивать вредничавших детей подлых японцев, из-за чего некоторое время японские дети не могли ходить спокойно по улицам. Нестерпимо ненавидевший проклятых помещиков товарищ Ким Ир Сен во время ссор между его товарищами и детьми помещиков всегда детей помещиков держал в страхе.

"Надо сделать так, чтобы на свете не было помещиков, живущих за счет чужого народа. Подлые японцы и помещики — одной породы. Только тогда, когда не будет японцев-негодяев и помещиков, все люди будут жить спокойно"»⁵.

В мемуарах Ким Ир Сен также приводит несколько характерных историй на эту тему.

Рядом с домом в Мангёндэ рос ясень, в тени которого установили свой пост японские полицейские. Старший дядя по материнской линии, Кан Чжин Сок, не желая, чтобы захватчики прохлаждались возле его дома, однажды срубил дерево «одним махом». Дедушка же, в свое время посадивший ясень, только смеялся, приговаривая: «Как в народе молвится, не жалко, что сгорает весь дом, когда я вижу, как дохнет клоп».

Другого дядю — по отцовской линии — Ким Хён Рока однажды долго избивали в полиции, требуя заменить свое имя на японское. Тот отказался, за что тоже получил одобрение деда: «Пусть тебя побоями доведут до смерти япошки, но ни в коем случае нельзя менять свое имя».

Маленький Сон Чжу старался не отставать от взрослых. Любимым его развлечением было стрелять из рогатки в японских полицейских, когда они появлялись в поселке, и кидать камни в их лодки во время прогулок по Тэдону. «Молодец, сын. Так им и надо, проклятым япошкам, — гладил его по голове после очередной стычки отец. — А теперь запомни мой завет. Хочешь учиться грамоте, учись во имя Кореи. Хочешь учиться технике, учись тоже во имя Кореи. А хочешь верить в Бога, то верь в Бога корейских небес».

Тем временем в январе 1919 года неожиданно скончался император Кочжон. По стране сразу же пошли слухи, что его отравили за попытки протеста против японской экспансии. На похороны в Сеул съехалось множество народа.

К этому времени представители трех самых влиятельных религиозных групп — «Чхондогё», протестанты и буддисты — подготовили текст Декларации независимости Кореи. Они вдохновлялись речью американского президента Вудро Вильсона, потребовавшего соблюдения принципа права наций на самоопределение. 1 марта в сеульском парке Пагоды собрался митинг, на который пришли около четырех тысяч человек, где и была зачитана декларация. Главным ее требованием было провозглашение независимости Кореи.

Движение, инициированное интеллигенцией и студенческой молодежью, моментально переросло в общенациональное. Во всех тринадцати провинциях люди выходили на демонстрации под национальными флагами с возгласами «Да здравствует независимость!». Вскоре митинги и шествия начали перерастать в забастовки, а то и прямое противостояние с армией и полицией. Всего за время первомартовского движения произошло порядка полутора тысяч выступлений, в них приняли участие около двух миллионов человек.

Демонстрация прошла 1 марта и в Пхеньяне. Она была одной из самых массовых и организованных. Ким в своих мемуарах утверждает, что он — шестилетний мальчик — был свидетелем всего происходившего: «Жители деревень Мангёндэ и Чхильгор тоже направились в город, выстроившись в колонны. И мы, позавтракав на рассвете пораньше, всей семьей вышли на демонстрацию… Прогремел барабанный бой, громко прозвенели гонги, и массы лавою хлынули в сторону старинных каменных ворот Потхон, скандируя "Да здравствует независимость Кореи!". В то время мне шел седьмой год. Я шагал в изношенных соломенных лаптях и, двигаясь в таком густом потоке людей, кричал "Ура!". Иногда мне приходилось бежать даже босиком. Взяв в руки лапти, которые стали мне обузой, рванью своей болтаясь на ногах, тороплюсь вперед вместе со всеми…»⁶

По своему характеру, лозунгам и целям это движение можно считать буржуазно-демократической революцией. Его участниками были люди всех социальных сословий, объединенные лозунгом независимости. А в декларации указывалось, что в будущем в Корее должно быть республиканское, а не монархическое правление.

Японская администрация реагировала на подъем национального движения с обычной жестокостью. Порядка 7500 человек было убито, более 45 тысяч брошено в тюрьмы. Однако первомартовское движение имело огромное значение в борьбе за независимость Кореи и пробуждении национального сознания. Несмотря на то что оно не нашло отклика в мире, корейцы показали, что не готовы мириться с рабским положением в рамках Японской империи.

Метрополия была вынуждена пойти на уступки. В Токио объявили о переходе от «военного» управления Кореей к «культурному» и введению целого ряда послаблений для коренного населения. Ну а семья Ким Хён Чжика, опасаясь репрессий, переехала сначала на самый север страны в глухой городок Чунган, а затем перебралась за границу, в Маньчжурию.