В ту ночь я спала беспокойно, а под утро меня разбудила Мэри-Джейн. В комнате было еще темно, и она держала в руках зажженную свечу.
– Мэри-Джейн! – удивилась я. – Который час?
– Шесть, мадам.
– Но зачем...
– Я хотела рассказать вам вчера, но из-за всей этой праздничной суматохи не успела. Кажется, я его нашла, мадам, – вчера, когда мы украшали холл.
Я села в постели и воскликнула:
– Мэри-Джейн! Уж не хочешь ли ты сказать, что обнаружила потайной ход?
– Похоже, что так, мадам. Он в галерее – в чулане. Я заметила, что между двумя досками в полу широкая щель. Понятное дело, я удивилась, просунула в нее пальцы, ухватила край доски и потянула. Так вот, доска легко подымается, а под ней – пусто. Я туда посветила свечкой и увидела ступеньки! Они ведут вниз. Но туг меня позвал Уильям, я быстренько опустила доску и не стала никому ничего говорить. Хотела пойти прямо к вам, да только мне пришлось помогать на кухне, и я уже до самого вечера не смогла улизнуть, но у меня из головы не шли эти ступеньки.
– Пойдем туда немедленно!
– Я знала, что вы захотите посмотреть.
– В доме кто-нибудь встал?
– Только слуги, мадам, но они в другом крыле. Еще с полчаса в холле никого не будет.
– Нам придется поторопиться, – решительно заявила я. – Надо проверить, куда ведет эта лестница.
– Может, вы оденетесь, мадам?
– Нет времени. Я наброшу плащ прямо на ночную рубашку.
Итак, мы с Мэри-Джейн тихо вышли из моей спальни и проскользнули на галерею менестрелей. Я слегка побаивалась, что вдруг откуда-нибудь появится Люк, но на этот раз я была не одна и он не смог бы причинить мне вред.
Я была взволнована, ибо наконец мне удалось найти неопровержимое доказательство своей правоты. Никто, кроме Мэри-Джейн, не знал об этом, а ей я полностью доверяла.
В доме стояла такая тишина, что собственные шаги казались мне оглушительными, хотя на ногах у меня были мягкие домашние туфли. Однако мы благополучно добрались до галереи, никого не разбудив.
Осторожно притворив за собой дверь на галерею, Мэри-Джейн открыла чулан и показала мне щель в полу. Передав мне свечу, она опустилась на колени и подняла одну из досок, которая на самом деле являлась хитро замаскированной крышкой люка.
Наклонившись над черным провалом, я поднесла к нему свечу и увидела уходившие вниз ступеньки, о которых говорила Мэри-Джейн. Мне очень хотелось спуститься туда прямо сейчас и исследовать подземный ход, однако верхняя ступенька находилась на изрядном расстоянии от пола, а прыгать в моем положении было рискованно.
Но Мэри-Джейн была сильной и ловкой девушкой. Я повернулась к ней.
– Полезай вниз, – сказала я, – а я посвечу тебе. Когда спустишься, просто оглядись и скажи мне, что ты видишь.
Мэри-Джейн слегка побледнела, однако не захотела показаться трусихой и после секундного колебания спустилась в люк. Когда она стала ногами на лестницу, я дала ей свечу.
– Здесь что-то вроде большой комнаты, – сообщила Мэри-Джейн. – Ужасно холодно.
– Ты только быстренько осмотрись по сторонам, а потом мы попытаемся найти сюда ход со стороны аббатства.
Наступила тишина. Я заглянула вниз. Мэри-Джейн медленно спускалась по ступенькам.
– Осторожнее, – предостерегла я ее.
– Ничего... Здесь не скользко. Оказавшись внизу, она снова подала голос.
– Я вижу свет где-то вдали – должно быть, это выход! Сейчас проверю.
Сердце мое отчаянно колотилось. Как мне хотелось быть внизу вместе с Мэри-Джейн! Я оглянулась, не в силах отделаться от ощущения, что за нами кто-то наблюдает. Но в чулане никого не было, да и весь дом был погружен в полную тишину.
Снизу раздался крик Мэри-Джейн:
– Я нашла тут кое-что, мадам!
– Я тебя не вижу! Где ты?
– Свечка почти догорела.
– Поднимайся, Мэри-Джейн. И прихвати свою находку, если она не слишком тяжелая.
– Но, мадам...
– Возвращайся! – приказала я.
Снова увидев пляшущий огонек свечи, я вздохнула с облегчением.
Мэри-Джейн поднималась, держа свечу в одной руке, а в другой – какой-то сверток. Она протянула его мне, и я сразу поняла что это монашеская ряса. Еще секунда – и Мэри-Джейн благополучно выбралась из люка и стояла передо мной.
– Я встревожилась, когда ты исчезла, – проговорила я.
– Да я и сама, мадам, немножко струхнула там, внизу.
– Ох, ты же совсем закоченела!
– Там такой холод, мадам. Но зато я нашла рясу!
– Пойдем ко мне. Я не хочу, чтобы нас здесь увидели.
Мы опустили доску на место, удостоверились в том, что не оставили в чулане следов своего пребывания, и, прихватив рясу, вернулись в мою спальню.
Мэри-Джейн немедленно развернула рясу и примерила на себя.
– Сними сейчас же, – сказала я, вздрогнув. – Мы должны беречь ее как зеницу ока. Теперь, если кто-нибудь осмелится заявить, что мне мерещатся монахи и я не в своем уме, мне будет что предъявить в оправдание.
– Так мы никому ничего не скажем? И не покажем рясу? Еще вчера я ответила бы: «Мы непременно расскажем все мистеру Редверзу», но сегодня все изменилось. Я больше не верила Саймону, а значит – не верила никому.
– Пока нет, Мэри-Джейн, – промолвила я. – Но главное вещественное доказательство у нас в руках Я спрячу рясу в платяной шкаф и запру на ключ, чтобы никто не стащил.
– А что потом, мадам?
Я взглянула на часы над камином. Они показывали семь часов.
– Если ты задержишься здесь дольше, тебя хватятся. Я снова лягу в постель, а ты принесешь мне завтрак, как обычно, а потом горячую воду. А я пока подумаю, что нам делать дальше.
– Слушаю, мадам.
И Мэри-Джейн ушла.
После завтрака меня пришла проведать Рут.
– У тебя усталый вид, – отметила она. – Вчера был тяжелый день.
– Я и в самом деле чувствую себя неважно.
– По-моему, сегодня тебе стоит полежать. Я позабочусь о том, чтобы тебе не докучали. Если будешь в силах, спустишься к обеду. Гостей не будет, только свои. Агарь и Саймон отбывают завтра рано утром. Экипаж всегда приезжает за ними в половине десятого.
– Да, я с удовольствием отдохну.
Весь день я пролежала в постели, еще и еще раз обдумывая события, в результате которых мне удалось обнаружить рясу. Я припомнила все, начиная со дня встречи с Габриелем и Пятницей. Габриель, несомненно, знал, что камень упал со стены не случайно, что это было покушение на его жизнь, и он боялся. Женившись на мне, он надеялся, что я помогу ему одолеть неизвестного врага. Следующее важное звено – вечер накануне гибели Габриеля, когда Пятница учуял чье-то присутствие в коридоре. Видимо, первоначально убийство намечалось на ту ночь и только присутствие Пятницы спасло тогда Габриеля. После этого Пятницу убили, чтобы он не смог снова помешать преступнику. Сара знала об этом и изобразила мертвого Пятницу на своем гобелене. Может быть, ей известно что-то еще?
После смерти Габриеля я не представляла интереса для убийцы, пока не обнаружилось, что у меня будет ребенок. Идея представить меня сумасшедшей, видимо, возникла после того, как доктор Смит сообщил Роквеллам о пациентке Ворствистла по имени Кэтрин Кордер.
Что за дьявольский ум стоял за этим планом! Едва ли он намеревался упрятать меня в Ворствистл, скорее – объявить помешанной и инсценировать самоубийство до рождения ребенка. Но почему я думаю об этом плане в прошедшем времени? Он существует и сейчас. Скоро убийца обнаружит исчезновение рясы, и как он тогда поступит? Наверняка станет действовать, не теряя времени.
Я не знала, на что решиться. Уехать в Глен-Хаус? Но как осуществить это в тайне от всех? Если же я объявлю о своем отъезде, это лишь подстегнет убийцу. Он сделает все, чтобы я не покинула этот дом живой.
Я думала о них – о Люке и Саймоне. Нет, только не Саймон! Конечно же, это Люк, а Дамарис ему помогает...
Дамарис! Но разве вчера вечером я не убедилась, что она встречается не с Люком, а с Саймоном?
Мои мысли метались, как мышь в клетке. Слава Богу, я нашла рясу. Каким счастьем было бы поделиться этой новостью с Саймоном! – Но нет, теперь мне едва ли придется чем-нибудь с ним делиться. И опять, как у колодца в Нэсборо, когда вода стекала по моим пальцам, я молила: «Только не Саймон! Пожалуйста, пусть это будет не Саймон!»
Вечером я встала, оделась и вышла к обеду, поданному, как и накануне, в холле. Саймон был заботлив и предупредителен, я же, хотя старалась держаться как ни в чем ни бывало, не смогла скрыть, что мое отношение к нему переменилось. За столом мы сидели рядом.
– Мне очень жаль, – сказал Саймон, – что сегодня я совсем не видел вас. Я думал, мы поедем на прогулку – вы, я и бабушка.
– Не слишком ли сегодня холодно для миссис Редверз?
– Наверняка, но она ни за что в этом не призналась бы. Она тоже расстроилась.
– Вы могли бы пригласить других.
– Без вас прогулка потеряла для меня свою прелесть.
– Думаю, Дамарис не отказалась бы составить вам компанию.
Он засмеялся и сказал, понизив голос:
– Мне надо кое-что рассказать вам об этом. Я вопросительно взглянула на него.
– Я же вижу, что вы заметили. Что поделаешь, часто приходится идти к цели окольными путями.
– Вы изъясняетесь загадками.
– Ничего удивительного – ведь мы ввязались в такое загадочное дело.
Я отвернулась от Саймона, так как мне вдруг показалось, что Люк прислушивается к нашему разговору; к счастью, в это время тетя Сара громко разглагольствовала о праздниках прошедших лет, почти дословно повторяя свои вчерашние воспоминания, но прилагая все усилия, чтобы никто не пропустил ни слова.
После обеда мы перешли в гостиную на втором этаже. Я устроилась возле сэра Мэтью и весь вечер беседовала с ним, не обращая внимания на раздосадованные взгляды, которые бросал на меня Саймон.
Как и вчера, я рано удалилась к себе. Не прошло и пяти минут, как в дверь моей спальни постучали.
– Войдите! – сказала я, и в комнату скользнула Сара. Улыбнувшись мне своей странной заговорщической улыбкой, она проговорила, оправдываясь за вторжение:
– Ты же говорила, что тебе интересно... Вот я и решила...
– О чем вы?
– Я поняла, как мне закончить тот гобелен.
– Могу я взглянуть?
– Конечно, потому я и пришла. Пойдем?
Я с готовностью согласилась. Выйдя в коридор, тетя Сара приложила палец к губам.
– Не хочу, чтобы нас слышали, – объяснила она. – Они еще в гостиной, ведь сегодня День подарков, можно посидеть подольше. Ты-то ушла пораньше, а остальные...
Мы поднялись по лестнице и прошли в восточное крыло. Здесь было очень тихо, и я поежилась – то ли от холода, то ли от страха. Тетя Сара радостно семенила впереди, словно ребенок, которому не терпится похвастать новой игрушкой. Войдя в рабочую комнату, она торопливо зажгла свечи, подбежала к шкафу, вытащила кусок полотна и развернула его, как и в прошлый раз, держа возле груди. Мне было плохо видно, однако я смогла разглядеть, что та часть гобелена, которая прежде была пустой, теперь чем-то заполнена. Взяв со стола свечу, я поднесла ее поближе к полотну и всмотрелась.
На одной стороне по-прежнему лежали тела Габриеля и Пятницы, на другой появился тонкий карандашный рисунок. Он изображал странную комнату, похожую на тюремную камеру, причем казалось, что вы заглядываете в нее снаружи через зарешеченное окно. В комнате виднелась фигура женщины, держащей что-то на руках. С содроганием я поняла, что это младенец.
Я взглянула в лицо Сары. Мягкий свет сглаживал морщины, делая его не просто молодым, но и каким-то нечеловеческим. Какие же тайны, какие мотивы скрываются за этими голубыми глазами?
– Судя по всему, эта женщина – я... Старушка кивнула.
– Ты заметила, что у нее на руках ребенок? Видишь, он все-таки родился.
– Но мы с ним в какой-то тюрьме.
– Пожалуй, это действительно похоже на тюрьму.
– Что это, тетя Сара? Что похоже на тюрьму?
– То место. Я поняла.
– Все уже разъяснилось, – сказала я. – Это была ошибка, теперь все в прошлом.
– Но она здесь, – настаивала старушка. – Здесь, на картинке.
– Просто вы не все знаете.
Тетя Сара почти раздраженно замотала головой, и мой страх усилился. Она тихо бродит по дому, подслушивает чужие разговоры, потом так же тихо возвращается в эту комнату и изображает все на своих гобеленах. Самое важное в ее жизни – это история семьи Роквеллов, вот почему она готова часами сидеть за вышиванием. Здесь, в этой комнате она – высшее существо, богиня, наблюдающая за нелепым поведением своих созданий; за этим порогом она – всего лишь бедняжка Сара, у которой не все дома. С моей стороны было глупо поддаться ее влиянию и позволить напугать себя мрачными фантазиями, рожденными ее туманным сознанием.
– В тюрьме, – пробормотала она, – обязательно бывает тюремщик. Я его вижу. Он одет в черное, но капюшон мешает мне разглядеть его лицо.
– Монах? – небрежным тоном осведомилась я, ибо он больше не внушал мне страха.
Тетя Сара приблизилась и посмотрела мне в лицо.
– Монах совсем рядом, Кэтрин. Он ждет, чтобы ты попала к нему в руки... Не думай, что он исчез, – он приближается.
– Вы знаете, кто он! – обвиняюще бросила я.
– Чудесный вечер, – отозвалась она. – Легкий морозец, яркие звезды. Должно быть, вид с балкона сейчас изумительный…
Я отшатнулась от нее.
– Вы правы, – сказала я, – здесь холодновато. Пожалуй, я вернусь к себе.
– Подожди, Кэтрин...
– Лучше я пойду.
Я направилась к двери, но она схватила меня за платье. Я снова вздрогнула, на сей раз не от холода.
– Как же ты пойдешь без свечки, – проговорила Сара. – Возьми мою.
Не отпуская мое платье, она втянула меня обратно в комнату, взяла одну из зажженных свечей и сунула мне в руку. Я схватила ее, вырвалась из цепких ручек и бросилась прочь, словно боясь, что она за мной погонится.
Задыхаясь, я вбежала в свою комнату. Страх не оставил меня и здесь, я не могла выбросить из головы бессвязное бормотание Сары, ибо чувствовала, что в нем скрывается какой-то важный смысл.
Какие сомнения терзали меня в ту ночь! Как мне хотелось излить кому-нибудь душу! Находясь рядом с Саймоном, я не могла не верить ему, не могла противиться его обаянию; думаю, расскажи я ему о подслушанном свидании и предложи он мне более или менее правдоподобное объяснение, я с готовностью поверила бы ему. Я приняла бы любые его оправдания, лишь бы они снимали с него подозрения в убийстве Габриеля и в покушении на меня и моего ребенка.
Нет, я не должна слушать Саймона, если хочу сохранить хладнокровие и объективность. Первый раз в жизни я ощутила, что не могу положиться на свой здравый смысл. Я оказалась во власти своих чувств к этому человеку. Это было унизительно и одновременно упоительно, ибо любовь всегда такова. Если раньше у меня оставались какие-то сомнения в том, что я люблю Саймона Редверза, в ту ночь они полностью развеялись.
Назавтра Агарь и Саймон покинули Кирклендские Забавы. Я попрощалась с ними – тепло с Агарью, прохладно с Саймоном. Перемена в моем отношении не укрылась от него и, кажется, его позабавила. Неужели он настолько циничен, с грустью подумала я.
После их отъезда я вернулась в свою комнату. Мне хотелось в тишине и спокойствии выработать план действий. Откладывать было нельзя, поскольку убийца уже, должно быть, хватился рясы.
Я безусловно доверяла только Мэри-Джейн, но чем она могла мне помочь? Впрочем, в сложившихся обстоятельствах преданная душа – это уже много. Может, отправиться к сэру Мэтью, показать ему мою находку и попросить послать людей обследовать подземный ход между домом и аббатством? Или рассказать все Рут? Однако в ней я не была уверена, и меня ничуть не удивило бы, окажись она в курсе происходящего, хотя едва ли она была главным действующим лицом. Сара? Ну, от нее не добьешься разумных поступков. А Люк. Я все еще цеплялась за версию, что он-то и есть мой главный враг.
Что же делать?..
Вдруг я заметила на полу возле двери конверт и поспешила подобрать его. Он был не надписан. Я открыла дверь – коридор был пуст. Видимо, письмо потихоньку подсунули под дверь несколько минут назад, когда я была погружена в размышления. Захлопнув дверь, я вскрыла конверт. Из него выпал листок, на котором дрожащими буквами было выведено:
«Немедленно уезжайте домой. Вы в большой опасности».
Я удивленно разглядывала письмо. Рука была мне незнакома, а неровные буквы ни о чем не говорили – возможно, автор письма, не поставивший своей подписи, намеренно изменил почерк. Бумага была без монограммы.
Кто сунул письмо мне под дверь? И что оно означает? Может быть, это очередная уловка преступника? Так или иначе, а листок бумаги – это уже вполне вещественная улика. Никто не сможет утверждать, что он мне померещился.
Я подошла к окну и выглянула на улицу. Сердце мое оглушительно забилось, ибо я увидела торопливо удаляющуюся фигурку и узнала ее – это была Дамарис! Значит, это она незаметно прокралась в дом и оставила письмо. Но зачем?
У меня не было сомнений, что Дамарис участвует в заговоре против меня. Что еще я могла подумать, если она видела монаха вместе со мной, а потом отрицала это? Я еще раз взглянула на письмо. Не может быть, чтобы она действовала заодно с Саймоном... Но я должна посмотреть в лицо фактам и признать правду: я застала их вдвоем в рождественскую ночь, и то, что я услышала и увидела, глубоко меня потрясло. И все же подозревать Саймона было невыносимо. Что бы ни говорил мне разум, глупое женское сердце не соглашалось с ним.
Кто-то послал Дамарис в Забавы с этим письмом. Но кто? Люк? Он мог бы обойтись без посторонней помощи. Доктор Смит? Я всмотрелась в почерк, но он нисколько не напоминал почерк доктора, который был мне знаком. И тут я вспомнила о своем посещении их дома и о бледной женщине, которая так разочаровала доктора, что он всецело посвятил себя работе. Дрожащим пером могла водить слабая рука больной, особенно если она была чем-то встревожена.
Я положила письмо в карман, закуталась в теплый плащ и вышла из комнаты. Спускаясь по лестнице, я остановилась у двери на галерею менестрелей, приотворила ее и заглянула внутрь, ибо у меня было опасение, что там может кто-то прятаться.
Галерея была пуста.
Я продолжила свой путь, пересекла холл и вышла из дома. На меня набросился холодный ветер, но плотный плащ надежно защищал от непогоды. Я быстро зашагала прочь от дома, оглянувшись лишь один раз, чтобы убедиться, что за мной никто не идет. Я никого не заметила, однако это не означало, что из окна за мной не следят чьи-нибудь зоркие глаза.
Путь к дому Смитов я проделала, ни разу не остановившись. В этот раз дом показался мне еще более унылым и темным. Жалюзи на окнах были опущены, ветер шумел в ветвях высоких елей у входа.
На звонок, как и в прошлый раз, вышла горничная.
– Доктора нет дома, миссис Роквелл, – сообщила она.
– Я пришла навестить миссис Смит.
На лице горничной отразилось удивление.
– Сейчас я доложу ей о вашем приходе.
– Пожалуйста, скажите миссис Смит, что мне надо видеть ее по делу чрезвычайной важности.
Горничная удалилась с явной неохотой, я же стала соображать, что мне делать, если миссис Смит откажется меня принять. Тогда я поговорю с Дамарис и потребую, чтобы она призналась, от кого была записка, почему она отрицала, что видела монаха, и какова ее роль в заговоре против меня. Ей придется сказать мне правду!
Спустя несколько минут вернулась горничная.
– Миссис Смит вас примет, – объявила она и провела меня наверх, в уже знакомую комнату.
К моему удивлению, здесь находилась не только миссис Смит, но и Дамарис. Она стояла возле сидевшей в кресле матери, словно ища у нее защиты. Миссис Смит показалась мне еще более изможденной, ее огромные глаза горели какой-то непонятной мне решимостью.
– Доброе утро, миссис Роквелл, – тихим голосом приветствовала она меня. – Рада вас видеть.
Я приблизилась и пожала ее протянутую руку. Горничная вышла, прикрыв дверь, и мы остались втроем.
– Зачем вы пришли сюда? – быстро спросила она. – Это сейчас самое опасное для вас место.
Я вытащила из кармана письмо и протянула ей.
– Вы показывали его кому-нибудь еще?
– Ни единой душе.
– Почему же вы пришли ко мне?
– Потому что полагаю, что именно вы прислали мне эту записку. Я видела, как Дамарис выходила из Забав.
Она молчала. Не выдержав, я крикнула:
– Признайтесь, ведь это писали вы! Дамарис обняла мать со словами:
– Тебе нельзя волноваться. – Потом, почти вызывающе, она обратилась ко мне: – Вы расстраиваете маму.
– Уверена, что миссис Смит может помочь мне найти того, кто так усердно пытался расстроить меня!
– Не беспокойся, дорогая, – сказала миссис Смит дочери. – Разумеется, миссис Роквелл не следовало сюда приходить, но раз уж она здесь, я сделаю все, что в моих силах.
– Ты уже сделала...
– К сожалению, она не вняла моему совету!
– Какому совету? – осведомилась я.
– Уезжайте отсюда как можно скорее. Не теряйте ни минуты. Сегодня же возвращайтесь к отцу. Иначе... может быть поздно.
– Откуда вы знаете?
– Я знаю слишком много... – устало бросила она.
– Так скажите, это ваша записка? Она кивнула.
– Вы должны бежать отсюда, если хотите, чтобы ваш ребенок увидел свет живым и здоровым.
– Почему я должна верить вам?
– Какой мне смысл лгать?
– Разве вы не видите, что я ничего не понимаю?
– Вижу. Вы упрямы. Вы не послушаете моего совета. Вам хочется раскрыть тайну. Вы слишком отважны, миссис Роквелл.
– Расскажите мне все, что вам известно, – потребовала я. – Вы обязаны это сделать.
– Мама... – прошептала Дамарис, и бесстрастная маска упала с ее лица. Я поняла, что она в ужасе.
– Вы должны рассказать мне, миссис Смит, – попросила я, взяв ее тонкую влажную руку. – Вы же сами это понимаете.
– Да, вы мне не поверите, пока я не открою вам всего. И не поймете.
– Так откройте же!
– Это долгая история... Она началась много лет назад.
– Я не спешу.
– Вот в этом вы ошибаетесь. Вам надо очень спешить.
– Все равно я не уйду, пока не узнаю всего.
– А если мне удастся убедить вас в том, что вам и вашему ребенку грозит опасность, вы уедете сегодня же?
– Да, если сочту это необходимым.
– Мама! – крикнула Дамарис. – Не надо! Не делай этого.
– Ты все еще боишься, Дамарис?
– Как и ты, мама. Мы обе боимся... всегда боялись...
– Да, – проговорила миссис Смит, – я действительно боюсь. Но я думаю о ребенке, и о жизни миссис Роквелл. Не можем же мы спокойно сидеть и ждать, что с ними станет, – как по-твоему, Дамарис? Сейчас не время думать о себе.
Я умирала от нетерпения.
– Скажите же мне, – умоляла я, – скорее!
Она еще немного поколебалась, потом с видимым усилием взяла себя в руки и начала:
– Я вышла замуж против желания своей семьи. Вы можете подумать, что моя история не имеет отношения ко всему этому, однако я хочу, чтобы вы поняли, откуда мне все известно...
– Да, конечно!
Она разгладила одеяло на своих коленях.
– У меня было небольшое личное состояние. Как вы знаете, когда женщина выходит замуж, ее деньги переходят в собственность мужа. Он нуждался в деньгах... и поэтому женился на мне. Мне казалось, он увлечен своей профессией, я хотела помогать ему. Пациенты боготворили его, он отдавал им всю душу. Но, видите ли, в нем жили два человека. На людях он был очарователен, заботлив, внимателен, а вот дома… Ему нравилась его роль, но не мог же он играть ее постоянно, – верно, Дамарис?
– Не надо, – пробормотала девушка. – Не делай этого. Если он узнает...
– Понимаете, – продолжила миссис Смит, – мой муж считал себя не простым смертным, подобным всем остальным. И действительно, он добился блистательного успеха, хотя начинал буквально с нуля. Я восхищалась им – поначалу. Но скоро он перестал притворяться передо мной. Это случилось еще до рождения Дамарис. А потом он очень негодовал, что она не родилась мальчиком, – ему хотелось сына, точную его копию, что в его глазах означало бы совершенство. Дамарис быстро научилась понимать его. Помнишь, Дамарис, – ты беспечно играешь, ты счастлива, ты забыла обо всем на свете – ибо дети легко забывают и потому счастливы. Вдруг в прихожей раздаются шаги, ты бросаешься ко мне и зарываешься в мои юбки, пытаясь спрятаться…
– Он жестоко обращался с вами?
– Не в физическом смысле – это не в его характере. Но он ненавидел меня. Да и как могло быть иначе? Получив мои деньги и разочаровавшись в возможности обзавестись сыном, он не видел во мне никакой пользы. О, эти тоскливые годы печали и страха... Не представляю, как у меня достало сил пережить их.
– Так значит, это доктор Смит пытался уничтожить меня... Но зачем?
– Об этом я тоже расскажу вам. Я встречалась с его молочной матерью, – она живет неподалеку отсюда в маленьком домике на пустоши. Однажды ей принесли младенца, рожденного цыганской девушкой, которая оставила свое племя и работала на кухне в Забавах. У нее был муж, цыган по фамилии Смит, но после рождения ребенка она ушла от него. Сэр Мэтью был неравнодушен к девушке. Не знаю, сделал ли он ее своей любовницей, однако Деверел в этом уверен. Он считает себя сыном сэра Мэтью. Теперь понимаете?
– Кажется, начинаю догадываться.
– Ну, а когда сэр Мэтью помог ему получить образование, у него не осталось сомнений. Он женился на мне и назвал нашу дочь Дамарис, поскольку Роквеллы всегда дают своим детям библейские имена. Но ему был нужен сын, наследник Кирклендских Забав! Вот почему…
Миссис Смит повернулась к плачущей Дамарис.
– Я должна рассказать ей об этом, – мягко сказала она. – Другого выхода нет. Мне следовало сделать это много раньше, но ты знаешь, как я всегда боялась его гнева…
– Умоляю, продолжайте! – попросила я.
– После нескольких неудачных беременностей меня предупредили, что я не должна больше иметь детей... Но он хотел сына! Я сделала еще одну попытку. Но ничего не вышло – ребенок родился мертвым, а я стала инвалидом. Можете себе представить, как он меня ненавидит! Уверена, он давно уже избавился бы от меня, если бы не Дамарис. – Она протянула руку и погладила дочь по волосам. – Понимаете, он опасается, что Дамарис выдаст его, если он отважится убить меня. – Она снова повернулась к Дамарис. – Видишь, детка, в каком-то смысле он в нашей власти. – Она продолжила, обращаясь ко мне: – Последнюю попытку родить сына я сделала четыре года назад. Я и до того была не слишком физически крепкой, но принимала посильное участие в жизни общины. Я даже играла в живых картинах одного из монахов и сохранила свой костюм. Но несколько месяцев назад ряса пропала.
– Так это была ваша ряса?
– Да, я сохранила ее из сентиментальных побуждений – она напоминала мне о времени, когда я еще не была прикована к постели.
– Но Дамарис помогала ему, – обвиняюще заявила я. – Она поклялась, что не видела монаха.
– Я не могла поступить иначе, – всхлипнув, объяснила Дамарис. – Отец приказал мне, и я не посмела ослушаться. Мы никогда ни в чем ему не перечим... Он велел мне повести вас через развалины – не слишком быстро, чтобы он успел прийти туда раньше нас. Увидев его, я должна была притвориться, что ничего не замечаю. От развалин к Забавам ведет подземный ход, отец обнаружил его, еще когда был мальчиком. Благодаря этому он мог появляться перед вами и в доме.
Разрозненные кусочки мозаики вставали на свои места. Да, доктору нельзя отказать в хитроумии. Меня переполняло ликование: слава Богу, желание, которое я задумала у Капающего колодца, исполнилось! Это оказался не Саймон!
– Но зачем ему все это понадобилось? – спросила я.
– Он поставил себе целью в один прекрасный день стать владельцем Забав. В детстве он с завистью наблюдал за нарядными гостями, которые приезжали в усадьбу. Видел, как летом они устраивали пикники, зимой катились на коньках; подглядывал в окно за балами. Это превратилось в навязчивую идею, он стремился любыми путями занять место, которое, по его мнению, принадлежало ему по праву рождения. Как средство он решил использовать Дамарис – она должна была выйти замуж за Люка.
– Но почему он был так уверен, что сумеет этого добиться?
– Моя дочь обладает редкостной красотой, и Люк не остался к ней равнодушен. Они часто бывали вместе. Думаю, муж нашел бы способ настоять на этом браке, – он умеет выведывать чужие секреты и использовать их в своих интересах. Возможно, он разузнал бы какие-то обстоятельства, компрометирующие сэра Мэтью... или миссис Грантли. Так или иначе, он бы добился своего. Габриель не слишком его беспокоил – он был слаб здоровьем, муж находил у него ту же сердечную болезнь, которая свела в могилу его мать. Впрочем, не исключено, что на самом деле сердце Габриеля было в полном порядке и все разговоры о болезни велись, чтобы его смерть выглядела естественной. Я не знаю всего. Но, женившись на вас, Габриель превратился в угрозу. Больше всего муж опасался, что у Габриеля может родиться сын, наследник... Он решил убить Габриеля, вы его тогда не беспокоили. И вот Габриель умер...
– Нетрудно представить, как это произошло, – угрюмо сказала я.
В голове у меня мелькали картины. Вот Габриель выходит на балкон. Увлек ли его туда доктор, или он вышел сам, как делал каждый вечер? Пятницы рядом не было, и некому было предупредить его о присутствии врага. Потом – быстрое движение за его спиной, рука, зажавшая рот, и бросок вниз, на каменные плиты двора. Самоубийство? Это объяснение показалось всем правдоподобным.
– Мы теряем время, – продолжала миссис Смит. – Поверьте, больше я ничего не могу для вас сделать. Чем смогла, я помогла вам. Уезжайте отсюда скорее, возвращайтесь к отцу – там вы будете в безопасности.
– Вам известно, что задумал ваш муж?
– Знаю лишь, что он очень зол. Он не делится с нами своими замыслами, но некоторые вещи невозможно не заметить. Что-то привело его в ярость.
Я знала, что именно так разозлило доктора Смита: он обнаружил пропажу рясы. Значит, он готов нанести решительный удар. Я вспомнила, как столкнулась с ним на галерее в рождественский вечер. Что случилось бы со мной, не будь в холле Дамарис и Саймона?
Нервное возбуждение миссис Смит и ее дочери передалось и мне. В самом деле, нельзя терять ни минуты. Не знаю, что может сделать мне доктор теперь, когда в моих руках такие веские улики против него, но он дьявольски умен, его нельзя недооценивать.
– Уходите немедленно, – молила миссис Смит. – Муж может вернуться с минуты на минуту, и кто знает, на что он решится, если застанет вас здесь... узнает, что мы вам все рассказали...
– Не беспокойтесь, я ухожу. Как мне благодарить вас за то, что вы сделали? Я понимаю, чего вам это стоило.
– Не тратьте время на благодарности. Бегите отсюда и ни в коем случае не попадайтесь ему на глаза!
Я последовала ее совету. Шагая мимо елей к воротам, я пыталась сообразить, что мне делать дальше. Пожалуй, я отправлюсь не в Глен-Хаус, а в Келли Грейндж. Но сперва вернусь в Забавы и возьму рясу. Я не хочу, чтобы в будущем у кого-нибудь были основания считать, что я страдаю галлюцинациями.
Итак, я держала путь в Забавы, пытаясь по дороге привести в порядок свои мысли. У меня не было сомнений, что рассказ миссис Смит правдив. Страх, терзавший несчастную больную женщину, был неподдельным и свидетельствовал о ее искренности. Теперь, когда я знала имя преступника, мне многое стало ясно. Я еще раз вспомнила все с самого начала. Вечером накануне смерти Габриеля Пятница предупреждает нас об опасности, он лает и рвется в коридор; на следующий день он исчезает, я иду искать его, сбиваюсь с пути и меня приводит домой Саймон. Вернувшись, я застаю в Забавах доктора Смита. Вероятно, он слышал распоряжение Габриеля принести мне молоко, потом подкараулил горничную в коридоре и под предлогом того, что я расстроена исчезновением собаки, всыпал в молоко снотворное. Прежде такая возможность не приходила мне в голову. В то трагическое утро я не думала ни о чем, кроме смерти Габриеля. Но это объясняет, почему я так быстро и крепко заснула.
Имея возможность проникать в Забавы через подземный ход, он легко мог задернуть полог моей кровати, стащить грелку, положить мой плащ на балкон. А если бы он столкнулся с кем-нибудь на лестнице или в холле, то всегда мог бы придумать правдоподобное объяснение своего пребывания в доме. Он так беспокоился о сэре Мэтью, или о мисс Роквелл, или обо мне, что заглянул на минуту проведать своих пациентов.
А Саймон? Что ж, надо взглянуть правде в глаза. Очевидно, что Дамарис не в восторге от идеи своего отца выдать ее за Люка. То, что я принимала за их взаимную влюбленность, было с ее стороны покорностью отцу, которого она боялась, а со стороны Люка – естественным интересом к хорошенькой девушке. Но с Саймоном... С Саймоном все обстояло по-другому. Едва ли какая-нибудь женщина могла остаться равнодушной к мужскому обаянию Саймона Редверза. Даже я – рассудительная, благоразумная особа, какой я себя почитала, – и то не устояла перед ним.
Но я не должна думать о Саймоне. Агарь – мой друг, и я могу положиться на нее. Сейчас я зайду в Забавы, возьму рясу из платяного шкафа и поспешу в Келли Грейндж. Мэри-Джейн я велю собрать мои вещи и привезти их мне позже. Я пойду пешком, чтобы никто, кроме Мэри-Джейн, не знал о моем уходе.
С такими намерениями я вошла в Забавы.
Поднявшись к себе, я вызвала звонком Мэри-Джейн:
– Мэри-Джейн, – сказала я ей, – я отправляюсь в Келли Грейндж. Упакуй самые необходимые из моих вещей, я пришлю за тобой и за ними экипаж. Сама я не могу ждать ни минуты.
– Слушаю, мадам, – проговорила Мэри-Джейн, изумленно распахнув глаза.
– Как ты догадываешься, кое-что случилось, но у меня нет времени на объяснения. Мне нужно немедленно покинуть этот дом.
Услышав шум подъехавшего к дому экипажа, я бросилась к окну. Во дворе стояла одноколка доктора Смита, и сам доктор уже вылезал из нее. При виде этого человека меня бросило в дрожь.
– Я должна бежать, – бросила я и ринулась вон из комнаты мимо застывшей от удивления Мэри-Джейн.
Я успела пробежать по коридору и спуститься на один лестничный пролет, когда снизу до меня донесся голос доктора, говорившего с Рут.
– Она дома?
– Да, несколько минут назад она поднялась к себе.
– Удачно. Я схожу за ней.
– А что если она…
– Она ни о чем не догадается, пока не окажется на месте. Мое сердце тревожно забилось. Доктор уже пересекал холл.
Я быстро проскользнула на галерею менестрелей, рассчитывая пересидеть там, пока он будет подниматься по лестнице. Потом я незаметно выйду из дома и побегу в Келли Грейндж Правда, в холле стоит Рут... Как мне проскочить мимо нее? Скажет ли она доктору, что видела меня? Если да, то сколько времени ему понадобится, чтобы нагнать меня?
Я беззвучно притворила дверь галереи и тут же подумала о чулане. Если я воспользуюсь подземным ходом, им меня не поймать. Я уже двинулась было к чулану, пригнувшись, чтобы меня не было видно с балкона, но тут дверь галереи распахнулась и в проеме появилась фигура доктора Смита.
– О-о... Привет, Кэтрин! – Он улыбался той самой доброй улыбкой, которая раньше вводила меня в заблуждение.
На мгновение я онемела; горло мое свела судорога.
– Я заехал проведать вас и, поднимаясь по лестнице, заметил, как вы вошли сюда.
– Доброе утро, – выговорила я. Удивительно, но мой голос звучал намного спокойнее, чем я ожидала.
Он шагнул в галерею и захлопнул за собой дверь. Бросив взгляд поверх перил балкона, я увидела стоявшую внизу Рут.
– Утро действительно доброе, – сказал он, – и я хочу пригласить вас покататься в экипаже.
– Благодарю, я как раз собиралась выйти погулять.
– Но вы же только что пришли.
– И тем не менее мне хочется еще пройтись.
Он погрозил мне пальцем, и в этом шутливом жесте таился столь зловещий смысл, что по спине у меня побежали мурашки.
– Вы слишком много ходите пешком, я этого не одобряю.
– Я прекрасно себя чувствую. Джесси Данквейт мной вполне довольна.
– Деревенская акушерка! – презрительно бросил он. – Много она понимает. Поездка пойдет вам на пользу.
– Спасибо, мне не хочется.
Он приблизился и взял меня за руку – ласково, но твердо.
– Я намерен настаивать, вы сегодня неважно выглядите.
– Нет, доктор Смит, я никуда не поеду.
– Ошибаетесь, дорогая Кэтрин... – Его лицо было совсем рядом с моим, его мягкая обходительность казалась страшнее насилия. – Вы со мной поедете.
Я сделала попытку обойти его, но он не выпускал мою руку. Выхватив у меня рясу, он швырнул ее на пол.
– Отдайте это мне и сию же минуту отпустите меня! – потребовала я.
– Дорогая, позвольте мне решать, что вам полезно, а что вредно.
Меня охватила паника.
– Рут! – крикнула я. – Рут! Помоги мне!
Я увидела, как она поспешно бросилась к лестнице, и возблагодарила Бога за ее присутствие. Через мгновение дверь галереи открылась, впустив Рут; доктор по-прежнему крепко держал меня.
– Боюсь, – обратился он к ней, – что у нас будут сложности.
– Кэтрин, – сказала Рут, – ты должна слушаться доктора Смита. Он поступает так ради твоего блага.
– Ради моего блага?! Взгляни на эту рясу! Все странные происшествия со мной – дело его рук.
– Увы, – проговорил доктор, – ее состояние хуже, чем я думал. Видимо, мы были не правы, так долго откладывая, – в делах такого рода промедление чревато самыми серьезными осложнениями. Я уже сталкивался с подобными случаями в своей практике.
– Какой еще дьявольский план вы изобрели? – спросила я.
– Мания преследования, – пробормотал доктор. – Им обычно кажется, что все плетут против них заговоры. – Он повернулся ко мне. – Кэтрин, дорогая моя, вы должны мне верить. Разве я не был вашим другом?
Я расхохоталась, и этот хохот напугал меня. Я вдруг поняла, что он намерен со мной сделать, поняла, что Рут то ли верит ему, то ли притворяется, но в любом случае на ее помощь мне рассчитывать не приходится. Я знала правду, но как глупо я поступила, скрыв ее от всех! Я могу рассказать обо всем сейчас, но кому? Этим двоим, замыслившим погубить меня? Даже если Рут не сообщница доктора, она не станет на мою сторону.
– Послушайте, – сказала я, – мне все известно. Это вы, доктор Смит, задумали погубить моего ребенка. Это вы убили Габриеля, как убьете всякого, кто встанет между Люком и Кирклендскими Забавами.
– Вы видите, – печально сказал доктор, обращаясь к Рут, – как далеко зашло дело.
– Мне удалось отыскать рясу, я знаю также, что вы считаете себя вправе претендовать на этот дом. Мне известно все. Отныне ваше притворство бессмысленно.
Он сжал меня своими сильными руками, я ощутила запах хлороформа, что-то мягкое закрыло мне рот. Потом все вокруг поплыло, и я услышала голос доктора, казалось, долетавший до меня откуда-то издалека.
– Я надеялся обойтись без этого. Но это единственный способ утихомирить ее...
Потом я провалилась в темноту.
Говорят, сознание сильнее тела. Теперь я в это верю. Мое сознание приказывало мне не вдыхать хлороформ, но, разумеется, это было невозможно. Однако, даже когда хлороформ начал оказывать свое воздействие на мое тело, сознание продолжало бороться. Я должна сохранить способность мыслить, иначе, когда я приду в себя, вокруг будут окна с решетками, собранные мной улики будут уничтожены, а мои протесты сочтут проявлениями сумасшествия.
Итак, мое тело подчинилось, сознание же сопротивлялось до конца. Благодаря этому я понимала все, что со мной происходило. Сидя в тряской карете рядом с негодяем доктором, я отчаянно боролась с сонливостью, навалившейся на меня и грозившей полным беспамятством. Мне было ясно, что он везет меня в Ворствистл.
В карете мы были одни, кучер не мог слышать, что творится внутри. Покачивание экипажа помогало мне не заснуть, цокот лошадиных копыт словно говорил: «Опасность близка. Борись с ней. Борись изо всех сил. Еще не поздно. Но стоит тебе попасть за эти унылые серые стены – выйти оттуда будет непросто».
Я не должна туда попасть! Никто не сможет сказать моему ребенку, что его мать была пациенткой Ворствистла.
– Не сопротивляйтесь, Кэтрин, – мягко произнес доктор. Я попыталась заговорить, но не смогла.
– Закройте глаза, – пробормотал он. – Неужели вы думаете, что я не позабочусь о вас? Вам нечего бояться. Я буду навещать вас каждый день, я приму вашего ребенка...
Мне хотелось крикнуть: «Вы – мерзавец!», но язык отказывался повиноваться.
Меня ужасала страшная сонливость, сковывавшая мое тело, не позволявшая мне сражаться за свою жизнь и жизнь моего ребенка. Подсознательно я понимала, что в этом и состоял план доктора Смита: запереть меня в Ворствистл, присматривать за мной и позаботиться о том, чтобы мой ребенок, если это будет мальчик, умер при родах или сразу после.
Если же я произведу на свет девочку или мое дитя родится мертвым, я потеряю для него всякий интерес, ибо уже не смогу помешать Люку вступить во владение Забавами и жениться на Дамарис.
Однако, как я ни старалась, мне не удавалось полностью прийти в себя. Поэтому я решила поберечь силы до того момента, когда карета остановится и доктор позовет санитаров, чтобы они помогли ему втащить сопротивляющуюся жертву в мрачную тюрьму.
Карета застыла на месте. Мы приехали. Меня мутило, голова кружилась, я все еще была в полусне.
– Ну, дорогая моя Кэтрин, – сказал доктор, обняв меня за плечи, и этот заботливый жест показался мне больнее удара. – Кажется, вам нехорошо. Ничего, наше путешествие подошло к концу. Теперь вы обретете покой – никаких фантазий, никаких видений. Здесь за вами присмотрят.
– Послушайте, – с неимоверным трудом произнесла я. – Я туда не пойду.
Послышался звук торопливых шагов, кто-то подбежал ко мне и взял меня за руку. Я услышала голоса.
– Похоже, она понимает, куда приехала.
– У них бывают моменты просветления, – отозвался голос доктора, – хотя иногда это и ни к чему.
Я сделала попытку закричать, но не смогла; ноги мои подгибались. Меня куда-то потащили. Я увидела, как передо мной распахнулась огромная железная дверь. Я увидела табличку с названием, которое внушало трепет тысячам людей.
– Нет... – всхлипнула я.
Но их было слишком много, а я была слишком слаба. Вдруг раздался стук копыт, и доктор резко приказал:
– Быстрее! Проведите пациентку внутрь. – В его голосе прозвучал испуг, сменивший прежнюю мягкую уверенность.
Я встрепенулась, кровь быстрее побежала в моих жилах, в сердце ожила надежда. Голос, который я так хорошо знала, голос, который я любила, крикнул:
– Что тут, черт возьми, происходит?!
Это был он – тот, кого я так и не смогла вырвать из сердца, – он спешил мне на выручку, словно рыцарь, спасающий свою даму из рук врагов.
– Саймон!.. – вскрикнула я и упала в его объятия. Теперь я могла перестать бороться и погрузиться в темноту.
Я была не одна. Саймон явился вовремя, чтобы довести мою битву до победного конца.