Кирпич на голову

Глава 3

Трубку брать не хотелось – скорее всего, снова маньяк балуется. С другой стороны, не брать ее – трусость. Я тихонько выругалась и подошла к телефонному аппарату.

– Алло!

Тишина.

– Безобразие! Вы меня не…

– Таня? Прости, не сразу узнал твой голос. Это Роман.

Я почувствовала, как краска заливает лицо. С Ромой Зайдиным я познакомилась во время недавнего расследования. Он был адвокатом Гольдберга и, несмотря на молодость, пользовался его огромным уважением. Мы понравились друг другу с первого взгляда и встречались почти каждый вечер, ужинали в маленьких уютных ресторанчиках, гуляли по улицам – с ним было легко. Я представляла, какой неожиданностью будет через месяц для Ромы мое признание, что я не дочь Гольдберга. Хотя, возможно, он уже обо всем догадался. Пару раз я случайно упоминала, чем занимаюсь в свободное от отдыха время.

– Алло! Таня! Ты меня слышишь?

– Слышу, – тихо выдохнула я, припоминая, как вопила в трубку минуту назад.

– Тебе никто из родственников не звонил?

– Нет.

– Тогда я первый сообщу тебе эту ужасную новость…

Сердце сжалось от дурного предчувствия.

– Что-то с… папой?

– Да. Ты, главное, не волнуйся! Он сильный, он выкарабкается.

– Рома, не тяни, что с ним случилось?

Неужели убийцы добрались до старика Гольдберга?!

– Он в первой клинической больнице, в реанимации кардиологического отделения. Обширный инфаркт миокарда.

– Но он жив?

– Да, хотя состояние очень тяжелое. Постоянно теряет сознание.

– Кто его обнаружил?

– Я. Заехал уточнить кое-какие вопросы, а он не открывает, хотя должен был ждать. Вызвал домоуправа, слесаря, и они открыли дверь. Александр Самуилович лежал ничком на ковре в своем кабинете. Я вызвал «Скорую» и отвез его в больницу.

– Он хотел меня видеть?

– Он двух слов связно сказать не может, но тебе, само собой, надо к нему съездить, проведать.

Крохотная проблемка, микроскопическая: из дома выходить не хочется. Там, вне родных стен, кирпичи на голову падают. Роман истолковал мое молчание по-своему.

– Я знаю, вы с ним не в ладах были, но сейчас не тот случай, чтобы помнить о разногласиях.

– А ты приедешь в больницу? – с надеждой спросила я.

– Я уже там сегодня был. Солнышко, я бы с радостью поддержал тебя в такой тяжелый момент, но дел выше крыши. Давай, как договаривались, я подъеду к тебе часиков в семь. Успеешь вернуться?

Вот так всегда, расстроенно думала я, одеваясь. Когда мужчина нужен, у него находится масса причин для отсутствия. К семи часам от меня может остаться расплющенная кирпичами лепешка. Любопытно, если бы я сказала Роману о покушении на меня, он бы приехал?

Вооружилась я по полной программе, рассовав различные ранящие и калечащие предметы по одежде, обуви и сумке. Попробуй тронь! Слабонервным не советую.

В подъезде и во дворе обошлось без сюрпризов. Прежде чем сесть в машину, я ее тщательно обследовала на наличие взрывчатых веществ. Таковых не нашлось, видно, возможности моих врагов ограничены строительным мусором.

Больница располагалась на окраине города, в окружении роскошного разросшегося парка. На территорию проезжать не разрешалось, поэтому «девятку» пришлось бросить на стоянке возле центрального входа. Солнце клонилось к горизонту, от деревьев падали причудливые тени, и за каждым стволом мне мерещились злодеи. Надо постараться вернуться до того, как стемнеет.

Но этому намерению не суждено было осуществиться. С первой минуты пребывания в больнице на моем пути стали возникать препятствия. Во-первых, приемные часы закончились, и мне стоило большого труда убедить охранников впустить меня внутрь, а затем – с еще большим трудом – избежать обыска. Представляю, как обрадовалась бы охрана, мечтающая захватить какого-нибудь чеченского террориста, обнаружив в моей сумке и в карманах целый арсенал!

Следующим препятствием стали зловредные нянечки, поймавшие меня на отсутствии халата и сменной обуви. Жалобная история об умирающем отце, пожелавшем попрощаться с блудной дочерью, отыскала лазейки в их закаленных сердцах. Мне под честное слово были выданы рваные калоши и дырявый халат пятьдесят шестого размера, скорее бурого, чем белого цвета. Под таким одеянием можно танк спрятать, а не только пистолет или шприц с ядом. Александру Самуиловичу грозит нешуточная опасность, если кто-то соберется ускорить его переход с этого света на тот.

Последнее препятствие – медсестру реанимации кардиологического отделения – с ходу преодолеть не удалось. Я наткнулась на нее почти у самых дверей палаты, где ныне обитал Гольдберг.

– Куда? Куда?! – раз от раза громче закудахтала медсестра, надвигаясь на меня всей своей внушительной массой. Ей бы мой халатик пришелся впору.

Я заученно бормотала сказку про папу и дочку, но она даже вида не сделала, что слушает.

– А ну быстро отсюда!

Пятясь назад, я ловко увернулась от лап бабищи, пытавшихся схватить меня за шкирку.

– Имею право!..

– Ты мне тут повыступай! Пигалица драная!

– Да как вы смеете!

Мы допятились до ординаторской, из которой выглянул дежурный врач, молодой и симпатичный.

– Розочка, что происходит?

С ним договориться будет попроще. Я рухнула на вовремя подставленные руки мужчины и простонала:

– Мне плохо… Сердце колет и голова кружится.

– Давление, наверное, упало.

Меня уложили на диванчик, снабдили стаканом с водой и какой-то таблеткой. Я с дрожью и слезой в голосе поведала, зачем явилась в больницу на ночь глядя. Врач придерживался более либеральных взглядов, чем его подчиненная, маячившая невдалеке и неодобрительно покачивавшая головой.

– Состояние у Гольдберга очень тяжелое, я бы даже сказал, критическое. Он загружен лекарствами и сейчас спит. Но вы правильно сделали, что приехали. Успеете попрощаться.

– Надежды на выздоровление нет?

Врач помялся.

– На моей памяти были случаи, когда пациенты, стоявшие обеими ногами в могиле, выкарабкивались. Все зависит от возраста, желания выжить и судьбы.

– Папа очень любил жизнь!

– Судя по количеству жен и детей, перебывавших сегодня в нашем отделении, – усмехнулся врач, – это действительно так. Если начистоту, я бы дал вашему отцу один шанс из пяти-семи, что он будет жить.

Я искренне обрадовалась: один из пяти – не один из тысячи, поэтому я схватила и затрясла руку доброго эскулапа.

– Спасибо! Вы меня обнадежили!

– А я-то думал, наоборот, огорчу, – засмеялся врач и продолжил игривым тоном: – Вы завтра вечером чем заняты?

Пока я хлопала глазами и глупо улыбалась, ища помягче формулировку для отказа, в разговор вмешалась Розочка.

– Борь! Последнюю совесть потерял! Не слушайте его, девушка! У него жена и двое детей мал-мала меньше.

– Розка! Ну ты и… – возмутился парень. – Молчала бы, сама с хирургами хвостом крутишь, плевала на мужа…

Я поспешила встать и откланяться.

– Пойду с папой попрощаюсь… тьфу, пообщаюсь.

Даже в коридоре до меня донеслись громкие и сердитые голоса покинутых медработников, зато на этот раз никто не помешал мне проникнуть в палату к Гольдбергу.

Он лежал один, вокруг громоздилась попискивающая и посверкивающая огонечками аппаратура. Александр Самуилович, обцепленный датчиками и катетерами, выглядел маленьким и жалким. Я подошла и села рядом.

В моей груди теснились самые разные чувства и эмоции. Я ощущала себя в какой-то степени виноватой за теперешнее состояние моего бывшего клиента. Вдруг я неправильно угадала покушавшуюся на него? Или, сконцентрировавшись на Виолетте, упустила из внимания других возможных преступников? Не слишком ли я поспешила с выводами? Поспешила закрыть «легкое дело»?

Теперь я и сама стала жертвой. И возможно, в опасности, нависшей над моей жизнью, немалую роль сыграла просьба старика выдать меня за дочь и наследницу. Значит, источник наших бед может быть один. Найду покушавшихся на «папу», сама смогу спать спокойно. Ах как жаль, что он без сознания!

– Таня…

Я вздрогнула и уставилась на бледное лицо Александра Самуиловича. Глаза его приоткрылись, губы беззвучно шевелились. Для того чтобы хоть что-то расслышать, я наклонилась над постелью.

– Да, это я, ваша самозваная дочка.

– Я знал… Ты должна была прийти…

– Как вы здесь оказались? Не напрягайтесь, я буду спрашивать, а вы односложно отвечайте.

Старик хитро прищурился.

– Я слаб, но еще жив… Когда приходили остальные… и врачи… притворялся полутрупом… Усыпить их бдительность…

– Прекрасная тактика! Но перетруждаться все же не стоит. У докторов перед глазами показания техники, анализы. Вряд ли они сильно ошибаются. Итак, вы успели развестись?

– Нет, хотя Рома подготовил все бумаги…

– У вас был брачный контракт?

– Да.

– Сейчас задержка произошла из-за несогласия Виолетты?

– Я дал ей хорошего отступного… Нужна лишь ее подпись… Юридически все улажено…

– Понятно. Она где-то прячется от адвокатов?

– Да.

Опять подозрение падает на Виолетту. Убрав меня, а затем престарелого мужа, с которым не успела развестись, она вновь входит в круг наследников.

– Александр Самуилович, из-за чего у вас случился приступ? Что его спровоцировало?

– Сегодня утром мне пришло письмо… Анонимное.

– Кажется, я догадываюсь, какое у него было содержание.

– Всего три слова… «Ты скоро умрешь».

Я непроизвольно сжала кулаки. Мои догадки полностью подтвердились.

– Я собрался позвонить тебе… Не успел. В груди словно что-то взорвалось… Упал и потерял сознание.

– Где письмо?

– Не знаю. Очнулся я уже в больнице.

Откуда злоумышленники могли знать, какое действие возымеет их послание?

– Вы до этого плохо себя чувствовали?

– Да. Поведение Виолетты меня доконало…

– Вы получаете и просматриваете почту по утрам?

– Да. Обычно около десяти…

Неувязочка: если бы Гольдберг скончался при прочтении анонимки, его состояние досталось бы мне, по мнению всех его родственников. Покушаться на меня в три часа дня бессмысленно – моей наследницей является мать, она-то и получила бы все денежки. Или я обязана была успеть официально вступить в наследование? Сложный вопрос. Надо проконсультироваться у Романа.

– Таня, – устало прошептал Гольдберг. – Найди мою женушку раньше, чем она… меня убьет.

Если это действительно она. Но отыскать ее надо будет обязательно. К Виолетте накопилось много вопросов.

– Держитесь, Александр Самуилович! Ваш доктор сказал: у вас полно шансов.

– Об оплате не беспокойся. Пришли ко мне Ромку, составим контракт…

Практичный человек. Даже при смерти думает о бумагах.

– Теперь-то я могу рассказать правду? Представиться частным сыщиком?

– Ни в коем случае! – слабо вскрикнул старик. – Тогда меня решит убрать не только жена… Наш договор остается в силе. Вы – моя единственная наследница…

– Здорово! – возмутилась я, но вовремя придержала язык. Не хватает еще проболтаться о покушении. Гольдберг может разнервничаться и отдать концы прямо у меня на руках.

– Танечка, – жалобно заныл мой «папочка». – Возможно, ты слышишь мою последнюю просьбу…

– А вдруг вы правда умрете? – бесцеремонно спросила я. – Меня ваши детки по судам затаскают.

Больной помолчал пару минут, размышляя, но вынужден был признать мою правоту.

– Ладно. Когда я умру, можешь рассекретиться. Но не раньше.

– Не нравится мне это, – проворчала я.

– Ключ от моей квартиры есть у Пети… Возьмешь, пороешься там. Где-то должно валяться злополучное письмо.

– А он мне даст ключ?

– Никуда не денется…

В палату заглянула бдительная Розочка.

– Вы тут уже целый час сидите! Должны были успеть тридцать раз попрощаться. А зачем наклонились к больному?

При первых звуках ее громоподобного голоса Гольдберг замер и закрыл глаза, став похожим на мумию Владимира Ильича в мавзолее.

– Разговариваю, – честно ответила я.

– Дышите на папаню микробами, вот заболеет пневмонией, точно окочурится.

Я поправила одеяло на больном и поднялась.

– Топайте, топайте, – напутствовала меня сердитая медсестра. – В следующий раз коробку конфет захватите. – Подумала и добавила: – И банку кофе.

Я сделала вид, что не расслышала.

– До свиданья, папочка! Выздоравливай! Я скоро вернусь и порадую тебя новостями.