Кит - рыба кусачая

9. «РУСАЛКА» В ДЖУНГЛЯХ

Основательно отдохнув после плотного обеда, уже почти на закате девочки вышли в сад, где их поджидали ребята. Мальчишки лежали под раскидистой яблонькой на видавшей виды кошме. Килька и Кит подремывали, Муха что-то царапал в толстой клеенчатой тетради. Увидев девочек, он вскочил на ноги и, приняв позу «Поэта-бунтаря», продекламировал:

Ну, как, подружки, мои стихи?

— По-моему, не Пушкин и даже не Боков, — сказала. Таня, заливаясь от смущения румянцем.

— А, по-моему, стихи что надо, — вступилась за Генку Нюся, — Вот разве что тайга в них ворвалась без особой надобности. Ты что, разве жил в тайге? Нет. А поэзия должна быть предельно правдивой. Так-то, Генаша, надежда наша. — Она рассмеялась. — Стихи, Как корь, стоит заболеть одному, как заражаются все окружающие.

Генка согласно кивнул головой. Да и как тут было не согласиться, когда это сказала сама Иночкина, первая красавица Генкиной школы. «И чего это Киту в Таньке приглянулось? — в сотый раз подумал Муха, — хрупкая, смуглая... То ли дело Нюська!.. Одни голубые глаза что стоят! А пшеничные волосы! И силой мальчишке не уступит. Однажды она Петьке Петуху так под дых врезала, что он полчаса в себя прийти не мог».

— Итак, — объявила Нюся, — военный совет отряда «Солнечных двойников» считаю открытым.

Девочки уже оказались проинформированными о появлении в их отряде Петькиного двойника. И тем не менее знакомство с Колькой прошло не без ахов и охов удивления. В конце концов с этим было покончено.

— Вот что, — сказал Кит, — через три дня сельский комсомол совместно с пионерией начнет проводить операцию «Полои». Попросту говоря, начнется работа по спасению рыбной молоди из пересыхающих водоемов. Принимать нам участие в этой операции или не принимать, думаю, гадать не стоит. И так все предельно ясно.

— Факт, принимаем! — тряхнул огненными вихрами Петька.

— А ежели так, — продолжил Костя, — то в связи с этим Геннадий Олегович Титов вносит предложение: оставшиеся до операции дни использовать с максимальной рациональностью. А это значит, будем немедленно готовить «Русалку» к походу, а вечером...

— Поднимем паруса, — Генкин кулак лихо рассек воздух, — и...

— За дальние леса! — сострил Килька.

— Туда, где свищут соловьи! — подбросила Иночкина.

Все рассмеялись. Только Генка нахмурился. А как же иначе: поэты народ обидчивый, особенно, если это касается их стихов. А тут...

— Ладно, остряки-самоучки, — пробубнил он себе под нос, — мы еще посмотрим, кто посмеется последним!

Принялись за сборы: перенесли на «Русалку» весла, мачту, парус и руль с румпелем. Забили жилой отсек провизией, посудой, не забыли и о марлевых пологах. Без них в Каспийских джунглях не обойтись, комары загрызут, если не насмерть, то до полусмерти, наверняка.

Анастасия Ермиловна отговаривать их не стала — знала, что бесполезно. Она лишь девочкам предложила:

— Может, хоть вы, стрекозы, останетесь дома?

Но и те в один голос заверили ее, что приехали в Лужу не бока отлеживать, а путешествовать и что для них плавание на лодке нисколько не утомительно и не опасно.

— И потом — с нами такие рыцари, такие храбрецы, — блеснула глазами Иночкина. И «храбрецы», клюнувшие на ее приманку, дружно вступились за девочек.

— Тетя Настя, мы их в обиду не дадим, — поклялся Килька.

— Да мы за них! — развернул плечи Петька.

— Горой! — добавил Генка.

— Ты видишь, мама, как настроены мои друзья, придется тебе снова поскучать одной... А за нас не беспокойся... Надо же людям хоть раз в жизни увидеть свою Родину не через ящик телевизора, а воочию.

На закате «Русалка» отчалила от родного пирса. Килька и Петух ударили веслами о воду и... побежал проворный кораблик, направляемый уверенной рукой Кита, на юго-запад, туда, где, не умолкая ни на минуту, шумит беспокойный Каспий, накатывая зеленоватые волны на пологий песчаный берег.

Кисинка речонка хитрая и шустрая, она то вытянется в стрелку, хоть линейку по ней выверяй, то начнет вязать такие петли, такие узелки, что самому хваткому уму не развязать разом. Русло речонки пересекается там и тут бесчисленными рукавами других речушек, встают таинственные острова, заросшие чаканом и камышом. Могучие ветлы и осокори, смыкаясь кронами, образуют над лабиринтом речек плотный зеленый свод. На гривах ежевичников поблескивают каплями крови волчьи ягоды...

Пронзительно кричат чайки, ухают совы. Над лодкой прочертил полукруг чибис. «Чьи вы?» — поинтересовался он.

— Морянские, — ответил Генка машинально, и все рассмеялись.

— Глядите, какой вежливый! — хмыкнул Колька. — Может, вы нам и биографию расскажете?

— Пожалуйста, если хотите, — опять-таки машинально произнес Генка. — Его душа пела. Первозданная красота природы поднимала Муху выше облаков, сердце сладко сжималось, словно при полете на качелях.

«Может быть, когда-то, лет двести пятьдесят назад, по этой вот самой речке, среди тех же самых островов плыли легкие казачьи челны Васьки Уса, соратника и друга Стеньки Разина». — Генка всегда восторгался прошлым своего края, своего народа. И сейчас героические картины обступили его со всех сторон.

Петька, словно подслушав Генкины мысли, неожиданно грянул старинную песню:

Песня, подхваченная эхом, покатилась по ерикам и протокам, множась и набирая силу, чтобы в невидимой дали перейти в шепот листьев и трав.

— Однако, пора выбирать место для ночлега, — объявил Кит, когда лодка приблизилась к высокому травянистому острову, с ветловым перелеском по косогору и с высокой медно-красной горой посредине. — Здесь сухо и комара меньше.

— Как этот остров называется? — загорелся Генка.

— Колдовской.

— Как? Как? — переспросила Нюся.

— Колдовской или Атаманский... А почему — потом расскажу, когда разобьем лагерь. — И Кит направил лодку к пологому берегу.

— Здесь, — Костя указал на три осокаря, — поляна. И река рядом, для ветра простор, обдувать будет, мошкары меньше.

Расстелили парус и брезент. На них установили три марлевых полога.

— Этот наш, — заявили девочки, выбрав самый маленький, с голубой отделкой.

— А этот наш, — подскочил Генка к самому, большому, — мы с Китом отдаем якоря тут.

— Ну что ж, а этот — нам, — согласились «огненные братья».

Генку с Петькой командировали за сушняком, а Костя с Колькой, вооружившись блеснами, начали рыбалку. Девочки присоединились к рыболовам.

— Смотрите, если оставите без ухи, самих в котел отправим, — пригрозил Генка, с завистью поглядывая на рыбаков, возле Которых бездумно щебетали девчонки.

— Шагай, шагай, слуга огня, — подтрунил над братом Костя, — если мало заготовите дров, значиться вам в ряду великомучеников, сгоревших на костре.

Первым в «рыбодобыче» открыл счет Килька. Он подсек огромного — килограммов на пять! — судака.

— Ур-ра! — разнеслось над рекой, — да здравствует Колькина удача!

— По-ду-ма-ешь, — пошутил Костя, — судака заарканил! Я вам сейчас тигра выужу. Ага, попался! Спиннинг в Костиных руках действительно гнулся и дрожал, будто блесна и впрямь угодила в пастъ тигру.

— Осторож-не-е!.. Осторожнее! — запищали девчата, — сорвется! Уйдет!..

Но Костя и здесь проявил свои недюжинные способности. Рывок — и полуметровая щука отплясывает у ног Тани свой последний в жизни танец.

— Смотри ты, думал, тигр, а тут всего-навсего лишь тигренок, — развел руками Кит. — Обскакал меня Колька по всем статьям, прямо скажем. Однако попробуем отыграться...

В это время Колька выудил великолепно упитанного жереха.

— Вот уже пол-ухи есть, — резюмировал удачливый рыболов. — Еще окуньков не хватает для духовитости и для сласти.

— Пожалуйста, заказ выполнен, — откликнулся Костя, выволакивая из воды взъерошенного окуня-великана.

— Костя, дай я попробую, — попросила Иночкина.

— Пожалуйста, — Костя извинительно поглядел на Таню, потом спросил: — А ты не хотела бы попытать счастья?

— Ага...

— Коль, уступи спиннинг Тане, — попросил Костя, передавая свое орудие лова Иночкиной.

Теперь рыбачки забросили блесны, но... сколько они ни крутили катушки, сколько ни «подсекали» клюющую рыбу, к ухе не прибавилось ни одной малявочки.

Девочки страшно огорчились, но вынуждены были сдаться. Спиннинги снова перешли в мужские ловкие руки. И тотчас же к ногам разобиженных девочек упали лещ и весьма увесистый соменок...

Вернулись дровосеки с охапками сушняка. Запылал костер, над которым Колька соорудил треногу. Достали из лодки артельный котелок. Нюся и Таня начали чистить рыбу.

Вскоре к треску костра присоединилось веселое бульканье кипящей воды. Застучали ложки, забренькали эмалированные миски.

Из-за леса выкатился огромный медный поднос луны.

— Смотрите, смотрите! — закричал Генка, — это же лицо заколдованной царевны. Вон у нее глаза, гон нос! А это рот... Рот скептически улыбается, словно хочет сказать: «И чего вы, мелкота, суетитесь, о чем-то мечтаете, все ваши помыслы по сравнению с вечностью — ничто!»

— Ерунда, — возразил Колька, — луна вовсе не улыбается, а поет... Видите, как широко раскрыт ее рот? А поет она известную вам песню «На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы».

Все рассмеялись.

— Ага, — объявила Иночкина, — из предыдущих высказываний мы выяснили мировоззрение присутствующих мыслителей. Один из них — романтик, другой — юморист-сатирик. Послушаем следующего оратора. Ваша очередь, Костя.

Кит смущенно дернул себя за мочку уха:

— Я воспринимаю действительность такой, какова она есть на самом деле. То, что Гена называет глазами и носом, я воспринимаю, как горы и кратеры. А насчет «пыльных тропинок», пожалуй, можно согласиться...

— Однако, Костя, какой вы, оказывается, прозаичный человек, — сказала Иночкина.

— Уж какой есть, — пожал плечами Кит. Таня незаметно погладила ему руку, что должно было означать: «И вовсе неправда, ты — хороший».

Кит заглянул ей в глаза благодарно и нежно. Интерес к луне иссяк. Замолчали. Слушали крики птиц, скрипы сверчков, невнятный разговор реки.

Ароматы ухи пьянили, у всех от голода начало посасывать под ложечкой, под языком забили фонтанчики слюны.

— Скоро ли ушица поспеет? — первым не выдержал Петька. — Предупреждаю, сейчас я готов стрескать любого, кто подвернется мне под руку.

Колька зачерпнул деревянным половником ароматную янтарную жижу, пригубил и изрек:

— Готова. Налетай!

Застучали ложки, заработали челюсти. Ели дружно, а наслаждением и аппетитом, доселе незнакомыми, особенно горожане.

— Нектар! — определил Генка, когда наелся до отвала. — А рыба... Уму непостижимо, не могу подобрать точного определения... Сладка и нежна...

— Это точно, — поддержала Генку Иночкина.

— Каспийская! Понимать надо! — подмигнул Колька.

Девочки занялись уборкой посуды, и Колька с Костей стали помогать им. Генка при свете костра записал какую-то очередную мудрость в свой клеенчатый кондуит. Петька куда-то исчез.

Костер негромко похрустывал, приплясывая на сухих хворостинах. Генка прищурился. Языки пламени сузились, подобрались, обрели законченные формы. И вот уже перед Генкой не костер, а усыпанная голубыми цветами поляна. На поляне водят хоровод веселые парни и девушки. Они одеты в красные рубахи и кумачовые сарафаны. Плывет задушевная песня. О чем? Генка прислушался. Ага, кажется, вот о чем:

Генка перечитал написанное и остался доволен.

— Молодцы, ребята, — похвалил он.

— Ты о ком? — поинтересовалась Нюська.

— Да о ребятах.

— О каких?

— А о тех, кто водит хоровод. Вон же они... Иночкина приложила маленькую ладошку к Генкиному лбу:

— Бредит. Объелся ухи...

Генка сконфуженно озирается, огненные парни и девушки еще продолжают свой пляс. Но почему-то никто, кроме него, этого не видит. Генке обидно и досадно за друзей. Ведь это же так здорово все, что он перечувствовал сейчас! Ему бы хотелось поделиться с друзьями своим богатством, но... он не сумел выразить той глубины поэзии, которая привиделась ему.

Из темноты вынырнул Петька. Он был чем-то немного испуган и в то же время горд. По-видимому, Петуху посчастливилось совершить какое-то открытие.

— Ну, что у тебя, выкладывай, — усмехнулся Колька, научившийся понимать своего двойника с полуслова. — Не клад ли отыскал? Тут ведь этакое не редкость. Старики сказывают, в наших краях Степан Тимофеевич Разин не один клад захоронил. Вот и на этом острове может статься...

— Не может быть! — подскочил Петька.

— Вот тебе и не может быть! Выкладывай «золотишко» — делить будем! — командовал Колька, играя плутовскими глазами.

— Петенька, подавай свою тайну, — замурлыкала Нюська Иночкина, — я страсть как обожаю всяческие секреты.

— Пещера! — объявил Петька. — Я нашел настоящую пещеру!...

— Что ж, утром обследуем. — Киту по душе горячность его друзей, их романтическая приподнятость, но... это у него уже где-то далеко позади. Жизнь после смерти отца возложила на его плечи тяжелую кладь забот. Он понимал настрой своих друзей, готов был поддерживать их во всех выдумках, но сам гореть их огнем он уже не мог. И Косте стало немного грустно. Но никто не заметил этого. А костер продолжал потрескивать, шаманить, настраивая молодежь на мечтательный лад.

— А что, на этом острове, наверное, немало происходило всяких сверхъестественных событий — произнесла Таня.

— Факт, — подтвердил Колька. — Послушайте, что мне об этом Атаманском острове мой дед рассказывал. — И Колька, как заправский, знающий себе цену рассказчик, сделал нарочитую паузу, а потом, когда раздались понукающие голоса заинтригованных слушателей, неторопливо повел свой рассказ.