Башня была похожа на фрагмент средневековой крепости. Это была массивная конструкция, устремленная в небо подобно межконтинентальной ракете. Могучие стены башни были сложены из больших темных булыжников; вверху они расширялись бутоном, образуя каменный полый цилиндр со множеством узких окошек, напоминающих бойницы. Сверху башня была прикрыта пологой круглой крышей с ребрами-лучами, похожей на японский зонтик.
Будь я богатым человеком, я бы сделал из этой башни экзотический ресторан.
– Она обслуживала институт и уже давно не работает, – сказала Ольга Андреевна. – Впечатляет, правда? Обратите внимание – северная часть башни покрыта мхом. На самый верх можно взобраться по металлическим скобам. Это, конечно, опасно, но наши мальчишки все равно лазают туда…
Учительница рассказывала про водонапорную башню с таким вдохновением, как если бы она была экскурсоводом, а перед нами возвышалась башня Эйфеля. Впрочем, меня больше интересовал мрачный бастион химического института, и я, напрягая глаза, всматривался в темный контур глухого кирпичного забора.
– Если не ошибаюсь, вот там, чуть правее дерева, ворота? – спросил я.
– Что? Ворота? – переспросила Ольга Андреевна. Она не сразу поняла, о каких воротах я говорю, потому как с увлечением рассказывала мне о пожаре, который вспыхнул три года назад на самой макушке башни, и горела она подобно олимпийскому огню.
Я развернулся и подогнал машину едва ли не вплотную к башне. Здесь, в кромешной тьме, «жигуль» вряд ли кто мог увидеть.
– Я предлагаю вам немного прогуляться, – сказал я, опуская ключи зажигания в карман.
– Прогуляться? – Ольга Андреевна капризно скривилась и поежилась. – Бррр! Погода совсем не для прогулки. А у меня к вам встречное предложение: поедемте ко мне на ужин! Я угощу вас запеченным под майонезом свиным рулетом, фаршированными солеными грибами. Признайтесь, вы когда-нибудь ели что-либо подобное?
Мило улыбаясь, она откинулась на спинку сиденья и игриво закинула ногу на ногу.
Ах, дьявол!! Где же она была вчера со своим встречным предложением?! Моя воля предательски дрогнула, а воображение моментально создало идиллическую картину: комната с камином, Ольга Андреевна в коротком зеленом платье и в прозрачных нейлоновых чулках, подчеркивающих красоту ее замечательных ног, столик с тарелками, бокалы с шампанским… Чтобы не дать голове кивнуть, а губам крикнуть «Конечно!», мне пришлось мобилизовать всю свою волю, на какую я вообще был способен.
– Что ж вы молчите? – весело спросила Ольга Андреевна.
Знала бы она, что мой язык свело судорогой! Бабник я, вот в чем моя беда. И она это прекрасно знает… Я потянулся к бардачку, чтобы взять оттуда фонарик. Коленка учительницы мешала мне, но она ее не убрала. Моя ладонь скользнула по теплому нейлону. Ольга Андреевна не шевельнулась.
– Не слышу ответа, господин журналист!
Я открыл крышку бардачка и вынул фонарик.
– Вы можете подождать меня здесь, – сказал я. – Думаю, я недолго…
На воздухе мне стало немного легче. Неодолимая природа! Человек со своим высокоразвитым социальным сознанием в вечном конфликте с ней. А она без устали, каждое мгновение заставляет его жить по законам животного мира.
Я подошел к исписанному забору, посветил на него и сразу выяснил музыкальные пристрастия молодежи Кажмы, затем узнал, кто лох, кто козел, а также кто кого любит и, наконец, принял во внимание, какую футбольную команду здесь считают чемпионом.
Экономя энергию в батарейках, я выключил фонарик, и тотчас темнота схватила меня за руку.
– Я с вами, – услышал я голос Ольги Андреевны. – Мне одной страшно.
Она прижалась ко мне, и я почувствовал, как ее волосы коснулись моей щеки. Мы пошли по дороге вдоль забора. Учительница задевала каблуками камешки, они цокали и шуршали. Я бы предпочел идти в полной тишине.
– Не торопись, – прошептала она. – Я еле успеваю…
Мне показалось или же она в самом деле перешла на «ты»?
Мы приблизились к темному контуру ворот. Я опять включил фонарик. Одна створка была помята, словно на ней испытывали прочность своих лбов бараны. Луч света обежал створку по периметру и вдруг куда-то провалился.
– Там есть проем, – сказал я.
– Не ходи, – прошептала Ольга Андреевна и обхватила мою руку, словно альпинист страховочную веревку.
– Почему?
– Я боюсь…
– Тогда возвращайся к машине.
– Нет, там еще хуже… Пойдем домой. А сюда приедем завтра утром. Я замерзла. Я хочу под горячий душ…
Это был запрещенный прием. Я скрипнул зубами и упрямо пошел к воротам. Химице ничего не оставалось, как последовать за мной. Мы остановились у гнутой створки. Я посветил в проем. Луч света выхватил из темноты небольшой двор, заставленный по окружности бочками, и стоящее углом здание с выбитыми в окнах стеклами.
– Мы здесь не пролезем, – сделала излишне пессимистический вывод Ольга Андреевна. Я не стал говорить ей, что здесь запросто пролезет беременная самка бегемота, и нырнул в проем.
Во дворе химического института было так же уютно и спокойно, как в самом глухом углу городского кладбища в полночь. Я стоял посреди двора и светил по сторонам. Луч перебегал с бочек на какие-то ржавые конструкции, оттуда на мрачные черные окна корпуса, спускался по кирпичной стене к висящей на одной петле двери и терялся где-то в глубине территории.
Шурша плащом, Ольга Андреевна пролезла через проем. Я понимал, что она не испытывала большого восторга от этой ночной прогулки, но я был упрям и делал то, что считал нужным. Когда химица снова повисла на моей руке, я почувствовал, что она дрожит. Бедняжка! Она страдала, и неизвестно, ради чего! Я нащупал в темноте ее пальцы. Они были ледяные.
– Когда же ты угомонишься? – прошептала она.
Я не стал отвечать. Ольга Андреевна думала о своем и потому не могла меня понять. Я же доверял своей интуиции, которая внятно говорила мне, что Белоносов, приехавший вчера вечером на такси и сошедший около водонапорной башни, прячется где-то здесь.
– Постарайся идти тихо, – шепнул я учительнице и повел ее к корпусу, дверь которого висела на одной петле.
Мы приблизились к крыльцу. Я заметил, что свет фонарика становится все более слабым – старые батарейки стремительно садились. Чтобы не остаться вообще без света, пришлось выключить фонарик и некоторое время стоять в полной темноте в ожидании, когда глаза привыкнут и станут хоть что-то распознавать.
– Один ученик рассказывал, – прошептала Ольга Андреевна, коснувшись губами моего уха, – что видел здесь худого поросенка, обросшего серой шерстью и с длинным голым хвостом.
Я повернул в ее сторону лицо. Не знаю, где находился источник света или же туман светился сам собой, но я смог различить во мраке контур ее лица и слабый отблеск широко раскрытых глаз.
– Наверное, он его поймал и съел? – шепотом спросил я.
– Кого?
– Худого поросенка?
– Это был не поросенок, – после недолгой паузы ответила учительница. – Это была крыса-мутант. Здесь их тьма-тьмущая. Они жрут синтетические гормоны…
Этими сказками пусть она пугает Рябцева, чтобы не ходил сюда и не рисковал своей потенцией, подумал я и, пригнув голову, пролез под накренившейся дверью. Под моими ногами хрустнуло стекло. Я вытянул руку и стал водить ею из стороны в сторону, чтобы сослепу не припечататься лбом к стене или к лестничным перилам, и тотчас шлепнул по влажной резиновой поверхности. Это оказался плащ Ольги Андреевны.
Учительница жалобно пискнула от страха. Пришлось включить фонарик. Ольга Андреевна смотрела на меня так, словно я нажрался синтетических гормонов.
– За что ты меня мучаешь? – прошептала она, крепко, до боли, вцепившись в мою руку.
Мы стали медленно подниматься по лестнице. Я чувствовал, как в руке учительницы пульсирует кровь. Ударов сто двадцать в минуту, не меньше! Шероховатые, с колкими заусенцами перила кусали мою ладонь. Нога становилась на мелкие камешки, они тотчас крошились под тяжестью моего тела, словно мел. Я улавливал запах нежилого, отсыревшего помещения. Хмельной аромат шампуня, который источали волосы моей перепуганной насмерть спутницы, был единственным признаком существования рядом со мной жизни, и это придавало мне уверенности в том, что я нахожусь на планете Земля, относительно недалеко от Побережья, которое в сезон становится настоящим раем, и люди тратят большие деньги, чтобы туда приехать.
Мы поднялись на второй этаж, и я стал взбираться дальше. Ольга Андреевна окончательно перестала понимать, чего я добиваюсь, и совсем онемела от страха. Возможно, она уже была согласна ухаживать за дочерью Белоносова всю свою оставшуюся жизнь, лишь бы выбраться из этого жуткого места живой.
Но вот и третий этаж. Мои глаза уже настолько привыкли к темноте, что я мог различить бледные контуры оконных проемов. Я потянул учительницу в какую-то комнату, где, словно скульптуры, возвышались высокие цилиндрические предметы. Не исключено, что это были емкости для какой-нибудь жидкости. В оконном проеме уцелела часть стеклянных изоляторов. Они торчали по окружности, словно зубы акулы, разинувшей пасть.
Я подошел к окну, ориентируясь по идущему от него холодному воздуху, оперся руками о битый стеклянный край и выглянул наружу. Может, институт находился намного ниже самого поселка, или же туман стал рассеиваться, во всяком случае, с этой высоты я достаточно хорошо увидел всю территорию научного городка, обнесенную забором. К счастью, на ней почти не было деревьев, и ничто не мешало увидеть здание самого большого корпуса, расположенного в центре, и какое-то подобие пруда рядом с ним, и маленькие домики по всему периметру, похожие на трансформаторные будки, и большой холм явно искусственного происхождения, обнесенный сеткой, и большие, как на нефтезаводе, емкости, и тонкий шпиль антенны на вялых растяжках…
Но что это?! Я таращил глаза изо всех сил! Неужели это то, что я хотел увидеть? Справа от главного корпуса, на другой стороне пруда, возвышалась узкая двухэтажная постройка с металлической коленчатой лестницей, которая, словно плющ, вилась по стене. Домик был совсем ветхий, и на его крыше, кажется, росла хилая березка. Но, конечно же, не она привлекла мое внимание, а тусклый, мерцающий, едва различимый свет, идущий из узкого, как амбразура, окна – неопровержимое доказательство присутствия в маленьком домике человека.
Я притянул к себе Ольгу Андреевну, взял ее за плечи, подвел к проему и вытянул руку вперед, показывая на источник света. Учительница не сразу заметила его, настолько он был слаб.
– Надеюсь, ты понимаешь, – шепнул я дрожащим от волнения голосом, – что институт давно обесточен и это явно не электрический свет…
Она хотела мне что-то ответить, как вдруг я отчетливо услышал шаги. Я успел зажать Ольге Андреевне рот ладонью, и она не проронила ни звука. Прижав ее к себе, я застыл. Шаги были осторожные, крадущиеся. Я не мог понять, откуда они идут. Ладонь учительницы, которую я крепко сжимал в своей руке, стала влажной и холодной. Лишь бы она не потеряла сознание, потому что тогда мне придется держать ее на руках! А мои руки должны быть свободны, чтобы в случае необходимости вцепиться в горло человеку, который бродит где-то рядом, повалить его на пол, а затем осветить его лицо.
Шаги на мгновение затихли, затем раздался гулкий звук, словно по барабану ударили кулаком, и снова шаги. Не знаю, кто это, но готов биться об заклад, что это существо передвигалось на двух ногах, а не на четырех. Значит, версию о крысе-мутанте можно сразу отбросить.
Ольга Андреевна слабела в моих объятиях. Представляю, какое интересное у нее сейчас было выражение лица! Такое же, наверное, бывает у селедки, когда она скользит по пищеводу акулы в сторону желудка. Впрочем, и я тоже сейчас мало напоминал того Вацуру, которого привык видеть в зеркале во время бритья. Полагаю, рот мой был приоткрыт, глаза округлились, как у испуганного суслика, уши стали огромными, дрожащими от напряженной работы, и нос двигался в такт дыханию – туда-сюда, туда-сюда…
Ого, да тут не только шаги, тут еще и свет! В безликом мраке медленно проступал пустой дверной проем, и он быстро заполнялся подвижным желтоватым светом; и уже бесформенные длинные тени поползли по потолку над нашими головами; и можно было рассмотреть во всех деталях лестничную площадку; и осветилось лицо учительницы, искаженное страхом. Кто-то с фонариком приближался к лестничной площадке, на которой мы стояли всего несколько минут назад. Кто-то… Конечно же, это Белоносов! На ловца и зверь и бежит! Какая удача!
Бессмысленно было дергаться, убегать под прикрытие емкостей и пытаться спрятаться. Любое наше движение вызвало бы звук, который нельзя будет не услышать в полной тишине. Я уже настроился на то, что луч света сейчас упадет на нас. Лишь бы у Белоносова не разорвалось сердце от неожиданности! Эмоциональный удар, какой он испытает, увидев нас, будет ужасен…
Я услышал, как хрустнула щебенка. Затем снова этот странный барабанный звук. Вот по перилам пробежало световое пятно, скользнуло вниз, на ступени. Свет ушел вниз, опережая того, кто нес фонарик, и дверной проем стал меркнуть и растворяться в темноте. Я успел увидеть лишь неясный контур человека в темной куртке, который нес что-то вроде канистры.
Ольга Андреевна так сильно сдавила мою руку, что ее крепкие ногти вонзились в мою ладонь подобно капкану. Находились бы мы в другом месте, я бы обязательно взвыл. Человек стал спускаться по лестнице. На фоне едва освещенной стены на мгновение появился силуэт его головы в профиль. Дерзко вздернутый нос, пухлые губы, волна волос, опускающихся на воротник куртки… Мать честная! Да это же Рябцев!
Я в изумлении посмотрел на учительницу, но комната, где мы стояли, уже опять погрузилась во мрак. Ничего не понимаю! Что делает лучший ученик школы в заброшенном институте, да еще в такое время? Наверняка он только что встречался с Белоносовым! Надо немедленно допросить ревнивца по полной программе! Немедленно и напористо, не давая ему прийти в себя и начать контролировать свои ответы! Неожиданность, страх и шок заставят Рябцева выдать правду с той же легкостью, с какой принуждают малыша напрудить в штанишки.
Я рванул было вперед, но Ольга Андреевна буквально повисла у меня на шее.
– Пожалуйста, – дрожащим шепотом взмолилась она. – Не надо! Я боюсь… Пусть он уйдет…
– Это же Рябцев! – громко шепнул я ей прямо в ухо.
– Что?! Ты с ума сошел! Это не он! Ты ошибся! Это какой-то горбатый старик!
– Да он такой же горбатый, как и я! Он просто нес что-то тяжелое!
– Нет! Нет! Ты ошибаешься! Не иди туда! Умоляю! Он тебя убьет!
Я понял, что Ольга Андреевна настолько парализована страхом, что скорее придушит меня своими нежными пальчиками, чем позволит мне побежать по лестнице вниз.
Но я не мог ошибиться! Я совершенно отчетливо рассмотрел тень этого человека, его нос, губы, прическу…
Добыча уходила. Мгновение назад я чувствовал ее трепет в моих руках и сердце наполнялось восторгом охотника. Но я упускал такой редкий, удачный шанс! Ольга Андреевна все еще висела на моей шее и притворялась якорем. Надо было избавиться от него, от сладкого шепота, от головокружительного аромата ее волос и догнать Рябцева!
С силой, какую еще никогда не применял к женщине, я разжал руки учительницы и кинулся на лестничную площадку.
– Боже мой! Кирилл! Ты меня бросаешь?! – в ужасе воскликнула Ольга Андреевна.
Я уже схватился за перила и глянул вниз. Между лестничными пролетами едва пробивались слабые отблески. Сейчас Рябцев выйдет во двор, и тогда я его потеряю. Нельзя медлить!
От моего фонарика уже не было никакого толку, лампочка едва заметно тлела, освещая только саму себя, и я отшвырнул его в сторону. Придется бежать в темноте. Я ринулся вниз и тотчас услышал крик учительницы. Пришлось остановиться. Проклятье! И зачем я брал ее с собой!
– Что случилось? – спросил я в темноту.
Ольга Андреевна ничего не ответила, лишь простонала. Я поднялся на лестничную площадку.
– Ты где?
– Где, где… – раздался ее сердитый голос совсем рядом.
Я опустился на корточки и нащупал в темноте ее руки.
– Я упала и, кажется, разбила колено, – сказала она, потянула мою руку к себе и опустила ее на свою ногу. – Вот здесь… Выше… Чувствуешь?.. Ай!
Мои пальцы коснулись ее колена. Оно было горячим и влажным. Кажется, чулок на этом месте порвался.
– Кровь, – сказал я. – Ты можешь идти?
– Постараюсь, – ответила Ольга Андреевна сквозь зубы и, опершись о мое плечо, встала.
Ситуация была ясной, как в солнечный зимний полдень. Ольга Андреевна упала нарочно. Она хотела остановить меня любой ценой. Зачем? Либо она боялась, что Рябцев убьет меня, либо – что я узнаю тайну Рябцева. Скорее, причина ее самопожертвования была и в том, и в этом.
Прихрамывая, Ольга Андреевна ковыляла со мной рядом. Мы двигались со скоростью траурной процессии. На ступеньках она совсем расклеилась, поломала каблук, и мне пришлось взять ее на руки. В это время я должен был получать удовольствие, какое получает всякий нормальный мужчина, совершая сильный и благородный поступок во имя женщины. Но красивая учительница на моих руках все же оказалась слабым утешением. Мое настроение было отравлено досадной ошибкой. Зря я, раскрыв рот, следил за движущейся по площадке тенью! Надо было ломануться танком на свет фонарика, не думая о том, кто его держит – Белоносов, Рябцев или крыса-мутант. Эх, все мы мудры задним умом!
Я красиво, как в сказке, вынес мою красавицу из руин, но Рябцева и след простыл. Ольга Андреевна обвила мою шею руками и, казалось, задремала. Я испытывал странное чувство. На моих руках лежала молодая женщина; она была настолько легкой, что я мог без напряжения удержать ее на вытянутых руках, мог поднять над головой, мог унести за несколько километров от института. Словом, создавалось впечатление, что она полностью находится в моей власти. Но это была лишь иллюзия. Я властвовал только над ее нежным и слабым телом. А ее тайные мысли были надежно спрятаны от меня; учительница отгородила их таким мощным бастионом, что я уже устал расшибать о него свой лоб.