Клевета на Сталина. Факты против лжи о Вожде - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Игорь Пыхалов (Глава 13 Читая Солженицына) #14

Глава 13 Читая Солженицына

Опровергать Солженицына — занятие нудное и неблагодарное. Приди кому в голову детально разобрать каждую солженицынскую ложь — получится фолиант, не уступающий по толщине пресловутому «Архипелагу». Поэтому здесь я ограничусь лишь разбором отдельных высказываний нобелевского лауреата.

Десятки миллионов уничтоженных коммунистическим режимом

Во времена самиздата и кухонных интеллигентских бесед эти солженицынские байки проходили «на ура». Во времена горбачёвщины тем более — когда во всех газетах, по всем телеканалам несутся мутные потоки разоблачений, «тут не усумнишься».

Сейчас, когда истинные масштабы репрессий давно известны и опубликованы, фантастические многомиллионные цифры могут свидетельствовать лишь об одном — о лживости и недобросовестности их автора. Неудивительно, что сегодня многие защитники новоявленного «классика русской литературы» пытаются доказывать, будто он ничего подобного вообще не говорил.

Однако, выражаясь словами противника Остапа Бендера, у нас все ходы записаны:

«И во сколько же обошлось нам это «сравнительно лёгкое» внутреннее подавление от начала октябрьской революции? По подсчётам эмигрировавшего профессора статистики И. А. Курганова; от 1917 до 1959 года без военных потерь, только от террористического уничтожения, подавлений, голода, повышенной смертности в лагерях и включая дефицит от пониженной рождаемостионо обошлось нам в… 66,7миллионов человек (без этого дефицита — 55 миллионов)».[297]

Пресс-конференция в Париже, 10 апреля 1975 года:

«— Вы называете 50–60 миллионов погибших русских, это — только в лагерях, или включая военные потери?

— Более 60 миллионов погибших — это только внутренние потери СССР. Нет, не войну имею в виду, внутренние потери».[298]

Выступление по испанскому телевидению (Мадрид, 20 марта 1976):

«Но профессор Курганов косвенным путём подсчитал, что с 1917 года по 1959 только от внутренней войны советского режима против своего народа, то есть от уничтожения его голодом, коллективизацией, ссылкой крестьян на уничтожение, тюрьмами, лагерями, простыми расстрелами — только от этого у нас погибло, вместе с нашей гражданской войной, 66 миллионов человек».[299]

Радиоинтервью компании ВВС. Кавендиш, февраль 1979:

«Он [имеется в виду эмигрантский профессор и журналист Янов. — И. П.] даже не ставит коммунистическому режиму в упрёк уничтожение 60 миллионов человек».[300]

В конце октября 2010 года в «Российской газете» прошла презентация сокращённого издания «Архипелага ГУЛАГ», выпущенного издательством «Просвещение». Среди потока дифирамбов вдове Солженицына был задан нелицеприятный вопрос:

«РГ: Главный вопрос историков: фактическая правда в цифрах серьёзно отличается от той, которая есть в «Архипелаге». Если в книге счёт идёт на 60 миллионов погибших, то исторические данные в 10 раз меньше…»[301]

Вообще-то исторические данные завышены Солженицыным даже не в 10 раз, а ещё сильней. Возразить здесь, после открытия советских архивов, просто нечего.

И вот Наталья Дмитриевна начинает судорожно изворачиваться:

«Солженицына: Чисто пропагандистская уловка, когда Солженицыну предъявляют эту претензию в преувеличении. Александр Исаевич никогда не говорил, что в ГУЛАГе погибло 60 миллионов».[302]

И в самом деле «чисто пропагандистская уловка», только со стороны Натальи Дмитриевны — исказить тезис оппонента с тем, чтобы легче было его «опровергнуть». Задавший вопрос вовсе не утверждает, будто Солженицын говорил о 60 миллионах погибших в ГУЛАГе. Он обвиняет Александра Исаича в том, что тот говорил о 60 миллионах, уничтоженных большевиками вообще. И правильно обвиняет — как мы только что убедились, Солженицын действительно это говорил.

«Он приводил эту цифру профессора статистики Курганова, говоря о наших потерях от уничтожений и подавлений крестьянских восстаний ранних 20-х годов, от раскулачивания, от повышенной смертности в лагерях и включая дефицит рождаемости, как следствие всего перечисленного».[303]

Действительно, в тексте «Архипелага» Солженицын ссылается на Курганова и упоминает о включении в эту цифру нерождённых младенцев. Однако в интервью западным СМИ он уже говорит об «уничтожении 60 миллионов человек», не упоминая дефицит рождений. То есть, все эти миллионы — умученные коммунистами.

«Вы можете заглянуть в семитомный капитальный сборник документов «История сталинского ГУЛАГ а», изданный Государственным архивом Российской Федерации. Увидите, что цифры вполне совпадают с теми, которые приведены в «Архипелаге»: там сказано, что, по официальным данным, в 1930–1952 годах через лагеря, колонии и тюрьмы прошло 20 миллионов человек плюс 6 миллионов спецпоселенцев («кулаки», выселенные народы и т. п.). Так что подобный спор — просто подставной, он не по существу».[304]

А вот и ещё одно шулерство. Солженицын говорил о 60 миллионах уничтоженных советской властью, его вдова — о 20 миллионах прошедших через лагеря, колонии и тюрьмы + 6 миллионах высланных и при этом имеет наглость заявлять, что «цифры вполне совпадают». Да и приведённые ею цифры тоже завышены раза в полтора.

Кстати, по мнению Солженицына, через ГУЛАГ прошло как минимум 40 миллионов человек:

«Вот и соглашались миллионы стать стукачами. Ведь если пересидело на Архипелаге за 35 лет (до 1953), считая с умершими, миллионов сорок (это скромный подсчёт, это — лишь трёх- или четырёхкратное население ГУЛАГа, а ведь в войну запросто вымирало по проценту в день), то хотя бы по каждому третьему, пусть пятому делу есть же чей-то донос, и кто-то свидетельствовал».[305]

Точно так же многократно завышено Солженицыным и количество арестованных, количество раскулаченных, количество сидевших в сталинских лагерях.

«Аресты различаются по степени требуемой неожиданности, по степени ожидаемого сопротивления (но в десятках миллионов случаев сопротивления никакого не ожидалось, как и не было его]».[306]

«До него был поток 29-30-го годов, с добрую Обь, протолкнувший в тундру и тайгу миллионов пятнадцать мужиков (а как бы и не поболе)».

«Одна из истин, в которой убеждает тебя тюрьма, — та, что мир тесен, просто очень уж тесен. Правда, Архипелаг ГУЛАГ, раскинутый на всё то же пространство, что и Союз Советов, по числу жителей гораздо меньше его. Сколько их именно в Архипелаге — добраться нам невозможно.

Можно допустить, что одновременно в лагерях не находилось больше двенадцати миллионов (одни уходили в землю, Машина приволакивала новых). И не больше половины из них было политических».[307]

«Все архипелаги — как архипелаги: плещется вокруг синий океан, растут кокосовые пальмы, и администрация островов не несёт расхода на одежду туземцев — ходят они босиком и почти голые. А наш проклятый Архипелаг и представить нельзя под жарким солнцем: вечно покрыт он снегом, вечно дуют вьюги над ним. И всю эту десяти-пятнадцати миллионную прорву арестантов надо ещё и одеть и обуть».[308]

«Да не одни ж социалисты были теперь политические. Только сплеснутые ушатами в пятнадцатимиллионный уголовный океан, они невидимы и неслышимы были нам».[309]

«Когда началась советско-германская война — через 10 лет после душегубской коллективизации, через 8 лет после великого украинского мора (шесть миллионов мёртвых и даже не замечены соседнею Европой), через 4 года после бесовского разгула НКВД, через год после кандальных законов о производстве, и всё это — при 15-миллионных лагерях в стране и при ясной памяти ещё всего пожилого населения о дореволюционной жизни…».[310]

Как мы видим, через весь текст «Архипелага» назойливым рефреном проходит цифра в 15 миллионов одновременно сидевших узников ГУЛАГа (впрочем, иногда Солженицын называет чуть более низкие цифры — 10 или 12 млн). На самом деле, как свидетельствуют архивные данные, за всё время правления Сталина количество заключённых, одновременно находившихся в местах лишения свободы, никогда не превышало 2 миллионов 760 тысяч человек.[311]

Количество сосланных кулаков по 1931 год включительно составляет не «15 миллионов мужиков», а 1,8 миллиона (включая членов семей).[312]

Кстати, в одном месте нобелевский лауреат сам себя высек:

«В тюрьмах вообще склонны преувеличивать число заключённых, и когда на самом деле сидело всего лишь двенадцать-пятнадцать миллионов человек, зэки были уверены, что их — двадцать и даже тридцать миллионов. Зэки были уверены, что на воле почти не осталось мужчин, кроме власти и МВД».[313]

Действительно, сидящие в тюрьмах склонны преувеличивать число заключённых, и Солженицын тому живой пример.

Украина и «Голодомор»

Незадолго до смерти Солженицын опубликовал в газете «Известия» небольшую заметку следующего содержания:

«Ещё с 1917 года нам, советским жителям, какие только бесстыдные, хоть и бессмысленные, лжи не досталось услышать и покорно проглотить. И что Всероссийское Учредительное Собрание было не демократической попыткой, но контрреволюционным замыслом (а потому и разогнано). Или что Октябрьский Переворот не был (блистательный манёвр Троцкого!) никаким даже восстанием — а обороной от агрессивного Временного (из интеллигентнейших кадетов) правительства.

Но те чудовищные искажения исторических событий — ни тогда, ни после не доходили до жителей западных стран — и у них не было повода накоплять защитный иммунитет от неохватной дерзости и объёмов такой лжи.

А Великий Голод 1921 года, от Урала, через Волгу и в глубь Европейской России, потрясший тогда нашу страну!

Он скосил миллионы людей, только слово «голодомор» ещё не употреблялось. Коммунистический верхушке казалось достаточно списать тот Голод на природную засуху, а жестокое ограбление крестьянского народа хлебозаготовками и вовсе не вспоминать.

И в 1932-33 годах, при подобном же Великом Голоде на Украине и Кубани, компартийная верхушка (где заседало немало и украинцев) обошлась таким же молчанием и сокрытием. И никто же не догадался надоумить яростных активистов ВКП(б) и Комсомола, что это идёт плановое уничтожение именно украинцев. Такой провокаторский вскрик о «геноциде» стал зарождаться десятилетиями спустя — сперва потаённо, в затхлых шовинистических умах, злобно настроенных против «москалей», — а вот теперь взнёсся и в государственные круги нынешней Украины, стало быть, перехлестнувшие и лихие заверты большевицкого Агитпропа?? «К парламентам всего мира!» — Да для западных ушей такая лютая подтравка пройдёт легче всего. Они в нашу историю никогда и не вникали, им — подай готовую басню, хоть и обезумелую».[314]

Кто же конкретно поднял «провокаторский вскрик о «геноциде»»? Кто эти злобно настроенные против москалей «затхлые шовинистические умы»? Оказывается, сам Александр Исаич:

Фраза насчёт «великого украинского мора» отнюдь не случайна. Далее у Солженицына идёт большой кусок текста, специально посвящённый «украинскому вопросу».

Поскольку при переиздании «Архипелага» для массовой советской аудитории в него вносились смысловые правки (причём весьма показательные), привожу этот фрагмент сразу по двум изданиям, 1 975 и 1989 годов. То, что было в парижском издании 1975 года и вычеркнуто в московском издании 1989-го — зачёркнуто, то, что вписано в издание 1989 года — выделено жирным шрифтом:

«Особенно прилегают к моей душе эстонцы и литовцы. Хотя я сижу с ними на равных правах, мне так стыдно перед ними, будто посадил их я. Неиспорченные, работящие, верные слову, недерзкие, — за что и они втянуты на перемол под те же проклятые лопасти? Никого не трогали, жили тихо, устроенно и нравственнее нас — и вот виноваты в том, что живут у нас под локтем и отгораживают от нас море.

«Стыдно быть русским!» — воскликнул Герцен, когда мы душили Польшу. Вдвое стыднее быть советским перед этими незабиячливыми беззащитными народами.

К латышам у меня отношение сложнее. Тут — рок какой-то. Ведь они это сами сеяли.

А украинцы? Мы давно не говорим — «украинские националисты», мы говорим только «бандеровцы», и это слово стало у нас настолько ругательным, что никто и не думает разбираться в сути. (Ещё говорим — «бандиты» по тому усвоенному нами правилу, что все в мире, кто убивает за нас — «партизаны», а все, кто убивает нас — «бандиты», начиная с тамбовских крестьян 1921 года).

А суть та, что хотя когда-то, в Киевский период, мы составляли единый народ, но с тех пор его разорвало, и веками шли врозь и вкось наши жизни, привычки, языки. Так называемое «воссоединение» было очень трудной, хотя может быть и искренней чьей-то попыткой вернуться к прежнему братству. Но плохо потратили мы три века с тех пор. Не было в России таких деятелей, кто б задумался, как свести дородна украинцев и русских, как сгладить рубец между ними. (А если б не было рубца, так не стали бы весной 1917 года образовываться украинские комитеты и Рада потом. Впрочем, в февральскую революцию они только федерации требовали, никто и не думал отъединяться, этот жестокий раскол лёг от коммунистических лет).

Большевики до прихода к власти приняли вопрос без затруднений. В «Правде» 7 июня 1917 года Ленин писал: «мы рассматриваем Украину и другие невеликорусские области как аннексированные русским царём и капиталистами», что большевики считают Украину «захватом русских царей и капиталистов». Он написал это, когда уже существовала Центральная Рада. А 2 ноября 1917 была принята «Декларация прав народов России» — ведь не в шутку же? ведь не в обман заявили, что имеют право народы России на самоопределение вплоть до отделения? Полугодом позже советское правительство просило кайзеровскую Германию посодействовать Советской России в заключении мира и определении точных границ с Украиной, — и 14 июня 1918 Ленин подписал такой мир с гетманом Скоропадским. Тем самым он показал, что вполне примирился с отделением Украины от России — даже если Украина будет при этом монархической!

Но странно. Едва только пали немцы перед Антантой (что не могло иметь влияния на принципы нашего отношения к Украине!), за ними пал и гетман, а наших силёнок оказалось побольше, чем у Петлюры (вот ещё ругательство: «пет» люровцы». А это были украинские горожане и крестьяне, которые хотели устроиться жить без нас), — мы большевики сейчас же перешли признанную тми ими границу и навязали единокровным братьям свою власть. Правда, ещё 15–20 лет потом мы усиленно и даже с нажимом играли на украинской мове и внушали братьям, что они совершенно независимы и могут от нас отделиться, когда угодно. Но как только они захотели это сделать в конце войны, мы объявили их их объявили «бандеровцами», стали ловить, пытать, казнить и отправлять в лагеря. (А «бандеровцы», как и «петлюровцы»», это всё те же украинцы, которые не хотят чужой власти. Узнав, что Гитлер не несёт им обещанной свободы, они и против Гитлера воевали всю войну, но мы об этом молчим, это так же невыгодно нам, как Варшавское восстание 1944 года).

Почему нас так раздражает украинский национализм, желание наших братьев говорить и детей воспитывать, и вывески писать на своей мове? Даже Михаил Булгаков (в «Белой гвардии») поддался здесь неверному чувству. Раз уж мы не слились до конца, раз уж мы разные в чём-то (довольно того, что это ощущают они, меньшие) — очень горько! но раз уж это так? раз упущено время и больше всего упущено в 30-е и 40-е годы, обострено-то больше всего не при царе, а после царя! при коммунистах! — почему нас так раздражает их желание отделиться? Нам жалко одесских пляжей? черкасских фруктов?

Мне больно писать об этом: украинское и русское соединяются у меня и в крови, и в сердце и в мыслях. Но большой опыт дружественного общения с украинцами в лагерях открыл мне, как у них наболело. Нашему поколению не избежать заплатить за ошибки старших.

Топнуть ногой и крикнуть «моё!» — самый простой путь. Неизмеримо трудней произнести: «кто хочет жить — живите!» Нельзя и в конце XX века жить в том воображаемом мире, в котором голову сломил наш последний недалёкий император. Как ни удивительно, но не сбылись предсказания Передового Учения, что национализм увядает. В век атома и кибернетики он почему-то расцвёл. И подходит время нам, нравится или не нравится, — платить по всем векселям о самоопределении, о независимости — самим платить, а не ждать, что будут нас жечь на кострах, в реках топить и обезглавливать. Великая ли мы нация, мы должны доказать не огромностью территории, не числом подопечных народов, — но величием поступков. И глубиною вспашки того, что нам останется за вычетом земель, которые жить с нами не захотят.

С Украиной будет чрезвычайно больно. Но надо знать их общий накал сейчас. Раз не уладилось за века — значит, выпало проявить благоразумие нам. Мы обязаны отдать решение им самим — федералистам или сепаратистам, кто из у них кого убедит. Не уступить — безумие и жестокость. И чем мягче, чем терпимее, чем разъяснительнее мы будем сейчас, тем больше надежды восстановить единство в будущем.

Пусть поживут, попробуют. Они быстро ощутят, что не все проблемы решаются отделением».[316]

Как мы видим, целью этих правок является адаптация текста к новой читательской аудитории. Парижское издание было во многом ориентировано на эмигрантов, в том числе и на многочисленную украинскую диаспору. Поэтому согласно первоначальному тексту, в утеснениях украинцев однозначно виноваты русские.

В советском издании акцент несколько смещён: виноваты коммунисты (ну и русские тоже). При этом иногда получаются забавные пассажи: «большевики сейчас же перешли признанную ими границу и навязали единокровным братьям свою власть». Т. е. большевики и украинцы — единокровные братья.

Также убрана фраза в защиту петлюровцев: «вот ещё ругательство: «петлюровцы». А это были украинские горожане и крестьяне, которые хотели устроиться жить без нас». Оно и понятно: в СССР 1989 года сторонников Петлюры точно нет, а вот среди украинской эмиграции 1974 года таковые оставались.

Что касается «незабиячливых беззащитных народов» в лице прибалтийских эсэсовцев и «лесных братьев», то они заслуживают отдельного разговора.

Подельники

«Однако для читателя, индивидуальное становление которого пришлось уже на другую эпоху, существуют вещи, оказывающиеся выше его разумения.

Одна из них — безусловное нравственное и интеллектуальное превосходство узников Архипелага над надсмотрщиками и тюремщиками. Его населяли лучшие — самые талантливые, самые думающие, не сумевшие или не успевшие усредниться, или же в принципе неспособные к усреднению».[317]

Прервём восторженный панегирик, и посмотрим, кто же сидел вместе с Солженицыным. На первых же страницах нам встречаются вот такие персонажи:

«Однако сокамерники мои — танкисты в чёрных мягких шлемах, не скрывали. Это были три честных, три немудрящих солдатских сердца — род людей, к которым я привязался за годы войны, будучи сам и сложнее и хуже. Все трое они были офицерами. Погоны их тоже были сорваны с озлоблением, кое-где торчало и нитяное мясо. На замызганных гимнастёрках светлые пятна были следы свинченных орденов, тёмные и красные рубцы на лицах и руках — память ранений и ожогов. Их дивизион на беду пришёл ремонтироваться сюда, в ту же деревню, где стояла контрразведка СМЕРШ 48-й Армии. Отволгнув от боя, который был позавчера, они вчера выпили и на задворках деревни вломились в баню, куда, как они заметили, пошли мыться две забористые девки. От их плохопослушных пьяных ног девушки успели, полуодевшись, ускакать. Но оказалась одна из них не чья-нибудь, а — начальника контрразведки Армии.

Да! Три недели уже война шла в Германии, и все мы хорошо знали: окажись девушки немки — их можно было изнасиловать, следом расстрелять, и это было бы почти боевое отличие; окажись они польки или наши угнанные русачки — их можно было бы во всяком случае гонять голыми по огороду и хлопать по ляжкам — забавная шутка, не больше. Но поскольку эта была «походно-полевая жена» начальника контрразведки — с трёх боевых офицеров какой-то тыловой сержант сейчас же злобно сорвал погоны, утверждённые им приказом по фронту, снял ордена, выданные Президиумом Верховного Совета — и теперь этих вояк, прошедших всю войну и смявших, может быть, не одну линию вражеских траншей, ждал суд военного трибунала, который без их танка ещё б и не добрался до этой деревни».[318]

Переведём описание случившегося с завывательно-диссидентского на русский язык. Трое подонков в военной форме попытались совершить особо тяжкое преступное деяние — групповое изнасилование. И тот факт, что конкретно этим подонкам не удалось закончить своё преступление по не зависящим от них причинам, роли не играет — за «покушение» положено отвечать так же, как и за совершённое деяние.

Но для автора эта троица — не убийцы и не насильники. Нет, это — Герои, «невинные жертвы незаконных репрессий», страдающие всего лишь за то, что вздумали изнасиловать «не ту» девушку.

Закончу эту главу следующей солженицынской цитатой:

«Никогда не забуду ту боль за Америку (так все называют у нас Соединённые Штаты), то недоумение и разочарование, которое пережили мы, множество бывших солдат Второй мировой войны и бывших советских зэков, при убийстве президента Кеннеди, хуже — при неспособности или нежелании американских судебных органов открыть преступников и объяснить преступление. Такое у нас было ощущение, что сильной, щедрой, великодушной Америке, столь бескрайне пристрастной к свободе, — шлёпнули грязью в лицо, и так осталось».[319]

Воистину, «такую песню мог бы сочинить о своём хозяине пёс, если бы научился пользоваться человеческим языком».