Клиническая ординаДура

Глава третья. Первое дежурство юного д’Артаньяна

– Главное – не раскладывать диван. Если разложите, дежурство будет бешеным, присесть на минутку не сможете, не то, чтобы прилечь, – предупредила доктор Феткулина.

В каждом отделении есть свои суеверия, касавшиеся дежурств. В отделении Сашиного отца в день своего дежурства врачу нельзя было поливать цветы в ординаторской. Казалось – ну какая тут может быть связь? А вот же. Запрет на раскладку дивана еще можно было объяснить – не наглей, не надейся на максимально комфортные условия отдыха во время дежурства, а то провидение накажет тебя за наглость.

Ситуация с дежурствами в больнице складывалась непростая, поэтому кардиологи и терапевты дежурили по одному на оба отделения, да еще и бегали на срочные консультации в хирургический корпус.

– Консультации – это самое поганое, – сказала Феткулина. – Съедают кучу времени. В основном вызывают в приемное к тем, кого привезла «скорая». Пока добежишь, пока разберешься, в чем дело… Короче говоря – ужас!

– Интересное дело! – удивился Саша. – У нас в Туле тоже не хватает дежурантов и считается, что во всем виновата Москва. Здесь больше платят и потому врачи ездят дежурить сюда. А оказывается и в Москве не особо есть, кому дежурить.

Феткулина посмотрела на него, как на идиота, не понимающего очевидных вещей.

– Все главные врачи экономят на дежурантах, – объяснила она. – Денег же лишних не дают, и ставок тоже. Возьми, к примеру, невропатолога Альбину Альбертовну, которая планово консультирует в нашем корпусе. Она сидит на дежурантской ставке, потому что отдельного консультанта нам не полагается – вызывайте из отделения. Но консультаций невропатолога назначается очень много, врачи из отделения не справятся с таким объемом, вот и приходится выкручиваться. Ты в хирургию не мчись сразу, сначала спроси, что да как, какой повод, а то ведь они могут на ОНМК[9] терапевта вызвать, ведь у них все, что не хирургическое, то терапевтическое.

Доцент Карманова сказала прямо противоположное.

– Не вздумайте устраивать базар по телефону, выясняя зачем и почему вас вызвали! – важность сказанного подчеркивал поднятый кверху указательный палец правой руки. – Раз вызвали, то идите и смотрите. И как можно скорее, ведь на дежурстве все консультации срочные.

– У меня в голове не укладывается, как можно оставлять отделение неотложной кардиологии без врача, – признался Саша. – Одно дело – быстро прибежать сюда из терапии и совсем другое – уходить в хирургический корпус.

Отделение неотложной кардиологии находилось на втором этаже, а отделение терапии – на третьем. До хирургического корпуса было пять минут спокойного хода или три минуты рысью. Это от дверей до дверей, а ведь еще и по корпусу сколько-то нужно идти. Короче говоря, даже если очень поспешить, то в своем отделении окажешься не раньше, чем через пять минут. А ведь в эти пять минут многое может случиться.

– Ничего страшного, – «успокоила» Карманова. – Медсестры в кардиологии грамотные, до вашего прихода окажут какую-то помощь. Ну а если что-то серьезное, то вызовут реаниматолога. Но это не значит, что вы можете расслабляться и подолгу торчать в хирургии. Пришли, быстро посмотрели, кратко написали и ушли. Главное, отразить в записи насчет перевода в терапию, нужен он или нет, и назначить обследование и лечение. У нас такое правило – если консультант выставляет диагноз, он должен сделать назначения. А то некоторые любят отговариваться «ничего срочного там не было, поэтому я не стал ничего назначать». Это некачественная работа.

Правило «осмотрел – запиши и назначь» Саше вдолбили в голову еще на четвертом курсе. Но не станешь же перебивать наставницу, особенно такую строгую. К тому же общение с Кармановой доставляло эстетическое удовольствие. Красивая женщина – крупные, выразительные глаза, тонкие черты, высокие скулы, чувственные губы, точеный подбородок. И все это – в обрамлении роскошных каштановых локонов, густых и шелковистых. Фигура у Кармановой была под стать лицу, даже небольшая полнота ее не портила. Эх, ей бы еще перестать вечно хмурить брови и металл из голоса убрать…

Стены небольшого кабинета Кармановой, который одновременно служил и учебной комнатой были увешаны дипломами и сертификатами, между которых красовалось странноватое изречение «Когда остановится сердце – остановится мир». Автор указан не был. Среди однотипных золотых рамок пожелтевший лист бумаги, пришпиленный к стене канцелярскими кнопками, выглядел как бедная сиротка на аристократическом балу.

Всезнающий Кирилл рассказал Саше, что Карманова происходит из очень солидной медицинской семьи, представители которой были «при больших делах, но не на виду». Дед-профессор работал с первыми космонавтами, «засекреченный» отец-микробиолог имел генеральское звание, а вот у Кармановой карьера не сложилась. В сорок лет она всего-навсего доцент кафедры и никаких особых перспектив не имеет, потому что не входит в число любимчиков заведующего кафедрой. В личной жизни тоже не сложилось – два развода в анамнезе, детей нет.

– Если что – звоните не стесняйтесь, даже ночью, – сказала Карманова в завершение инструктажа. – Я всегда на связи. Мне проще проснуться среди ночи и сказать, что вам нужно сделать, чем потом разгребать последствия. И помните, что в воскресенье вы не можете уйти до тех пор, пока не придет смена.

Первое Сашино дежурство было субботним, а субботнее дежурство запросто может плавно перетечь в воскресное, если сменщик заболеет, запьет, или, не дай Бог, умрет по дороге на работу. В воскресенье очень трудно выдергивать кого-то из дома, не всегда получается это сделать. В областной больнице, где работал Пряников-старший, в подобных случаях «дырку» затыкали заведующие отделениями. Но в семьдесят четвертой городской больнице порядки были другие.

– Заведующие у нас не дежурят никогда, – сказала Карманова. – Если смена не явится, звоните начмеду, пусть ищет кого-нибудь.

Перед дежурством Саша лег спать рано – в десять часов. Хотелось выспаться как следует. Мало ли что? Вдруг придется бегать по больнице савраской двое суток подряд… Но стоило ему лечь, как внизу на полную мощность врубили тяжелый рок. Низкие басы беспрепятственно проходили сквозь стены и перекрытия. Саше казалось, что он лежит посреди сцены, на которой выступают «Эйсидисты» или «Цеппелины». Беруши не помогали, потому что от звуков вибрировала кровать. Промучившись около часа, Саша решил спуститься вниз и попросить празднующих наступление субботы слегка приглушить звук.

Увидев, что праздник охватил весь этаж (танцевали не только в комнатах, но и в коридоре), Саша вернулся к себе и впервые в жизни пожалел о том, что у него нет под рукой какого-нибудь снотворного препарата. За неимением лучшего пришлось прибегнуть к аутотренингу. Вернув в уши затычки – хоть какая-то польза от них есть – Саша улегся на спину, закрыл глаза и начал думать о преимуществах проживания в студенческо-молодежном общежитии. Не исключено, что на съемной квартире ему мешали бы спать супружеские скандалы или пьяные драки. А тут – всего лишь музыка, веселые лица и вообще море позитива. Надо бы поскорее свести знакомство с соседями и влиться в этот дружный, судя по всему, коллектив. Незаметно для себя заснул, забыв включить будильник на телефоне. Да даже если бы и включил, то ничего бы не услышал, потому что в ушах плотно сидели затычки.

Вполне вероятно, что репутация ординатора Пряникова была бы навсегда подмочена опозданием на первое дежурство (причем – субботнее!), но там, где нет счастья, на помощь приходит его противоположность. Ровно в шесть часов утра в дверь застучали, да так громко, что стук беспрепятственно преодолел пластиковые заслоны в наружных слуховых проходах и достиг станции назначения – слуховой зоны, расположенной в височной доле коры больших полушарий головного мозга. Примерно так в кинофильмах стучат в двери гестаповцы и полицаи, пришедшие арестовывать подпольщиков.

Открыв дверь, Саша увидел коменданта в компании лысого крепыша средних лет и молодой женщины с массивной нижней челюстью.

– Проверка! – объявил комендант. – Посторонние в комнате есть?

– Нет, – ответил Саша.

– Можно взглянуть?

Саша молча посторонился, пропуская коменданта. Окинув взглядом комнату, тот удовлетворенно кивнул и вышел, бросив на ходу:

– Извините, служба!

Саша сначала слегка рассердился – ну что за проверки в такую рань! Однако, вспомнив о дежурстве, обрадовался – мог бы ведь и проспать.

Пока брился, размышлял о том, что будет, если к нему приедет Алена? Разрешат ли ей несколько дней прожить у него в комнате, благо свободная кровать имеется? Или же не разрешат? Надо бы спросить коменданта… Вероятнее всего, при помощи денег вопрос решить удастся.

В нарушение всех правил, дежурство Саше пришлось принимать не у доктора Сморжевской из терапевтического отделения, а у постовой медсестры.

– Оксана Григорьевна ушла пораньше, – сказала медсестра так, словно ничего особенного не произошло. – Ей надо зайти на молочную кухню за питанием для внучки…

– А если бы я не пришел? – спросил Саша.

– Но вы же пришли! – усмехнулась медсестра. – Да еще и на сорок минут раньше. Так что все в порядке. У нас в отделении трое тяжелых – Наседкин в шестой палате, Гозман в девятой и Хачатурова в десятой. В терапии вроде бы все нормально, только бабка одна скандалит, не переставая, требует, чтобы ее из коридора в палату перевели…

Племянник пациентки, лежавшей в коридоре, «выдернул» Сашу с обхода в кардиологическом отделении. Интеллигентная внешность – очки, аккуратная эспаньолка, галстук – совершенно не сочеталась с яростным блеском глаз.

– Я хочу знать, почему моя тетя, у которой подозревают пневмонию, лежит в коридоре на сквозняке при наличии свободных мест в палатах?! Дежурная врач, которая ее принимала, мне так ничего вразумительного и не ответила, но от вас я не отстану до тех пор, пока тетю не переведут в палату!

В правой руке племянника дрожало раскрытое удостоверение. «Канал Хрон-ТВ, – прочитал Саша. – Корреспондент».

– Через полчаса я приду в отделение и решу этот вопрос, – сказал Саша, стараясь говорить как можно убедительнее. – Если в палатах есть свободные места, то ваша родственница будет переведена. Прямо сразу же. А сейчас позвольте мне закончить обход. Это быстро.

– Я отсюда никуда не уйду! – пообещал племянник. – Буду ждать вас у выхода.

Так и простоял все время столбом у двери. При желании Саша мог бы покинуть отделение через запасной выход, который находился за углом в дальнем конце коридора, но такого желания у него не было. Раз обещал, надо разобраться и решить вопрос. Опять же – человек на взводе, да еще и журналист с телевидения. Поднимет шум, так мало не покажется, а крайним окажется дежурный доктор Пряников.

В единственной двухместной женской палате терапевтического отделения действительно была свободная койка, у лежавшей в коридоре пациентки похоже действительно была пневмония, а в коридоре действительно сквозило, причем – довольно ощутимо. Когда Саша распорядился перевести пациентку в палату, постовая медсестра увела его в ординаторскую, где сказала:

– Да вы что, доктор? «Двушка» у нас только для своих, в нее в понедельник кто-то планово лечь должен. Полежит ваша бабка в коридоре, ничего с ней не случится. А если и случится, так не страшно – восемьдесят два года как-никак!

– Да вы что? – в том же тоне ответил Саша. – Что значит «не страшно»? А племянника вы видели? Он, между прочим, журналист с телевидения. Переводите немедленно под мою ответственность. А в понедельник ваши врачи разберутся кому где лежать!

– Только по распоряжению ответственного по больнице! – упорствовала медсестра.

Ответственным дежурным врачом сегодня был заместитель главврача по гражданской обороне Девяткин. Выслушав Сашу, Девяткин помянул недобрым словом упрямых дур и велел передать трубку медсестре. Ей явно тоже сказал что-то резкое, потому что она запунцовела щеками и насупилась.

– Вы будете иметь дело с нашей заведующей, – предупредила медсестра Сашу.

Сказано это было таким зловещим тоном, словно речь шла о разборках с доном мафии.

Саша в ответ улыбнулся – ну и пусть, не страшно. Он чувствовал себя правым по всем статьям. К тому же и ответственный дежурный его поддержал.

Звонок заведующей терапевтическим отделением Адамовской застал Сашу в ординаторской кардиологического отделения, когда он писал краткие дежурные «дневники» в историях болезни.

– Что вы себе позволяете?! – вибрировал в трубке раздраженный голос. – Что за благотворительность за чужой счет?! Очки себе набираете?! Или вам родственники денег сунули?! А вы знаете, для кого берегли место в палате?! Да что вы можете знать?! Вам лишь бы себя показать, а там хоть трава не расти! Вы что не могли сказать, что у женщины, которая лежит в первой палате какая-нибудь заразная инфекция и к ней нельзя никого подкладывать?! На это у вас ума не хватило, да?! Вам же медсестра русским языком сказала… Тьфу, да что с вами говорить!

В трубке зазвучали короткие гудки. Саша так и не успел ничего сказать. «Однако у них тут и порядочки! – сокрушенно подумал он. – Хам на хаме сидит и хамом погоняет».

Минут через пять Саше позвонил ответственный дежурный Девяткин.

– Ну вы меня и подставили, Михаил Александрович, – попенял он, путая имя с отчеством. – Разве вам не сказали, что место в палате держали для матери начальника финуправления департамента? Мне сейчас Анастасия Владимировна высказала все, что она о нас с вами думает! Если вы думаете, что мне приятно было это слышать, то очень ошибаетесь!

Саша снова не смог ничего ответить, потому что, выговорившись, собеседник дал отбой. Поговорить удалось только с доцентом Кармановой, которая позвонила сразу же после Девяткина.

– Александр Михайлович! – простонала она. – Ну я же вам сказала, что вы можете звонить мне в любое время! Ну почему же вы мне не позвонили, а?

– Я не думал, что нужно беспокоить вас по таким мелочам! – сказал Саша, радуясь тому, что он наконец-то может что-то ответить на несправедливые обвинения. – Мы все решили с ответственным дежурным…

– Нашли с кем решать! Девяткин – алкаш, его кроме выпивки ничего не интересует. Надо было позвонить мне. Я бы вам сказала, что надо оставить все так, как есть! Если бы тетку нужно было положить в палату, то это сделала бы Сморжевская. Однако она положила ее в коридор. Вы не задумались почему она так поступила? А надо было задуматься!

– Но тут еще и племянник скандалил, – растерянно пролепетал Саша. – А он журналист, с канала Хрон-ТВ, я видел удостоверение…

– Ну и что с того?! У нас кто не журналист, тот юрист, а кто не юрист, тот блогер. Вы знаете поговорку: «Если каждому давать – переломится кровать»?

– Это пословица, – машинально уточнил Саша.

– Да хоть присказка! – рявкнула Карманова. – Что вы умничаете?! Раньше надо было умничать! Это же надо иметь такое счастье – выйти на первое дежурство и сразу же устроить конфликт с Адамовской! Больше никакого самоуправства! Вы меня поняли? Звоните мне по любому вопросу в любое время!

Дописав дневники, Саша отнес истории болезни на сестринский пост и спросил у сидевшей там медсестры:

– Скажите пожалуйста, а что за человек Адамовская? Почему с ней все так носятся?

– Вам за перевод в палату попало? – понимающе усмехнулась медсестра. – Дело в том, что Анастасия Владимировна – близкая подруга главного врача. Ну о-о-очень близкая. Вы меня понимаете?

Саша кивнул.

– Поэтому она и ее отделение находятся на особом положении. Странно, что вам об этом никто не сказал…

«Надо было в первый день идти в бар с Кириллом, а не торчать в больнице, – с запоздалым сожалением подумал ординатор Пряников. – Кирилл мне и про Адамовскую рассказал бы, и про многое другое…».

– Вам повезло, что вы ординатор, – продолжала медсестра, которой очень нравилось поучать врача (ах уж эти вечные классовые противоречия!). – Хотя бы не уволят.

– А не был ординатором, так уволили бы? – удивился Саша.

В его представлении правильный поступок (да – правильный!) никак не мог стать поводом для увольнения.

– У нас и за меньшее увольняли, – загадочно ответила медсестра и вернулась к раскладке таблеток по лоточкам.

В половине первого Сашу вызвали на консультацию в приемное отделение хирургического комплекса. У дедушки, которого «скорая» привезла с диагнозом кишечной непроходимости, врач приемного покоя заподозрил инфаркт миокарда. Жалобы пациента скорее наводили на мысль об остеохондрозе позвоночника, которого в семидесятивосьмилетнем возрасте не могло не быть. Свежая кардиограмма, снятая в приемном покое, ничем не отличалась от старой, полугодичной давности, которую пациент привез с собой. Но, тем не менее, Саша назначил эхокардиографию[10] и анализ крови на ферменты, указывающие на повреждение сердечной мышцы. Когда назначения были выполнены, повторно осмотрел пациента и написал в истории болезни, что данных за острый инфаркт миокарда нет и перевод в кардиологию не показан.

Спустя полчаса Саше позвонил дежурный врач хирургического отделения.

– Что вы творите, коллега?! – с места в карьер погнал он. – Как вы можете снимать диагноз инфаркта без наблюдения?! Вы что, забыли распоряжение главного врача?! Берите деда к себе! Я пишу, что данных за кишечную непроходимость нет!

– Диагноз инфаркта был высосан из пальца! – ответил Саша. – Наблюдение требуется в тех случаях, когда есть сомнения, а по этому пациенту у меня никаких сомнений нет. ЭКГ без динамики, «эхо» ничего не выявило и ферменты не повышены. Что же касается наблюдения, коллега, то вы не можете так вот просто взять и снять диагноз кишечной непроходимости. Надо понаблюдать хотя бы сутки!

– В понедельник будете общаться с нашим заведующим! – предупредил хирург и отключился.

«Ну я прямо как д'Артаньян! – подумал Саша. – Только приехал в столицу и уже нажил двух врагов. Для полного комплекта нужен третий. Кто будет третьим?».

Вроде бы шутил сам с собой, а накаркал. В девятом часу поступил вызов из урологического отделения. Пациенту с аденомой предстательной железы вдруг стало плохо – головокружение, одышка, боль в груди.

– Какое давление? – спросил Саша у дежурного уролога.

– Вот вы придете и измерите, – нагло ответил уролог. – У меня тонометра нет.

Оказалось, что давление подскочило до двухсот двадцати на сто шестьдесят. Ладно бы только это, но пациент, имевший в анамнезе давнюю гипертонию, не получал в отделении никаких гипотензивных[11] препаратов. Странное дело. Если госпитализировали для операции на предстательной железе, то на другие болячки можно не обращать внимания?

– Да Бог с ним, с давлением! – хорохорился шестидесятилетний пациент. – У меня на понедельник операция назначена. Если все пройдет хорошо, то в пятницу уже выписать обещали…

– Давление – это серьезно! – одернул Саша. – Очень серьезно. С таким давлением, как сейчас, вас никто оперировать не станет. Сначала нужно стабилизировать давление, а потом уже говорить об операции.

Присутствовавший в палате дежурный уролог сделал круглые глаза, а после, в коридоре, попытался устроить Саше выволочку.

– Что вы себе позволяете, доктор? Кто дал вам право вмешиваться в график операций? Что значит «с таким давлением вас никто оперировать не станет»? В что – анестезиолог? Я вас совсем для другого вызвал.

– Я сказал то, что считал нужным! – ответил Саша, едва удерживаясь от добавления неприличных слов. – Подготовка к операции непременно должна включать в себя стабилизацию давления. Странно, что вы этого не понимаете. Вы вообще врач? Или санитар?

Про санитара он сказал напрасно – разнервничался, допекли. Сразу же пожалел, но слово уже вылетело.

– Я – врач! – с достоинством ответил уролог. – И все, что мне нужно понимать, понимаю прекрасно. А вот вам в понедельник наш завотделением кое-что объяснит.

«Понедельник – это без четырех дней пятница» вспомнил Саша любимую отцовскую шутку. На душе стало немного легче.

Суббота, девять часов вечера, дома сейчас пьют чай с эклерами, которые мама печет по выходным.

Отчаянно потянуло домой. Вот прямо хоть бросай все и поезжай на вокзал. Но дежурный врач не может оставить своих пациентов. Пришлось перебороть желание и дежурить дальше…

В понедельник трое заведующих объяснили ординатору Пряникову, что он никто и зовут его никак. Слова были разными, но смысл – один и тот же. Доцент Карманова добавила в копилку неприятностей свои пять копеек, правда в более мягкой форме.

– Вы должны работать по принципу «primum non nocere»,[12] – трижды повторила она, – делать все так, чтобы не навредить самому себе.

«Молчи в тряпочку, не зли папочку» вспомнил Кирилл любимое выражение Алены.