Клиника любви

Глава 13

Мобильник в сумке надрывался звонками. Наташа, нарезавшая в кухне свеклу, решила, что подходить не будет. Потом посмотрит, кто это ей звонил.

…А вдруг это Елошевич? На ходу вытирая руки посудным полотенцем, она помчалась в коридор. Чертов телефон никак не хотел доставаться, прятался среди кармашков. Пришлось вытряхнуть содержимое сумки прямо на пол.

— Алло! — крикнула она, не взглянув на дисплей.

— Наташа? — Интуиция не подвела ее: это действительно был Елошевич.

— Здравствуйте.

— Ты сможешь встретить меня в аэропорту через полтора часа? Или у тебя машина не на ходу?

— Встречу, конечно.

— Спасибо. И Пирата захвати.

С того дня, когда она напилась и провела ночь у Елошевича, они так и не виделись. Какой-то будет встреча?..

На радостях Наташа не спросила ни номера рейса, ни времени прилета. Она начала одеваться, и ее посетило ощущение дежа-вю: раньше она часто встречала прилетавшего из командировок Митю. И вот что из этого вышло.

Вспомнив о недавней сцене, которую она устроила Мите в присутствии нескольких человек, Наташа поморщилась от стыда.

Ехать предстояло почти через весь город, и времени на сборы оставалось не так уж много. К тому же Пират никак не хотел залезать в свою корзинку. Она позвала на помощь Петьку, и минут десять они посвятили отчаянной борьбе с котом. Наташины руки украсились несколькими глубокими царапинами, прическа растрепалась, но в результате Пират был водворен.

Она сказала Петьке, что в холодильнике есть йогурт и сок, а по телику через полчаса будет фильм про терминатора, сунула ноги в кроссовки, схватила корзину с Пиратом и побежала по лестнице вниз. Почему-то Наташе казалось очень важным встретить Елошевича в зале прибытия.

К счастью, машина завелась сразу.

Остановившись на первом светофоре, Наташа причесалась, на следующем — решила подкрасить глаза. Пробок в этот час не было, и ей едва удалось обработать один глаз, как сзади уже засигналили. Она засмеялась, представив себе лицо гаишника, который остановит ее с одним накрашенным глазом.

Припарковав на стоянке джип с Пиратом на заднем сиденье, она вбежала в здание аэровокзала. Оказалось, что спешила она совершенно напрасно. Рейс из Мурманска прибывал только через час.

Делать было решительно нечего. Наташа пошла обратно на стоянку, достала из машины корзину с Пиратом и, чтобы скоротать время, отправилась в кафе. Цены показались ей сумасшедшими, но все же она взяла себе капуччино, а коту — сосиску в тесте, которую положила прямо в корзину. Кот довольно заурчал.

На посещение кафе ушло полчаса. Другие полчаса Наташа провела в небольшом книжном магазине. Из-за мяукающего в корзине Пирата продавщицы смотрели на нее неодобрительно, поэтому, чтобы сохранить лицо, пришлось купить несколько журналов. Конечно, она тут же упрекнула себя за ненужную трату, но сейчас даже это не испортило ей настроения.

Наконец объявили мурманский рейс. Помахивая корзиной с разомлевшим Пиратом, Наташа спустилась на первый этаж, в зал прибытия.

Анатолий Васильевич вышел одним из первых, в руках он держал букет роз, завернутый в целлофан. Наташе стало ужасно смешно — вряд ли кому-нибудь другому могло прийти в голову везти цветы из Заполярья! Она замахала руками, подпрыгивая, и Елошевич сразу ее заметил.

Розы предназначались ей. Вручив букет, но не поцеловав Наташу, он забрал у нее корзину с Пиратом.

Говоря о том о сем, они пошли к машине. Наташа предложила Анатолию Васильевичу сесть за руль, но он отказался:

— После встреч с боевыми товарищами боюсь не пройти кастинг на трезвого водителя.

В дороге он курил, выпуская дым в окно машины, а другой рукой почесывал Пирата за ухом. Мощное урчание кота перекрывало даже шум мотора.

Она припарковалась возле его подъезда, но Елошевич не спешил выходить.

— Я очень скучал по тебе, — сказал он наконец. — Я хочу, чтобы все стало, как раньше. Чтобы мы перестали избегать друг друга. Давай забудем, пожалуйста?

Пытаясь скрыть смущение, Наташа закурила.

— Вы сами знаете, что это невозможно. Так, как было раньше, никогда уже не будет, — сказала она спокойно. — Но мне было хорошо с вами.

— Мне тоже было хорошо. Мне и сейчас хорошо с тобой. Но то, что произошло, должно быть забыто.

— Я поеду?

— Счастливо тебе. И спасибо за Пирата.

Заехав в клинику в субботу, Миллер обнаружил там полный сестринский и врачебный состав. Наряженные в живописные лохмотья, сотрудники сновали по помещению с ведрами и швабрами. Пахло стиральным порошком и мелом, и повсюду были разбросаны куски бумаги для заклейки окон.

На широком мраморном подоконнике стояла Саня Елошевич, одетая в старую хирургическую робу. Ее голова была обвязана пестрой тряпочкой.

— Вы прямо Арабелла — дочь пирата, — сказал Миллер, подходя к окну. — А что здесь происходит?

— Ну, здравствуйте, царь! Сегодня субботник, так что возьмите у Тамары Семеновны рабочую одежду и присоединяйтесь.

Саня присела на корточки, чтобы прополоскать тряпку в стоявшем на подоконнике тазу, и ее лицо, обрамленное легкими завитками волос, с каплями пота над верхней губой, вдруг оказалось совсем рядом с лицом Миллера. Он смутился и резко отодвинулся.

Она отжала тряпку и стала размашистыми движениями протирать раму. Окна в старинном здании клиники были огромные, и Сане приходилось то приседать, то вставать на цыпочки. Миллер подумал, что она двигается, как стриптизерша у шеста, и неожиданно эта мысль очень его возбудила.

Чтобы избавиться от наваждения, он сообщил Сане, что он думает о ее пластике.

Саня расхохоталась:

— Ну, по законам русской речи стриптизерша — это всего лишь жена стриптизера. Включайтесь в работу, и работа развеет ваши пошлые мысли!

— А закосить нельзя? — шепотом спросил Миллер, озираясь.

Саня с непривычным для нее изяществом спрыгнула с подоконника.

— Косить еще рано. Зато копать уже можно. Сейчас Тамара Семеновна отведет вас в свой цветник.

— Это неслыханно! — возмутился Миллер и куда-то побежал.

Саня домыла окно, села на подоконник, закурила и посмотрела вниз.

Возле крыльца клиники стояли профессор Криворучко и Тамара Семеновна. Как помещики, они озирали свои владения и, видимо, обсуждали, где что вскапывать. Потом на крыльцо вылетел Миллер. Увидев Криворучко, он перешел на строевой шаг и направился к нему. До Сани долетело слово «Ленин», а вслед за ним многократно повторенная комбинация из трех известных букв — с ее помощью старый профессор давал молодому краткую историческую справку. Со вкусом затянувшись, Саня перегнулась через подоконник: теперь Тамара Семеновна гладила разгневанного Миллера по плечу, а Криворучко, вдохновенно глядя вдаль, размахивал руками и объяснял ему, как вскоре все преобразится благодаря их трудам.

Она надела поверх робы старый фланелевый халат, который использовался персоналом для коротких перебежек между корпусами, и вышла на улицу, решив вдохновить Миллера личным примером. Тамара Семеновна немедленно выделила ей сектор для вскапывания, выдала лопату и нитяные перчатки.

Миллеру ничего не осталось, кроме как присоединиться. Криворучко полюбовался, как они работают лопатами, повторил известную истину, что никогда не надоедает смотреть на огонь, воду и чужую работу, а значит, идеальное зрелище — это тушение пожара, после чего пошел наверх в надежде завербовать еще парочку землекопов.

Спустились несколько молодых врачей, и работа пошла быстрее. Пожалуй, часа за полтора они управятся, решила Саня.

Копать, так же как и печь блинчики, ее научила мама. В Североморске у них был участок земли, на котором Антонина Ивановна выращивала неплохой для Заполярья урожай овощей. «Главное, не прикладывать лишних усилий, — говорила она Сане. — Вместо того чтобы давить, просто подними лопату повыше и урони».

А вот Миллера, судя по всему, копать никто не учил. Саня решила восполнить этот недостаток в образовании профессора и устроила ему мастер-класс. Она бесцеремонно хватала его за руки, показывая, как надо браться за черенок, пока не почувствовала, что ее невинные прикосновения очень смущают ученика. Саня удивилась, смутилась сама и отошла на безопасное расстояние.

Когда задание Тамары Семеновны было выполнено, Саня села на скамейку и подставила лицо солнечным лучам. Апрельское солнце припекало совсем по-летнему, и, если закрыть глаза, можно было даже представить себе, что находишься на пляже у моря.

— Не садитесь рядом, — попросила она Миллера, услышав его шаги и открывая глаза.

— Почему? — удивился он.

— Я занималась физическим трудом и еще не успела побывать в душе.

Он демонстративно плюхнулся на скамейку и сообщил:

— От вас пахнет только весной и свежестью, — после чего раскинул длинные ноги в запачканных землей остроносых ботинках и закурил.

— Видели бы нас сейчас студенты! — засмеялась Саня.

— Вы лучше посмотрите на нашего заведующего!

Криворучко на пару с Тамарой Семеновной увлеченно красили белой краской бордюрный камень. Они сидели на корточках бок о бок и медленно водили кистями, иногда окуная их в стоявшую рядом банку. Они о чем-то беседовали, и Криворучко то и дело приближал свои губы к уху Тамары Семеновны.

«Вот дают старички!» — весело подумала Саня, и тут профессор снял перчатку, оглянулся и заправил непокорный локон Тамары Семеновны под капроновый с люрексом платочек.

Саня поспешно отвела глаза.

— Как хорошо-то, Господи! — сказал Миллер. — Сидел бы с вами и сидел.

— Но давайте все-таки пойдем отсюда, пока для нас еще какой-нибудь работы не нашли. — Саня с сожалением поднялась со скамейки.

— Вы правы. — Миллер поднялся следом. — Хорошенького понемножку.

Не привыкшие к физической нагрузке мышцы болели у обоих. Кряхтя, они направились к крыльцу.

— Нужно принять теплый душ, — сказал Миллер, покосившись на Саню. — И не только из гигиенических соображений, а чтобы растворить в мышцах молочную кислоту. Иначе я не знаю, как завтра буду двигаться.

Чтобы не мыться в спешке, в душевой Саня пропустила Миллера вперед.

А потом долго стояла под горячим душем и мылась найденным тут же кусочком хозяйственного мыла, стараясь не думать, откуда он взялся и что им мыли до этого.

О карьере застиранного до дыр, но отглаженного полотенца, которое Тамара Семеновна выдала ей вместе со старым белым халатом, она тоже предпочла не размышлять.

Уверенная, что никого не встретит по дороге в ординаторскую, она вышла из душевой в халате и с полотенцем на волосах. Но на подоконнике сидел Миллер с газетой в руках.

— Наконец-то! — сказал он раздраженно, скатывая газету в трубочку и похлопывая этой трубочкой по ладони. — Я уже подумал, что вы растворились без осадка.

— Но я же не знала, что вы ждете меня, — растерялась Саня, стаскивая с головы полотенце.

— Я жду вас, чтобы вместе выпить то, что Бог послал, — объяснил он.

— А что он послал?

— Увидите, — загадочно сказал Миллер. — Но сначала помогите мне встать.

Она подставила ему плечо, и профессор, шепотом помянув чью-то мать, принял вертикальное положение. Рука об руку они доковыляли до его кабинета. Закрыв дверь на задвижку, Миллер достал бутылку вина и бокалы.

Саня плохо разбиралась в винах, но, судя по строгой этикетке с французской надписью, вино было дорогим и пижонским. Никак не реагируя на Санины крики с призывом сохранить раритет, Миллер азартно расковыривал ножом пластик на горлышке. Увидев, что бутылка утратила товарный вид и уже не сможет использоваться в качестве взятки для канцелярских работников, Саня успокоилась. Почему бы и не отведать хоть раз в жизни благородного напитка?

— Слушайте, — вдруг сказал Миллер, поставив откупоренную бутылку на стол, — я же первый раз в жизни вижу вас не в брюках. Ну и ноги у вас, это же кошмар вообще!

Саня давно не обижалась на замечания по поводу собственной внешности, но тут почувствовала настоящую обиду. Пока она придумывала достойный ответ, Миллер, глядя на ее ноги, задумчиво повторил:

— Ну да, кошмар. Вот никогда бы не подумал, что влюблюсь в женщину с такими ногами.

— Не поняла, — сказала Саня.

— Я в вас влюбился, — грустно сообщил он.

Сане уже так давно никто не признавался в любви, что она забыла, как полагается себя вести в таких случаях. Признание Миллера не было для нее такой уж неожиданностью: в последнее время она смутно подозревала, что нравится ему, но относила это ощущение на счет своей самонадеянности.

— Закройте рот, — скомандовал он, подавая ей бокал вина. — Вы думаете, я шучу, что ли?

Она энергично закивала и сделала несколько глотков.

Когда-то она думала, что они могли бы составить хорошую пару…

Она пришла в клинику сразу после возвращения из Чечни. Тогда она была достаточно молода и глупа, чтобы думать, что Бог награждает каждого по делам его. И она решила, что красивый, умный и перспективный Миллер будет ей достойным призом за почти полтора года войны. Некоторое время она пребывала в полной уверенности, что раз она этого захотела, на небесах просто обязаны выполнить ее желание. Увы, Миллер никак не выделял ее среди других женщин. Даже ее профессионализм он оценил гораздо позже, через пару лет совместной работы.

Она повздыхала, поплакала, да и успокоилась, постановив, что Миллер был ее последней юношеской влюбленностью, а теперь она навсегда избавилась от этой болезни.

Но через несколько лет болезнь дала короткий рецидив. Это произошло, когда Саня узнала, что у Миллера роман с фотомоделью. Не зная, что фотомодель — ее школьная подруга Наташка Кузнецова, она пылала черной завистью к этой наверняка глупой, эгоистичной стерве, которой досталось от жизни все: и красота, и любовь. А умная, самоотверженная и добрая Саня оказалась никому не нужна! Но ведь ясно же, что для Миллера было бы гораздо лучше ухаживать за ней, Саней. Для него же самого!

Потом прошло и это. Саня повзрослела и как-то потихоньку привыкла ничего не ждать от жизни. И вдруг теперь, когда она уже смирилась с одиночеством…

Миллер сел рядом с ней на диван.

— Вы меня просто шокировали, — честно призналась Саня, закуривая. Закурила она для того, чтобы он сразу не полез целоваться. — Я даже не знаю, стоит ли мне радоваться…

— Я и сам не рад, — сказал Миллер. — А если вы думаете, что любить очень приятно и весело, значит, вы никогда не любили. Мне так больно, Саша. И давайте наконец перейдем на ты.

Она старательно пыхтела своей сигареткой, а он просто сидел рядом и молча глядел в пол.

И тогда ей стало жалко его. И она обняла его сама.

Они долго целовались, а потом Миллер начал расстегивать на ней халат. Саня удержала его руки.

— Ты не хочешь? — растерялся он.

— Я просто боюсь.

— Я тоже боюсь. Вдруг тебе не понравится со мной? Может быть, нам сначала пожениться?

— Загс уже не работает, — засмеялась она. — А завтра воскресенье.

— Значит, в понедельник, да? Доживем до понедельника?

Он протянул руку за бутылкой, и они стали пить из горлышка, отхлебывая по очереди, как подростки. Будучи школьницами, они с Наташкой вот так пили свою первую бутылку вина… Это неожиданное воспоминание заставило Саню вскочить с дивана.

— Подожди! А как же Наташа?

— Ты же знаешь: мы расстались.

— Но она, может быть, думает, что вы еще помиритесь.

Миллер тоже поднялся, подошел к Сане и больно стиснул ее руку.

— Не знаю, что она думает, но я не оставлял ей никаких надежд. Между нами все кончено, и, поверь, ты не имеешь к этому отношения.

Саня покачала головой:

— Но вдруг она не поверит? Вдруг она все-таки решит, что ты бросил ее из-за меня, а снимки были только предлогом? Как я буду смотреть ей в глаза?

— Она знает, что это не предлог… Я не хотел говорить тебе, но еще раньше я застал ее с другим мужчиной. Она встречалась не только со мной, но и с ним. Такой мужичок с туго набитым бумажником…

— И что ты сделал?

— Ничего. Простил. А тут как раз эта фотография!..

Они снова начали целоваться… А потом Саня сказала, что уже поздно, и Миллер пошел провожать ее. Весь путь от клиники до Саниного дома они проделали, взявшись за руки.

Возле подъезда возникла пауза. Оба понимали, что если Миллер сейчас поднимется, то никакие заклинания уже не помогут. А у Сани в голове крутилась мысль: оказаться с ним в постели, значит — сжечь за собой все мосты.

Она не знала, откуда взялась эта мысль и что это за мосты, но что-то мешало ей пригласить его к себе.

— Я понял, — сказал он. — Поеду домой. Встретимся завтра, да? Можем сходить в кино. Ты хочешь в кино?

Саня кивнула, и он обнял ее.

— Если бы ты знала, как мне хочется остаться!..

— Я знаю. Но я уже столько лет одна. Забыла даже, как это делается. А сегодня специальную литературу почитаю, справочники полистаю, чтобы завтра быть теоретически подкованной.

— Тебе все шуточки. Ну что ж, тогда до завтра.

Он позвонил рано, еще не было десяти.

Звонок разбудил Саню, и, прежде чем взять трубку, она даже не успела вспомнить о переменах, грядущих в ее жизни.

— Але, — хрипло и не слишком любезно сказала она.

— Ты еще спишь?

— Нет, конечно, нет! — бурно вознегодовала Саня. — Я давно встала.

— А я только проснулся. Вот, звоню тебе. Что будем делать?

Она зевнула, с хрустом потянулась и села на кровати. Потом с трубкой добрела до кухни, зевнула еще раз и включила чайник.

— Может, пойдем по Невскому гулять? А там и кино подходящее найдется.

— Хорошо, только я еще кофе выпью.

— Лучше выпей «Огненной вишни», — посоветовал Миллер, и Саня с улыбкой подумала, что, если они поженятся, шутка про чай с огненной вишней будет сопровождать ее до конца жизни. — Ты как, конспекты полистала вчера? Освежила знания? Я могу зачет принимать? Слушай, я так по тебе скучал!

«К черту мосты, — подумала Саня. — И хватит уже строить из себя невинность в пятом поколении».

— Так приезжай. Ну его, это кино. Хлеба только по дороге купи…

Кажется, ее последние слова он уже не услышал.

Она лихорадочно превращала свою одинокую постель в любовное гнездышко, запихивала валявшиеся на стуле вещи в шкаф и одновременно отдраивала сантехнику. О собственной внешности вспомнила в последнюю очередь, случайно взглянув в зеркало.

Оказывается, она готовилась встречать кавалера в трусах и длинной футболке, с волосами, торчащими в разные стороны, как венок статуи Свободы! «Успею ли я привести себя в божеский вид?» — засомневалась она.

Тут Миллер позвонил снова. Его срочно вызвали в клинику.

— Мне приехать?

Он подумал немного.

— Я в пути, а больным уже занимаются анестезиологи. Если ты вдруг явишься в середине операции, это будет неэтично. Нет, лучше отдыхай. Ты вообще-то как?

Саня засмеялась:

— Я-то нормально. А ваша молочная кислота, товарищ Миллер, как поживает?

— Все прошло. Вот жизнь — вчера субботник, сегодня воскресник, завтра понедельничник! Скажи мне что-нибудь хорошее, а?

Говорить «хорошее» по заказу Саня не умела, поэтому глупо захихикала.

— Ну ладно, — сказал Миллер. — Я позвоню, как только освобожусь, да?

«Наверное, ему будет приятно, если я все же приеду в клинику, — подумала Саня. — Куплю колбасы какой-нибудь, печенья… Я даже не пойду в операционную, чтобы не отвлекать его от работы… Или нет, зайду на секунду, просто скажу, что приехала».

Не торопясь она выпила чаю, полежала в ванне, потом тщательно вымыла голову и попыталась уложить волосы феном. Без сноровки дело шло трудно, волосы, предварительно щедро политые жидкостью для укладки, изгибались разнообразными синусоидами. Намочив волосы в третий раз, Саня сдалась и собрала их в свой обычный хвост. Покосилась на косметичку, засунутую в дальний угол шкафа. «Ты ненакрашенная страшная, и накрашенная», — пропела она себе и оставила косметичку в покое.

Она уже собиралась выходить, когда снова раздался телефонный звонок. На этот раз звонила Наташа.

Без долгих предисловий она сказала, что сегодня им нужно обязательно сходить в церковь. Что есть такая часовня на Смоленском кладбище, в которой, что ни попросишь у Бога, все сбывается. Так вот, нужно немедленно туда поехать и попросить, чтобы Бог помог им обеим устроить личную жизнь.

— Ты хочешь попросить, чтобы Миллер вернулся к тебе? — спросила Саня, холодея.

Наташа рассмеялась:

— Да нет же! Я, конечно, дура, но не настолько, чтобы снова наступать на те же грабли… Так что, поехали?

Саня молчала, раздумывая, можно ли верить подруге. Судя по ее беззаботному тону — да. И вообще она врать никогда не умела…

По-своему расценив Санино молчание, Наташа пустилась в уговоры.

— Неужели ты твердо решила на всю жизнь остаться одна? — горячо говорила она. — Ты молодая интересная женщина, умница. Вокруг тебя полно мужиков. Просто пока тебе не везет. Как и мне. С этим надо что-то делать, Санька! Ну я прошу тебя, поехали!..

— Ладно, уговорила. — В конце концов, у Сани начиналась новая жизнь, и при таких обстоятельствах отказываться от небесной помощи было просто опасно: а вдруг там, наверху, на нее за это рассердятся? — Ты за мной заедешь?

Наташа замялась.

— Слушай, — сказала она после паузы, — мне кажется, что ехать на машине в священное место как-то неприлично. Давай на метро, а?

Они договорились встретиться у «Василеостровской».

Однажды Саня уже ездила в эту часовню просить счастья и любви. Это было на первом курсе института, в компании подружек. Теперь она думала, что вспомнит дорогу, и уверенно вела Наташу по Малому проспекту. День был в отличие от вчерашнего холодным, на асфальте подсыхали следы утреннего снегопада, возможно, последнего в году. Но ярко светило солнце, и от этого идти было приятно, однако Смоленское кладбище все не показывалось. Спрашивать дорогу им почему-то казалось неудобным, и они продолжали движение наобум, решив, что рано или поздно придут куда надо.

Но Саня вдруг засомневалась:

— Слушай, а может, оно на Среднем?

Они повернули налево, вышли на Средний проспект и некоторое время шли по нему. Но теперь сомнения посетили уже Наташу, и, когда они добрели до автозаправки, она без лишних слов купила там карту города. Быстро развернув ее на капоте чужой заправляющейся машины и предотвратив возмущение хозяина очаровательной улыбкой, Наташа обнаружила, что они были близки к цели, пока не повернули на Средний.

Как заправский штурман, она привязалась к местности и наметила маршрут. По кривой улице Беринга они вышли на зады Смоленского кладбища.

На кладбище еще было полно снега. Памятники, стоявшие не по-русски без оградок, издалека казались людьми, собравшимися для беседы.

Саня вдруг почувствовала себя счастливой, как в юности. «Что-то очень хорошее должно произойти со мной, — подумала она и не сразу вспомнила, что хорошее уже произошло. — Нужно рассказать Наташе. Нет, не сейчас. И вообще — не сегодня».

Пусть Бог поможет Наташе найти новую любовь, пусть она устроит наконец свою жизнь, вот тогда Саня ей все расскажет.

Она покосилась на Наташин профиль. Как она, должно быть, устала от постоянных разочарований!

В юности Наташа получила серьезную психологическую травму, а никто этого не понял. Родители объявили ей, что она развратница и шлюха, и сплавили с глаз долой. А она так нуждалась в помощи, в поддержке опытного и доброго человека. Была бы жива Санина мама, она никуда бы не отпустила Наташу. Помогла бы ей прийти в себя и перестать относиться к людям как к врагам. Саня подумала, что последствия незалеченной психологической травмы не дают Наташе стать счастливой, хотя она сама этого не понимает.

Саня вспомнила давнюю чеченскую историю с Колдуновым.

Однажды он поехал за перевязочным материалом и медикаментами, и автомобиль, управляемый неопытным солдатом-срочником, съехал в кювет. Все остались живы, но Колдунов вылетел через лобовое стекло, выбив его головой. Он выпил граммов двести спирта и решил, что инцидент исчерпан.

И целую неделю после этого бродил по госпиталю с лицом радостного маразматика, понимая, что от него хотят, только с третьего раза.

«Вот здесь подпишите!» — просила сестра. «Где?» — «Вот здесь!» — «А что это?» — «Журнал движения наркотических ампул». — «Так где подписать?» — «Вот здесь!!!» — «Здесь?» — «Нет! Вот! Здесь!!!» — «Пожалуйста…» — расслабленно соглашался Колдунов и подписывал документ совершенно не там, где было нужно. А ведь за неправильное ведение журнала учета наркотиков можно было влипнуть в крупные неприятности, вплоть до уголовного разбирательства!..

В историях болезни Колдунов писал абсолютно непонятные каракули, так что посторонний мог подумать, что в госпитале подрабатывает личный врач Усамы бен Ладена, который ведет документацию на своем родном языке.

И при этом Колдунов был уверен, что он абсолютно здоров и с ним все в порядке. Он не мог понять, что от удара мозги его взболтались и, возможно, даже перевернулись, как блин на сковородке.

Но кругом были врачи, и это упрощало ситуацию.

А рядом с Наташей не было никого.

Поэтому, наверное, у них с Миллером и не срослось. Встретились двое контуженных… Но почему за одну ошибку Наташа должна расплачиваться всю жизнь?

Правда, в последнее время она изменилась, стала более спокойной. Если бы Саня не знала, как Наташе тяжело, она бы подумала, что разрыв с Миллером пошел ей на пользу. Но о какой пользе может идти речь, если она опять осталась одна?..

Черт, как ужасно все получается! Пусть Наташа больше не любит Миллера, все равно ей будет очень неприятно узнать, что он так быстро нашел утешение, да еще с ее лучшей подругой!

Она не смогла помочь Наташе тогда, после школы, а сейчас, как на все это ни посмотри, выходило еще хуже…

Погруженная в свои мысли, Саня не заметила, как они пришли.

Возле часовни толпился народ, бродили озабоченные монахи в накинутых на рясы болоньевых куртках.

Когда Саня была здесь студенткой, часовня стояла закрытая, с тяжелыми железными ставнями на окнах. Никаких служб здесь тогда не велось, и люди, приходившие со своими просьбами к святой, писали их на листочках и засовывали в щели между ставнями…

Они перекрестились и вошли в часовню. Внутри распоряжались деловитые старухи.

— Проходим к мощам, — командовали они. — Прикладываемся к мощам и на выход. Ко мне, ко мне на выход, там вход.

— Как медкомиссия в военкомате, — шепнула Саня, становясь в очередь за свечками.

Наташа не удержалась — хихикнула.

Потом они поставили свечи, следом за всеми преклонили колени перед гробом с мощами, поцеловали его и вышли через боковую дверь.

Саня вдруг опомнилась: что же это она ничего не попросила у святой? Ведь нужно было помолиться о своем будущем счастье, о любви, о том, чтобы Бог послал им с Миллером ребенка…

— Зайдем куда-нибудь, выпьем кофе? — предложила Наташа, когда они снова вышли на проспект.

— Давай.

Они шли, на ходу изучая вывески, чтобы не пропустить подходящее кафе. Разглядывая очередную вывеску, Саня замедлила шаги, и на нее тут же налетел какой-то мужчина.

— Ну что ж вы, девушка?! — укоризненно сказал он и придержал ее за плечи, помогая сохранить равновесие…

— Твою мать!!! — неожиданно закончил мужчина, всматриваясь в Санино лицо. — Шура?!

Дальше началось сумасшествие. Два взрослых человека стояли посреди тротуара, держась за руки и не обращая внимания ни на обтекающий их людской поток, ни на оторопевшую Наташу. Потом осторожно, будто не веря в реальность происходящего, они расцепили руки и начали трогать друг друга за плечи, за лицо…

«Если я сейчас уйду, они не заметят, — решила Наташа. — Вот это да, святая быстрого реагирования!.. Интересно, что за мужик-то?»

— Как ты живешь? — спросил Иван Семенов, тяжело дыша. — Замужем, наверное? Детей куча?

Саня отрицательно помотала головой.

— А ты? Женат?

— Развелся недавно.

— …Ну, что же мы стоим? Я с подругой. Наташа? Где Наташа? Ушла…

— Шура… А я еще не хотел идти в этот бассейн!

Они засмеялись и обнялись.

— Что же мы стоим?.. — в который раз повторяла Саня. — Но нет, этого просто не может быть! Я искала тебя и не нашла.

— Неудивительно. Я неделю назад приехал на курсы. Вообще я на Камчатке служу.

Саня постояла еще немного и сказала:

— Пойдем домой.

Она не сразу вспомнила, что еще сегодня утром ждала другого мужчину и собиралась за него замуж. Но необычный порядок в квартире освежил ее память. Черт, Миллер мог нагрянуть в любую минуту!

— Я схожу за хлебом! — сказала она Ване. — Посиди немного, ладно?

— Не уходи. — Он удержал ее за руку. — Пожалуйста. Вдруг ты исчезнешь?

— Куда я денусь с подводной лодки? — засмеялась Саня. — Это мне страшно, что, пока меня не будет, ты уйдешь!

— Тогда пойдем вместе. Или не пойдем. Зачем нам хлеб?

— Но… нам же надо что-то есть. Или ты скоро уйдешь? — вдруг занервничала она.

— Ну куда же я уйду от тебя? Я буду с тобой столько, сколько захочешь.

Саня обняла его и, уткнувшись ему в плечо, тихо прошептала:

— Будь со мной, пока я жива.

Он услышал. И ответил:

— Конечно.

Сколько времени они так простояли? Вечность? Десять минут? Секунду?

— Я все-таки пойду за хлебом, — сказала Саня, не открывая глаз.

— Я сам пойду. — Его руки были сомкнуты вокруг нее, и она уже перестала понимать, где ее кожа, а где его.

— Нет! Я с ума сойду, пока буду тебя ждать. Вдруг ты не вернешься? И я снова не буду знать, где искать тебя.

— А давай я прямо сейчас напишу все свои координаты! Чтоб ты не волновалась… Сань, я будто вчера с тобой расстался. Но я всегда знал, что мы снова увидимся. Помнишь, как ты спасла мой цветок?

— Какой цветок? Не помню.

— Ну, у меня дома в ведре стоял такой здоровенный куст. Я решил оттащить его на помойку, а тут ты идешь. И давай на меня орать, что я собираюсь выкинуть живой организм! Заставила обратно переть. Так вот, когда мы окончательно расстались, он зацвел розовыми цветками. Красиво было. Я сидел, смотрел на них и думал, что надо как-нибудь тебе сообщить… Вот теперь говорю. Ну куда же ты?

— За хлебом.

— Саня… Иди сюда…

— Десять-то минут ты можешь потерпеть? Даже меньше…

Выскочив на улицу, Саня поняла, что не сможет сейчас объясняться с Миллером. И набрала номер отца.

— Ты что сейчас делаешь? — деловито спросила она.

— А что тебе надо? — Анатолий Васильевич сразу уловил суть.

— Поезжай прямо сейчас в клинику, найди Миллера и напейся с ним! Это очень важно, папа!

Ответом ей был циничный смешок.

— Папа, я серьезно. Пожалуйста, скажи ему, что ничего не может быть.

— Саня, а ты сама-то что делаешь? — осторожно спросил Анатолий Васильевич.

— Какая разница! Потом расскажу.

— Значит, ты требуешь, чтобы я пришел к Миллеру, как новый русский буддист, задвинул тезис, что ничего не может быть, и ужрался бы с ним до нирваны. Я правильно тебя понял?

Саня слушала вполуха. Она уже неслась по супермаркету, закидывая в корзину хлеб, сыр, куриные окорочка и пытаясь сообразить, достаточно ли у нее денег, чтобы расплатиться.

— Да, да, правильно! — Интересно, хватит ли ей еще на бутылку вина? — Папа, ну пожалуйста! И поторопись. Нужно, чтобы ты перехватил его в клинике, до того как он уйдет.

— Ничего не может быть, — задумчиво повторил ее отец и надолго замолчал.

Саня уже хотела заорать, что она вообще-то с мобильника звонит, но тут из трубки донеслось:

— Да, блин, ты права! Ничего не может быть! Это точно! Я поеду! И скажу ему! Бля! Ты дергаешься тут, трепыхаешься, как карась на веревочке, и не знаешь, что ничего не может быть!.. А чего, кстати, не может быть?

— Ну… В общем, он сделал мне предложение. Вчера. И я… почти согласилась.

— Саня! Он же был женихом твоей подруги!

— Но они расстались!

— Ну и что? Могли бы еще помириться.

— Папа! Если тебя интересует только Наташина личная жизнь, то ты можешь быть спокоен. Я передумала.

— С другой стороны…

— Некогда рассуждать! — рявкнула Саня, с тревогой наблюдая, как кассирша сканирует штрих-коды ее покупок. В этом супермаркете общая сумма не выводилась на дисплей, и ей оставалось только гадать, сколько там набежало. — Папа, ты понимаешь, что он сейчас оперирует, но в любую минуту может явиться ко мне?! А я сейчас с другим человеком! И если он увидит Миллера, то возьмет и уйдет, а я этого не переживу!

Оторвавшись от своего занятия, кассирша с интересом посмотрела на Саню. Но той было все равно.

— Папа, я серьезно говорю!

— Да я слышу, слышу… Ну ты даешь, дочь!

— Папа!..

— Ладно, выезжаю.

Денег, как ни странно, хватило.

Ваня встретил ее в коридоре.

— У тебя документы в порядке? — спросил он. — Нужно поскорее все оформить, чтобы ты могла поехать со мной. Ты же поедешь?

— Да.