Клиника любви

Глава 5

Операция близилась к концу. Саня проверила давление, пульс и собралась уже уменьшать дозу анестетика, как услышала крик операционной сестры:

— Иголку отдайте!

— Я вам ее в иглодержателе вернул, — сказал Мирошниченко, молодой хирург.

— И где же она? Пока иглы не увижу, зашивать не дам!

Саня только вздохнула.

— Ищите в ране, а я на полу погляжу.

Она опустилась на корточки и принялась ползать вокруг операционного стола.

Внезапно дверь операционной хлопнула.

— Что здесь происходит? — сверху донесся до Сани голос Миллера.

— Иголку в мозгах потеряли, — раздраженно ответила операционная сестра, — больной теперь остроумный будет.

«Надо же было ему именно сейчас появиться! — Саня не торопилась вылезать из-под стола. — Сейчас все огребем по полной!»

Она, конечно, не ошиблась. Оказалось, Миллер уже «давно замечал, что операционная сестра недобросовестно закрепляет иглы», а в отношении Мирошниченко было обещано поставить вопрос о профпригодности, «если вы не знаете, что иглу в ране необходимо постоянно фиксировать либо иглодержателем, либо пинцетом». Досталось и ассистенту хирурга: «Вы должны внимательнейшим образом следить за работой оператора и постоянно быть готовым подстраховать его».

Когда Миллер высказался, Саня покинула свое импровизированное убежище.

— А почему анестезиолог, вместо того чтобы следить за гемодинамическими показателями, сидит под столом?

— Я искала иглу.

— Очень мило, — скривился профессор. — Это разве ваша обязанность? Если есть подозрение, что игла упала на пол, искать ее должна санитарка. Где санитарка? Нет на месте? Превосходно! Прикажете писать докладную на имя начмеда по хирургии?

— Пишите! — взорвалась сестра. — У нас одна санитарка на три операционные. Прикажете клонировать?

— Да отойдите вы! Мешаете искать. — Саня бесцеремонно отодвинула побелевшего от злости Миллера к дверям. — Что вы, Дмитрий Дмитриевич, в самом деле? Настоящий руководитель сначала поможет подчиненным выпутаться из сложной ситуации, а потом уже устраивает разбор полетов. А так мы от вашего воспитательного пароксизма только время теряем.

Сказав такое, Саня испугалась. Получилось гораздо обиднее и злее, чем она хотела. Но Миллер промолчал.

А через минуту игла нашлась. Она лежала на полу в сантиметре от профессорского ботинка. Окинув всех присутствующих презрительным взглядом, сам профессор покинул операционную.

— Дмитрий Дмитриевич! — Саня выскочила следом за ним.

— Что вам угодно?

— Простите, я не хотела вас обидеть…

— Хорошо, — сказал он ледяным тоном. — Возвращайтесь в операционную. И приглядите за Мирошниченко, как бы он чего-нибудь еще не натворил.

Наташа ехала за Петькой на работу к Анатолию Васильевичу. С утра ей позвонила главный менеджер агентства Регина и ленивым голосом сообщила, что если Наташа хочет, то может поехать на кастинг для рекламы мыла. Чувствовалось, что Регина предложила это только для того, чтобы Наташа не устраивала ей сцен потом, если случайно узнает, что был такой кастинг, а ее и не пригласили.

«Вот пусть меня выберут, Регинке назло!» — шептала Наташа по дороге.

Увы… Хоть она и принарядилась и от обуревающего ее злого азарта выглядела очень сексапильно, выбрали другую девчонку.

«Никому я не нужна, — горестно размышляла Наташа. — Выросло новое поколение, которое, когда я начинала, еще ходило в памперсах. Чем я буду зарабатывать, интересно, когда это поколение совсем вытеснит меня с рынка? Как ни крути, а пора завязывать с модельным бизнесом, дальше будет только хуже. Вот сегодня целый день протусовалась, пришлось даже дядю Толю просить, чтобы Петьку из школы забрал, а толку? Ни копейки не заработано. Как жить дальше? Учиться? Но единственное, что я способна осилить, — это курсы косметологов».

В автомастерской было подозрительно тихо. Одной машиной занимался механик, еще две стояли с беспомощно разинутыми капотами.

— Здравствуйте, Наташа. — Механик подошел к ней, вытирая руки ветошью. — Вы за Петей?

Она кивнула и кокетливо улыбнулась. Наташа знала, что парня зовут Слава, раньше он служил под началом Анатолия Васильевича, а потом, комиссованный по ранению, поступил к нему в автосервис. Она чувствовала, что нравится Славе, и не упускала случая немного пофлиртовать с ним.

— Что это вы делаете? — пропела Наташа, заглядывая в мотор. — Ой, как все сложно! И как только вы в этом разбираетесь?

Она сделала несколько коротких вздохов, сложила губки бантиком и похлопала ресницами. Трюк примитивнейший, но Наташа не видела еще ни одного нормального мужика, который бы на него не повелся. Вот и Слава сразу же внутренне подобрался, приосанился и как бы нечаянно встал поближе к ней.

— А можно покурить? Ничего не взорвется? — закрепила успех Наташа. Известное дело, женщина, которая чего-то боится, возбуждает мужчину до обалдения.

Слава подвинулся еще ближе и жарко задышал ей в шею.

— Эй, ты что мне тут к девочке пристаешь? — раздался строгий голос Анатолия Васильевича.

Наташа быстро отпрянула от Славы и оглянулась. Дядя Толя стоял на лестнице, которая вела из рабочего зала в мансарду, служившую конторой.

Неожиданно для себя Наташа почувствовала, что краснеет.

Елошевич сбежал с лестницы, гулко стуча по ступеням своими тяжелыми ботинками.

— Наглость какая! — деланно-суровым тоном продолжал он. — Ты, Слава, оказывается, коварный соблазнитель! Но я тебе Наташку в обиду не дам. Сначала у меня разрешение спросишь по всей форме, чтобы в кино ее сводить, потом в ресторан, потом женишься, а уж потом… все остальное.

— Дядя Толя, а Петька где? — прервала его Наташа.

— Наверху. Ну и парень у тебя! Мы с двух часов по очереди с ним в шахматы режемся, и он все партии вчистую выиграл. Ни одной ничьей! Нужно сеанс одновременной игры организовать, чтобы у нас хоть какие-то шансы были.

— Оставьте всякую надежду, дядя Толя! Петька учится в физико-математическом классе, и у него первый юношеский разряд по шахматам.

— Серьезный товарищ. Только как бы он не зачах у тебя над шахматной доской. Знаешь, ему бы настоящим спортом заняться…

Елошевич деликатно взял ее за локоть и предложил подышать свежим воздухом. За те несколько минут, пока она кокетничала со Славиком, зимнее солнце успело закатиться за высокий, увенчанный колючей проволокой забор промзоны, и в сумерках пейзаж выглядел жутковато. Наташа поежилась, и рука Елошевича тут же легла на ее плечо.

— Если Петьку физически подтянуть, то он вполне сможет в Нахимовское поступить. По моей рекомендации возьмут без звука.

— Но я не хочу…

— А ты сразу не отказывайся. Там, во-первых, образование прекрасное, во-вторых, зеленая улица в любое высшее военное училище… Если сразу поступит, в армии служить не придется. Так что подумай.

Она промолчала.

— Я, Наташа, не хочу тебя обидеть или как-то намекнуть, что ты плохо смотришь за сыном. Ты хорошая мать. Просто парню нужно мужское воспитание. И вот еще что… Ты прости, что я лезу в твою личную жизнь, но я тебя всегда за дочь считал. Так вот, я не думаю, что Дмитрий Дмитриевич будет Петьке хорошим отчимом.

— Что? — Она удивленно уставилась на Елошевича.

— А то. Он, конечно, человек культурный и сдержанный, но, по-моему, абсолютно равнодушен к твоему сыну.

Наташа вздохнула. «Не только к моему сыну, но и ко мне самой», — хотелось ей сказать.

— Когда вы поженитесь, захотите общего ребенка, — продолжал дядя Толя.

— Я не хочу второго ребенка, — перебила она. — И Митя, кажется, тоже.

— Возможно. Но вообще-то чем эгоистичнее мужчина, тем в нем сильней инстинкт продолжения рода. К тому же вы с твоим Дмитрием Дмитриевичем оба такие красивые, что просто грех не соединить ваш генетический материал! У тебя начнется новая жизнь, ты уже не сможешь уделять Петьке столько внимания, и он начнет ревновать, чувствовать себя брошенным. Так зачем держать его возле себя? Ради того, чтобы доказывать себе самой и окружающим, что ты хорошая мать? Дай же и ему возможность жить интересно.

Острым носком своего модного сапога Наташа выводила узоры на грязном снегу и внимательно их разглядывала.

— В первую очередь, дядя Толя, я о том и думаю, чтобы Петьке было интересно жить…

— Вот и умница. — Почему-то расценив Наташины слова как согласие, Елошевич потрепал ее по плечу. — А если ему не понравится, всегда можно будет забрать его домой. Ладно, сейчас я приготовлю тебе кофе, приму душ, переоденусь и повезу вас с Петькой ужинать. Ты позвони Сане, пусть тоже собирается. Захватим ее по дороге.

— А куда поедем?

— Ну, я ваших новомодных заведений не знаю, поэтому по-стариковски. В ресторан гостиницы «Санкт-Петербург».

С того дня как Саня нахамила Миллеру, он стал с ней еще более вежлив: демонстративно пропускал ее в дверях, вставал и предлагал стул, когда она входила в комнату, и величал не иначе как «глубокоуважаемая Александра Анатольевна». Но, встречаясь за чаем, они по какой-то молчаливой договоренности не толь ко не вели бесед, но даже не смотрели друг на друга. За столом солировал Валериан Павлович Криворучко, который сладострастно нагнетал обстановку фантазиями о грядущем приезде комиссии.

— Давайте устроим небольшой пожарчик, — предлагала Саня. — И скажем, что все бумаги сгорели.

— Ага! А ЦРУ похитило наши методические разработки, — подхватывал Криворучко.

В свободное время Саня усаживала молодых врачей восстанавливать документацию, но пока не говорила об этом профессору, не желая его раньше времени обнадеживать. К тому же, как ни крути, то, что они делали, было явной липой и могло бы удовлетворить только самую невзыскательную комиссию.

Миролюбивая натура Сани восставала против недоговоренности в отношениях с Миллером, поэтому однажды, когда они остались в чайной комнате вдвоем, она набралась решимости и сказала:

— Дмитрий Дмитриевич, прошу вас, давайте помиримся. Простите меня за грубые и несправедливые слова.

— Я, во-первых, с вами не ссорился, — Миллер пожал плечами, — а во-вторых, давно вас простил. Тема исчерпана.

— Почему же вы не хотите разговаривать со мной? Или вы боитесь опять услышать от меня какую-нибудь… колкость?

Профессор скривился.

— Александра Анатольевна, я уважаю вас и ценю. Но давайте на этом закончим выяснение отношений.

— Охотно.

В этот момент в комнату заглянул один из клинических ординаторов:

— Дмитрий Дмитриевич, подпишите аттестационный лист, пожалуйста!

— Нет, Чесноков, даже не просите. Я вас еще в прошлом году предупреждал: вы у меня аттестацию не пройдете. Я не могу выпустить ординатора такого, извините, низкого уровня.

— Но, Дмитрий Дмитриевич, что ж мне делать? — спросил Чесноков трагическим голосом.

— Не знаю. Год назад я говорил вам, что нужно читать литературу, и даже называл монографии, которые следует изучить. Вы что-нибудь прочли? Еще я говорил, что нужно ходить на дежурства. Вот вы, Александра Анатольевна, часто дежурите, вы хоть раз видели это молодое дарование?

— Ну… — Сане стало жалко Чеснокова.

Он, конечно, был редким раздолбаем, но всегда охотно помогал сотрудникам кафедры в бытовом плане: безотказно подвозил чужих бабушек, двигал мебель и доставал автомобильную краску по оптовой цене. К тому же толстый, круглоголовый и краснощекий Чесноков, имевший кличку Помидор, всегда находился в превосходном настроении и подпитывал окружающих позитивной энергией, за что его любили больные.

Но Миллер, никогда к услугам Чеснокова не прибегавший, не собирался прощать ему некомпетентность за добрый и веселый нрав.

— Если я сейчас спрошу вас ход трепанации черепа или предложу перечислить двенадцать пар черепно-мозговых нервов, вы же не ответите? Я знаю, что вы торгуете красками и посвящаете этому основное время, а диплом об окончании ординатуры вам нужен из каких-то непонятных мне соображений. Однако это не повод, чтобы я подписал вам аттестационный лист.

— Но, Дмитрий Дмитриевич…

— Идите, Чесноков. Вы можете жаловаться на меня руководству, тем более что неаттестованный ординатор не украшает репутацию кафедры. Но у меня вы аттестацию не получите.

Чесноков еще немного потоптался в дверях, лучезарно улыбнулся и ушел.

— Уж подписали бы этот лист несчастный!.. — сказала Саня. — Ясно ведь, что он никогда не станет практическим врачом.

— Тогда он и без диплома проживет. Послушайте, вот если бы я был токарем на заводе и точил бы детали не того размера? — Саня засмеялась: профессор Миллер был совсем не похож на токаря. — Даже нет, не так. Мне бы поручили делать гайки, а я бы вместо них клепал какие-нибудь болты. Меня бы предупредили пару раз, а потом быстренько перевели в уборщики. А здесь — пожалуйста! Выпускайте, профессор, торговцев красками вместо нейрохирургов, никто вам слова поперек не скажет!

Миллер злился, но Сане все равно было приятно, что он снова с ней разговаривает. Она поднялась, чтобы налить воды в их древний электрочайник, и заодно вымыла профессорскую чашку.

— А вы знаете, что этот светоч научной мысли написал в истории болезни? Тупая травма головы с повреждением селезенки! Каково? Если у него самого в башке вместо мозгов селезенка, не обязательный, как известно, орган, то это не значит, что все так же плохо устроено и у других!

— Да ладно вам придираться к словам, Дмитрий Дмитриевич! Понятно же: он имел в виду, что у пациента черепно-мозговая травма плюс травма живота с повреждением селезенки. Мало ли что можно написать в три часа ночи!

Но профессору было никак не успокоиться.

— А еще я как-то раз говорю на обходе: запишите в истории, что операция откладывается, потому что у больного ОРВИ. Так он записал: больной готовится к операции по поводу ОРВИ. Представляете? Мы, оказывается, такие продвинутые, что хирургическим путем насморк лечим! Вот вы, Александра Анатольевна, назовите хоть одно положительное качество этого лентяя, ради которого стоило бы аттестовать его.

— Ну, он всегда приветлив с больными. Подбадривает их, внушает надежду на выздоровление. А ведь еще Гиппократ говорил, что тот врач хорош, в присутствии которого больному становится легче.

Миллер тяжело вздохнул и мрачно уставился на Саню.

— Понимаю, на что вы намекаете. Что я в отличие от этого вашего Чеснокова с пациентами не сюсюкаю. Но знаете, если бы мне, не дай Бог, проломили башку, я бы предпочел оказаться не в руках добродушного неуча, а в руках компетентного врача, пусть и с дурным характером. Когда сломано основание черепа и кровь хлещет из ушей, от врача требуются активные действия, а не ободряющие слова! — с пафосом добавил он.

— Вы все правильно говорите. Но как же милосердие?

— То, что я не утираю сопли всем подряд, еще не значит, что у меня нет милосердия! — Сказав это, Миллер обиженно надулся.

— И все-таки мне иногда кажется, что его у вас нет. — Саня немедленно выругала себя за эти слова, но было уже поздно.

Профессор пронзительно взглянул на нее и нервно раздавил сигарету в пепельнице.

— Можно подумать, вы много в этом понимаете! — Голос Миллера так звенел, что Саня поняла: новой ссоры не избежать. — Как вы вообще беретесь судить обо мне? Что вы обо мне знаете? Вы знаете, что такое остаться в шестнадцать лет с психически больной матерью и младшей сестрой на руках?

— Простите… — смущенно пробормотала она, ничего подобного не подозревавшая.

Но он, кажется, уже не мог остановиться:

— Мне тогда не помог ни один человек! Ни один! Сестру нельзя было оставлять с мамой, но никто из наших родственников не захотел взять ее к себе. Больше того, мама сошла с ума после тяжелой черепно-мозговой травмы, а родня распустила слух, что она спилась после смерти отца.

— Дмитрий Дмитриевич, прошу вас! Я верю, что вам пришлось тяжело, но избавьте меня от подробностей.

Саня знала: Миллер не простит ей, что она стала свидетельницей его слабости, поэтому нужно уходить. Но стоило ей подойти к двери, как он схватил ее за руку.

— Нет уж, послушайте!

— Одумайтесь, Дмитрий Дмитриевич, и остановитесь! — Саня решительно дернула рукой.

Он отпустил рукав ее халата и мрачно уставился на нее.

— Сам не знаю, что я так взъелся на вас, — сказал он почти нормальным тоном. — Наверное, вы правы: я злой и эгоистичный человек. Но я мог бы быть другим. Если бы у меня была другая жизнь! — Неожиданно его голос опять зазвенел.

Определенно он снова готов был впасть в истерику. Но Саня не была готова утешать его.

— Другая жизнь! — фыркнула она. — О, это опасное сочетание, когда человек считает себя лучше других, но думает, что живет хуже всех!

— Я не считаю себя лучше других!

— Хорошо. И давайте закончим наш разговор. Он не нужен ни мне, ни вам.

— А где же ваше милосердие? — Миллер криво усмехнулся.

Саня развела руками. Потом постояла еще немного молча и вышла из кабинета.

В последнее время Регина будто специально взялась унижать Наташу. После того ужасного показа, когда Наташа всласть надышалась потом вперемешку с дешевыми духами, шатаясь по подиуму среди немытых Лолит, у нее вообще не было ни одной работы. Пару дней она спокойно просидела дома, отсыпаясь и занимаясь хозяйством, но на третий день разволновалась и, наплевав на гордость, поехала в агентство сама.

Регина угостила ее чашкой несладкого кофе без кофеина, впрочем, отсутствие сахара с лихвой компенсировалось приторной Регининой улыбкой.

— Наташенька, я хочу найти для тебя заказ, достойный твоего уровня! Ты же наша звезда!

Наташа хотела сказать, что ее волнует не звездный статус, а деньги, но промолчала. Вдруг действительно подвернется что-нибудь стоящее?

Но телефон продолжал молчать, и она с ужасом понимала, что надо искать новый источник доходов. Как она завидовала Сане, у которой карьерный рост имел не обратную, а прямую зависимость от возраста! Ведь словосочетание «пожилой, опытный врач» имеет совсем не тот же смысл, что «пожилая, опытная фотомодель».

Наташа купила газету «Из рук в руки» и, проводив Петьку в школу, стала изучать ее. Уже через полчаса стало ясно, что Наташе с ее школьным образованием и без навыков работы на компьютере сильно повезет, если ее возьмут куда-нибудь уборщицей.

«Пойду к Мите санитаркой!» — решила она, отшвырнув газету и закинув ноги на спинку дивана.

Голодная смерть им с Петькой пока не угрожала. У Наташи были отложены кое-какие деньги, но она уже привыкла копить то на жилье, то на машину, и сама мысль о возможности проесть накопления казалась ей кощунственной.

Брак с Миллером не решит ее финансовых проблем. При всех своих достоинствах Митя вряд ли сможет содержать троих. А если — она вспомнила разговор с дядей Толей — их будет четверо?..

«Не такой уж Миллер и завидный жених! А я зачем-то терплю его закидоны, будто я не красивая молодая женщина, а сорокалетняя стокилограммовая баба».

Наташа вздохнула, снова взяла газету, но открыла ее теперь на рубрике «Обучение». Никогда не поздно приобрести полезную специальность. Вот, например, швеей можно стать, как раскаявшиеся проститутки былых времен…

Она так увлеклась звонками по объявлениям, что Регине пришлось звонить ей на мобильный.

— Ты вечерком сможешь поработать? — вкрадчиво спросила менеджер.

— Конкретно время назови. — Наташа знала, что «вечерок» в Регинином понимании — это время с шести вечера до пяти утра.

— С восьми до… как договоритесь. Короче, нужно одного кекса на переговоры сопроводить.

Про себя Наташа выругалась, а вслух сказала:

— Региночка, дорогая, я не по этой части. Ты же знаешь.

— Триста баксов за вечер. Всего делов, что с буржуями икорки навернуть. Впрочем, дело твое.

— Ты мертвую уговоришь, — быстро сказала Наташа, прикинув, что месяц она на эти деньги протянет.

— Мертвую уговаривать не надо, — мрачно засмеялась Регина. — Бери и…

Наташа поморщилась. «Ладно, выкрутимся как-нибудь, — сказала она себе. — На переговорах он приставать не станет, а потом я сразу уеду. На крайний случай скажу, что месячные.

В конце концов, — продолжала она внутренний монолог, принимая ванну и натягивая лучшее белье под вечернее платье, — бизнес есть бизнес. Если человек готов платить триста баксов только ради имиджа, он точно знает, чего хочет. Если бы ему нужна была проститутка, он так бы и сказал Регине, не стал стесняться. Возможно, он вообще голубой!»

Раньше Наташа предпочитала ничего не знать об этой стороне деятельности модельного агентства. Когда она только переехала в Питер и начала работать у Регины, та пару раз ненавязчиво заводила разговоры о «хороших дополнительных заработках», но, убедившись, что Наташа не испытывает тяги к древнейшей профессии, оставила ее в покое. Теперь, видимо, как модель Наташа стала отработанным материалом, но в другом качестве еще представляла интерес для агентства.

Она забрала Петьку из спортивной школы, быстро покормила его ужином, разрешила смотреть телевизор до одиннадцати и отправилась на встречу, пылая классовой ненавистью к человеку, способному выложить такую сумму неизвестно за что. Наташе было абсолютно непонятно, каким образом ее присутствие может повлиять на ход деловых переговоров. До сегодняшнего дня единственными деловыми переговорами, которые она наблюдала, были беседы Мити с профессором Криворучко под водочку, но Наташа твердо была убеждена, что если вдруг у них и заведется триста долларов, то они не станут их тратить на покупку ее общества.

Но вскоре все стало ясно. Ее клиент угощал ужином своего партнера по бизнесу, тот был с женой, и этикет требовал присутствия второй дамы.

«Прямо-таки царский заказ для начинающей шлюхи!» — думала она, пробуя салат «Цезарь» с креветками и поглядывая на своего клиента.

Он оказался примерно Наташиным ровесником, симпатичным блондином, которого портила только сутулость, заметная, несмотря на отлично сшитый костюм. У Ильи, так звали клиента, были очень красивые руки — крупные, с длинными пальцами… Наташа невольно сравнила их мысленно с руками Миллера. Тот при всей своей аристократической внешности лапы имел вполне мужицкие — Наташа не могла без ужаса представлять, как он орудует ими в мозгах пациентов.

«Интересно, у этого Ильи, что, нет нормальной девушки? Я понимаю, был бы он уродом или стариком… Но зачем тратить деньги, если стоит ему свистнуть и выстроится целая шеренга девушек, готовых бесплатно идти за ним куда угодно? И на голубого он совсем не похож…»

Весь вечер Наташа молчала и улыбалась.

Потом они вышли на улицу. Илья попрощался с партнером и поцеловал руку его жене. Потом он повернулся к Наташе.

— Спасибо, все было отлично. Вас проводить?

— Нет, благодарю. Вот моя машина.

— Нужно было предупредить вас, что мой шофер может вас отвезти, — немного виновато сказал Илья. — Я просто не подумал. А так вам даже и не выпить было! — Сам он выглядел совершенно трезвым, да и пили за столом, несмотря на изобилие напитков, мало. Не то что Митя с Криворучко.

— Ничего, я привыкла.

— Вы уверены, что нормально доберетесь? Все-таки уже первый час ночи… — Илья под руку подвел ее к джипу, распахнул перед ней дверь и помог сесть на водительское место.

«Наверное, из интеллигентной семьи, — уважительно подумала Наташа. — Мите бы такое и в голову не пришло!»

Уже третий раз за этот вечер она сравнивала Илью со своим женихом, и опять сравнение было не в Митину пользу.

— У меня есть номер вашего мобильного телефона, — сказал Илья. — Вы не возражаете, если я позвоню как-нибудь?

Наташа выдержала небольшую паузу и ответила согласием.

Домой она возвращалась в превосходном настроении.

Илья, конечно, уже завтра забудет о ее существовании, но она определенно ему понравилась!..

Всю дорогу до дома она мечтала о том, как мог бы развиваться ее роман с Ильей. Наташа любила помечтать иногда о таких невероятных вещах, как брак с нефтяным олигархом или собственная карьера в Голливуде.

Дома ждал сюрприз. Дверь была заперта только на нижний замок, значит, Митя у нее.

«Интересно, это приятный сюрприз или неприятный? — подумала Наташа. — В любом случае главное — не разбудить Петьку».

— Два часа ночи! — сказал Митя, выходя в коридор.

— Я работала!

— Кем это, интересно?

— Ты знаешь кем…

Наташа сняла пальто, представ перед Митей в вечернем платье.

— Послушай, — сказал он, внимательно оглядев ее, — ты мне позвони в следующий раз, когда будешь ночью работать. Я приеду, с Петькой посижу.

Она в испуге уставилась на него: ничего подобного она от своего жениха никогда не слышала и услышать не надеялась. Да все ли с ним в порядке?..

Но дальше Митя удивил Наташу еще больше. Он обнял ее, погладил по голове и прошептал ей в ухо:

— Не сердись на меня, если что.

А она…

Вместо того чтобы радоваться внезапной Митиной перемене, Наташа, не понимавшая ее причин, чувствовала себя не в своей тарелке. Новый Митя определенно пугал ее! И она не могла избавиться от ощущения, что он просто заставляет себя быть с ней таким нежным и ласковым. Но зачем, почему?..