Клинок Ворона

Глава 3.

Восемь костров. Старые привычные понятия «день» и «ночь» здесь перестали иметь всякое значение. Я исчисляла жизнь кострами. С точностью снайперской пули выходила я на идеально круглые площадки, творцу которых позавидовали бы шутники, рисующие фигуры на зеленых полях Англии; просила разрешения отдохнуть, но ни разу не получила ответа; полудремала, полубодрствовала, глядя на зеленое пламя; благодарила и двигалась дальше; оглядывалась и видела лишь лес.

За время пути я успела повторить все, чему меня учили сначала в школе, а потом в колледже: мысленно написать десяток сочинений по литературе и также мысленно порвать их в клочья; вспомнить теорию эволюции и освежить в памяти историю Древнего царства; разгадать пару загадок вселенной и тут же за ненадобностью выкинуть ответы из головы.

Иногда начинало казаться, что я попала в какую-то разновидность персонального ада, где вместо чертей и котлов – снег и деревья. И наказанием является вечный путь через лес.

Девятая по счету ночевка отличалась от остальных хотя бы тем, что поляну я увидела издалека. Она сияла ярким изумрудным светом, заставляя сумрак прятаться за стволы деревьев. Языки пламени плясали по периметру круга в хаотичном ритме – то пульсируя, то на миг замирая. Эта неравномерность раздражала, заставляла беспокоиться.

Дурея от нехороших предчувствий, я шагнула в круг: пробормотала приветствие, привычно скинула с плеча рюкзак и расстелила вечно-сырую куртку, Периметр ярко вспыхнул. Огонь вытянулся вверх, словно стараясь достать до верхушек деревьев, и застыл в ожидании.

Я закрыла глаза. И тишина закончилась, будто это движение было последней каплей, которой не хватало для реакции.

Никогда не думала, что шепот может оглушить. Он взвился вверх миллионом шелестящих крыльями бабочек, а потом обрушился на меня. Множество голосов, слившихся в один, что-то говорили мне. Не кричали, не требовали, не жаловались – они были лишены эмоций. Подобно равнодушному лектору, уставшему ежедневно повторять одно и то же. Они просто рассказывали…

«Ну вот, дожила до слуховых галлюцинаций. Вернусь домой и сразу же обращусь к психиатру. Может само пройдет, если не обращать на это внимания? », – сжав кулаки, я приказала себе не открывать глаза. Глубоко внутри сидела четкая уверенность в том, что стоит это сделать – и тишина снова вернется.

Голоса говорили четко, размеренно, словно объясняли простейшие задачи тупому ученику. Через некоторое время мне пришлось расписаться в полной собственной бездарности. Знание языков никогда не было моей сильной стороной, преподаватели английского бились со мной годами, но в итоге признавали свое поражение и капитулировали. Устав бороться с собственной бездарностью, я плюнула на все попытки разобраться в этом шелесте. Как ни странно, после этого дело пошло на лад, словно мои попытки только мешали им донести что-то важное.

Шепот стал тише, обрел странный завораживающий ритм, и в голове одна за другой стали возникать картинки.

Земля. Очень далеко внизу, будто с высоты птичьего полета. Ломаная линия гор, с белыми шапками ледников на вершинах и туманами. В одной из долин, стиснутой между двумя скалистыми отрогами, – развалины гигантских строений. Руины выглядели так, словно тысячу лет назад на этом месте устроила попойку пара великанов из сказки про бобовое дерево, и что-то не поделив, подралась, используя вместо оружия огромные башни.

В развалинах мелькнул огонек. Я хотела присмотреться внимательнее, но картина уже сменилась.

Замок из черного камня. Столь титанический, что рядом с ним тут же померкли руины, которые секунду назад казались больше, чем все пирамиды Египта, сложенные вместе. Стены представляли собой правильной формы шестиугольник, одной стороной врезавшийся в пологий горный склон. Горы были иными, чем в предыдущем видении – старые и щербатые, стертые ветрами почти до основания. Мимо замка, обходя его по дуге, несла свои воды широкая бурная река: то здесь, то там на ее поверхности мелькали белые пятна пены, какие бывают на порогах. Массивный мост, перекинутый от ворот замка на противоположный берег, охраняли похожие на шахматные ладьи сторожевые башни.

Вновь картина начала меняться. Промелькнул Целый калейдоскоп образов: ярко-желтый лес, изуродованный черными проплешинами пожарищ; белая полоса песчаного пляжа и темно-синяя идеальная гладь то ли моря, то ли океана; белые флаги на острых, как иглы, башнях; хижина на берегу озера. Все это промелькнуло с такой скоростью, что я не успевала замечать детали. Зато следующее видение было подробней некуда: ледяная пустошь, я смотрела на нее с огромной высоты, но каким-то чудом различала, как ветер гонит поземку, закручивая снег в маленькие вихри. Гладкая, как отполированная крышка стола, равнина. Вдоль горизонта, на самой грани видимости – тонкая темная полоса леса. А прямо подо мной темными пятнами приземистых домов расположился поселок. Крохотный по сравнению с бесконечностью равнины, В окнах мерцал мутный, болезненно-желтый свет, а из труб поднимались черные клубы дыма. Картинка нехотя растворилась, уступая место темноте. Шепот голосов постепенно стих, словно источник звука медленно отдалялся. Еще несколько минут я просидела с крепко зажмуренными глазами, ожидая продолжения «кино». Но, видимо, на сегодня показ был закончен. Пришлось вставать, заученным жестом накидывать на плечи так и не успевшую просохнуть куртку. Зеленый огонь погас. Черный песок чуть поблескивал в сумерках.

После некоторых раздумий я извлекла из рюкзачка кроссовки. Что-то мне подсказывало, что этот лес скоро закончится, и обувка не окажется лишней. Проверила, крепко ли держится за ремешком «виновник» моего путешествия. К его чести, в течение длительной прогулки нож не елозил, не впивался в ногу, не давил тяжестью на бедро – в общем, вел себя положительно. Это настораживало. Хорошо выучив хитрую натуру этого семейства, я знала, что от них можно ожидать любой пакости в самый неподходящий момент.

– Итак, продолжаем наш марафонский забег. После первого этапа продолжает уверенно лидировать Аня Семенова. Просто потому, что других участников не предвидится. Аня героически преодолевает сложную трассу. Берет приступом глубокие сугробы, элегантно лавирует между деревьями. Посмотрите, как грациозно она поднимается, после того, как, споткнувшись, шлепнулась в снег лицом. Блестящая техника! – комментировать вслух свои действия оказалось неожиданно весело. Если уж сходить с ума – то до конца. – Обратите внимание, как ей мешают кроссовки, но Аня не ищет легких путей. Не такой она человек! Еще один акробатический этюд: на сей раз это пируэт в стиле «копытное на льду». Десять баллов за технику исполнения. Какое слияние себя с ролью, какое удивительное вживание в образ бедного животного, забредшего на каток!

Пришлось сделать вынужденную остановку. Вес снега, набившегося в капюшон куртки и кроссовки, стал превышать вес моего организма. Закончив вытряхивание, вычищение и вынимание, я с надеждой посмотрела вперед, на стену деревьев. Ведь когда-нибудь этот лес должен закончиться?

Сначала я подумала, мне чудится, но, приглядевшись внимательнее, поняла – впереди действительно намечался серый просвет: едва заметный на фоне черных стволов и ставшего еще более густым сумрака.

С удвоенным энтузиазмом я рванула вперед, уже не обращая внимания на мелкие неудобства вроде частых падений. Через пять минут такое рвение было вознаграждено – лес закончился. Я топталась на самой его опушке, рядом с тремя исполинскими деревьями, которые, словно сторожевой форпост, клином выдвинулись на равнину. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять – туда я не хочу ни под каким соусом. Лучше уж вечно бродить по лесу, ночевать у костров, чем сделать шаг вперед.

Равнина. Та самая, которую мне с такой тщательностью «нашептали» голоса. Лед, ночь, поземка и черное звездное небо в россыпи ярких звезд. Я с удивлением оглянулась. Над лесом цвет неба оставался прежним – серым, как мышиная шкурка, с тремя проплешинами лун. Для верности я ущипнула себя за руку и снова перевела взгляд на равнину. Звезды.

– Все чудесатее и чудесатее. Кто бы мне объяснил, что здесь происходит? – я решительно уселась в сугроб, дав слово не двигаться с места, пока не разберусь в тутошних странностях. Добровольцев, которые бы разъяснили мне происходящее, не обнаружилось. – Может…

Закончить безусловно умную мысль не удалось, потому что какая-то неведомая сила дала мне ощутимый пинок. Приземлившись физиономией в снег, я фыркнула, сжала кулаки, и резво развернулась, готовая дать сдачи тому хаму, который покусился на мою персону. Очередное разочарование – позади никого и ничего не было, кроме древесного ствола. Может, злоумышленник спрятался именно за ним? Проверка не помешает. Дважды обойдя вокруг дерева, я была вынуждена констатировать, что никого тут нет.

– Это ты дерешься? – задрав голову, спросила я у представителя местной флоры.

Дерево высокомерно промолчало. Еще немного побродив вдоль опушки, я пришла к выводу, что таким недвусмысленным способом мне попытались дать понять, что я тут лишняя. Мол, не шла бы ты, девочка, на равнину? А то достала уже своими жалобами.

– Ну и пожалуйста. Можно подумать, сильно мешаю…

Уже через минуту я, словно спортсмен на старте, прищурившись, обозревала предстоящий путь.

Равнина казалась бесконечной. Бело-серо-черное поле до самого горизонта. Радовало только одно: если те видения, которые показали мне голоса, правдивы, значит, где-то там должны быть люди.

– Вперед! На поиски собратьев по разуму! – скомандовала я и решительно сделала шаг. – Ого!

Это действительно было «ого», в прямом смысле этого слова. Холодно. Очень холодно. Чертовски холодно. Минус двадцать пять навскидку, а то и больше. Будто весь тот мороз, которого я была лишена в лесу, аккуратно перенесли сюда и добавили к местной температуре. Мгновенно пришло осознание того, что свитер, куртка, джинсы и кроссовки – не совсем то, что нужно, и единственное, что мне светит, если я соберусь прогуляться по равнине, так это украсить ее собственной ледяной скульптурой в натуральную величину.

Выругавшись, я развернулась с четким намерением вернуться на теплую и комфортную опушку. Не тут-то было. Между мной и лесом словно поставили прозрачную, но очень прочную перегородку. Ее прочность я проверила собственным лбом. Потирая намечающуюся шишку и бормоча под нос нецензурные ругательства, я предприняла еще одну попытку. Фигушки, или, если по литературному, оставь надежду всяк сюда, вернее, отсюда вышедший. Обратно уже никто не пустит.

Загадочный лес сам решил вопрос «стоит или не стоит идти на равнину? ». Честно говоря, мне решение не понравилось. Но кто меня спрашивает? Поэтому оставалось только поплотнее закутаться в куртку, накинуть на голову капюшон, запрятать уже начинающие замерзать руки в карманы и очень быстрым шагом пойти вперед.

С учетом того, что идти приходилось по гладкому отполированному льду, лишь слегка присыпанному снегом, «очень быстрый шаг» вскоре сменился на «средний неторопливый», а потом на «медленный и осторожный».

Замерзла я почти сразу. Тонкий свитер и летняя куртка не были серьезной преградой для холода. Он пробирался сквозь них, как отважный разведчик сквозь вражеский стан, полный в дрова пьяных и невнимательных воинов. Первыми потеряли всякую чувствительность руки, потом пришел черед всего остального.

А еще зверски захотелось есть. Такого аппетита у меня не было со времен школьных столовых, насыщение в которых носило чисто иллюзорный характер. На секунду затормозив, я онемевшими руками вынула из рюкзачка сверток с бутербродами, аккуратно отделила один, а остальные спрятала обратно. Кто знает, сколько мне еще предстоит топать?

Бутерброд был черствым и невкусным, но когда очень хочется есть, на этом не сильно зацикливаешься. Так что, быстро проглотив один, я еле сдержала себя, чтобы не залезть в пакетик и не изничтожить оставшуюся там еду. Странное колдовство леса, делающие меня существом без потребностей, развеялось. Было холодно, хотелось есть, и уже мигала сигнальной лампочкой усталость.

Мысленно я провела ревизию содержимого своего рюкзачка. Может, там шарфик завалялся, или на крайний случай носовой платок? Даже при всей своей предусмотрительности, перед выходом из дома я не захватила ни шубы, ни теплых сапог. Содержимое рюкзачка было удручающе скудным: маленькая пластиковая бутылочка с водой, спички, бутерброды и компас. Интересно, на какую часть тела надо надеть компас, чтобы стало теплей?

Кстати, если я ощущаю холод, возможно, компас тоже образумится и прочувствует направление? Пришлось снова затормозить. Замерзшие пальцы долго возились с застежкой кармашка. Наконец, надежда всех путешественников и мореплавателей была извлечена на свет божий, вернее, на ночь. Стрелка прибора, слегка покачиваясь, послушно замерла, информируя, что я сейчас иду на юг, а север остается ровно за моей спиной.

«Молодец», – вставший на путь исправления приборчик следовало похвалить. – «Юг – это хорошо. По крайней мере, там должно быть теплее».

Я шла долго. Равнина за это время ничуть не изменилась, ветер гнал по льду поземку, звезды все также перемигивались над головой. В какой-то момент я поняла, что больше не могу сделать ни шага. Ноги одеревенели и перестали слушаться. Мышцы болели. При каждом вдохе легкие обжигало, а выдох не мог согреть даже губ. Глаза слезились от ветра. Я остановилась, осторожно села прямо на лед и стала рассматривать звезды. Идти дальше я не могла. Да, я прекрасно понимала, что через полчаса меня можно будет выставлять экспонатом в музее ледяных фигур, но силы иссякли, закончились, как завод у детской игрушки.

Этo меня не удивило, пожалуй, даже дало повод гордиться собой – протопать столько по такому морозу не каждый сможет. Конечно, замерзнуть посреди равнины – не самый приятный способ свести счеты с жизнью, но выбирать не приходилось.

Зато какие здесь были звезды! Я смотрела на них, лишь иногда протирая слезящиеся глаза и чувствуя, как вода тут же застывает на щеках льдом.

У нас такого неба не бывает даже в августе за городом, когда отчетливо можно различить созвездия и белую полосу Млечного Пути. Крупные, яркие горошины висели на небе, как колония светлячков. Каждая обладала своим цветом, от винно-красного до бледно-голубого, из-за чего небо напоминало сундук с сокровищами какого-нибудь сказочного падишаха. Весь этот ковер перемигивался и переливался, иногда вспыхивая росчерками метеоритов.

Меня клонило ко сну. Может от холода, который уже не чувствовался, а может от усталости. Веки слипались, хотелось свернуться клубком, закрыть глаза и послать весь этот сумасшедший мир к чертям. Что я и сделала.

Мне снились прозрачные фиолетовые горы, изрезанные коридорами шахт. Внутри них кипела какая-то суета, маленькие темные фигурки толкали перед собой тяжелогруженые тележки. Я четко видела, как одна из них вдруг вырвалась из рук возчика и сама собой покатилась вниз по пологому ходу шахты, по дороге раздавив две не успевшие увернуться фигурки.

Очнулась я от того, что кто-то довольно бесцеремонно меня обнюхивал, обжигая онемевшее лицо горячим дыханием. «Наверно, белый медведь», – вяло подумала я и попыталась открыть глаза. Не получилось. «Пришел мною ужинать, скотина», – после некоторых усилий мне удалось приоткрыть смерзшиеся губы и прошептать:

– Я ядовитая. Живот будет болеть.

Медведь проигнорировал реплику, продолжив свое увлекательное занятие. «Интересно, чего ему надо?» – только любопытство могло пересилить тяжелую сонливость. Пришлось открывать глаза, разлепляя спаянные холодом ресницы. Сначала я не видела ничего, кроме белесого марева. Некоторое время понадобилось, чтобы сообразить, что я просто лежу лицом вниз, и вполне естественно – вижу только лед с белыми разводами снега. Пришлось переворачиваться.

Постепенно в зоне видимости появилось небо, а на его фоне серая тень с двумя сверкающими изумрудами вместо глаз.

– Ты кто?

Тень неуловимым движением приблизилась. Теперь стали различимы серебристая шерсть, чуть закругленные уши, а в нос ударил терпкий запах псины.

– Собачка, – прошептала я, – какая у тебя шерстка серая… Иди сюда, я тебя поглажу…

Существо сделало шаг вперед, задрало голову вверх и надрывно завыло. От этого резкого звука в висках у меня что-то раскололось, перед глазами вновь мелькнули фиолетовые горы, а потом все бережно закрыла бархатная темнота.