Для конца книжки Лав написал стихотворение о юнестах в лесу, и хотел им закончить книжку. Но Колк сказал:
— Ты поэт, а я прозаик. Ты ужасный романтик; из твоих стихов всегда проглядывает какой-то волшебно-сказочный, таинственный мир, закутанный в цветной туман. А я трезвый реалист, я вижу мир, когда взойдёт солнце, туман растает — и всё в лесу будет видно невооружённым глазом. Давай закончим книжку твоим стихотворением, но я сделаю к нему свои примечания в прозе. Согласен?
— Ну что ж, — сказал Лав. — Делай свои прозаические примечания. От этого наша книжка только выиграет. Вот моё стихотворение:
ЮНЕСТ
Юнест в лесу — глаза и слух
Всё для него необычайно,
От птиц до мух
Всё сказка для него и тайна.
Таяся сам, за всем следит.
Тут что-то только-только было,
Тут кто-то на ветвях сидит,
Тут чьё-то рыло землю рыло.
Следы копытцев на траве.
Но кто от них глаза отводит?
Мырит в ручье, свистит в листве,
Между стволами колобродит,
Мышом шуршит, скользит, как тень,
И пропадает где-то сбоку.
Юнест пытает ум весь день,
Стремясь от дум добиться проку.
Юнест в лесу — глаза и слух.
Ничто на свете не случайно.
От глаз до ух
Юнеет окутан дивной тайной.
— А вот мои грубо-реалистические пояснения к твоему стихотворению, — сказал Колк.
«От птиц до мух
Всё сказка для него и тайна».
Ну, птицы-то — это всем понятно! — конечно, сказка. Задумаешься даже, как эти воздушные, певучие существа живут с нами на одной планете. А мухи потому тайна, что неизвестно, что там, за кустами, когда над ними увидишь радужнокрылых мух: зверь какой, его труп, или ещё что.
«Таяся сам, за всем следит».
Конечно, если не научиться таиться за кустами, не треснув сучком, незаметно подтаиваться к птице или зверю, — никого в лесу не увидишь.
«Тут что-то только-только было».
Если на этом месте играли, дрались или просто только что прошли тяжёлые звери или птицы, это заметно по тому, как медленно поднимается придавленная трава.
«Тут кто-то на ветвях сидит».
…
«Там чудеса, там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит». —
украдено у Пушкина.
«Тут чьё-то рыло землю рыло…»
Очень просто: может, барсук, а могут быть и кабаны. За последние годы дикие свиньи сильно расплодились и появляются под Москвой, Ленинградом и в Новгородской области — в нашей Земле Неведомой.
«Следы копытцев на траве».
Опять-таки могут быть кабаны. А может быть и небольшой наш олень — косуля.
Они всё ещё живут в наших северных лесах. А поэт, верно, намекает на козлоногого — на какого-нибудь фавна или Пана, что жили в лесах древней Эллады.
«Но кто от них глаза отводит?»
Ничего удивительного: всё новое, что неожиданно замечаешь, отводит глаза от того, на что ты смотрел.
«Мырит в ручье…»
«Мырит» — это наше охотничье выражение. «Мырит, мырит!» — шепчет охотник охотнику, завидев на воде под кустами круги неизвестного происхождения: то ли там утка, то ли водяная крыса, то ли ещё что.
«…свистит в листве».
Если сильно свистит, вроде флейты, — верно, иволга. Или певчий дрозд.
«Мышом шуршит…»
Мышь, по-охотничьи, мужского рода, без мягкого знака.
«…скользит, как тень…»
Когда солнце высоко в небе, по всему лесу — тени. Поди разбери, кто мимо тебя проскользнул, пробежал, пропорхнул!..
«И пропадает где-то сбоку».
Ясно, что сбоку: не станет же он удирать прямо впереди тебя.
«Юнест пытает ум весь день…»
Юнест — юный естества испытатель, следопыт — орудует своим умом, как охотник за зверьками — хорьками, горностаями, — пытнем. Так называется длинная железная палочка, которой промышленник пытает, щупает в норе: тут ли хозяин?
«…стремясь от дум добиться проку».
Думы, конечно, бывают всякие: сопоставляющие разные факты или просто фантастическое. Здесь поэт явно говорит про такие думы, от которых можно добиться проку, — понять смысл того, что наблюдал.
«Ничто на свете не случайно»
Вот в том-то и дело!
«От глаз до ух
Юнест окутан дивной тайной».
Это уж, конечно, «поэтическая вольность».