Клык на холодец

III

Стена громадных, самых высоких в Лесу ясеней нависала над решётчатой аркой железнодорожного моста, над развалинами эстакады Третьего Кольца, над заросшими непролазным кустарником руинами Андреевского монастыря. Октябрь подёрнул кроны красным золотом, но ветвям лесных гигантов не грозило остаться по-осеннему чёрными и голыми: почти субтропический климат Леса не знал привычной смены времён года, и опадающую листву незаметно сменяла свежая зелень. А раз в год наступала волшебная пора, когда ясени на Воробьёвых горах обливались золотым сиянием – и даже золочёные конструкции на крыше здании РАН терялись на фоне этого великолепия.

Сергей вытянул шею, заглядывая за парапет. В стороне от опор моста желтели соломенные крыши мазанок. Пятнистые хавроньи, краса и гордость сельца Малиновка, копались в грязи прямо посреди улочки, носились туда-сюда мальчишки в портках и вышиванках. Услыхав стук колёс, они задирали головы и приветственно махали локомотиву. Лёха-Кочегар ответил тремя протяжными гудками. Состав проскочил краснокирпичную башенку мостовой опоры, сверху донизу заплетённую проволочным вьюном, плющом и диким виноградом, и со скрежетом затормозил.

– Здорово, Серёга! – высокий парень в выцветшей куртке-энцефалитке приветственно помахал егерю рукой. – Ты, я вижу, не один? Представишь меня даме?

Лиска лукаво посмотрела на спутника.

– Да, конечно. Лиска, в смысле, Василиса… как тебя по батюшке?

– Этого ещё не хватало! – фыркнула девушка. – А я вас знаю. Вы Егор, верно?

– Можно на «ты». – учтиво поклонился молодой человек.

– Ну, пошли церемонии… – хмыкнул егерь. – Кстати, Лиска подруга твоей библиотекарши!

– Лины? Верно, она как-то говорила… вы ведь вместе с ней пришли в Лес?

– Да. Только нас было…

– …девятеро. Да, я знаю. Кто-то умер от эЛ-А, кто-то сбежал. А у вас и Лины оказался иммунитет.

– Может, отложим воспоминания на потом? – перебил егерь. Давай уже, забирайся!

– Сейчас, только дождёмся кой-кого. Ну, где ты там застрял?

Из-за угла дощатого домика, сооружённого прямо на мосту, появился парень. Высокий, худощавый, с длинным лицом, переносицей, начинающейся чуть выше линии бровей и слегка заострёнными ушами. Кожа в утреннем солнце отливала зеленью. И глаза – янтарно жёлтые, с вертикальными кошачьими зрачками.

– Умар? – удивился егерь. – Вот не ожидал, клык на холодец! Решил с нами?

Сильван молча кивнул.

– Ты же взял его в ученики, так? – Егор закинул на платформу рюкзак. – Вот и не отлынивай! А то взял манеру сваливать свои обязанности на напарника…

Умар, сын старейшины Добрынинского кордона, был сильваном, ребёнком, появившимся на свет в Лесу – чем и объяснялись необычная внешность и иные, не столь заметные, особенности организма. Отец отдал его в ученики к егерю, а тот отослал парня вместе с Егором в МГУ – провести с пользой время, пока наставник залечивает рану, полученную в недавней экспедиции.

– А где хозяин? – крикнул из своей будки Лёха-Кочегар. – Хотел перетереть с ним за одно дельце…

Кузнец, издавна державший на мосту мастерскую, слыл лучшим оружейником Леса. Изделия его стоили дорого, и работал он далеко не для всех. Сергей, как и Лёха, Кочегар, владелец единственного на железнодорожных магистралях Леса настоящего паровоза, входили в число избранных.

– С утра укатил на дрезине к Лужникам. – ответил Егор. – Монахи из Новодевичьего Скита позвали, что-то им занадобилось починить. Кстати, Умар, – он повернулся к сильвану, – ты про подарок Кузнеца не забыл?

Сильван молча хлопнул себя ладонью по лбу и скрылся в домике. Пару секунд спустя он появился, держа в руках пару коротких, на толстых древках, рогатин.

– Одна его, другая – тебе. – пояснил Егор. – Я, как приехал, рассказал Кузнецу, что ты остался безоружным. Так он, не поверишь, целый день в кузне просидел: «Негоже, – сказал, – егерю без рогатины ходить». Заодно и Умару сковал.

Сильван подал оружие Сергею. Такие рогатины (вообще-то они назывались «пальма», по типу якутского охотничьего копья) служили егерям Московского Леса своего рода «фирменным оружием». Ковали их только здесь, на Ново-Андреевском мосту – поговаривали, что Кузнец знает особый рецепт стали, с закалкой в крови чудищ Чернолеса, которых ему доставляют специально для этой процедуры. Правда это или нет, Сергей не знал, а Кузнец не признавался. Но пальмы выходили на загляденье – прочные, гибкие, с широкими, слегка изогнутыми лезвиями, по которым змеились тёмно-серые разводы дамасскатуры. Они подолгу держали бритвенную заточку и не выщербливались даже на панцирях ракопауков.

– Не повезло… – Лёха-кочегар с досадой сплюнул. – Кстати, не помните, по какой колее они ехали? А то разъездов до самой Киевской ветки нет, как бы нам в них не уткнуться…

Путейцы, крепкое, многочисленное сообщество, обитающее на Трёх Вокзалах, курсировали на дрезинах и автомотрисах по железнодорожным магистралям бывшего мегаполиса, лишь немного не доезжая до МКАД. Там деревья стояли непроходимой стеной, и любые попытки восстановить участки железнодорожного полотна неизменно оканчивались провалом – с таким буреломом не могли справиться даже бронированные военные бульдозеры и тяжёлые огнемётные танки.

– Вроде, по левой. – подумав, ответил Егор. Он вскарабкался на платформу, стоящую впереди паровоза, и уселся на мешки с песком. – Ну, тогда ничего. – кивнул Лёха и потянул за проволочную петлю. Раздался протяжный гудок.

– Провожающих просим покинуть вагоны. Следующая станция – Лужники! – провозгласил он и выбрался из будки.

– Давай руку, Студент. Я с вами прокачусь, а помощник пока порулит. Перегон тут несложный, справится…

Лёха-Кочегар упоённо выводил слова на знакомый всякому русскому человеку мотив, прикладываясь в перерывах между куплетами к объёмистой кожаной баклаге. Баклага принадлежала челнокам, подхваченным на платформе «Лужники» – они спешили в Сетуньский Стан и обрадовались неожиданной оказии. Эль тоже был сетуньский – настоящий, ячменный, по всеобщему мнению, лучший в Лесу.

Один из челноков снял с закреплённой на платформе жаровни шампуры с олениной и раздал присутствующим. Мясо было свежайшее, парное – Бич, следуя установленной им же самим традиции, явился на рандеву с путейцем со свежей дичиной. Мясо исходило каплями ароматного жира,– косуля попался хорошая, упитанная – напарники, управившись со своими шампурами, по очереди отхлебнули из баклаги. Сильван от эля отказался, сославшись на отцовский запрет. Один из челноков отпустил, было, по этому поводу неуклюжую остроту – Умар в ответ так глянул на него своими кошачьими глазищами, что шутник подавился куском мяса.

Кочегар аккомпанировал себе, постукивая кулаком по доскам настила. Челноки старательно подпевали, путая слова. Умар сидел возле веселящейся компании и внимательно слушал.

– Опыта набирается…. – шепнул Егор. – Он вообще всё новое впитывает, как губка. Даже такую хрень.

– Почему сразу хрень? – обиделся за машиниста Сергей. Настоящий путейский фольклор, можно сказать – исторический. Лёха говорил, с позапрошлого века…

– Почему он всё время молчит? – тихонечко спросила Лиска. Она устроилась рядом с егерем. Тот обнял её, укрыв полой куртки – ветер насквозь простреливал высокую железнодорожную насыпь.

– Сильваны – они все такие, слова лишнего не вытянешь. Как он, в Универе-то, освоился?

Вроде, да. – ответил Егор. – Я его у себя поселил, благо есть пустая комната. Поначалу шарахался от всего, потом привык. Только вот девицы…

– А с ними-то что не так? – удивился егерь.

– Умар говорил, что дома отец настрого запрещал даже думать о девушках. А в ГЗ – сам понимаешь, цветник.

– Ясно. Мальчик вырос. Мальчику хочется на травку. И он таки да, дорвался, как сказал бы наш общий друг Шмуль.

Егор покосился на сильвана и ухмыльнулся.

– Поначалу они в очередь у наших дверей выстраивались, особенно первокурсницы. Вбили себе в голову, что если регулярно иметь секс с сильваном, то со временем приобретёшь иммунитет к эЛ-А. Уж не знаю, правда это или нет…

Лиска хихикнула.

– На Полянах то же самое. Когда приходит новая партия замкадышей – такое начинается… Те, правда, ждут немедленного результата – и очень обижаются, когда ничего не выходит.

Сергей вспомнил визит на Поляну Серебряный Бор – костёр на пляже «Улетай», завораживающий ритм барабанов и песок, покрытый ковром переплетённых нагих тел.

Лёха-Кочегар старался вовсю. Челноки, успевшие изрядно принять на грудь, переглянулись, повздыхали и полезли в торбы за новыми баклагами.

– Пока не забыл… – Сергей покопался в нагрудном кармане и протянул Лиске бумажный пакетик.

– Это что?

– Новое средство против Зова Леса. Недавно появилось на Речвокзале. Коля-Эчемин презентовал.

– Зачем? Мы от МКАД дальше, чем метров на двести, не отойдём.

– Это ты сейчас так думаешь. А там – хрен его знает, как повернётся.

– Да не нужны мне твои порошки! – девушка сердито оттолкнула его руку. – Что мне вообще сделается за четверть часа?

– Не сделается – тогда и принимать не будешь. – резонно возразил егерь. – А порошочки возьми. Зверски сильная штука, но пока не припёрло – лучше не злоупотреблять. Побочные эффекты, знаешь ли…

Егор вспомнил рассказ Сергея, как однажды он опрометчиво посоветовал своему другу, живущему в Замкадье, дать тяжело больной дочери сильнодействующее лесное снадобье – и это привело к трагедии, как раз из-за «побочных эффектов».

Хорошо хоть, девчонку удалось спасти, переправить в Лес.

–…и запомни – только в самом крайнем случае!

Девушка пожала плечами, но пакетик взяла.

Путец кое-как допел последний куплет, уронил голову на руки и засопел. Челноки храпели на досках вповалку, и лишь самый стойкий, ещё тянул мотив, заменяя слова другими, знакомыми с детства: