Клык на холодец

IV

Столб света скользнул по ржавым рельсам отбойника и упёрся в рухнувшие конструкции пешеходного мостика. Метнулся, описав дугу, упёрся в стволы толстенных, в четыре обхвата каждое, деревьев – и вернулся на дорожное полотно, укрытое сплошным покрывалом ярко-зелёного, отливающего в электрическом свете серебром, мха. Странный это был мох: он наползал с внутренней стороны МКАД до середины разделительного газона, а там словно утыкался в незримую стену. На глаз, живой ковёр имел не меньше полуметра метра в толщину.

Но троице, залёгшей в кювете на противоположной стороне дорожного полотна, было не до странностей местной флоры. Они изо всех сил вжимались в землю – чтобы, когда луч вернётся, спрятать от него хотя бы лица.

Волновались они зря. Сержант, высовывающийся по пояс из люка, ворочал прожектором скорее от скуки, чем рассчитывая кого- то обнаружить. Ещё меньше думали об этом сидящие внутри. Двое бойцов дремали, привалившись к броне, водитель же, позёвывая, крутил баранку – до конца патрулирования оставалось сорок невыносимо скучных минут. Хотя броневики военной полиции и раскатывались по растрескавшемуся за тридцать лет асфальту МКАД, надвое разрезающему Химкинский парк, точно по графику, это давно превратилось в рутину. Хочет кто-то пробраться снаружи в Лес? Да сколько угодно, если ты такой идиот. О пропускном режиме путь беспокоятся на Химкинском Кордоне, куда в обязательном порядке причаливают буксиры, лодки и теплоходы, ходящие до Речвокзала и обратно. Там их осмотрят, проверят документы у пассажиров и постараются поскорее отпустить. Случается, снимут кого-нибудь, не имеющего отметки о допуске, но никакие особые кары таким «зайцам» не грозят. Ну, проведут разъяснительную беседу, ну, выпишут штраф. В худшем случае – подержат пару суток в «обезьяннике», но потом всё равно выставят за пределы Особой Зоны – на «сто первый километр», как говорят в народе.

Броневик, гудя дизелем, прокатился мимо затаившейся троицы и скрылся за поворотом. Секунды тянулись бесконечно; глухая чернота, особенно непроницаемая после яркого света, затопила полотно дороги, скрыв стволы лесных великанов, уходящие вверх, к звёздам.

Тот, что лежал справа, пошевелился, поднялся на четвереньки. Вспыхнул мощный аккумуляторный фонарь.

– Свалили, сучары… Теперь минут пятнадцать никого не будет. Мамед, зажигай, время пошло!

Второй повозился в рюкзачке, достал горелку, прикрученную к маленькому газовому баллону. Под асбестовым колпачком затрепетал огонёк. Спустя несколько секунд асбест раскалился добела, освещая всё вокруг ярким ровным светом.

– Фонарик не забудь оставить. – хмуро посоветовал третий, закидывая на плечо связку лопат. – А то, как в прошлый раз, сунешь в карман, а аккумулятор на той стороне сдохнет. Назад – на ощупь, што ли, топать?

Это была общая беда – батарейки и аккумуляторы любых типов на территории Леса разряжались в считанные минуты. После чего приходили в полную негодность.

– Поучи дедушку кашлять! – огрызнулся первый, но фонарь выключил и убрал в оставленный в кювете рюкзак. – Мамед, будильник на сколько поставил?

– Двенадцать минут, как всегда.

Второй (при свете калильной лампы видно было лицо выходца из Средней Азии) вытащил из кармана маленький механический будильник и продемонстрировал спутникам.

– Тогда вперёд. Тут, шагах в ста, муравейник, я его ещё в прошлый раз приметил. Зверьё так близко к дороге редко подходит, так что можно не опасаться. Мешки наполняем не суетясь, но в темпе. И запомнили накрепко: как зазвенит – хватаем, кто сколько успел, и рвём когти. Надо проскочить до следующего патруля. Следы отпечатаются в этой дряни, – он кивнул на мох, – вояки заметят, слезут, станут осматривать, они всегда так делают. На ту сторону, конечно, не сунутся, не идиоты, но нам от этого не легче – застрянем, и край, через полчаса нас скрутит эЛ-А.

– Базара нет, начальник.– Серый со стуком подбросил на плече лопаты. – Мне, знаешь, тоже неохота загибаться, дома Верка ждёт.

– Тогда, ноги в руки!

Он перепрыгнул через низкий барьер, идущий вдоль осевой и пошагал по мягко пружинящему моховому ковру к внутренней стороне МКАД.

– Да что за!..

Мешок лопнул, содержимое вывалилось на траву. В свете калильной лампы видно было, как мельтешат среди лесного мусора очень крупные, отливающие чёрно-фиолетовым металлическим блеском муравьи. Их были тысячи только на поверхности кучи; они густо усеивали штанины и совки лопат.

– Я же говорил – выбирай понадёжнее! Гляди…

Витёк наклонился и помял край лопнувшего мешка. Толстый чёрный пластик под пальцами расползся в кашицу.

– Так я… эта… – Серый недоумённо уставился на пришедшую в негодность тару. – Я и выбирал крепкий. Дёргал – не рвётся!

– «Дёргал – не рвётся…» – передразнил Витёк. – За яйца себя подёргай! Полиэтиленовую пленку плесень в пять минут сжирает. Вот какой надо было брать! Он и час выдержит, и два.

И продемонстрировал свой мешок – белый, из ацетатной рогожки, наполненный тем, что только что было большим, по пояс взрослому человеку, муравейником. Сейчас лесная цитадель являла собой жалкую руину, разрушенную лопатами пришлых вандалов.

– Как же я теперь… – потеряно пробормотал Серый. – Порожняком, што ль, возвращаться? Может, в куртку насыпать? Хоть что-то…

– Сними портки, завяжи штанины и насыпь. – посоветовал Витёк. – Только смотри, чтоб мураши причиндалы не отгрызли, а то Верка в койку не пустит!

И заржал. Неприятность, приключившаяся с подельником, его только позабавила.

– Слышь, Витёк, а зачем нужны эти мураши, а? – осведомился Серый, кое-как сооружая из куртки подобие мешка. – В прошлый раз только древесные губки брали и этих, как их…

– Грибочервей. – подсказал опытный приятель. – Да я и сам не в курсе. Семёныч сказал: «несите, возьму всё», вот я и решил – чего далеко забираться, если муравейник – вот он? Только надо будет отделить их от трухи, есть способ, покажу. Из муравьёв потом муравьиную кислоту выжимают. Она у здешних какая-то особенная, уж не знаю почему…

– Приграничная интерференция. – заговорил Мамед. – Возле опушки у насекомых свойства другие, не похожи на тех, что глубоко в Лесу. Какие-то там энергетические поля, что ли…

С момента пересечения МКАД таджик не сказал ни слова. И у муравейника – молчал, сосредоточенно орудуя совковой лопатой.

– Чё? – опешил Витёк. – Ты, эта… с кем разговаривал сейчас, а?

Он привык, что напарник хорошо говорит по-русски – в таджикских школах изучение языка великого северного соседа уже двадцать лет стало обязательным – но не подозревал, что тот знает такие длинные слова.

– Муравьиная кислота, говорю, только видоизменённая. – Мамед поддел на лопату кучку трухи и ссыпал в мешок. – Из неё какие-то притирания делают, то ли от ревматизма, то ли ещё от чего. Шибко сильная штука выходит, только хранится недолго.

– Ладно, хрен с ним, пусть хоть «Виагру» гонят, лишь бы башляли. Давайте-ка поскорее, а то время уходит. Глянь-ка, Мамед, сколько осталось – пять минут, семь?

– Не торопись, дорогой. Уже некуда.

Из темноты раздались ехидные смешки. Таджик выронил лопату и отпрянул к дереву, Витёк замер, растопырив руки. Серый попятился, споткнулся и полетел спиной в распотрошённую муравьиную кучу.

В круг света от висящей на ветке лампы вступили пятеро мужчин. Четверо в обычной для Леса одежде – штормовки, джинсы или брезентовые штаны. Низко надвинутые капюшоны и полы шляп скрывают лица, в руках – помпы и охотничьи двустволки.

Пятый, предводитель, резко выделялся среди них. Мешковатые шаровары, безрукавка из толстой кожи, прошнурованная по бокам – не одежда, а доспех, надетый на голое тело. Руки, грудь сплошь покрыты грубо выполненными татуировками в виде переплетающихся символов самого зловещего вида. Партаки когда- то были и на бритой налысо голове, но, видимо, владелец потратил немало времени, чтобы от них избавиться: сейчас там едва различались лишь остатки замысловатого квадрата, составленного из ромбов и крючков.

В руках татуированный держал старомодный коротыш-АКСУ . На поясе – зловещего вида тесак в ножнах, украшенных латунными бляшками с такими же, как на наколках, значками.

– Вставай, болезный. – он качнул стволом в сторону Серого, копошащегося в раздавленной муравьиной куче. – Что ж вы экологию нарушаете, а? Приходите, понимаешь, в Лес незваными, беспредельничаете?

– Собиратели – они всегда так. – подал голос один из брезентовых. – Никакого сладу с ними нет: лезут и гадят, лезут и гадят, замкадыши хреновы.

– Мужики.. мы эта… не хотели… не специально!

Витёк, пытался что-то сказать, но выходил лишь невнятный лепет.

Татуированный ухмыльнулся неприятно, недобро – и бросил к его ногам моток шнура.

– Раз не хотели – веди себя хорошо. Давай, вяжи остальным другу руки, и пошли. До утра надо до Грачёвки дотопать.

Витёк и Серый (тот встал и теперь стряхивал с себя мурашей) – испуганно переглянулись.

– Так.. эта… а Лесная Аллергия? Мы ж подохнем!

– Часика два-три продержитесь. – утешил его бритоголовый. – Я вам и порошочков дам, чтоб уж наверняка. А загнётесь – невелика потеря, Хозяину без разницы, живые вы, или дохлые. Лишь бы протухнуть не успели.

Мамед сполз на землю, обхватил руками ствол дерева и тоскливо завыл.