Клыки. Истории о вампирах (сборник)

Женевьева Валентайн. Что нужно знать о том, каково быть мертвым

Оказывается, если кто-то погибает от несчастного случая, душе иногда не удается покинуть тело, и она вынуждена вечно себя прокармливать.

Конечно, я узнаю́ об этом только после того, как выпившая шесть бокалов кокосового рома Мэдисон Гарднер предлагает подвезти меня домой на отцовском «бумере» и врезается в дерево.

Мэдисон вываливается из водительского сиденья и ковыляет на своих безвкусных платформах, что-то мямля и задыхаясь. Толку от нее, как всегда, ноль. Я ломаю шею и умираю прежде, чем прибывает «скорая». Мэдисон же отделывается легко, и я настолько этим взбешена, что мне требуется несколько минут, чтобы осознать, что я больше не мертва.

(Порой приоритеты выстраиваются не так, как следовало бы.)

1. Когда врач «скорой помощи» проверяет твой пульс, он у тебя есть. Его легко подделать. Это как совершать приседания желудочками сердца.

2. Твоя дряхлеющая бабушка смотрит на тебя и говорит: «Ну что же, Сайин, ты мертва», а значит, либо что-то выдает тебя внешне, либо все ошибаются в том, что такое старение.

3. Бабушка говорит, что ты цзян-ши и ходить в школу тебе можно. «Зимнее солнце тебе не помеха», – добавляет она, умалчивая о том, что будет летом.

4. Твои родители понятия не имеют, что происходит. Они просто рады видеть, как ты близка с бабушкой.

В первую ночь я не могла уснуть. Мы с бабушкой пили чай и играли в карты (я и представить себе не могла, что она уделает меня в покер), потом я поднялась в свою комнату и дважды проверила домашку, а заодно пролистала все онлайн-видео, что только сумела найти, стараясь отвлечься.

Я начала задумываться, спят ли цзян-ши в принципе. Если нет, то мне следовало придумать себе новое хобби. А еще найти что-нибудь поесть. (Бабушка сказала, я теперь буду пить кровь. Тогда-то я разозлилась на нее и убежала к себе.)

Наконец, я стала считать тени от листьев, мельтешащие на стене. Это помогло лучше, чем что-либо до этого, но каждый раз, когда я отрубалась, я вспоминала, как Мэдисон, рассмеявшись над собственной шуткой, потянулась к радио, чтобы переключить на другую песню, и в этот самый момент перед нами возникло дерево.

(Я не собиралась соглашаться, но до дома было две мили по темноте, а вы знаете, что случается, когда девушки идут домой пешком одни. Мэдисон была из компании Эмбер, но не такой злобной, как остальные.

Зато она могла выпить столько же, сколько остальные, о чем я, в общем-то, знала, когда садилась к ней в машину.)

Думать об этом мне не хотелось. Хватит уже того, что я умерла, – заново вспоминать те минуты, что я пробыла мертвой, пока находилась в машине, я не горела желанием. Что если от этих мыслей я снова умру?

Должно быть, погибнув, я куда-то перешла, потому что помню возвращение – как будто я распустилась внутри своего тела, а в следующий миг открыла глаза. К тому же никак не получалось избавиться от ощущения, будто я не одна, будто привела некую тьму с собой.

Пожалуй, это была первая ночь в моей жизни, когда я сама хотела остаться в одиночестве.

В понедельник я увидела, что Эмбер и компания собрались во дворе школы за столиками для пикника, хотя на улице было еще довольно прохладно.

– О боже, Мэдисон! – воскликнула Эмбер. – До сих пор не могу поверить. Типа ты же могла умереть. И теперь бы с нами тут не сидела.

(Мэдисон выбирается из машины и, оборачиваясь на меня, со смехом спрашивает: «Круто было, да, Сайин?» – а потом замечает, что я не двигаюсь. После этого она начинает блевать.)

– Ага, – говорю, – жалко было бы.

Мэдисон фыркнула.

– Посмотрим, предложу ли я еще когда-нибудь тебя подвезти, сучка неблагодарная.

Когда я ушла в здание школы, Мэдисон продолжила:

– Серьезно, девчонки, это изменило мою жизнь.

5. Люди пахнут своей кожей. Как только я начинаю по-настоящему чувствовать мужской запах вперемешку с одеколоном у парней и запах лака с духами у девушек, то сразу выбрасываю всю свою косметику.

6. Отказывайся от крови, сколько хочешь, но голод сводит тебя с ума уже на третий день.

Тем утром я не пошла в школу, потому что дрожала и потела, а во рту пересохло так, что я не могла даже сказать маме, что со мной все будет хорошо.

– Пока я не вернусь, бабушка о тебе позаботится, – сказала мама неуверенно. Но я кивнула. Бабушка знала, что к чему.

Родители ушли, и я, оставшись в пустом доме, какое-то время прислушивалась, всасывая губами воздух, в котором даже не нуждалась, и пыталась не дать вскипеть своему мозгу. Я слышала, как кто-то говорил: «Держись, держись», но не знала, кто бы это мог быть – я-то осталась одна. Мне хотелось это выяснить – ведь я не собиралась позволять Смерти настигнуть меня второй раз.

Бабушка принесла две мисочки, по одной в каждой руке. Она была в желтом домашнем платье, а кожа ее пахла смесью чая, лосьона, рыбьей чешуи и витаминов, которые ее заставляла принимать мама.

Отвернувшись от нее, я вцепилась ногтями в колени так сильно, что пошла кровь, – только бы не схватить бабушку за руку и не укусить ее. Моя голова грозила вот-вот взорваться.

В следующий момент я почувствовала что-то на своем плече – густое и землистое. Грязь.

Попыталась заговорить, но во рту было слишком сухо. И я молча лежала, пока бабушка водила пальцами по моим плечам, по шее, по икрам ног.

Вскоре я кое-как успокоилась и сумела взглянуть на нее, уже не боясь самой себя.

Она улыбнулась:

– Подойди сюда, у меня для тебя кое-что есть.

Приближаться мне не хотелось, но я все же села, упершись спиной в изголовье кровати. Грязь действовала успокаивающе – и хорошо пахла, словно навевая сон, – а бабушкино желтое платье, казалось, заполняло всю комнату.

– Вот, – сказала бабушка, перевернув вторую миску.

В ней оказался сухой рис – белые зернышки отчетливо вырисовывались на фоне моего сиреневого покрывала. Мой разум вдруг отключился, и я принялась считать.

Я смутно осознавала, что она уходила и возвращалась, но пока не закончила, счет был единственным, что имело для меня значение.

– Сколько их? – спросила бабушка в какой-то момент и вручила мне теплую кружку.

Я досчитала до конца.

– Четыреста тридцать шесть, – ответила я.

Во рту больше не было сухо. Я даже удивилась, но затем заглянула в кружку и поняла, что уже выпила из нее. На дне оставалось немного крови, а вверху на стенке виднелась запекшаяся пленка. Когда я подняла взгляд, то увидела себя в настольном зеркале – мой рот был окаймлен красным кружком.

– Я отвратительна, – произнесла я, чуть не плача.

Она взяла меня за руку.

– Не волнуйся. Ты со мной.

После этого бабушка села, сложив руки на животе.

– Если ты готова узнать остальное, я тебе расскажу, – проговорила она, и я, счистив грязь с руки, принялась слушать.

7. Цзян-ши должны пить кровь, чтобы их тела не превратились в гробницы; иначе они станут гранитом, а ты окажешься замурована внутри. («Тебе следует научиться охотиться на оленей», – говорит бабушка, но я пропускаю это мимо ушей.)

8. Желтое платье дает мне защиту. («Скажи своим друзьям, чтобы носили желтое», – говорит она, будто у меня есть друзья, которых я хотела бы спасти.)

9. Она может доставать кровь у мясника, («для сосисок», говорит она, подмигивая), если я буду ее подвозить. Самой ей водить больше не разрешают.

10. На вкус кровь отвратительна.

11. Поначалу.

В школу я вошла через черный ход и все утро просто пыталась не уснуть. (Хорошая новость о моих новых желаниях: пометки я теперь себе оставляла чудовищные.)

В столовой царило неприличное оживление, и когда я туда вошла, мое бесполезное сердце все так же стучало в груди. Похоже, старые привычки живут долго.

Эмбер, Мэдисон, Джейсон и остальные сидели за обеденным столиком с пакетами из «Макдоналдса», служившими свидетельством того, что они неимоверно круты, раз могут покидать территорию школы. Джейсон кормил Эмбер картошкой фри, по одной за раз.

– Не обращай на них внимания, – услышала я.

Это был мальчишечий голос. Я осмотрелась по сторонам: никого рядом не оказалось.

– Ты меня не видишь, – сказал голос. – Не озирайся.

– А ты заткнись, – процедила я и двинулась вперед, стараясь прогнать его подальше.

– Теперь, когда ты меня слышишь, нам нужно поговорить, – продолжил он.

– Теперь? То есть ты и раньше здесь был?

Выйдя во двор, я выбрала свободную скамейку и, убедившись, что за мной никто не следовал, уселась на нее.

– Я еще здесь.

Я заволновалась, но быстро вспомнила, что тоже мертва. Похоже, с этим существом у меня было больше общего, чем с кем-либо из тех, кто сидел в столовой.

– И сколько ты пробыл здесь, пока я тебя не слышала? – спросила я, сложив руки с таким видом, будто была слишком крутой, чтобы меня заботил какой-нибудь призрак, следивший за тем, как я чищу зубы.

– Ты сама меня вернула, – ответил он.

Я подумала о прошлом своем ощущении – будто в ту первую долгую ночь кто-то был со мной рядом.

– Оу, надеюсь, ты не извращенец, – проговорила я.

12. Если ты достаточно напугана или достаточно отчаялась, когда возвращаешься в свое тело, то можешь случайно притянуть еще чью-то душу.

13. Его зовут Джейк. Он покончил жизнь самоубийством. (Большего он не рассказывает, а я не давлю. С людьми случаются всякие странности.)

14. Он думает, что все равно легко отделался по сравнению со мной.

– Нам нужно отправить тебя домой, – заявила я той ночью.

На уроках с воображаемым другом было весело (я делала язвительные записи, а он смеялся), а еще лучше – в читальном зале, когда Эмбер и компания шептались и бросали злобные взгляды на ботаников, старавшихся сидеть так, чтобы их не замечали. С воображаемым другом, который мог тайно высказывать, какие они придурки, было вообще идеально.

Но сейчас я собиралась идти в душ, и – сами понимаете.

– Я не знаю, как вернуться, – сказал Джейк. – Не думаю, что у меня все еще есть дом.

– Ну, знаешь ли, моя комната – не место для невидимых мальчишек.

– Я не подсматриваю.

– Как будто я могу это проверить, – посетовала я.

– Мне это не очень интересно, на самом деле, – ответил он.

Я задумалась, значило ли это именно то, что пришло мне в голову. Это во многом объяснило бы, почему он покончил собой, но я на него не давила.

– Ладно, – сказала я. – Надеюсь, ты разбираешься в химии.

– Последнее время были тройки, – сказал он.

Я открыла учебник.

– Тогда читай.

Я не стала заикаться о том, чтобы отправить его обратно. Даже если бы я знала, как это сделать, он вряд ли горел желанием вернуться. Пожалуй, если ты одинок, то хоть какой-нибудь друг – это лучше, чем ничего.

Уж я-то знаю.

Уже в первое время жизни цзян-ши становится понятно, что хуже всего – это наблюдать, как медленно умирает собственное тело.

Это не настолько плохо, как могло бы быть, но очевидно, что если не сумеешь вернуться должным образом, то превратишься в полуразложившийся труп. Отвратительно.

И хоть сто раз повтори себе, что твой внешний вид не так важен, все равно будет ужасно просыпаться каждое утро и видеть, как у тебя седеют волосы, как бледнеет и грубеет кожа, как наливаются кровью глаза, – а ты ничего не можешь с этим поделать.

Я же борюсь. Крашу волосы в черный цвет (пусть и задыхаюсь от вони) и ношу темные очки, отчего кажется, будто я пытаюсь закосить под Джона Леннона.

В один прекрасный момент в коридоре Мэдисон обзывает меня позеркой, но помимо этого, вроде бы никто не замечает во мне ничего нового. Здесь даже после смерти ничего не меняется.

Это должно было бы радовать меня сильнее, чем я способна почувствовать.

– Как думаешь, скоро тебя вычислят?

Пожав плечами, я пересекла пешеходный переход.

– Я не хожу обедать. Если кто и заметит это, то это будет Мэдисон. Она решит, что я хочу похудеть, чтобы можно было носить купальник.

– Ты всегда можешь ее съесть.

– Не дразни меня, – ответила я рефлекторно, но потом призадумалась: вот Мэдисон вопит во все горло, а я втыкаю ей в шею пластиковую вилку и начинаю пить. Это было бы все равно что выпить флакон духов «Викториа’c Сикрет», но ведь я никогда не пробовала свежей крови. Возможно, оно того стоило – надо было только узнать, какова она на вкус, когда горячая, пульсирует и…

Я сделала пометку: держаться подальше от школы, когда чувствую голод.

– Нужно только до колледжа продержаться, – сказала я.

– А ты что, собираешься поступать в колледж? – спросил Джейк.

Иногда самый обычный вопрос способен заставить тебя замереть прямо на улице.

15. Тебя выбьет из колеи то, что все вокруг будут расти, ходить в колледж, изучать искусствоведение, устраиваться на работу, встречаться, жаловаться, выходить замуж, жить нормальными жизнями и умирать, а тебе навсегда останется семнадцать, ты будешь пить кровь кружками и до бесконечности считать полоски на своих обоях.

16. Ты оставляешь себе заметку: спросить бабушку, может ли цзян-ши умереть, и если да, то что тогда произойдет?

Бабушка тихо шаркала по полу в домашних тапочках, заваривая чай. (Последние пару месяцев она утешала меня, как никто другой, и все, что бы она ни делала, приносило мне ощущение умиротворенности.)

– Что будет, когда мне придет время вырасти?

Она задумалась на минуту, а потом бессильно пожала плечами.

– Не знаю, – произнесла она таким тоном, который использовала, говоря о чем-то, что, по ее мнению, не предвещало ничего хорошего. (И использовала она его часто.)

Бабушка поставила передо мной кружку теплой крови.

– Ты что-нибудь придумаешь. Я это точно знаю.

Она верила в меня больше, чем я сама.

Я положила голову ей на плечо, всего на секунду, как маленький ребенок. Затем, прочистив горло, сказала:

– Ладно, я пойду делать домашку. – И забросив рюкзак на плечо, отправилась вверх по лестнице.

Бабушка проводила меня взглядом – сейчас она казалась такой одинокой, какой я еще никогда ее не видела. Заметив это, я почувствовала, как у меня скрутило живот.

Мне снилось, будто школа опустела и заросла виноградными лозами, дорожки разрушились из-за корней деревьев, полки в библиотеке оказались усеяны птичьими гнездами. По вестибюлю струилась небольшая река, и я шагала по нему, не издавая звуков.

Солнечный свет струился сквозь разбитые окна и дыры в потолке, где обрушились балки.

«Все умерли», – подумала я, почему-то зная, что это правда. Я была одна – больше никого не осталось.

Я и не подозревала, что это был кошмар, пока не проснулась и не услышала, как задыхаюсь.

– Прости, – сказал Джейк. – Я пытался тебя разбудить, но…

Я пошарила рукой по постели, ища его. Он вдохнул воздуха и затаил дыхание.

Потом я вспомнила, что он просто дух, некий след, который я притащила с собой, потому что была слишком разозлена, чтобы возвращаться в одиночку. Я ощущала тягучий ужас из сна – он, словно поднимающаяся вода, сочился сквозь меня.

– Почему ты думаешь, что это я тебя вернула? – спросила я безо всякой цели.

Джейк медленно выдохнул. Я задумалась, дышала ли я сама и насколько сильны были мои старые привычки.

– Я искал выход, – ответил он наконец, с таким трудом, будто слова приходилось из него выдавливать. – Я не мог… Не мог там больше оставаться.

Иисусе, подумала я, а сама тихо спросила:

– Почему не мог?

Но ответа не услышала. Он ушел.

В комнате повисла такая тишина, что я услышала первые капли дождя прежде, чем началась буря.

На следующий день на уроке химии Мэдисон сидела так близко к Джейсону, что их ноги соприкасались, а когда она поворачивалась, чтобы на него посмотреть, их губы практически сливались в поцелуе.

Задумавшись, как скоро в связи с этим появятся потерпевшие, я нацарапала на полях блокнота: «А если узнает Эмбер?».

Джейк не отвечал. Впрочем, иного я не ожидала. Да и неважно.

Я стерла пометку.

(Третий урок: машину Мэдисон эвакуируют. Старшая школа будет похлеще американской мафии.)

Джейк молчал весь день. Раньше я не осознавала, насколько мне нравилось, что он был рядом. Ну, я кое-как справлялась – писала заметки с вопросами, рисовала всяких монархов в тетради по истории, как и обычно, – только это было… не то. Иногда к людям привыкаешь.

(И скучаешь по ним.)

17. Ты перестаешь спать по ночам.

18. У тебя возникает все больше неприятностей из-за того, что клюешь носом на уроках.

Я пила кровь уже несколько месяцев, но все равно очутилась в постели – меня бросало в жар и трясло.

Бабушка в этот день сама была у врача и не могла помочь мне, тогда как я еле шевелилась. Я практически горела.

Вдруг я ощутила, как моей шеи коснулось прохладное дыхание.

– Сайин? Сайин.

Это был Джейк. Он вернулся. Я, изнемогая от боли, едва его слышала.

– Сайин, открой глаза.

Усилием воли я разомкнула веки и ахнула от изумления.

В моей комнате стоял мальчик. У него были темные волосы и чуть изогнутые очки. Он был не совсем настоящий: сквозь его тело проглядывал стол, и на месте глаз были пустые глазницы. Зато я хорошо видела силуэты его рук, которые он держал передо мной, выставив пальцы.

– Сосчитаешь мои пальцы? – спросил он.

Несколько мгновений я не могла даже сфокусировать на них взгляд, но затем сосчитала – от одного до десяти. После этого я принялась считать нитки в одеяле, и когда уже выключалась (и меня накрывала паника), в дверь постучала бабушка.

Джейк отступил за занавески.

– В чем дело? – спросила бабушка, наклоняясь ко мне. Кожа у меня была липкой, руки дрожали.

– Я так голодна, – проговорила я. – Вчера я попила, но… – закончить я не смогла, потому что в горле было слишком сухо, и только покачала головой.

Бабушка, сдвинув брови, посмотрела на меня. А потом сказала:

– Посмотрим, чем я могу помочь, – и вручила мне книгу, сказав: – Пересчитай в ней слова. – А потом вышла, закрыв за собой дверь.

Ко времени, когда я была на третьей главе, в руках у меня оказалась кружка. Кровь была горячей и густой, и допив, я постаралась вылизать то, что оставалось на стенках.

Бабушка выглядела уставшей, но улыбнулась мне.

– Мы что-нибудь придумаем, – заверила она. – Что-нибудь придумаем.

Кивнув, я поцеловала ее в щеку. (Она пахла солью, лосьоном и тальком.)

Когда она ушла, Джейк вышел из-за занавесок.

– Спасибо, – поблагодарила я. – За то, что ты сделал.

Он пожал плечами.

– Пустяки, – проговорил он, стараясь не смотреть на меня. – Не буду мешать тебе спать.

Сказав это, он стал таять, будто выгорающая пленка.

– Не уходи, – попросила я.

Он замер. Теперь я могла видеть, когда он задерживает дыхание. Могла видеть, как он кивает, и как его темные волосы при этом спадают на лицо.

Даже если бы он не говорил мне этого, я бы и так поняла, что он покончил с собой от отчаяния. Его глазницы представляли собой две черные дыры, будто его заживо поглотила печаль. Я подумала, появятся ли у него еще когда-нибудь настоящие глаза, или этот след скорби неизгладим.

(Я подумала: испытывал ли он такую жалость к кому-нибудь еще, наблюдал ли еще чьи-то последние мгновения жизни? Мэдисон и остальные были никчемны, но все равно чувствовалась боль, – боль при мысли, что их больше нет, и осталась только я одна. Значит, существовали такие уровни одиночества, которых даже я не знала.)

Он провел рядом со мной всю ночь. Я чувствовала его дыхание, а если вытянуть руку, то ощущала холод, когда мои пальцы проходили сквозь его.

Однажды утром, когда я шла в школу, в небе показалось солнце. Это было летнее солнце, яркое и горячее.

У меня начала закипать кровь.

Я закричала, натянула толстовку на голову и перешла на бег. Солнце палило, у меня все болело, я тряслась и не знала, где спрятаться. Затем, наконец, очутилась возле лесистого участка, который владельцы не могли продать уже пять лет. Он весь зарос деревьями и колючками, погруженный в тень и, к тому же, был безлюден.

Мне же он послужил маяком.

Я бежала, пока могла хоть что-то видеть, а потом упала на колени и прижалась лицом к земле. Этой ночью прошел дождь, и запах сырой земли казался мне успокаивающим, словно объятия.

Я принялась копать. Мои руки были будто мраморными, будто железными, но рьяно разметали грязь и коренья во все стороны.

Я соскользнула в неглубокую яму и принялась засыпать себя землей, пока эта острая боль не прошла. Но меня все равно продолжало колотить, и я открыла рот, но подавилась, набрав грязи внутрь.

Могила давала спасительную прохладу, будто снег, внезапно выпавший посреди лета.

– Сайин? – вдруг прошептал Джейк.

Я заплакала.

Когда стемнело, я выбралась из ямы и побрела домой, стряхивая грязь с одежды. Джейк молчал, но я чувствовала, что он рядом, справа от меня. От него исходила благословенная прохлада, тогда как вокруг становилось теплее.

(В последние дни у моего тела была комнатная температура.)

Домой я зашла как раз вовремя, чтобы застать маму, папу и бабушку за приготовлением ужина. Они замерли, уставившись на меня.

– Я поскользнулась, – проговорила я в тишину.

Мама вздохнула.

– Сайин, что с тобой такое?

– Я все вымою, – пообещала я. – Мне нужно в душ. Извините.

Сбросив ботинки в коридоре, я захлюпала вверх по лестнице, стараясь при этом, насколько возможно, ничего не запачкать.

Если включать только холодную воду, то становится почти приятно.

Когда я спустилась, бабушка уже заваривала чай.

– Как себя чувствуешь? – спросила она.

– Лучше. Ты как?

Она выглядела немного осунувшейся и бледной, но отмахнулась, ответив:

– Лучше. – Мы обе улыбнулись.

На ней была желтая футболка.

Вдруг у меня внутри все упало.

– Бабушка, ты меня боишься?

Она подняла на меня глаза и сощурилась.

– О, нет. Когда ты рядом с цзян-ши, всегда нужно носить желтое. Священники звонили в колокола, чтобы сообщить нам, что те ведут за собой души. – Она улыбнулась. – Ты напоминаешь мне о доме. О том времени.

Я сразу подумала о ее доме в деревушке в провинции Аньхой, где сама никогда не бывала. О том, как бабушку привез сюда папа. И о том, что ее мертвая внучка каким-то образом оказалась лучшим, что с ней случалось.

– Расскажи мне, – попросила я.

Она просияла. И рассказала мне, как ходила там в оперу. Рассказала, как нужно пропаривать каменную лягушку.

А потом обставила меня в рамми[1]. Два раза.

Когда она ушла спать, я осторожно поднялась наверх.

– Ты в порядке? – Джейк сидел на краю кровати, но на меня не смотрел.

– Нет, – ответила я.

Через несколько долгих мгновений я накрыла его просвечивающие пальцы своими. Он посмотрел на это, на его лице возникла улыбка.

– В рамми ты совсем не рубишь, – произнес он.

Я скорчила гримасу.

– Хорош подсматривать!

– Я сидел на кухне, – сказал он. – Ты могла меня увидеть. Просто не смотрела.

– Я была сосредоточена на том, чтобы врубиться в рамми, – ответила я.

– Ага, – усмехнулся он. – У тебя это отлично получилось.

19. Когда ярко светит солнце, цзян-ши должны искать землю. («Это просто боль, – объяснила бабушка. – Ты не сгоришь». Как будто это могло утешить.)

Я снова пошла в школу. Было довольно облачно, поэтому такую боль я могла вынести. О том, что меня колотило, вслух никто не говорил.

Из Сиэтла пришло письмо о моем зачислении. За обедом я села на одну из пустых скамеек и прочитала его дважды. Потом бросила в рюкзак, затолкав на самое дно.

– Тебе надо ехать, – сказал Джейк из-за моей спины. В его голосе звучало такое воодушевление, какого я еще никогда от него не слышала. – Я всегда хотел увидеть Западное побережье.

– Да, конечно, – ответила я. – Вылезать из грязи, чтобы ходить на вечерние занятия и учить то, что никогда не пригодится в жизни, которой у меня никогда не будет. Блестящий план.

– Тебе всего-то нужны пара фальшивых удостоверений и немного тени, – ответил он, вдруг превратившись в чертову группу поддержки и ухмыляясь мне. – Все с тобой будет нормально. Со мной же нормально. Это станет для тебя как приключение. Ты справишься.

Я повернулась к нему.

– Ты думаешь, я смогу учиться в колледже и никто не заметит, что я хожу только на вечерние занятия и никогда не бываю на улице? Что это будет за жизнь? Как я с этим справлюсь? – Я покачала головой. – Я даже дома теперь надолго не могу оставаться. А куда мне еще податься? Я в ловушке.

Его очки блестели поверх пустых глазниц. Он фыркнул и скривился:

– Ух. Не знал, что ты такая трусиха, Сайин. Собираешься просто сбежать?

Тут у меня перед глазами все залило красным.

– Трусиха? – Я снова взглянула на него. – А ты ведь так много знал о том, как со всем этим справиться, но все равно убил себя?

– Заткнись, – проскрежетал он еле слышно.

Я не могла заткнуться, меня теперь было не остановить.

– Ты даже мертвым быть не смог! Поймал попутку с первой встречной, которая могла вернуться, потому что у самого это не получалось, а теперь заявляешь мне, что я трусиха?

Наступило гробовое молчание. Слова упали между нами, но больше ничего не происходило. Я замерла. За его полупрозрачными очками было видно, что глазницы наполнились слезами. Будто влага сочилась из трещины в камне.

А потом он исчез, растворившись в предвечернем небе.

Вот как ты обращаешься с неупокоенным духом, подумала я. Это же надо было достать его до такой степени, что он вернулся к загробной жизни, лишь бы не видеть тебя! Вот и оставайся одна, как хотела.

Да, это все про меня.

20. В школе нет радио. Если ты не в здании, то не узнаешь, что тебя вызывают в приемную, и только с часовым опозданием сообщают, что твоя бабушка умерла.

Родители оставили записку с адресом похоронного бюро.

Я зашла в бабушкину комнату, будто не верила в это, будто она могла оказаться здесь, если я быстро распахну дверь.

В комнате стоял тяжелый запах: бамбук в вазе на подоконнике, моющее средство в комоде. Постель пахла ее кожей, словно бабушка спала на ней прямо сейчас, а я могла протянуть руку и разбудить ее.

Маленькая тумбочка у кровати была вся заставлена бутылочками с лекарствами, глазными каплями и инсулином. Это выглядело столь же дико, как если бы там находились боеприпасы, и я, открыв верхний ящик, смела все туда, чтобы оставить комнату такой, как хотела бы бабушка.

В самом ящике оказались игла, пластиковая трубка и маленькая склянка с узким горлышком, похожая на чернильницу. Все было чисто вымыто, но запах крови чувствовался так сильно, что я осела на кровать.

Когда кровь животных перестала помогать, она придумала кое-что, что меня спасло. Она не говорила мне, что это была человеческая кровь; если бы я узнала, я нашла бы какой-нибудь другой способ ее достать. Почему она мне не сказала?

(«Не волнуйся, – сказала она. – Ты со мной».)

Я задумалась: если бы я попыталась, то вернула бы ее назад. Я могла заглянуть по ту сторону смерти, сомнений не было: если бы я ее вытащила, она составила бы мне компанию, возражать бы не стала, и мы могли бы уйти отсюда и отправиться куда захотим…

Я опустила голову к коленям и, закрыв лицо, заплакала.

21. Ты плачешь кровью.

Выплакавшись, я облизала руки дочиста и выпила остаток крови, что еще была в холодильнике. Теперь я знала, что она бабушкина – странная на вкус, но это был дар любви, а мне требовались силы, чтобы совершить задуманное.

Склянка с пробкой отправились ко мне в рюкзак вместе с необходимыми вещами и наличкой из папиного стола.

Надев желтую футболку, я оставила родителям записку и выдвинулась в путь.

22. Души умерших можно хранить в том предмете, который был им дорог. Неважно, как далеко они умерли, их можно вернуть домой, чтобы они не были рассержены и не чувствовали одиночества. А до тех пор могут спокойно спать в земле.

Меня колотит всю дорогу по шоссе, руки трясутся за рулем, но назад я не поворачиваю. Я в долгу перед бабушкой. И я знаю, как она скучала по дому.

Джейк появляется в тот момент, когда я вхожу в аэропорт.

– Ты и для меня это сделаешь?

Он больше не просвечивается: если бы сквозь него не проходили люди, я бы подумала, что он настоящий.

Он смотрит на меня зелеными глазами.

Я наклоняю голову набок.

– А ты этого хочешь?

Он пожимает плечами.

– Я бы вернулся, если бы ты меня прогнала, но я подумал, тебе, может быть, нужен друг.

– Это я могу сделать и одна, – отвечаю я. Сейчас мне важно иметь возможность быть одной и все равно продолжать существование.

Он проводит рукой по моей руке.

– Я знаю, – произносит он. – Но если захочешь, то я здесь.

Я выжидаю три секунды, а потом улыбаюсь.

23. Это так же странно, как и быть живым. Тоже вникаешь во все по ходу дела.