Клыки. Истории о вампирах (сборник)

Делия Шерман. Летящая

Огни ослепляют ее. Платформа под ногами – остров в море пустоты. Твердая перекладина трапеции чуть скользит в присыпанных тальком ладонях. Далеко внизу огромное кольцо опилок, вокруг – ряды воздушных шаров, белые в черный горошек: круглые глаза, распахнутые рты.

Она вытягивает руки над головой, поднимается на носочки, сгибает колени и прыгает, как и тысячи раз до этого. Теплый, пахнущий попкорном ветер бьет в лицо. Мускулы живота, плеч и груди напрягаются, когда она цепляется ногами за перекладину. Она раскачивается, вися на коленях, «конский хвост» щекочет шею и щеки. Белые шарики внизу запрокидываются и ходят из стороны в сторону, музыку – звон колокольчиков – перекрывает всплеск аплодисментов.

Ее отец командует: «Ап!» – и она летит ему навстречу, хватает его за запястья, качается маятником, отпускает, делает сальто, ловит трапецию и возвращается на платформу. Приземляется, принимает нужную позу, кланяется. Аплодисменты становятся громче, музыка стихает – вся, кроме гулкой барабанной дроби, которая ускоряется, как биение испуганного сердца. Она разводит руки – свет играет на серебряных блестках, – приседает и ныряет – неглубоко. Летит, словно ласточка. Бросается вниз, кувыркаясь, забыв о трапеции, силе притяжения и страхе.

Пока, наконец, у самого купола, ее руки и тело не превращаются в свинец. Качающиеся шарики и желтое кольцо арены надвигаются и кричат, пока, вращаясь в воздухе, будто перышко, она падает.

И просыпается.

Хватая ртом воздух, Ленка села в кровати, и нащупала стоявшую в изголовье лампу. Черт, как же она ненавидела этот сон! Но, по крайней мере, на этот раз она не свалилась с кровати и не разбудила родителей. Этого только не хватало: мама, ощупывающая ее, взволнованно спрашивая, не поранилась ли она, и папа, выглядывающий из-за маминого плеча сонно и беспомощно. Они не ругали ее за кошмары – теперь никогда, – даже если она того заслуживала. Говорили, чтобы отдыхала, и предлагали посоветоваться с доктором. Этому не бывать. С докторами и отдыхом покончено. Уже три месяца, как у нее началась ремиссия. Когда родители уходили на работу, Ленка занималась аэробикой в своей комнате и бегала рядом с домом. Пробежки были короткими – она все еще чувствовала слабость, но становилась сильней с каждым днем. По крайней мере, убеждала себя в этом. Скоро она снова будет летать.

Ленка сидела на кухне, ковыряя в овсянке, и ждала, пока на коврик за дверью шлепнется утренняя газета.

Мама и папа всегда говорили, что доставка газет – это привилегия, получаемая, если живешь на одном месте больше нескольких месяцев. Были еще плюсы: комната для Ленки, деревья за окном, отдельная кухня и гостиная с телевизором.

Ленка плевать на это хотела. Она предпочитала жить за кулисами – какими угодно, – там она выросла, можно сказать, родилась, в пространстве за сценой – большом или маленьком и странно обставленном, где неизменными оставались лишь запахи грима, пота и самодельных салфеток, а еще – ее семья. Легендарные Летающие Кубатовы.

В лучшие времена, перед тем, как Ленка заболела, их было семеро: мама, папа, два старших брата, их жены и она сама. Все в толстовках и костюмах акробатов – в трико с блестками, руки замотаны лентой, на лодыжках – эластичные бинты. Они готовили номера, занимались растяжкой, одевали друг друга, штопали костюмы, подначивали других циркачей и следили, чтобы Ленке выделяли время на английский, математику и социологию. Они занимались с ней. Учили ее летать…

Номер «Кливленд Плейн Дилер» упал на коврик. Ленка открыла дверь и подняла газету, когда мама вошла в кухню.

– Ты сегодня рано проснулась, – укоризненно заметила она.

Ленка скользнула в кресло.

– Все в порядке, мам, правда. Мне приснился кошмар.

Мама закатила глаза и повернулась к холодильнику.

– Я делаю яичницу твоему отцу. Хочешь?

– Нет, – сказала Ленка и открыла газету на разделе развлечений.

Она проглядела киноафишу. Ничего стоящего. Это здорово: на кино нужны деньги. Ее братья и золовки посылали, сколько могли, но все уходило на аренду и докторов. Лейкемия – безумно дорогая болезнь, даже со страховкой, а хорошую работу трудно найти. Мама устроилась бухгалтером, папа – кассиром в «Джайэнт игл»[8]. Этого хватало на еду и членство в «ИМКА»[9], так что родители не потеряют форму, но, как заметила Ленка, всякий раз при разговоре с сыновьями, гастролирующими теперь с братьями Ринглин по Флориде, мама раздражена, а шутки папы становятся еще хуже, чем прежде.

Они были несчастны в Кливленде, так же как и она.

Ее привлек заголовок:

Ленка не хотела читать дальше, но ничего не могла с собой поделать.

Прибывший из восточной Европы, Cirque des Chauve-souris – это взгляд в прошлое. Инспектор манежа Баттина привезла Старый свет в Новый: шоу позолоченного века, антикварный деревянный шатер и каллиопа[11]. Детям здесь не место. Никаких заигрываний с публикой и пустой болтовни: бар с пильзенским пивом и настоящая акробатика.

– В город приехал цирк, – сказала Ленка.

Мама даже не обернулась от плиты:

– Нет.

– Батутисты – чехи. Слышала когда-нибудь о Парящих Соколовых?

Мама покачала головой.

– А еще дрессировщица кошек. Ты же любишь номера с кошками. Ну, пожалуйста, мам.

В кухню вошел папа – волосы влажные после душа, рубашка, наброшенная поверх майки, застегнута лишь наполовину.

– В чем дело, berusko[12]?

– Она хочет в цирк, Йоска, – ответила мама. – Я уже сказала: нет. Тебе глазунью или болтунью?

Ленка протянула газету отцу. Он покачал головой, даже не взглянув:

– Мама права. Твой иммунитет под угрозой. Цирк – это дети, а где дети – там микробы. Нездоровая атмосфера, моя принцесса.

– Это же не супершоу, пап. Так, несколько номеров. Прямо из Старого света – тебе понравится. И доктор Вайнер не говорил, что мне нельзя гулять, только, чтобы не переусердствовала.

– Ты не станешь счастливей, видя, как другие летают, – буркнула мама, яростно взбивая яйца.

– Я скучаю по цирку, – Ленка встала и обняла ее напряженные плечи. – Пожалуйста, мам. Я сойду с ума, запертая в четырех стенах, гадая, смогу ли я когда-нибудь снова летать.

Это был шантаж, но за прошедший год она поняла: все становится лучше через боль.

Ленка с родителями приехали из Юниверсити Хай заранее. Перед открытием у них было время осмотреть знаменитый деревянный шатер «Цирка летучих мышей» снаружи.

– Ничего особенного, правда? – сказала мама.

– Это антиквариат, – заметил папа без особого восторга. – Могли бы его покрасить. Он слишком страшный, чтобы трезвонить о нем.

Он изобразил улыбку печального клоуна и взял маму за руку, а другую протянул Ленке. Она мягко сжала его пальцы и высвободилась. Да, было больно ждать в очереди вместо того, чтобы гримироваться и разогреваться за сценой, но лучше бы папа этого не показывал.

Внутри, пока мама занимала места в боковом ряду, Ленка окинула шатер взглядом профессионала. Он оказался просторнее, чем выглядел снаружи, но несколько перекошен. Заостряющийся потолок казался низковат для полетов, а арена – слишком мала для приличного акробатического номера. Рампа переходила в полукруглую сцену с занавесом из выцветшего красного шелка. Зрители сидели вокруг арены на раскладных стульях. В кабинках у стен стояли столы и скамейки, обитые бархатом. Над ними виднелись бледные старинные фрески – картины из цирковой жизни. Освещение оставляло желать лучшего, но Ленка различила двух пьеро, одетую в алое инспектора манежа, девочку на толстеньком пони, мальчика на трапеции.

Она почувствовала, как ее дернули за рукав:

– Начинается.

В шатре стемнело. Каллиопа хрипло завела «умпа-па, умпа-па», и луч света упал на женщину, одетую в бархатный плащ, длинный и коричневый. На голове у нее была полумаска с ушками летучей мыши, острыми и похожими на ивовые листья. Инспектор манежа. Баттина.

Она подняла руки, и плащ упал с ее запястий, будто тяжелые крылья.

– Добро пожаловать, мадам, – пропела она с русским акцентом, густым, как борщ. – Добро пожаловать, месье. Добро пожаловать… в Les Chauve-souris.

Ленка услышала писк под потолком, и внезапно воздух ожил: наполнился едва слышным, еле зримым движением. Испуганно вскрикнула какая-то женщина, а мама спрятала голову в ладонях, когда маленькие тени заметались среди огней, падая на арену. Оглушительный аккорд – и вместо летучих мышей перед ними появилась труппа в коричневых плащах и масках.

Мама сложила руки на коленях:

– Платки и люки. Хотя они быстрые.

Когда каллиопа заиграла «Гром и молнию», Баттина поднялась в воздух, скользя над рампой, с развевающимся за спиной плащом. Все затаили дыхание, даже Ленка. Ни в складках плаща, ни в отсветах «грозы» не было видно ни ремней, ни предательского блеска проволоки. Казалось, Баттина и правда летала.

Она сделала круг над зрителями и исчезла за занавесом.

– Мило, – сказала мама.

– Шшш, – откликнулся папа: – Акро-бэты[13].

Ленка хихикнула.

Парящие Соколы оказались тремя тоненькими юношами с невероятно быстрой реакцией.

Папа смотрел, как они крутят сальто, на миг застывая в воздухе, а потом прошептал Ленке на ухо:

– Они кувыркаются, как во времена твоего дедушки – очень умело, но без капли воображения.

Позади Ленки кто-то встал и направился к бару.

– Они теряют зрителей, – пробормотала мама.

Следующий номер был лучше: огромный мужчина в траченной молью медвежьей шкуре и девочка-змея в чешуйчатом костюме. Она обвивалась вокруг «медведя» так, будто в ее теле вовсе не было костей, пока он не сдернул ее, подкинув в воздух, как живой мяч.

Когда они сняли маски, Ленка увидела, что девочка примерно ее возраста, ее кожа очень бледная, а волосы – короткий боб – очень темные. Принимая аплодисменты, циркачка поклонилась зрителям без тени улыбки – рука поднята, нога чуть выдвинута вперед.

– Очень профессионально, – одобрила мама.

Следующим номером была Баттина, уже без плаща. Бархатные кошачьи ушки торчали из ее густых локонов. Она шествовала по арене, гордая, как королева, а за ней следовали семь кошек с высоко поднятыми головами и хвостами.

Ленка видела кошачьи номера раньше – в основном на Ютьюбе. Кошки остаются собой: даже отлично выдрессированные, они предпочитают бегать по сцене, кататься по полу или умываться. Звери Баттины были не такими. Они ходили по канату, прыгали сквозь обручи, балансировали на шесте и, самое удивительное, абсолютно синхронно танцевали, подбадриваемые писком и мяуканьем дрессировщицы.

– Эта женщина – ведьма! – прошептала мама.

– Шшш! – сказала Ленка.

Когда в антракте зажегся свет, папа встревоженно повернулся к ней:

– Тебе нравится?

– Лучше бы… – начала мама.

– Номер с кошками – крут. И девочка-змея – просто огонь. Можно мне колы? Я очень хочу пить.

После перерыва шоу продолжили шпагоглотательница, японка на моноцикле и канатоходец в полосатом комбинезоне до колен. Ленка сочла, что они чрезвычайно умелы, но лишены вдохновения.

Девочка-змея появилась вновь: выкатилась из-за занавеса и прошлась колесом по арене – простой трюк, ставший зрелищным из-за блестящих нетопырьих крыльев, тянущихся от лодыжек к запястьям. Остановившись в центре, циркачка встала, взялась за невидимую прежде перекладину и медленно поплыла вверх. В горле у Ленки пересохло от зависти.

В шести футах от пола трапеция остановилась. Девочка встала на перекладину и, чуть согнув колени, начала раскачиваться, будто на качелях. Ее крылья трепетали.

– Так она запутается в веревках, – мрачно пробормотала мама.

Этого не случилось. Ленка смотрела, как девочка летала: извивалась, скручиваясь в кольцо, кувыркалась, висела на локтях, шее, ступне, держалась одной рукой, будто закон тяготения отменили специально для нее. Она должна была быть невероятно сильной и дисциплинированной. Никаких походов в гости или в кино, никаких видеоигр, никакого Фейсбука – только тренировки, выступления и сон, и рутина, и уроки, и опять тренировки. Это нельзя было назвать нормальным. Мама и папа говорили, что Ленка привыкнет к нормальной жизни, когда поймет, что не сможет выступать.

Мама и папа ужасно заблуждались.

Ленка знала родителей. Что бы она им ни написала, они искали ее, первым делом заглянув в Cirque des Chauve-souris. Она провела пару дней, скрываясь, в основном зависая в Кливлендском Музее искусств, верно рассудив, что это последнее место на земле, где они ожидали ее встретить.

Когда в цирке началось последнее шоу, Ленка быстро обтерлась губкой в туалете музея и отправилась в центр.

Она надеялась проскользнуть внутрь, смешавшись с выходящей из цирка толпой, но обнаружив, что задний двор пуст, занервничала. Пришлось проскользнуть через служебный вход.

Во тьме раздался голос:

– А мы всё гадали, когда ты явишься.

Ленка замерла.

– Не бойся, – продолжил голос. – Мы не станем звонить в полицию.

– В полицию?

Девочка-змея вышла из тьмы. Приблизившись, она казалась еще более хрупкой и бледной.

– Они приходили дважды, искали Ленку Кубатову, восемнадцать лет, пять футов шесть дюймов, карие глаза, каштановые волосы, сто пятнадцать фунтов, истощенная. Это ведь ты?

«Истощенная?» Ленка пожала плечами:

– Это я.

– Сбежала из дома? Почему? Родители тебя бьют?

– Нет, – сказала Ленка. – Они замечательные.

– Тогда почему?

Ленка расправила плечи:

– Я хочу присоединиться к вам. К этому цирку. Быть на подхвате.

Девочка-змея рассмеялась.

– Это что-то новенькое, – сказала она. – Думаю, тебе лучше поговорить с Баттиной.

Инспектор манежа в Chauve-souris помогала силачу отвинчивать створки кабинок и скамейки от стен. Подсобных рабочих рядом не наблюдалось.

– Беглянка, – сказала она, увидев Ленку. – Гектор, мне надо выпить.

Силач засмеялся и сложил створки в обитый тканью деревянный ящик.

– Позже, – сказал он.

Баттина опустилась на скамейку с невероятным достоинством, как будто не поднимала ее минуту назад.

– Ты должна позвонить родителям, – строго сказала она.

Ленка покачала головой:

– Мне восемнадцать.

– Полицейские говорили, ты больна.

– Я была больна. Мне уже лучше. Я должна жить и дать жить моим родителям. Они – воздушные гимнасты. Им надо летать.

– Чем ты болела? – спросил Гектор.

– Раком, – просто ответила Ленка. – Лейкемией.

Баттина и силач обменялись непонятным взглядом.

– Чего ты хочешь? – спросила инспектор манежа так, будто ответ ее совсем не интересовал.

Сердце Ленки зашлось в груди.

– Хочу поехать с вами, – сказала она. – Знаю, я не готова к выступлениям, но вам, кажется, нужна помощь. Я могу вешать кольца, чистить клетки, следить за реквизитом. Я умею вести хозяйство. Пока можете мне даже не платить. – Глаза защипало от подступающих слез. – Без цирка я не чувствую себя живой. Пожалуйста, позвольте поехать с вами.

Ее голос прервался. Отвратительная самой себе, Ленка полезла в сумочку за салфеткой и вытерла нос.

– Простите, – хрипло сказала она. – Это было непрофессионально.

– Ты сказала правду, – Баттина постучала по зубам ногтем большого пальца. – Не отрицаю, нам нужна помощь того, кто понимает американских chinovnikov, может сидеть на телефоне и составлять планы. – Она уставилась на Ленку темными глазами. – Ты сможешь?

– Никогда ничего такого не делала, – честно ответила Ленка. – Но постараюсь.

– Мы потеряли менеджера в Нью-Йорке, – сказала Баттина. – Он оставил нас с кучей бумаг и ангажементов в городах, о которых я никогда не слышала. Я – артистка, а не секретарь. Как думаешь, наведешь порядок?

Ленка хотела сказать, что она тоже артистка, но пока это было неправдой – не с ее ограниченными возможностями.

– Да.

Взгляд Баттины скользнул поверх Ленкиного плеча.

– Что скажете?

Ленка повернулась и увидела всю труппу Cirque des Chauve-souris. Они так тихо собрались за ее спиной, что она и не заметила. Чрезвычайно бледные в электрическом свете, они смотрели на нее, сузив глаза.

Девочка-змея заговорила:

– Давайте ее возьмем. Не годится артистке сидеть на одном месте.

Эквилибристка серьезно кивнула.

– Почему бы и нет? – сказал канатоходец. – Самое время для новой крови.

Шпагоглотательница хихикнула:

– Борис прав.

Акробаты обменялись взглядами.

– Ей можно доверять? – спросил один из них.

Баттина взглянула на силача:

– Гектор?

Он принялся изучать Ленку – глубоко посаженные глаза блестели под мощными надбровными дугами, а затем наклонился к ней. Не уверенная, что он собирается делать, Ленка напряглась, но не дрогнула. Он понюхал ее волосы, выпрямился и кивнул.

Так она и стала частью цирка.

Конечно, только в определенном смысле.

Девочку-змею звали Рима. «Как девочку-птичку», – объяснила она и добавила, что это имя героини одной старой книги. Баттина на самом деле была мадам Оксаной Валентиновной, Парящие Соколовы – Эженом, Казимиром и Дюсаном, эквилибристку звали Чио-Чио, а шпагоглотательницу – Кармен. Канатоходец представился Борисом и сказал, что он из Ленинграда, хотя говорил, как Берт из Айдахо.

Каждый из них был сам по себе.

Ленке циркачи всегда казались семьей. Даже разговаривая на разных языках, они делились всем: военными историями, мнениями, едой, проблемами, шампунем, моющим средством.

Артисты Cirque des Chauve-souris были другими. Они не разговаривали друг с другом, не отдыхали и не ели вместе.

На пути из Кливленда в Коламбус мадам Оксана объяснила Ленке ее обязанности. Она должна работать, есть и спать в трейлере, где располагается офис. Смотреть шоу, сидя у входа, наблюдая за местным барменом и нанятыми билетерами. Никогда не беспокоить артистов. Не ходить по заднему двору, не смотреть на тренировки. Если ее что-то не устраивает, она может вернуться в Кливленд.

Ленка сжала зубы и согласилась. Папа рассказывал ей об обручах. Новички в «Цирке Первомая» должны были прыгать через них в старые времена. Все лучше, чем возвращение в Кливленд.

Вещи, которые Ленка узнала в Коламбусе, Огайо:

Циркам нужно множество разрешений.

Можно делать практически что угодно, если наладишь контакт с администрацией.

Кошки мадам Оксаны сами добывают себе еду.

Насколько Ленка знала, шоу с кошками отнимали много времени и сил. Животных нужно было приводить в порядок, кормить и поить, а клетки чистить и перевозить с места на место. Такие номера предполагали, по меньшей мере, ряды переносок на заднем дворе и кучу мешков с кошачьим кормом и мусором.

Только не в Cirque des Chauve-souris.

В свободное от выступлений время кошки мадам Оксаны гуляли сами по себе. Ленка видела, как они дремлют на свернутых канатах и скамейках, рыскают на задворках, сидят на крышах цирковых трейлеров. Однажды вечером она заметила большого серого кота с крысой в зубах, спешащего к шатру. Пару ночей спустя, Ленка хотела забраться в постель и обнаружила молодую трехцветную кошечку, вольготно устроившуюся на подушке. Кошка оцарапала Ленку, едва она попыталась взять ее на руки, а затем, будто извиняясь, зализала царапину и провела ночь у нее в ногах, пыхтя, как кипящий чайник.

У Ленки никогда не было кошки, и она оказалась совсем одна. Почти каждую ночь с ней ночевала какая-нибудь из подопечных мадам Оксаны. Ленка не обращала внимания на царапины и покусывания, даже, если просыпалась с саднящим ухом или носом, с кровью на подушке или оттого, что шершавый розовый язычок облизывает ее – в любом случае, это стоило компании.

Во время второй недели в Коламбусе зрители стали утекать, как кофе сквозь ситечко. Людям, которые предпочитали яркие, широко разрекламированные шоу, было скучно. Даже те, кому нравились маленькие цирки, приходили лишь раз и больше не появлялись.

Мадам Оксану это не волновало.

– Они не ценят настоящее искусство, – говорила она. – Сейчас в моде грязные шутки, ужасная музыка и костюмы, которые ничего не скрывают. В Европе то же самое. Мы что-нибудь придумаем.

А вот Ленку это волновало безмерно.

– Вы не разоритесь, купив новые костюмы. Медведь Гектора на днях совсем разлезется.

Мадам Оксана плавно пожала плечами:

– Новые костюмы – это дорого.

– Привлечете зрителей и сможете себе их позволить. Открытие – великолепно, а Рима и Гектор – просто огонь. Но Парящие Соколовы как будто застряли в прошлом веке, а номер Чио-Чио – скучный. Вот, – она повернулась к лэптопу и включила видео эквилибриста Cirque de Soleil[14].

– Взгляните, – сказала она, повернув экран к мадам Оксане. – Чио-Чио сделала бы это со связанными за спиной руками.

Мадам Оксана смотрела, как хрупкая девочка в синем поднимается из заднего моста в стойку на руках, балансируя на огромном красном мяче.

– Музыка – будто собака воет. И мяч – это недостойно.

«Ходить на руках» – тоже, подумала Ленка, но ничего не сказала.

– Музыку можно подобрать. И это не обязательно должен быть мяч. Она может балансировать на качелях на гибком шесте. Суть в том, что ей нужно больше реквизита. Только так можно вернуть интерес к моноциклу, если не жонглировать.

Спустя некоторое время и десятки видео с акробатами, канатоходцами, шпагоглотателями и гимнастами на неподвижной трапеции, мадам Оксана, кажется, задумалась, а Ленка выбилась из сил. Смотреть выступления воздушных гимнастов было мукой, особенно одно: две женщины и мужчина крутились, качались и ездили по перекладине на огромном металлическом кубе.

Не было номера, который она не могла бы повторить до болезни.

Если бы только она пришла в форму. Если бы могла тренироваться.

В Cirque des Chauve-souris ложились поздно. Без утренних выступлений просыпаться раньше двух или трех дня не имело смысла и, как Ленка знала, артисты никогда не вставали раньше.

Однажды утром в одиннадцать, Ленка прокралась через парковку, убеждая себя, что зря нервничает. Мадам Оксана никогда не говорила о том, что шатер под запретом, как и костюмы, если ими никто не пользуется.

В шатре было темно, пахло пылью и тальком. Ленкино сердце, казалось, вырвется из груди, а ладони стали липкими. Она включила свет, сфокусировавшись на веревках, у которым крепилась неподвижная трапеция, присыпала ладони тальком и, прыгнув, ухватилась за перекладину. Мышцы плеч взорвались болью, приняв на себя ее вес, мускулы живота заныли, когда она закинула ноги наверх. Пару секунд она висела, а потом смогла сесть, раскачиваясь, будто на качелях, восстанавливая дыхание. Ее мышцы болели: лучше бы она надела ремни, прежде чем пробовать что-то необычное. Хотя от одного простого трюка вреда не будет.

Ленка соскользнула с перекладины, выгнула шею и спину и широко развела руки, имитируя распятие. Качаясь, она смотрела на купол шатра. Ей показалось, что маленькая тень мелькнула среди огней. Перед глазами заплясали точки, а потом все померкло. Зашумело в ушах.

«Я, кажется, падаю», – спокойно подумала она.

Ленка очнулась, ощущая во рту металлический привкус. Все тело ныло, но это была боль от растяжений, а не из-за сломанных костей. Она открыла глаза и увидела над головой их лица.

Мадам Оксана была в ярости.

– Ты не следуешь правилам!

Ленка повернулась на бок, пытаясь привстать.

– Я не ходила на заднем дворе. – сказала она. – Никто не тренировался. Я убедилась.

Мадам Оксана зарычала и стала похожа на одну из своих кошек:

– Ты что, адвокат, чтобы со мной спорить? Убьешь себя, и, возможно, твои проблемы закончатся, но только не наши. Ты здесь, чтобы облегчать нам жизнь, а не для того, чтобы полиция задавала вопросы. Если тренируешься – надевай ремни, ponimaesh?

Ленка ухмыльнулась:

– Да, босс.

Мадам Оксана воздела руки к небесам и растворилась среди теней.

Ленка кое-как встала с кровати. Рима не дала ей упасть, взяла под локоть. Ее рука была ледяной и сильной.

– Может, тебе следует подкачаться, прежде чем снова лезть наверх?

Ленка смущенно рассмеялась:

– Ты права.

Самое трудное при возвращении в форму – ощущение собственной слабости прежде, чем сделаешься сильней. Особенно, если начинать после долгого перерыва и сгорать от нетерпения.

Еще большей трудностью оказалось то, что Ленка внезапно стала востребованной.

Рима и Эжен хотели научиться пользоваться Ютьюбом. Чио-Чио, Гектор и Борис тоже заинтересовались, а после кто-нибудь то и дело вваливался в офис, чтобы воспользоваться лэптопом, посмотреть новые фильмы и трюки. Гектор сделал куб, как в том видео, и Рима с Чио-Чио начали готовить выступление. Соколовы работали над новыми номерами, будто одержимые. Каждый раз, когда Ленка появлялась поблизости, кто-то засыпал ее вопросами об американских цирках, американском сленге, американских предпочтениях, пока она не стала ощущать себя человеческим аналогом Гугла.

– Зацени эти трюки, Ленка. Они крутые?

– Человек глотает барный стул, Ленка. Будет клево, если я повторю, или отстойно?

Теперь она могла наблюдать за тренировками. Ленка хотела этого, но, несмотря на внимание труппы, чувствовала себя еще более одинокой, чем прежде. Она старалась не думать, почему циркачи не спрашивают ее о прошлом. Не то чтобы она хотела рассказать о своей семье или болезни, но было бы приятно, если бы они хотели узнать.

После Коламбуса они поехали в Чикаго. Неделю спустя Ленка отправилась в ресторан. В последнее время она чувствовала себя слабой – слишком много фастфуда и попыток привести себя в форму, чтобы позаниматься на кубе Римы и Чио-Чио. А возможно – слишком много мадам Оксаны и труппы, хотя она и не была готова себе в этом признаться.

В любом случае, Ленке нужно было проветриться: мадам Оксана решила, что дела у цирка идут неплохо, и начала ей платить. Одолжив у Римы платье, Ленка взяла такси до ресторана, который нашла через интернет. Кухня была итальянской, как она любила, а сам ресторан не слишком шикарным, но достаточно милым: на столах – чистые скатерти и свечи. Она заказала insalata mista[15], креветку с чесноком и бокал белого вина – официант принес его, не задавая вопросов. Креветка напомнила ей о папе: он всегда их заказывал.

За ужином Ленка размышляла, нужно ли позвонить родителям. Не то, чтобы она была готова сдаться, тем более теперь, когда начала чувствовать себя в цирке как дома, но они, наверное, волновались, и ей хотелось услышать человека, который ее любит, пусть даже будет ругаться.

Ленка вернулась в цирк почти в час ночи. Она устала, ее лихорадило, а голова кружилась сильней, чем бывает от одного бокала вина. По дороге в офис, мечтая поскорей залезть в постель, она надеялась, что кошка ждет ее в трейлере.

Она услышала стон и хотела проигнорировать его. Ленка знала, что иногда артисты оттягиваются с местными и приводят их в трейлеры, особенно Борис и Эжен. Это ее не беспокоило – так поступали все циркачи. Знать больше было ей ни к чему.

Еще один стон – уж точно не чувственный. Кому-то плохо. Кто-то попал в беду.

Ленка тихо вздохнула и, обойдя трейлер-костюмерную, выглянула на задний двор.

Согласно городским правилам, лампочка освещала площадку перед дверью. Глазам Ленки предстали Гектор, Кармен, Казимир, мадам Оксана и Борис с безжизненным телом девушки на руках. Ленка спряталась в тени трейлера – ее щека подергивалась от шока. Девушка застонала вновь, ее голова запрокинулась, как у тряпичной куклы. Из раны под челюстью тихо сочилась кровь.

Гектор выругался. Ленка не подозревала, что он знает такие слова.

– Заткнись, Гектор, – холодно сказала мадам Оксана. – Она еще не умерла, хотя и может, из-за дешевой клоунады Бориса.

Борис обнажил клыки и зашипел на нее, напомнив Ленке кота над добычей.

Мадам Оксана зашипела в ответ.

Борис положил девушку на землю и смотрел, не моргая, как мадам Оксана встает на колени, поворачивает ее голову и медленно лижет сочащуюся рану.

Спустя минуту, показавшуюся Ленке вечностью, Гектор опустил руку на плечо вампирки.

– Нужно остановиться, – сказал он.

Мадам Оксана поднялась и облизала губы. Ее лицо было бледным, как у фарфоровой куклы.

Ленка глядела на девушку. Она лежала в той же позе: руки раскинуты, шея открыта – тихо белеет нетронутая клыками кожа.

Пока она пыталась осознать увиденное, Казимир закинул девушку на плечо, точно мертвого олененка.

– Я намочу ее платье и разолью немного джина. Она ведь уже пьяна, правда, Борис? Если нам повезет, она ничего не вспомнит, когда проснется.

Борис зевнул и сонно потянулся:

– Зачем рисковать? Почему она вообще должна просыпаться?

Гектор одарил его взглядом, от которого свернулось бы молоко.

– Ты – дикарь, Борис, и еще слишком молод. Тебе повезло жить с цивилизованными чудовищами, которые не гадят там, где едят. Казимир унесет твою маленькую любовницу туда, где ее найдут и где о ней позаботятся. А ты… будь осторожней в следующий раз.

Казимир отправился в шатер – темная голова девушки болталась за его плечом. Все расслабились. Кармен сказала:

– Я умираю с голоду, – и внезапно сложилась, будто кусок ткани.

Мгновением позже Ленка увидела летучую мышь, сорвавшуюся с вершины шатра. Поймав восходящий поток, та исчезла во тьме. И вот тогда-то Ленка к своему стыду потеряла сознание.

Она открыла глаза среди тишины и молчания, чувствуя смертельную усталость, как год назад, когда родители поместили ее в реанимацию. Что-то тяжелое давило на грудь.

Она застонала и попыталась сесть, но не смогла пошевелиться.

Прямо под подбородком мяукнула кошка.

– Да, – сказала мадам Оксана. – Я знаю. Слезай, Рима. Мы хотим, чтобы она не дергалась, а не задохнулась.

Рима. Акробатка. Ее подруга. Кошка. Вампир.

Рима спустилась по телу Ленки и плюхнулась ей на лодыжки.

– Ленка Кубатова, – сказала мадам Оксана. – Что же нам с тобой делать? Мы не хотим тебя убивать. Ты нам полезна.

Ленка поежилась:

– Пожалуйста, включите свет. Разговаривать о таком в темноте – жутко. Я чувствую, будто попала в фильм ужасов категории «Б». «Цирк вампиров». Это кажется бредом.

– Не время для шуток, – жестко сказала мадам Оксана, но лампу включила. Ленка обнаружила, что лежит в собственной постели, в офисе, а вокруг на одеяле сгрудились семь кошек. Казалось, она легко бы могла их сбросить, но, сколько не напрягалась, не могла пошевелиться. Они смотрели на нее так, как могут только кошачьи, их круглые, не мигающие глаза горели красным.