Ключ к разгадке

1

Напрасно Мэри пыталась убедить себя, что забыла Патрика: очень скоро она поняла, что это не так. Воспоминания о нем стали еще более яркими по прошествии времени. Мог ли Роберт ни о чем не догадываться? И не это ли в конечном итоге привело его в постель другой женщины?

— Я развожусь с тобой, Мэри, — объявил он одним дождливым воскресным утром, спокойно глядя на нее поверх тарелки с яичницей.

— Я ее знаю? — спросила Мэри так вежливо, будто они обсуждали, кого пригласить третьим на вечерний бридж.

— Нет, ты ее не знаешь. — Роберт пододвинул ей свою чашку, чтобы она налила ему еще кофе. — Может быть, это и к лучшему. Меньше неудобств.

Мэри потрясло не столько то, что их брак подошел к концу, сколько то, что она восприняла эту новость с полным хладнокровием. Она положила сливки и две ложки сахара в кофе своего супруга и самым спокойным голосом — каким могла бы спросить у него, например: «Хочешь еще один круассан, дорогой?» — поинтересовалась:

— И как скоро тебе потребуется развод?

— С этим не горит, но слишком долго ждать я тоже не намерен.

Она не была в Монжуа одиннадцать лет — с тех пор как потеряла ребенка. Нельзя сказать, чтобы это место скучало без нее: уж во всяком случае, не так, как она без него. Да и возраст Монжуа, казалось, ничуть не изменился — не то что Мэри Клэр… Здесь все осталось прежним. Монжуа и сегодня вставал из утренней дымки таким же расплывчатым и прекрасным, каким был всегда, вызывая в памяти не только блаженные воспоминания детства, но и острые сожаления о неразделенной любви и утраченных мечтах.

Розовато-лиловые глицинии так же обвивали колонны, поддерживающие балконы, как и в ту весну, когда ее бабушка приехала сюда юной невестой. Тонкие белые занавески все так же колыхались в окнах угловых башенок, и бронзовый колокольчик над массивной входной дверью сиял все тем же золотым блеском.

Как часто, еще детьми, они звонили в этот колокольчик из чистого озорства, заставляя кого-нибудь из слуг бежать на зов, а потом браниться и жаловаться бабушке… Но сегодня Мэри Клэр позвонила совсем по-другому.

— Мисс Мэри! — Тереза, служившая в Монжуа еще задолго до ее рождения и считавшаяся наиболее доверенной служанкой, обнажила в улыбке старые желтые зубы. — Как чудесно увидеть вас снова! Мадам будет так рада вам!

Но для того, чтобы догадаться об этом, нужно было очень хорошо знать бабушку.

— Хм! — проворчала она, хмуро глядя поверх водруженных на патрицианский нос очков, когда Мэри вошла в ее старомодный будуар. — Полагаю, мне надо быть признательной им за то, что они были так любезны и послали именно тебя, Мэри Клэр. Из них всех ты единственная достаточно умна. Можешь поцеловать меня, дитя.

Мэри нагнулась и коснулась губами пергаментной щеки своей бабушки, изо всех сил стараясь спрятать слезы, навернувшиеся ей на глаза.

— Вы чудесно выглядите.

— А ты великолепно пытаешься врать, но у тебя это плохо получается, — ответила Шанталь Дюбуа. — Пожалуй, твое присутствие здесь может развлечь меня, если только ты уяснишь себе, что я никуда не двинусь из своего дома, какого бы давления на меня ни оказывали! Я прожила здесь с твоим дедом сорок лет и намерена лежать рядом с ним в могиле. Хотя, может быть, это произойдет и не так скоро, как хотелось бы моим сыну и дочери. Конечно, тело мое стало немощным, но голова… — бабушка постучала себя по лбу, — она еще вполне ясная, можешь не сомневаться. И я намерена продолжать жить так, как это нравится мне! Так что, добро пожаловать, Мэри Клэр, но помни: когда надумаешь уезжать, тебе не удастся забрать меня с собой.

Мэри пробормотала что-то невнятное, пытаясь скрыть тревогу. Шанталь Дюбуа оставалась в ее памяти высокой, гордой и непобедимой, эта сморщенная немощная старуха с клюкой, прислоненной к креслу, мало напоминала ту женщину, которую она когда-то знала как свою бабушку…

Вновь появилась Тереза, катя перед собой тележку, уставленную серебром и полупрозрачным лиможским фарфором. На верхней полке тележки почетное место занимала многоярусная серебряная подставка для пирожных, заполненная сладостями, выпеченными только сегодня утром.

— Разливай чай, Мэри Клэр, и вообще — займись чем-нибудь, чтобы взять себя в руки! — резко сказала Шанталь.

Мэри и впрямь чувствовала, что надо успокоиться: она не ожидала, что ее так поразит перемена, происшедшая с бабушкой. Все те годы, что Мэри знала ее, Шанталь Дюбуа предпочитала кофе — крепкий ароматный кофе, поджаренный по рецепту, вывезенному из Франции, откуда она была родом.

— Я не знала, что вы пьете чай, бабушка… — пробормотала Мэри.

— Есть еще множество вещей, которых ты не знаешь, — возразила та. — Такое случается, когда забываешь о человеке на десять лет.

Мэри было за тридцать, и давно уже минули те времена, когда кто-нибудь мог заставить ее покраснеть, как какую-нибудь школьницу. Но ядовитое замечание бабушки попало точно в цель. Предательская краска залила ее лицо: Мэри сознавала, что недостаточно чутко относилась к бабушке.

— Но я не забывала вас! — попыталась она оправдаться. — Вы были на моей свадьбе, потом мы виделись у Маргарет… А четыре года назад мы вместе справляли Рождество в Лос-Анджелесе и встречались на сборе всей семьи, когда Томми закончил академию. Кроме того, мы ведь разговаривали по телефону, я писала вам и всегда посылала открытки из тех мест, где путешествовала…

Старое тело Шанталь, может быть, и потеряло былую силу, но ядовитость ее насмешек ничуть не уменьшилась.

— Не знаю уж, как долго тебе пришлось заучивать наизусть такой внушительный список, Мэри Клэр, но смею тебя уверить, что это была напрасная трата времени. Во время всех этих встреч мы были окружены толпой родственников и ограничивались обменом ничего не значащими словами. Разумеется, такой способ общения не может принести особого удовлетворения. Впрочем, всегда имеется возможность найти уединение, чтобы восстановить те дружеские узы, которые объединяли нас, когда ты была девчонкой. Но ты предпочла не воспользоваться ею! Ты не появлялась в моем доме с того лета, когда тебе стукнуло девятнадцать.

Теперь Мэри покраснела совсем по другой причине.

— Я избегала вовсе не вас, бабушка. Я избегала этого дома, этого места. Я и сейчас не появилась бы здесь…

— Если бы мои дети не решили, что я уже не в состоянии сама заботиться о себе? О, они, конечно, прекрасно знают, что, несмотря ни на что, ты все равно остаешься моей любимицей. Но очень жаль, Мэри Клэр, что со мной должен был случиться удар, чтобы ты смогла заставить себя отодвинуть в сторону собственные чувства и хотя бы немного подумать о моих!

— Я знаю, что виновата перед вами. Простите меня, пожалуйста, бабушка.

Мэри никак не ожидала, что такой ответ будет признан приемлемым, и поэтому чуть не промахнулась мимо чашки, в которую наливала ароматный чай, когда ее бабушка неожиданно ласково сказала:

— Я очень хорошо понимаю, дитя мое, почему возвращение сюда было для тебя таким болезненным. Это все из-за того соседского мальчишки Мэйна!

— Я не совсем уверена, что понимаю, о чем вы говорите…

Мягкость в голосе Шанталь мгновенно исчезла.

— Не отказывай мне хотя бы в остатках сообразительности, умоляю тебя! Я же прекрасно видела, как ты вся извелась в то последнее лето, что жила здесь. Часами предавалась мечтаниям в бельведере, надеясь, что он покажется, и возвращалась к жизни, только когда он снисходил до того, чтобы уделить тебе капельку внимания.

— Это была просто детская влюбленность, — небрежно сказала Мэри, вернув себе достаточно самообладания, чтобы передать чашку чая бабушке, не пролив ни капли на блюдце. — Все девушки проходят через такое.

— Да, но далеко не все девушки тайком ускользают из дома после наступления темноты и возвращаются, когда все нормальные люди уже давно спят в своих постелях. Далеко не все девушки отгораживаются от окружающих, предпочитая проводить время в уединении. И не вычеркивают дней в своих дневниках с тем прилежанием, с которым этим занималась ты.

— Вы прочитали мой дневник?! — Мэри испуганно уставилась на бабушку.

— Конечно, прочитала, — ответила Шанталь абсолютно невозмутимо. — Как еще я могла узнать, что тебя так гложет? Ты позволила этому мошеннику лишить тебя невинности! А потом чуть не вогнала себя в гроб мыслями о том, что он может бросить тебя с ребенком.

«Бросить с ребенком…» Какое старомодное выражение. Как точно и просто оно характеризует тот позор, который она навлекла бы на семью своей внебрачной беременностью. Но даже бабушке невозможно объяснить, что остаться вовсе без детей оказалось еще хуже…

— Слава богу, все обошлось благополучно, — продолжала тем временем Шанталь, пребывая в счастливом неведении о всех последствиях того злополучного лета. — Хотя, даже если бы это и случилось, я не стала бы меньше любить тебя. Ты всегда была для меня чем-то особенным.

Глаза Мэри опять наполнились непрошеными слезами.

— О, бабушка!

— И я не забуду выражения твоего лица, когда он пришел сюда, такой довольный собой, и объявил о своей помолвке с этой женщиной. Будь жив твой дед, он бы прогнал его кнутом со двора! Но Патрик Мэйн все равно получил по заслугам, раз его фантастические медицинские познания не помогли ему спасти собственную жену. Жаль только, что неведомая болезнь, которую она подхватила в какой-то языческой африканской стране, не угробила заодно и его. Свету не нужен такой человек!

— Насколько я знаю, он очень хороший врач.

Бабушка издала некий звук, больше всего похожий на презрительное фырканье.

— Был когда-то! Он больше не практикует и, похоже, потерял вкус к медицине. Теперь он превратился в затворника и появляется на людях только тогда, когда совесть заставляет его заработать хоть сколько-нибудь денег. Ведь надо же поддерживать дом в более или менее приличном состоянии.

Мэри совсем растерялась. Она не провела в Монжуа еще и двух часов, а испытала уже множество самых разнообразных чувств: и ностальгию, и стыд, и печаль… К этому списку можно было теперь добавить страх.

— Какой дом?! Когда я о нем слышала последний раз, Патрик Мэйн руководил клиникой где-то в Центральной Африке!

— Твои сведения безнадежно устарели, — без всякого интереса в голосе отметила Шанталь. — Патрик Мэйн живет в соседнем доме, как и одиннадцать лет назад, — вдвоем со своей бабушкой.

Ее самые страшные ночные кошмары — опять встретиться с ним лицом к лицу, — похоже, грозили превратиться в реальность! Почти задохнувшись от ужаса, Мэри спросила:

— Но как?.. Почему он очутился здесь?

— Потому что оказался полным неудачником! По какой еще причине он не смог устроиться работать по специальности? И почему же еще его бестолковая бабка чувствует себя обязанной извиняться за него каждый раз, когда открывает рот?

— Извиняться?! — едва смогла выговорить Мэри. — За Патрика Мэйна никогда не приходилось извиняться!

— Теперь приходится, — сказала Шанталь удовлетворенно. — Ты знаешь, чем он зарабатывает на жизнь? Стрижкой газонов в соседнем имении! Не кажется ли тебе, что это некоторое падение социального статуса по сравнению с его прежними грандиозными планами излечения всех и вся? Правда, большую часть времени он проводит, запершись в какой-то университетской лаборатории, уставившись в микроскоп, а потом записывает свои «открытия».

— В Нью-Виллидж нет никакого университета, — машинально заметила Мэри.

Боже, неужели ей недостаточно потрясения от состояния здоровья ее бабушки? Неужели нужны были еще и эти дополнительные осложнения?

— Зато их достаточно в Лос-Анджелесе, — отрезала Шанталь. — Впрочем, он и у себя в Вуд-Роуде установил какое-то фантастическое оборудование. Но почему мы тратим время на разговоры о подобном человеке, когда у нас есть гораздо более важные темы для обсуждения? Такие, например, как твое замужество…

Она взяла левую руку Мэри без обручального кольца в свои руки.

— Только не заставляй меня вытягивать из тебя подробности слово за словом, Мэри Клэр. Я никогда не считала, что твое замужество продлится долго, но это ни в коей степени не означает, что мне неинтересно знать, как оно закончилось.

— Мы разошлись, — пожала плечами Мэри, плохо представляя себе, как можно объяснить бабушке их отношения с Робертом.

Но у той, разумеется, имелось свое мнение на этот счет.

— Вы никогда не были единым целым. Его подвигнули к алтарю амбиции и возможности, открывающиеся для карьеры! — безапелляционно заявила Шанталь.

— Это неправда! Роберт изо всех сил старался стать мне хорошим мужем. Мы оба старались… Но если кого-нибудь и можно обвинить в том, что все закончилось разводом, так это меня.

Черные глаза Шанталь внимательно вгляделись в лицо Мэри.

— Это почему же? Потому что ты была замужем за одним мужчиной, а сохла по другому?

Ну откуда бабушка могла это знать?! От ее проницательности иногда становилось страшновато.

— Если вы говорите о Патрике Мэйне, бабушка…

— Конечно, я говорю о нем!

— Все это закончилось за три года до того, как я обручилась с Робертом. Та история здесь совершенно ни при чем.

— Тебе плохо без него, Мэри Клэр? — прервала Шанталь ее печальные воспоминания.

Мэри моргнула и в смущении взглянула на свою бабушку.

— Без кого? Без Роберта?

— Если ты подумала, что я имею в виду Патрика Мэйна, тогда стоит ли удивляться, что твой брак оказался неудачным? Даже у мужчин вроде Роберта Прайда есть своя гордость. Мало того, что ты выходила замуж, преисполненная неостывшими чувствами к другому мужчине, ты и потом наверняка давала Роберту понять, что не удовлетворена им как женщина!

— Может быть, если бы у нас были дети…

— Слава Господу, что их не было!

— Но если бы они были, мы бы чувствовали, что у нас есть что-то общее! Нам было бы что спасать…

— В мои времена, — ядовито заметила бабушка, — муж и жена брали на себя обязательства перед Богом и людьми, а не ожидали, что невинные младенцы разрешат все их проблемы.

— Но, мне кажется, то, что у нас не было детей, заставляло Роберта чувствовать себя ущербным. Думаю, что он винил в этом именно себя.

— Так оно и должно быть. Ты происходишь из хорошего рода, устойчивого ко всем невзгодам, Мэри Клэр. Вряд ли ты не смогла бы подарить ему наследника, если бы представилась такая возможность.

Как раз в этом Мэри не была уверена. Множество раз она спрашивала себя: неужели наказанием за ее внебрачную беременность стало лишение возможности вообще иметь детей? Но поделиться своими сомнениями с бабушкой она не могла.

— Его новая жена родила через шесть месяцев после их свадьбы.

— Вот потаскушка! — прошипела Шанталь, задыхаясь от гнева. — Через шесть месяцев! В таком случае, они стоят друг друга.

— Роберт — прекрасный человек. Просто он не подходил мне как мужчина.

Глаза бабушки сузились.

— Э, нет! Хорошие люди так не поступают. На мой взгляд, он ничуть не лучше, чем этот проходимец с соседнего двора. Могу я надеяться, Мэри Клэр, что ты наконец усвоила все уроки и в будущем станешь выбирать мужчин более осмотрительно?

Хотелось бы Мэри самой себе дать достаточно честный ответ на этот вопрос! Но, по крайней мере, ей не пришлось лгать в очередной раз, ибо, взглянув на свою бабушку, она неожиданно обнаружила, что Шанталь заснула в своем кресле.

На спинке дивана лежала чудесная шерстяная шаль. Мэри заботливо укутала ею ставшие такими слабыми плечи бабушки и неслышно вышла из комнаты.

Тереза встретила ее в холле.

— Она спит?

Мэри кивнула.

— Отключилась буквально в секунду. С ней такое часто случается?

— Все чаще и чаще, — вздохнула Тереза, и вид у нее при этом был такой, словно она могла бы добавить что-нибудь еще, но вместо этого только поджала губы.

— В чем дело, Тереза?

— О, ни в чем… Но вы же заметили, не так ли, что она становится совсем…

— Старой?

Это слово само собой вырвалось у Мэри, и ее охватило отчаяние и чувство вины. Ну почему она так долго не приезжала?! Ведь у Шанталь осталось совсем мало времени…

Тереза с сочувствием сжала ее руку.

— Этому не поможешь, дорогуша. Никто из нас не становится моложе.

Истинность этого замечания стала еще более очевидной в течение следующего часа, который Мэри посвятила возобновлению знакомства со старым домом, вызывавшим столько дорогих для нее воспоминаний. Вопреки первому впечатлению, здесь все-таки многое изменилось. На первом этаже в относительном порядке содержались только маленький будуар бабушки, ее спальня и кухня. Все остальные комнаты были заперты, и, заглянув туда, Мэри обнаружила, что мебель там накрыта пыльными чехлами, а канделябры и люстры затянуты паутиной. Лампочка в дальнем холле давно перегорела, и никто ее не заменил, так что вся эта часть здания даже днем была погружена в полумрак.

— Я должна была сделать это сама! — извиняющимся тоном сказала Тереза, застав Мэри вкручивающей новую лампочку. — Но мне теперь трудно взбираться по лестнице…

— Даже и не думай о том, чтобы залезать на стремянку! — закричала Мэри. — Христа ради, Тереза, объясни мне, пожалуйста, почему моя бабушка не наняла кого-нибудь тебе в помощь? Не похоже, чтобы она не могла позволить себе этого.

— Она осталась такой же гордой, какой была всегда. Ей становится просто не по себе при мысли о том, что ей придется позвать каких-то незнакомых людей и дать им увидеть… — голос Терезы слегка задрожал, — что мы не можем справиться со всем хозяйством, как это было раньше.

Мэри опять чуть не разрыдалась от стыда.

— Пойдем-ка на кухню и поговорим, пока я буду готовить что-нибудь для всех нас. Нет, Тереза, даже не пытайся отговорить меня! Я прекрасно управлюсь на кухне, а ты уже сыта этим по горло. Пришло время, когда кому-то из членов семьи моей бабушки надо брать часть ответственности на себя.

Из окна кухни можно было видеть лужайку, которая когда-то подстригалась с идеальной тщательностью. Сейчас она явно проигрывала в неравной борьбе с сорняками и кустарниками, что только подчеркивало очевидное: прошли те дни, когда Шанталь была полновластной хозяйкой всего, что ее окружало. И если она не соглашается покинуть Монжуа, значит, кто-то должен оставаться рядом с ней, чтобы следить за ее здоровьем и порядком в поместье. В кандидатуре на эту роль не было ни малейшего сомнения…

Изо всех сил стараясь быть тактичной, Мэри подняла этот вопрос вечером, за ужином.

— Вы не чувствуете, бабушка, что вам хотелось бы быть поближе к тем людям, которые вас любят?

— Не настолько, чтобы куда-то переезжать! — категорическим тоном заявила Шанталь.

— Но если бы кто-нибудь пожил с вами здесь, в Монжуа, вы не стали бы возражать?

— Это будет целиком и полностью зависеть от того, кого из моих так называемых любимых родственников ты имеешь в виду, Мэри Клэр.

Как будто бы мог вообще стоять вопрос о кандидатуре! У кого из всей семьи не было больше нигде никаких привязанностей? Кто вообще был способен провести с Шанталь больше часа?

— У меня такое чувство, что мне требуется перемена обстановки, — заявила Мэри, и это было не так уж далеко от истины. — Зимы в Ричмонде такие длинные и холодные…

— Но у тебя же там свое дело! Ты говорила мне как-то, что очень занята, и у тебя пока получается неплохо. Ты что же, собираешься отказаться от бизнеса, чтобы разыгрывать роль няньки при немощной старушке? Или тебе нужны мои деньги?

Тут уж Мэри возмутилась по-настоящему.

— Я никогда не нуждалась в ваших деньгах, бабушка, и мне казалось, что вы это знаете! Просто до сегодняшнего утра я не сознавала, как скучаю без вас…

Но Шанталь уже и сама пожалела о своих словах.

— Позволь тебе напомнить, что моя дверь всегда была открыта для тебя, Мэри Клэр, — поспешно проговорила она. — Ты ведь сама решила держаться вдали от меня!

Мэри приложила к губам салфетку.

— Что ж, если вы не возражаете, мне хотелось бы наверстать упущенное. Могу я пожить с вами какое-то время?

Слеза скатилась по морщинистой щеке Шанталь и упала в тарелку с супом.

— Можешь, — сказал она, гордо вскинув голову, чтобы показать, что это было только случайным проявлением слабости.

Позже, когда тарелки были убраны, и Тереза принесла поднос с чаем, Шанталь достала сигарету из серебряной шкатулки, стоявшей рядом с ее локтем, и кивнула Мэри, чтобы та дала ей прикурить.

— А как же все-таки с твоим бизнесом, Мэри Клэр? Ты его продашь, или у тебя есть кто-нибудь на примете, кто мог бы присмотреть за ним на время твоего отсутствия?

— У меня есть приятель, который вот уже год как выражает пламенное желание стать моим партнером. Думаю, я смогла бы оставить на него компанию.

— А ты не будешь скучать без нее?

— Даже если и так, у меня всегда есть возможность открыть новое отделение здесь, коли уж я обоснуюсь в здешних краях. Я действительно люблю быть при деле. Мне нравится быть хозяйкой самой себе и добиваться успеха.

— Успех — это прекрасно, дитя, но он не согреет твоих ног, когда ты ложишься в постель! Твой дед умер уже семнадцать лет назад, но я так и не смогла привыкнуть спать одна. Мне его не хватает каждую ночь…

— Потому что вы были счастливы в браке. А меня такие вещи мало интересуют.

Слегка задохнувшись при очередной затяжке, Шанталь внимательно посмотрела на внучку сквозь окутавшие ее клубы дыма.

— Для женщины твоего возраста не совсем естественно быть такой безразличной к мужскому полу. И это заставляет меня подозревать, что ты что-то от меня скрываешь. Случайно в твоей жизни нет кого-нибудь, о ком ты не хочешь, чтобы я знала?

— Конечно же нет! — воскликнула Мэри.

Но это была ложь. И хотя родилась она всего несколько часов назад, но от этого не переставала быть ложью. С того момента, как Мэри узнала, что Патрик Мэйн овдовел и опять живет по соседству, сердце ее неслось вскачь, а перед глазами стоял его облик…

Чувствуя на себе весьма подозрительный взгляд бабушки, Мэри поспешила сменить тему разговора.

— Ваш доктор знает, что вы курите?

— Конечно. Он настолько глуп, что думает, будто у него есть право знать обо мне абсолютно все.

— И он не возражает?

— Между глупостью и слабоумием большая разница, дитя. Он прекрасно понимает, что не стоит влезать со своим мнением, когда тебя о нем не спрашивают.

— Но вам же это вредно!

— Если ты решила остаться здесь, чтобы заставить меня изменить мой образ жизни, то лучше уезжай отсюда сию же минуту! — с ядом в голосе проинформировала ее Шанталь.

— Я беспокоюсь о вашем здоровье, только и всего…

— Когда ты достигнешь моего возраста, то поймешь, что, если бесполезно пытаться поправить свое здоровье, остается просто наслаждаться его остатками. Что я и намерена делать, живя там, где мне нравится, с людьми, которые мне приятны, и курить там и тогда, когда мне захочется! — Она затянулась пару раз подряд, чтобы подчеркнуть свою независимость, наблюдая за Мэри сквозь разделявшую их пелену дыма. — Ты выглядишь усталой, дитя. Не надо думать, что ты обязана сидеть здесь все время и развлекать меня.

— Мне не хотелось бы оставлять вас внизу одну.

— Это почему же? Я уже привыкла к одиночеству, да и сплю не так много, как в прежние годы. Тебе под спальню отведена твоя старая комната в юго-западной башенке. Тереза потратила большую часть прошлой недели, приводя ее в порядок.

Мэри и правда с трудом сдерживала зевоту. День сегодня выдался длинным, а три часа разницы во времени только усугубляли положение.

— Если вы уверены, что не нуждаетесь во мне, я, пожалуй, и в самом деле лягу пораньше.

— Убирайся! — приказала бабушка, закатывая глаза. — Все это неожиданное внимание начинает действовать мне на нервы.

Воспоминания плотной стеной обступили Мэри еще в тот момент, когда она только ступила на порог дома. Но главную силу они, как выяснилось, приберегли на конец дня, когда она была наиболее уязвима. Открыв дверь своей спальни, Мэри почувствовала себя так, будто входит в огромный туннель, в котором время бежит в обратном направлении. И, что самое плохое, она ничего не могла с этим поделать!

Все вокруг словно сговорилось против нее. Вот и в этой комнате ничего не изменилось. Выкрашенная в нежные тона деревянная обшивка стен, резная кровать с пологом на четырех столбиках и с расшитым балдахином, высокое зеркало на подвижной раме выглядели точно так же, как и тогда. И всем своим видом говорили, что историю переписать невозможно!

Полукруглое окно в каменной стене башенки было открыто, чтобы дать доступ свежему ночному воздуху. И именно это окно казалось Мэри входом в туннель времени. Сияющий лунный свет освещал берег реки, за которой, как она знала, возвышается Вуд-Роуд. Когда ей было девятнадцать, и она была без памяти влюблена в Патрика Мэйна, Мэри часами дежурила у этого окна и знала с точностью до секунды, когда он входил в свою комнату, потому что в ней тут же зажигался свет. Этот свет, сверкающий в ночи, казался ей, глупой, романтичной девчонке, огнем маяка, освещающим путь от ее сердца к его сердцу.

Но, как выяснилось, она ошибалась…

Если бы она знала, что Патрик опять здесь, то ни за что бы не вернулась сюда! Но она этого не знала, а теперь было слишком поздно.

Мэри подошла к окну, чтобы опустить жалюзи. Ее взгляд непроизвольно скользнул вправо и с точностью, не утраченной со временем, тут же нашел тот прогал среди деревьев, который в дневное время позволял видеть увенчанную шпилем крутую крышу Вуд-Роуда. Когда-то под самым коньком находилась комната Патрика…

И, как будто бы Мэри нажала какую-то секретную кнопку, в ту же секунду луч света из этой комнаты пронзил темноту — такой же яркий и сверкающий, какими были ее надежды одиннадцать лет назад.

Мэри захотелось отвернуться. Нет, ей хотелось большего: ей хотелось спокойно смотреть на этот свет и не волноваться, не помнить! Но она не могла ни того, ни другого. Воспоминания нахлынули на нее, такие же безжалостные, как крутая волна, увлекающая свою жертву на дно моря.

Легкий ветерок колыхнул белую занавеску и коснулся ее щеки. Вздрогнув, Мэри резко потянула жалюзи вниз: единственное, что она могла, это лишить себя возможности видеть этот свет, бегущий к ней сквозь ночной мрак. А заодно пресечь воспоминания, которые он нес с собой.

Тогда она была совсем молоденькой девчонкой, только что окончившей школу. Но быстро повзрослела — благодаря именно Патрику Мэйну! И неважно, где он сейчас живет. Мог бы перебраться хоть в соседнюю комнату — Мэри больше не позволит ему обрести власть над ней!

Когда-то он отмахнулся от нее, как от какого-нибудь комара, зудящего вокруг… Вообще, в то злополучное лето ошибки громоздились одна на другую, каждая последующая ужаснее предыдущей. Но она уже заплатила за них однажды очень дорогой ценой и не собиралась платить еще раз!

Патрик отложил свою картотеку сразу после полуночи, осознав, что продолжать работу сейчас было бы напрасной тратой времени. Бесполезно пытаться комментировать полученные в ходе последних экспериментов данные, если мысли его постоянно возвращаются к событиям столь давних дней, когда медицина еще не стала его главной страстью.

Как врач, он уже давно не видел ничего странного в удивительной способности человеческого мозга вступать в телепатическую связь с мозгом другого человека — независимо от того, какое время или расстояние разделяет их. Лорейн, живущая исключительно в реальном мире, издевалась над подобными вещами, утверждая, что это приобретенная реакция, происходящая от его постоянного общения с пациентами. Но Патрик считал, что этому нельзя научиться.

Как бы там ни было, сегодня вечером с ним произошло нечто подобное: когда его бабушка мимоходом упомянула, что к миссис Дюбуа приехал кто-то из членов семьи, он уже точно знал, что в Монжуа явилась Мэри Клэр. А уж раз он позволил этой уверенности поселиться в нем, ни о каком возвращении к работе не могло быть и речи.

Вместо этого Патрик, как мальчишка, стоял у окна своей комнаты и вглядывался во тьму.

Это была одна из тех прекрасных ночей, которые бывают поздней весной, — прохладная и тихая. В саду с магнолий опадали лепестки, и они лежали на траве, как забытые кем-то блюдца. К его окну поднимался запах цветущих гелиотропов — сладкий пьянящий аромат, о котором он мечтал когда-то в Африке, где над всем властвовал только запах смерти. Ночное небо было залито лунным светом, а звезды светили так низко, что, казалось, можно протянуть руку и набрать полную горсть.

Все-таки он принял правильное решение, возвратившись сюда! Это был его дом, и он так же сильно отличался от Африки, как рай от ада. Здесь прошло его детство, его юность, здесь он стал зрелым мужчиной… И здесь не было ничего от того ужаса, что творился в Богом забытой стране на другом краю света!

Внезапно Патрик почувствовал себя уставшим — и от самого себя, и от воспоминаний, которые грозили затопить его. Четыре месяца назад ему исполнилось тридцать шесть. Он уже давно утратил иллюзии в отношении многих вещей и, черт побери, только сам мог себе указывать, какую ему вести жизнь! Он вовсе не обязан был исправлять ошибки юности — особенно те из них, которые относились к Мэри. Дни, когда они были друзьями, давно прошли, и не было никаких причин для того, чтобы размеренное течение его жизни нарушалось, — если, конечно, это именно она приехала в Монжуа.

Эта мысль принесла ему некоторое успокоение. Прежде чем отвернуться от окна, Патрик в последний раз глубоко вздохнул, наполняя легкие ароматом гелиотропов и весны. Но что-то еще вплелось в эти запахи — что-то едва заметное, но ядовитое плавало в воздухе, делая его не таким свежим, каким он был всего несколько секунд назад.

Внезапно встревожившись, Патрик выключил настольную лампу и высунулся из окна, внимательно оглядывая все вокруг и ища сам не зная что. Внизу спокойно текла река. Вверху луна висела высоко над макушками деревьев, отделявших владения Дороти Мэйн от имения Дюбуа. Господь Бог, судя по всему, пребывал на небесах, с миром все было в порядке, и Патрик уже готов был отвернуться от окна.

Но вдруг вспышка света между деревьями — такая короткая, что он чуть не пропустил ее, — привлекла его внимание. Через несколько секунд за ней последовал взрыв оранжевого пламени.

Патрик застыл у окна, словно парализованный. Драгоценные секунды уходили, ему следовало бы уже давно как-то реагировать на эту непредвиденную ситуацию, а он все еще изо всех сил старался уверить себя, что ничего не случилось. Однако в следующую минуту он уже несся к двери, крича на весь дом, чтобы Дороти поскорее вставала и звонила в Нью-Виллидж.

Теперь делать вид, что он не замечает присутствия Мэри, будет не так просто, как он надеялся. Потому что дом Дюбуа был объят огнем!