Ключ к разгадке

6

Странно, но этих слов оказалось вполне достаточно, чтобы Мэри тут же пришла в себя. Впрочем, как всегда, слишком поздно: ее собственные слова уже были произнесены.

— Не могу представить себе, что ты и в самом деле решила бросить Шанталь, — заявил Патрик.

Мэри было очень стыдно, и поэтому она ринулась в атаку:

— И это говоришь мне ты, Патрик Мэйн?! Ты, которого больше не волнует ничто в этом мире? Ведь не надо обладать ясновидением, чтобы понять: в эмоциональном плане ты полный банкрот! Были времена, когда ты скорее умер бы, чем отвернулся от человека, нуждающегося в твоей помощи. А посмотри на себя сейчас: что за участь ты себе избрал? Сидеть в какой-то стерильной лаборатории в компании кучи бактерий, плавающих в растворе под окуляром микроскопа, только потому, что они не могут предъявить тебе никаких претензий!

— Неправда! — Его слова раскатом грома разнеслись по кухне, полные той страсти, которую ей так хотелось бы испытать на себе. — Если начистоту, меня многое тревожит. Именно эта тревога заставила меня посвятить все профессиональные навыки изучению болезней, которые продолжают уносить человеческие жизни. И она же помогает выдерживать бесконечные разочарования, которые всегда сопутствуют такого рода работе, и продолжать двигаться вперед, несмотря на все неудачи.

— Ни черта тебя не тревожит! — вскричала Мэри, чувствуя, как ее захлестывает волна беспомощности перед собственными чувствами. — С теплотой или состраданием ты можешь относиться только к тому, что растет у тебя в чашке Петри!

Неожиданно, после удивленного молчания, он разразился громким хохотом, и в этот момент она была готова убить его.

— Прекрасно сказано, Мэри Клэр! Мне стоит запомнить это на тот случай, когда кто-нибудь будет укорять меня, что я позволяю эмоциям мешать работе.

— Не смей смеяться надо мной! — воскликнула она, радуясь в душе, что Патрик, по крайней мере, перестал упрекать ее в бездушном отношении к бабушке.

Впрочем, неизвестно, чем кончилась бы перепалка, если бы на порог кухни неожиданно не легла чья-то тень.

— Ах господи, я опять вторгаюсь без предупреждения!

В голосе Минны было больше веселья, чем сожаления, но Патрик услышал только сожаление.

— О, не беспокойтесь! — воскликнул он, буквально купая ее в лучах своей улыбки и заставляя тем самым Мэри испытывать почти физическую боль. — Что мы можем сделать для вас?

Не в силах отвести взгляд, Мэри зачарованно следила за тем, как Минна просунула свою руку под локоть Патрика и при этом коснулась его грудью.

— Есть один вопрос, который мне хотелось бы обсудить с вами до того, как я уеду.

— Вы уже уезжаете? — с заметным разочарованием спросил Патрик. — Почему? Зачем такая спешка?

— Мне хотелось бы быть дома к тому времени, когда мой сын вернется из школы.

— Я не знала, что вы замужем! — воскликнула Мэри, не в силах скрыть радости.

— Я не замужем, — ответила Минна с легкой улыбкой, которая должна была означать сожаление. — Я тот самый современный феномен, мать-одиночка, старающаяся хорошо делать свою работу и одновременно быть образцовой матерью.

— О, это весьма благородно с вашей стороны, — язвительно заметила Мэри, — а что же случилось с отцом ребенка?

— Мэри Клэр! — Патрик даже не пытался скрыть своего раздражения. — Что за бестактные вопросы?!

— Все в порядке. — Минна прижалась к нему плотнее и обезоруживающе улыбнулась Мэри. — Я вдова, как ни печально это звучит.

— О… — Мэри почувствовала, что краснеет до корней волос. — Извините.

— Не за что, — благосклонно ответила Минна и опять обратила все свое внимание на Патрика: — А теперь я хотела бы узнать, как вы относитесь к тому, чтобы…

Ее голос постепенно затихал по мере того, как она вела его за собой через дверь и дальше, на залитый солнцем двор. Сознавая, что опять поставила себя в идиотское положение, Мэри некоторое время смотрела, как они уходят, а потом опрометью бросилась в свою спальню наверху.

Она знала, что прятать голову в песок бесполезно. Факт оставался фактом — прошлое вернулось и накинулось на нее с такой силой, что она опять чувствовала себя несчастным, сбитым с толку подростком, которым когда-то была.

Звук голосов под ее окном то нарастал, то спадал, перемежаясь смехом и звяканьем льда о стенки бокалов. Минна, похоже, напрочь забыла, что ей надо быть дома к тому времени, когда сын вернется из школы.

Мэри не привыкла к тому, чтобы ревность поедала ее живьем! Пожалуй, последний раз такое с ней было в тот день, когда Патрик явился в Монжуа вместе с Лорейн, на безымянном пальце которой сверкало обручальное кольцо. И вот теперь все повторялось снова — как будто не прошло тех одиннадцати лет!

Подавив стон, Мэри упала лицом в подушку. Боже, неужели возраст и жизненный опыт ничего не значат?! Неужели она все так же безнадежно любит Патрика Мэйна?!

Патрик постарался сделать вид, что не замечает отсутствия Мэри за ужином. В конце концов, можно и отдохнуть от ее самоуверенности, не говоря уже о постоянной грубости. Мэри явно не помешало бы взять у Минны несколько уроков по искусству общения с людьми! Патрик сейчас злился на себя за бессмысленную панику, которая охватила его, когда Мэри пригрозила вернуться в Ричмонд. Если бы у него было хоть какое-то чувство самосохранения, он только подтолкнул бы ее к этому шагу. Чем меньше он будет видеть ее, тем лучше!

И почему, черт возьми, он все время ловит себя на том, что его взгляд неудержимо тянет к ее пустому стулу? Почему его сердце чуть ли не останавливается, стоит ему вспомнить, как она едва не попала под колеса того красного автомобиля? Почему, во имя всего святого, в нем все больше растет грешное желание раздеть ее догола и ощутить под пальцами оливковое совершенство ее кожи?

«Оливковое совершенство ее кожи»?!

Патрик тихонечко фыркнул в свой бокал с вином и решил, что на свете нет более жалкого зрелища, чем ученый, пытающийся стать поэтом. И нет ничего нелепее, чем тело, действующее в полном противоречии с разумом его владельца!

— Кто-нибудь знает, почему Мэри Клэр не спустилась к ужину? — спросил он наконец у сидевших за столом.

Мадам Дюбуа одарила его злобным взглядом черных глаз.

— Вернее всего, потому, что присутствие определенных людей внушает ей отвращение к пище.

— Я заглядывала к ней в комнату, и она спала, — поспешила вмешаться Дороти. — Она выглядела совсем измотанной, бедняжка, так что я решила, что лучше не будить ее, особенно если учесть, что вчера она жаловалась на головную боль. Я уже даже волнуюсь, Патрик, не случилось ли с ней чего.

Тут он удивил сам себя.

— Вряд ли, — сказал он. — Но если это разрешит твои сомнения, я, пожалуй, поднимусь к ней.

— Едва ли ей это придется по душе, — отозвалась Шанталь.

— Я постараюсь быть как можно более обворожительным, чтобы избежать такой реакции, — сказал Патрик, даже не стараясь скрыть иронии. — Собери мне что-нибудь на поднос, бабушка, и я воспользуюсь этим предлогом, чтобы взглянуть на нее.

Не успел он высказать свое предложение, как тут же пожалел о нем, заметив блеск любопытства, загоревшийся в глазах обеих старушек. Причем Дороти смотрела на него с надеждой, а Шанталь — подозрительно и недоверчиво. Так что Патрик счел за благо подождать, пока обе дамы не отправились спать, прежде чем приступить к выполнению задачи, которая, если вдуматься, была полнейшей глупостью.

Он нашел Мэри именно в том состоянии, как его и описывала Дороти. Свою юбку и блузку она повесила на спинку кровати, но не позаботилась даже забраться под одеяло, а лежала, укрытая только вышитым вручную покрывалом.

Лампа, горевшая на комоде рядом с камином, придавала ее чертам какое-то смягченное выражение. Во сне ее лицо казалось неправдоподобно юным и умиротворенным, хотя на щеках были заметны следы слез.

Под этим покрывалом она выглядела такой хрупкой, такой беззащитной, что его вдруг опять охватил приступ страха за нее. Боже, как мало ей надо было вчера, чтобы навсегда расстаться с жизнью! Секундой позже, на дюйм или два ближе, и машина…

Поставив поднос на ночной столик, Патрик присел на край кровати и легонько провел рукой по ее лицу. Что такое с ним приключилось? Как врач он прекрасно знал, что концентрация внимания на негативных последствиях прямой дорожкой ведет к различного рода стрессам. То, что он потерял Лорейн, вовсе не значило, что он должен потерять и…

Патрик даже потряс головой, осознав, куда его могут завести подобные мысли. Лорейн была его женой. При чем здесь Мэри Клэр? Ведь он же не любит ее.

Не любит?

Конечно же, нет! Господи, да он даже не был уверен, что она нравится ему. До сих пор она ему приносила одни беспокойства и неприятности. Чего стоит уже то, что его тело всякий раз так предательски отзывается на ее присутствие!

Очевидно, на самом деле все очень просто: он слишком долго жил, как монах, хотя по натуре совсем не принадлежал к людям подобного склада. Впрочем, за годы брака с Лорейн он привык относиться к сексу как к чему-то второстепенному. Их связывало другое. Это была команда, работавшая бок о бок год за годом, — миссионеры от медицины, так преданные работе, что у них оставалось мало сил для чего-нибудь более интимного.

Зато теперь у него было больше времени и свободы для того, чтобы поступать так, как ему нравится. И если бы ему захотелось удовлетворить свои сексуальные аппетиты, вокруг полно женщин, которые были бы только рады поспособствовать ему в этом. Начать хотя бы с Минны Стар, которая ясно дала понять, что она всегда к его услугам… И, уж во всяком случае, он не собирался обманывать себя, будто бы Мэри Клэр является лекарством от всех его болезней!

Ритм ее дыхания неуловимо изменился, и это подсказало Патрику, что она просыпается. Глядя на Мэри сверху вниз, он увидел, как ее глаза распахнулись и не мигая уставились на него.

— Ты плакала, — констатировал он и провел пальцем по ее щеке, гладкой, как у ребенка. — Это из-за головной боли?

Взгляд, который она обратила на него, был полон такого упрека, что Патрик почувствовал себя пристыженным.

— Нет, — сказала Мэри, — это из-за тебя.

Она всегда была такой — выпаливала правду, не задумываясь о последствиях! А ведь кое-что надо оставлять и при себе, чтобы потом не пришлось сожалеть о сказанном. Но приходилось признать, что это было одним из тех ее качеств, которые он считал совершенно неотразимыми…

— Что ты имеешь в виду?

— Мне так хотелось сделать тебе приятное, — сказала она, не давая ему убрать руку с ее лица. — Сделать так, чтобы ты был счастлив, опять вернуть тебя к жизни!

— Я еще не совсем умер, Мэри, — прерывающимся голосом ответил он, вспомнив вдруг, что любого, даже самого невинного, ее прикосновения достаточно, чтобы вызвать в нем замешательство. — И не твоя забота — делать меня счастливым!

— Даже если я этого хочу больше всего на свете? — прошептала она.

На Мэри была сейчас только комбинация, одна бретелька которой сползла с плеча. Никакой самоконтроль не мог заставить Патрика перестать смотреть на кремовые кружева, едва прикрывавшие восхитительную ложбинку между ее грудей. И даже он, мастер самообмана, не мог не признать, что балансирует на грани желания, которое трудно будет удовлетворить только лишь взглядами.

Ему хотелось дотронуться пальцами до ее грудей, коснуться их губами! Помоги ему господи, он хотел ее и не мог больше отрицать этого…

С трудом сглотнув, Патрик отвел взгляд.

— Не надо, Мэри, — хрипло проговорил он. — Не надо подталкивать меня к чему-то такому, из-за чего мы оба будем ненавидеть друг друга завтра утром.

Она поднялась на колени и сжала его лицо в своих ладонях, заставляя Патрика смотреть на себя. На эти огромные, прекрасные карие глаза, на спелые, свежие губы…

— Я никогда не смогу себя заставить ненавидеть тебя, — прошептала она, запуская пальцы в его волосы.

— Нет? — Он попытался выдавить из себя усмешку, одновременно стараясь вернуть свою плоть в подчинение. Но с тем же успехом он мог попробовать обуздать разъяренного быка. — Не надо, не смейся надо мной. Ясно, что ты не в восторге от того типа, в которого я превратился.

— Важно то, что у тебя внутри! А там — тот человек, которого я всегда любила.

Он следил за ее губами, загипнотизированный их формой, кажется, еще больше, чем словами, которые они произносили. Мэри всегда была очень женственной — даже в пятнадцать лет. А теперь она стала настоящей женщиной, переполненной чувственной нежности. Мягкой, очаровывающей…

Внутри у него все ныло от желания погрузиться в эту нежность, почувствовать, как ее мягкость обволакивает его и навсегда оставляет своим пленником.

— Этого человека больше не существует, Мэри, — нетвердым голосом ответил Патрик. — Он остался в той дьявольской дыре на самом краю этого мира, которую ты даже не можешь себе представить.

— Разве? — прошептала она, придвигаясь к нему совсем близко. Ее зрачки мерцали в полумраке, превратившись в огромные темные зеркала, отражавшие смятение его чувств. — Ты в этом уверен?

В чем он мог быть сейчас уверен? Когда-то Патрик не сомневался во всесилии медицины настолько, что посвятил себя исключительно заботе о других людях, настолько, что прожил большую часть своей жизни с Лорейн в Богом забытой африканской стране. А в конце концов озлобился на весь свет и похоронил свои идеалы вместе со своей женой. Он был бы сумасшедшим, если бы позволил Мэри убедить его в обратном!

— Уверен, — твердо сказал он, отвергая даже саму возможность размышлять на эту тему, не то чтобы обсуждать ее.

— В таком случае — я тоже уверена! — сказала она, и ее рот прильнул к его рту и завладел им с ласковой настойчивостью.

Губы у нее были теплыми и живыми, подчиняющими его себе, несмотря на все его усилия противостоять ей.

И Патрик сдался. Вторая бретелька ее комбинации под его прикосновениями соскользнула с плеча, оставив Мэри обнаженной до пояса, — если не считать небольшого полупрозрачного бюстгальтера.

Конечно, ему не следовало притрагиваться к ней! Но в ту секунду, когда их губы соприкоснулись, он почувствовал такое неистовое желание, ему так захотелось пережить еще раз то удовольствие, которое она когда-то, давным-давно, подарила ему, что все остальное уже не имело никакого значения. В нем вспыхнула страсть, заставив его окончательно потерять контроль над собой.

Движением, которое было одновременно смелым и безыскусно щедрым, Мэри взяла его руки и прижала их к своим грудям. Он почувствовал, как бешено колотится ее сердце, и увидел, что ее глаза затуманены тем же страстным желанием, что мучило и его самого.

Голова Мэри откинулась назад, она казалась сейчас такой хрупкой и беззащитной, готовой принять все, что он решит сделать с нею… Волна чувств, вызванная этим простым движением, накрыла Патрика, вызвав в нем забытые ощущения. Ему почудилось, что он еще не совсем потерял свою бессмертную душу.

— Мэри… — выдохнул он в агонии желания, заставившей сесть его голос.

Одним этим словом он признавал, что никогда не был честен по отношению к своим чувствам, если дело касалось ее. Он не мог больше противостоять ей, как не мог бы перестать дышать.

Но в том, как он произнес ее имя, Мэри померещилось что-то другое.

— Не надо! — взмолилась она прерывающимся шепотом. — Не надо портить ничего словами. Не надо никаких обещаний, которых не сможешь сдержать, никаких слов, которых ты не собирался произносить. Просто пусть у нас будет сегодняшняя ночь! Дай мне подарить тебе себя… Хотя бы в этот раз не лишай нас обоих того, чего мы оба так хотим!

Смысл этих слов дошел до него через туман, окутавший мозг, и внезапно разбудил голос совести.

Разве он не знал, что в конечном счете шел в ее спальню именно за этим? Он хотел снять напряжение, которое Мэри вызывала в нем, зная при этом, что она никогда ему не откажет. А в таком случае, он ничем не лучше того кобеля, что учуял где-то рядом сучку в период течки! Да, да, и еще раз да! Он был бы просто-напросто подонком, если бы решил воспользоваться ее беззащитностью.

Мэри немедленно почувствовала его попытку отстраниться и постаралась воспрепятствовать этому. Закинув руки ему за шею, она вновь пыталась найти его губы, полагая, что, если сможет поцеловать его достаточно страстно, он забудет обо всех колебаниях.

Ей это почти удалось. Его губы стали более податливыми, слегка раздвинулись, он впитывал в себя вкус ее рта, постигал его сладостные, темные тайны, позволяя своему языку достаточно ясно демонстрировать, как бы он хотел обладать ею целиком. Патрику потребовалось все его самообладание, чтобы отказаться от того, что она предлагала.

Он покачал головой, не в состоянии передать Мэри, какое открытие сделал только что. Он ведь так долго считал себя абсолютно безразличным к ней, и только сейчас осознал, как она необходима ему и как мало он заслуживает ее!

Но Мэри поняла все абсолютно неправильно. Она легонько вздохнула, признавая свое поражение, и горестно сказала:

— Ты меня совсем не хочешь…

Патрик не мог выносить ее страданий. Боль в ее глазах, в ее голосе заставляла его буквально разрываться на части.

— Я хочу тебя! — воскликнул он. — Но, черт побери, я не могу воспользоваться тем, что ты мне предлагаешь! Может, я и смог бы поступить так с какой-нибудь другой женщиной. С той, которая отнюдь не собирается отдать мне всю себя целиком и которая при этом не просит ничего взамен. Но только не с тобой, Мэри! Особенно после всего, через что я заставил тебя пройти.

— Я такая же женщина, как все, Патрик, — прошептала она, еле сдерживая слезы.

— О нет! Ты другая, ты совершенно особенная. И только сейчас я начинаю осознавать, что ты всегда была для меня такой, с самого начала. Назови меня ослом — или, если тебе от этого будет легче, подлецом — за то, что у меня не хватило мозгов понять это раньше!

В ее глазах появился свет надежды.

— Но ведь тогда все хорошо, Патрик! Все просто прекрасно, если ты догадался об этом хотя бы теперь!

Нет, она решительно не понимала его… Патрику страшно не хотелось гасить этот огонек надежды, но он знал, что должен быть честным с нею.

— Посмотри на меня, Мэри, — сказал он, крепко сжав ее руки в своих. — Сегодня днем ты обвинила меня в отсутствии теплоты и сочувствия к людям, в том, что я эмоциональный банкрот. Но я ведь и сейчас остаюсь тем же самым человеком. Ничего не изменилось!

У нее опустились плечи.

— Что ты хочешь этим сказать? Что у нас нет будущего?

Он отвел взгляд, потому что не мог смотреть ей в глаза, опять ставшие темными от боли.

— Я совсем не уверен, что ты сможешь быть счастлива со мной. А до тех пор, пока я в этом не буду совершенно убежден, я не позволю нашим отношениям развиваться дальше.

— А если я не попрошу больше то, что ты готов дать мне сейчас?

— Но ты ведь попросишь! — ласково возразил он, проводя кончиками пальцев по ее дрожащим губам. — Ты не сможешь с этим совладать, потому что, в отличие от меня, ты никогда не отворачивалась от правды о самой себе. А правда заключается в том, что твои приоритеты не совпадают с моими. Определенные вещи значат для меня не так много, как для тебя. Меня, например, абсолютно не волнуют деньги или положение в обществе. Мне совершенно наплевать, что я езжу на машине, которой уже десять лет от роду, — лишь бы она была способна довезти меня туда, куда мне надо.

В глазах Мэри блеснул гнев.

— Неужели ты считаешь, что я настолько пустая и меркантильная особа, что оцениваю мужчину по тому, на какой машине он ездит?

— Нет, — ответил он. — И все-таки я не думаю, что тебе следует менять свое восприятие жизни и приспосабливаться к моему. Я ведь действительно немного «сдвинутый по фазе» и в какой-то степени лишен эмоций, в чем ты и обвинила меня сегодня. Но мне необходимо быть таким, чтобы справиться со вселенской трагедией болезней, преследующих род человеческий. Иначе я просто сойду с ума от безысходности! Моя работа очень многое значит для меня, Мэри. Иной раз она захватывает меня так, что я забываю обо всем на свете. И мне этого всегда было достаточно, но я не настолько глуп, чтобы не понимать, что для тебя-то этого будет совсем не достаточно.

— До тех пор, пока ты будешь хотя бы изредка принадлежать мне, этого будет достаточно, — прошептала она.

— Боюсь, ненадолго, — сказал Патрик. — Ты захочешь большего и, если я не смогу дать тебе этого, начнется ад. Человек может идти на компромиссы до определенного предела. Поверь мне, я знаю. За время своей супружеской жизни я шел на многие уступки, и знала бы ты, как я сейчас сожалею об этом!

— Но ты же любил Лорейн…

— Как оказалось, недостаточно сильно. Впрочем, она и не хотела большего… — Патрик даже вздрогнул, когда правда, которую он упорно отказывался признавать, вдруг прорвалась в нем, подобно нарыву, зревшему долгие годы. — Я не уверен, что смогу жить в согласии с самим собой, если не сделаю тебя счастливой, Мэри.

По ее щекам потекли слезы.

— Боже, как мне заставить тебя изменить точку зрения?!

Сейчас она опять казалась той маленькой девочкой, которую он когда-то знал. Но она не была больше девочкой. Она была взрослой женщиной, прекрасно знавшей, чего хочет, и имевшей достаточно смелости, чтобы добиться своего! Но до тех пор, пока он не будет уверен в своей способности дать ей все, что она хочет получить от их отношений, он может предложить ей только сегодняшнюю ночь. А она заслуживает гораздо большего!

— Я не могу дать тебе того, что ты хочешь. Во всяком случае — не сейчас, — сказал Патрик.

— А что, если я подожду немного?

В ее голосе слышались слезы, и Патрику было тяжело выносить это.

— Не стоит. Ведь я ничего не могу обещать.

— Как ты можешь быть таким спокойным?! Неужели тебя не волнует хотя бы чуть-чуть, что я могу исчезнуть из твоей жизни навсегда?

— Ах, милая Мэри, — прошептал он, обнимая ее, как когда-то в детстве. — Это волнует меня так, что ты не можешь себе даже и представить.

— Но для тебя это, очевидно, не так ужасно, как для меня! — всхлипнула она, намочив слезами весь перед его рубашки.

— Еще как ужасно! — ответил он. — Ведь ты хотя бы знаешь, что представляешь из себя. А я стал вроде как незнакомцем — причем не только для людей, которые мне дороги, но и для самого себя. Мне надо обрести себя заново, Мэри! Найти в себе под белым халатом человека и посмотреть, сможет ли он жить вне своей лаборатории.

— Ты думаешь, это возможно?

Ее глаза умоляли его. Насколько все было бы проще, если бы он мог пообещать ей то, что они оба хотели услышать! Если бы он мог сказать, что с прошлым покончено и отныне они начинают строить общее будущее, о котором она так мечтала!

— Если получится, я сразу приду к тебе и, надеюсь, ты увидишь во мне того человека, каким всегда меня считала. — Он поцеловал ее в макушку и поспешил шагнуть к двери, прежде чем решимость покинула его. — Обещаю тебе, что, если есть хоть какая-то возможность добиться этого, я ее изыщу.