От составителя

Эта книга — не песенник.

Хотя, составляя ее и перечитывая стихи Владимира Высоцкого, я все время слышал его голос. За каждой строкой слышал, за каждым словом.

И даже тогда, когда мне встречались абсолютно незнакомые стихи, все равно где-то далеко в глубине возникала и звучала мелодия. И голос Высоцкого звучал. Голос, который продолжает жить…

Давно уже замечено, что когда умирает известный человек, то число его «посмертных друзей» сразу же начинает быстро расти, в несколько раз превышая количество друзей реальных, тех, которые были при жизни.

И объяснить это явление, в общем-то можно: ведь всегда находятся люди, жаждущие погреться в лучах чьей-нибудь славы — хотя бы и посмертной. Тем более, что обладатель этой славы уже не в силах никому возразить, не в силах что-либо опровергнуть.

Поэтому и витийствуют в табачном дыму застолий новоявленные «близкие друзья» и «закадычные приятели», Поэтому они и «вспоминают»: «Шли мы как-то с Владимиром Высоцким по Басманной…» Или «забегаю это я однажды к Высоцкому, а он мне и говорит…», или еще хлеще: «А с Володькой мы были — водой не разольешь!..»

Я знаю, как много таких «воспоминаний» Объявилось теперь у Высоцкого. Ну да бог с ними, пусть потешатся!.. Я — не о них.

Я — о том, что у Высоцкого и у его песен и в самом деле великое множество истинных, серьезных друзей! Тех самых друзей, ради которых он работал и для которых жил.

Наверное, у каждого человека, знакомого с песенным творчеством Владимира Высоцкого, есть, так сказать, «свой собственный Высоцкий», есть песни, которые нравятся больше других. Нравятся потому, что они чем-то роднее, ближе, убедительнее.

«Свой Высоцкий» есть и у меня.

Был такой вроде бы неплохой фильм — «Вертикаль». Был и прошел. А песни, написанные Высоцким для этого фильма, остались. Были еще фильмы, были спектакли, которые «озвучивал» Высоцкий, и очень часто песни, созданные им, оказывались как бы на несколько размеров больше самого фильма или спектакля. Каждый раз у этих песен начиналась своя отдельная (и очень интересная!) Жизнь. Они сразу же шли к людям, шли, будто бы минуя экран или сцену.

И особенно ясно это понимаешь, когда вслушиваешься песни, написанные Владимиром Высоцким о войне…

Почему все не так? Вроде все как всегда:

То же небо опять голубое,

Тот же лес, тот же воздух и та же вода,

Только он не вернулся из боя.

Он молчал невпопад и не в такт подпевал,

Он всегда говорил про другое,

Он мне спать не давал, он с восходом вставал,

А вчера не вернулся из боя.

То, что пусто теперь, — не про то разговор,

Вдруг заметил я: нас было двое…

Для меня словно ветром задуло костер,

Когда он не вернулся из боя.

Нам и места в землянке хватало вполне,

Нам и время текло для обоих…

Все теперь одному, только кажется мне,

Это я не вернулся из боя.

На мой взгляд, песня «Он не вернулся из боя» — одна из главных в творчестве Высоцкого. В ней, помимо интонационной и психологической достоверности, есть и ответ на вопрос: почему поэт, человек, (по своему возрасту явно не мог принимать участия в войне) все-таки пишет о ней, более того — не может не писать?

А все дело в судьбе. В твоей личной судьбе, которая начинается вовсе не в момент рождения человека, а гораздо раньше. В личной человеческой судьбе, которая никогда не бывает чем-то отдельным, обособленным от других людских судеб. Она, твоя судьба, — часть общей, огромной судьбы твоего народа. И существуешь ты на Земле, продолжая не только собственных родителей, но и многих других людей. Тех, которые жили до тебя. Тех, которые когда-то защитили твой первый вздох, первый крик, первый шаг по земле.

Песни Высоцкого о войне — это, прежде всего, песни очень настоящих людей. Людей из плоти и крови. Сильных, усталых, мужественных, добрых.

Таким людям можно доверить и собственную жизнь, и Родину. Такие не подведут.

Сегодня не слышно биения сердец.

Оно для аллей и беседок.

Я падаю, грудью хватая свинец,

Подумать успев напоследок:

«На этот раз мне не вернуться.

Я ухожу — придет другой.

Мы не успели, не успели, не успели оглянуться,

А сыновья, а сыновья уходят в бой».

Именно так и продолжается жизнь, продолжается общая судьба и общее дело людей. Именно так и переходят от родителей к детям самые значительные, самые высокие понятия.

У Владимира Высоцкого есть песни, которые чем-то похожи на роли. Роли из никем не поставленных и — более того — никем не написанных пьес.

Пьесы с такими ролями, конечно, могли бы быть написаны, могли бы появиться на сцене. Пусть не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра. Но дело в том, что ждать до завтра Высоцкий не мог, не хотел. Он хотел играть эти роли сегодня, сейчас, немедленно! И поэтому сочинял их сам, сам был режиссером и исполнителем.

Он торопился, примеряя на себя одежды, характеры и судьбы других людей — смешных и серьезных, практичных и бесшабашных, реальных и выдуманных. Он влезал в их заботы, проблемы, профессии и жизненные принципы, демонстрировал их способ мыслить и манеру говорить. Он импровизировал, увлекался, преувеличивал, был дерзок и насмешлив, дразнил и разоблачал, одобрял и поддерживал.

Причем все это он делал так талантливо, так убедительно, что иные слушатели даже путали его с теми персонажами, которых он изображал в своих песнях. Путали и — восторгались, путали и — недоумевали.

А Высоцкий вроде бы и не обращал на это никакого внимания. Он снова и снова выходил на сцену, продолжая сочинять и петь свои всегда неожиданные, разноплановые, злободневные — «песни-роли». И в общем-то это уже были не роли, а, скорее, — целые пьесы со своими неповторимыми характерами, непридуманными конфликтами, точно выстроенным сюжетом.

Исполняя их, Высоцкий мог быть таким грохочущим, таким штормовым и бушующим, что людям, сидящим в зале, приходилось, будто от сильного ветра, закрывать глаза и втягивать головы в плечи. И казалось: еще секунда — и рухнет потолок, и взорвутся динамики, не выдержав напряжения, а сам Высоцкий упадет, задохнется, умрет прямо на сцене… Казалось: на таком нервном накале невозможно петь, нельзя дышать!

А он пел. Он дышал.

Зато следующая его песня могла быть потрясающе тихой. И от этого она еще более западала в душу. Высоцкий, который только что казался пульсирующим сгустком нервов, вдруг становился воплощением возвышенного спокойствия, становился человеком, постигшим все тайны бытия. И каждое слово звучало по-особому трепетно:

Я поля влюбленным постелю,

Пусть поют во сне и наяву!

Я дышу — и, значит, я люблю!

Я люблю — и, значит, я живу!

Высоцкий пробовал себя в разных интонациях, он искал для своих «пьес» все новые и новые краски, новые детали, поэтому, его песни имеют несколько авторских вариантов, изменений, сокращений. И в этом — тоже он, Высоцкий, — его натура, его неудовлетворенность собой, его способ творчества.

Можно сказать, что дверь в его «творческую лабораторию» была постоянно распахнута. Он был весь на виду. Со всеми своими удачами и неудачами, находками и проколами, сомнениями и убежденностью.

Он написал много песен. И, конечно, не все они равны.

Но это всегда — неровность дороги, ведущей к постижению истины, к открытию людей и, значит, — к открытию самого себя…

Он никогда не пел свои песни свысока, никогда не стоял над зрителем, над слушателем. И эстрада (впрочем, так же как и сцена, и съёмочная площадка) была для него не пьедесталом, а местом, откуда его просто-напросто лучше видно и лучше слышно. А еще она была местом его работы. Работы — с полной самоотдачей. На износ. Всегда и во всем…

Много раз я слышал, как его песни исполняли другие порою очень хорошие — певцы. Не могу сказать, что эти певцы недостаточно старались. Нет, они вкладывали в каждую песню все свое умение, весь свой темперамент и опыт!

А песня все равно получалась какой-то другой, разученной, взятой напрокат. Она — будто одежда с чужого плеча — то морщила на спине, то жала в груди, а то вообще расползалась по швам.

И дело тут даже не в своеобразной исполнительской манере Высоцкого. Ведь в конце концов любую манеру можно скопировать.

Манеру — можно, а душу — нельзя…

Он был невероятно популярен. Достать билет на его выступление было намного труднее, чем «пробиться» Летом сочинскую или ялтинскую гостиницу.

Но если для нормальных людей Владимир Высоцкий был своим, был близким, необходимым и любимым актером, то для мещанствующих снобов он, прежде всего, был «модным».

Я ненавижу публику так называемых «престижных премьер».

Не всю, конечно, публику, а ее самодовольную (кстати, не такую уж малочисленную) — снобистскую часть. Ненавижу типов, которые появляются на премьерах вовсе не потому, что в каждом первом спектакле (или концерте) есть, как в рождении ребенка, какая-то щемящая торжественность, соединение боли и радости, достигнутого и недостижимого.

Нет, быть на премьере — для снобов не самое главное, для них главное — попасть туда! Попасть, чего бы это ни стоило, «отметиться», Хотя бы только для того, чтобы обзвонить «не попавших»: «Как, вы не были?! Ну-у, много потеряли!.. ТаM была такая-то с таким-то. И этот был… И та…»

Именно такие мещанствующие снобы распускали о Высоцком нелепые, почти фантастические сплетни и слухи, и в то же самое время заискивали и лебезили перед ним. О, как им хотелось, чтобы он Высоцкий — стал бы и для них «своим в доску», «рубахой-парнем», Закадычным «дружком-приятелем»!

А он ненавидел мещан. И снобов — презирал. Любых.

Недаром есть у него горькая и злая песня, которая заканчивается такими словами:

Не надо подходить к чужим столам

И отзываться, если окликают.

Однако, когда Владимира Высоцкого окликали не снобы, а люди просто люди, — он поворачивался к ним охотно, поворачивался всем корпусом и отзывался всем сердцем!

Вспомните, к примеру, его «сказочные песни». Те самые, которые он писал для «Алисы в стране чудес», Для кинофильма «Иван да Марья» И просто так — для себя. Дети, общаясь со взрослыми, моментально распознают, кто из взрослых с ними — на равных, а кто только «прикидывается ребенком».

Так вот, сочиняя свои «детские сказочные песни», Владимир Высоцкий ребенком никогда не прикидывался. Он просто был им.

За хриплым напряженным голосом и жесткой манерой пения до поры до времени скрывалась восторженная и добрая ребячья душа, прятался человек, гораздый на выдумку и озорство, умеющий верить в чудо и создавать его…

Догонит ли в воздухе, или шалишь,

Летучая кошка летучую мышь?

Собака летучая — кошку летучую?..

Эти «вечные вопросы» детства задает себе Алиса, и слезы ее текут конечно же — в «слезовитый океан»…

А вот как трогательно и вместе с тем категорично звучит серенада влюбленного Соловья-разбойника из другой — более взрослой сказки:

Выходи, я тебе посвищу серенаду,

Кто тебе серенаду еще посвистит?

Сутки кряду могу, до упаду,

Если муза меня посетит.

Я пока еще только шутю и шалю,

Я пока на себя не похож,

Я обиду стерплю, но когда я вспылю,

Я дворец подпалю, подпилю, развалю,

Если ты на балкон не придешь…

Ну, кто, по-вашему, сможет устоять перед такими доводами влюбленного? Да никто на свете!..

В одной из «сказочных песен» Высоцкий задает вопрос, удивительный по своей «детскости» И мудрости:

Что остается от сказки потом,

После того, как ее рассказали?..

А действительно — что?

Могу сказать: когда я впервые услышал эти песни, у меня долго не проходило какое-то особое ощущение свежести, улыбки, доброты. И я еще больше поверил в истину: даже тогда, когда в начале сказки все «страшно, аж жуть!» — Конце ее все страхи обязательно исчезнут, там непременно светит солнце и торжествует добро!

Так, что, после того как сказку рассказали, остается многое. В том числе и чисто профессиональное уважение Высоцкому. Ведь по этим стихам видно, как радостно он работал над ними, буквально «купаясь» в теме! Я даже вижу, как он улыбался, записывая лихие, частушечные, виртуозно сделанные строки:

Много тыщ имеет кто

Тратьте тыщи те.

Даже то, не знаю что,

Здесь отыщете…

Так поют скоморохи на сказочной ярмарке. А вот как начинается песня царских глашатаев:

Если кровь у кого горяча

Саблей бей, пикой лихо коли.

Царь дарует вам шубу с плеча

Из естественной выхухоли…

Такого раскованного и — одновременно — точного обращения со словами, непринужденного Владения разговорными интонациями в стихах добиться очень трудно. А Высоцкий добивался.

Но он умел быть не только добрым. И не только покладистым.

Когда некоторые «весьма специфические» зарубежные доброхоты пробовали его «на излом», То Высоцкий, оставаясь самим собой, разговаривал с ними жестко и однозначно. Родину свою в обиду он не давал никому.

Помню, как в октябре 1977 года группа советских поэтов приехала в Париж для участия в большом вечере поэзии.

Компания подобралась достаточно солидная: К. Симонов, Е.Евтушенко, О. Сулейменов, Б. Окуджава, В. Коротич, М. Сергеев, Р.Давоян. Был в нашей группе и Владимир Высоцкий. Устроители вечера явно сэкономили на рекламе. Точнее, она отсутствовала напрочь! И конечно же нам говорили: «Стихи?! B Париже?! Абсурд!.. Вот увидите — никто не придет!..»

Мы увидели. Пришли две с половиной тысячи человек.

Высоцкий выступал последним. Но это его выступление нельзя было назвать точкой в конце долгого и явно удавшегося вечера. Потому что это была никакая не точка, а яростный и мощный восклицательный знак!..

Так кем же он был все-таки — Владимир Высоцкий? Кем он был больше всего? Актером? Поэтом? Певцом?

Я не знаю.

Знаю только, что он был личностью. Явлением. И факт этот в доказательствах уже не нуждается… Высоцкий продолжает свою жизнь. Его сегодня можно услышать в городских многоэтажках и сельских клубах, на огромных стройках и на маленьких полярных станциях, в рабочих общежитиях и в геологических партиях.

Вместе с нашими кораблями песни Высоцкого уходят в плавания по морям и океанам нашей планеты. Вместе с самолетами взмываются в небо. А однажды даже из космоса донеслось:

Если друг оказался вдруг

И не друг и не враг, а так.

Если сразу не разберешь,

Плох он или хорош.

Парня в горы тяни — рискни.

Не бросай одного его.

Пусть он в связке одной с тобой.

Там поймешь, кто такой…

Эту песню пел звездный дуэт космонавтов в составе В. Коваленка и А. Иванченкова. И надо сказать, что здесь все было на высоте и песня, и исполнение!..

Лучшие песни Владимира Высоцкого — для жизни. Они — друзья людей. В песнях этих есть то, что может поддержать тебя в трудную минуту, — есть неистощимая сила, непоказнаЯ нежность и размах души человеческой.

А еще в них есть память. Память пройденных дорог и промчавшихся лет. Наша с вами память… Когда-то он написал: «но кажется мне, не уйдем мы с гитарой на заслуженный, но нежеланный покой», правильно написал!

Роберт Рождественский

Возьмемся за руки, друзья!

Менестрель

Специальный выпуск — август-сентябрь 1980 г.

Стенная газета московского КСП.

Сомкните стройные ряды!

Покрепче закупорьте уши!

Ушел один — в том нет беды,

Но я приду по ваши души!

Загрузка...