Книга Бытия

Часть первая ТЭМ И ГЛИНЯНЫЕ КУВШИНЫ

Итак, минуло без малого три года с той поры, как я попала в храм черного течения, что в самом центре Пекавара. Для всех людей я была примером того, как можно спасти жизнь, воспользовавшись милостью Червя, благодаря его хранилищу-Ка. Тогда все думали, что пройдет еще каких-то пара лет и человечество постигнет неминуемая гибель!

Вскоре я напомнила Чануси, хозяйке причала, об опрометчиво данном ею обещании, а именно: что к моему почетному караулу, что пока состоял из женщин гильдии, смогут присоединиться несколько моих старых друзей. И я попросила, чтобы приехал Тэм.

Наверное, это жестоко — выдернуть его из прекрасной живописной Аладалии и забросить в пыльный Пекавар. Наверное, это безрассудно — требовать, чтобы он так опрометчиво распорядился своей единственной возможностью проплыть по реке, чтобы стать нянькой для ребенка, в теле которого случилось возродиться безумно любимой им когда-то девушке. И все-таки я хотела, чтобы он приехал. Я знала, как мне будет не хватать здесь пары преданных сердец.

— Тэм гончар, — сказала я Чануси. — А разве Пекавару, до цвета глины выжженному солнцем, не нужен гончар, который покрыл бы его яркой глазурью? И разве моему храму не нужны украшения, — да хоть вазы для цветов, что приносят паломники? Или фаянсовые блюда, куда можно бросать монеты?

Я попросила, чтоб приехала и Пэли, моя певучая русалка. Та была тоже родом из Аладалии.

— Может быть, тебе лучше выбрать компаньонов не из одного города, — ответила Чануси. — Почему бы не пригласить кого-нибудь из Джангали или Тамбимату? Такой выбор символизировал бы упрочение связей между городами. Двое из Аладалии — это уже фаворитизм какой-то!

— Но я хочу Пэли. — Ей я могу доверять. — Кроме того, Тэм не будет чувствовать себя так одиноко. — Мои слова прозвучали так, будто я чуть ли не пытаюсь устроить свадьбу Пэли и Тэма.

— Как тебе угодно! Наверное, ты права; главное, чтоб тебе было хорошо. Все остальное не так уж важно.

Мы беседовали в храмовом зале для приемов — его еще называли тронным залом. Думаю, это помещение заслуживает детального описания.

Когда-то давно здесь был склад для хранения пряностей, который впоследствии был перестроен — наскоро, но со вкусом — благодаря усилиям нанятых гильдией каменщиков, плотников и мебельщиков. Задним фасадом здание выходило к реке, где над водой возвышалась заново крытая веранда. Передний же фасад был обращен к улице Пемба, что у кафе «Времена года» пересекалась с дорогой Занзиба. Кирпичные стены строения украшали колонны из обожженного песчаника, что поддерживали своды галереи, на которой скоро обосновались лоточники, торговцы лимонадом, а также продавцы сувениров, у которых было особое право на торговлю здесь. Главным среди них был владелец книжного киоска, он единственный в храме имел привилегию продавать сокращенный вариант «Книги Реки». (Это была наспех переписанная й перепечатанная версия с моим собственным послесловием, согласованным с Чануси.)

Наверх от галереи, к парадному входу, вела роскошная лестница. Ее ступени были облицованы прозрачными пластинами пурпурного мелонбийского мрамора, дабы уберечь их от слишком быстрого истирания под ногами бесчисленных паломников. В окрестностях Пекавара было не так много мрамора, чтобы вырубать из него цельные ступени для лестницы, поэтому приходилось экономить. Но и так лестница смотрелась весьма неплохо.

Таким образом, главный вход приподняли на один этаж, чтобы передать ощущение величия. Для этого ступени не должны казаться слишком крутыми и в то же время не должны начинаться от самой мостовой. Следовательно, парадные двери пришлось погрузить вглубь стены. Бригады строителей усердно трудились, выдалбливая стену и перестраивая внутреннюю часть здания, чтобы вывести на единый уровень ступени лестницы с верхним этажом и передней. Они работали круглосуточно, по ночам — при свете ламп и за двойную плату.

Стены моего тронного зала, который выходил в переднюю, были обшиты панелями дорогущего дерева-позолоты. Пару участков, где остались обычные деревянные панели, завесили гобеленами. На одном из них довольно абстрактно были изображены струящиеся дюны пустыни; ниспадая, они гармонично перетекали в дерево-позолоту. Другой гобелен пестрел причудливыми рыбьими масками, изображая регату в Ганга. Меня заверили, что ткачи скоро приступят к работе над совершенно новыми гобеленами, отражающими сцены из моей предыдущей жизни, как-то: я в пасти Червя, вся в лучах солнца, сияющего из моего кольца. Или: я в джунглях, вступаю в единоборство с гигантским квакуном, вооруженная одним только заостренным прутиком (ткачам нужно было, чтобы я что-то держала в руках, для композиции). Или даже как я была предана мученической смерти (так ли убедительно скрюченное под кроватью тело?).

В зале для приемов, на возвышении, стоял крошечный трон из дерева с рубиновыми прожилками, на котором лежала пухлая, богато украшенная бахромой подушечка для моей задницы.

Остальную часть этажа занимали помещения служительниц храма, которые одновременно составляли и мой почетный караул. Этажом ниже располагались мои личные покои, покои моих родителей, всевозможные нежилые пока комнаты, предназначенные для моей будущей свиты, а также сокровищница храма, которая, сколько я себя помню здесь, всегда была пуста. Сбежать из моего нового дома можно было разве что прыгнув с веранды в реку, поскольку главный вход был всегда под охраной. Так что удерживать меня здесь было нетрудно.

Кухню решили вынести подальше за пределы храма. Возможно, из опасений, что ароматы тушеного мяса, доносящиеся сверху, умалили бы благоговейный пыл паломников. Поэтому кушанья попадали ко мне на стол абсолютно холодными. Памятуя о том, что все здание насквозь пропахло пряностями, это была бессмысленная хитрость. Пряностями были пропитаны все перекрытия; и наверняка в подвале был слой пыли из пряностей в палец толщиной. Тщательное отмывание с мылом ничего не изменило.

В будущем планировалось возвести по-настоящему величественный храм, где-нибудь в предместьях, из мелонбийского мрамора, с большим внутренним двором, но это только когда в казне окажется достаточно денег.

А пока мне приходилось довольствоваться перестроенным складом, который выглядел достаточно роскошно, если не пытаться разглядеть, что скрыто за внешним лоском, и делать вид, что запах специй напоминает аромат благовоний из старых сказок.

Но почему бы не притвориться? Несмотря на новые золоченые панели и гобелены, что прикрывали уцелевшее старое дерево, запах пряностей особенно остро ощущался в моем тронном зале. Это заставило задуматься, не воображают ли мои прихожане, что запах исходит от меня самой, распространяясь потом по всему городу! И тогда я решила, что источником ароматов Пекавара является отец в своей рабочей одежде.

Тогда я задумалась о положении отца. Оно было отчасти даже трагическим, о чем я действительно сожалею и виню в этом себя. Себя — и интриги Чануси, посредством которых она сделала меня жрицей.

Мама парила в облаках; папа наоборот. Мама наслаждалась славой. Она была горда и предана храму. Папа же, напротив, остался без работы; — с тех пор как его дочь стала верховной жрицей, он едва ли мог продолжать пересчитывать мешки с пряностями и листать гроссбухи. Хуже того, он теперь сидел без работы на том самом месте, где раньше был его старый склад, где каждый запах напоминал ему о прежней независимости. Это он, который никогда не смешивал семью и работу — за исключением прогулок с Нарйей во время войны, — теперь беспрестанно обонял пустые напоминания о прошлом, сидя рядом с женой и «поддельной» дочерью. Однако он делал вид, что все в порядке.

Мама и пала занимали подобающие их рангу покои, примыкавшие к моим; и в то время как мама с наслаждением занималась благоустройством храма, папа неумолимо (хотя и немного мрачно) тяготел к бухгалтерии. В конце концов, без видимого удовольствия, ему поручили сбор пожертвований и ведение храмовых книг.

А наш старый дом стал музеем. Мама радостно поощряла эту затею и, по сути, вела себя как консультант. Папа отказывался даже бывать там и вообще старался не видеть, как чужаки вытаптывают его бывшее жилище.

Так что теперь в городе было два священных места: храм и наш старый дом у пыльной дороги. Третьим, очевидно, могло стать кладбище, где покоилось тело убитой Йалин. «Это должно быть очень интересно для паломников! Надо непременно показать им туда дорогу!» Споры на эту тему разгорались все чаще и были все жарче, не без моего участия.

Так вот, однажды вечером, при свете ламп, Чануси должна была сделать официальное заявление в моем тронном зале. На слушании присутствовали я, мама, папа и Донна, капитан охраны и мажордом храма.

Донна была высокая, грудастая, рыжеволосая, с рельефной мускулатурой и сильными плечами, и ее отношение ко мне — священной соплячке — я еще не до конца поняла. Судя по акценту, Донна была родом с далекого севера. Из Сарджоя или его окрестностей. Ей удавалось одновременно быть и в высшей степени надежной охранницей, для чего она всегда носила при себе четырехзарядный гинемойский пистолет, и параллельно, без какой-либо специальной подготовки, справляться с обязанностями мажордома, которые ей, подобно маме, очень нравились. Конечно же, храм оказался в полной власти Донны; но здесь недостаточно было следить только за чистотой и порядком, как на судне. Невзирая на то что она безупречно несла службу на благо печной гильдии, неустанно повышая ее престиж и доходы, я подозревала, что Донна просто так не угомонится. Может быть, она осталась недовольна, что ее сделали начальником перестроенного склада. Я догадывалась, что, по мнению Донны, Чануси назначила ее управляющей в храме, чтобы она не могла соперничать с самой хозяйкой причала. Но все же Донна оставалась для меня куда более непроницаемой, нежели любезная и коварная Чануси. В одном я была уверена: Донна не позволит мне манипулировать ею или хоть в чем-то взять над ней верх.

Я взгромоздилась на свой трон. Остальные, за исключением Чануси, которая осталась стоять, опустились на пол, на стеганые подушки, выполненные в стиле гилдхолла.[1]

— Мы должны принять решение по поводу кладбища, — заявила она. Донна тут же согласно кивнула. — Могила Йалин должна быть открыта для посещений.

— Это не так просто, — заметила я, — судя по тому, что я погребена где-то под толщей песка и место захоронения даже никак не отмечено.

— Значит, нужно его отметить!

— Ну и как вы его найдете, чтобы отметить?

Мама четко и ясно сказала:

— Я уверена, что не забыла это место. Чануси лучезарно улыбнулась ей.

— А если гроб уже вынесло на поверхность и его сожгли Палочники? — сказала я.

— Нет-нет, — Чануси покачала головой. — Не может быть. Прошло слишком мало времени. — Теперь что касается памятника…

— Но ведь пески движутся, — сказал папа. — Памятник будет крениться. Он может упасть. А это будет не слишком благопристойно.

— В таком случае, — предложила Донна, — может быть, нам следует выкопать тело и построить там подобающую мраморную усыпальницу? С забальзамированным телом внутри?

Папа нервно потер руки:

— Сомневаюсь, что в Пекаваре должным образом отнесутся к усыпальнице! Надо оставить в покое ее бедное тело. Она в конце концов, была моей дочерью — я имею полное право так говорить!

— Но я и остаюсь твоей дочерью, папа.

Он на минуту смутился. Потом вздохнул и замолчал.

— Мне кажется, — продолжала я, — говорю это как ваша жрица, что все это полная ерунда. Мое пребывание в храме в этом случае лишается всякого смысла. Мы здесь имеем дело не с телами, а с Ка. Не то чтобы я с пренебрежением относилась к телам! Но, черт побери, на сегодня у меня их уже три.

— Ты триедина! — воскликнула Чануси, мило обыграв мою последнюю фразу. — У тебя целых три тела! Так что ты можешь без особого ущерба для себя поделиться одним из них для целей культа!

— Нет, нет и нет. Это глупо.

Мы еще немного поспорили, и, к своему удивлению, я выиграла. Значит, гильдия не будет подвергать эксгумации мои полумумифицированные в песке останки. Они просто прикрепят мемориальную доску к каменной арке у кладбищенских ворот. К тому же усердные паломники всегда смогут уповать на то, что неистовый ураган разнесет кладбище в ночь накануне их визита. И тогда, возможно, специально для них гроб с телом Йалин появится на поверхности. Наиболее рьяные искатели, проявив смекалку, могли бы поиметь на этом денег. Ведь останки можно попытаться продать. А также обломки. И прах. И пряди волос.

Посещения! Паломники! Вот мы и подошли к истинному значению моей роли жрицы (в отличие от костей, зарытых в песке).

Идея была не в том, что я на самом деле должна публично обращаться к посетителям, хотя и в этом я достаточно поднаторела, когда была херувимом в Венеции. Ожидалось, что посетители будут покупать мою книгу, принимая таким образом мое послание. Им всего-то нужно было только пробежать книгу глазами, чтобы получить доступ. И к этому времени мы с Чануси (и еще папа) разрешили наконец больной вопрос о выплате гонорара, не совсем в мою пользу…

Несколько слов об этом. Гильдия немало вложила в меня, поэтому ее расходы должны были быть возмещены. Одним источником дохода являлись пожертвования на храм. Другим была плата за вход в наш дом — деньги, которые, казалось, тотчас растворялись в затратах на поддержание дома в надлежащем виде! Третьим источником была прибыль от продажи моей книги, где я получала меньше шести процентов. Это было намного меньше суммы, оговариваемой раньше, когда Чануси, стоя на краю моей могилы, в благородном порыве предлагала делить прибыль пополам; теперь все выглядело иначе, не правда ли? Как мой личный и храмовый финансовый консультант, папа согласился с новой договоренностью, хотя несколько лет назад он сам настаивал на более выгодном разделении доходов. Между тем они с мамой жили ни в чем не нуждаясь. Как и я. И на что, в самом деле, мне было тратить деньги? Если мне вдруг чего-то очень захочется, говорил он, можно вытянуть на это средства с храма, а свои деньги лучше придержать. (Правда, храмовые расходы покрывались из тех же источников, и, как я потом обнаружила, эти расходы включали и стоимость проезда Тэма до Пекавара; гильдия на себя расходов не брала.)

Ну хватит уже о финах и фитах! Как я уже говорила, гильдия настороженно относилась к любым моим публичным заявлениям; но дважды в день я была обязана давать аудиенции в тронном зале, в компании Донны и пары охранниц, стоявших рядом.

Боже мой, как же некоторые посетители надрывали мое сердце, даже не в радость было все то, что я скопила за два года, притворяясь тут обычным ребенком! Вот подходит ко мне согбенная старуха, стискивая в руках экземпляр моей книги. Она швыряет горсть финов в чашу для пожертвований и обращается ко мне, будто я какая-нибудь прорицательница:

— Моя старшая дочь — Шиноа, ты ведь знаешь ее? — она умерла от лихорадки в Порту Барбра, уж девятнадцать лет тому как. Ты же виделась с ней в этом самом хранилище-Ка? Скажи, детка, а хорошо ли ей там, счастлива ли она? Я так хочу воссоединиться с ней, когда умру! Мне ведь уже недолго осталось, сердцем чую, не доживу до зимы… Не нужен мне тот Идем, если я никогда больше не увижу своей кровиночки. Деточка, умоляю, если Шинни сейчас в этом твоем хранилище-Ка, дай мне испить глоточек твоей радости!

— Ты пила когда-нибудь раньше от черного течения, мать?

— Никогда.

— Тогда пей.

Одна из моих помощниц подает старушке глоток жидкости темного цвета в маленькой стеклянной чашке. Другая у выхода обтирает губы клиентке, а та остается довольна. Ее имя и адрес зарегистрировали для отчетных документов храма и внесли в список.

Другие просители были пошустрее. На самом деле, наверное, таких было большинство, и я не смогу пересказать здесь все забавные случаи. Просто мне пришлось поговорить с очень многими людьми, а она была из тех, кто выделялся из общей массы.

Вскоре мощный поток местных женщин хлынул в лоно нового культа; в других городах порции течения раздавали мои полномочные представители, и Чануси с удовольствием сообщала, что там тоже много вновь посвященных. Только вот Гинимой по каким-то причинам оказался крепким орешком, да севернее Аладалии процесс тормозился из-за нехватки черного продукта. Бочки с черным течением должны были доставляться по воде в Порт Первый Приют и дальше.

— Я надеюсь, — заметила я Чануси однажды, — что черное течение сможет восстановиться достаточно быстро.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Если так пойдет дальше, мы в конце концов можем исчерпать его.

— Надеюсь, ты шутишь. Мы ведь берем понемногу. И нам дают его беспрепятственно. Ни одна лодка, приплывая к середине реки за новыми запасами, не встретила препятствий.

— Ладно, я просто пошутила.

— Это неудачный повод для шуток.

— Извини.

— Наши добровольцы работают в ускоренном темпе в Аладалии, чтобы обеспечить города, расположенные севернее.

— Отважная команда черного течения. — Мне было интересно, кто им платит. Вероятно, я.

— Конечно отважная! Но мы не действуем очертя голову.

— Не думаю, что вы стали бы.

— Кроме того, очень скоро нужно будет начать регистрировать мужчин, иначе мы потеряем темп. Кстати, о мужчинах: этот твой приятель, Тэм, скоро начнет подниматься по течению. Он уже взял билет.

— Это радует. Но не очень радует, что ты вспомнила о нем в связи с этим. Я помню, как ты придумала окунуть в реку палец ноги моего отца, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Теперь это должен быть палец Тэма, да?

— Рано или поздно мы должны будем проверить, примет ли течение мужчин. От этого в конечном итоге зависит успех всего нашего предприятия. И мужчина, который подвергнется испытанию, должен быть как-то связан с тобой, чтобы течение распознало в нем человека близкого тебе. Что касается связей, не было ли в последнее время каких-нибудь попыток выйти на связь, которые ты проигнорировала? Каких-нибудь посланий, сигналов?

— Я была немного занята в последнее время, Чануси. Или ты не заметила?

— Но ты же не занята, когда спишь. А ведь это обязанность жрицы, контактировать с… с тем, кому она служит.

— Может быть, Червь еще обдумывает то, что я сказала ему в прошлый раз.

— Ты могла бы и спросить.

— Я чертовски устаю, когда добираюсь до кровати. А может быть, я сплю слишком крепко. И потом, ты помнишь, что мне только три года? Да и возможно, наш Червь тоже слишком занят со всеми этими вливаниями новых Ка.

— Ерунда. Женщины ведь не падают замертво, сделав глоток течения.

— Ладно, ладно. — Я откровенно зевала. — Так когда прибывает Тэм? Я спрашиваю, потому что скорее всего ему первому из мужчин предстоит окунуть свой палец в реку!

— Где-то через неделю.

Но первой оказалась Пэли, она прибыла в Пекавар раньше. И что это была за встреча!

В последний раз мы с ней виделись, когда безымянный кеч, которому потом дали имя «Йалин», доставил меня к голове Червя вверх по течению выше Тамбимату. Но, естественно, теперь я была не той Йалин, которой Пэли сказала тогда «прощай». Мое лицо стало не моим. И я несколько уменьшилась в размерах. Поэтому, когда в тот же вечер Пэли поспешила в мои покои — одна из охранниц, Лана, проводила ее, — моя подруга стала как вкопанная, будто в изумлении (она слегка переиграла!), а потом разразилась радостным смехом.

— Я знала, я знала! — завопила она. — Но одно дело знать, и совсем другое — увидеть! — Она подхватила меня на руки и закружила, крепко прижав к себе, отчего Лану чуть удар не хватил.

— Эй, эй! — запротестовала я. — Я хрупкая. Так и сломать недолго.

— Кого? Тебя?

— Положение обязывает меня… э… беспокоиться о своем здоровье. — И я откровенно подмигнула, любуясь ее большим румяным лицом. — Можешь идти, — сказала я Лане; та удалилась.

— Ты настоящая принцесса! — восхищалась Пэли.

— Это ты просто так говоришь. Ты ведь так не думаешь, правда, Пели?

— Тебе что, не нравится быть принцессой?

— Нет, бестолковая ты башка. Не хочу увязнуть здесь на веки вечные. Вдали от реки. Мне так нужны друзья, Пэли!

Она будто враз отрезвела.

— Я догадывалась. Что-то не так? — прошептала она.

— Меня обложили со всех сторон. Я уже задыхаюсь от внимания. За мной все время следят. Прямо не знаю, что и делать…

— Что бы ты ни сделала, я буду рядом и помогу тебе. — Пэли оглядела мое жилище: детская кроватка, изобилие пушистых ковриков на полу — мягко, где ни упади, — дверь на веранду с крепкими засовами, до которых мне не дотянуться, книжный шкаф, забитый романами Аджелобо, старинный слоновой кости секретер, на нем пачка чистой бумаги и чернильница…

— Высматриваешь, где я храню свои игрушки? Она ухмыльнулась:

— Высматриваю, где ты держишь выпивку.

— Ага. — Я дотянулась до латунного колокольчика, висящего над кроватью, и позвонила.

Лана тут же появилась.

— Что ты будешь? — спросила я Пэли.

— Глоток имбирной настойки не помешает.

— Бутылку, — сказала я Лане. — И кружку пряного эля для меня.

— Маленькую?

— Естественно.

Лана кивнула и вскоре вернулась с напитками на медном подносе. Мы с Пэли Просидели болтая весь остаток дня, и вечер тоже, до самого ужина.

Пэли, конечно, заметила пачку бумаги, что томилась, в ожидании чернил.

— Новая книга? — наконец поинтересовалась она. Мне показалось, она долго думала, прежде чем спросить. — Мм… На этот раз, я думаю, было бы разумно сделать две копии.

— Зачем?

— Одну тайно вынести. Так или иначе, охрана обыскала меня на пути сюда, — наверное, искали припрятанный топор или дубинку. Как думаешь, на выходе тоже так будет? Но, я же смогу выйти, правда? В смысле, меня выпустят в город?

— Выпустить-то выпустят. Без проблем. Но внимательно проверят, что ты несешь с собой. Никому не прошмыгнуть мимо охраны с целой пачкой бумаги, а по листику выносить слишком долго. К тому же если этот листик еще удастся размножить, чтобы недремлющее око охраны ничего не заподозрило.

— Да, трудновато будет. — Пэли взглянула на дверь веранды.

— Они глаз не спускают с воды. Ни одна шлюпка не подойдет незамеченной.

— Похоже, у нас решительно нет никакого выхода.

— О, ушам своим не верю. И это говорит Пэли? Выход всегда можно найти. Но для начала надо постараться сделать копию, пока я буду писать эту чертову книгу.

Пэли вдруг странно засуетилась:

— Слушай, а она, что, такая важная, эта твоя новая книга?

— Даже в других мирах она будет нужна для спасения умов миллионов людей, которые собирается поджарить Божественный разум. Вот насколько она важная.

— Хм… и взаправду важная.

— Понимаешь, кроме меня, никто не имеет никакого представления о других мирах.

— Но ты честно думаешь, что твоя книга может что-нибудь изменить? Вот что мне интересно. — Пэли плеснула себе настойки.

Что до меня, я уже давно залпом выпила свой эль. Еще немного выпивки, и малышка отправится спать. Так что, пожалуй, вторую кружечку эля я закажу во время ужина.

— Да, это большая проблема, как заполучить в хранилище-Ка наших мужчин. Я не говорю об этих скотах с западного берега. Но не слишком ли ты много на себя взяла? Если честно, то я не уверена, что кто-то из нас может хоть что-то сделать для других миров. — (Это было второе «честно» за последнюю минуту. Интересно, Пэли о чем-нибудь говорит нечестно?)

— Я тоже не уверена! Пока. А ты уверена, что не хочешь даже пытаться помочь спастись сотням миллионов людей? Я не знаю как, но надо как-то пытаться! Для начала давая каждому знание.

Пэли выглядела совсем несчастной.

— Йалин, я вот… насчет переписывания твоей книги… я это… пишу не очень хорошо. Или читаю, коли на то пошло. Да если честно, просто не умею. Читать и писать. Не умею, — пробормотала она.

— Вот незадача. — Я не знала, что и сказать. Я помолчала с минуту, сомневаясь в истинности ее признания. Но поняла, что вряд ли кто-нибудь бывал более искренним, чем она в этот момент, потому что видела, чего ей оно стоило. — Пэли, мне очень жаль.

— У меня просто косоглазие начинается, когда я вижу написанные слова. Буквы подпрыгивают и танцуют. — Она избегала встречаться со мной взглядом.

— Но ты же из Аладалии, Пэли.

— Где все такие образованные? Конечно! Вот потому я и стала женщиной реки. Но в конце концов, хоть я и не умею читать, зато могу петь.

— Мне едва удалось сдержать улыбку.

— Разумеется, можешь.

— Но все же я совершенно бесполезна для тебя. И было пустой тратой времени вызывать меня сюда.

— Нет! Не смей так говорить! Я бы никому больше не смогла это доверить! Ты правда нужна мне, Пэли.

— Хоть и не могу переписывать твою книгу.

— Но я сама тоже не могу ее дублировать! У меня и без того длиннющий список обязанностей. Мы что-нибудь придумаем. Вместе, — заверила я ее. — Не волнуйся, ты мне действительно нужна.

А разве не так? Держу пари, что гильдия не выпустит мою следующую книгу без цензуры. Может, они ее искромсают, а может, бесконечно будут тянуть с публикацией. Хорошо, если я ошибаюсь, но не хотелось бы рисковать. Отсюда вопрос: если все-таки удастся сделать копию книги, то как ее вынести из храма?

И как она сможет попасть на печатный станок? И как можно будет потом распространять тираж, если гильдия курирует все грузоперевозки по реке? Пэли оказалась бы перед необходимостью быть и контрабандисткой, и курьером, и кем угодно. Так, допустим, я смогу притвориться, что поссорилась с Пэли. Я выставлю ее отсюда, что называется, с блохой в ухе, запихнув книгу в ее сумку. Как-нибудь.

Пэли воспрянула духом. Она осушила свой стакан и тут же вылила в него остатки из бутылки.

— Давай споем про наши старые добрые времена?

— Почему бы и не спеть? — поддержала я. И мы воспевали наш славный путь до самого ужина, который, к большой радости всех не глухих в округе, подали довольно скоро.

Ужин подавали в покоях папы с мамой — свиные почки и кебабы в томатном соусе, с гарниром из риса с шафраном. Несомненно, когда ужин выносили с кухни, он был достаточно горячим. Пэли перешла на эль, я тоже заказала себе вторую маленькую кружку.

Кажется, Пэли папе понравилась, хотя, опьянев, она стала откровенно дерзить и фыркать на всех, — я догадываюсь, что она возрождала самоуважение после признания в неграмотности. А что если… я задумалась. Папа! Вот кто мог прочесть целую страницу тонкого, как паутина, письма и вязь неразборчивых цифр в два щелчка бараньего хвоста, — может быть, он бы нам помог? Как ни странно, мне даже в голову не пришло, что он стал бы возражать. Мама, наоборот, с трудом выносила Пэли. Но терпела.

И только во время десерта (фруктовое бланманже) до меня дошло, что Пэли не могла прочесть и мою «Книгу Реки». Она наверняка не стала просить никого из сестер реки читать для нее вслух! А значит, в ее знаниях о моих приключениях должны быть изрядные пробелы. А что она не задавала лишних вопросов, так это потому, что боялась выдать себя. Я же ей в общих чертах обрисовала лишь события, которые происходили уже после того, как Эдрик убил меня.

Мне предстояло самой догадаться, что ей неизвестно, и как можно более дипломатично попытаться восполнить эти лакуны за несколько ближайших недель.

Как раз на следующий день, между аудиенциями в тронном зале, я начала писать «Книгу Звезд».

Сначала было нелегко. Несколько попыток приступить к работе, признаться, закончились неудачно. Ибо получалось так: я описываю, как Тэм неожиданно появляется в Аладалии в то самое время, как я пишу «Книгу Реки», и вот он снова появляется на горизонте, на этот раз из Аладалии, да еще по моему повелению! Так что эти события любопытнейшим образом накладывались друг на друга, как будто у меня двоилось в глазах. К тому же я писала о событиях, которые для меня были далеко в прошлом, поскольку я провела два года между Землей и Луной. А для Тэма, Пэли и всех остальных те же самые события были гораздо ближе по времени. Для меня уже начался новый жизненный цикл, а для них нет.

Вскоре процесс воссоздания прошлого совершенно опьянил меня. И когда Чануси объявила, что Тэм прибывает завтра в полдень на борту «Веселой мандолины», — это подействовало на меня, как холодный душ.

Спешу заметить, что Пэли было позволено появиться в храме без предварительной огласки. Поэтому, разумеется, Чануси не просто так заявилась ко мне с этой новостью, она искала повод, чтобы втереться ко мне в доверие. Буквально! Просто чтобы убедиться, что я начала что-то писать. Чануси и Донна были хорошо осведомлены о моих намерениях, поэтому, если бы я попыталась скрыть, что приступила к работе, это наверняка вызвало бы подозрения. (А скрыть следовало саму рукопись, и мне в конце концов это удалось.) Так вот, я усердно принялась за работу, дерзко вознамерившись соблюдать строжайшую секретность. Секретный компонент работы состоял в том, что готовую рукопись я хранила в безопасности, запирая на ключ в секретере, и не церемонилась, никому не позволяя следить за тем, как работаю. А дерзость была в том, как я разрывала на мелкие клочки бесчисленное множество испорченных листов, ругаясь почем зря своим детским голоском. Это проявление артистического темперамента препятствовало излишнему любопытству, но, что более важно, я заметила, как все эти разорванные клочки исчезали из плетеной мусорной корзины с деловитостью, которую я приписывала не столько страстной любви Ланы и к чистоте, сколько страстному желанию изучить мою писанину, даже отвергнутые варианты. Как только я вошла в работу — и действительно начала писать в хорошем темпе, — я стала поощрять их любопытство, небрежно исписывая между делом несколько листков, совершенно не относящихся к моей книге, чтобы потом специально их помельче изорвать.

Корзина для мусора, которая против моей воли поселилась теперь рядом с секретером, была похожа на огромное волосатое подслушивающее ухо, но зато я не волновалась, что чьи-нибудь глаза заглянут в сам секретер, в то время как я исполняю обязанности жрицы. Хотя Пэли и не умела писать, ее ловкие пальцы определенно могли творить чудеса. Она раздобыла хитроумный замок, искусно изготовленный в Гинимое. Потом ловко заменила на него замок в крышке секретера, к которому, как я полагала, у Донны мог быть запасной ключ. Ключ от нового замка я не снимая носила на шее.

Так что если Чануси и надеялась таким образом втереться ко мне в доверие, она просчиталась. Узнав о приезде Тэма, я настояла на том, что на следующий день буду сама встречать его на пристани. В самом деле, почему бы и нет? Мне надоело отсиживать задницу в храме. Сидя за секретером. (Между прочим, я прогоняла от себя даже Пэли, когда работала над книгой, так что, может быть, не сильно я и притворялась, имитируя буйный нрав.) Сидя на троне. Сидя за обеденным столом. И время от времени сидя на веранде, за игрой в карты с Пэли и папой, или уткнувшись носом в какой-нибудь роман, прежде чем отшвырнуть его и заняться своим собственным. Мне непременно нужно было выйти на воздух!

Посредине утренней аудиенции я внезапно поднялась и вышла, спустилась в свои покои и стала ходить по веранде взад-вперед. Вскоре на горизонте показалась двухмачтовая шхуна и стала круто заворачивать к берегу.

На таком расстоянии я не могла разобрать слова, написанные на ее борту, но зато рассмотрела флаг, что развевался на кормовом флагштоке: вышитая на нем эмблема то ли сильно выцвела, то ли попросту была задумана как контур мандолины. Я метнулась обратно в комнату и позвонила.

Донна распорядилась, чтобы меня доставили к причалу со всеми подобающими почестями, а именно пронесли на плечах через весь город в мягком кресле, прикрепленном ремнями к шестам. Мой паланкин так раскачивало и трясло всю дорогу, что через некоторое время мне, которая никогда не страдала морской болезнью, кроме одного раза — на борту «Серебристой Салли», мне стало страшно — но не от самой качки, — я испугалась, что меня затошнит и на пристани я появлюсь с зеленым лицом. Однако я стиснула зубы и даже сумела улыбнуться и помахать свободной рукой прохожим, которые останавливались, рукоплеща и посылая мне воздушные поцелуи, а потом пристраивались в хвост процессии. Другой рукой мне приходилось стискивать подлокотник кресла.

По крайней мере, даже так мы двигались довольно быстро. К тому времени как нам стало видно пристань, «Веселая мандолина» уже швартовалась. Я закричала: — Высадите меня! Отсюда я пойду пешком! И я пошла, сопровождаемая охраной, что отсекала от меня кильватер горожан. Когда Тэм с огромными мешками в руках появился на верхней площадке трапа, он простоял там больше минуты, загораживая собой проход. Я ждала внизу, Донна с компанией стояли рядом. Позади нас разрасталась толпа зевак. Видимо, Тэм еще не разглядел нас в толпе. Он видел только — отчетливо, как он рассказывал потом, когда мы вместе возвращались к храму, а к огорчению Донны, вместо меня в кресле ехали мешки Тэма, — он видел только трап, спущенный на берег. Тэм отдавал себе отчет, что, пока он на борту «Веселой мандолины», он еще может уплыть куда угодно — даже вернуться в Аладалию. Но как только он спустится по сходням, соединяющим воду и сушу, он станет пленником этого берега. Тэм был уверен, что оставил что-то в своей каюте; и он действительно что-то оставил. Однако это было нечто нематериальное. То, что он оставил, было возвращением домой. Вот почему он так долго колебался, прежде чем сойти на берег.

Он спустился. По старинному обычаю, мы обменялись рукопожатием, моя рука исчезла в его большой ладони. Я немного поспорила с Донной. Охрана подняла его мешки; мы отправились.

Вскоре он начал рассказывать.

— Как же замечательно быть здесь с тобой! — упорно повторял он. Он наклонялся ко мне с высоты своего, как мне теперь казалось, огромного роста. — Это так чудесно, что из всех ты выбрала именно меня! — Он понизил голос до шепота, чтобы слышала только я. — У меня с собой флер-адью, что ты послала мне, я засушил его, и еще сюрприз для тебя. Подарок. Я не надеялся, что смогу когда-нибудь вручить его тебе. Думал, может быть, однажды, в одном из дальних городов ты наткнешься на что-то похожее и поймешь, что это для тебя.

— Звучит таинственно.

— Тайна — это ты, Йалин.

Он выглядел по-настоящему счастливым, когда произносил эти слова. Я решила, что это оттого, что он наконец нашел способ наиболее полно выразить свою невозможную любовь ко мне. Он мог теперь быть рядом со мной, обожая, и преклоняясь, и даже касаясь меня, но целомудренно, как старший брат. Так вот, весьма неожиданно, наши отношения озарились светом невинности. Теперь он мог не зависеть от плотских желаний, потому что не был больше любовником. Возможно, ему этого и не хватало. Но в то же время никто не мог отбить меня у него, так как я стала физически недоступна. Нет повода для ревности. Он исцелился, он снова свободен, ноющая, исступленная сердечная боль утихла.

По крайней мере так я говорила себе все время, пока он шел рядом со мной, оттеснив охрану. Поначалу я испытывала сомнения по поводу той заминки на трапе, пока он не объяснил мне. Однако теперь я даже слегка поздравила себя.

Какое-то время Тэм беспокойно принюхивался.

— Здесь так сухо, — сказал он, обращаясь скорее к себе, чем ко мне.

— Да, Пекавар расположен на краю пустыни.

Пыль клубилась у него под ногами. Проходя мимо склада, выстроенного из песчаного кирпича, он оценивающе оглядел его:

— Сухо. Пыль даже на реке.

— Ну и что, Тэм? Это совсем другая местность, вот и все. Ал ад алия — это еще не весь мир. Если бы ты был женат, тебе нужно было бы…

— Я женат на своем искусстве.

— Которым ты можешь заниматься здесь так же свободно, как… — Я запнулась. Потому что в этот миг увидела, куда он смотрит.

— Глина, — пробормотал он. — Гончару нужна глина. И не просто какая-нибудь грязь, нет! Мне нужен только каолин или китайский камень. Каолин — это продукт разложения гранита, а китайский камень — это продукт разложения полевого шпата, который сплавляется в стекло. Это если я хочу изготовить настоящий фарфор… Для тонких глиняных изделий подойдет только мел, белая глина и фритта. Но фритту делают из гипса, соли, соды и кварцевого песка. Как бы то ни было, глиняную посуду легко поцарапать. А если бы я захотел изготавливать фаянс или майолику, мне понадобился бы еще подходящий сорт земли, понимаешь? А здесь слишком сухо. Все пыль да песок. Я этого не знал.

— Гильдия доставит тебе все, что нужно. Тэм рассмеялся:

— Доставит бочки с глиной нужных сортов из Аладалии?

— Почему бы и нет?

— Глина высохнет в пути. Это же не какой-нибудь хлам, что можно купить в любой лавке на пристани. Это надо искать. Гончар чувствует свою глину, как собственное тело, иначе он плохой гончар. Иначе его место среди дураков и помешанных.

— Разве ты не можешь написать друзьям в Аладалию и попросить то, что тебе нужно?

— И потом неделями ждать, каждый раз изменяя планы? Нет, гончар должен работать с местной глиной. — Он копнул башмаком грунт под ногами. — А здесь только пыль и песок. Да, похоже, мне придется попробовать работать кирпичником. Почему бы и нет? Буду большой рыбой в пруду, который все равно пуст. — Он криво улыбнулся.

Но, конечно, сама я не могла знать и половины этих премудростей. Это все Пэли, она заставила Тэма объяснять нам тонкости гончарного искусства на протяжении всего ужина, который в этот вечер накрыли для нас троих в моих покоях.

Как раз перед тем, как принесли кушанья, Тэм вручил мне свой подарок: пучок соломы, стянутый бечевкой. Внутри — целая куча куриных перьев. А в самой сердцевине всего этого угнездилась…. хрупкая полупрозрачная белая чаша.

Чаша размером с ладонь Тэма. В такую чашу не следовало бы наливать ничего, кроме чистой воды с плавающим в ней зеленым листиком. Или вообще ничего не наливать. Поскольку на дне чаши уже было что-то залито слоем глазури: темно-фиолетовый флер-адью, последний цветок уходящего года. Я вдруг подумала, что это именно тот цветок, который я послала Тэму как прощальный привет. Но нет, это был цветок, чудесным образом выписанный на фарфоре.

— О, Тэм! Это прекрасно. Нет, это более чем прекрасно. Ты действительно сам сделал это?

— Кто же еще? Это одна чаша из той серии, в которой я запечатлел все оттенки цветка расставания: от летнего зеленовато-голубого кобальта до полночно-синих тонов наступающей зимы.

— Как ты сумел это сделать?

Он зашаркал своими огромными ногами и потер руки с узловатыми пальцами.

Лана закончила расставлять на столе блестящие коробки с едой. Потом она предложила:

— Наверное, мне надо сходить за щеткой и убрать эти перья?

— Нет. Оставь нас пока, хорошо? Когда она ушла, Тэм сказал:

— Как я сумел? Знаешь, когда ты послала тот цветок, Йалин, во мне что-то переменилось. Этот символ прощания… очистил мое искусство, сделал его более совершенным. С тех пор прошло немного времени, но я бы сказал: за такой короткий срок это большая перемена.

— Большое техническое достижение? — уточнила Пэли.

— Едва ли такое определение подходит для работы гончара! — Тэм тихонько рассмеялся и постучал по чаше кончиком ногтя.

— Нет! — испуганно закричала Пэли.

— Если ты не станешь швырять ее через всю комнату, она не разобьется. Она хрупкая, но прочная, как яичная скорлупа. На нее можно посадить жирную курицу. Кстати, о курице и яйцах, давайте приступим к трапезе. Я проголодался.

Мы сняли крышки с контейнеров и обнаружили, что нам подали сырую рыбу, из той, что водилась в Сверкающем Потоке. Очевидно, для Тэма она была внове. В северных плесах рыба крупная, но жестковатая по сравнению с нашей южной. Северную рыбу надо запекать или жарить. Правда, у нас, в акватории Пекавара, не водились такие деликатесные виды, как рыба-клоун, рыба-попугай или бородач. Но некоторые виды наших рыб вполне могли составить им конкуренцию. Более того, новый ресторан, который специализировался на блюдах из рыбы Сверкающего Потока и чью кухню мы пробовали в этот вечер, начал экспериментировать с ввозом желтого попугая и краппово-красного клоуна в живом виде, рыбу тащили в сетях вслед за судном. Хотя, если честно, такой способ доставки был не очень удачным — яркая окраска рыб тускнела в пути.

Стоит ли говорить, что я не просила Донну подавать сырую рыбу к нашему торжественному ужину. Боюсь, это была недобрая шутка с ее стороны, чтобы поставить в неловкое положение Тэма, который никогда прежде такого не ел. А может быть, это Чануси помогла Донне составить для нас вечернее меню. Несмотря на то что, на мой вкус, сырая рыба была приготовлена отменно, я чувствовала, что должна извиниться перед Тэмом за чересчур изысканное угощение и заверить его, что нынешний ужин имеет мало общего с обыкновенной кухней Пекавара. Я знала, что он предпочитает пряные сосиски, пироги с ягненком, запеченную рубленую печенку, кровяную колбасу и все такое. Имея хоть немного здравого смысла, я должна была предвидеть нечто подобное. И я решила, что на следующий день серьезно поговорю с Донной.

Но Тэм заявил, макая куски в горчичный соус и обильно посыпая их перцем, что эта сырая рыба сплошное наслаждение. Вдобавок Пэли все время приставала с вопросами к своему земляку и тем самым отвлекала его от того, что он жевал.

И чем больше она его выспрашивала, тем более очевидным становился истинный — чтобы не сказать чудовищный — смысл того, что я сделала, призвав его в Пекавар.

Очень скоро над столом стали витать разные любопытные слова и фразы, такие как «саги» (это формы для обжига керамических изделий), «бисквиты» (так называются неглазированные обожженные горшки), «глазировка в муфельной печи» и «смотритель печи обжига».

— Смотритель? — вмешалась я.

— Люди должны смотреть за огнем и поддерживать его.

— А как долго они должны его поддерживать?

— Шестьдесят часов или около того.

— Ого! А сначала твою глину нужно размолоть в жерновах?

— Верно; это для того, чтобы она стала мягкой и достаточно тонкого помола. Кстати, я мог бы сделать жернов, необходимый для такого размола, хотя я сомневаюсь, что он мне понадобится.

— А почему не понадобится?

— Нет подходящей глины. Мне придется заняться изготовлением кирпичей или стеклянных украшений и майолики. Думаю, что сумею соорудить небольшую печь, которая не будет нуждаться в постоянном наблюдении.

— Я внесу свою лепту, — сказала Пэли, — это позволит мне чем-то занять свои грабли. Кто знает, может быть, ты откроешь здесь лавку, и она станет приносить доход ничуть не меньший, чем от нового ресторана Сверкающего Потока!

Тэм исследовал несколько кусочков рыбы, оставшихся на тарелке.

— Возможно, — вздохнул он.

— Тэм, — сказала я, — я найду глину, которая тебе нужна, — глину для фарфора флер-адью! Обещаю тебе!

— Но… как?

— Скажи мне точно, это что за каолин и китайский камень — как они выглядят и как пахнут, и еще что-нибудь о них скажи.

Тогда он рассказал мне, хотя это было не так просто сделать — подробно описать, как различаются типы глины на ощупь и по цветовой гамме. Не думаю, что он поверил моим обещаниям, но я не стала ничего пояснять на случай, если из моего плана ничего не выйдет.

Той ночью мне приснилась река. Той ночью мне приснился Червь. И Червь поднялся из глубины вод, из глубины меня.

— Эй, Червь, привет! Отгадал какие-нибудь загадки за последнее время?

— Эй, сама привет. Это нелегко. Почему существует вселенная? Почему существую я сам? Мне не с кем сравниться. Вот если бы я мог вступить в контакт с себе подобным… Так за что ты взялась?

— Это всего лишь пустая затея. Но у нас нет времени на пустые затеи. Что мы будем делать с Божественным разумом?

— Разве люди уже не ответили на этот вопрос, заказывая места в моем хранилище-Ка? Жаль, что я могу принять только ограниченное количество.

— Повтори!

— Если тебе наскучило быть моей жрицей, для тебя здесь найдется местечко. Просто прыгни в реку, а за остальным я прослежу.

— Ты морочишь мне голову, Червь. Ты пытаешься меня напугать. Признавайся!

— Не надейся, что я в состоянии поглотить бесконечное множество душ. Конечно же, существует предел.

— Держу пари, что он достаточно высок!

— Я правда хочу, чтоб ты присоединилась ко мне.

— Прости. У меня есть и другие дела. И вот одно из них, очень срочное: мне нужна глина.

— Глина?

— Мне нужны определенные сорта глины. Если не достану — сильно подведу своего друга Тэма.

— Объясни. Я объяснила.

— Ты можешь поискать воспоминания в своем хранилище-Ка? Может быть, кто-нибудь знает, где тут можно найти каолин и китайский камень.

— Это не проблема. Я уже знаю.

— Знаешь?

— Это под водой, на дне реки. Вещество, которое ты называешь каолином, находится на расстоянии лиги на юг отсюда. Китайский камень ты найдешь на поллиги дальше.

— На дне реки? Отделенные водой, жалоносцами и безумием, насылаемым на мужчин…

— Твое вещество недалеко от берега. Тот, кто войдет в воду, может накопать его, если немного задержит дыхание.

— Червь, пришло время поговорить о мужчинах.

— Тебе нужен совет?

— Не глупи. Я хочу, чтобы ты пообещал, что, если Тэм отопьет от тебя, ты позволишь ему войти в реку.

— Ив мое хранилище тоже? Те немногие души умерших Сынов, что я поглотил, мне не понравились.

— Тэм не такой. Он добрый. Здесь, на востоке, большинство мужчин добрые. Они научились мириться со своей участью.

— Хм, я кажется припоминаю, совсем недавно они не были такими добрыми — во время известной тебе войны.

— А чья это была вина? Это ты спровоцировал войну!

— Да. Это я. И теперь ты просишь за всех мужчин, чтобы они могли отпить от меня и войти в хранилище? Так вот что стоит за твоей просьбой.

Все что угодно, только бы достать Тэму его глину!

— Ладно, именно поэтому и прошу.

— Хм, но это может положить конец женской монополии на реку. И перевернуть твой собственный мир с ног на голову, и мое хранилище тоже. Может измениться мой внутренний ландшафт. Не думаю, что мне это понравится.

— Но если Божественный разум сожжет души всех наших мужчин, у нас не будет больше отцов и ты никем не сможешь подпитывать свой внутренний ландшафт!

— Дорогая, мне уже не нужна подпитка, во мне хранится память великого множества поглощенных душ.

— Послушай, Червь, Божественный разум хочет погубить тебя. Ему будет гораздо легче, если в его распоряжении окажутся толпы умерших мужчин.

— Правда… Я должен спастись. Значит, вы все должны спастись во мне — и мужчины, и женщины. Ты права. Вместе мы выстоим; вместе мы, может быть, и разгадаем Вселенную, кто знает?

— Разве ты не можешь принять мужчин в хранилище-Ка, но при этом как-то закрыть им доступ к реке? Конечно, исключая наш случай — одну эту попытку. Иначе как Тэм сможет сидеть в воде, чтобы накопать себе глины? О… ммм… Это действительно большая проблема, Йалин… хотя я надеюсь найти ее решение. Дай-ка я объясню тебе, почему мужчины могут переплывать реку только один-единственный раз и почему во второй раз наступает безумие и смерть. На пути в Тамбимату, в непроходимых джунглях, есть растение, которое питается насекомыми. Оно похоже на широко раскрытые зубастые зеленые челюсти. Если до них дотронуться один раз, ничего не случится: ведь это может быть листок с дерева или капля воды. Но если коснуться их таким же образом во второй раз, челюсти резко захлопнутся. Понимаешь, дважды их коснется лишь то, что живо и движется по своей воле. Я как это растение. Я устроен так, чтобы не реагировать на первое прикосновение мужчины — его первое путешествие по моей реке.

— И если один и тот же парень коснется тебя дважды, ты схватишь его?

— Именно так. Я могу перестроиться так, что даже первое легкое прикосновение ко мне станет для него смертельным. В этом случае мужчины смогут отпить меня и присоединиться к хранилищу-Ка, но им никогда не отплыть от берега. И наоборот, я могу перестроиться так, что эти мужчины всегда будут иметь свободный доступ к реке…

— Погоди! Не хочешь ли ты сказать, что во время войны ты точно так же был в состоянии сдержаться и дать возможность нашей армии беспрепятственно спуститься по течению и спастись? Ты мог бы удерживать свои челюсти закрытыми?

— Дорогая моя! Сыны ведь могли послать подкрепление.

— У них не было малейшего шанса, если бы ты заблокировал путь через реку! Ты просто хотел все запутать.

— Могу я напомнить тебе, Йалин, что ты никогда не просила меня о подобных услугах.

Правда. Нечем крыть. Я сразу же вся сжалась изнутри от досады и смущения. Напрасные мучения; теперь я знала это наверняка. Я пожалела, что упомянула об этом.

— Самодовольный червяк, — огрызнулась я.

— Ну и характер! Ты ведь действительно хочешь глины для своего дружка, правда?

— Да. Извини.

Подведем итог: мое предложение состоит в том, что я погашу свою лампу смерти, которая сжигает мотыльков-мужчин. Я погашу ее на время. Твой Тэм может добраться до глины. В это время ты должна будешь строить плотины в отработанных карьерах, чтобы сдерживать воду. Для этого ты можешь вбить колья, чтобы сплести между ними заграждение, а потом навалить вдоль него камни и мешки с песком. После этого ты вычерпаешь из карьера воду. Эта часть речного дна станет сушей. Потом я стану убывать любого мужчину, который осмелится приблизиться к воде. Но все мужчины будут пить от меня и войдут в меня после смерти, — я полностью убежден, что это здравое решение. И только женщины будут перемещаться по реке.

— Подожди. Если мужчины совсем не смогут плавать, как они будут жениться? Как они последуют за своими нареченными в далекие города, — иногда и за сотни лиг? Влюбленным тогда придется нацеливать свои стрелы гораздо ближе к дому. И где девушка должна проводить неделю странствий в поисках избранника? Как наши города будут смешиваться в брачных узах и обновлять генофонд?

— А вот как раз на прошлой неделе я получил в свое хранилище душу женщины, которая упала с неба в Гинимое.

Что?

— И от нее я узнал, что кое-где начались эксперименты по перевозке людей на управляемых воздушных шарах. Это великолепно! Такие воздушные шары смогли бы переносить влюбленных на медовый месяц по воздуху, — прелестно! Незабываемые впечатления на всю жизнь. Думаю, что это решение нашей проблемы.

Воздушные шары! Был какой-то разговор о военных воздушных шарах, но я думала, что ничего из этого не вышло…

— Я никогда не пробовала летать, — сказала я.

— А кто-то попробовал. Но она выпала из корзины—с высоты нескольких сотен спанов. На редкость красивая смерть. Так изящно и грациозно, за исключением последнего шлепка. Это слегка испортило впечатление, потому что она сильно испугалась, но ничего, страх быстро забудется. Если ты захочешь умереть и присоединиться ко мне и при этом не надумаешь утопиться… Я тебе настоятельно рекомендую прыгнуть с воздушного шара. Уверяю, что последнее мгновение, когда разбиваешься, ты едва заметишь.

— Спасибо, я учту. Но я рассчитываю еще немного пожить. На самом деле я рассчитываю, что и другие останутся жить, все и всюду.

— И это будет полная победа над Божественным разумом?

— Это моя главная цель.

— Мне следует взглянуть на это свежим взглядом, Йалин. Я пытался нащупать психосвязь с Землей. А для этого мне нужно найти другого Червя. Сила в количестве! Одна голова хорошо, а две лучше! Честно говоря, я не слишком удачлив, вот если бы ты согласилась прыгнуть с воздушного шара…

Ах вот оно что. Червь снова хочет выбросить меня в пространство-Ка.

Поскольку я не ответила, Червь продолжал.

— Между прочим, это оферта.[2] Твои мужчины получают доступ в мое хранилище — и полностью лишаются возможности входить в реку.

И все это за несколько бочек глины…

Нет, не такой ценой. Не ценой жизни всех наших мужчин. Пожалуй, эта оферта порадовала бы гильдию реки. Контроль водного пути остался бы за ними.

— Ну что, моя жрица, обещаешь, ради своего народа?

— Ладно, договорились.

— Так и быть. Теперь ты спи дальше, а я покажу, где именно залегает твоя глина.

Сначала Чануси рассердилась:

— Ты собираешься делать пирожки из грязи? Ты что, на самом деле впала в детство?

— Я намерена помочь моему другу и компаньону добыть материалы, необходимые для его творчества. Я настаиваю. Ты сама сказала, что нам нужно несколько приличных ваз и блюд для храма.

— Я так сказала?

— А ты не помнишь? — невинно спросила я.

— И тебе нужна целая команда женщин реки, чтобы построить плотину и осушить русло в два ярда глубиной!

— Все гораздо серьезнее, госпожа хозяйка. И если я не получу того, что хочу, ты тоже не получишь того, что хочешь. Вот о чем я договорилась с Червем… — и я пустилась в объяснения.

Когда я закончила, Чануси спокойно сказала:

— Ты безответственная идиотка. Ты совершенно невозможная. — Она сказала это только для проформы; я-то видела, что в голове она уже прокрутила если не девятнадцать, то дюжину выгодных для нее последствий нашего договора.

Ее глаза сразу же заблестели, и она едва сдерживалась, чтобы не пуститься в пляс прямо перед моим троном.

— Ясно! Все ясно! Мы рассчитаем время работы над твоими несчастными плотинами так, чтобы успеть перевезти на север по воде всех захваченных Сынов. И нам даже не понадобится пол-армии джеков, чтобы эскортировать их. Сынов можно просто заковать в цепи. И в каждом городе отдавать, под охрану местной милиции. А всю армию джеков в это время мы переправим по реке обратно в Джангали, пока они не особенно обвыклись на чужбине и не стали слишком норовистыми.

Все эти репатрианты, должно быть, хорошенько встряхнут западный берег. Не удивлюсь, если половина из них подастся в бандиты или попытается свергнуть местное правительство. А потом, когда мы развезем всех по местам, плотины будут готовы. Пусть тогда твой Червь снова раскрывает челюсти! И сразу же — эмбарго на реку! Блестяще, блестяще! — Она, похоже, разговаривала сама с собой. — Да, действительно! И мы начнем вносить мужчин в реестры храма. Они примут новые правила. Мы объясним, что только на таких условиях возможно устроить их спасение в хранилище-Ка. Между прочим, Червь узнал об испытаниях воздушного шара. Думаю, стоит упомянуть об этой новости в «Пекаварских ведомостях»…

— И рассказать, как следует падать с него?

— Нам надо серьезнее взяться за воздушные шары. Надо вложить деньги в этот проект, это замечательно. Хм… с их помощью мы разрешим одну маленькую проблему ведь черное течение тянется на север Аладалии… Не важно, не важно! Будут тебе твои плотины, Йалин, можешь отдыхать. А мне нужно кое-кому сообщить об этом.

Отбыл еще один удовлетворенный клиент. Так я подумала; но и минуты не прошло, как она возвратилась.

— Совсем забыла! От всего этого голова кругом. Недавно к гильдии обратился один ученый муж из Аджелобо. Он оказывал нам и прежде кой-какие услуги. Наш человек, однозначно. Так вот, он анализировал природу течения и Божественного разума, основываясь на том, что уже опубликовано. Поэтому, пользуясь тем, что некоторое время река будет открытой для всех, мы можем переправить его сюда…

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь заглядывал ко мне через плечо, когда я работаю!

— Ну, разумеется, нет, дорогая. Он не станет тебя беспокоить. Но если он будет здесь, когда ты закончишь «Книгу Звезд» — я даже не спрашиваю, о чем она, чтобы лишний раз не докучать тебе, — может быть, у тебя найдется время объяснить ему некоторые непонятные места в твоей первой книге.

— Ну и как ему добираться домой после этого? Отсюда до Аджелобо, почитай, четыреста лиг.

— Ну поменьше!

— У него не будет возможности вернуться домой по реке.

— Прежде ее и у армии не было, а вот смотри, все разрешилось! Не исключено, что наш друг вернется домой на воздушном шаре. Только смотри, — Чануси ловко сменила тему, — если за то время, пока можно будет входить в реку, Сыны подготовят плоты для своей армии, у нас возникнут большие неприятности. Я, конечно, сомневаюсь, что им такое под силу! Но даже если и так1 Нам лучше отправлять пленных на север не только заковав в цепи, но еще и как следует задраив люки в трюмах, чтобы жители западного берега ничего не увидели. Мы переправим их в самый последний момент.

— Если бы Сыны вздумали напасть на нас, они могли бы сделать это и сейчас — севернее Аладалии.

— Но разве благодаря тебе, Йалин, этого не знает самый последний джек от Первого Приюта до Умдалы? Однако они могут переправиться через реку только гораздо севернее своей второй Столицы. А туда Сынам не добраться по их бездорожью! Должно быть, из этих соображений ты и оставила наши дальние северные рубежи без прикрытия, так я поняла?

Я ничего не ответила. Чануси потерла руки:

— Прекрасно, тогда решено.

Она снова вышла. Пять минут спустя она опять вернулась, насвистывая «Мачты высоко! Дует бриз легко!».

— Пока река будет открыта для всех, мы проведем Большую регату, вот что. Мы перенесем ее с осени на более раннее время. Можно будет пригласить мужчин из Веррино и Танги. Будет грандиозная церемония открытия, с флагами, декорациями, маскарадом и танцами на кораблях. Это будет что-то вроде торжественного посвящения мужчин в хранилище-Ка — хотя, очевидно, мужчины Пекавара смогут приобщиться к нему прежде остальных, а армия джеков пройдет через это еще раньше.

— Погоди! Что, все наши суда будут забиты пленными и солдатами?

— Я уверена, что мы высвободим какое-то количество судов, если приостановим торговые рейсы и поплотнее забьем трюмы пленными..

— Несчастные засранцы.

— Ты так не думаешь.

— Может быть.

— Так мы и поступим.

— Да, отправим Сынов на север под задраенными люками. И пусть наши мужчины танцуют на палубах — не говоря уже о целой армии джеков.

— Именно так, и на западном берегу решат, что мы заключили сделку с течением. Но они не узнают, что это за сделка до тех пор, пока не увидят пользу от нее для своих мужчин. Может быть, следовало бы скормить пленным какую-то полуправду? Какую-нибудь чепуху, чтобы им было что болтать, когда они доберутся до дома?

— Иногда люди бывают слишком умными себе во вред, Чануси.

— Я думаю, это по твоей части, Йалин, — парировала она.

— Итак, — сказала я, — мы набираем парней из близлежащих городов, предлагая им бесплатно поучаствовать в Пекаварской регате.

Чануси изумилась:

— Бесплатно? Кто сказал? Разве сооружение твоих плотин будет бесплатным? Плюс еще воздушные шары, хотя нам лучше их попридержать, пока юные влюбленные не привыкнут к этой идее. Задарма! Что ты за непрактичный ребенок!

— Не совсем! А что если мы обсудим гонорар за мою вторую книгу прямо сейчас? — Тут я выдала ей полуправду, потому что возлагала надежды на копию, а не на первый экземпляр.

Она проигнорировала мой выпад.

— Спасибо за твои замечания. Ты во многом убедила меня. — И она вышла, насвистывая свой мотивчик.

После этого я вплотную занялась книгой, не пренебрегая и прочими обязанностями. Время шло.

Я только однажды выезжала из города, со всем подобающим эскортом, в день, назначенный Чануси, чтобы показать Тэму место, где под водой должны залегать пласты глины.

Естественно, в ночь перед отправкой я напомнила Червю про обещание закрыть его ловушку для мужчин. И все равно у меня сердце норовило выпрыгнуть, когда Тэм вошел в воду, в защитном костюме, с совковой лопаткой в руках и страховочной веревкой на поясе. Глубоко вдохнув, он нырнул, достал со дна глину, выбрался на берег, снял перчатки, потер комок между пальцами, понюхал и даже лизнул его. Только после этого он признал, что глина подходящая. Хотя он не был абсолютно уверен, пока не произвел размол и обжиг.

В тот же вечер Чануси послала в Веррино сигнал к отплытию армии джеков и одновременно к отправке пленников на север, в противоположном направлении. Джекам предстояло покрыть в два раза большее расстояние, чем кораблям с пленными, поэтому последних можно было везти не торопясь. Никому не хотелось сооружать временные бараки для пленных на пастбищах близ Аладалии.

Начались работы над сооружением двух дамб, которые, следуя указаниям Чануси, продвигались без спешки, в спокойном темпе. Тем временем Тэм тоже не бездельничал; впрочем, как и прежде, пока мы не нашли глину. С помощью Пэли он соорудил мельницу для глины и гончарный круг и сложил печь для обжига и сушки.

Печь установили в хибарке на маленьком дворике, прилегающем к храму с севера, и пройти туда можно было только через храм. Дворик окружала высокая кирпичная стена, верх которой был утыкан иззубренными стеклянными осколками, так что унести что-либо из храма этим путем было бы затруднительно. Поскольку вышеупомянутое пространство было невелико, готовые изделия Тэм хранил у себя в комнате, и изрядная их часть плавно перетекла в мои покои. Фарфор он пока еще не делал, но все равно мне нравилось окружать себя его работами. Топить печь он собирался достаточно дорогим мелким углем, который привозили в мешках из Гинимоя. Нефть Ганги, которую пекаварцы использовали для приготовления пищи, освещения и лишь изредка для того, чтобы согреться в холодную зиму, для работы гончара не годилась. Изредка, потому что далеко не каждому была доступна такая роскошь. Впрочем, зимы в Пекаваре не были особенно холодными. И мы предпочитали слегка дрожать (как я по первости дрожала в храме) и надевать на себя побольше одежды. С дровами на границе пустыни было совсем плохо, поэтому ввозимую древесину берегли для строительства и мебели, не тратили на отопление.

Так что пока я дописывала очередную страницу книги, чтобы сразу же запереть ее в своем секретере, Тэм делал красивые керамические изразцы» расписанные флерадью, — чтобы поддерживать руки в форме, как он говорил. Вскоре он уже продавал свои работы в лавке на галерее. И Пэли, потея у печи, выглядела счастливой, как порхалка возле банки с сахарным сиропом.

Разумеется, я не могла просить Тэма, чтобы он переписывал мои страницы. У него был хороший почерк, но его руки были созданы для другого. Конечно же, я не могла навязывать ему такую нетворческую и нудную работу.

С прибытием ученого мужа из Аджелобо проблема изготовления копии неожиданно разрешилась сама собой. Хотя разрешиться-то она разрешилась, но привела к ужасным последствиям…

Но я забегаю вперед.

Так вот, флотилия, что транспортировала нашу победоносную армию домой к югу, сделала остановку в Пекаваре. Все дни стоянки город напоминал место проведения регаты, со всеми этими судами, что пришвартовались у причалов или стояли на якоре недалеко от берега, и улицами, по которым толпами ходили развеселые джеки.

В храме тоже толпился народ; экс-солдатам выдавали порции черного течения.

Надо сказать, от джеков исходило стойкое зловоние, по причине скученности во время пути. (Выполняя свои обязательства, гильдия, как могла, экономила на судах.) Башмаки у солдат прохудились, ноги стерлись до волдырей и мозолей. Вспомните потом, как я из-за этого угрызалась. По крайней мере, в этот раз я сделала все, что от меня зависело, тем паче, что главная моя забота была в том, чтобы достать Тэму каолин и китайский камень.

Не возгордись. Эта простая истина явила мне свое лицо, когда я обнаружила, что молодцеватые разбитные джеки, что вразвалочку шагали по улице Пемба и толпами набивались в мой тронный зал, это еще не вся армия. Сколько-то искалеченных джеков вообще оказались не в состоянии сойти на берег. Эти бедолаги остались на судах и тихо лежали на койках, задвинутых подальше с глаз долой. Если им уже никогда не влезть на дерево в джунглях, так хотя бы до дома добраться живыми.

Не было неожиданностью увидеть в храме кое-кого из старых знакомых, принимая во внимание такой наплыв гостей. Одним из таких был капитан Мартан, офицер, с которым мы вместе допрашивали пленных — когда я была в другом теле и в другой жизни.

Лишь только увидев Мартана, я захотела удостоить его приватной аудиенции. Но Донна бы не разрешила этого. При таком количестве солдат в храме моя охрана была в высшей степени готовности. В дни стоянки флотилии у главного входа в храм, на ступеньках пурпурной лестницы, частенько можно было видеть груду оружия, изъятого у джеков перед тем, как допустить их ко мне. Во время аудиенции Донна все время держала руку на своем пистолете, а другие охранницы кроме кинжалов на поясе были дополнительно вооружены еще и отличными гинемойскими мачете, что висели за спиной у каждой. Но по сравнению с приезжими солдатами мои женщины все же имели меньше опыта во владении оружием! Может быть, поэтому гости относились к моей вооруженной охране, вообще говоря, равнодушно и совсем не обижались.

В итоге пришлось мне поговорить с Мартаном на людях.

— Вы были свидетелем важного момента в моей жизни, капитан, — обратилась я к нему.

— Вы та, у которой несколько жизней. — Мартан так привычно кивнул, словно по закону средних величин подобные «важные моменты» должны были случаться чаще в течение нескольких жизней, чем в течение одной, безотносительно к их продолжительности. Его слова прозвучали так, будто он присваивал мне звание: Та, У Которой Несколько Жизней.

— Вы помните того жестокого Сына, которого мы допрашивали? Того, который якобы потерял сознание?

— Как я могу забыть, маленькая леди? — Ничего себе, как изысканно он стал выражаться! Или он меня поддразнивал? Он подмигнул или мне показалось? Я знала Мартана как честного, рассудительного, практичного парня, который и черную работу старался выполнять как можно более достойно. Ему было не свойственно манерничать, лебезить и притворяться.

Поэтому, услышав его слова, я улыбнулась, и он улыбнулся в ответ.

— Если бы мы зашли дальше и подвергли пыткам того Сына, — сказала я, — мы наверняка узнали бы об Эдрике. И он, может быть, не убил бы меня. Но чего не случилось, того не случилось.

— И хорошо, что мы не стали мучить его, а? — Он употребил правильное слово: мучить.

— Это все благодаря тебе. Он удивился:

— Я так не думаю.

— Ты сказал, что не хотел бы, чтобы тебя самого когда-нибудь мучили. Это был переломный момент моей жизни. Даже несмотря на то, что Эдрик потом отомстил мне мучениями на планете Земля…

— Где? Что он сделал с вами? Я понизила голос:

— Тебе придется подождать выхода моей следующей книги, «Книги Звезд». И знаешь, хотя он мучил меня, я уверена, что мы поступили правильно. Это был хороший урок для меня. Как мы не хотели бы, чтобы в этом мире Божественный разум Земли сделал нас безумными, так не хотели бы этого и другие, будь то Сыны Адама или люди-рыбы с далекой звезды. Мы не имеем права спасаться за их счет.

Он ответил также тихо:

— Что это за безумие такое?

— На этом пока все, Мартан. Держи ухо востро.

Он посмотрел на меня долгим взглядом, потом кивнул.

Я полагала, у солдат, товарищество должно быть покрепче, нежели у членов гильдии. Я не сражалась бок о бок с Мартаном и его Джеками, но мы вместе провели несколько недель, допрашивая пленных; и спасибо этому обезумевшему Сыну за его нападение, ведь благодаря ему мы, мне кажется, оказались связаны узами товарищества. Когда Мартан уходил, Донна задержала его. Мне было слышно, как она требует рассказать, о чем мы с ним шептались.

— Мне лишь даровано особое благословение, и только, — последовал ответ капитана Мартана. Он сказал это громко, так чтобы я слышала, и спокойно посмотрел на меня. Еще один посетитель из старых знакомых, которого я приняла в этот день, был грубый усач, с которым мы встречались в Джангали в Джей-Джей-Холле.

Этот парень тогда не хотел благословлять меня и в моем благословении теперь тоже не нуждался. (Да я не особенно и страдала от желания «благословлять», пока не явился Мартан и не придумал эту отговорку! Наоборот, я решительно противилась, когда мою руку пытались облобызать дряхлые слюнявые старухи, страстно желавшие вновь вкусить радости юной жизни в хранилище-Ка.)

Отношение Усатого ко мне не изменилось. Он изобразил пародию на поклон:

— Благодарю тебя, госпожа Лихо, за то, что ты устроила наше возвращение домой, но не за прогулку на войну.

— Добро пожаловать в хранилище-Ка, — сказала я. — Но можешь не торопиться туда, не стоит ради этого падать с хоганни.

— Никогда не говори такое джеку из джунглей! — прорычал он в ответ. — Это к несчастью.

И как и в разговоре с Мартаном, я понизила голос:

— Разве ты еще не знаешь? Такого понятия, как несчастье, для нас больше нет. Оно существует лишь для всех остальных в галактике.

— Что?

— Поговори с капитаном Мартаном. И держи ухо востро.

«Усач» энергично доказывал на совете, что джеки не станут устраивать разгром в Веррино, только если в окруженном джунглями Джангали все будет в порядке.

— Что нам Гинимой? — спрашивал он тогда. В конце концов его убедили, что он не прав. — Что нам Земля, когда наша крепость в хранилище-Ка? Что нам за дело до мира Марла? — Тот же самый принцип.

Сказав о звездах, я надеялась, что «усач» поймет меня. Он был влиятельным человеком. И он был моим врагом (хотя, может быть, это слишком сильное определение). Но я, без сомнения, сохраняла твердость. Почему, собственно, я должна доверять ему? Это должно было заставить его задуматься, а все ли так, как ему кажется.

Ну вот, теперь я расскажу, как неожиданно разрешилась моя проблема…

Через некоторое время после отплытия джеков из Пекавара явился обещанный ученый муж из Аджелобо. Чануси уделила время, чтобы устроить ему официальное чествование в тронном зале.

А если он окажется мрачным педантом? Или щеголеватым претенциозным франтом? Я даже приблизительно не представляла его себе, правда, его качества были мне и не очень-то интересны. Чего я ожидала, так это что он жуткий зануда, а кому интересно размышлять о разновидностях зануд? Я знавала одну на борту «Проворной улитки». Ее вечно раздражало все и вся, и сестры по реке, все до одной, не были исключением. Она полжизни проводила изыскивая повод для брюзжания и недовольства, а потом жалуясь всем вокруг. Так что с меня хватит такого опыта, и я не собиралась позволить вышеупомянутому ученому подпортить хоть один момент моего творчества.

Его звали Стамно. Он был среднего роста и крепкого телосложения, с редеющими светлыми волосами, сальными и взъерошенными (когда я впервые увидела его). Неудачный пробор посредине выглядел так, будто кто-то пытался распилить ему череп. Оставшиеся волосы он носил длиннее, чем ему бы шло: всклокоченные сальные пряди вились на затылке. Ему, наверное, было уже за сорок, хотя лицо было очень молодое — если не присматриваться к сеточке морщин вокруг глаз. Держался он в высшей степени любезно, обходительно и даже несколько слащаво.

Немного забегая вперед, скажу, что в тот же вечер он вымыл волосы, которые засалились за время путешествия, и в течение пребывания в храме повторял эту процедуру по меньшей мере через день. Он был чувственным скромником, если можно так выразиться. Другими словами, он был из тех, кто мог флиртовать, но никогда не переходил к ласкам, как будто сдерживая себя… Но зачем? Может быть, он искал идеал. Чтобы однажды проснуться и понять, что, пока он страстно намывал свои локоны, наряжался в бархатный темно-бордовый камзол и зеленые рейтузы и оттачивал мастерство построения фраз, жизнь прошла мимо.

— Я восхищен быть удостоенным чести знакомства с вами, о жрица!

— И тебе привет.

— Я всегда буду к вашим услугам, только дайте знать.

Иногда он пытался говорить чересчур заумно. Он так старался правильно выстроить фразу, что она у него сама переворачивалась с ног на голову. Его слова запутывались, вместо того чтобы легко слетать с языка.

— Я не сомневаюсь, Стамно.

— Предо мной предстали определенные трудности понимания, которые, я надеюсь, вы, быть может, смогли бы разъяснить. Например…

Выслушивая вереницу «напримеров», я все больше раздражалась, хотя и не показывала этого.

— Экзегеза звучит следующим образом, — заключил он.

— «Экс» что?

— Интерпретация вашей книги, комментарий. Толкование. Или следует сказать, — он глупо и заискивающе улыбнулся, — ваших книг во множественном числе, с тех пор как я узнал, что вы, к счастью для нас, заняты…

— А кто нуждается в комментариях? — прервала я.

— Да как же, ведь «Книга Реки», собственно, несомненно.

Не стесняйся! Комментируй, пока не посинеешь. И тем временем Божественный разум подготовится к сжиганию наших умов.

— Да пошел ты, — пробормотала я шепотом. Думаю, Стамно услышал меня, и, что самое странное, глаза его засветились ликованием.

Доволен, что удалось досадить мне? Не похоже. Несомненно, доволен, но по какой-то другой причине…

— Мы искренне надеемся, что ты будешь сотрудничать с ученым Стамно, — сказала Чануси.

— А разве кто-то против? — сказала я. — Я уверена даже, что Стамно хотел бы начать сотрудничать прямо сейчас.

Стамно пригладил свои редеющие непослушные волосы.

На самом деле Стамно оказался не таким уж и занудой, хоть и продолжал бросать витиеватые намеки по теме моей продвигающейся работы. Я в свою очередь подкинула ему кое-какую информацию, так, ничего серьезного — мелкая рыбешка, пусть пережевывает. Он все равно ничего не сможет сказать гильдии такого, чего бы они еще не знали.

Работа над плотинами продолжалась. Я писала с такой скоростью, что моя книга уже близилась к завершению. Тэм все так же лепил горшки и плошки для продажи. Паломники упорствовали в просьбах. Но самое главное событие, к которому вовсю шла подготовка, было открытие Большой регаты. Вот, казалось, до регаты еще недели и недели, и вдруг сразу у причалов стало тесно от судов, а на улицах — от прибывших мужчин из Веррино, Ганга и даже Ворот Юга. Из Веррино, впрочем, их прибыло не слишком много. После грабежа и разрушений войны, вероятно, не каждый смог наскрести на проезд. А на улице становилось все жарче.

О, несомненно, это была славная регата! На высоких мачтах, задевающих небеса, — яркие полотнища флагов, на одной палубе маленький оркестрик, на другой — флейта с барабаном! А такого разнообразия рыбьих масок, что были на сестрах реки, я раньше никогда не видела; будто все обитатели речных глубин разом выскочили на берег. Начало гонок было отмечено запуском пузырей с водяным газом, раскрашенных красной и серебряной краской. И еще было чудо, обещанное Чануси, — невероятных размеров воздушный шар для перевозки пассажиров.

Этот шар был с отверстием в нижней части, подъемная сила обеспечивалась горячим воздухом, поступавшим в его оболочку в результате горения факела в подвешенной снизу корзине. Корзина была достаточно большая, чтобы поместить в нее полдюжины пассажиров вместе с механиком и внушительных размеров телескоп, через который можно смотреть с высоты. Пламя уменьшали через каждые десять минут, и привязанный веревкой управляемый шар спускался за новой партией храбрецов. Стоит ли говорить, что веревка была самой важной деталью конструкции, потому что иначе воздушный шар могло унести ветром; это заставило меня всерьез задуматься о безопасности воздухоплавания для молодоженов. Очевидно, средства рулевого управления были еще в стадии разработки.

А потом был парад и масса вкусной еды и напитков пей-не-хочу, не забыли и о порциях черного течения, которые я долгие часы выдавала в крытом павильоне, что специально поставили на берегу. Скучноватое занятие. Но с другой стороны, я не могла себе позволить пьянствовать наравне со всеми. Дух-то у меня закаленный, но тело слишком молодо.

В прочих увеселениях я тоже принимала участие только как зритель, дабы не уронить чести и достоинства, в целях безопасности и по причине коротких ног и все такое. Поначалу я по-детски клянчила, чтоб мне позволили прокатиться на воздушном шаре; нет-нет, не подумайте, я была далека от внезапных порывов последовать совету Червя и прыгнуть навстречу смерти. Но Донна, которая всегда была рядом, решительно запретила:

— Если какой-нибудь сумасшедший перережет веревку, тебя унесет. И мы потеряем тебя!

Папа, который сидел за раскладным столиком, записывая имена и адреса и выдавая жетоны вновь посвященным, кивнул, выражая согласие.

Около полудня ко мне украдкой подобрался Тэм.

— Я случайно вернулся в храм, — прошептал он. — Нашел там Стамно, который рылся у тебя в секретере и читал твои записи. Он вскрыл замок Пэли. — У него в руках был кусок проволоки, загнутый на конце.

— Это Чануси послала его! Пока мы здесь заняты! Держу пари, это она.

— Нет-нет, ты ошибаешься. Охрана даже не пыталась задержать меня у входа. Они только улыбались и кивали. Они не знали. Стамно, похоже, испугался, когда я устроил ему взбучку, и они чуть не обнаружили нас. Он умолял меня молчать.

— Странно. Мои бумаги целы?

— Я заставил его запереть секретер.

— Сегодня вечером, Тэм, мы с тобой должны поговорить с господином ученым!

Так мы и сделали. Господи, как я устала после целого дня такой работы. (Или безделья.)

Пэли тоже была с нами в этот вечер, когда Тэм втолкнул Стамно в мои покои. Горела только одна масляная лампа. Мы посадили Стамно так, чтобы на его лицо падал свет, тогда как наши лица оставались в тени. Я заметила, что Стамно опять нашел время, чтобы вымыть волосы.

— Ну, — сказала я, — объяснись, ищейка.

Стамно нервно ковырял ногти, хотя больше было похоже, что он делал маникюр.

— С удовольствием, — сказал он. — Я с превеликой радостью все расскажу вам. Потому что я знаю: вы не совсем такая, какой кажетесь. Обо мне тоже можно так сказать, но в меньшей степени.

— Да что ты говоришь!

— Вы хотите спасти от Божественного разума другие миры, а не только нас. Как это сделать, вы не знаете, не знаю и я. Но вы этого хотите.

Я кивнула:

— Продолжай.

— Принимая во внимание тот факт, что гильдия реки хочет твердо закрепить за собой этот мир, невзирая на Сынов, невзирая на любые человеческие существа в этой галактике. Даже невзирая на то, что Божественный разум может добраться до реальной сущности и истины, хотя цена будет высока.

— Ты, разумеется, поддерживаешь Божественный разум!

— Нет, я принадлежу к гильдии Искателей Истины.

— Никогда не слышала о такой. Стамно вздрогнул:

— Если Истина скрыта, ее искателям тоже позволительно скрываться.

— Сильно сказал, — сказала Пэли. — И это означает — принадлежать к какому-то идиотскому культу, состоящему из трех членов?

Наш ученый поджал губы.

— Мы поддерживаем связь с мудрыми женщинами из предместий Порта Барбры.

— Ты об этих помешанных на сексе, что употребляют наркотические грибы, а потом часами корчатся в оргазме? — подала я голос.

— Ваша информация неполна, Йалин. Это лишь один аспект.

Он впервые обратился ко мне по имени, до этого он называл меня только «жрица». Внезапно в его голосе прозвучало такое изумление, будто он наконец обрел долгожданный идеал, свою единственную, для встречи с которой чистил перышки и томился в воздержании.

— Остановить само время, Йалин! Постичь подлинную сущность, скрытую за чувственным восприятием! А ведь вы действительно повернули время вспять.

— Да, я это сделала. И это дало нам небольшую передышку перед гибелью рода человеческого.

— Это тоже важно, — признал он.

— Ах, неужели?!

— Вашу новую книгу не напечатают полностью. Но ее необходимо напечатать без цензурных купюр! Я скажу, как это сделать. Нужно тайно вывести копию.

— Скажи что-нибудь поинтересней, — сказала Пэли. — Охранницы следят за всем, что выносят из храма, как рыбы-люцианы.

— Маленькое уточнение! Во-первых, нужна хорошая копия. Я ее сделаю. Я быстро пишу. И как только моя копия уйдет отсюда…

— Ты отправишь ее прямо в свою идиотскую гильдию Искателей, — с подозрением сказал Тэм. — И этим все закончится.

— Нет! Все должны прочесть ее. Ясно, что ее нельзя печатать здесь, в Пекаваре. Ее нужно напечатать в Порте Барбра.

— Что? — сказал Тэм. — Там же не напечатали еще ни одной книги. Они попросту не сумеют это сделать.

— Послушайте меня. Все шрифты для печатных станков Аджелобо изготовлены в Гинимое. Как и для всех станков для печатания газет. По дороге сюда я сделал остановку в Гинемое и навел справки. Видите, я всюду ищу истину! Я оцениваю все возможности. Я обсудил со слесарем изготовление специального нового комплекта печатного шрифта и стоимость работы с доплатой за риск. Мы договорились; я заказал ему изготовление комплекта шрифта.

— Ты же тогда еще и не видывал новой книги Йалин, — сказала Пэли. — Ты лжешь.

— Мы, Искатели, в Аджелобо и в Барбре хотим частным образом печатать различные памфлеты.

Истина должна быть возвещена! Такие изменения за последнее время!

— Должно быть, у вас, Искателей, навалом лишней монеты, чтобы швыряться направо и налево, — сказал Тэм.

— Так получилось — я постараюсь изложить свою мысль, избегая непристойных выражений, — что некоторые преуспевающие клиенты по достоинству оценили эротический аспект наших исследований.

— И, я уверена, загорелись желанием поучаствовать в издательском процессе! — сказала я. — Мне известно про это ваше снадобье. К тридцати ты уже старик, если переусердствуешь с ним. Поэтому твои Искатели подлавливают богатеньких дураков, согласных на раннюю смерть, и выгодно покупают типографский шрифт!

Глаза Стамно. блеснули.

— Не надо на это обращать внимание. И целая галактика может безвременно погибнуть. В любом случае я должен разделить самих Искателей Истины и некоторые более чувственные действия наших партнеров — которые лучше всего рассматривать, заметьте, как маску, некий облик, особый путь.

— Путь куда? На кладбище?

— Вы не понимаете. Я объясню, если позволите. Новый комплект шрифта будет отправлен в Порт Барбру. Наши партнеры имеют большое влияние в газетах Барбры. Это очень важно! Они не хотят, чтобы клеветнические слухи о них проникали в печать. «Книга Звезд» будет напечатана на свежеотлитой гарнитуре, а это означает невозможность отследить, на каком печатном станке это сделано. Она будет на обыкновенных газетных листках, без переплета. Да, она не будет выглядеть изысканно. На шероховатой бумаге. Но в таком виде ее можно будет тайно разослать повсюду и обнародовать. После этого ты сможешь публично подтвердить авторство.

— Если мне позволят.

— Если нет, ученые из Аджелобо быстренько докажут это с помощью экзегезы, что это не подделка.

Наше противостояние сошло на нет, и очень быстро. Я оценила изящный стиль, который Стамно избрал для того, чтобы снискать благосклонность гильдии реки. За много лет ни одна хозяйка пристани не заподозрила его обманных намерений и все ради идеала! В этой ситуации было много такого, что мне не слишком нравилось. Но все же…

— Ладно, — сказала я, — так и поступим.

— Все это замечательно, — сказала Пэли, — но как мы вынесем копию, Стамно? Я не смогу запихнуть рукопись в свою сумку. — Она слегка подтолкнула Стамно локтем, отчего тот смутился.

— В горшках! — воскликнул Тэм. — Мы вынесем ее частями, в горшках с двойным дном! Меня привыкли видеть с горшками и знают, что я отношу их в лавку.

— Где их моментально купят нанятые мной люди, — сказал Стамно.

— Охрана обычно заглядывает и в горшки. Вот для чего потребуется двойное дно.

— Простите за дурацкий вопрос, — сказала Пэли, — но не сгорит ли бумага, когда вы станете обжигать горшки?

— Нет. Я положу страницы в уже готовые горшки. Я их туго скручу, заверну в вощеную бумагу, а сверху плотно утрамбую глиной. Потом просушу второе дно над лампой и я замажу краской, чтобы было похоже на глазурь. Охрана может заглядывать внутрь сколько душе угодно. А горлышки я сделаю поуже, чтобы руку в горшок было невозможно просунуть.

Два дня спустя регата завершилась и провожали гостей. (Кстати, я надеялась, что Хассо воспользуется тем, что водный путь временно свободен, и приедет навестить меня. Увы, он, наверное, оказался не в состоянии оплатить проезд.) Рассчитывая на то, что в такой суматохе трудно сосредоточиться, я разыскала Донну и попросила еще бумаги.

— Зачем? Книга оказалась длинной?

— Да. Кроме того, я испортила много листов.

— Разве? Я не заметила.

— Ну и что? Я делала из них бумажные кораблики и пускала по реке.

Донна дала бумагу.

Стамно сел за переписывание, он работал в своей каморке, которую всегда запирал, и это не вызывало подозрений, поскольку он считался другом гильдии. Тэм в свою очередь начал делать кувшины с очень узким горлышком, чтобы охрана привыкла к их виду. А я торопилась закончить книгу.

Тем временем Чануси объявила, что работы на плотинах будут закончены в следующий день тау. Джеки почти добрались до дома. Пленники были уже за Аладалией, в задраенных трюмах, готовые к выгрузке.

— Какой замечательной была наша регата, — проворковала Чануси, обращаясь ко мне.

— Совершенно с тобой согласна, — сказала я, имея в виду несколько другое.

— Однако посетителей стало меньше.

— Да, я заметила. — (Благодарю тебя, богиня, мне бы нужно еще всего несколько часов.)

— Этого следовало ожидать. Это успех, верно? Знаешь, мы внесли в списки уже почти всех мужчин Пекавара! Поэтому гильдия приняла решение, что для продолжения нашего дела тебе вскоре предстоит долгое плавание, на полгода или около, — сначала на юг до Тамбимату, а потом на север, по крайней мере до Аладалии.

— Но… но Тэм приехал из Аладалии, чтобы быть со мной!

— Не волнуйся! Он должен прыгать от радости, поскольку для него добывают эту дурацкую глину. Видишь, люди в других городах тоже присоединяются к нам, но, если ты сама приедешь к ним, это будет гораздо лучше. Мы же действительно хотим заполучить как можно больше единомышленников, прежде чем начнется атака Божественного разума, правда?

— Да, — тихо промямлила я.

— Хорошо, значит, решено. Ты можешь отправиться в путь в следующий день ро. К тому времени на реке снова будут только женщины!

— Значит, в следующий день ро? — Стамно пригладил волосы на затылке. — Я переписал все, что у тебя было.

— Осталось совсем чуть-чуть, — сказала я, — я почти закончила.

— Можно начать выносить копии завтра. Правда, Тэм?

Тэм смотрел на меня разинув рот.

— Полгода или около того?! Что это «около» значит? Может быть, они решат, что ты всю жизнь должна ездить по реке? Тогда зачем я сюда приехал?

— Делать кувшины, вот зачем, — ответил Стамно. — Кувшины, в которые можно прятать бумагу.

Тэм стиснул свои костлявые кулаки: впервые в жизни ему захотелось кого-нибудь ударить.

— Я поеду с тобой, — заверила Пэли, — имей в виду. Это только ухудшило ситуацию; Тэм изо всех сил

ударил кулаками друг о друга. Он разбил себе костяшки.

— Прекрати! — рявкнул на него Стамно. — Я не считаю это концом света. Ты всегда можешь уйти домой, если будет необходимо.

— Кто меня отпустит, после того как они специально для меня с такими трудностями наладили добычу глины?

Стамно пропустил мимо ушей его высказывание.

— Если Йалин окажется в момент публикации «Книги Звезд» в окрестностях Аджелобо или Порта Барбры и если гильдия реки захочет отомстить, то мы, Искатели, сможем спрятать ее у себя в святилище.

— Чтобы я пряталась в лесах и служила любимой игрушкой твоей секте? Очаровательно, восхитительно! И что, по-твоему, гильдия станет делать в отместку? Отрубит мне голову?

Стамно скрипуче рассмеялся:

— Мы тратим время на досужие домыслы. Факт номер один: Йалин собирается в путешествие. Факт номер два: мы должны закончить работу.

— Один момент, — сказала Пэли. — Что ты, Стамно, намерен делать после этого дня ро?

— Я? Я останусь здесь и с невинным видом буду изучать записи, — которые оставит Йалин. Тэм не будет начисто лишен приятной компании. — (Это что, была попытка шутить?)

Тэм, спасибо ему за это, криво ухмыльнулся:

— Если Пэли тоже уедет, мне потребуется помощник у печи!

— О боже! — сказал Стамно.

— Я слышала, ты уходишь в плавание, — сказала мама. — Думаю, мне стоит отправиться с тобой.

— Что? А как же папа? Он не может плыть. Он должен постоянно торчать здесь, как и Тэм.

— Но я не должна.

На какое-то мгновение я почти возненавидела свою мать.

— Твой отец будет счастлив здесь со своими цифрами, — продолжала она беспечно. — Вопросы статистики в храме — более серьезное занятие, чем подсчет пряностей на складе. Хотя, конечно, и то было важно, в некотором роде. — Ее голос стал тверже. — У меня больше нет дома, кроме как рядом с тобой, Йалин. Ты предлагаешь мне остаться здесь смотрительницей пустого храма? Эдаким человеком-чехлом?

— Храм не станет привидением, когда я уеду! Если ты действительно так думаешь, чего стоят тогда папины цифры, не говоря уже о его счастье? Она пожала плечами:

— Это ведь не обычное плавание для тебя, доченька. На этот раз ты не самостоятельная молодая женщина. Тебе всего три года.

— Пэли со мной едет!

— Разве Пэли тебе мать?

— Она женщина реки! Э… может быть, вам с папой лучше вернуться в наш дом, пока меня не будет?

— И для разнообразия присматривать за ним? Нет, Йалин, я хочу большего. Я имею право. Разве не я дважды рожала тебя в муках?

— Да, да. Но я не понимаю, как ты можешь так поступать с папой.

— А как я поступаю?

— Ты же бросаешь его, черт побери! Думаешь, мне лучше самой быть брошенной?

— Ты не будешь ею. Вы должны быть вместе.

— С тех пор как мы переехали сюда, Йалин, я почувствовала свою значимость. Это новое ощущение для меня. Мы с твоим отцом много лет нежно любили друг друга. Рождение Нарйи упрочило наши чувства, но на самом деле все не так просто, понимаешь?

— Ты говорила об этом с папой? Она покачала головой:

— Еще нет. Я подумала, что сначала должна сказать тебе. Это мое решение, и только мое.

— Мама, это плавание может оказаться очень не простым.

— Почему? Мы грузимся на корабль с течью?

— Жизнь переменчива. Все может случиться.

— Равно как и не случиться. Мы просто поплаваем вместе полгода, вот и все.

— Ты действительно так решила, не передумаешь?

— Да, я решила, слишком долго за меня решали другие. Ты, Чануси, гильдия. Теперь пришло время поступать по-своему, как ты всегда делала. Мать учится у дочери. — Она ласково улыбнулась; такую улыбку я видела на лице у Чануси.

— Поступать по-своему? Не припомню, чтобы у меня было много возможностей для этого в последнее время.

— На этот счет могут быть разные мнения. Мне кажется, все и всюду готовы служить тебе. Все, от Аладалии до Аджелобо. Строят плотины, и богиня знает что еще делают. Почему бы теперь не сделать что-нибудь и для меня? А я в свою очередь могла бы помочь тебе.

«Это все вскружило тебе голову, — подумала я. — Ты возомнила себя вдовствующей королевой из книжки…» Снова эта улыбка.

— Знаешь, дочка, я ведь, по большому счету, нигде и не была с той самой недели странствий много-много лет назад. Теперь я хочу наверстать упущенное.

— Но… Но я не хочу, чтобы ты плыла со мной. Я на самом деле не ребенок. А твое присутствие сделает меня им! Ты будешь унижать меня и отталкивать локтями Пэли, которая по-настоящему предана мне.

Но ничего этого я не сказала, не смогла. В конце концов, она была моей матерью. Причем дважды.

Это было раннее утро дня нью. Мы должны были отплыть через двадцать четыре часа — я, мама, Пэли, Донна и отобранная охрана — на борту шхуны «Красотка Джилл», которая была полностью в нашем распоряжении. Первый порт захода — Ганга.

Почти вся рукопись «Книги Звезд», переписанная Стамно, уже была вынесена из храма в кувшинах с двойным дном. Накануне вечером я закончила последние несколько страниц — оставалось Стамно их переписать, а Тэму упрятать в глину. Работы осталось на одну ночь.

Я сидела на верхней ступеньке мраморной лестницы, которая спускалась к улице Пемба. Я сидела обхватив колени руками, как будто в задумчивости наблюдая за тем, что происходит вокруг. Несколько человек заметили меня и приветливо помахали руками; я улыбнулась и кивнула им. Охранница Барта околачивалась поблизости, не спуская с меня глаз.

Из холла послышались голоса Тэма и Мелы, второй охранницы.

— Теперь давай посмотрим вот этот, — сказала она.

— О, вы же видели такие и раньше. — Тэм говорил совершенно небрежным тоном.

Я обернулась. Один кувшин он держал в руке, другой сжимал под мышкой.

— Вот именно, точно такой же, — сказала Мела. — Я подумала, как же такой опытный гончар, особенно теперь имея в руках превосходную глину, делает такие безобразные вещи, вместо того, чтобы изготавливать настоящий фарфор.

— Мне нужно поддерживать руки в форме.

— Да в такую форму и руку-то не засунуть! Как же их чистить, эти горшки? Я никогда не купила бы горшок, который невозможно отчистить.

— Это не горшок. Это кувшин для воды.

— Кстати, не раз за последнее время я видела, как ты относил такие в свою лавочку. И ведь их расхватывают быстрее, чем ты успел бы произнести «хранилище-Ка».

— Рад это слышать.

— А ты что, не знал?

Я не осмелилась продолжать наблюдение, чтобы не выказать беспокойства. Не пора ли устроить небольшую провокацию, чтобы отвлечь ее внимание? Например: Йалин падает с лестницы?

— А позволь-ка мне поближе поглядеть на произведения искусства, которые пользуются таким спросом!

Я услышала бессвязное бормотание, топот, потом звон разбившейся посуды.

— О, черт! — воскликнул Тэм.

Я резко обернулась. Кувшин, что был у него под мышкой, превратился в груду черепков.

— Смотри, что ты натворила! — взревел Тэм. Но в голосе его не было страха.

— А я как раз этим и занимаюсь — смотрю. — Мела разгребала осколки носком ботинка.

О! Разбитый кувшин был пустышкой. Тэм уронил его намеренно.

Я подскочила на месте:

— Эй, Мела!

Берта предостерегающе вцепилась мне в плечо.

— А теперь давай разобьем второй, — вкрадчиво предложила Мела.

— Эй! — прорычал Тэм. — Что за игру ты затеяла? — Но его щеки вспыхнули.

— Игру в безопасность гильдии, — отрезала Мела. Она ухватилась за кувшин в его руке. Тэм вырвал руку. Она ухватилась снова. Он рванул руку вверх, так чтоб она не могла достать.

Потом произошло невероятное. Мела выхватила из ножен мачете и полоснула по кувшину. Тот раскололся пополам, в руке у Тэма осталось только горлышко. Нижняя часть отлетела в мою сторону, ударилась об пол и разбилась вдребезги. Глиняные черепки разлетелись во все стороны и на полу остался лишь пласт сырой глины, из которого торчала кромка вощеной бумаги. Пальцы Барты сжимали мое плечо, словно тиски.

— Ну и что это? — торжествующе вопрошала Мела.

Тэм утратил хладнокровие. Отбросив горлышко кувшина, он кинулся спасать вощеный сверток. Мела бросилась туда же, все еще сжимая мачете, как будто ставшее продолжением ее руки. Именно такое расстояние — длина руки плюс длина мачете — отделяло ее от свертка. Как только пальцы Тэма сомкнулись вокруг плотно закатанной в глину бумаги, Мела свирепо обрушилась на них клинок. Лезвие мачете перерубило запястье Тэма и вонзилось в пол. На отсеченную кисть, пульсируя, хлынула кровь.

Тэм не кричал. Может быть, он еще не успел почувствовать боль. Может быть, шок от увиденного был сильнее боли. Он лежал растянувшись на полу, обезумевшим взглядом уставившись на свою правую руку, руку гончара, и культю-запястье, из которой струями била кровь.

Мела тоже растянулась на полу. Она все еще держалась за свое оружие, которое вошло лезвием в пол, как топор мясника в дубовую колоду. Ее зубы стучали, как в лихорадке.

Нет, Тэм не кричал. Но кричала я. И вот что было в моем крике: «Течение! Течение! Отними разум у Мелы! Убей ее! Отправь ее на Землю!»

Но ничего такого не случилось. Червь не восстал в голове у Мелы. (Может быть, и хорошо, что не случилось. Кому нужна жрица, которой стоит в порыве бешенства прочесть заклинание и она убьет кого ей вздумается?) Червь ничего не сделал, чтобы освободить меня из захвата Барты. Зато, услышав мои крики, в храме всполошились. Послышался топот бегущих ног. Мгновенно появилась Донна.

— Жгут! — закричала она.

Сорвав с себя ремень, она оторвала Тэму рукав и стала перетягивать ему руку ему выше локтя.

— Еще жгут! Тампоны! Повязку! — В считаные секунды Донна уже туго затягивала еще чей-то ремень Тэму вокруг плеча. К этому моменту у меня уже не было сил кричать, а он, я думаю, потерял сознание.

— Бальзам! И глину! Сырую глину, замазать повязку!

Наконец Донна поднялась. Мела топталась неподалеку, с вощеным пакетом наготове. Ее клинок так и торчал в полу. Она сунула Донне свою добычу.

— Вот! Он пытался тайком это вынести. Оно было залеплено глиной на дне кувшина. Когда кувшин разбился, он пытался это схватить. Он убежал бы с ним. Поэтому мне пришлось… Это был несчастный случай, Донна, его рука. Клянусь тебе!

Донна взяла пакет. Она разломала его, разворачивая листы, исписанные рукой Стамно, и бегло просмотрела их.

— Та-а-ак, — протянула она.

— Все произошло случайно. — В голосе Мелы звучала мольба. — Но ведь это важная вещь, правда?

— Да. Но ты… перешла все границы. И на глазах у нее! Уйди, Мела!

Мела исчезла.

Принесли широкую столешницу. На нее осторожно положили Тэма. Теперь он уже начал стонать, его била дрожь. Тело сотрясалось в конвульсиях. Две охранни-цы унесли его в храм. Донна медленно подошла ко мне и встала на колени, чтобы наши глаза оказались на одной высоте.

— Думаю, мы спасли его, Йалин.

— Спасли? — крикнула я ей в лицо. — Вы уничтожили его! Гончар без руки! С таким же успехом вы могли бы убить его, да так и следовало поступить! Дайте ему уйти в хранилище-Ка. Это единственное место, где он теперь может быть гончаром — в своей памяти!

— За ним будет хороший уход, и он поправится. — Ее лицо искривилось. — Лучше бы ему поправиться.

У меня будут вопросы к нему — к нему и к ученому Стамно. Я не стану беспокоить тебя такими пустяками, моя жрица. Тебе есть чем занять свой ум, «Красотке Джилл» пора отчаливать. — Ей стоило больших усилий сохранять спокойствие. Ее трясло. Она боялась. Боялась реакции Чануси на случившееся? Или ее ярости, когда она узнает, почему все это произошло?

— Никуда я не поеду, тупая ты свинья! Жалоносица сраная!

— За ним будут присматривать наилучшим образом. Клянусь Книгой! Я понимаю, что он значит для тебя, Йалин. Мы, может, даже сумеем приладить ему к запястью что-нибудь наподобие шпателя.

— Шпателя? Может, вообще совок ему прибить?

— Тебе будут все время самым подробным образом докладывать о его самочувствии. Мела будет наказана. Ее вышвырнут из храма. И из гильдии тоже! Я обещаю, она никогда больше не будет плавать. Но ты должна плавать, Йалин, — во имя всех и каждого.

К своему изумлению, я увидела, что она плачет. Она притянула меня за плечи и нежно обняла. Я ощутила ее соленые слезы на своих щеках. Я так удивилась, что даже не плюнула в нее, не зашипела и не укусила.

Я почувствовала, что мои глаза тоже наполняются слезами, и через мгновение уже рыдала сама как ребенок, которым я ведь и была. Пэли не было рядом, чтобы утешить меня. Но я знала, что никогда бы и не расплакалась вот так перед Пэли, потому что та была моим товарищем. Я не расплакалась бы даже перед собственной матерью. Однако с Донной это оказалось возможным. Почему? Не потому ли, что я, собственно, предала Донну. И теперь не нашла ничего лучшего, как утешить ее, в свою очередь принимая ее утешения?

— Я еще не решила, — шмыгала я в ее рыжие волосы.

— Если не хочешь ехать, малыш, — бормотала она, — шхуна тебя подождет. Мы все тебя подождем. Весь мир тебя подождет.

Разумеется, это означало только, что я отправлюсь в плавание согласно расписанию. И никакой мир не будет меня ждать. Ни наш, ни любой другой.

— Йалин! — Это был голос папы.

— Донна, — прошептала я, — то, что я сделала, я сделала потому, что хотела как лучше, без злого умысла. — Я осторожно высвободилась из ее объятий; она с неменьшей осторожностью позволила мне это сделать.

— Конечно, ты хотела как лучше, — пробормотала она в ответ. Грустно? Испуганно? Я уже не знала ничего.

— Йалин! — Папа прошагал через зал, огибая лужи крови и переступив через мачете. — Я только что услышал о Тэме. Это ужасно. Отвратительно. Бедный парень! Я обещаю тебе, что позабочусь о нем. Я не позволю ему впасть в отчаяние. Я помогу ему снова обрести целостность духа по крайней мере.

— Спасибо, папа. Но я отплываю завтра. Тебе не надо беспокоиться на этот счет.

Судя по виду, это его ранило. Но он сказал просто:

— Ты там присматривай за мамой, хорошо? Ради меня! Пока я тут присмотрю за Тэмом!

— Если смогу, папа. Если смогу. Это не так просто — присматривать за людьми, когда у них ветер в парусах.

— Мне ли этого не знать, — услышала я тихие слова Донны.

Мы все были очень бережны друг с другом. Мы все так или иначе пострадали, но у нас было достаточно сил переносить свои страдания. В отличие от Тэма, чья рана была самой жестокой.

К вечеру состояние Тэма стабилизировалось. Он уже не был на грани жизни и смерти. Не было угрозы, что он потеряет остальную часть руки, если ткани омертвеют. Жгуты сняли.

А Стамно как сквозь землю провалился. Никто не мог найти его — и никто в это утро не видел, как он ушел. Оставалось предполагать, что он затаился где-то на галерее, ожидая, пока его агент «купит» последний кувшин с рукописью. Должно быть, он услышал шум и удрал, перебравшись через садовую стену, хотя он не выглядел таким уж атлетом.

Или он ухитрился улизнуть еще раньше? Может, он намеревался удрать, как только заполучит последнюю страницу книги? Я не знала. Но и не желала давать никакой информации о Стамно, что пришлось очень не по душе Чануси. Я не сказала ни слова о печатниках Гинимоя, об Искателях Истины или о женщинах из предместий Порта Барбры.

Она ушла с оригиналом «Книги Звезд». Я сама отдала ей книгу, прежде чем она конфисковала ее. Книга погубила Тэма; я не хотела ее больше. Не нужна мне была эта рукопись. Да и копия, где бы та ни была и в которой не досчитывалось всего нескольких последних страниц, что не так уж много и значило.

На следующее утро произошло неловкое прощание с Тэмом. Он лежал в своей комнате мертвенно-бледный и такой одинокий, хоть мой отец и сидел рядом.

Он заставил себя сказать:

— У меня всегда было слишком много костей, Йалин. Всегда, правда?

Я не знала, он просто храбрится или помешался. И не знала, что лучше. Я поцеловала его в лоб и убежала наверх, откуда меня с почестями доставили на пристань высоко сидящей на сиденье, пристегнутом ремнями к рейкам.

Мы погрузились на корабль: я, Пэли, мама и охрана. Донна тоже — теперь мой походный мажордом. Она-то отправлялась в плавание явно испытывая облегчение. Пока мы заканчивали погрузку, Донна все время поглядывала на берег, будто боялась, что Чануси в самый последний момент переменит решение и оставит ее на берегу.

В это утро дня ро было солнечно и ветрено, хотя к обеду солнце и начнет припекать. У речного воздуха был запах свободы и надежды. Я сразу же высмотрела первую плотину Тэма. На таком расстоянии от берега она была едва различима: просто тонкая линия, окаймляющая реку, рядом с наспех построенной хибаркой смотрителя.

Я представила, как вода постепенно, неделя за неделей, будет просачиваться через нее и постепенно заливать открытую глину.

Я поторопилась найти Донну и приказала ей послать сообщение Чануси насчет того, что обе плотины непременно должны содержаться в порядке, даже если всем будет казаться, что Тэм никогда в жизни больше не сможет сделать ни одного горшка. Даже если Тэм потребует, чтобы они затопили залежи глины. Даже если он покинет Пекавар и уйдет домой.

И никто, кроме него, не должен использовать эту глину.