Книга Марии

(1916–1919)

Пролог

Открываю небесный букварь,

Поученья ночных повестей,

Синевеет степей слепота

На алмазном, осеннем кресте.

Красотиной вестимых ночей

Ты вспоешь в тополёвых ветрах…

Но, о, чей в замуруд-знаменах

Оржаными летами почил

Там в седейшей небесной пыли,

Остывающей к вечеру дней

Расплескались баюны земли

У колен голубиной реки.

Открываю певучий букварь,

Знать по самому буреву дней

Во былинах такая-ж туга,

Как дивес соловьиная смерть.

Второй круг весны

И на становищах весны

Установив живые влаги,

Нежданно вырастают сны

Первоцветением купавы.

Такой же благовест реки!

Такой же крест, — такой же отдых

И на поветриях ольхи

Хмельные буйственные вздохи.

И владу холода прияв

В развернутые мирозданья,

Ты — нежная, немая явь

И певческий твой вечен данник

Природа северо устала

Лелеять небытийно сны

Стоветвием — столетье тала.

Что явственная синь весны

На изумрудные поруки

Отдав в разлив иной февраль,

Поет весеннейшею вьюгой

По руслам рвущуюся даль.

Ветвь летнего ветра

Как летний раскинулся ветер

На гор закипевших стадах,

Как встали повстанцами недра,

Как пела ручьями вода

Что в былях поводьями встали

Ее сребролистые тучи,

Что взоры в речаные дали

Толпой голубою кочуют —

В талях воздушно немых,

В пророслях росных купин

Дух окрылен голубых

Ростом певучих глубин.

Осенний пламень

Желтое вкраплено племя

В пламень сгоревших берез,

Дивеня белая пева —

Осени широкоплечий рост.

И первые зерные бармы

На пролитое пламя полей

Возложи златожарою марой,

Знаком ясени — плодоносящий след.

Радонеж! О, гореть невозбранно

Краснолистьями этого дня

И понять лепоту за пораду

Радонегой былинной огня.

«В такую горячую весень…»

В.М. Синяковой.

В такую горячую весень,

В такую певучую заросль

Вошла — и раскинула песень

Сплошной зацветающий парус.

И стаем лазурного вымысла

За мной чрез кленовую летопись

Неслись на весны коромыслах

Дремучие скрипы и шелесты.

И в этой распевшейся прелести

Апреля — летучее племя —

Молвой дождевою от ветрости

Срываясь, впивалося в землю.

И там насыщаясь от чар ее

Легла в золотистой обнове —

И дней густолистое марево,

Как повесть, как поросль кленовая.

Осиянь

Еще гроза не переспорит снов

Косожских золотых песков,

Но чуется твое преображенье

И в ливне лиственных речей

Над лирнем радугой сближенья

И перекинешься тогда

На степь такою перекличкой

Листов, сердец и ковылей

Неизбываемое величье.

И также будет ветр гореть

Упругим лётом лен тревожа,

И с смуглых плеч ее морей

Опальный летень голубь сгложет.

И горы голубые грома

Нагромоздив в гудящий полумгле.

Бросаешься в небесный омут,

В младенчество апрельских лет.

Петербург

Ночь. — В сновидениях травы

Росой раскинутые розы

Весны, — раскованной Невы

Запечатлен нетленный воздух

О! в заморозках сна

Прозрачных верб

Смертельное похмелье

Поющих сот —

Блуждающая вышина

В ночи настороженной отлетела.

И вдруг снегами отбелев

С полей, с нагорий, с дымных далей

Развороживши изумрудный плен,

Развернутые воды встали —

И радость разведённых русл

В каменноостровских уступах,

Как будто отуманных уст

По набережным раздумий

Разлившись серебристой вьюгой

Поверх неведомых сердец.

Не вами ль явлен в невской туге

Зимы неотразимый изразец!..

Твоих тишин

В. М. Синяковой.

Твоих тишин неуловимый вывод —

Как обойти звенящую траву.

Кропя ржавеющее жниво

Росою осени, грустящей поутру.

Напевом волхвующих иволг

Поишь земли пьянящий шорох,

Раздолий вылившийся вымах

На сталью выгнутых озерах.

И это серпень полевою волей

Впрядет в озимое рядно

Узоры плахт, родимый голубь.

Влетевший в осени окно.

Из той же степи

А выйдешь пространствами ночи

По следу рассыпанных рос

И разве, что только на помощь

Бытии понадвинулась поросль.

А выйдешь в заставы и снова

Смарагд отряхнувши жуков —

Той степью стреножена овидь

В поводьях тоской табунов.

Сдвигая сутемь на затылок

С копен зацветающих звезд,

Что давечь кустами наплыла

Во весь синевеющий рост.

И вот ты, зажатая темью,

Как дланью дымивших костров

Огнями над ветлами теми

Ночной раздвигаешь простор.

Развеяв и вымыв прудами

Поветрий и трав перегной

Поляжешь печалой рудою

В ночное бескрайних брегов.

Петербург, 20.

«И был простор, и был раскован…»

И был простор, и был раскован

Литавр подкравшегося грома

И как сребрян ватаге конной

Разгон стенающих черев

Слепым находом повечерий

Его синеющая мгла

Поволжьем лиственным поверя

Литой молитвой полегла.

Связавши зябкою рекою

Взведешь помолнья, и тогда

Какою ёмкою тоскою

Взыгравший двинешь синепад?

Петергоф

Октябрь в Петербурге

Юрию Анненкову.

I.

Когда заря на водах Невки

В мостах оставит сон течений.

Золотоперые упевки

В кострах иной простой ночи

Являют имя древних мщений.

II.

А с утра трехтрубный крейсер Аврора

Весь в сером дыме

Утренниц с Невы,

И всякий близкий водный шорох

Кусок сердец под флагом вздымет

На высоту поющих птиц.

III.

И вечер в чернях обводных

Поводит два глаза: зеленый и красный

Огни на мачтах.

И на Мариинской броневики на отдыхе,

Дождями осыпанный праздник…

VI.

Землею умершее поле

И зарев упорное Пулково

Раздвоено дымом и болью,

Повторною насыпью гулкой…

Заря развернутая сводится.

Когда в упоре черной панели

Кровь льется!

1917, Академия, октябрь.

Загрузка...