Княгиня грез. История голливудской актрисы, взошедшей на трон

Эпилог Вслед за цирком

Из троих детей Грейс и Ренье первой после смерти матери оправилась Каролина. Замужество и развод с Филиппом Жюно закалили ее душевно. «Когда вы молоды, — сказала она как-то раз в свойственной ей отрывистой манере, — вы делаете ошибки». Неожиданно Каролина стала взрослой.

Во время похорон матери и в последующие месяцы Каролина неизменно стремилась поддержать отца. В тот черный понедельник, когда Грейс попала в автокатострофу, она находилась в Англии на оздоровительной ферме. Каролина прилетела в Монако на следующее утро и тотчас взяла на себя роль, какую Грейс наверняка бы сыграла в подобных обстоятельствах.

Люди отмечали физическое сходство матери и дочери. Когда с Каролины сошел «щенячий жирок», она наконец-то рассталась со своим несколько надутым видом, который был присущ ей в подростковом возрасте. Черты ее лица приобрели благородство и утонченность. Каролина унаследовала от матери высокие скулы и великолепную осанку. Кроме того, Грейс передала старшей дочери и свою удивительную способность выглядеть в глазах окружающих более понимающей и участливой, нежели на самом деле. Улыбка Каролины так же, как и у Грейс, была полна очарования.

Все эти качества давали Каролине полное право претендовать на звание Первой Леди Монако, и она со всей серьезностью и весьма успешно играла эту роль, взяв на себя ответственность проведение балетного фестиваля и балетную школу. Кроме того, она возглавила монакское отделение фонда княгини Грейс, организованного ее матерью для распределения благотворительных пожертвований. Каролина открывала выставки садоводства, посещала приюты и другие излюбленные заведения Грейс. А еще из нее получилась блистательная спутница отца, когда тот присутствовал на открытии бала Красного Креста.

Каролине удалось избежать многих материнских ошибок. Выйдя в декабре 1983 года замуж за Стефано Касираги, молодого итальянского бизнесмена, она не стала делать из своих трех детей, родившихся от этого брака, маленьких журнальных идолов, да и сама давала интервью крайне редко. Каролина представляла собой новый тип женщины — деловой и твердо стоящей на ногах; в ней не было присущей Грейс мягкости и уступчивости. Однако именно эта твердость помогла ей защитить свое право на частную жизнь, и, возможно, именно благодаря этому качеству ее дети получили нормальное человеческое детство.

Брак Каролины с таким видным и обаятельным мужчиной, как Касираги, можно сказать, вернул улыбку на парадный портрет правящего семейства Монако. Касираги занял на рождественских открытках и официальных фото пустое место, возникшее после гибели Грейс; появление же внуков — двух мальчиков и девочки — помогло Ренье стряхнуть с себя уныние, в которое он погрузился после смерит жены. Каролина со своей разросшейся семьей обосновалась на вилле, расположенной неподалеку от дворца, на скале. Ренье был там частым гостем. Постепенно Монако начало оживать, и так продолжалось до 1990 года, когда Касираги принял участие в морских гонках. Он потерял управление судном, был выброшен в воздух и в считанные мгновения (после того, как на него обрушилась его же собственная лодка) погиб.

Эта трагедия опустошила Каролину. Не прошло и десяти лет, как журнальные страницы снова запестрели фотографиями убитой горем принцессы. Каролина перестала появляться в обществе, в знак скорби коротко обрезала волосы, начала одеваться исключительно в черное и — более решительный шаг — увезла детей из Монако и поселилась в двухстах милях к северо-западу, во французской глубинке, неподалеку от Авиньона. Ее новым домом стала старинная каменная ферма в заброшенной горной деревушке Сен-Реми де Прованс. Там тридцатичетырехлетняя принцесса ездила на велосипеде, сама покупала продукты на местном рынке и отдала детей в деревенскую школу. В непритязательной сельской жизни Каролина пыталась найти утешение и выход из душевного тупика.

Со временем душевные раны затянулись, и через год принцессу изредка начали встречать в прежде любимых ею местах. Каролину видели в Монако, Париже и даже Нью-Йорке. Поговаривали даже о новом друге и, возможно, кандидате в мужья — им якобы может стать французский актер Винсент Линдон. И хотя принцесса снова начала появляться под руку с отцом (она открывала бал Красного Креста, присутствовала на многих мероприятиях, проводимых фондом ее матери), в ее внешности было нечто такое, что заставляло предполагать, что душа ее принадлежит не Монако, а сельской ферме в Сен-Реми де Прованс.

Возвращению жизни Каролины в нормальное русло способствовало сделанное Ватиканом в мае 1992 года заявление о том, что ее брак с Филиппом Жюно аннулирован. Чтобы вынести этот вердикт, потребовалось двенадцать лет, два заседания папской комиссии и, как ходили упорные слухи, отказ Ренье платить церкви многомиллионную ежегодную десятину.

Объявление ее первого брака недействительным означало, что Каролине возвращалось право принимать причастие и снова выйти замуж в лоне церкви. Однако, что еще важнее для Монако, ее брак со Стефано Касираги стал во всех отношениях законным и трое детей от этого брака — Андреа, восьми лет, Шарлотта, шести, и Пьер, пяти, — признавались законными как с гражданской, так и с церковной точки зрения. В случае, если принц Альбер не оставит после себя наследников, клан Гримальди возглавит один из этих двух здоровых и симпатичных мальчиков Каролины.

Итак, возник вопрос об Альбере. Когда в шестидесятые годы трое юных отпрысков Ренье и Грейс начали подрастать и проявлять совершенно разные характеры, окружающие обычно сходились во мнении, что Монако повезло с наследником. Мальчик был вежлив, послушен, серьезен и очарователен. Из трех детей именно он унаследовал лучшие качества Грейс. Правда, легкое заикание наводило на мысль о каких-то подспудных конфликтах (Ренье всегда был более строг с Альбером, чем с дочерьми). Однако заикание прошло, когда принц повзрослел. Никто не заметил, как приятный в общении подросток вырос в приятного в общении юношу. Годы учебы Альбер провел в Америке, сначала в Амхерсте, а затем проходил практику в одном из нью-йоркских рекламных агентств и торговом банке. Когда погибла мать, Альберу было уже двадцать пять. Казалось, что пройдет не столь уж много лет — и принц примет на себя ответственность за судьбу княжества.

Ренье пришел к убеждению, что чем раньше это произойдет, тем лучше. Он никогда не собирался держаться за свой титул до самого конца. У князей нет трона или короны, а также торжественной церемонии коронации. Для них куда проще отойти от дел, и поэтому, когда в мае 1983 года Ренье стукнуло шестьдесят, он стал все чаще задумываться об отречении.

— Я отрекусь в пользу Альбера, — заявил он Шеридану Морли в сентябре 1984 года, — как только почувствую, что он способен и готов принять на себя ответственность за судьбу Монако. Ему уже двадцать шесть, и я не хочу, чтобы он дожидался моей смерти… Я не могу вам точно сказать, как долго ему еще ждать, но, как мне кажется, этот момент не за горами…

В то время Ренье высказывал подобные намерения и в других своих интервью и даже специально пригласил из Лондона Тима Трэма, фотографа британского королевского семейства, чтобы тот отснял серию фотографий, которые можно будет опубликовать, когда будет официально объявлено об отречении.

Было это в 1984 году, с тех пор минуло десять лет, однако Ренье все еще крепко держит в руках бразды правления княжеством и не слышно никаких разговоров о том, чтобы князь торопился передать их сыну.

— Я бы сказал так, — заметил как-то раз Ренье по этому поводу, — только Альбер будет в состоянии это сделать. Как только он обретет моральную устойчивость, я не стану стоять ему поперек дороги.

Моральная устойчивость и есть то самое качество, до которого Альбер так и не дорос. «Милый», «приятный в общении», «добрый», «отзывчивый» — все, кто знаком с принцем, твердят то же самое. Однако определения, которые подчеркивали достоинства молодого человека двадцати с небольшим, имеют несколько грустный оттенок применительно к лысеющему мужчине тридцати шести лет. Альбер занимает во дворце бывший офис матери, неизменно присутствует на официальных мероприятиях, произносит речи, которые готовят для него секретари, и с чувством долга появляется на всевозможных церемониях. Однако, если не считать его участия моторалли и соревнованиях по бобслею, будущий князь еще не совершил в жизни ничего выдающегося. У Грейс была склонность к уступчивости, и Альбер, к своему несчастью, унаследовал ее в полной мере. И если Каролина унаследовала от матери гены стойкости, Стефания — необузданности, то Альберу не осталось ничего другого, кроме стремления угождать другим. Он — вечный бойскаут их семейства.

Ходят слухи, будто принц Альбер — гомосексуалист. Однако подобное мнение лишено каких-либо оснований, и если судить по тем многочисленным искам об установлении отцовства, что были поданы против него, скорее всего, верно обратное. В марте 1991 года Бек Фидлер — тридцатитрехлетняя, фотомодель, часто позирующая обнаженной, — поведала европейской прессе о страстной ночи, проведенной ею с Альбером в Мюнхене: «Он сорвал с меня трусики зубами». В ноябре 1992 года принцу были переданы материалы судебного иска некой Тамары Ратоло, жительницы Калифорнии, которая провела с Альбером целый месяц летом 1991 года и поэтому утверждала, что тот является отцом ее дочери Джасмин.

Тот факт, что Альбер спал с обеими этими женщинами, ни у кого не вызывает сомнений. До того как на него посыпались иски об установлении отцовства, принц не делал секрета из своих побед, а Ренье только снисходительно посмеивался над любовными похождениями сына. И вот теперь семейные адвокаты были вынуждены с пеной у рта оспаривать заявления его бывших подружек, будто эти романтические приключения повлекли за собой появление на свет потомства. Ведь окажись Джасмин Ратоло дочерью Альбера, она сможет претендовать на Монако, оттеснив на второй план детей Каролины. Положение Джасмин в чем-то напоминает положение Маму — матери Ренье, незаконнорожденной дочери князя и алжирской прачки. Обеспечить Монако законным наследником является для Альбера задачей номер один, однако его беспорядочные связи дают основание полагать, что, в сущности, они не что иное, как проявление бунтарства.

Традиционное лекарство, применяемое в подобных случаях, — поскорее женить запутавшегося в своих чувствах принца на какой-нибудь добропорядочной особе, однако подыскать для Альбера достойную супругу оказалось не столь легким делом. Принцу не составляет труда затащить даму в постель, однако он, по всей видимости, не способен привести ее к алтарю. Возможно, причина этого кроется в нем самом, поскольку в детстве он стал свидетелем того, как тяжело отразилось на жизни обоих родителей стремление играть на публику. Вот почему нет ничего удивительного в том, что Альбер не торопился связать себя брачными узами.

Но это говорит еще и о том, что в наши дни стать княгиней Монакской не так-то легко, как прежде. Какая разумная молодая женщина согласится иметь рядом с собой двух заносчивых золовок, которые сделали больше, чем кто-либо другой, чтобы подорвать престиж княжеского титула? И, самое главное, кто рискнет бросить вызов памяти женщины, которая была его воплощением?

Принцесса Стефания так и не попала в школу автогонщиков, а к тому времени, когда она пришла в себя от синяков и пережитого шока, возможность учиться на модельера тоже была упущена. Друг ее матери Марк Боган, главный дизайнер Диора, устроил ее ученицей в ателье мод в Париже, однако Стефания имела привычку опаздывать в студию, и ее ученичеству скоро пришел конец. Правда, это не остановило ее карьеры в области моды. Спустя пару лет после гибели Грейс, весной 1984 года, семейство Гримальди собралось вокруг бассейна «Отеля де Пари», чтобы поболеть за Стефанию во время демонстрации ее первой коллекции купальных костюмов (на рекламных плакатах в некоторых из них, причем весьма откровенных, красовалась сама принцесса). Эта затея оказалась весьма успешной, однако только на один сезон. Как только ажиотаж вокруг ее имени улегся и Стефании пришлось уповать на талант и трудолюбие, моделирование наскучило принцессе. Подобная участь постигла ее и на новом поприще — в поп-музыке. Первая запись Стефании — песня «Ураган» — стала во Франции шлягером, однако последующие пластинки распродавались с большим трудом. История повторилась и с ее третьей затеей, когда Стефания занялась бизнесом со своими духами «L'Insaisissable». «L'Insaisissable» означает «Недоступная»; это название звучало весьма иронично, если учесть многочисленные романы принцессы, которые в эти годы, казалось, были ее основным занятием. Со своими дружками Стефания обращалась в своей излюбленной манере — с лаской и своенравным упрямством, которыми она когда-то терзала собственную мать.

«Ей нужен сильный мужчина, который бы сдерживал ее, — сказал в 1983 году Руперт Аллен в интервью Линде Макс. — Она решительная молодая женщина и жуткая эгоистка, испорченная обоими родителями».

Стефании не составляло труда подыскать для себя сильных мужчин; правда, не совсем ясно, в чем конкретно заключалась их сила. Марио Оливер Жютар отсидел срок за изнасилование. Антони Делон, сын еще одной кинознаменитости, был арестован за незаконное владение оружием. Жизнь Стефании ураганом пронеслась сквозь череду любовников, дискотек, авантюрных прожектов, оставив ее совершенно опустошенной. Знакомые их семьи приходили в ужас, встречая Стефанию в ночных клубах Нью-Йорка и Лос-Анджелеса. «Она выглядела совершенно потасканной, — вспоминает один из них. — В голове не укладывается, как может девушка, когда-то такая милая и приятная, так быстро опуститься».

Грехопадение принцессы Стефании заставило задаться вопросом, который частенько приходил на ум после гибели Грейс, — относительно всех троих ее детей. Как могла такая замечательная женщина произвести на свет такую заблудшую душу? Виной тому родительское потакание, фатальное сочетание идей доктора Спока и Монте-Карло или же тот факт, что все трое были отпрысками брака, который вовсе был не таким счастливым, как это могло показаться со стороны.

Стефания поставила точку на своем грехопадении в мае 1992 года, когда во всеуслышание заявила, что ждет ребенка от своего бывшего телохранителя Даниэля Дюкрюэ. Позируя для фоторепортеров в объятиях возлюбленного, Стефания объявила, что готова родить ребенка вне брака, а Дюкрюэ, который признался, что другая подружка имеет от него годовалого внебрачного младенца, счастливо улыбался, положив руку на животик принцессы. Парочка продала это фото вместе с коллекцией других не менее откровенных снимков таким изданиям, как «Огги», «Хеллоу», «Пари Матч» и «Пипл», — то есть едва ли не всем тем журналам, что в свое время поливали Гримальди грязью.

Люди говорили, что Грейс наверняка должна перевернуться в гробу, Ренье же отреагировал на этот постыдный скандал оскорбленным молчанием. Никаких комментариев. Однако сегодня, когда пишется эта книга, то есть спустя два года, Стефания по-прежнему живет с Дюкрюэ. Так и не вступив с ним в брак и игнорируя всякие условности, она родила ему двух детей — сына Луи и дочь Полину. Временами кажется, что избалованная дочь Грейс, ее «необузданное дитя», наконец-то обрела душевный покой.

С самых ранних лет Стефания подозрительно относилась к постоянному вниманию к их семье со стороны прессы. Она даже видела в этом для себя какую-то угрозу. Принцессу преследовали кошмары, ей казалось, будто ее собираются похитить; по своему собственному желанию она ездила на занятия гимнастикой в закрытой машине, чтобы только не попадаться на глаза фоторепортерам, а когда подросла, то стала единственной из Гримальди, кто агрессивно реагировал на вездесущих папарацци, — тем самым, к их немалому восторгу, давая им возможность сделать снимок принцессы, показывающей в объектив язык или же делающей неприличные жесты. И поэтому когда для Стефании настал момент трубить отступление, где же ей было искать убежище, как не в объятиях телохранителя?

Сегодня они с Дюкрюэ живут размеренной домашней жизнью в непритязательной квартирке у моря. Они гуляют с коляской и смотрят телевизор. А еще они часто навещают его мать и довольно редко — Ренье, который видится с младшей дочерью чуть ли не тайком. Для Стефании и Даниэля изредка выпадает радостный день, когда они отправляются в ратушу на бракосочетание кого-нибудь из своих друзей — из полицейских или телохранителей. Их домашний адрес по-прежнему Монако, но их жизнь — это «Lа vie de province»[33]. Когда-то давно Стефания мечтала, что когда вырастет, то сможет вести нормальную жизнь и не быть принцессой. Что ж, она добилась исполнения своего желания!

Князь Ренье больше не любит позировать перед фотообъективом, однако если такое случается, то, как правило, становится на фоне портрета своей покойной супруги. Это портрет Грейс в первые месяцы их супружества: высокая и стройная, в серебряном платье, она словно исходит сиянием той удивительной весны 1956 года. Больно и грустно видеть Ренье перед этой картиной — обрюзгшего и слегка одряхлевшего от прожитых лет, однако его гордость нетрудно понять. Он ухаживал за ней и добился ее, этой воплощенной женственности, и эта победа навсегда останется для Ренье Монакского ключиком к славе.

Он производит печальное впечатление, этот овдовевший князь, одиноко живущий в своем дворце на скале и пытающийся как-то перенести жизненные неудачи детей. Он по-прежнему придерживается принципа Грейс, что никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя захлопывать дверь. Князь погрузнел, частенько впадает в депрессию и, как правило, погружен в свои мысли. Стараясь как-то скрасить эту картину, европейская пресса вот уже многие годы пытается женить его то на вдове Дэвида Найвена, то на вдове его друга-строителя Лулу Марсан, то на пышнотелой княгине Ире фон Фюрстенберг («Слишком крупная барышня, — сказал князь по поводу последней, — для такой маленькой страны»).

Ренье все это не интересно. Грейс составляла половину его жизни (иногда больше, иногда меньше), и у него сохранилась вторая половина — Монако. В эти дни княжество скорее напоминает собой Гонконг, нежели Манхэттен, — этакая пасть, в которую засунули еще десяток зданий, или, как удачно выразился Джон Винокур, «вставная челюсть с лишними зубами». Восьмидесятые стали особым десятилетием для Монако, когда в нем, словно грибы, начали вырастать подъемные краны. Деньги делал кто только мог. В период с 1972 по 1992 год цены на недвижимость выросли на 650 %, а с 1981 по 1991 год число банков более чем удвоилось — с двадцати семи до пятидесяти семи. Статистика отмывания денег, к сожалению, недоступна, однако, согласно данным расследования, сюда было перекачено немало колумбийских наркодолларов, а французский парламент недавно обрушился на монакские банки с обвинением, что те якобы открывают счета для итальянской мафии. Не случайно, что пятнадцать или шестнадцать миллионов незаконных долларов, выплаченных в связи со скандалом «Иран-Контрас» в середине восьмидесятых, были перекачаны именно через Монако.

Ренье держит эту современную Касабланку под жестким, неусыпным контролем. Полицейские телекамеры следят за порядком на улицах, телефоны время от времени прослушиваются, а объявления, выставленные на тротуарах, оповещают прохожих, что им дозволено, а что не дозволено носить. Местные жители от этого просто в восторге. Монако, скажут они вам, — это последний уголок на всей земле, где дама может безбоязненно разгуливать по улицам в изумрудах. И они правы. Однако после падения «железного занавеса» княжество осталось в Европе последней деспотией.

Сам деспот не видит поводов для извинений. Пять тысяч урожденных монегасков и двадцать четыре тысячи налоговых беглецов не имеют ничего против существующего положения вещей, и этим все сказано. В свои семьдесят лет князь-строитель, как и прежде, проводит долгие часы у себя в кабинете, изучая планы и макеты, схемы транспортных потоков. Он наполовину глава государства, наполовину мэр своего игрушечного города, что трудится не покладая рук на благо своих поданных. Он редко дает себе отдых, а когда такое случается, то монсиньор садится за пишущую машинку и выстукивает друзьям свои длинные, цветистые послания, полные красноречия и опечаток.

Время от времени Ренье обращается к своей излюбленной теме цирковых клоунов. Подписывая письма, он часто рисует небольшую физиономию клоуна, под намалеванной улыбкой которого кроется грусть. Как ни странно, но величайший из всех клоунов проходит под именем Гримальди. Начиная с 1974 года одним из главных событий для княжества и князя является цирковой фестиваль — целиком и полностью идея Ренье. Лучшие цирковые труппы со всего мира приезжают в Монако, чтобы помериться силами, и Ренье потихоньку ускользает из своего кабинета, чтобы поприсутствовать на репетициях. В конце фестиваля он приглашает лучших артистов к себе во дворец, и они садятся с ним за обеденный стол, обмениваясь шутками. В компании лицедеев и князь на время сбрасывает с себя панцирь. Ренье признался близким друзьям, что у него в гараже наготове стоит микроавтобус-караван, который он оборудовал соответственно собственным привычкам. В этом автобусе Ренье может жить, ни от кого не завися, и, когда наконец отойдет от дел, говорит князь, он просто уедет на нем куда глаза глядят или вслед за бродячим цирком.

Солнечное майское утро в Монако. Небольшой оркестрик в голубой униформе и белых гетрах играет в тени пиний. Это музыканты дворцовой гвардии князя Ренье исполняют некий музыкальный гибрид, столь любимый дирижерами военных оркестров (начиная от «Магches de L'Empire» и кончая попурри из «Битлз»), и каким-то образом в их исполнении все эти мелодии звучат совершенно одинаково. Звон цимбал и трубное «ом-па-па» плывут над стенами розового дворца. Внизу виднеется море. Когда-то подобная опереточная сцена привлекла в Монако и Грейс. Она поверила в ее «всамаделишность». Она сама стала ее частью и своей верой придала ей правдоподобие. Без Грейс Монако уже никогда не было прежним, а выходки ее детей только усугубили картину. Монако вновь приобрело былую ауру сомнительности, хотя присутствие Грейс — пусть не надолго — придало княжеству загадочность и респектабельность.

Грейс осталась верна урокам своего наставника. Она была из тех, кто всегда стремится сделать лучше, и именно это стремление к совершенству и помогло людям сохранить память о ней. Если пройти от эстрады у дворца несколько сот метров по мощенным улочкам, то вы окажетесь у монакского собора, где почти сорок лет назад миллионы людей наблюдали за бракосочетанием Грейс. Здесь же она нашла свое последнее успокоение. Туристы в почтительном молчании бесконечной вереницей тянутся к ее надгробию: тридцать человек в минуту, тысяча восемьсот — в час, более девяти тысяч в день — по выходным, когда наплыв особенно велик…

В соборе царят тишина и полумрак, оконные витражи неохотно пропускают внутрь щедрое средиземноморское солнце. Вокруг алтаря слышится только шарканье подошв современных пилигримов — даже этот шумный, увешанный камерами народ благоговейно смолкает, соприкоснувшись с таинством. Грейс покоится в полукруге князей, ее плита отмечена лишь небольшой вазой с цветами. Паломники зажигают свечи. Самые истовые осеняют себя крестным знамением и молятся.

Gratia Patricia Principis Rainierii III UXOR.

Под этой плитой вполне могли бы покоиться мощи средневековой святой. Грейс никогда не предавала свою мечту. Славу она заслужила сполна.