Князь вампиров

Глава 3

ДНЕВНИК ЖУЖАННЫ ДРАКУЛ

3 мая 1893 года

Она приехала!

Я лежала в своем проклятом ящике. Проснулась я уже давно, но от слабости не могла встать. Да и зачем? Я ощущала себя древней старухой, которую Бог упрямо заставляет влачить свое жалкое существование на этом свете. Ничего я сейчас так не жаждала, как избавления от своих нынешних страданий.

Неожиданно сквозь череду привычных тягостных мыслей я уловила приглушенные голоса, раздававшиеся в глубине замка. Они звучали едва слышно, и поначалу я даже не обратила на них внимания. (Раньше я бы ясно различала каждое слово, но сейчас до меня доносился лишь звук голосов и общий интонационный рисунок отдельных реплик.) Голоса меж тем приближались. Один из них принадлежал Владу. Он говорил с сердечностью радушного хозяина – обычно так он встречал очередную жертву, появлявшуюся в нашем замке.

Потом я услышала второй голос, который сперва ошибочно приняла за мужской. Голос этот был сочным, грудным и бесконечно чувственным. "Уж не влюбилась ли я?" – мелькнула в мозгу шальная мысль... Должно быть, приехал тот самый молодой человек, о котором говорил Влад. Особой радости я не испытала, ибо знала: Влад сперва насытится сам, а нам с Дуней после его трапезы достанется каких-нибудь несколько жалких капель остывающей крови. Если же, рассчитывая получить больше, я осмелюсь помешать ему, то, скорее всего, вообще ничего не получу.

Стало тихо, а может, я задремала.

Однако, услышав незнакомый смех, я тут же проснулась. Я вслушалась и поняла, что смеется женщина.

Элизабет...

Почему же известие о ее приезде так взволновало меня? Слушая ее беззаботный смех, я уловила в нем обещание чего-то большого и удивительного (я вдруг почувствовала себя ребенком, который вместо одного подарка получил сразу десять). Глупо в нашем положении говорить о каком-то "Божьем промысле", но именно с этой мыслью я заставила себя выбраться из гроба и поспешила в покои Влада, где он принимал свою родственницу. Добравшись туда, я распахнула дверь, даже не постучав.

Влад стоял возле пылающего очага, все такой же морщинистый и седой, но по сравнению со вчерашним днем в нем заметно прибавилось бодрости. Губы порозовели, сгорбленные плечи распрямились. Впервые за много лет он был в превосходном настроении. Но едва он увидел меня, как его улыбка в мгновение ока погасла, а в глазах вспыхнул знакомый мне красный огонь. Сейчас на меня вновь обрушится яростный поток брани (как я посмела самовольно сюда явиться?).

Пусть гневается! Все мое внимание было поглощено Элизабет.

Назвать Элизабет миловидной значило бы оскорбить ее. Я знаю, что говорю, поскольку сама несравненно прекраснее любой смертной женщины. Чтобы убедиться в этом, мне достаточно заглянуть Дуне в глаза или посмотреть на собственный портрет (хотя Дуня утверждает, что масляные краски не в состоянии правдиво передать фосфоресцирующий блеск моей кожи или особый золотистый оттенок моих темных глаз).

Но Элизабет! "Красота" – слишком несовершенное слово для описания внешности этой женщины. Ее голову украшала модная шляпа с перьями. На ней было облегающее, синее с серебристым отливом платье, удивительно гармонировавшее с ее сапфировыми глазами. Кожа Элизабет белизной и нежностью напоминала кожу ребенка, а на щеках играл столь же нежный румянец. Алые губки дивной формы и лебединая шея умопомрачительной фарфоровой белизны (а эти чарующие впадинки возле ключиц!) были само совершенство. Картину довершали золотистые волосы, стянутые на затылке и послушными волнами ниспадавшие ей на плечи.

Не стану сравнивать Элизабет с собой, ибо наша красота имеет разную природу. Женщина, стоявшая напротив меня, олицетворяла день, а я – ночь. Но будь я мужчиной, сразу же влюбилась бы в Элизабет. Кажется, я не удержалась от благоговейного возгласа, а когда она устремила на меня свой лучистый всеведущий взгляд, я испугалась, что упаду в обморок.

– Ах, Влад, – произнесла Элизабет голосом глубоким, как воды озера Германштадт, и нежным, словно туман, клубящийся над тем таинственным местом. – Что ж ты сразу не познакомил меня с этим прелестным созданием?

Услышав эти слова, я едва не заплакала, поскольку прекрасно осознавала, что сейчас я больше похожа на ходячий труп, нежели на прелестное создание. Доброта Элизабет растрогала меня, и я кое-как сумела выдавить из себя подобие улыбки. Но что еще удивительнее – Влад без единого возражения поклонился и молвил, указывая на гостью:

– Графиня Элизабет Батори из Чейте, ныне проживающая в Вене. А тебе, дорогая Элизабет, имею честь представить мою племянницу Жужанну Дракул.

Элизабет протянула мне руку в зелено-голубой перчатке, распространявшей тонкий аромат изысканных духов. Но что самое поразительное, ее рука была... теплой. Я взяла ее руку и неуклюже поклонилась.

– А почему не Цепеш? – вдруг поинтересовалась Элизабет. – Вы что ж, полностью отказались от древней фамилии?

Влад церемонно кивнул. Странно, но его гнев бесследно исчез, словно в присутствии Элизабет он не решался показывать свой дурной характер.

– Цепешем я назывался в смертной жизни. Ты же знаешь, что означает это слово. Нынче я бессмертен, у меня другие интересы, и мне приятнее именоваться Дракулой – сыном дьявола.

– Так значит, дракон и есть дьявол? – озорно спросила Элизабет и рассмеялась.

Смех ее был таким же наслаждением для слуха, как аромат духов – для обоняния. Однако в этот момент с уст моих сорвался мучивший меня вопрос, и Элизабет тут же прекратила смеяться.

– Ваша рука... Она теплая. Кто вы: одна из нас? Или вы сумели достичь бессмертия иным способом! Ведь смертные люди не бывают так красивы...

Губы Элизабет изогнулись в лукавой улыбке. Взмахнув золотистыми ресницами, она искоса поглядела на Влада, будто спрашивая его: "Ну что, рассказать ей?" Влад помрачнел и опустил глаза. Наверное, здесь скрывалась какая-то тайна, о которой Элизабет не хотела говорить. Она вновь рассмеялась (теперь уже с оттенком грусти) и ответила:

– Дорогая моя, я не принадлежу к миру смертных и далеко не молода. Правда, по сравнению с Владом, я еще совсем девчонка, поскольку со дня моей кончины минуло всего двести восемьдесят лет.

У меня опять стали подкашиваться ноги; если бы не рука Элизабет, я бы рухнула на пол.

– Милая моя Жужанна, как же ты слаба! А мы с Владом хороши – даже не предложили тебе сесть!

Бросив на Влада еще один странный взгляд, Элизабет добавила:

– Я бы хотела побыть с Жужанной наедине.

Поначалу Влад недовольно поморщился, затем злорадно ухмыльнулся, будто наконец понял скрытый смысл этой просьбы.

– Никаких возражений, дорогая... Жужанна проведет тебя к себе. Заодно познакомишься и с ее горничной.

– Тем лучше, – откликнулась Элизабет, обнимая меня за талию. – Идем, Жужанна.

Чувствовалось, она искренне хочет мне помочь. Я и в самом деле едва переставляла ноги. Моя щека уткнулась ей в плечо. Я наслаждалась видом ее фарфорово-белой шеи и дурманящим ароматом духов. Как давно я не видела ничего красивого!

Мы медленно спускались по винтовой лестнице. Грудной голос Элизабет напоминал пение виолончели. Она рассказывала о своем венском доме, об очаровании Вены. У меня же едва хватило сил, чтобы прошептать, что, едва увидев Вену полвека назад, влюбилась в город с первого взгляда.

– Это же замечательно! Вена стала еще красивее. Ты сама в этом убедишься, когда окажешься у меня. Я постараюсь восполнить все, чего ты была лишена здесь. Ты совсем обессилела, но я способна смотреть вглубь. Ты – слишком прекрасное создание, чтобы чахнуть среди замшелых развалин.

Элизабет торопливо оглянулась назад. Наверное, она опасалась, что Влад услышит наш разговор.

– Не волнуйтесь, он теперь слышит гораздо хуже, чем прежде, – усмехнулась я.

– Это я сразу поняла. На таком расстоянии ему нас не услышать, но предусмотрительность не помешает. Я восстановила капельку его прежнего могущества.

Остановившись, Элизабет повернула ко мне свою прекрасную головку. Несколько локонов, вздрогнув, переместились с плеч на ее полную перламутровую грудь.

– Теперь мы можем поговорить вполне откровенно. А знаешь ли ты, моя дорогая, что Влад почти приказал мне не восстанавливать твои силы?

Мои губы сердито скривились. Я плотно сжала их, но они все равно дрожали от гнева.

– Вы не представляете, насколько он жесток и бессердечен! А ведь я всегда относилась к нему только по-доброму и была послушной.

– Послушной, – язвительно повторила Элизабет и чуть не плюнула на пол.

– Да. А он лгал мне и до того заморил голодом, что я больше не могла охотиться самостоятельно. Я столько лет верила ему, думала, будто он искренне заботится и даже любит меня. Я с детства привыкла самозабвенно обожать "милого дядюшку", а он беззастенчиво пользовался моей доверчивостью и обманывал меня.

Элизабет внимательно слушала мои жалобы, и ее чувственные губы постепенно сжимались, вытягиваясь в тонкую линию. Я рассказала ей про "великодушие" Влада, когда он вызвался один идти на охоту и чем это закончилась для нас с Дуней. Всхлипнув, я замолчала, и Элизабет медленно произнесла:

– Так я и думала! Тупое средневековое бревно!

Вновь обняв меня за талию, Элизабет направилась дальше, в глубь мрачного коридора.

Как ни была я слаба, но ее слова вызвали у меня взрыв хохота. Я ловила ртом воздух, не в состоянии ответить, и продолжала хохотать. До сих пор про Влада говорили либо со страхом, либо с благоговейным почтением. Но чтобы назвать его "бревном"... Я просто наслаждалась дерзостью Элизабет.

– Вижу, тебя несколько удивило мое сравнение, – молвила она, чуть наморщив лоб. – Но сама посуди: разве я не права? На дворе тысяча восемьсот девяносто третий год, а Влад застрял в тысяча четыреста семьдесят шестом. Он обращается с женщинами, как с невольницами. Не удивлюсь, если у него до сих пор есть крепостные крестьяне.

Все еще смеясь, я покачала головой.

Нет. Крестьяне разбежались еще полвека назад, когда он нарушил договор...

Элизабет резко запрокинула голову и испытующе посмотрела на меня.

– Договор? Который он заключил с Владыкой Мрака? Так вот зачем он позвал меня сюда?

– Я не про его отношения с дьяволом, – возразила я, рукой показывая на дверь людской и давая Элизабет понять, что мы пришли. – Давным-давно Влад поклялся, что не будет обращать в вампиров членов своей семьи. Когда он нарушил клятву, крестьяне перепугались и решили, что точно так же он может нарушить свое обещание не трогать никого из жителей окрестной деревни... Почему вы смеетесь?

Прижав к груди руку с растопыренными пальцами, которые туго обтягивала шелковая перчатка, Элизабет принялась безудержно хохотать. Тряслась ее голова, тряслись золотистые кудри. Я смотрела на это странное веселье, и оно неприятно задевало меня. Что смешного нашла Элизабет в том, что я сказала? Видимо, она не представляла, каково остаться без слуг.

Но вскоре мое недовольство сменилось удивлением. Лицо Элизабет находилось в непосредственной близости от моих глаз, и даже ослабевшим зрением я рассмотрела ее зубы: небольшие, ровные и ослепительно белые. Зубы обычной смертной женщины, без характерных острых и удлиненных клыков.

– Значит вы – не вампирша, – недоуменно прошептала я.

Элизабет почти перестала смеяться, хотя полумесяц губ еще подрагивал. Она крепче обняла меня за талию, а другой рукой стиснула мою руку, окутав пальцы давно забытым теплом.

– Дорогая Жужанна, я такая, какой желаю быть. Не обижайся на мой смех – я смеялась не над тобой, а над Владом. Он заразил тебя своим средневековым идиотизмом. Поверь мне, дьявола не существует.

– А кто же тогда Владыка Мрака? – спросила я.

Сама я ни разу не видела Владыку и, честно говоря, побаивалась встречи с ним. Но часто подслушивала, когда он наносил визит Владу.

Губы Элизабет вновь искривились, но из уважения ко мне она подавила смех.

– Он называет себя Владыкой Мрака, поскольку сам хочет, чтобы его так называли. И потом Владыка Мрака вовсе не обязательно должен иметь мужской облик.

Я ошеломленно смотрела на Элизабет. Она толкнула дверь людской и увлекла меня внутрь.

– Идем, моя дорогая. Тебе нужно еще многое узнать.

3 мая 1893 года (дописано)

Все вернулось! Сила, красота, радость – все ко мне вернулось.

Войдя в мое жалкое обиталище, Элизабет покосилась на открытый гроб, поблескивающий черными стенками, потом перевела взгляд на второй, в котором спала Дуня. И вновь она постаралась подавить усмешку, но так и не смогла. Заметив в моих глазах недоумение, Элизабет прошептала:

– Как впечатляюще... и как похоже на Влада. Смерть всегда притягивала его сильнее, чем жизнь.

Элизабет подошла ко мне и уже безо всякой улыбки спросила:

– Жужанна, я могу доверить тебе одну важную тайну, но так, чтобы Влад о ней ничего не узнал?

– Я давно не делюсь с ним своими мыслями, а проникнуть в них он не может.

– Дорогая, я не это имела в виду. Я могла бы и сама защитить твои мысли от его вторжения, главное – чтобы ты сама не проговорилась. Тогда он ничего не заподозрит. Можешь ли ты, узнав ошеломляющие новости, внешне ничем себя не выдать?

Ее блестящие глаза ждали ответа и действовали на меня возбуждающе.

– Да, могу, если молчание пойдет мне во благо, – сбивчиво пролепетала я.

– О, еще как пойдет! Я восстановила Владу лишь частицу его былого могущества. Я солгала ему, сказав, что восстановление будет постепенным, ибо вначале мне хотелось узнать его истинные намерения. Я не доверяю ему. Зато я вижу, что ты, Жужанна, совсем другая. Ты добра и честна, в твоем сердце нет тайных умыслов. Поэтому я сейчас полностью восстановлю твои силы.

Я хлопнула в ладоши (и вновь зашаталась от слабости).

– А Дунины силы вы тоже восстановите?

– Как пожелаешь. Если ты просишь за свою горничную, значит, она и впрямь достойна такого подарка. Но есть одно условие: хотя к вам и вернутся былая сила и красота, в глазах Влада вы по-прежнему останетесь дряхлыми, немощными старухами. Ни словом, ни взглядом, ни жестом вы ни в коем случае не должны вызвать у него ни малейших подозрений. Ты мне клянешься?

– Клянусь! – радостно смеясь, воскликнула я.

Я знала, что мне будет трудно удержаться от желания нанести Владу сокрушающий удар или подразнить его своими истинными возможностями, но я отчаянно хотела вернуть себе ту прежнюю, волнующую и манящую жизнь. Ради нее я могла поклясться в чем угодно.

– Превосходно, – выдохнула Элизабет, оглядывая большое, холодное помещение людской. – А теперь, дорогая, ложись.

Я послушно направилась к гробу, но она покачала головой.

– Нет, не туда. Гроб – мерзкая штука. Нам с тобой не нужны напоминания о смерти. Ложись на кровать, Жужанна.

Мы с нею прошли в дальний конец людской, где возле окна стояла узкая кровать, на которой более полувека никто не спал. Я отдернула плотный полог и улеглась на серое домотканое одеяло, скрывавшее бугорчатый тюфяк, набитый гнилой соломой.

Элизабет наклонилась и дотронулась до жесткого тюфяка.

– Жужанна, на таких кроватях спят только слуги! – негодующе произнесла она.

Она еще раз оглядела помещение.

– Это что же... он загнал тебя в людскую?

Я только тихо вздохнула.

– Нет, дорогая, – Элизабет даже топнула ногой, – хватит твоих безвинных страданий! Когда мы с тобой уедем отсюда и ты окажешься в моем доме, ты будешь спать на безупречно чистых шелковых и атласных простынях, как настоящая королева!

"Когда мы с тобой уедем отсюда..."

Будь у меня сердце смертной женщины, оно немедленно бы забилось, как сумасшедшее, от этих слов. Сама мысль о том, что я буду жить рядом с этим удивительным созданием – щедрым и заботливым, наполнила меня трепетом предвкушения. Неужели я не ослышалась? Неужели Элизабет действительно предложила мне убежать от Влада и жить в ее венском доме?

Возможно ли такое? Я привыкла считать, что мои судьба и сила напрямую зависят от "бесценного дядюшки", от его судьбы и могущества, и что если погибнет он, мне тоже не жить. Во всяком случае так мне всегда говорил Влад, и я верила ему. Неужели он лгал? Неужели он намеренно обрекал меня на страдания в этой постылой глуши?

Мне было легче легкого разозлиться на Влада и ухватиться за спасительную мысль: да, он мне намеренно лгал. А вдруг не лгал? Эту мысль я сразу же прогнала. Так ли это важно теперь? О, суметь бы только вырваться из-под его влияния, бесстрашно выпорхнуть из этого мрачного замка и отправиться с удивительной бессмертной волшебницей Элизабет навстречу удовольствиям жизни, ждущим меня в больших европейских городах...

– Иначе говоря, я не обязана оставаться подле него? – не могла не уточнить я. – Но Влад утверждал, что мое существование возможно только до тех пор, пока он сохраняет свои силы. Неужели это...

– Ты хочешь знать, правда ли это? – решительно и сердито перебила меня Элизабет. – Не верь ничему, что он тебе говорил! На свете нет никакого дьявола, зато есть король лжи, и зовут его Влад. Дорогая моя, я знаю это чудовище почти триста лет. Я знаю его своекорыстные помыслы. Он сделал тебя подобной себе не потому, что пожалел свою несчастную увечную племянницу, и не потому, что воспылал к тебе любовью. Нет, ты слепо обожала его тогда, а это льстило его мужскому тщеславию. И если он твердит тебе, что его гибель повлечет за собой и твою, то цель его вполне ясна – поработить тебя с помощью твоей же верности ему.

Ее речь повергла меня в замешательство, а потом я горько разрыдалась. Да, будучи смертной женщиной, я слепо поклонялась ему, и отзвуки девичьего обожания до сих пор сохранялись где-то в глубинах моей души. Неужели тогда им двигала не любовь ко мне, а холодный корыстный расчет?

– Милое мое дитя, не лей напрасных слез по своей привязанности к Владу.

Опустившись на колени, Элизабет стянула и небрежно швырнула на пол зелено-голубые перчатки. Потом она протянула руки и сжала мои ладони в своих. От ее кожи, более нежной и мягкой, чем у ребенка, исходила столь мощная волна тепла, что можно было подумать, будто она долго стояла возле пылающего очага. Почувствовав ее прикосновение, я невольно громко вздохнула.

– К тебе вернется твоя былая красота. Возможно, ты станешь еще прекраснее и больше не будешь зависеть от Влада.

Элизабет все ниже склонялась надо мной, пока весь мир не превратился в сплошной блеск ее сапфировых лучистых глаз.

"Сверкают, как бриллианты, и такие же холодные", – подумала я и вздрогнула от необъяснимого страха.

– Что вы сделаете со мною? – услышала я свой испуганный голос.

– Поцелую, – прошептала она, наклонившись так низко, что ее сладостное дыхание согрело мои щеки. – Всего один поцелуй.

Элизабет придвинулась еще ближе, и наконец ее мягкие губы слились с моими.

Какими словами мне описать то, что началось потом? Да и можно ли рассказать о бесконечном блаженстве тем, кто никогда его не испытывал?

Я помню ночь своего преображения, когда Влад ушел, оставив меня умирать. Помню необычайно яркие чувственные ощущения, помню ликование, охватившее меня, помню, какими неожиданно острыми стали мое зрение и слух, как мой нос начал ловить далекие запахи. Все последующие годы я хранила память о той ночи. Мне казалось, что больше никогда уже я не испытаю ничего подобного. Так думала я до поцелуя Элизабет!

Я погрузилась в водоворот несказанного блаженства, точнее, оно целиком поглотило меня. Окружающий мир перестал существовать. Все куда-то исчезло: мрачная людская, убогая кровать, Элизабет. Время тоже исчезло. Остался лишь океан непередаваемого наслаждения, окутанный тьмой. Я, Жужанна, утратила свою индивидуальность и растворилась в вечности.

Будь у меня выбор, я осталась бы там навсегда, ибо перед этим всеохватным, не поддающимся никаким описаниям блаженством даже бессмертие казалось чем-то обыденным и заурядным. Однако вскоре я почувствовала, что вернулась в свое тело и лежу на жестком соломенном тюфяке, покрытом пыльным и грязным одеялом. Над собой я увидела радостно улыбающиеся глаза Элизабет.

– До чего же ты прекрасна... моя Жужанна, – прошептала она.

Протянув руку, она помогла мне встать. Но такая помощь мне уже не требовалась. Я поднялась легко, с былой грациозностью и громко засмеялась, чувствуя силу, пульсирующую в каждой частице моего существа. Нежно касаясь пальцами моего тела, Элизабет обошла вокруг меня, затем подхватила длинную прядь моих волос и почти пропела:

– А как тебе твои локоны, дорогая?

Я взглянула: седина пропала! Мои волосы вновь стали черными, и к ним вернулся знакомый темно-синий отлив.

– Зеркало! – воскликнула Элизабет.

Она оглядела убогие серые каменные стены людской.

– Где здесь зеркало? Ты должна себя увидеть!

– В замке нет зеркал, – печально вздохнула я. – Еще давным-давно Влад приказал все их уничтожить. Но даже если бы они и остались, я бы не увидела своего отражения.

– Что за чушь?

Элизабет вновь схватила меня за руку и потащила прочь из людской.

– Немедленно идем ко мне!

Мы почти бегом направились в покои, где остановилась Элизабет. Теперь я без труда поспевала за нею. Вскоре мы добрались до восточной части замка, где находились комнаты для гостей. Элизабет порывисто распахнула дверь. Я попала в пространство, заполненное множеством чемоданов и саквояжей. Там же я увидела молодую коренастую женщину с серьезным и даже, я бы сказала, суровым лицом. В противоположность моей спасительнице, женщина была на редкость некрасивой. Элизабет кивнула в ее сторону:

– Познакомься, это моя горничная Дорка. Рассудком не обижена и умеет держать язык за зубами. Дорка, это графиня Жужанна, племянница Влада. И чтобы я не слышала от Жужанны ни малейшей жалобы на тебя!

Дорка сделала равнодушный книксен, не удостоив меня даже подобием улыбки.

– Принеси сюда мое зеркало, да поживее, – приказала ей Элизабет.

Когда горничная удалилась в спальню, моя благодетельница полюбопытствовала:

– Так, значит, став бессмертной, ты ни разу не видела своего отражения в зеркале?

– Ни разу.

– Сейчас увидишь.

Едва она произнесла эти слова, в гостиную вбежала Дорка с изящным зеркалом. В его золотую ручку были вделаны крупные жемчужины, а между ними поблескивали бриллианты. Служанка передала зеркало нетерпеливо ожидавшей хозяйке и сразу же вышла.

– Посмотри, Жужанна, какой ты стала.

Я боязливо взяла зеркало и... удивленно вскрикнула, увидев женщину, взирающую оттуда на меня. Нет, женщина – слишком обыденное, даже грубое слово. Ангел... видение... так правильнее было бы назвать неземной красоты незнакомку, что предстала моему ошеломленному взгляду. Дуня была права: никакой портрет не мог передать сказочного великолепия моего облика.

Неужели я пятьдесят лет не смотрелась в зеркало? Из его глубин мне смущенно улыбалась молодая черноволосая красавица (о, это восхитительное темно-синее мерцание, струящееся по длинным локонам!). Ровными жемчужинами блестели ее острые зубы, восторженно полуоткрыты рубиново-алые губы, а на дне карих глаз плескалось расплавленное золото. Кожа оказалась такой же нежной, как у Элизабет, и я залюбовалась ее перламутровым блеском, игрой розоватых, бирюзовых и зеленоватых оттенков. Даже довольно резкие черты лица, унаследованные от Влада: тонкий нос, похожий на ястребиный клюв, острый подбородок и густые черные брови – даже они стали мягче и приобрели благородные очертания.

Я оторвалась от зеркала и увидела, с каким восхищением смотрит на меня Элизабет. Она улыбалась и одобрительно кивала головой, словно скульптор, гордый своим творением. Элизабет протянула руку за зеркалом, но мне пока не хотелось с ним расставаться. Почувствовав это, она негромко рассмеялась.

– Мне безумно хотелось изменить твои зубы, – сообщила она. – Но потом я решила оставить их на твое усмотрение. Может, такими они нравятся тебе больше.

– Но такие зубы нужны мне не только для красоты. Как иначе я смогу насыщаться?

Элизабет понизила голос, словно готовилась выдать мне величайшую тайну и боялась, что нас подслушают.

– Дорогая моя, есть много способов того, что ты назвала "насыщением". Их столько же, сколько тех, кто дерзнул достичь бессмертия.

– Но меня создал Влад, – возразила я. – Укус вампира порождает другого вампира. Разве может быть иначе?

– Может быть так, как ты пожелаешь.

– Я вас не понимаю.

– Договор Влада с Владыкой Мрака не имеет к тебе никакого отношения.

Мысль о таинственном существе (как бы его ни называли – дьяволом или Владыкой) вновь наполнила меня страхом. Я опустила зеркало и, словно в трансе, повторила:

– Владыка Мрака...

Желая меня отвлечь, Элизабет взяла мою руку и приложила к моей же щеке.

– Что ты ощущаешь, дорогая Жужанна? Скажи, что ты сейчас ощущаешь?

На какое-то время я просто онемела. Потом едва слышно прошептала:

– Тепло.

Слезы застлали мне глаза. Одна из слезинок упала на руку. Слезинка была горячей!

– Думаю, это приятнее, чем быть холодным трупом? Оставь мертвецов Владу, они по его части.

– Элизабет, прошу вас, оживите теперь Дуню!

Она молча взяла у меня зеркало, положила на первый попавшийся столик и, без каких бы то ни было возражений, вернулась со мной в людскую (какой убогой показалась мне теперь эта комната!). Я подняла крышку Дуниного гроба. Неужели всего час назад я выглядела так же?

Элизабет заглянула внутрь.

– Да... какая милая девушка.

Она выпрямилась и повернулась лицом ко мне.

– Понимаю, дорогая Жужанна, насколько тебе дорога твоя горничная. Но ты должна быть терпеливой. Сегодня я отдала часть своих сил, вернув толику могущества Владу. Твое полное восстановление потребовало еще больше сил. Сейчас мне нужно отдохнуть. Но обещаю тебе: завтра я оживлю твою Дуню.

– До рассвета остались считанные часы, – попыталась настоять на своем я, главным образом из-за того, что не желала расставаться с Элизабет. – А затем вы сможете отдыхать весь день.

– Нет, дорогая. Мне обязательно нужно встать на рассвете, чтобы насладиться восходом солнца. Обычно мне хватает двух часов сна. Сегодня понадобится чуть больше, поскольку я израсходовала много сил. Дитя мое, вижу, Влад крепко вдолбил в твою головку, что ты можешь бодрствовать лишь вечером и ночью. Скольких же удовольствий он тебя лишил!

– Но это правда. От солнечного света у меня болит все тело. Конечно, при необходимости я могу выйти на солнце, но крайне ослабну и потом мне будет очень плохо.

– Поверь мне, скоро все изменится. Разве ты не хочешь в одинаковой мере наслаждаться любым временем суток?

Ее вопрос заставил меня задуматься. Последний раз я была в Вене почти четверть века назад. Как мне хотелось тогда заглянуть в какую-нибудь кондитерскую и полакомиться пирожными с кремом! А венские магазины с их обилием модных платьев! Единственное платье, которое я привезла из Вены, мне сшил полуслепой старик-портной (только он отважился явиться в полночь ко мне в гостиницу и снять мерки). До чего же сильно изменилась мода. Я смотрела на платье Элизабет: его вырез был уже не столь откровенным. Платья еще плотнее обтягивали талию и имели непривычные для меня пышные оборки сзади.

Элизабет ждала ответа.

– Но как? – только и могла вопросить я.

Она тряхнула головой.

– Нам с тобой нужно будет еще о многом поговорить.

Видя мое нежелание расставаться с нею, Элизабет улыбнулась мне, как капризному ребенку.

– Не волнуйся, дорогая. Завтра мы снова увидимся. И прошу тебя, перестань говорить мне "вы". Ты же не служанка. Пусть я и старше тебя, но у бессмертных возраст теряет всякое значение. Итак, до вечера...

Взяв мою руку, Элизабет наклонилась и поцеловала ее. Странно, но этот поцелуй взбудоражил меня.

Неужели я в нее влюбилась?

4 мая 1893 года

Проснувшись в тот момент, когда сумерки, словно легкая вуаль, опустились на стены древнего замка, я увидела Элизабет сидящей на стуле возле моего открытого гроба. Внутри меня все сразу же затрепетало от радостного возбуждения. Рядом, улыбаясь, стояла молодая и красивая Дуня. Я едва не задохнулась от счастья.

– Дуня! – воскликнула я и выпрыгнула из своей ненавистной "постели".

Смеясь и плача, мы обнялись с нею, как сестры, давно не видевшие друг друга. Я поцеловала ее в щеку. Дунина кожа тоже стала теплой.

– Дуня, да ты у нас просто красавица! – восхищенно воскликнула я.

– Что вы, доамнэ, куда мне до вас, – смущенно пролепетала она.

По правде говоря, ее красота почти не уступала моей: тонкий правильный нос, длинные черные волосы (правда, от русских предков Дуне досталась заметная рыжина) и по-румынски выразительные черные глаза под плавным изгибом густых бровей.

– А откуда ты это знаешь? – смеясь, спросила я.

Элизабет молча подняла свое зеркало.

Одной рукой я обняла Дунину тонкую талию, а другую протянула нашей благодетельнице, которая сразу же стиснула ее в своей.

– Элизабет, дорогая. Вы... прости, ты так добра к нам! Нам очень хочется чем-нибудь отблагодарить тебя за доброту, хотя любой наш подарок будет выглядеть весьма жалко по сравнению с тем, что ты сделала для нас.

– Видеть ваши радостные лица – лучший подарок для меня.

Поднеся мою ладонь к губам, Элизабет поцеловала ее.

Непонятная дрожь охватила все мое обновленное тело. Чтобы не вскрикнуть, я сняла руку с Дуниной талии и прижала к сердцу.

В этот момент дверь людской распахнулась. На пороге стоял Влад. У меня перехватило дыхание. Забыв слова Элизабет, я испугалась, ожидая чудовищной вспышки его гнева. Я рванулась, готовая убежать, но Элизабет крепко стиснула мои пальцы. Ее ободряющий взгляд говорил: "Не волнуйся, он ничего не знает".

К моему удивлению, Влад не переступил порога людской, более того, он учтиво улыбался.

– Ах, Элизабет, ты неисправима в своей доброте. Я так и думал, что ты отправишься проведать наших бедняжек. А я приготовил для нас с тобой торжественный ужин. Трапеза сервирована в большой гостиной. Прошу тебя проследовать туда. Я вскоре приду. Мне нужно переговорить с Жужанной наедине.

К моему удивлению (и неудовольствию), Элизабет сдержанно поклонилась и молча покинула людскую. Ее шаги гулко звучали в широком коридоре, а потом по каменным ступеням винтовой лестницы, и это еще более усилило мое недовольство.

Стоя в дверном проеме, Влад провожал взглядом удаляющуюся Элизабет. Он щурился, напрягая глаза. Посчитав, что она уже достаточно далеко отошла, он переступил порог и плотно закрыл за собой тяжелую дверь. Я пыталась угадать по выражению его лица, какой он меня сейчас видит – дряхлой старухой или молодой красавицей. Однако все мои старания были напрасны: лицо Влада не выражало ни удивления, ни гнева, оно оставалось таким, каким я привыкла его видеть все последние годы.

Бревно – вспомнился мне эпитет Элизабет. Нет. Скорее – старый трухлявый пень. Сколько лет я прожила, будто слепой несмышленый котенок, веря каждому его слову. Зачем?

– Жужанна, ты меня любишь? – вдруг спросил Влад.

Я чуть замешкалась с ответом, но этого мгновения было более чем достаточно, и лицо Влада помрачнело.

– Понимаю. Элизабет очаровала тебя своими сладкими лживыми речами. Она так искусно затуманила тебе мозги, что ты, поди, уже влюбилась в нее. Должно быть, она пообещала, что вернет тебе прежние силы. Так? Хочу тебя предостеречь: если ты вступишь с нею в сговор, то окажешься на опасной тропе, и тропа эта приведет тебя к гибели.

У меня вспыхнули щеки (какое приятное, почти забытое ощущение!).

– Ты мне угрожаешь? – упиваясь собственной смелостью, осведомилась я.

Но Влад не слышал моих слов (думаю, он действительно не видел, какие перемены произошли с моей внешностью).

– А ты знаешь, кто она на самом деле? – продолжал он. – Она не похвасталась тебе некоторыми своими пристрастиями? Когда-то Элизабет называли "чейтской тигрицей". И знаешь, за что? Еще будучи смертным человеком, она погубила шестьсот пятьдесят невинных девушек, поскольку любила купаться в человеческой крови. Думаю, что, когда она стала бессмертной, это число возросло десятикратно. Советую тебе не верить ни одному ее слову!

– Ты просто лжец, – бросила я, удивляясь своей храбрости.

Раньше я никогда бы не осмелилась произнести вслух подобные слова, ибо для меня они были бы равносильны смертному приговору, подписанному собственной рукой. Я всегда верила, что Влад всецело распоряжается моей жизнью и смертью. Но сейчас я была сильнее его. Несравненно сильнее. Если он попытается расправиться со мной, я его убью.

Я внутренне смеялась, наслаждаясь неожиданной свободой, силой и бесстрашием.

Я не ошиблась: Влад действительно замахнулся, собираясь ударить меня. И вдруг его рука застыла в воздухе почти у самого моего лица, остановленная невидимой силой (благодаря тебе, Элизабет, моя могущественная спасительница!). Его глаза покраснели от ярости, лицо перекосила жуткая гримаса, а из горла вырвалось волчье рычание.

– Держись от нее подальше, Жужанна. Слышишь? Держись подальше, или ты на себе испытаешь весь ужас моей мести!

Я не ответила. Влад повернулся и вышел, хлопнув дверью с такой силой, что она еще несколько секунд содрогалась от его удара.

Откуда-то неслышно появилась Дуня (наверное, пряталась в каком-нибудь углу). Положив руку мне на плечо, она шепнула:

– Как вы думаете, доамнэ, он и в самом деле отомстит нам, если мы снова увидимся с Элизабет? Она такая добрая...

Я обняла свою верную горничную за талию. В ушах еще гудело после весьма экспансивной выходки Влада.

– А ну его к дьяволу, – медленно проговорила я. – Пусть убирается к своему Владыке!