Вирус Зоны. Кочевница

Глава 1

Муромская Зона.

Десятый год после метеоритного дождя

Проснулся я от тычка в бок.

– Не спи, замерзнешь!

Сидевший за рулем Антон Точилин выглядел напряженным.

– Где мы? – сонно поинтересовался я. – Уже Периметр?

– Нет пока. Только Колпь переехали.

– Какие-то проблемы?

– Пока нет, но, полагаю, будут.

– Патрули АПБР?

– Страшнее кошки зверя нет? – хмыкнул Точилин.

Ну, на самом деле для нас действительно нет. Агентство противодействия биологическому риску (сокращенно – АПБР) было создано через год после уничтожения Краснотайгинска, когда стало ясно, что ядерный удар и напалм проблему до конца не устранили. Многим Измененным удалось выбраться подземными туннелями. Они-то и организовали террористическую организацию Новый Мировой Порядок (НМП). Террористы, обладающие паранормальными способностями и ненавидящие человечество лютой ненавистью, уже и сами по себе достаточно серьезная угроза, но одновременно в Печоре «проснулся» второй Обломок метеорита, аналогичного Краснотайгинскому, и возникла Зона номер два. Естественно, власти не могли не отреагировать. Тогда и родилась новая структура, чьей задачей как раз и являлась борьба с Новыми (так стали называть Измененных из НМП) и блокировка Зон.

После Краснотайгинска я вышел в отставку, как и Миша Стрельцов. Когда формировалась АПБР, руководство вновь образованной службы не смогло, естественно, пройти мимо наших кандидатур как обладателей поистине уникального опыта. Вот только я тогда не хотел и слышать ни о чем, связанном с Зоной, а потому послал вербовщиков куда подальше. Но Миша решил иначе. Потеря Марины для него оказалась тяжелым ударом, и он увидел в новой работе шанс расквитаться с Измененными, а потому принял предложение, не задумываясь.

Ну а меня на эту стезю вернули обстоятельства. Сам я из Нижнего Новгорода, и долгое время после моего увольнения из армии все эти Зоны были для меня далекой туманной угрозой, пока беда не пришла в недалекий Муром. Началось все со спасательных операций – я и еще несколько отчаянных парней выводили людей из вновь образовавшейся Зоны. Потом кто-то из нашей группы (уж не помню точно кто) предложил организовать бизнес по платному возвращению ценностей, оставленных муромчанами во время спешного бегства из города. Дела пошли. Дальше – больше. На нас стали выходить искатели острых ощущений, которым требовались опытные проводники для экстремальной экспедиции в Зону. Услуги наши стоили недешево, но мы отрабатывали каждую копейку. Естественно, все это приходилось проделывать втайне от властей, а особенно – от АПБР, ибо походы на территорию, облучаемую очередным Обломком, были строго запрещены. Это можно было понять – ведь нет гарантии, что отправившийся в Зону экстремал вернется оттуда таким же, каким и уходил. Но если оперативники и ученые АПБР, ходившие туда на законных основаниях, по возвращении проходили обязательный карантин, ни мы сами, независимые сталкеры, ни наши подопечные-«туристы» этой процедуре не подвергались, становясь, таким образом, фактором риска для «чистых» территорий. Вот так мы незаметно перевалили на ту сторону закона.

О своем стремлении любой ценой держаться подальше от Зоны я уже и не вспоминал. В конце концов, выживать там и способствовать выживанию других было тем, что я умел лучше всего. А время с момента увольнения из армии до начала сталкерской карьеры ознаменовалось для меня немалыми материальными проблемами – «мирная» жизнь явно не задалась. Конечно, постоянно ходить под дамокловым мечом ареста за свою незаконную деятельность – не фонтан, но материальная сторона перевешивала, и к тому же романтик в моей душе, успевший позабыть, а точнее – отправить глубоко в подсознание ужасы Краснотайгинска, просто тащился от этой рискованной и чертовски интересной работы…

Так было до тех пор, пока для нашего бизнеса не открылись новые перспективы, от которых у властей и АПБР волосы вставали дыбом на всех местах, а глаза наливались кровью. С тех пор независимые сталкеры стали для АПБР едва ли не врагами номер два после террористов НМП. Это к слову, насчет «страшнее кошки». Сегодня, например, я бы точно предпочел встретиться с толпой истребителей, чем с оперативной бригадой Агентства.

– Учитывая, что у нас в холодильнике, если попадемся, по двадцатке схватим, не напрягаясь, – проворчал я. – Терпеть не могу с этой дрянью связываться!

– Ты давай не каркай насчет «попадемся»! – хмуро отозвался Антон. – А насчет «этой дряни», все наши остальные операции – детские игрушки по сравнению с кровью Измененных. У нас в холодильнике – три года безбедной жизни для всех троих. Чистоплюйствовать и играть в сталкеров-романтиков, покорителей Зоны, можно, когда денег навалом. Или ты после отпуска со своей зазнобой (в который бы ты, кстати, не поехал, если бы не «эта дрянь») по-другому стал смотреть на нашу профессию? Мы тут, знаешь ли, не песни у костра поем, а деньги зарабатываем!

– Классная речь, Антон! – Я несколько раз хлопнул в ладоши. – Долго репетировал?

– А не пошел бы ты? – Он был явно не в духе. – Я с тобой серьезно, между прочим!

– А если серьезно, ты знаешь, что я всегда был не в восторге от операций с кровью Измененных. Если даже забыть о наказании от властей, мы своим ремеслом можем способствовать появлению паранормов, не отягощенных моральными принципами и человеческими ценностями.

– Мы же продаем кровь вместе с антиновой, – подал голос с заднего сиденья доселе молчавший Григорий Ещенко.

– А это не гарантия! Что, если клиент введет себе вакцину слишком поздно, и процесс не остановится? Что, Антон, скажешь, не наша проблема? Появляющиеся по нашей вине трупы, о которых мы не знаем, не должны нас волновать?

– Я этого не говорил.

– Но подумал. На моих глазах Измененный-пирокинетик сжег заживо женщину, которую любил мой друг. Поэтому, уж прости, но я не могу реагировать на такие вещи безразлично.

– Тогда почему ты с нами?

– Будто ты не знаешь! – огрызнулся я. – После Краснотайгинска я не смог продолжать служить. А больше я ничего не умею. Был бы другой способ делать серьезные деньги на Зоне, я бы и близко не подошел к крови Измененных!

– Так, ребята, может, закончим споры? – В голосе Ещенко звучала уже нешуточная тревога. – Сейчас надо быть начеку!

– Да чего вы дергаетесь? – Я по-прежнему не понимал проблемы.

– Олег, ты вообще где живешь? На Марсе? – бросил на меня взгляд Точилин.

– На сникерсе! – огрызнулся я. Сна мне категорически не хватило, и рекомендуемая предельная длительность (РПД) пребывания в Зоне на сей раз была нами заметно превышена, из-за чего у меня разламывалась голова, а настроение колебалось посередине между хреновым и на редкость поганым. – Просто объяснить можешь, без выпендрежа?

– Я, конечно, понимаю, что ты только что из теплых краев, но изменения обстановки надо все же отслеживать – не на пикники ездим.

Расположение духа Точилина было, похоже, не лучше моего, так что не миновать бы перепалки, если бы Григорий Ещенко не поспешил разрядить обстановку, быстро заговорив:

– С тех пор как Зона рванула на расширение в сторону Владимира, тут – самое гнилое место. Если с нашими где и случается какая-нибудь лажа, то, как правило, здесь. Зона словно с ума сходит. И не она одна.

Я недоверчиво уставился на него:

– Только не говори мне, что ты всерьез воспринимаешь эти бредни про Черного Сталкера!

– И вовсе это не бредни! – слегка даже обиделся Ещенко.

– Ну, сталкерский фольклор, – пожал плечами я. – Как ни назови, смысл не поменяется.

– А то, что пси-активность в Зоне выросла на порядок, – тоже сталкерский фольклор? – бросил Точилин, даже не поворачиваясь в мою сторону. – А резко скакнувшая статистика смертности среди посещающих Зону? А случаи уехавших крыш?

– Это всегда было.

– Но не в таком количестве. – Ещенко выглядел спокойным как удав в отличие от явно нервничающего Антона. – Тут впору каждому пси-блокиратор с собой брать.

– Насколько я слышал, в АПБР опытной партией блокираторов очень недовольны, – скептически заметил я. Аргументация товарищей выглядела серьезной, и от этого настроение мое сделалось еще гаже. – Доверять свой мозг непроверенной электронной фиговине – увольте!

– Ну конечно, – сарказм Точилина можно было есть ложками, – лучше свихнуться и вышибить себе мозги! Или сначала нам, потом себе.

– Я подумаю над этим, Антон! – в тон ему пообещал я.

– Может, перестанете собачиться? – тоскливо спросил Ещенко. – Сами-то себя слышите? Мы же всегда готовы были друг за друга любому глотку перегрызть! А сейчас что случилось?

– Зона случилась! – процедил я, зажав пальцами виски, словно это могло унять бьющую словно молотками тупую боль.

– Вот именно! – со значением подтвердил Григорий. – Тут как раз прошла в сторону Владимира та странствующая аномалия. Пси-фон оставила взбаламученный, вот здесь всякая чертовщина и творится.

– Тогда тут должно быть полно научников из АПБР. – Мой мозг работал неохотно, словно каждая проходящая через него мысль причиняла дополнительную боль. Все-таки со своим трехнедельным отпуском в теплых краях я многое пропустил. Слишком многое. И в плане информации сейчас надо было наверстывать упущенное.

– Они сейчас в основном во Владимире, – ответил Ещенко. – Там еще хуже.

Я снова хмыкнул. Новость об экспедиции АПБР во Владимир навела меня на другие мысли, неприятные и тревожные: если Агнешка отправилась туда… Меня аж передернуло от внезапного озноба.

– Ты чего? – удивился Ещенко.

– Да так…

– Ясно, – пробормотал Григорий, – что ничего не ясно. Вот что, ребята, давайте-ка все эмоции в кулак, и едем дальше в полной боевой готовности. До Периметра осталось всего ничего. Надо продержаться. А если не ругаться не можете, тогда лучше молчите!

На языке у меня крутилась ядовитая фраза, что старший в группе вообще-то я, и командовать он взялся не по рангу, но мне удалось укротить свой эмоциональный порыв – ведь Григорий, по существу, был прав. В Зоне с самого начала существовали проблемы с пси-активностью, а потому люди, не обладающие высокой ментальной стойкостью, в сталкеры либо не шли, либо надолго не задерживались. Но даже среди нас попадались уникумы вроде Ещенко, у которых словно бронеколпак стоял на сознании. Поэтому из нас троих он держался лучше всех, а значит, в данной ситуации имел больше прав распоряжаться, чем я или Точилин. По крайней мере наверняка на его решения и действия не влияет пси-зараза Зоны.

Впрочем, мы тоже в свое время обучались у одного «лояльного» псионика ставить ментальный блок. «Лояльными» мы называем вакцинированных Измененных. Изобретенная научниками АПБР антинова, если ввести ее вовремя, блокирует прогрессирующие изменения сознания, и в результате получается вполне нормальный человек, но с паранормальными способностями. Только с «лояльными» есть одна проблема: антинову им раз в два месяца надо вводить, а иначе организм начинает пытаться бороться с насильственно внедряемыми изменениями, и в 90 случаях из 100 это приводит к смерти. Клиентов наших, которым мы кровь Измененных толкаем, этот нюанс тоже касается, о чем мы их добросовестно и предупреждаем. Только это мало кого останавливает.

Однако я отвлекся. Так вот, с тех пор как в Зоне повысилась пси-активность, нам, независимым сталкерам, которых в отличие от оперативников АПБР не опекает государство, понадобилось что-то этому противопоставить. Псионика нам удалось взять живым чуть ли не в самом Муроме, неподалеку от зонообразующего Объекта. Мы вкололи ему вакцину, которую, кстати, тоже приходится добывать левыми путями на черном рынке или через нечистых на руку сотрудников АПБР. Нам повезло – стаж изменения у этого типа оказался небольшим, и антинова превратила его в «лояльного». Вот он нас и стал натаскивать в различных пси-техниках в обмен на регулярные вакцинации. Так вот, мы с Антоном хоть и не имели таких природных данных, как у Григория, но за счет усердия и четкого управления собственным сознанием были в этой дисциплине одними из лучших.

Я закрыл глаза и сконцентрировался, как учили, стараясь избавиться ото всех посторонних мыслей и воздвигая вокруг своего сознания глухой кокон с защитой, как у бомбоубежища. Получалось, прямо скажем, не здорово: в голову постоянно лезли мысли об Агнешке, от которых так легко не отмахнешься. Где она там, как? И не позвонишь, не спросишь: в Зоне сотовая связь практически не действует. Спутниковая тоже работает через пень-колоду. Впрочем, здесь, после броска Зоны на север, и с ней могли возникнуть проблемы. Да и нельзя сейчас звонить. Не в таком месте и не при таких обстоятельствах. Тут в любой момент черт знает что может произойти. Вот преодолеем Периметр, тогда…

Я на мгновение открыл глаза и бросил взгляд на Точилина. Его подбородок был словно из камня выточен, по щекам ходили желваки, челюсти сжаты, на лбу – испарина. Вот кому сейчас тяжелее всего: за рулем глаза для лучшей концентрации не закроешь. Выходит, Антон – наше слабое звено… И я тоже, если немедленно не прекращу фигней страдать и не поставлю ментальный блок. А то в голову уже такие мысли лезут, что…

– Твою мать!

Возглас Точилина и удар по тормозам застали меня врасплох. Ремень безопасности больно резанул плечо.

– Какого черта?!

Самообладания уже практически нет. Я весь – сплошной комок раздражения.

– Вы это видели?!

Точилин явно перевозбужден, он на грани истерики.

– Что?

– Черная человеческая фигура. Мелькнула перед самой машиной и исчезла.

– Черный Сталкер? – Я честно старался не закатывать глаза и не пускать в голос сарказм, но, видимо, получалось это у меня не лучше, чем концентрация.

– Думаешь, мне показалось?! – сразу вскипел Точилин.

– Остынь, Антон, – попытался было урезонить его Ещенко, но тот только плечом дернул, сбрасывая руку миротворца.

Я в этот момент словно сквозь джунгли продирался, заросшие гневом и отчаянием. Во мне боролись два желания – вышвырнуть Точилина из машины и забить его до смерти и вышибить себе мозги из собственного пистолета прямо здесь, на переднем сиденье нашего внедорожника. Однако каким-то образом я еще ухитрился проговорить:

– Парни, местами поменяйтесь! Григорий поведет.

– Да пошел ты! – в бешенстве бросил мне в лицо Точилин и ломанулся прочь из машины.

Именно ломанулся, едва не раскурочив водительскую дверь. Мое сердце словно сжала ледяная рука. Я понял – что-то сейчас произойдет, и тоже выбрался наружу. Почему же так резко выросла интенсивность пси-поля? Такого просто не должно быть! По всем законам Зоны, эта гадость должна была нарастать постепенно, выматывая наше сознание и беря его измором, то есть вести осаду, а не решительный штурм. Неужели за три недели, которые меня тут не было, в Муромской Зоне произошли столь радикальные перемены? Или…

Додумать эту мысль я не успел. Стоявший в трех метрах от меня Точилин, нервно рывшийся в карманах, чтобы извлечь оттуда пачку сигарет, наконец справился с этой задачей, но, вытащив ее, в бешенстве швырнул в пыль под ногами.

– Антон! – окликнул его тоже вышедший из машины Ещенко, но тот никак не среагировал.

Вернее, среагировал, но совсем не так, как от него ожидали: выхватил пистолет и направил на нас, переводя дуло с одного на другого, благо, сектор обстрела тут требовался неширокий.

– Антон, не надо! – Голос Григория сделался мягким, увещевающим.

Было время, он работал переговорщиком. Со всякими типами дело имел, включая полных психов. Но тут у него не было шансов: мне вдруг с ужасающей ясностью открылось, что тот, кто стоял перед нами с пистолетом в руке, только выглядел как наш товарищ, а на самом деле и человеком-то уже не был. Мне показалось даже, что глаза его поменяли цвет, сделавшись из карих почти черными. Одновременно натиск на мое собственное сознание как-то ослабел, словно Зона решила, что хватит с нее и одного одержимого. Да-да, у меня почему-то возникли именно такие ассоциации с целящимся в меня Точилиным – словно не пси-атака Зоны свела его с ума, а некая враждебная сущность оккупировала его тело. При других обстоятельствах можно было бы посмеяться над подобными мыслями и объявить их полным бредом, вот только сейчас я сам себе казался персонажем старого американского сериала «Сверхъестественное», встретившимся лицом к лицу с демоном, и смеяться по этому поводу желания не возникало.

Каким-то невероятным образом страшное зрелище изменившегося Антона резко и вдруг вымело из головы все мешающие концентрации мысли. Говорят, что крайняя необходимость обостряет разум, и в эти секунды я готов был обеими руками подписаться под этим утверждением. То, что не получалось с закрытыми глазами и в сравнительно спокойной обстановке, тут, под дулом пистолета, вышло словно само собой. Нечто, воспринимавшееся как смутный шепот, нагоняющий ярость и смертную тоску одновременно, почти заглохло. Остался только страх, вполне естественный, если смотреть в черное отверстие дула и на лицо товарища с пустыми глазами и примороженной к нему кривой улыбкой.

Повисшую напряженную тишину нарушил голос Ещенко:

– Антон…

Больше он ничего произнести не успел: пистолет Точилина дернулся в его сторону и с громким хлопком изрыгнул свинец и пламя. Григорий упал молча. По груди его расплывалось кровавое пятно. Я даже дергаться не стал: расстояние между нами было таким, что, пока я его преодолею, Точилин меня десять раз застрелить успеет. Сомнений в его стрелковых навыках у меня не было. Только тоскливое сожаление о не надетом бронежилете. Конечно, в Зоне особенно стрелять некому. Самые серьезные опасности здесь к числу живых существ не относятся, а те, что относятся, давно утратили разум, позволяющий использовать хоть что-то, кроме самого примитивного оружия. Если попадешься толпе истребителей, тебя просто на части разорвут, и никакой бронежилет не спасет. И от плевков их, кстати, тоже: это ж кислота, смешанная с ядом. Она что хочешь прожжет. М-да, знал бы, где упаду, соломки бы постелил. С бронежилетом можно было бы рискнуть: ведь чтобы из пистолета попасть в голову бегущему на тебя человеку, надо быть действительно крутым стрелком, а тело – куда более крупная мишень.

Вот поэтому я и стоял, не двигаясь и не произнося ни слова. Не делал ничего, что могло бы спровоцировать Точилина на выстрел. Жить хотелось. И очень. Интересно, чего он медлит? Хотел бы убить, убил бы сразу следом за Ещенко. Кстати, не факт, что тот мертв – пуля все-таки попала в правую часть груди. Но о нем подумаем после. Сейчас бы самому выжить. А для этого надо понять, что в голове у целящегося в меня безумца. Только как же его понять, если он молчит как рыба? И самому рот открывать боязно: один вон открыл уже. Когда речь идет об обычном человеке, его намерения в большинстве случаев можно прочитать по лицу, даже если у него хорошие навыки по самоконтролю. Так что так называемое покер фэйс – это для дилетантов. А со сталкером за эту игру лучше даже и не садиться – разденет до подштанников. Но данный случай явно был исключением. Вы когда-нибудь смотрели в глаза акулы? Ничего, кроме голодной пустоты, вы там не увидите. Вот и здесь в меня словно большая белая целилась, только в человеческом обличье.

Пока я пытался разгадать его намерения, Точилин вдруг просипел, словно ангинный больной:

– Пистолет… Дай мне твой пистолет!

Вот так… Пистолет. В единственном числе. Значит ли это, что он забыл о втором? Или, быть может, не знал?.. Бред, если это Антон. Знал он точно, как и я был в курсе насчет его пружинного ножа, прикрепленного к левой голени под штаниной, и его любимого «Глока» в наплечной кобуре. Столько раз сходив вместе в Зону, невозможно не узнать всех этих нюансов. А забыть Точилин тоже не мог, ибо для этого ему бы потребовалось заработать ретроградную амнезию или Альцгеймера… Ни тем, ни другим он не страдал, а на агрессивное безумие его поведение никак не походило. Тогда что?! Всплывающее в голове слово «одержимость» я гнал прочь. Но другое объяснение просто не придумывалось.

– Я жду! – все так же медленно и хрипло, но уже с оттенком нетерпения поторопил Точилин, не сводя с меня мертвых глаз. – Пистолет!

Все еще недоумевая, я извлек из наплечной кобуры свой старый, но надежный «Грач» и бросил на землю, к его ногам. Продолжая держать меня под прицелом, он присел, подобрал оружие и спрятал в карман. Я не мог поверить! Ни слова о втором – лежащей в потайном кармане миниатюрной модернизированной «Грозе», будто это и вправду было лишь тело моего многолетнего напарника, занятое… кем? Черным Сталкером? С каждой минутой творившегося жуткого сюра эта мысль казалась все менее безумной.

Затем Точилин сделал еще шаг вперед и склонил в голову в сторону, глядя на меня, как порой смотрит немецкая овчарка, когда ее что-то заинтересует. Вот только глаза… Эти жуткие мертвые глаза никоим образом на собачьи не походили. Инстинктивно я привел свой ментальный щит, который во время повисшей паузы держал уже почти на чистом автомате, в полную боевую готовность. И вовремя, потому что в следующий момент на мое сознание обрушился страшный натиск. И это была уже явно не Зона. Она так не умеет. Только живое существо, обладающее пси-возможностями высшего порядка. Вроде Измененных-псиоников, только круче.

Голова разламывалась от боли, а барьеры, которые я воздвигал на пути чужой воли, стремившейся поработить мое сознание, рушились один за другим. Этому существу я был не ровня. Думаю, против него не устоял бы даже Ещенко со своими природными данными. И все же я боролся, чувствуя себя жалким эсминцем против линкора «Тирпиц». Однако эсминец мог уйти на полной скорости, а моя двигательная активность была почти полностью парализована. У меня с трудом хватало сил отводить взгляд от впивающихся в меня жутких глаз «Точилина», и только. Но даже этот мелкий факт, казалось, вывел из терпения сущность, контролирующую тело моего напарника. Одержимый резко приблизился и схватил меня за подбородок, разворачивая голову так, чтобы я смотрел ему в лицо. Я пытался сопротивляться, да куда там?! Хватка этих пальцев – словно слесарные тиски. Все, что я смог сделать, – это зажмуриться, сжимая веки изо всех сил.

– Смотреть на меня! – прохрипел одержимый яростно и усилил хватку.

Казалось, моя нижняя челюсть вот-вот хрустнет, будто стеклянная, в этих стальных пальцах. Не в силах более терпеть, я готов был уже открыть глаза, но тут грохнул выстрел, затем второй. Кто стрелял? Откуда? Все еще закрытые глаза не давали мне это определить, но по звуку вроде бы «Гюрза» Ещенко. Живой?! Глаза от изумления распахнулись сами, и первым, что я увидел, было искаженное болью лицо одержимого, поворачивающееся в сторону моего раненого товарища. Безумный ментальный натиск ослаб. Всего на считаные мгновения, но мне этого хватило, ибо мой измученный мозг не раз и не два представлял единственно возможный для спасения алгоритм действий. И теперь, когда парализующее действие чужой воли чуть отпустило мои скованные мышцы, рука сама нырнула в потайной карман за «Грозой», большой палец откинул рычажок предохранителя, кисть развернула дуло в сторону врага, и указательный нажал на спусковой крючок. Раз, другой, третий. Калибр 7,62 – это, конечно, не девятимиллиметровые патроны «Гюрзы» или «Грача», но при выстрелах в упор тоже весьма действенная штука. Пальцы одержимого на моей челюсти разжались, а три пули в живот чуть отбросили его и заставили согнуться.

Меня отпустило. Во всех смыслах – и физическом, и ментальном. Голова, правда, все еще разламывалась от дикой боли, а мышцы были сведены напряжением, но паралич исчез, и я просто ударил «Точилина» в челюсть резким, почти без замаха, апперкотом. Он рухнул на землю, а я отступил на шаг, наводя на него «Грозу» слегка трясущейся рукой. Но как же трудно заставить себя нажать на спуск! Именно сейчас, когда моей жизни не угрожает непосредственная опасность, а он корчится в агонии на земле с развороченным животом! Сейчас он – враг, но ведь сидит занозой в подсознании, что это Антон, с которым мы вместе не один пуд соли съели, и что его еще может отпустить чужая воля, и продолжится та жизнь, что была раньше. И что же мне сейчас одним выстрелом перечеркнуть все это? Все надежды и жизнь того, кого называл другом? С другой стороны, а какие еще варианты? Сесть в машину и уехать, оставив его здесь умирать? Именно умирать, поскольку с тремя пулями в животе и еще как минимум одной (от Ещенко) под лопаткой он в самое ближайшее время истечет кровью и покинет ряды живых, если ему, конечно, не оказать немедленную медицинскую помощь. Уехать, утешаясь подленькой мыслишкой, что я не выстрелил в него, беспомощного, валяющегося на земле? Хотя в общем-то избавить его от страданий было бы даже милосердно: вряд ли мне удастся довезти его живым до Периметра… Вернее, их обоих. Взгляд, брошенный на Ещенко, меня не порадовал: Григорий лежал неподвижно, откинув голову. Скорее всего спасшие мне жизнь два выстрела в Точилина истощили его последние силы.

Тут бы действовать, а не рефлексировать, а я все колебался. Безумно злился на себя, но решение принять не мог. И тут кто-то извне принял его за меня. «Точилин» вдруг поднял голову и, с огромным трудом ворочая языком, прохрипел:

– А ты сильный! Интересно! Оглянись!

Эта уловка стара как мир, но до сих пор иногда работает. Впрочем, надо отдать мне должное: я сперва убедился, что пистолет лежит далеко от «Точилина», после чего обернулся. И похолодел: в нескольких метрах от меня стояла сотканная из непроглядного мрака фигура, напоминающая человеческую. В первые секунды возникли сразу две мысли. Первая – что передо мной Черный Сталкер, а вторая – что крыша у меня от ментального натиска Зоны все-таки поехала. Но пока разум метался между двумя этими гипотезами, инстинкты сработали: я вскинул пистолет, направил на черную фигуру и почти успел нажать на спуск. Почти… Потому что за долю секунды до этого меня всего скрутило так, будто судорога свела каждую мышцу в моем теле, и я, то воя, то рыча от боли, упал сначала на колени, потом на бок.

А секундой позже меня накрыла новая ментальная волна, которая заставила вмиг забыть о боли физической – настолько силен был натиск на мое сознание, будто перфоратором кто мозг долбил. Остатки ментальных сил я бросил на оборону, но куда там?! Тут уже не «Тирпицем», тут Звездой Смерти пахло. Меня вскрывали, как консервную банку, а помогать мне было уже некому. Ещенко отключился, если вообще жив. До Периметра еще километров десять, не меньше. Отчаяние заполнило меня целиком. Скоро уже из ушей польется. Перед глазами возникло лицо Агнешки. Округлое, чуть курносое, улыбчивое, с пухлыми губами и ямочкой на подбородке, обрамленное пышными вьющимися каштановыми волосами. И глаза ее, глубокие, голубые, под бровями вразлет, напоминающими крылья чайки. Возник ее образ, как последняя надежда, барьер на пути чужой воли. А позади нее творился форменный хаос, будто ураган какую-то свалку разметал. В общем, галлюцинации в моем рушащемся сознании возникали качественные, любой псих позавидует.

И тут произошло еще кое-что. Силясь раздавить меня, атакующая враждебная сущность чуть раскрылась ментально. И в голове моей возникли образы, которые я уж никак не ожидал увидеть. Катакомбы, автоматные очереди, истребители… Дико вопящая от невыразимой боли женщина, охваченная огнем… Я, бессильно сползающий по стене, а потом из последних сил кидающий в коридор гранату… Искаженное от боли лицо Михаила, его сведенные отчаянными усилиями руки, и палец, исступленно давящий на спуск… Мы с Михаилом, по очереди подпирающие плечами того, чьими глазами я смотрю… Я, возмущенно восклицающий: «Мы тебя не бросим!..» Волна истребителей, захлестывающая коридор, затем ослепительная вспышка и грохот взрыва… События знакомые, но воспоминания эти – не мои, иначе в них я не видел бы себя со стороны… Тогда чьи? Того, с кем я в ментальной схватке вступил в столь тесное соприкосновение разумов?! Вадим?!

И тут все резко прекратилось. То есть не все, но болевая атака на тело и натиск на сознание исчезли. Перед глазами все та же безумная круговерть образов, но в остальном было только ощущение, что некто могучий и жутковатый рассматривает меня сейчас словно необычного жука под микроскопом, решая, что со мной сделать: раздавить, насадить на иголку и подсушить для коллекции или пока отпустить и понаблюдать, что я стану делать дальше. Судя по всему, выбор пал на последний вариант, потому что вскоре погасла и круговерть.

Зрение вернулось ко мне через несколько секунд. Черной фигуры не было и в помине. Куда и как исчезло это создание или, быть может, сложнонаведенная галлюцинация, я не знал и знать не хотел. Являлось ли оно отчасти Вадимом, или было создано на основе его сознания? Какая теперь разница, раз оно пыталось сломать мой разум? Может, кстати, оно потому и остановилось, не доведя дело до конца, что контакт со мной пробудил те воспоминания, что принадлежали Вадиму-человеку, а не фантому-убийце… Впрочем, время анализировать произошедшее придет потом.

Я попытался повернуться, чтобы выяснить участь моих напарников, и едва не заорал от боли. Ощущения были такие, будто все тело пропустили через камнедробилку, а мозг через мясорубку. Болело абсолютно все, и болело неимоверно. Сил не осталось, словно их из меня здоровенным пылесосом высосали.

Но я не мог себе позволить роскоши быть беспомощным. Не тот момент и не то место. Если Антон Точилин по-прежнему жив и безумен… С огромным трудом, преодолевая отчаянное сопротивление моих бастующих мускулов, я перекатился, дотянулся до «Грозы», которую уронил во время второй пси-атаки, и приподнялся, повернув голову в ту сторону, где лежал Точилин. Он так там и остался. Но уже не двигался. Широко раскрытые невидящие глаза смотрели в пространство, а под ним расплывалась большая лужа крови. То ли контролировавшая его сущность утратила интерес к сломанной марионетке, то ли тело Антона не выдержало многочисленных ран.

Бедняга… На моих глазах даже слезы выступили. Да, он ранил Григория и напал на меня, но это все же был не совсем Антон. Я не мог винить его в этом, не мог ненавидеть хотя бы потому, что помнил, сколько раз мы с Антоном Точилиным спасали друг другу жизнь. Да, сложилось так, что мне пришлось его убить, и за это мысленно я просил у своего друга прощения. Хорошо еще, что он был одинок, и мне не придется смотреть в убитые горем глаза его вдовы и детей… А вот у Григория семья есть, и его, надеюсь, спасти еще можно. Господи, сделай так, чтобы он еще жил! Никогда не был особо верующим, но в этот момент готов был им стать, если только…

Встать на ноги стало для меня поступком сродни подвигу. Мое тело матерным языком сильной боли доходчиво дало понять, что долго такое издевательство над собой терпеть не станет. Но либеральничать с ним я не собирался. Будет, будет еще время для отдыха и лечения, а сейчас на повестке дня Григорий. Прихватив по дороге из машины аптечку, я кое-как доковылял до своего лежащего навзничь товарища. Он тоже не двигался, и я, охваченный внезапным страхом, рухнул рядом с ним на колени, уже не обращая внимания на боль, и прижал ухо к его груди. Биение сердца улавливалось слабое, но стабильное. Охваченный невыразимым облегчением, я извлек из аптечки бинт и занялся перевязкой. Пуля попала в правую часть груди и застряла где-то внутри. Может, оно и хорошо – хоть крови меньше потерял. А значит, есть шанс довезти его до Периметра живым. К счастью, Ещенко не отличался особо крупным телосложением, и мне удалось, несмотря на собственное весьма плачевное состояние, перевязать его достаточно быстро и качественно. А вот чтобы перенести его и максимально удобно устроить на заднем сиденье внедорожника, мне пришлось сработать на пределе своих возможностей.

Уложив его и пристегнув для верности двумя ремнями, я обессиленно прислонился к машине, пытаясь унять бешеное сердцебиение и успокоить дыхание. Ноги дрожали от противной слабости, к горлу поднималась тошнота, и я невольно порадовался, что не ел уже больше восьми часов. Ну и голова, естественно, вела себя как чужая – тормозила с реакцией, плохо соображала и отчаянно болела.

Однако времени на собственную реанимацию у меня не было. Я сделал над собой очередное усилие, добрался до Точилина и мысленно попросил у него прощения, что оставляю его непохороненным – жизнь лежащего в машине Григория была важнее. Коротко поклонившись телу напарника, я собрал оружие (точилинское и свое) и только после этого наконец сел за руль и тронулся с места.

Честно говоря, мне весьма смутно запомнились эти десять километров. Я не гнал, вел осторожно, потому что дороги в Зоне были основательно разбиты, и на здоровье Григория все кочки и ухабы могли сказаться самым пагубным образом. Да и мое состояние было таким, что врагу не пожелаешь. Боль в голове все усиливалась, хотя мне казалось, что дальше уже некуда. Я чувствовал себя почти как зомби, с трудом воспринимая окружающую действительность и балансируя на грани потери сознания.

Везение мое закончилось буквально на флажке. Не в том я был состоянии, чтобы вовремя замечать возникающие угрозы и успевать на них реагировать, а потому вылетевший из-за небольшой рощицы патрульный внедорожник АПБР заметил слишком поздно. Опять-таки будь я в хорошей форме, можно было бы попытаться с ними погоняться, но сейчас, да еще с раненым на заднем сиденье, – безнадега точка ру… А то, что лежало в багажнике в сумке-холодильнике, вроде бы давало стимул попытаться спастись хотя бы самому, но ведь все равно не уйду: реакции мои в данный момент ниже плинтуса, а потому Шумахера из меня не выйдет…

Так что, когда патруль АПБР решительно рванул наперерез, я не стал даже пытаться удирать, а напротив – остановился, открыл водительскую дверцу и вылез с поднятыми руками… Удивительно еще, что не брякнулся ничком в пыль в таком-то состоянии. Апэбээровцы затормозили в трех метрах передо мной и, выскочив, сразу профессионально взяли на прицел как меня, так и машину.

– Вы задержаны, – начал чеканить один из них, похоже, главный, – по обвинению в незаконном проникновении…

– На заднем сиденье тяжело раненный! – перебил я.

Последним, что я увидел, были резко напрягшиеся и наполнившиеся тревогой лица оперативников АПБР, а потом темный поток беспамятства захлестнул слабо тлеющий огонек моего сознания.