Код Атлантиды

Проверка благонадежности. Уровень 3

Март в Швейцарии теплом не баловал. Это было первое, на что Новэмбер Драйден обратила внимание. Потом на то, что разговаривают тут на нескольких языках — французском, итальянском, немецком и английском. Швейцария — малюсенькая страна, ютящаяся меж Францией, Италией, Лихтенштейном, Германией и Австрией. Совсем не похожа на Миссисипи.

ЦЕРН располагался под Женевой, на берегах озера Леман, у самой французской границы, недалеко от Монблана. Это был город научных достижений без стен и ворот — с обилием дорог и магистралей. До ЦЕРНа Новэмбер, Скотт и Хаккетт доехали за каких-нибудь десять минут.

Войдя в просторное фойе, Новэмбер прочла устрашающие синие, надписи:

ПОДГРУППЫ:

Физический анализ

Поверхностный монтаж

Электрон-позитронный коллайдер

Сцинтилляторы

Мюонные камеры

— Добро пожаловать в царство Большого адронного ускорителя, — гордо провозгласил Хаккетт, проводя Новэмбер и Скотта мимо охраны. — Диаметр его кольцевого туннеля двадцать семь километров, расположен под землей, на стометровой глубине. Пучки протонов бегут по нему почти со скоростью света. Величайшее в современном мире чудо!

— Не вижу никакого смысла, — пробормотал Скотт.

— Не видите смысла? Субатомные частицы, квантовая механика, строительные блоки Вселенной. Опасно, безумно интересно. Это вам не ботанику изучать: элементарные частицы — нечто необыкновенное.

— Что-то вроде вас, — заметила Новэмбер.

Хаккетт ненатурально улыбнулся.

— Умно, — сказал он. И вдруг до странного посерьезнел. — Когда заставляешь элементарные частицы сталкиваться, то не разрушаешь их, а лишь создаешь новые. О таком вы наверняка и не слыхивали. Представьте, что у вас две клубничины, вы ударяете их друг о друга. И получаете не повидло, а целый салат, составляющие которого даже крупнее, чем две первые ягоды. Безразмерные электроны, которые можно почувствовать. Пучки частиц. Глюоны, мезоны, анти-и-кварки [8], анти— d-кварки [9], «красивые» кварки [10]. Реальность значительно более странная, нежели вымысел.

Новэмбер смерила его взглядом.

— А что вы ищете? Нечто особенное? Типа яблока?

— Гравитон, — ответил Хаккетт. — Найдешь гравитон, покоришь силу тяжести. Покоришь силу тяжести, завладеешь Вселенной. Завладеешь Вселенной…

— Станешь Богом, — договорил за него Скотт.

Хаккетт пожал плечами.

— Неизученным остался лишь этот гигантский пласт знаний. На мой взгляд, в нем заключается громадный смысл.

— Я сказал, не вижу смысла не в нем, а в нашем сюда приезде. — Скотт взглянул на часы. — Встреча назначена на семь, так ведь?

— Доктор Скотт и доктор Хаккетт, если не ошибаюсь?

Скотт, Хаккетт и Новэмбер одновременно повернули головы и увидели приближающихся трех человек. Двое были определенно гражданскими, третий — военный. Армию таки привлекли, как и предупредил Хаккетт. Он не удержался, наклонился к Скотту и прошептал:

— Ну, что я говорил?

У одного из гражданских была борода, у второго длинные жидкие каштановые волосы и небольшие очки с круглыми стеклами в золотой оправе. Серый свитшот болтался на нем, точно снятый с плеча вдвое более крепкого парня, — создавалось впечатление, что этот тип только тем сейчас и занимается, что над чем-то размышляет, а о прическе и прочих житейских делах напрочь забыл. Он рванул вперед, во весь рот заулыбался и принялся крепко пожимать и трясти руки вновь прибывшим, уделяя каждому намного больше времени, чем требовалось. Когда очередь дошла до Скотта, длинноволосый в порыве выразить двойную благодарность схватил его пятерню обеими руками, словно намереваясь никогда больше ее не отпускать.

— Боб Пирс. Очень рад с вами познакомиться, доктор Скотт. Слежу за вашей работой долгое время.

— Спасибо, — ответил Скотт, пытаясь высвободить руку. — Позволите?

Он буквально выдернул ее из тисков Пирсовых пальцев.

Тот внезапно смутился.

— О, простите. Простите, пожалуйста. Знаете… гм…

Подошли двое других.

— Майор Лоренс Гэнт, экспедиционные войска ВМФ, — представился офицер в военной форме. — А это Ральф Мейтсон, представитель корпорации «Рола».

Скотт перевел взгляд на бородатого.

— Я получил ваше письмо, — сказал он.

Гэнт жестом предложил компании продолжить путь.

— Сюда, пожалуйста.

Они направились влево. Стены повсюду были белые и обработаны антисептическими средствами, окна — маленькие и на приличном расстоянии друг от друга, свет — яркий и ровный.

На дворе могли стоять день или ночь, тут одно время суток было трудно отличить от другого. Наверное, им по вкусу такая обстановочка, раздумывала Новэмбер, провожая взглядом неспешно проходивших мимо и читавших на ходу какие-то распечатки ученых. Коридоры здесь были широкие и бесконечные — по таким ей никогда прежде не доводилось ходить.

Не привлекая всеобщего внимания, она изучала все, что находила важным, в том числе и марширующего впереди Гэнта, точнее, его потрясающую задницу, обтянутую синей тканью форменных брюк.

Завязать разговор отважился Мейтсон. Повернувшись к Хаккетту, он произнес:

— Насколько мне известно, благодаря вам все пассажиры остались в живых.

— Что вы, какие глупости. Произошло небольшое физическое чудо, вот и все, — ответил Хаккетт скромно.

Новэмбер не поняла, заносится он или нет. Хаккетт… Ей определенно следовало поднапрячь память — она вдруг вспомнила, что где-то уже слышала эту фамилию раньше.

— Вспышки на Солнце сыграли злую шутку с электрооборудованием самолета, — продолжил Хаккетт. — Буря послужила буферной зоной, в которую нам удалось сбежать.

До Новэмбер дошло.

— Хаккетт? Доктор Джон Хаккетт? Из института Санта-Фе?

— Иногда меня приглашают в Санта-Фе читать лекции. Но сейчас, как видите, я не преподаю.

Скотт удивился.

— Ты с ним знакома? — спросил он у Новэмбер.

— Я о нем много слышала. Доктор Хаккетт — гений, один из самых блестящих ученых, занимающихся теорией сложности вычислений.

— Вы очень добры.

Хаккетт пожал плечами, делая вид, что смущен.

— Откуда вы узнали, что нам надо влететь в бурю? — с пылом спросила Новэмбер, видя боковым зрением, как Скотт, когда все внимание Хаккетта сосредоточилось на ней, многозначительно на него уставился.

Скотту, по-видимому, пришло в голову, что он обязан внести в дело некоторую ясность.

— Ей всего девятнадцать.

Хаккетт заулыбался.

— Да, да, — сказал он. Новэмбер улыбнулась в ответ. — На самом деле все это очень непросто. Связано с заряженными частицами, электрическими потенциалами. Ионизацией. Солнечным ветром, трением… и еще раз трением.

Скотт повысил голос:

— Эй!

Хаккетт резко повернул голову.

— Ей всего девятнадцать, — повторил Скотт.

Хаккетт вновь посмотрел на расширившую глаза девочку и произнес:

— По-моему, он считает, что я глух.

Новэмбер присмотрелась к нему повнимательнее. И с невинным видом поинтересовалась:

— Вы, случайно, не под наркотой?

Раздался громкий смех, и ее сердце сжалось от приступа стыда. Но когда ей улыбнулся и подмигнул майор Гэнт, она подумала: все не зря. Как же чертовски привлекательны эти ребята в форме!

Наконец они пришли к двери с надписью: «Молекулярная физика, квантово-механическое туннелирование».

Кабинет служил смотровой площадкой, откуда можно было наблюдать за происходящим в расположенной внизу основной лаборатории. Перед огромными выступающими окнами, наклоненными наружу под углом в сорок пять градусов, стоял ониксовый стол. За стеклами, сотней футов ниже, работали ученые. Их машины были настолько огромными, что лаборантам для установки и проверки отдельных стальных компонентов приходилось забираться наверх при помощи лестниц.

Мейтсон прошел к столу и с поразительной четкостью, будто несколько недель подряд репетировал, разложил бумаги и Развернул карты. На одну из стен он повесил экран, к которому прикрепил цифровые фотографии.

Пирс провел к столу остальных, словно чрезмерно старательный официант, выдвинул стулья, сел на один из них, наклонился к Скотту и пробормотал:

— Простите, что так сильно сжал вам руку. Я… гм…

Он резко замолчал, наверное, вдруг подумал о чем-то другом. Глаза Пирса нервно бегали, взгляд ни на секунду не останавливался на Скотте. Неожиданно он наклонил голову, решив заняться бумагами.

Скотт взглянул в другую сторону и обнаружил, что Новэмбер сидит на соседнем стуле. Она была невообразимо близко, на расстоянии, позволяющем поцеловаться. Скотт, вздрогнув, откинулся на спинку и заставил себя улыбнуться.

— Простите.

Новэмбер тоже улыбнулась ему, но что ее улыбка значит, он так и не понял.

Теперь на столе возвышались бесчисленные кипы бумаг. Возможно, их было гораздо больше, чем требовалось. Пирс окинул Скотта горящим взглядом.

— Ужасно интересно.

Хаккетт пристально посмотрел на Мейтсона. Взглянул на снимок айсбергов на экране. И опять сосредоточил внимание на Мейтсоне.

Тут его осенило.

— Вы были на танкере. — Он произнес это таким тоном, что все вокруг замолкли и напрягли слух.

Скотт и Новэмбер сразу сообразили, что Хаккетт имеет в виду. Об этом событии целую неделю только и говорили в новостях. Между Америкой и Китаем на почве несогласия в отношении прав на природные ресурсы Антарктики грозила вотвот вспыхнуть война. Позиция Штатов заметно ослабла после того, как был замечен их нефтяной танкер, пытавшийся тайком покинуть Антарктику. Правительство заявило, что ни о чем не имеет понятия. С того самого дня, как новость на прошлой неделе стала достоянием общественности, штаб-квартиру корпорации «Рола» в Нью-Йорке атаковали репортеры.

Вот почему его узнали. Ральфу Мейтсону не повезло: он попал в кадр в ту минуту, когда сходил с судна на берег. Этот парень определенно был на танкере.

Мейтсон молча кивнул.

— Чем вы там занимались? — прямо спросил Скотт.

Пирс поспешил коллеге на помощь.

— Я восхищен вашими работами, доктор Скотт, — заметил он. — Сам я провел несколько исследований, касающихся зороастризма. Если я ничего не путаю, Заратустра излагал свое учение самому Пифагору?

— Да, — подтвердил Скотт. — Заратустра оказал значительное влияние на Древнюю Грецию.

— Простите, — волнуясь, вставила Новэмбер, — но какое отношение имеет этот Заратустра… Я правильно его называю? Какое он имеет отношение к работам доктора Скотта?

— Митра, — нетерпеливо пояснил Пирс.

Гэнт и Хаккетт переглянулись. Очевидно, и их разговор начинал сбивать с толку.

— Пояснить? — предложил Скотт.

Пирс улыбнулся и застенчиво пожал плечами.

— О да. Конечно. Будьте так добры.

Он провел по волосам пятерней и, зажав между большим и указательным пальцами ручку, откинулся на спинку стула с видом человека, обожающего науку. Любое произносимое Скоттом слово он сопровождал одобрительными кивками.

— Заратустра жил на земле, которую теперь мы называем Ираном.

— Значит, он мусульманин?

— Нет. Ислам возник по меньшей мере тысячелетие спустя. На территории Ближнего Востока зародилась масса культур: амореев, халдеев. Но первой была шумерская, по сути Шумер — древнейшая из известных миру цивилизаций.

— Их письменность мы называем клинописью, — вставил Пирс, сияя.

— Верно. Древние греки считали, что науки взяли начало в Вавилоне и в Египте. Рассказы о том, что математику изобрели греки, — миф. Греков обучили вавилоняне и египтяне. Не только математике, но еще и философии, астрологии, алхимии. Сам Платон это подтверждает, а ряд ученых из-за элементарной заносчивости предпочитают не принимать во внимание.

— В центре учения Заратустры — бог Ормузд, — добавил Пирс. — Ему принадлежит и идея ангела-хранителя.

Хаккетт полюбопытствовал:

— Кто такой Митра?

— Культ Митры — ответвление зороастризма. Как баптизм — христианства. Митра был богом солнца, покровителем мирных, доброжелательных отношений между людьми. Закат и рассвет его почитатели ассоциировали со смертью и воскрешением. Символом солнца для них служил крест. Точнее, на письме светило изображали в виде ореола. А в архитектуре для простоты — в форме креста.

— Многие мировые культуры обозначают солнце именно крестом, — вставил Пирс.

Хаккетт вскинул бровь.

— Солнце?

Во взгляде Новэмбер блеснуло недоверие.

— В самом деле?

Пирса ее реакция привела в замешательство. Поерзав на стуле, он произнес с оборонительной интонацией:

— Да.

— Настоящее приспособление для распятия, — продолжил Скотт, — не крест, а множество поперечных балок. Креста не существовало. По крайней мере до тех пор, пока художники не придумали рисовать светящийся ореол вокруг головы Христа…

— Позаимствовав эту идею у скульпторов, ваявших статуи Гелиоса — греческого бога солнца.

— То есть мы опять возвращаемся к шумерам, — заключил Скотт.

В кабинете воцарилась тишина: до всех стало наконец доходить, о чем речь. Культ Митры формировал понятия рая и ада, Тайной вечери, жертвоприношения и вознесения. Своими корнями он уходит в шумерские традиции.

— Первыми о Всемирном потопе и Ное написали шумеры. Полагаете, именно это вы обнаружили? Раннюю версию «Эпоса о Гильгамеше»?

— Гм… Не совсем так, доктор Скотт, — ответил Гэнт.

— Простите, что надоедаю, но… — Новэмбер была воспитана строго в духе христианства, все эти концепции давались ей с большим трудом. Однако, к ее чести, просто отмахнуться от них она и не подумала. — Вы сказали, доктор Скотт, любая крупная религия в истории что-то заимствовала у предшествующей. Допустим, но если так, у кого тогда переняли свою веру шумеры? Откуда они вообще взялись?

Скотт заколебался, а Пирсу явно опять захотелось вмешаться. Он подался вперед и обвел кабинет ручкой.

— Никто не имел об этом понятия! — На его губах заиграла улыбка, но тут же лицо посерьезнело. — До настоящего момента.

Он нажал на кнопку пульта, включая цифровой экран, и проверил звук.

— Вот откуда я приехал, — сказал Мейтсон. — На моих фотографиях те же виды, что показывают в новостях. Перед вами буровое судно «Ред оспри». По профессии я инженер. Мы вели в Антарктике разведочное бурение, когда вдруг нарвались на проклятые неприятности…

На экране разворачивалась чудовищная сцена. Трубопровод корежило. Гибли люди. Потом на палубу выплеснулась волна грязи. Все, кто был в кабинете, невольно вздрогнули. Как раз в эту минуту кадры катастрофы сменились изображениями ученых в белых халатах, изучающих в лаборатории голубые кристаллы. Один из камней показали крупным планом — на этом месте Мейтсон нажал на «паузу». Алмаз определенно отличался от обычного. Во-первых, удивительной надписью.

Скотт резко наклонился вперед.

— Прямо на поверхности, — заметил Гэнт. — Что это, повашему, за язык, а, доктор Скотт?

Скотт повернулся к офицеру.

— На первый взгляд… гм… Похоже на клинопись. Но это невозможно!

— Почему?

— Тут масса символов, с которыми за годы практики я не сталкивался ни разу. И вырезаны они слишком четко. Создается такое впечатление, будто это некий комплексный современный язык. Во всяком случае, если смотришь не на сам камень, а на снимок.

Слово «клинопись» образовалось от слова «клин». Знаки древней письменности состояли из групп клинообразных черточек. Ими пользовались в аккадском, эламском, хеттском, хурритском языках и, разумеется, в шумерском. Возникла клинопись в четвертом тысячелетии до нашей эры. Переводить такие тексты было крайне сложно, поскольку каждый из символов, включающий в себя порой аж тридцать черточек, мог обозначать слог или даже целое слово.

— Хотелось бы взглянуть на настоящие камни, — сказал Скотт. От желания получить возможность заняться диковинными алмазами ему не сиделось на месте. — Сами понимаете, тогда я смогу сделать о них более определенный вывод.

Пирс и Гэнт многозначительно друг на друга взглянули.

— А прочесть надписи сумеете?

— Пока не знаю, — честно ответил Скотт. — Вероятно, только отдельные фрагменты. Работа далеко не из легких и, возможно, потребует немалого времени.

Майор Гэнт погрузился в раздумья.

— С этим проблема. Чего-чего, а времени у нас в обрез.

— Что вы имеете в виду?

В разговор вновь встрял Пирс:

— Полагаю, основной вопрос в том, согласны ли вы с мнением, что это доклинописный, не постклинописный текст?

Скотт понимал, к чему Пирс клонит, и, если честно, чувствовал себя от этого несколько неловко. Клинопись считалась зарей человеческой письменности, но, что удивительно, ранние ее формы отличались наибольшей сложностью. Шумерский и вавилонский алфавиты насчитывали в самом начале по меньшей мере шестьсот знаков. Позднее их количество сократилось до сотни. Во времена египтян письмо приняло вид иероглифических пиктограмм, им на смену опять пришли буквы, сохранившиеся до наших дней. Предполагали, что шумерской письменности также предшествовали пиктограммы, хотя доказательств этой теории находилось довольно мало. К примеру, глиняные знаки, но их шумеры могли использовать и в качестве первых монет.

Скотт был склонен верить в существование дошумерской цивилизации. Даже по той лишь причине, что никто не знал, откуда шумеры появились. Клинопись могла оказаться более поздней ступенью развития некой никому пока не знакомой письменности.

Скотт кивнул. Дело принимало умопомрачительный поворот. Доклинописный текст, наконец-то. Пирс, судя по всему, положительному ответу обрадовался, однако вопрос до сих пор висел в воздухе. Какого черта камни с надписями делали в Антарктике? Это противоречило любому логическому рассуждению. Смахивало на безумный розыгрыш. Согласно некоторым теориям, военные флоты древних цивилизаций были гораздо более мощными, чем считалось вначале. По сей день отыскивалось немало подтверждений тому, что, например, финикияне доплывали до самой Америки.

В Бразилии были найдены глиняные дощечки с надписями на неизвестном средиземноморском языке. В Помпеях — изображение ананаса, произраставшего лишь в Америке. В Мексике, где коренное население не носило волосы ни на лице, ни на теле, обнаружили статуэтки бородачей. В Китае из земли извлекли пролежавшие там более двух тысяч лет сладкий картофель и арахис — типично американскую пищу. А в Индии раскопали рисунки женщин с кукурузными початками в руках.

Тесты, проведенные на волосах египетских мумий, послужили доказательством теории о том, что при жизни эти люди курили гашиш, табак и нюхали кокаин. Но кокаин и табак мир получил из определенного места — Южной Америки. Китайский чай, который тоже обнаружили в волосах мумии, означал, что между Египтом и Китаем шла торговля.

Все эти открытия указывали на существование в древнем мире глобальной системы коммерческих блоков. Человеческая изобретательность еще в те далекие времена позволяла обмениваться товарами народам, разделенным расстояниями в тысячи миль. Китайцы могли покупать кокаин в Южной Америке и продавать его египтянам либо посреднику, даже не пробуя. Сами египтяне в Южной Америке, вероятно, никогда и не бывали. Но Антарктика? Неужели кто-то из древних плавал и туда?

Пирс и Мейтсон принялись раскладывать по столу бумаги. На это ушло немало времени. Скотту, Новэмбер и Хаккетту не оставалось ничего другого, как просто сидеть и наблюдать. Вскоре перед ними красовалось множество карт — преимущественно Антарктики, — топографических снимков, копий древних письменных источников и фотографий, сделанных со спутника. Как же Скотт не догадался сразу? Он обвел взглядом всех, кто сидел за столом. Требовалось не только сделать перевод текстов. Гораздо больше.

— Простите, — произнес он негромко. — Как вы сами считаете, что это?

Гэнт ответил ровно и без запинки:

— Атлантида.

Карты

У Скотта напряглись плечи. Его взгляд остановился сначала на Хаккетте, потом на Новэмбер. Нет, он не ослышался.

Будь проклята эта Атлантида!.. Необдуманные теории о ее существовании гуляли по свету с того самого момента, когда Платон впервые упомянул о встрече Солона с мистическими жрецами из Египта. Атлантида якобы располагалась в Атлантическом океане. Ее искали в районе Багам. В Средиземноморье. В Южной Америке. Бог знает, где еще. Но ни одну из гипотез так и не удалось доказать. Об Атлантиде разглагольствовали разные недоумки, астрологи и гадалки, которые предсказывали будущее, глядя в магический шар. Но нынешним делом занимались военные — не шарлатаны и не идиоты. Им явно известно нечто такое, о чем не имел представления Скотт. Что?

Мейтсон указал на стол.

— Антарктику открыли в тысяча восемьсот восемнадцатом году, верно?

Скотт на мгновение задумался и кивнул.

— Да.

— Вот копия карты, составленной турецким адмиралом по имени Пири Рейс в тысяча пятьсот тринадцатом году. На карте обозначены береговые линии Западной Африки, Южной Америки и, что самое важное, Земли Королевы Мод, а также других частей Антарктики. Все очень точно, это подтверждено снимками со спутника, сделанными ВВС США. На карте изображены очертания непосредственно берега Антарктики, не ледяных глыб. Вы бывали в Антарктиде, доктор Скотт?

— Нет.

— Нет? А я только что оттуда и объясню вам, почему карта Рейса буквально потрясает. Определить настоящую береговую линию Антарктики, то есть взглянуть на нее сквозь лед, ученым удалось лишь шестьдесят лет назад. Тот ее участок, который нанес на карту Рейс, не оттаивал по меньшей мере шесть тысяч лет. Изучить его можно было, лишь приплыв туда на корабле, что подразумевает цивилизацию, а обозначить настолько точно графически — исключительно при помощи соответствующего оборудования, что указывает на высокий уровень развития.

Пирс энергично закивал.

— Карты Пири Рейса основаны на оригиналах из библиотеки в египетской Александрии, — сказал он. — Существовали и другие карты. Например, та, которую в тысяча пятьсот тридцать первом году, используя древние документы, создал Оронтеус Финиус. На ней изображена вся Антарктика с горами и реками. Это означает, что ее исследовали полностью, не только прибрежную часть, причем поверхность, освобожденную ото льда.

— Вам известно, какова площадь Антарктики, доктор Скотт? — спросил Мейтсон.

Скотт покачал головой.

— Она весьма внушительных размеров. Вдвое больше Соединенных Штатов. На старых картах обозначено абсолютно все!

— В середине шестнадцатого века, — продолжил Пирс, — жил человек по имени Меркатор. Выдающийся картограф, он тоже создал при помощи древних источников точную карту Антарктики. В тысяча семьсот тридцать седьмом году на свет появилась другая удивительная работа — французского географа Филиппа Буаше. Буаше дал точное изображение Антарктиды того периода, когда она была свободна ото льда. На карте Буаше представлена подледная топография всего континента, то есть он показан таким, каким мог выглядеть около пятнадцати тысяч лет назад. И произошло это практически за век до момента открытия Антарктики, доктор Скотт! Вспомните и о карте мира, составленной в тысяча пятьсот пятьдесят девятом году другим турком — Хаджи Ахмедом. Согласно ей, Сибирь и Аляска были соединены сушей.

Я беседовал с Сарой Келси, лучшим геологом в нашей корпорации. С ее докладом вы ознакомились. Она утверждает, будто двенадцать—четырнадцать тысяч лет назад этот участок земли действительно существовал. Доказательством тому служит масса научных выводов. На столе копии всех этих карт, 1 если хотите, можете взглянуть.

Скотт оставался непреклонен. Сбить его с толку было не такто просто.

— Я слышал практически обо всех этих картах, мистер Мейтсон. Ничего нового я от вас не узнал. Однако — и это поистине очень важно — ни одна из них не доказывает существование Атлантиды. Они свидетельствуют лишь о том, что наши древние предки были чертовски искусными картографами и что у нас, как у биологического вида, весьма короткая память. Спорить по этому поводу давайте не будем. Но задумайтесь, о чем вы меня просите. Изменить свои убеждения настолько резко, что трудно даже представить. — Его лицо опечалилось. — Мне очень жаль.

Пирс завертел головой.

— Не вы ли тот самый парень, который изучает мифы и легенды всевозможных культур, собирая упоминания о Всемирном потопе? Неужели не вы? Ваше имя Ричард Скотт?

— Всемирный потоп. Да, конечно. Только это всего лишь мифы. Легенды. Рассказики, идеально подходящие для чтения на ночь. Шумерский «Эпос о Гильгамеше» датируется приблизительно пятым тысячелетием до нашей эры. В нем то же предание о потопе, что и в Библии, — полностью совпадает с историей о Ное. Но это чистой воды литература. Сказка.

— Шлиман, следуя описаниям в сказках, раскопал древнюю Трою.

Пирс вскочил на ноги, обошел стол. Вновь схватил пульт и нажал кнопку воспроизведения. На экране появилась расплывчатая картинка — гораздо более низкого качества, чем предыдущие, но все без труда поняли, что это за изображение. Камера крошечных размеров снимала внутренности длинного темного трубопровода, продвигаясь вниз. В нем, по самому центру, проходила более узкая труба — диаметром дюймов в пять, — по которой должна была течь наверх нефть.

— Это служебная камера, — пояснил Мейтсон. — Предназначена для контроля трубопровода со дна. Качество видимости не играло особой роли. Глубинная система — экспериментальная. Я оснастил ее камерой на всякий случай, даже не подозревая, что она нам пригодится.

Камера опускалась все ниже и ниже. Отдельные участки трубопровода были повреждены — в легированной стали чернели дыры. Наконец показался конечный пункт, затемненный мутной водой.

— Это не затонувший корабль, доктор Скотт. Это стена. Настоящая стена на глубине полумили под морским дном, как в жилом доме. Стена. Вы слышите?

— Да, — прозвучал четкий бесстрастный ответ.

— Причем стена не из кирпичей и строительного раствора, а из алмаза. Громадного алмаза. Насколько он велик, определить пока невозможно.

Сквозь мрак, разбавленный лишь светом лампочки, виднелась хрустальная голубизна. В самом низу экрана темнело пришедшее в негодность буровое долото. В стене в месте удара зияла пробоина. Было понятно, что за стеной теснилась вода, сжатая тяжестью ледяного пака наверху. Она-то и рванула вверх по трубопроводу, когда тот пробил стену.

В других местах стена выглядела безупречно, ее поверхность покрывали аккуратно вырезанные надписи. Они и служили требуемым доказательством.

— А теперь ответьте, доктор Скотт: кто же, черт возьми, на глубине двух миль при минусовой температуре построил в подземной пещере эту стену? За всю свою практику работы инженером, — а мне довелось побывать на местах бурения в разных частях света, — я ни разу с подобным не сталкивался. Ума не могу приложить, какая страна настолько высокоразвита, чтобы возвести этакую стену. Из столь непомерного количества алмазного материала?.. Да мировой финансовый рынок буквально перевернулся бы. В короне короля Англии красовались бы, наверное, желуди — они определенно ценились бы выше.

Скотт все еще не мог поверить в то, что ему рассказывали.

— Хотите, чтобы я перевел надписи?

Новэмбер принялась рассматривать карты, пытаясь хоть в чем-нибудь разобраться.

— Доктор Скотт, — сказала она слегка охрипшим голосом, — по-моему, они не шутят.

Хаккетт оставался безразличным. О чем он думает, угадать было невозможно.

— Хоть один из вас имеет представление о том, сколько времени уходит на перевод архаического текста? — выпалил Скотт.

— Да.

— Очень сомневаюсь. На перевод кодекса майя выдающиеся специалисты потратили более сотни лет, причем этот язык еще существовал на полуострове Юкатан, в Восточной Мексике. Доклинописные тексты написаны на мертвых языках. Их не помнит никто. Я понятия не имею, с чего начинать.

— Тогда напрягите мозги и что-нибудь поскорее придумайте, доктор Скотт, — объявил адмирал, шагающий к столу со стороны дальнего входа. — На карту поставлены жизни людей.

«Дауэр», значилось на его нагрудной нашивке. «Прочтите, что написано на нашивке», — говорило выражение его лица. Адмирал Дауэр производил неизгладимое впечатление. Высокий, стройный, темнокожий. В фуражке на гладко выбритом черепе.

Любой, кто разбирался в армейских обозначениях, мгновенно обращал внимание на прикрепленный к его груди орден Доблестного легиона с золотой звездой. На почетную медаль «За отличие на военной службе», благодарственную медаль за службу в ВМС, «Благодарность президента» и крест «За отвагу», проявленную во время операции «Буря в пустыне». То была лишь малая толика заработанных им наград. Контр-адмирал Военно-морских сил США Томас С. Дауэр на своем веку повидал немало и высокого адмиральского звания был достоин как никто другой.

За Дауэром шел человек в штатском, за ними следовала целая толпа военных. За стол сели лишь адмирал и гражданский, которого Мейтсон незамедлительно представил собеседникам: Джей Хоутон, юрист корпорации «Рола».

Хоутон взглянул на свой блокнот с отрывными страницами из желтой линованной бумаги и издал странный возглас, будто воображая, что он в зале суда, и пуская в ход один из трюков, усвоенных в юридической школе. Мейтсон сомневался однако, что этот парень хоть раз за последние годы приблизился к зданию суда. Юристы, работавшие в корпорациях, по судам обычно не бегают.

— Мы только что встретились с официальными представителями Китая во Дворце наций, — пояснил Хоутон. — Черта с два они впустят кого бы то ни было на свою базу в Антарктике.

— Что за незадача, — пробормотал Гэнт.

— Мы на это и настраивались, — напомнил Дауэр.

— Все равно кошмар, — ответил Гэнт мрачно. — Собирать группу из людей гражданских очень уж не хочется. Они к операции не готовы — ни физически, ни морально, сэр.

— В общем и целом китайцы не имеют ничего против команды инспекторов ООН, — вставил Хоутон весело. — Невооруженные силы и близко не подпустят.

— Да уж понятно! — раздраженно рявкнул Гэнт, в последнее мгновение осекся и добавил «сэр» в знак уважения к адмиралу.

Скотт и Новэмбер обменялись обеспокоенными взглядами. Команда инспекторов?.. Что они затевают?

— Там у вас спектроскопическое оборудование? — с живым интересом полюбопытствовал Хаккетт. Когда в кабинете появился Дауэр, Хаккетт встал из-за стола и принялся изучать сквозь окно все, что мог увидеть. На его губах играла ироничная полуулыбка. — ЯМР-томограф, если не ошибаюсь. Ах, адмирал, мальчикам-физикам, как пить дать, пришлась по вкусу завезенная в их драгоценную лабораторию игрушка.

— Они вечно чем-нибудь недовольны. Привет, Джон. Как перелет?

— Трясло.

Дауэр наморщил губы, мгновение поколебался и спросил:

— Неважны наши дела, да?

У Хаккетта, судя по всему, не возникло желания отвечать. Зато у Пирса возникло.

— Прямо скажем, дела ужасны, — вновь вмешался он. — Мы — свидетели столь серьезного повышения солнечной радиации, какого мир не видывал более двенадцати тысяч лет.

Зашелестели бумаги. Двое офицеров посоветовались с Дауэром и принялись просматривать какие-то записи.

Хаккетт произнес.

— Hаш полет отдавал мелодраматизмом, но прошел вполне нормально, верно?

Скотт мгновенно взглянул Хаккетту в глаза и неуверенно поежился.

Губы физика тронула очередная выводящая из себя улыбка-загадка. Он немного ссутулился, покусал ноготь большого пальца.

— Перед вами представители Объединенного космического командования Вооруженных сил США, доктор Скотт, — произнес он вкрадчиво. — Я консультировал Тома Дауэра по физике несчетное количество раз. Впервые в Лос-Аламосе, он учился тогда в магистратуре. Верно, Том?

Скотт растерялся.

— Космического… чего?

— Командования, — грубовато ответил Дауэр. — Мы советуем правительству, как действовать, пока оно ведет переговоры с китайцами. И служим последней надеждой на спасение человечества от Третьей мировой войны.

Дауэр поведал Скотту о том, что под восемнадцатью футами гранита в горах Колорадо близ Шайенна есть дверь в двадцать футов шириной и четыре фута толщиной, способная выдержать ядерную атаку. А за ней — разведывательный центр Вооруженных сил, называемый НОРАД [11]. В настоящий момент часть специалистов и средств НОРАД передали в распоряжение Объединенного космического командования.

— Мы постоянно следим за космосом, доктор Скотт. На околоземных орбитах вращается свыше девятнадцати тысяч объектов. Более восьми тысяч — крупнее бейсбольного мяча, отслеживать их можно двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. В те же периоды, когда наблюдается повышенная солнечная активность, и во время магнитных бурь выбрасывается плазма, наше оборудование, бывает, выходит из строя — порой на целых девяносто шесть часов, то есть на четверо суток.

— Это опасно?

— Весьма, — подключился к беседе Хаккетт. — Когда солнечная плазма достигает Земли, в атмосфере нарушается термодинамическое равновесие.

В разговор вновь вступил Гэнт:

— Солнечная буря — прекрасное время, когда можно напасть незаметно. Активность Солнца повышается, и китайцам об этом известно.

— Простите, но, по-моему, мы только что упустили свой шанс. — Скотт покачал головой. — Почему вы считаете, что на Солнце опять ожидаются вспышки? Все эти явления хаотичны, разве не так? Их ведь невозможно предсказать?

— Комплексны, а не хаотичны, — возмущенно заявил Хаккетт.

— Мы вполне в состоянии предугадать, что произойдет в ближайшем будущем с Солнцем, — добавилПирс. — Периодичность солнечной активности, роста и спада числа ее центров и их мощности — приблизительно одиннадцать лет.

Хаккетт схватил со стола маркер и начертил на доске в конце кабинета круг.

— Не стану засорять ваши мозги, читая лекцию о гелиофизике, но некоторые моменты вам следует усвоить. Солнце, вопреки бытующему мнению, не похоже на Землю. Оно громадно. Настолько, что пятно средней величины на его поверхности в несколько раз превышает площадь Земли. Солнце большое. Тяжелое. Горячее. И, что самое главное, на нем более двух магнитных полюсов.

У нас есть только Южный и Северный. На Солнце полюсов целых шесть. Назовем их как угодно — Север, Юг, Тим, Кларенс. Не имеет значения. Что важно, так это крайне сложная магнитная система, суть которой мы едва-едва начинаем постигать. На Солнце есть Северный и Южный в нашем понимании полюса, но в силу того, что это шар из раскаленной плаз-

— Прямо скажем, дела ужасны, — вновь вмешался он. — Мы — свидетели столь серьезного повышения солнечной радиации, какого мир не видывал более двенадцати тысяч лет.

Зашелестели бумаги. Двое офицеров посоветовались с Дауэром и принялись просматривать какие-то записи.

Хаккетт произнес:

— Наш полет отдавал мелодраматизмом, но прошел вполне нормально, верно?

Скотт мгновенно взглянул Хаккетту в глаза и неуверенно поежился.

Губы физика тронула очередная выводящая из себя улыбка-загадка. Он немного ссутулился, покусал ноготь большого пальца.

— Перед вами представители Объединенного космического командования Вооруженных сил США, доктор Скотт, — произнес он вкрадчиво. — Я консультировал Тома Дауэра по физике несчетное количество раз. Впервые в Лос-Аламосе, он учился тогда в магистратуре. Верно, Том?

Скотт растерялся.

— Космического… чего?

— Командования, — грубовато ответил Дауэр. — Мы советуем правительству, как действовать, пока оно ведет переговоры с китайцами. И служим последней надеждой на спасение человечества от Третьей мировой войны.

Дауэр поведал Скотту о том, что под восемнадцатью футами гранита в горах Колорадо близ Шайенна есть дверь в двадцать футов шириной и четыре фута толщиной, способная выдержать ядерную атаку. А за ней — разведывательный центр Вооруженных сил, называемый НОРАД*. В настоящий момент часть специалистов и средств НОРАД передали в распоряжение Объединенного космического командования.

— Мы постоянно следим за космосом, доктор Скотт. На околоземных орбитах вращается свыше девятнадцати тысяч объектов. Более восьми тысяч — крупнее бейсбольного мяча, отслеживать их можно двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. В те же периоды, когда наблюдается повышенная солнечная активность, и во время магнитных бурь выбрасывается плазма, наше оборудование, бывает, выходит из строя — порой на целых девяносто шесть часов, то есть на четверо суток.

— Это опасно?

— Весьма, — подключился к беседе Хаккетт. — Когда солнечная плазма достигает Земли, в атмосфере нарушается термодинамическое равновесие.

В разговор вновь вступил Гэнт:

— Солнечная буря — прекрасное время, когда можно напасть незаметно. Активность Солнца повышается, и китайцам об этом известно.

— Простите, но, по-моему, мы только что упустили свой шанс. — Скотт покачал головой. — Почему вы считаете, что на Солнце опять ожидаются вспышки? Все эти явления хаотичны, разве не так? Их ведь невозможно предсказать?

— Комплексны, ане хаотичны, — возмущенно заявил Хаккетт.

— Мы вполне в состоянии предугадать, что произойдет в ближайшем будущем с Солнцем, — добавил Пирс. — Периодичность солнечной активности, роста и спада числа ее центров и их мощности — приблизительно одиннадцать лет.

Хаккетт схватил со стола маркер и начертил на доске в конце кабинета круг.

— Не стану засорять ваши мозги, читая лекцию о гелиофизике, но некоторые моменты вам следует усвоить. Солнце, вопреки бытующему мнению, не похоже на Землю. Оно громадно. Настолько, что пятно средней величины на его поверхности в несколько раз превышает площадь Земли. Солнце большое. Тяжелое. Горячее. И, что самое главное, на нем более двух магнитных полюсов.

У нас есть только Южный и Северный. На Солнце полюсов Целых шесть. Назовем их как угодно — Север, Юг, Тим, Кларенс. Не имеет значения. Что важно, так это крайне сложная магнитная система, суть которой мы едва-едва начинаем постигать. На Солнце есть Северный и Южный в нашем понимании полюса, но в силу того, что это шар из раскаленной плазмы, он обладает и четырьмя другими полюсами, расположенными на равном друг от друга расстоянии вокруг экватора. А еще по той причине, что Солнце — плазменный шар, оно вращается неравномерно. На экваторе солнечный день короче, чем на севере или на юге.

Только сейчас Скотт обратил внимание, что адмиралов в кабинете трое. Точнее, два адмирала и генерал. Плюс майор Гэнт. Пятеро лейтенантов выполняли обязанности помощников. Военных никому не представили. Объяснения Хаккетта они слушали с жадностью и, очевидно, легко все усваивали. Это по меньшей мере приводило в некоторое замешательство. А если точнее, сильно сбивало с толку.

Хаккетт продолжал:

— В действительности полный магнитный цикл Солнца составляет двадцать два года: за это время происходит полная переполюсовка его магнитного поля, и пятна, которые представляют собой места выхода магнитного поля из-под фотосферы, возвращаются на свои места. То, о чем упомянул ты, Боб, прости, что противоречу, — всего лишь половина цикла, хотя статистически количество пятен на фотосфере меняется с периодом в одиннадцать лет.

— И о чем это говорит? — Новэмбер вскочила с места. — Я, признаться, не очень сильна в физике.

Скотт скрестил руки на груди.

— Послушайте, я тоже не физик. Я лингвист. Какое отношение все эти чертовы премудрости имеют ко мне? Меня позвали взглянуть на камни. Камни имеются, так ведь?

— Вам следует запомнить лишь то, что самые ужасные вещи происходят на Солнце с периодичностью в одиннадцать лет, — произнес Пирс, бросая многозначительный взгляд на Хаккетта, который вывел на доске и подчеркнул две двойки. — Просто добавляйте к одиннадцати одиннадцать, еще и еще одиннадцать, пока не получите три тысячи. Геологические исследования свидетельствуют о том, что каждые три тысячи лет климат на Земле резко меняется. Шесть тысяч лет назад произошел настолько мощный климатический сдвиг, что многие древние цивилизации приняли этот момент за отправную точку летоисчисления.

Последний цикл цивилизации майя начался двенадцатого августа три тысячи сто тринадцатого года до нашей эры. Египтяне вели отсчет времени приблизительно с три тысячи сто сорок первого года до Рождества Христова, а согласно еврейскому календарю мир был сотворен в сентябре три тысячи семьсот шестьдесят первого года до нашей эры. Древние евреи находились в такой серьезной зависимости от лунно-солнечных циклов, что даже на флаге стали изображать Солнце — в виде шестиконечной звезды. С началом каждого четвертого цикла совпадает какое-то поистине катастрофическое событие. У нас есть все основания бить тревогу. Четыре цикла, или двенадцать тысяч лет назад, — об этом свидетельствуют научные труды геологов — случилось наводнение. И — можете себе представить? — мы вновь приближаемся к критическому моменту.

— По нашему мнению, магнитные полюса Солнца вот-вот поменяются местами, доктор Скотт, — мрачно произнес контрадмирал Дауэр. — Земля под угрозой глобального бедствия.

— Минуточку! — вскрикнул Скотт. — Мы что, обсуждаем конец света?

Хаккетт пожал плечами.

— О, нет-нет. — Все вокруг вздохнули с облегчением. — Просто беседуем на эту тему. А каким конец света может оказаться, адмирал?

Гэнт прошел в дальний конец кабинета и остановился у большого цифрового экрана на стене.

— С вашего разрешения, адмирал?

Дауэр кивнул в знак одобрения.

Свет притушили. На экране возникла картинка планеты Земля. Перспектива изменилась, и зрители увидели орбиту вращения Земли вокруг Солнца, потом крупным планом обозначение нескольких земных стран.

— На нашей планете шесть главных обсерваторий, работа которых полностью посвящена слежению за солнечной активностью, — монотонно объяснял Гэнт. — О малейших изменениях нам сразу становится известно, точнее, с обычным опозданием от сорока восьми до семидесяти двух часов.

Скотт и Новэмбер машинально повернули головы и взглянули на Хаккетта. Тот кивнул со словами:

— Источник солнечной энергии — ядерные превращения водорода, из которого на девяносто процентов состоит Солнце, в гелий. Температура на поверхности светила — более двух миллионов градусов по Цельсию. Когда происходит извержение корональной массы, в атмосферу Солнца выбрасываются высокоионизированные частицы в виде шара с собственным магнитным полем, так называемая плазма. Плазменное облако, по размерам сравнимое с Юпитером, содержит достаточно энергии для выпаривания Средиземного моря. Скорость его движения около двух миллионов миль в час, стало быть…— Он быстро произвел соответствующие подсчеты. — Да, правильно, на дорогу сюда у него уходит примерно три дня.

Новэмбер ахнула.

— Именно это и может случиться?

Хаккетт ухмыльнулся.

— Это случается каждую неделю. То, о чем нам собирается поведать майор Гэнт, боюсь, гораздо серьезнее.

— Восьмого марта, то есть девять дней назад, на поверхности Солнца наблюдалось небывалое количество пятен. Активность была высокой, выброс плазмы стремительный и обильный. В семь ноль девять утра, ровно через восемь минут после нескольких одновременных извержений в районе солнечного экватора здесь, в ЦЕРНе, стало о них известно.

Хаккетт внезапно не на шутку встревожился.

— Как это? — спросил он. — Ты говоришь о скорости, близкой к скорости света!?

— В настоящий момент явление изучают в пяти исследовательских центрах. Один из них в Японии. Другой в России. Два в США: Калифорнийский технологический институт и Стэнфордский университет. А пятый здесь, в Швейцарии. В то мгновение четыре центра как раз проходили рекалибровку. Поэтому только тут, в ЦЕРНе, гравитационная волна и была зафиксирована.

Пожалуй, стоит присесть, решил Хаккетт. Он провел пальцами по прохладной поверхности ониксового стола.

— Боже правый… Наконец-то. — Таким довольным, как он, не выглядел никто вокруг. — Гравитон — разгадка любой тайны.

Скотт поерзал на стуле и пробормотал:

— Не хочется вас разочаровывать, но, к примеру, причину распада моей семьи не разгадаешь даже с его помощью.

— Как долго это продолжалось?

Скотт на миг задумался и тут осознал, что Хаккетт толкует вовсе не о его браке. В этот момент Гэнт провозгласил:

— Четыре целых три десятых микросекунды. Мои поздравления, доктор Хаккетт. Доказана еще одна теория.

Хаккетт почесал шею.

— Не уверен, что это повод ликовать.

Гэнт глубоко вздохнул.

— На гравитационную волну среагировал не только лазерный интерферометр в Европейской обсерватории гравитационных волн.

Скотт покачал головой, пытаясь привести в порядок мысли.

— Европейская обсерватория чего?

— Объяснения потом, — распорядился контр-адмирал Дауэр, которому не терпелось перейти к главному.

Гэнт нажал на другую кнопку. На экране мгновенно появились плавучие антарктические льдины и какие-то обозначения. Совершенно непонятные для человека со стороны.

РЛС ВИДЕОИЗОБРАЖЕНИЯ (ДИАПАЗОН С/Х) РЛС С СИНТЕЗИРОВАННОЙ АПЕРТУРОЙ (ДИАПАЗОН С/Х)

РЛС ПРИПОВЕРХНОСТНЫХ ОТЛОЖЕНИЙ (ГЕОРАДАР)

ДЛИНА МИКРОВОЛН:

ДИАПАЗОН L (24 СМ)

ДИАПАЗОН С (б СМ)

ДИАПАЗОН X (3 СМ)

МНОГОЧАСТОТНОЕ УСИЛЕНИЕ: ВКЛ.

ПРОМЫВНЫЕ ФИЛЬТРЫ ГЕОРАДАРА: ВКЛ.

ДЛИНА ВОЛНЫ ГЕОРАДАРА: [ОТКАЗ В ПРАВАХ ДОСТУПА]

Внезапно изображение на экране сменилось, и взглядам зрителей предстала странная картина: отряды вооруженных, осторожно шагающих по льду китайцев. Темные пятна на белоснежном фоне, точно муравьи на мороженом. Показались какие-то здания. И воздвигаемые укрепления. Китайская база «Чжун Чанг» была превосходно оборудована.

— Полагаю, излишне пояснять, дамы и господа, что эта информация секретная…

— Да вы что! — дерзко перебила его Новэмбер. — Вы в последнее время смотрите Си-эн-эн? Они рассказывают об этом всему миру!

— Поверьте мне, мисс Драйден, — нараспев произнес майор, — до нашей записи Си-эн-эн не добраться. — Он повернулся к остальным. — Мы наблюдаем за китайцами на протяжении… некоторого времени. Их погоня за топливом и прочими полезными ископаемыми, равно как эксперименты с ультрасовременным оружием не прекращаются. Приблизительно три месяца назад на территории своей базы в Антарктике они пробурили скважину и начали добывать нефть.

— Две недели назад мы получили сигнал о том, что в Антарктике приведен в действие мощнейший источник энергии. С увеличением его производительности возросла активность вспышек на Солнце. Разумеется, мы захотели узнать, что это за чудо-источник. Перейдем в РЛС приповерхностных отложений…— На экране появилась психоделическая картина. — Перед вами нечто такое, что не воспринимает человеческий глаз. Цвета искажены.

Скотт сощурился.

— Что это?

Хаккетт пододвинул стул вперед, чтобы лучше видеть.

— Мы разложили изображение, Джон, как ты и посоветовал, — произнес Дауэр.

— И?

— Ты оказался прав.

— Черт!

— Прав? В чем прав? — потребовал Скотт.

Гэнт кивком указал на экран.

— Немного терпения.

На мониторе высветилась дата: восьмое марта 2012 года. Неожиданно всю его поверхность обагрили громадные пурпурные волны, растекшиеся во все стороны.

Пирс уже видел эту запись и все равно пришел в восторг.

— Вот это да!

Хаккетт наклонил голову.

— Можно взглянуть еще разок? На увеличенное изображение?

Гэнт выполнил просьбу, нажав несколько кнопок. На экране из толщи льда опять выплеснулись волны искаженного цвета, как брызги от брошенного в пруд булыжника.

— По размерам этот кусок земли не больше Манхэттена.

Скотт чувствовал себя загнанным в тупик.

— Да что, черт возьми, это такое?

— Нечто вроде интенсивной сейсмоволны, — пояснил Дауэр. — Похоже, много общего с материалом, называемым углерод-60.

Хаккетт несколько секунд изучал изображение, потом негромко попросил:

— Можно прокрутить еще разок, в режиме замедленного воспроизведения?

Гэнт и Дауэр обменялись многозначительными взглядами. Дауэр явно чему-то радовался.

— Мы знали, что ты догадаешься.

— О чем? — спросил Мейтсон требовательно.

Было понятно, что и ему известно далеко не все.

Хаккетт неотрывно смотрел на монитор.

— Майор Гэнт, не могли бы вы отделить друг от друга каждый фрагмент того кадра, в котором волна выплескивается из эпицентра? — спросил он. — А потом наложить их один на другой?

Гэнт кивнул и принялся за работу, а Хаккетт обратился к остальным:

— То, что у нас получится, будет говорить само за себя.

Словно составная картинка-загадка из концентрических багряных окружностей, экран постепенно заполнили отдельные фрагменты изображения. И каждому из присутствовавших вдруг все стало понятно. Ученые принялись оживленно переглядываться и переговариваться, невозмутимыми остались лишь военные. Кубы. Прямоугольники. Изогнутые плоскости. Замысловато. Точно схематическое изображение…

— Это город, — прошептал Скотт. — Под чертовым льдом… Исчезнувший город!

— И, как видно, — заметил Дауэр серьезным тоном, — он каким-то образом связан с Солнцем.

Пирса будто загипнотизировали.

— Это не какой-нибудь неизвестный исчезнувший город. А определенный. Дамы и господа, добро пожаловать в Атлантиду!

— Боже правый… Мы разговариваем о комплексной системе адаптации в таком масштабе, о котором до настоящего момента я лишь теоретизировал, — пробормотал Хаккетт угрюмо.

Гэнт вывел на экран название: «Сказания о Всемирном потопе. Обзор мифологического наследия о самовоспроизводящемся начале», взял в руки распечатанную на бумаге копию работы и, почесывая щеку, принялся перелистывать многочисленные страницы.

— Доктор Скотт, — сказал он, — согласно вашему докладу, в Центральную Колумбию «пришел Бочика, человек иной расы с длинной густой бородой. Он принес дикому народу чибча закон, сельское хозяйство и религию. Но однажды его злая жена, Чиа, решила расстроить планы мужа и вызвала огромное наводнение, убившее почти всех. Бочика рассердился, изгнал жену на небо, где она превратилась в луну и стала светить по ночам, заставил отступить наводнение, помог уцелевшим спуститься с гор, и все началось сначала».

Скотт почувствовал прилив адреналина в кровь. До него сразу дошло, к чему клонит майор.

Гэнт перевернул страницу.

— Или вот еще. Предание индейского племени чикасо свидетельствует о том, что мир разрушила вода. Уцелели единственная семья и по паре животных каждого вида.

— Может, выберем другую букву? — оживленно предложил Скотт. — Как насчет «и»? Инки, к примеру, писали о проливных дождях и извержениях вулканов, которые затопили и сожгли землю. Когда между небом и землей разразилась война, инки решили, что раскололись Анды. А инуиты считали, что во время страшнейшего наводнения, а за ним землетрясения лишь самые ловкие и сообразительные успели спастись в горах или на лодках… Легенд о потопе существует в мире свыше пятисот. Я продолжил работу Ричарда Абдре, который, изучая легенды в середине восьмидесятых, собрал их восемьдесят шесть штук. Три европейских, семь африканских, двадцать азиатских, сорок шесть американских и десять из Австралии или стран Тихоокеанского бассейна. Абдре выяснил, что шестьдесят две из этих культур никогда не соприкасались с еврейской или месопотамской легендой, одна из которых положена в основу рассказа о Ное. Значит, появились все эти предания независимо друг от друга.

Начав работать над проектом, Скотт обнаружил обилие информации, на какое и не рассчитывал. Ему удалось раздобыть римскую, скандинавскую, германскую, ассирийскую, еврейскую, христианскую и исламскую легенды о крупном наводнении. Существовали шумерские предания о потопе и вавилонские, халдейские, зороастрийские, истории пигмеев, гикуйю, йоруба, баконго. Рассказывали о наводнении народы западного Заира, Кот-Д'Ивуара, Камеруна, индусы и китайцы. Батаки с острова Суматра к тому же считали, что Земля покоится на гигантском змее. Любопытно, но символ змеи фигурировал и во многих других культурах. Список легенд о потопе все пополнялся.

В любом уголке света, на каком Скотт ни сосредоточил бы внимание, отыскивались древние народы, верившие, что в тот или иной период истории землю опустошили небывалые потоки воды.

Объединяло легенды и кое-что еще. Скотт начинал догадываться, что за связь существовала между Атлантидой и Солнцем.

— Во многих древних мифах, — произнес он нерешительно, — также упоминается о циклической природе земных катастроф.

— Вы можете назвать точную цифру, доктор Скотт? — поинтересовался адмирал.

— Точную — нет, — ответил Скотт, нервно потирая руки, — но примерно их более сотни. И в нашей христианской религии стык тысячелетий — момент опасный. Эпоха Водолея началась в две тысячи десятом году. Водолей — символ воды. По предсказаниям майя, катаклизмы обрушатся на землю двадцать четвертого декабря две тысячи одиннадцатого года. С тех пор прошло три-четыре месяца.

Антрополог лингвистики обвел внимательным взглядом лица всех, кто сидел за столом. В явной тревоге.

— Даяки, проживающие на западе острова Калимантан, или Борнео, считают, что небо отдалилось, когда погибли семь первоначальных солнц, — сказал он. — Мексиканцы доиспанского периода верили в то, что предыдущие исторические эпохи заканчивались с приходом страшных бедствий. В «Анналах Куаутитлана» племени майя, которые были написаны в тысяча пятьсот семидесятом году на основании текстов, созданных несколько тысячелетий назад, эпохи называются «солнцами». Даже америнды и племена Амазонии полагают, будто земля была множество раз разорена огнем, продолжительным мраком и потопом.

Народ манси в Сибири верил, что периодически повторяющиеся опустошения сопровождались громом. Валлийцы рассказывают о трех бедствиях: наводнении, огне и засухе. Анаксимен и Анаксимандр в шестом веке до нашей эры и Диоген Аполлонийский в пятом утверждали, что мир время от времени разрушается и возрождается. Аристарх Самосский два столетия спустя заявил, будто живое на земле истребляется огнем и водой каждые две тысячи четыреста восемьдесят девять лет. Это мнение разделяет население Гавайев и предки исландцев.

Древние египтяне верили в Теп Зепи, Первые Времена, — эпоху, предшествовавшую нынешней, когда по земле ходили боги. Те же идеи мы находим у греков и римлян. А индуисты утверждают, что человеку отведено всего пять тысяч лет, состоящих из четырех эпох: золотого века, отличавшегося чистотой и праведностью; серебряного, в котором, разрознясь, люди позабыли о своих корнях и зажили отдельными племенами и семьями. Затем последовал медный век, характеризующийся зарождением и развитием торговли, потом — наш, железный, век Кали, в котором человеческие грехи разрослись до немыслимых пределов. Богатые зажили богаче, браки стали распадаться, расцвело буйным цветом воровство. Войны, научно-технический прогресс — проклятие нашей эпохи; ее в определенный момент должны мгновенно разрушить огонь и вода.

— Потряса-ающе, — протянул Хаккетт.

Скотт добавил:

— Согласно индуизму, наше время истекло.

— А о том, что впервые пятна на Солнце схематично изобразили китайцы, вы читали? — полюбопытствовал Пирс.

— Нет, не читал.

— Они занимаются этим более двух тысяч лет. Китайцы же первыми взглянули на понятие цикла с научной точки зрения. У них двенадцать астрологических лет. Год Петуха и так далее, ну, знаете?

Когда Гэнт нажал на кнопку пульта, в кабинете воцарилось молчание. На экране замелькали кадры новостных репортажей. Страшные. Леденящие кровь.

«На Малайзию обрушилась гравитационная волна».

«Продолжительные ураганы унесли жизни полутора тысяч человек».

«Токио серьезно пострадал от цунами».

«Двести погибших в результате землетрясения в Калифорнии ».

«Средний Запад Соединенных Штатов занесен снегом».

«В Лондоне зафиксированы первые подземные толчки…»

— В Лондоне? — воскликнул Скотт. — Не может быть.

— Согласно Британской геологической службе — может. Очаг на необыкновенной глубине, колебания распространяются до самой Франции. Землетрясения в Лондоне случаются раз в двести-триста лет. Последнее было в тысяча семьсот семьдесят шестом году, то есть нынешнее даже немного запоздало, — сказал Гэнт. — В Лондоне и большей части Европы землетрясения — редкость. Сами понимаете, что означают эти толчки…— Объяснений не потребовалось. — Кстати, мы составляем график солнечной активности. Он соответствует Эль-Ниньо — плохой знак.

Эль-Ниньо называли природный феномен, аномальное потепление воды в Тихоокеанском регионе, случавшееся обычно раз лет в восемь—десять. Пассаты при Эль-Ниньо поворачивали вспять и устремлялись на восток, что приводило к наводнениям в Америке и засухам в западной части Тихого океана и в Африке.

— В тысяча девятьсот восемьдесят третьем году Эль-Ниньо стал причиной невиданных пыльных бурь в Мельбурне, — десять тысяч тон пыли носились по окрестностям со скоростью пятьдесят миль в час. Температура в городе держалась на отметке сто десять градусов по Фаренгейту, в пустыне достигала ста тридцати. В девяносто восьмом многие страны тихоокеанского бассейна пострадали от засух и пожаров, а Америка и Китай — от сильнейших наводнений. Июль того года считается самым жарким в мировой истории. Две тысячи двенадцатый грозит принести еще более серьезные стихийные бедствия.

Хаккетт, сидя на самом краю стула, поднял руку, словно школьник.

— И все это связано с подледным городом… Каким образом?

Гэнт бросил на Дауэра неуверенный взгляд. Адмирал ответил одобрительным кивком. Гэнт нажал кнопку, и экран заполнили кадры материала, отснятого в Арктике. Громадные облака розового газа на фоне темного неба. Газ уплывал к горизонту и там растворялся.

— Это Аврора Бореалис на Северном полюсе — северное сияние, созданное плазмой, которая выбрасывается Солнцем и достигает земной атмосферы. Розовый цвет — хороший знак. Говорит о том, что благодаря магнитному полю Земля удерживает в так называемых радиационных поясах захваченные частицы солнечного ветра, не позволяя им проходить в атмосферу и тем более к поверхности. А вот зеленый… Зеленый — сигнал опасности: плазма проникла-таки дальше дозволенного. Нам известно, что активность сейчас высокая. Необыкновенно высокая. А зеленого цвета нет.

Хаккетт насторожился.

— Вы намекаете на Антарктику?

— Я не намекаю, — ответил Гэнт. — Я утверждаю. Взгляните.

На экране возник вид светящегося огнями под толщей тьмы города. Над ним кружили широкие ленты зеленой энергии.

— Мельбурн, Австралия. Вот насколько далеко на север распространяется радиация, — сказал Гэнт.

Картинка на мониторе вновь сменилась — дневным светом и льдом, антарктической панорамой. Небо, несмотря на то что было не темно, зеленил природный феномен. Надпись под изображением гласила: «Прямой репортаж со станции Мак-Мердо».

— Не вижу ничего необычного, — произнес Хаккетт. — Такое время от времени случается. У плазменного облака есть собственное магнитное поле. Оно реагирует на магнитное поле Земли. Если буря положительна, ее притягивает отрицательный полюс Земли, то есть Южный.

— Верно, только это плазменное облако отрицательное, — сообщил Гэнт.

Хаккетт чуть не задохнулся.

— Тогда… происходит нечто действительно странное.

— Странное? Просто невозможное! Вы ведь понимаете, профессор, одинаковое не притягивается. — На экране запестрели цифры и диаграммы. — По нашим подсчетам, для наступления глобальной климатической катастрофы достаточно трех следующих одна за другой магнитных бурь, подобных этой. Беда коснется всех континентов. Моря буквально закипят. Повышенное атмосферное давление и ионизация вызовут землетрясения. Для ликвидации плазменного облака нужен энергоисточник невообразимой мощности. Нечто такое, что превышает возможности современной техники. Приспособление, которое, как мы предполагаем, открыли и используют китайцы.

— Легенда гласит, — вставил Дауэр, — что однажды Атлантида снова поднимется. За прошедшие пятьдесят лет, несмотря на принимаемые меры по защите окружающей среды, над Антарктикой образовалась озоновая дыра, пропускающая космические лучи и солнечную радиацию. Лед начал таять. В Атлантиде, реагируя на происходящее, что-то пробуждается, и мы не в силах этим процессом управлять. Регулировать солнечную активность у нас тоже нет возможности. Об этом глупо даже мечтать. Человечество приперто к стене. Загадочное устройство ускоряет происходящие в атмосфере Земли изменения. Помогает — намеренно или по ошибке — уничтожить нас. Мейтсон скривил рот.

— Мы столкнулись с адской машиной, спокойно делающей свое дело, — сказал он. — Смотрим на нее благодаря снимкам со спутника. Не исключено, что по размерам она почти как вся Атлантида, — определить точно у нас пока не получается. Но ведь не станем же мы спокойно сидеть, пока нашу планету не разрушит глобальное стихийное бедствие. Что бы ни находилось подо льдом — оно явно не настроено по отношению к нам дружески. Надо заставить его угаснуть. Мы должны это сделать — незамедлительно.

— Что конкретно вы предлагаете? — невинным тоном полюбопытствовал Скотт.

Взгляды всех, кто был в кабинете, устремились на него.

— Надписи на стене, — пояснил Дауэр.

— Простите?

— На стене древние надписи, доктор Скотт. Факт существования Атлантиды — подтверждение древних мифов и легенд, с которыми вы столь хорошо знакомы. Кто бы ни построил Атлантиду, он создал никому не понятные тексты. Вероятно, с определенной целью. Мы считаем, что это некая подсказка; возможно, надписи объясняют, каким образом чертову штуковину можно выключить.

— Адмирал, — произнес Скотт испуганно, — если даже вы и правы, вряд ли эта махина программируется как какой-нибудь видеомагнитофон.

Дауэр вздохнул.

— Если все, что происходит, — исключительно капризы матери-природы, мы сдаемся. Значит, выхода нет, нам остается, подобно динозаврам, лишь поцеловать на прощание собственные задницы — Бог решил очистить Землю от человечества. Но — я произношу это «но» весьма неуверенно — но если за разворачивающийся климатический кошмар в ответе все же это сооружение в Атлантиде, тогда мы обязаны проникнуть в город и вырубить машину. Пойдем одним из двух путей. Либо вы прочтете, что они написали, либо мы устроим в Антарктиде термоядерный взрыв. Пусть Бог кидает игральные кости — нам, дамы и господа, не до игр. Бросим на спасение человечества все усилия. Если иного выхода не будет, мы уничтожим Атлантиду.

Лица ученых, собравшихся за столом, на миг окаменели. Никто не знал, как реагировать на слова адмирала. Организации термоядерного взрыва в Антарктиде мешали два обстоятельства. Первое: Договор об Антарктике. Второе: непосредственно над тем участком, где на карте появилась Атлантида, располагалась китайская научно-исследовательская база.

Дауэр побарабанил по столу пальцами.

— И еще, — добавил он негромко. — Существует некая вероятность того, что мы обнаружили второй источник такой же мощности.

Скотт навострил уши.

— Что вы имеете в виду?

— Используя поисковые параметры, предложенные докто-ром Хаккеттом, мы обнаружили Атлантиду. А с помощью Боба Пирса и представителей корпорации «Рола» отыскали второе место на планете Земля, из которого, похоже, тоже можно в Атлантиду попасть. Если все пройдет успешно, у нас, как мы предполагаем, получится взглянуть на нее изнутри и определить, в чем ее опасность.

Скотт подался вперед.

— Где это место?