Код да Винчи

Глава 10

Сайлас сидел за рулем черной «ауди», специально приготовленной для него машины, и всматривался в величественные очертания церкви Сен-Сюльпис. Над продолговатым зданием вздымались к небу, точно часовые, две башни-колокольни, освещенные снизу уличными фонарями. Верхнюю и нижнюю части здания украшали изящные опоры, напоминавшие в полумраке ребра хищного и прекрасного зверя.

Эти варвары использовали дом самого Господа Бога, чтобы спрятать там краеугольный камень. В очередной раз братство подтвердило свою отвратительную репутацию обманщиков и безбожников. Сайласу не терпелось найти камень и отдать его Учителю, чтобы наконец узнать, что эти язычники похитили у истинно верующих много лет назад.

И каким могущественным сделает «Опус Деи» эта находка.

Припарковав «ауди» на пустынной площади перед церковью, Сайлас глубоко втянул ртом воздух, чтобы успокоиться и сосредоточиться перед выполнением столь важного задания. Широкая спина все еще болела после ритуала умерщвления плоти, который он совершил раньше тем же днем. Но что такое боль в сравнении с благодатью, готовой снизойти на спасенную душу?..

И тем не менее душу его терзали воспоминания.

Избавься от ненависти, сказал себе Сайлас. Прости тех, кто пошел против тебя.

Глядя на каменные башни церкви Сен-Сюльпис, Сайлас пытался побороть приступ ненависти, охватывавшей его всякий раз, когда он вдруг возвращался мыслями в прошлое. И видел себя запертым в тюрьме, которая заменила весь мир для него, совсем еще молодого человека. Воспоминания об этом всегда обостряли чувства, казалось, сейчас, наяву, он чувствует отвратительную вонь гнилой капусты, запах смерти, человеческой мочи и фекалий. Казалось, он слышит беспомощные крики отчаяния, что пробиваются сквозь завывание ветра над Пиренеями, слышит тихие рыдания брошенных, никому не нужных людей.

Андорра, подумал он. И почувствовал, как напряглись все мышцы.

Это могло показаться невероятным, но именно там, в крошечной, затерянной между Испанией и Францией стране, в этом каменном мешке, где он дрожал от холода и хотел только одного – умереть, именно там и пришло к Сайласу спасение.

Тогда, конечно, он этого не понимал.

Грянул гром, и пришел свет.

И звали его тогда не Сайлас, нет, пусть даже теперь он и не мог вспомнить имя, которое дали ему родители. Он ушел из дома, когда ему было всего семь. Отец, закоренелый пьяница, пришел в ярость, увидев, что у него родился сын-альбинос. И систематически избивал мать, обвиняя ее в измене. Когда мальчик пытался защитить ее, ему тоже крепко доставалось.

Как-то раз вечером он избил мать так страшно, что она лежала на полу и долго не поднималась. Мальчик стоял над безжизненным телом, и вдруг им овладело чувство неизбывной вины.

Это все из-за меня!

Точно демоны вселились тогда в его маленькое тело. Он пошел на кухню и схватил огромный нож. И, словно во сне, двинулся потом в спальню, где на кровати храпел допившийся до бесчувствия отец. Не произнося ни слова, мальчик вонзил нож ему в спину. Отец взвыл от боли и попытался перекатиться на живот, но мальчик ударил еще и еще и бил до тех пор, пока страшные крики не стихли.

А потом мальчик бросился вон из страшного дома. Но улицы Марселя оказались негостеприимными. Странная внешность сделала его изгоем, чужаком среди таких же, как он, юных бродяг. И ему пришлось ютиться в полном одиночестве в подвале заброшенной фабрики, питаться крадеными фруктами и сырой рыбой из доков. Единственными его товарищами стали потрепанные журналы, добытые на помойке, он сам научился читать их. Шло время, он рос и креп. Когда ему было двенадцать, еще одна бродяжка, на сей раз девчонка, намного старше его, начала жестоко насмехаться над ним на улице и попыталась украсть у него еду. И едва не погибла, так он ее избил. Когда полицейские оторвали наконец от нее мальчишку, ему был выдвинут ультиматум: или вон из Марселя, или отправишься в тюрьму для несовершеннолетних.

И тогда мальчик перебрался в Тулон. Теперь во взглядах прохожих он читал не жалость и брезгливость, а самый неподдельный страх. Люди проходили мимо, и он слышал, как они перешептываются. Привидение, говорили они, с ужасом глядя на его бледную кожу. Привидение, а глазищи красные, как у дьявола!

Он и сам начал чувствовать себя призраком… невидимым и прозрачным, плывущим от одного морского порта к другому.

Казалось, что люди смотрят сквозь него.

В восемнадцать в одном из портовых городков он попытался стащить коробку с консервированной ветчиной и попался. Двое матросов избивали его, и от них пахло пивом, точь-в-точь как от отца. И им овладела такая ненависть, что силы удесятерились. Одному обидчику он сломал шею голыми руками, и лишь прибытие полиции спасло второго от той же участи.

И вот два месяца спустя он, закованный в кандалы, прибыл в тюрьму в Андорре.

– Да ты белый, точно призрак! – хохотали заключенные, пока охранники вели его по коридорам, голого и дрожавшего от холода. – Mira el espectro![24] Раз призрак, значит, должен уметь проходить сквозь стены.

Он просидел двенадцать лет, и ему стало казаться, что его тело и душа сжались, стали почти невидимыми, прозрачными.

Я призрак.

Я бестелесен.

Yosoy ипespectro… palido сотоunfantasma… caminando este mundo a solas.[25]

Как-то раз ночью «призрак» проснулся от криков заключенных. Он не понимал, что за невидимая сила сотрясает не только пол, на котором он спал, но и стены его каменной клетки. Едва он успел вскочить на ноги, как огромный булыжник обрушился прямо на то место, где он только что лежал. Он поднял голову, посмотреть, откуда же взялся этот камень, и с изумлением увидел дыру в каменной кладке, а за ней – то, чего не доводилось видеть больше десяти лет. В дыре сияла луна.

Земля продолжала содрогаться, когда он проползал по узкому туннелю, пытаясь вырваться на поверхность. И вдруг очутился на склоне горы, в лесу. Он бежал всю ночь, все время вниз, и бредил наяву от голода и изнеможения.

На рассвете он пришел в себя и увидел, что находится на просеке, прорезающей лес, и что по ней тянутся рельсы. Он пошел вдоль железнодорожного полотна, брел, точно во сне. Увидел пустой товарный вагон и залез в него, ища укрытия и покоя. А когда проснулся, увидел, что поезд движется. Как долго? Куда? В животе начались рези от голода, боль была просто невыносимой. Я что, умираю? И он снова провалился в сон. Проснулся от собственного крика: кто-то избивал его, а потом вышвырнул из вагона. Весь в крови, он долго бродил по окраинам какой-то маленькой деревеньки в поисках еды, но так ничего и не нашел. И вот наконец он ослабел настолько, что повалился на землю прямо у дороги и потерял сознание.

Потом вдруг забрезжил свет, и «призрак» размышлял над тем, как давно он умер. День назад? Три дня?.. Впрочем, какое это имело значение… Постель была мягкая, точно облачко, воздух вокруг был напоен сладким ароматом свечей. И Иисус был здесь, смотрел прямо на него. Я здесь, сказал Иисус. Надгробный камень отвалили, и ты родился заново.

Он спал и просыпался вновь. Мозг был затуманен. Он никогда не верил в Небеса, и все же оказалось, что Иисус присматривает за ним. Рядом с кроватью появлялась еда, и «призрак» съедал все до крошки, чувствуя, как кости обрастают плотью. А потом снова засыпал. Проснулся и увидел – Иисус смотрит на него, улыбается и говорит: Ты спасен, сын мой. Благословенны те, кто следует моим путем.

И он опять провалился в сон.

Крик боли и злобы разбудил его. Казалось, тело само сорвалось с кровати, и он, пошатываясь, поплелся на звуки. Вошел в кухню и увидел, как здоровенный мужчина избивает другого, меньше его ростом и явно слабее. Сам не зная почему, «призрак» схватил здоровяка и шмякнул его о стенку. Тот рухнул на пол, потом молниеносно вскочил на ноги и убежал. И «призрак» остался стоять над телом молодого человека в сутане священника. Нос у священника был разбит в кровь. «Призрак» поднял его и потащил в комнату, где бережно опустил на диван.

– Спасибо, друг мой, – сказал священник на плохом французском. – Деньги, собранные на строительство храма, слишком большое искушение для вора. Во сне ты говорил по-французски. А по-испански говоришь?

«Призрак» отрицательно помотал головой.

– Как тебя зовут? – продолжил священник по-французски.

Ему никак не удавалось припомнить имя, которое дали ему родители. А после он слышал лишь обидные прозвища на улице и в тюрьме.

Священник улыбнулся:

– No hay problema.[26] А меня зовут Мануэль Арингароса. Я миссионер из Мадрида. Послан сюда строить храм во славу Отца нашего Иисуса.

– Где я? – глухо спросил «призрак».

– В Овьедо. Это на севере Испании.

– Как я сюда попал?

– Кто-то оставил тебя на пороге моего дома. Ты был болен. Я тебя кормил. Ты здесь уже много дней.

«Призрак» рассматривал своего спасителя. Он забыл, когда последний раз хоть кто-нибудь был к нему добр.

– Спасибо, отец.

Священник потрогал разбитые губы.

– Это я должен благодарить тебя, друг мой.

Проснувшись наутро, «призрак» почувствовал, как туман в голове начал понемногу рассеиваться. Он лежал и смотрел на распятие, висевшее на стене в изголовье кровати. И хотя Иисус больше не говорил с ним, он чувствовал его умиротворяющее присутствие. Потом он сел в постели и с удивлением увидел, что на тумбочке рядом с кроватью лежит газета. Статья была недельной давности и написана по-французски. Прочитав ее, он ощутил страх. Там говорилось о страшном землетрясении в горах, разрушившем тюрьму, отчего на свободе оказались опасные преступники.

Сердце его бешено билось. Так священник знает, кто я! Подобного чувства он не испытывал давным-давно. Чувства стыда. Вины. И все это сопровождалось страхом быть пойманным. Он вскочил с кровати. Куда бежать?

– Книга Деяний, – прозвучал голос за спиной.

«Призрак» вздрогнул и обернулся.

В дверях стоял священник и улыбался. На носу его красовался пластырь, в руках он держал Библию.

– Вот, нашел одну на французском, для тебя. Глава помечена.

«Призрак» неуверенно взял книгу из рук священника, нашел помеченное место.

Глава 16.

В этой главе упоминался узник по имени Сайлас,[27] он, голый и избитый, лежал в темнице и возносил молитвы Господу. «Призрак» дошел до 26-го стиха и вздрогнул от неожиданности.

Вдруг сделалось великое землетрясение, так что поколебались основы темницы; тотчас отворились все двери, и у всех узы ослабели.

Он поднял глаза на священника.

Тот тепло улыбнулся:

– Отныне, друг мой, раз нет у тебя другого имени, буду называть тебя Сайласом.

«Призрак» растерянно кивнул. Сайлас. Он наконец обрел плоть. Мое имя Сайлас.

– А теперь время завтракать, – сказал священник. – Тебе понадобятся силы, если хочешь помочь мне построить этот храм.

На высоте двадцати тысяч футов над Средиземным морем борт 1618 «Алиталия» вдруг затрясло, и все пассажиры занервничали, самолет попал в турбулентный поток. Но епископ Арингароса едва это заметил. Мысли его были устремлены в будущее, тесно связанное с «Опус Деи». Ему не терпелось узнать, как идут дела в Париже, очень хотелось позвонить Сайласу. Но он не мог. Учитель предусмотрел и это.

– Это ради твоей же безопасности, – говорил он Арингаросе по-английски с французским акцентом. – Я хорошо разбираюсь в средствах электронной связи. Поверь мне, все разговоры легко прослушать. И результаты могут оказаться самыми плачевными.

Арингароса понимал, что Учитель прав. Он вообще был очень осторожным человеком. Даже Арингароса не знал его настоящего имени. Учителю не раз удалось доказать, что к его мнению стоит прислушиваться, а его приказам – повиноваться. Да и потом, ведь удалось же ему завладеть весьма секретной информацией. Имена четырех членов братства высшего ранга! Именно это обстоятельство окончательно убедило епископа в том, что только Учитель способен раздобыть для «Опус Деи» величайшее сокровище. Перед вылетом у Арингаросы состоялся с ним такой разговор.

– Епископ, – сказал ему Учитель, – я обо всем позаботился. И чтобы план наш осуществился, вы должны разрешить Сайласу отвечать только на мои звонки на протяжении нескольких дней. Вы оба не должны переговариваться между собой. Я же буду связываться с ним по надежным каналам.

– Обещаете, что будете относиться к нему с уважением?

– Человек веры заслуживает самого высокого уважения.

– Прекрасно. Насколько я понимаю, мы с Сайласом не должны общаться до тех пор, пока все не кончится.

– Я делаю это лишь для того, чтобы защитить вас, Сайласа и мой вклад.

– Вклад?

– Если стремление бежать впереди прогресса приведет вас в тюрьму, епископ, тогда вы не сможете оплатить мои труды.

Епископ улыбнулся:

– Да, это существенный момент. Что ж, наши желания совпадают. Бог в помощь!

Двадцать миллионов евро, думал епископ, глядя в иллюминатор самолета. Примерно та же сумма в долларах. Скудная награда за столь великий вклад.

Он был уверен, что Учитель и Сайлас не подведут. Деньги и вера всегда были сильной мотивацией.