Побег


Он возник в её жизни, как чужой дорогой бриллиант. И сразу она увидела невидимые потертости и её дома, и её лица.

Он катался животом вперед по ее квартире, с таким накалом амбициозности, которой можно было озаботить жителей всех этого городка.

Всеволод Иванович называл себя писателем и приехал, чтобы подышать провинцией, её красотами и немощами.

Лера отвела для него целую комнату, предварительно смахнув в ней паутину в высоких углах, постелила на диван лучшее свое бельё, но все равно чувство неловкости перед этим огромным человеком, лысым и седым одновременно, не проходило.

Она отчаянно волновалась, даже когда варила ему гречневую кашу, которую он любил съесть поутру, прежде, чем пойти затем в свою комнату и затихнуть в ней до самого полудня. Это он называл работой. Лера старалась осознать его таинственную усталость и давала ему кринку утреннего молока вприкуску с местным, всегда черствым, хлебом.

Затем жилец шел гулять, а Лера, распрямив спину, наконец принималась за свои дела, которых было у ней немеряно.

Всеволод Иванович гулял подолгу, уходил в лес, иногда возвращался с пятью-шестью белыми грибами, которые приносил за рубашкой. Лера пыталась дать ему какую-нибудь корзинку – так, на всякий случай, но он отказался, объяснив ей вежливо, что он не за этим ходил гулять в лес.

Лера отстала. И их отношения свелись на “пожалуйста” и “спасибо”.

Жилец поначалу сильно напрягал Леру, но потом, присмотревшись, она оценила его высокомерную нелюдимость, молчание его тоже было ей по душе.

Наступил август, объявилась дата отъезда Всеволода Ивановича, и Лера с каким-то нетерпением ждала этого момента.

В это утро Всеволод Иванович отказался от любимой каши и, представ перед изумленной Лерой во весь своей великий рост, попросил:

– Пойдем погуляем, ненадолго. Брось всё, – приказал он и взял Леру за руку.

Они вышли неспешным шагом за околицу. Всеволод Иванович все молчал, только тяжко, как-то по-особенному вздыхал.

Было непонятно, то ли он вдыхает ароматы поля, то ли понуро размышляет о своей жизни или скором отъезде из этих красот.

Лера чуточку осмелела и сказала вдруг:

– Приезжайте на следующее лето. С семьей… Представьте ей эту красоту.

Всеволод Иванович помолчал немного, а потом сказал:

– Это вы хорошо сформулировали… “Представить красоту”. Это надо запомнить.

Они вернулись в дом, Лера стала сразу хлопотать, собирать в пакет для жильца разные вкусняшки. И даже поставила небольшую баночку соленых огурцов. Она заметила, с каким удовольствием он ест их почему-то по утрам. Запивая рассолом. Лицо его преображалось от удовольствия. Зашел сосед Коля, принес зачем-то новую блестящую подкову.

– Возьми, Иваныч, на счастье.

Всеволод Иванович подкову взял и быстро сунул Коле в руку денежку. И Коля тут же исчез.

Как по расписанию явился вдруг в нужное время запыленный сильно джип.

Водитель, не выходя и только опустив оконное стекло, сказал улыбнувшись:

– Подано…

Всеволод Иванович так резко рванул с места к этой машине, подбежал к ней, и Лере показалось, что он ласково погладил ее испачканные дорогою широкие бока. Нет, не показалось.

На задней дверце остался след от его ладони.

Через минуты, он уже сидел на переднем сиденье и жал руку водителю, скорее всего приятелю, так как они еще и облобызались.

Машина исчезла. Будто ракета стартовала. Она только тут заметила, что жилец оставил пакет с гостинцами её. И почему-то расстроилась.

В комнате, где обитал Всеволод Иванович, она нашла стопку чистой бумаги на столе. Впрочем на одном листочке было написано “Предъявите им эту красоту”.

Фраза была несколько раз подчеркнута.

Лере она показалась знакомой, но она не стала думать об этом. Ей нужно было убрать постельное белье, постирать его, и пока солнце, высушить.

Она аккуратно взяла стопку чистых листов бумаги и аккуратно положила их на верхнюю полку буфета, сбросив оттуда ненужный какой-то хлам. Она понимала, что чистый лист – уже шедевр.

– Пусть полежит, может и на следующее лето явится, – обнадежила она себя.

А машина с Всеволодом Ивановичем уже выбралась на вольное шоссе и с некоторым превышением скорости ехала в столицу.

Всеволод смотрел в окно, можно сказать, без всякого интереса. Он глянул на водителя, и тот, поняв его немой вопрос, ответил:

– Я и так гоню, успеем. Без нас не начнут.

А Лера развешивала настиранное после жильца белье и что-то рассказывала соседу Коле, который весело смеялся услышанному.

– Передай своему хозяину, чтобы повеселей мне постояльцев направлял. А то этому не знаешь как угодить. Годила, годила… а он тоскует.

– Куда нам, – улыбался слегка выпивший Коля. – Столица! Она! – уважительно он поднял грязный указательный палец к небу. – Куда нам.

А Всеволод Иванович, почти засыпая на гладком высокоскоростном шоссе, запоздало сожалел о том, что ничего не писалось ему, ничего не приходило в голову.

Из поездки запомнилась всего одна фраза, но она была, как чужой бриллиант. Всеволоду Ивановичу не подумалось вовсе, что Лера точно так же думала о нем. Он даже не допускал, что такие фразы могут быть в ее лексиконе.

И он решил так назвать возможный свой новый рассказ. И он уснул на этом своем решении. Заметив это, водитель прибавил скорость, и машина полетела по пустынной дороге, которая с этого лета была уже платной.


Яркая тетрадь,

27 декабря 2021


Загрузка...