Мы стояли громом поражённые. Я забыла, как дышать. Тёма и Илья смотрели, будто сквозь меня, а Даша всхлипнула. В воздухе концентрировался настоящий ужас, который опутывал нас с ног до головы клейкой субстанцией. Он западал в нос, в рот, в уши, мешая дышать и слышать. Разжижая мозги. Страх самое ужасное чувство, хуже ненависти, хуже гнева. Он убивает человечность.
В какой-то момент я почувствовала рядом с собой ветерок. Ледяной, пробирающий до костей. Он помогал избавиться от назойливого страха, облегчал дыхание. Наконец-то я почувствовала, как забилось моё сердце.
— Что будем делать? — Спросил Тёма, оглядывая всех, ни на ком, особо не заостряя внимания.
— Давайте вернёмся в дом? — Предложила Даша, всхлипывая. Только сейчас я поняла, как сильно изменится Гончарова ещё через полгода. От милой, доброй, немного сумасбродной девчонки ничего не останется. Постоянные побеги, выживание в тяжёлых условиях породят несгибаемого человека. Не будет больше слёз, округлых от страха глаз, не будет и смеха, добрых и тёплых улыбок. Готова ли Даша заплатить такую высокую цену, чтобы выжить?
Каждый из нас за эти месяцы изменился. Илья перестал часто вспоминать сестру и родителей, явно смирившись, что это ни к чему хорошему не приведёт. Куда больше его заботило наше положение. Мельниченко был стратегом. Уже пару недель, он уговаривал нас перебраться в другой дом. Где есть печь. Перевезти туда наш генератор, но не тратить его на тепло, а только на свет. Поискать зимние дома, где есть цельный фундамент. Не большие. Лучше в один этаж, чтобы не тратить электроэнергию, но прогревать его целиком, а не одну комнату. Впрочем, если мы с Тёмой были только «за», то Даша напрочь отказалась. И мы понимали, почему.
В итоге всё оставили, так как есть. Возможно, чуть позже нам всё же придётся переселиться в другой дом, но пока мы подготовим к этому саму Дашу. На примете есть пара домиков на 16 и на 21 линиях. Сами линии малообжитые, поэтому никто нас не заприметит.
— Думаешь, туда не опасно сейчас возвращаться? — Илья глубоко вздохнул.
— Они уже ушли. Никто нас не видел. Я думаю, что нет смысла нас стеречь. Когда понадобимся, они сами вернутся. — Ответила я. А в глубине души у меня сдохли последние бабочки. «Стеречь нас». Не «нас»…
— Тогда забираем тележки и возвращаемся. — Выдохнула Даша, разворачиваясь. Плечи её осунулись, а голова опустилась.
Я, Тёма и Илья шли следом. Мы слышали её всхлипы, но не подходили. Не успокаивали. Никто из нас не мог найти таких слов. Слов поддержки. Наверное, потому что мы сами в неё не верили.
— Как думаешь, как они нас нашли? — Шепнул Тёма Илье.
Странно, я об этом даже не подумала. А действительно, как? Я прислушалась к идеям Ильи, потому что своих у меня не было.
— Думаю, что треугольники эти, которые периодически здесь летали, — Мельниченко пальцем указал куда-то на небо, — смогли зафиксировать здесь наше присутствие. Мы уже давно должны были попасться, удивительно, что так долго продержались.
А это могло сойти за правду. Но на самом деле мы просто цепляемся за эту идею, поскольку другой у нас в арсенале нет.
Вернувшись за тележками, мы всё же отправились обратно домой. Молча разгребли наши «покупки» и принялись готовить еду. Сейчас победил голод, а не страх. На нас с Дашкой экономия отразилась значительно больше. Самое калорийное доставалось парням, ведь они выше, крепче, да и просто, потому что они мужчины. Гончарова где-то нашла огромное количество замороженных овощей. Они долго хранились и не портились. Фасоль, шпинат, брюссельская капуста, брокколи, соцветия цветной капусты, замороженные ассорти, грибы в невероятных количествах, замороженные полуфабрикаты. Этого добра у нас было навалом. Минимум на два месяца. Теперь мы питались лишь два раза, утром и вечером. Очень часто сидели в бане, где просто топили печку и там же пили чай с остатками сладостей — разного печенья, каменных пряников, конфет.
Я обворовывала соседей на одежду, естественно зимнюю, таскала валенки, чтобы не угробить наши сапоги, уворованные ещё в мае месяце. Забирала шапки, варежки-перчатки, в старых домах нашла телогрейки, бесформенные штаны с начёсом, куртки и вытянутые свитера. Все эти вещи явно были свезены сюда из города, когда потеряли свой товарный вид, когда застарелые пятна уже не выстирывались, а дырки от моли уже невозможно было ничем скрыть.
Всё это я и Даша таскали в наш дом. В погребе сейчас было очень холодно. Мне кажется даже, что температура в погребе была ниже, чем на улице! Земля очень быстро остыла и заморозилась, поэтому такой эффект. Воздух ещё не настолько охладился, но без шапок мы уже не ходили.
Пока раскладывали продукты, пока я с Тёмой готовила ужин, Даша ушла на второй этаж. Ключ от двери на второй этаж, обычно лежал далеко в ящике с инструментами, и сейчас его там не было.
На улице начали сверкать молнии, где-то вдалеке грохотал гром, но на крышу из-за разницы температур дождь так и не упал. Да и снега не было. Погода за последнее время сильно изменилась. Мы были уверены, что сейчас ноябрь, но вот погода с нами была не согласна.
— Ты слышишь? — Спросил Тёма. Он стоял у плиты и помешивал в кастрюле макароны. Чтобы лучше вслушаться, ложка в его руке зависла над горячим паром.
— Что слышу? — Уточнила я, оглядываясь. Может опять что-то происходит, а я снова глухая?
— Музыка! — Ошарашенно воскликнул вбежавший на кухню Илья.
Мы втроём просто замерли. Тишину нашу разбавляла невероятно красивая, но в то же время, безмерно печальная мелодия.
— Дашка! — Крикнули мы разом и помчались наверх, откуда предположительно доносились звуки.
— Тёмыч, выключи газ! — Крикнул Илья и Бондареву пришлось в считанные секунды бежать обратно и выключать газ.
Мы с Мельниченко остановились как вкопанные у приоткрытой двери в спальню Даши. Музыка была чудесная, волшебная. Она затрагивала те частички моей души, где уже давно наступила ядерная зима, где нет ничего живого. Эта музыка была отражением моего состояния.
— Вам не кажется она знакомой? — Прошептал сзади нас запыхавшийся Тёма.
— Кажется, но я не могу уловить связь. — Илья нахмурился, явно напрягая память.
Я же тем временем заглянула Даше в комнату и с удивлением обнаружила, что Гончарова играет! Сама играет на синтезаторе! Она сидела на табуретке, вся утонувшая в музыке и игре, раскачивалась в такт. Её пальцы сами нажимали нужные клавиши. Где-то музыка плавно переливается, словно между струнами души, обволакивая их, успокаивая; где-то она набирает обороты, неистово и яростно вырывается из-под пальцев музыканта, туда, где свобода, туда, где покой.
Я не сразу заметила, что плачу. Музыка добралась до моей души, вынимая наружу мою боль, мою печаль. Помогая мне облегчить душу от непосильной ноши. Очищая её своим светом, своим теплом. Музыка очень тёплая, даже когда мрачная, скорбная, как сейчас. Её тепло исцеляет, зарождает свой свет в наших безутешных сердцах. Настоящая квинтэссенция любви и счастья.
Последние порхающие прикосновения и музыка затихает. В воздухе витает сладковатый аромат. Становится тепло и так хорошо, что хочется петь.
— Ой, а вы что тут делаете? — Воскликнула Даша, вскакивая с табуретки. Её глаза бегают между нами, будто мы поймали её на запретном.
— Я не знала, что ты играешь. — Тихо произнесла я, подходя к небольшому, но довольно дорогому синтезатору. Я даже фирму эту знаю. В прошлый раз я его не видела. Возможно, Дашка прячет его в сложенном виде, в шкафу.
— Не знаешь, потому что я не играю. Мама заставляла меня ходить в музыкальную школу, но мне она не нравилась от слова совсем. И я бросила в шестом классе, не доучившись всего лишь год. Класс фортепиано. — Даша провела подушечками пальцем по гладкой, матовой поверхности синтезатора.
— А что за произведение ты играла? — Несмело поинтересовался Илья. Судя по его виду, он ещё не отошёл от потрясения.
— Знаете «К Элизе»? Людвиг ван Бетховен написал. — Гончарова развернулась и одной рукой набрала мотив. Эту классику знают абсолютно все. Даже те, кто в музыке не разбирается.
— Я же говорил, что эта мелодия мне что-то напоминает! — Пылко воскликнул Бондарев, хотя ему никто не возражал.
— Но это не она. Это что-то похожее, как аранжировка. — Я посмотрела на клавиши, потом на подругу.
— Да, верно, это транспонирование. Когда я изучала сольфеджио, мы учились транспонировать любую мелодию, это значит, переводить её в другую тональность. Например, сама пьеса «К Элизе» написана в ля миноре, но также можно перевести её, допустим, в си-бемоль минор. То, что я сыграла, это аранжировка с частичным транспонированием. От оригинальной пьесы здесь лишь мотив. — Даша ещё раз повторила проигрыш.
— У этой мелодии есть название? — Спросила я, завороженно следя за её пальцами.
— Конечно, её назвали «Dark Für Elise», композитор Lucas King. Мне давно нравилась эта мелодия, я даже нашла ноты, разучила, но так никогда и никому не играла. Это первое и последнее произведение, что я играла с тех пор, как бросила музыкальную школу. — Даша грустно улыбнулась.
— А сейчас есть предлог? — Усмехнулся Бондарев, а Даша ещё больше взгрустнула, явно не собираясь с ним делиться.
— Так, — я резко развернулась к парням и топнула ногой, — вы нас сегодня покормите? — Перевела взгляд на Артёма. — У тебя там макароны уже в кашу превратились.
— Ой! — Вскрикнул Бондарев и его смыло ветром. Илья от друга также не отстал.
— А теперь мы можем поговорить наедине. Зачем ты начала играть? — Спросила я, ласково поглаживая Дашу по рукам. Она была невероятно печальна.
Мы пересели на диванчик.
— Мне эта музыка тебя напоминает. Ты же тоже практически Элиза, — подруга нервно вздрогнула, сражаясь с наступающей истерикой, — но другая. Тёмная, таинственная, даже в какой-то степени сверхъестественная. — Кивнула на мои руки.
— Тогда уж Тёмная Ализе. — Мне в какой-то момент самой хотелось дать волю чувствам и пустить слезу. Я только что вспомнила, кто я. Ализе. Моё полное имя. Так меня назвала моя семья.
— Звучит немного угрожающе, не находишь? — Улыбнулась Даша, а её глаза перестали слезиться.
— Самое время, может, отпугнёт от меня военных.
— Пойдём кушать, я такая голодная. Весь день мечтала о той колбасе, что лежала у тебя в тележке. — Даша встала и направилась к двери, когда я её остановила.
— Даша? А ты можешь меня научить играть эту мелодию? — Спросила я тихо, следя за тем, как Дашкины глаза расширяются.
— Ты знаешь нотную грамоту? — Гончарова подошла к своему столу и начала активно рыскать по ящикам.
— Не особо. — Стыдливо призналась я. Меня музыке не учили, хотя надо было. Это же так прекрасно!
Даша тем временем уже нашла то, что искала, но услышав мой ответ, скуксилась и бросила ноты (а это были именно они) обратно в ящик. Я думала, что это просто невозможно и Гончарова откажется. Но вдруг она подняла голову и лучезарно мне улыбнулась.
— Тогда будем учиться на слух и на тактильную память. — Подружка подскочила ко мне, хватила за локоть. — Завтра попросим парней переставить синтезатор вниз и будем учиться.
С легким сердцем, которое было окутано в какой-то мягкий, невесомый кокон счастливого предвкушения, мы спустились вниз.
Как и ожидалось, Тёма умудрился запороть несчастные макароны, превратив их в сплошной ком. Бондарев вышел из затруднительного положения, просто разрезав макаронный «торт» на куски и залил все это дело обычным кетчупом. Его мы тоже достали в Киришах. Упаковка была наглухо запечатана и окончательным сроком хранения, значился 2021 год. Мы съедим его раньше.
После ужина я заварила чай и достала жестяную коробку с печеньями. Хоть они уже были не свежие, но за неимением большего и это вкусно.
Когда мы только устраивались готовить ужин, в спальне включили «печку», чтобы нагреть комнату ко сну, поэтому, когда пришли, там было очень тепло и комфортно. Тёма по привычке проверил, закрыты ли ставни, а я расправляла свой спальный мешок. Спали мы в другой одежде, чтобы не таскать в спальное место землю, песок и грязь с улицы.
— Как думаете, они ещё вернуться? — Спросила Даша, когда свет погасили, а электрическую батарею оставили ещё работать. Иначе к утру тепло исчезнет, и мы попросту здесь замёрзнем.
Все прекрасно понимали кто такие «они». Но вот точного ответа никто, кроме Ильи, дать не смог.
— Вернутся и не одни. — Илья ненадолго замолчал. — Лиззи, ты говорила, что необычных запах заставил их вернуться на шаттл и доложить правителю? — Слышала в голосе Мельниченко нотки нервозности.
— Да. — Кивнула в темноту скорее для себя, чем для Ильи. — А что? — Я повернула голову в ту сторону, где лежал Илья.
— Получается, что император Альфадена прибыл сюда собственной персоной. — Голос парня звучал как-то подозрительно.
— Я не понимаю, к чему ты клонишь. — Нетерпеливо проговорила я, хмурясь.
— Вам не кажется, что это довольно странно. — Илья начал рассуждать и все, в том числе и я, обратились в слух. Могу поклясться, что слышала биение сердец, настолько тихо стало в комнате. — Если империя приняла такое суровое решение на счет собственного детища, то какой смысл сюда прилетать самому Императору? Что это всё значит? Император Альфадена решил лично присутствовать на казни нашей цивилизации? Мало ему было уничтожить всех с помощью чипов, так он ещё решил добить тех, кто по той или ной причине остался жив! Уму непостижимо! За что? — Илья разошёлся не на шутку. Злость клокотала из его горла.
— Возможно, он здесь из-за таких людей, как Лиззи. Из-за тех, кто даже с вживлённым чипом умудрился пойти против воли Империи. — Тихо добавила Даша, кутаясь в спальный мешок. — Мало того, что ты, Лиззи, избавилась от микросхемы, так ещё нас на это подбила. Вспомни, как я орала, что не хочу его вырезать? Как бешенная была! А что потом? Только ты мне его вырезала и через пять минут я была спокойнее слона! Твои способности растут. Возможно, не вживи тебе этот чип, не появилась бы татуировка. А без неё не было бы и твоей заморозки. — И как Даше удаётся так точно разложить всю эту информационную кашу по полочкам? При этом сохраняя просто поразительное спокойствие!
Да, наша идея с «нежелательным лицом» всё ещё имела место быть, но кто его знает, как всё обстоит на самом деле.
— Давайте лучше решим, что делать с военными! — Тёма активно перевёл тему. — Нам надо спрятать Лиззи, но как это сделать?
— Если они реагируют на запах, значит, что-то есть в моём аромате, что помогает меня определить. Чем дольше я здесь нахожусь, тем сильнее мой запах пропитает дом. — Потом я резко стихла, а продолжила практически шёпотом. Но что такое шёпот в абсолютной тишине?! — Если, конечно, я не уйду отсюда.
— Ты совсем из ума выжила? — Вскричал Илья, поднимаясь. — Куда ты уйдёшь? Опять за своё?
— Да погоди ты голосить. — Я последовала его примеру и тоже поднялась. Однако в моей фантазии это выглядело весьма комично. Плотно закрытые ставни, кромешная тьма и два ругающихся спальных мешка, которые даже не видят друг друга!
Успокоив друга, я услышала, как он лёг обратно. Вернее, рухнул.
— Я говорила о том, что, возможно, мне следует просто пожить отдельно, чтобы мой запах выветрился из дома. Но при этом ваши должны остаться. Будто так и было. И вот, когда военные с Правителем сюда нагрянут, от меня и след простынет! — Почему-то в этот момент замысел показался мне невероятно гениальным.
— И что дальше? — Слышала сомнение в голосе Бондарева.
— А то, что таким образом мы собьём их со следа! — Догадалась Дашка и воскликнула от того, какая она сообразительная.
— Именно! — Чинно подтвердила я. — И заодно узнаем, за мной ли вообще приходили. — Это я к тому, что быть «нежелательным лицом» мне совершенно не хотелось, и я всеми силами хотела опровергнуть этот вариант событий. В конце концов, я же не Гарри Поттер! Да и мы не в сказке.
— И где ты будешь жить? — Уже поспокойнее отозвался Илья.
— В одном из тех домов, что мы выбрали для переезда. Лучше тот, что на 16 линии. Он и ближе к вам, и там удобнее. — Я поспешила поделиться своей гениальностью, но почему-то кроме Даши меня никто всерьез не воспринял.
Прошло около пяти минут молчания, прежде чем Артём заявил:
— Надо сходить в хозяйственный магазин, взять оттуда ещё один генератор. Чтобы у тебя был свет. — Раз Тёма это предложил, значит, он согласен со мной и моим планом.
— Завтра же этим и займёмся. — Согласился и Илья.
На том и порешили.
— К тебе перевезём и синтезатор. — Прошептала Дашка мне на ухо, благо лежала рядом со мной.
А я улыбалась! Наконец-то многое разрешиться. И мы узнаем главное — действительно ли я нужна Империи.