Когда мы встретимся снова

Глава вторая

В оконные стекла адвокатской конторы «Тарбук, Стоун и Алдридж», занимавшейся уголовными делами, барабанил сильный дождь, и Бет Пауэлл сидела за своим столом, надиктовывая письма клиентам на магнитофон. Было всего четыре часа пополудни, но за окнами уже стояла темнота, и настольная лампа отбрасывала золотистый круг света на разложенные перед ней папки и документы.

Люди всегда называли Бет «поразительной». Она была высокого роста, с темными вьющимися волосами, небрежно стянутыми в конский хвост, с кожей цвета слоновой кости, зелеными глазами и большим ртом. Девчонкой она ненавидела этот эпитет, считая его вежливой заменой слова «странный». Но теперь, в возрасте сорока четырех лет, ей уже было все равно, что под ним понимали люди и считают ли они ее высокомерной или холодной. Лучше быть поразительной, чем незначительной.

Втайне она гордилась своим видом и внешностью. Ее рост давал ей определенное преимущество, и она знала, что одевается хорошо и красиво. Бет научилась ценить резкий контраст между своими темными волосами и бледной кожей. Время от времени она принималась рассматривать свой крупный чувственный рот в зеркале и тогда ненавидела его, но она была реалисткой и знала, что поделать тут ничего нельзя, поэтому смирилась с этим.

Она также вполне отдавала себе отчет в том, что большинство тех, кого ей приходилось защищать в суде, были виновны в совершенных преступлениях и что, если ей удастся выиграть их дело, при первой же возможности они вновь примутся за старое. Но при этом она любила уголовное право: постоянный вызов себе и своим знаниям, разнообразие дел и ежедневное общение с необычными личностями.

Бет прожила в Бристоле всего один год Вся ее предыдущая взрослая жизнь прошла в Лондоне, и последние двенадцать лет она занималась адвокатской практикой в конторе на Чэнсери-лейн.

Мысль уехать из Лондона посетила ее после третьего подряд ограбления ее квартиры в Фулхэме. Покупка более безопасного жилья в Лондоне представлялась неразрешимой проблемой из-за невероятной дороговизны квартир, так что Бет разослала свои анкетные данные с просьбой о приеме на работу в несколько городов, надеясь, что перемена местожительства приведет и к счастливым переменам в личной жизни.

Собеседование с «Тарбуком, Стоуном и Алдриджем» поначалу было лишь одним из многих, для которых ей пришлось посетить столь разные и находящиеся далеко друг от друга города, как Йорк, Глазго и Эксетер. Бет остановила свой выбор на этой адвокатской конторе только потому, что она располагалась в большом и красивом здании эпохи короля Георга, на углу Беркли-сквера в Клифтоне, самой респектабельной и престижной части города. Была весна, и в парках и садах, разбитых в центре площади, вовсю цвели нарциссы. Бет обратила внимание на то, что здание конторы крайне нуждалось во внутренней отделке, тем не менее она не испытывала чувства клаустрофобии, которое часто посещало ее в крохотном офисе на Чэнсери-лейн. Еще одним плюсом можно было считать то, что жилье в Бристоле стоило намного дешевле. Ей удалось приобрести прекрасную квартиру на третьем этаже в пяти минутах ходьбы от конторы, откуда открывался великолепный вид на город.

Бристоль оказался намного более красивым и космополитическим городом, чем она ожидала. Его долгое и яркое прошлое города-порта, когда-то второго по значению после Лондона, до сих пор ощущалось в потрясающих старинных зданиях и в самобытном характере города. Она полюбила Бристоль за то, что он не забыл своего славного морского прошлого; ей доставляло удовольствие бродить по отреставрированным докам, где теперь разместились музей, картинная галерея и добрая дюжина баров и ресторанов. В районе торгового центра можно было найти все, что душа пожелает, а в Клифтоне было великое множество забавных магазинчиков, которые по всем статьям превосходили своих лондонских собратьев. Но это были отнюдь не безликие бетонные джунгли, здесь был свет, воздух и простор, а совсем рядом начиналась благословенная сельская местность. От своих клиентов и из случайно подслушанных разговоров молодых сотрудников конторы она знала, что ночная жизнь в Бристоле бьет ключом. Но вот заниматься ее изучением Бет как-то не тянуло. Она сказала себе, что уже вышла из того возраста, когда можно интересоваться дискотеками, ночными клубами и экскурсиями по кабачкам и ресторанам, пивным и винным барам, хотя правда заключалась в том, что для этого нужны друзья. Как раз друзей у нее и не было.

«Они тебе не нужны, — утешала она себя, как бывало всякий раз, когда в голову ей приходили подобные мысли. — Ты вполне счастлива тем, что имеешь».

Внезапно дверь кабинета Бет распахнулась, и в комнату ворвался Стивен Смит, еще один адвокат. Лицо его раскраснелось от быстрого бега вверх по лестнице и горело от возбуждения.

— Тебя вызывают в Брайдуэлл, — выдохнул он. — Дежурным адвокатом.

Бет уже знала, что это означало: пришел ее черед оказать юридическую помощь арестованному. Если полиция обнаруживала, что у арестованного нет собственного адвоката, то она сверялась со списком дежурств и вызывала очередного адвоката. В этот раз пришла очередь Бет, но с таким же успехом им мог оказаться Стивен или любой другой адвокат. Все зависело от случая.

— Ты сегодня подрабатываешь мальчиком на побегушках? — с сарказмом поинтересовалась она. Ей мог позвонить и дежурный клерк снизу. Но Стивен пользовался любой возможностью поговорить с ней, чего она никак не могла понять, поскольку неизменно вела себя с ним с холодной бесцеремонностью.

Похоже, он решил, что они непременно должны подружиться. Вскоре после того, как Бет стала работать в конторе, он заявил, что у них много общего. И хотя они действительно были одного возраста, оба одинаково любили уголовное право и происходили из одной среды, Бет не нравилось, как он жадно ловил каждое ее слово. Кроме того, Стивен был женат и имел двух маленьких детей, так что у нее не было ни малейшего желания поощрять его.

Она полагала, что отчасти проблема заключалась в том, что Стивен был неудачником. Он не принадлежал ни к настоящим мужчинам, ни к дамским угодникам. Бет даже подозревала, что в школе он был зубрилой. И хотя Стивен был достаточно привлекателен: высок и хорошо сложен, с сильной челюстью и красивыми голубыми глазами, — одежда его всегда выглядела мятой, и ему срочно нужна была приличная стрижка.

— Я поднялся сюда сам, чтобы сказать тебе об этом, потому что речь идет о женщине, которая сегодня утром застрелила двоих в Хотвеллзе, — ответил он.

Бет мгновенно ощутила тот же прилив нервного возбуждения, который, должно быть, испытывал и Стивен и который заставил его бегом преодолеть три лестничных пролета, чтобы лично сообщить ей новости. Но она была не из тех людей, кто признается в подобных слабостях.

— Вот как! — прохладно отозвалась она, вставая и протягивая руку к своему портфелю.

Известие об убийстве пришло в контору в полдень, вызвав настоящий шок и пересуды. Никто не мог вспомнить случая, чтобы женщина застрелила кого-нибудь в Бристоле. Еще более невероятным казалось то, что стрельба произошла в оживленном медицинском центре.

— Полагаю, она сумасшедшая, — заявил Стивен. — Насколько мне известно, она отказывается назвать свое имя и вообще не сказала ни слова с момента ареста.

— Знаешь, даже сумасшедшие имеют право на защиту, — отрезала Бет решительным тоном, надеясь, что он отстанет и даст ей уйти.

— Тебе уже приходилось защищать убийцу? — спросил он, похоже, не замечая, что ей хочется, чтобы он убрался как можно скорее.

— Да, приходилось, Стивен, — ответила она, одарив его ледяным взглядом. — А теперь мне нужно идти. Увидимся завтра.

Внизу, в коридоре, Бет остановилась, чтобы надеть плащ и взять зонтик из стойки. Днем она всегда оставляла свою машину в подземном гараже под домом, поскольку и до полицейского управления, и до здания суда можно было дойти пешком за пятнадцать минут, а с парковкой всегда возникали проблемы. Но на улице шел сильный дождь, и Бет надеялась поймать такси. Надежда, впрочем, была слабой — такси в Бристоле были такой же редкостью, как зубы у курицы.

Обменявшись парой слов с дежурным сержантом в Брайдуэлле, Бет задержалась на мгновение перед комнатой для допросов, где уже находилась обвиняемая, чтобы сначала рассмотреть ее сквозь маленькое окошко в двери.

Когда она увидела женщину, которая безвольно откинулась на спинку стула, то на какое-то мгновение та показалась ей неуловимо знакомой, но это ощущение быстро прошло, как только Бет поняла, что оно вызвано выдающейся заурядностью обвиняемой. Она была невысокого роста, полноватая, с круглым, испещренным красными прожилками лицом и всклокоченными каштановыми волосами. На ней были трикотажные слаксы цвета морской волны и мешковатый свитер, поношенные и вытертые. Она ничем не отличалась от сотен других потрепанных жизнью женщин, которые толпились в очередях на автобус, делали покупки в супермаркетах или подрабатывали уборщицами в конторах. Бет решила, что она была ненамного старше ее самой и уж никак не походила на убийцу, способную хладнокровно застрелить двух человек.

Дверь была специально открыта для Бет, поэтому она вошла внутрь.

— Меня зовут Бет Пауэлл, я дежурный адвокат, — коротко представилась она. — Меня вызвали, чтобы я оказала вам юридическую помощь.

Женщина резко обернулась, и Бет на мгновение опешила, увидев выражение удивления и растерянности у нее на лице.

— Мы раньше нигде не встречались? — спросила Бет. Она пристально вглядывалась в лицо женщины, но, хотя в нем было что-то ужасно знакомое, она никак не могла вспомнить, когда и где могла ее видеть.

Женщина отрицательно покачала головой, и Бет объяснила себе ее удивление тем, что обвиняемая не ожидала предложения юридической помощи. Может, она еще не до конца поняла, что совершила.

Бет села за стол и принялась подробно объяснять, зачем она здесь оказалась. Дежурный офицер уже сообщил ей все, что было известно о стрельбе в медицинском центре. Обвиняемая с готовностью признала свою вину, но больше не добавила ни слова, отказавшись даже назвать свое имя и адрес. И хотя в ее упорном молчании не было ничего необычного — многие люди после ареста наотрез отказывались разговаривать, — все-таки было странно сначала сознаться в совершении преступления, а потом замкнуться.

Сейчас полиция пыталась установить, как ее зовут и где она живет, поскольку с собой у нее не было никаких документов. Но наибольшее любопытство вызывал револьвер, которым обвиняемая воспользовалась. По словам полицейских, это было очень старое оружие, тем не менее тщательно вычищенное и ухоженное.

— Ну, теперь давайте поговорим, — с легким нетерпением продолжала Бет, объяснив своей будущей подзащитной то, что и так было известно. — Мне нужно знать, как вас зовут. Я не смогу вам помочь, если ничего не буду знать о вас.

Женщина подняла глаза на Бет. Они были какого-то светлого зеленовато-голубого оттенка и абсолютно безжизненные.

— Мне не нужна помощь, — ответила она.

— Но вам ведь понадобится кто-нибудь, кто будет защищать вас, когда вы предстанете перед судом, — настаивала Бет, полагая, что женщина или еще не осознала всей тяжести содеянного, или попросту слишком глупа. — Вы убили двух человек. Вероятно, остаток своих дней вам придется провести в заключении.

Женщина снова подняла голову, и на этот раз в глазах ее сверкнула искра.

— Оно того стоило, — отозвалась она.

Ее голос потряс Бет. Он тоже показался ей знакомым. Она внимательно всматривалась в лицо обвиняемой, перебирая в памяти всех женщин, которых она допрашивала в прошлом или видела в конторе, когда те ждали своих адвокатов. Но, хотя она отчетливо помнила других таких же потрепанных жизнью женщин ее возраста, голос этой не ассоциировался у нее ни с кем.

— Ладно, пусть вам все равно, что вас могут приговорить к пожизненному заключению, но, по крайней мере, вы могли бы поведать мне и полиции, кто вы такая, откуда родом. И почему вы убили двух невинных людей, — ядовито заметила адвокат.

— Они не были невиновными, — парировала женщина. — Они заслуживали смерти.

— Почему? — быстро спросила Бет. — Что они вам сделали?

— Уходите, — женщина решительно отвернулась лицом к стене. — Я больше ничего вам не скажу. Они знали почему, и этого достаточно.

Некоторое время Бет сидела молча, рассматривая женщину и размышляя о том, что ей делать дальше. Она защищала самых разных людей, совершивших самые невероятные преступления. Почти все они заявляли о своей невиновности, даже в тех случаях, когда было совершенно очевидно обратное. Иногда они рассказывали ей слишком много, иногда — недостаточно. К некоторым она испытывала симпатию, несмотря на тяжесть содеянного, некоторые же были ей настолько неприятны, что она почти радовалась, проигрывая их дела. Она считала, что досконально изучила преступников и систему правосудия. Бет уже не раз приходилось сталкиваться с теми, кто открыто признавал свою вину, не испытывая при этом ни раскаяния, ни угрызений совести, но сейчас впервые ее клиент отказывался объясниться, не пытаясь убедить адвоката в правильности того, что было сделано.

Кто-то из офицеров полиции сказал ей, что эта женщина — пьяница. Одутловатое, красное лицо, похоже, подтверждало это. Но, по словам того же офицера, насколько он помнил, ее никогда не задерживали за пребывание в нетрезвом состоянии или за непристойное поведение. Ее ногти были обкусаны до мяса, и Бет показалось, что расческа не касалась ее волос по меньшей мере неделю. Тем не менее, она не выглядела, как бездомная дворняжка, и от нее не пахло улицей или нечистотами. Ну, и потом, был еще пистолет.

Как могла такая женщина обзавестись револьвером?

Пистолет не был женским оружием. И, хотя Бет считала, что в обстоятельствах чрезвычайного порядка почти любая женщина могла воспользоваться им, чтобы защитить своего ребенка или любимого, ей крайне редко встречались особы, способные хладнокровно застрелить из него человека.

Она снова вспомнила о том, что голос женщины показался ей до странности знакомым, но потом решила, что это потому, что он слишком напоминал ей ее собственный: хорошо поставленная, правильная английская речь без обертонов или следов акцента Западного графства. Вероятно, обвиняемая происходила из семьи среднего класса и даже, может статься, увлекалась охотой и стрельбой.

Обычно Бет не прибегала к просьбам и упрашиваниям. Будь это любое другое преступление, она просто встала бы и ушла, сказав, что встретится с клиентом на следующий день в суде. Но сейчас ее мучило любопытство, и она была готова смягчиться и поступиться собственными принципами.

— Скажите хотя бы, как вас зовут, — взмолилась она. — Все равно полиция скоро установит это, но я хочу знать ваше имя, чтобы доверительно обращаться к вам. Пожалуйста!

Женщина упорно не поднимала голову, прошла целая минута, прежде чем она заговорила.

— Ну, хорошо, меня зовут Феллоуз, Сюзанна Феллоуз. Но больше я вам ничего не скажу. Я знаю, вы, вероятно, желаете мне добра, так что лучше отведите меня в суд, и пусть меня осудят. Я сделала то, что сделала. Они могут наказать меня. Больше говорить не о чем.

В поведении женщины явно чувствовалось хорошее воспитание и благородное происхождение, и Бет, к своему удивлению, была тронута этим. Почти все ее клиентки, которых ей довелось защищать с тех пор, как она переехала в Бристоль, происходили из рабочей среды — это были, главным образом, магазинные воровки, проститутки и наркоманки. Она даже не пыталась найти с ними общий язык, и они крайне редко вызывали у нее хотя бы мало-мальскую симпатию, как бы жестоко ни обходилась с ними жизнь. Бет всегда считала, что именно поэтому ей обычно и удавалась защита, ибо она могла рассматривать их дела с холодной отстраненностью и планировать свою стратегию, которая заключалась в том, чтобы выиграть любой ценой. И вот впервые за много лет случилось так, что она не знала, как подступиться к этому делу.

Она встала из-за стола, но задержалась, прежде чем выйти из комнаты, и положила руку женщине на плечо.

— Завтра вы предстанете перед судом, Сюзанна, но только для того, чтобы полиция могла задержать вас еще на двадцать четыре часа для выяснения вашей личности. Потом вас снова отведут в суд. После этого вы останетесь под стражей, что означает пребывание в тюрьме. Вам придется провести там много времени, прежде чем состоится новое судебное заседание. У врача, которого вы застрелили, остались жена и четверо детей, а у сестры из приемного отделения — муж и двое детей. Эти люди имеют право знать, почему вы сделали это. Ну, и потом есть я. Мне тоже нужно это знать, если я буду представлять ваши интересы и стараться добиться для вас справедливого приговора. Поэтому я хочу, чтобы вы подумали обо всем этом сегодня ночью, а завтра мы с вами снова поговорим.

Сюзанна подняла голову — глаза ее по-прежнему оставались холодными и ничего не выражающими. Она просто кивнула, и Бет так и не поняла, означал ли этот кивок согласие или она дала понять, что услышала ее просьбу.

Удаляясь от комнаты для допросов, Бет чувствовала себя опустошенной. Журналисты скоро начнут охоту за информацией об этой стрельбе, убийство вызовет интерес во всей стране, а может быть, даже во всем мире, и Бет хорошо понимала, что окажется в центре внимания. Ей просто необходимо было узнать побольше об этой женщине, ее репутация адвоката пострадает самым недвусмысленным образом, если она признает свое поражение после первого же разговора с клиентом.

Когда ее проводили через последние двери в комнату для посетителей полицейского участка, она вдруг вспомнила инспектора полиции Роя Лонгхерста. Именно он арестовывал обвиняемую. Бет мимоходом встречалась с ним пару раз раньше, возможно, он расскажет ей нечто такое, что поможет убедить Сюзанну Феллоуз разговориться.

Бет поинтересовалась у дежурного сержанта, на месте ли еще инспектор Лонгхерст, и молодой полицейский ответил, что тот как раз собирается домой. Она попросила разрешения позвонить к нему в кабинет, чтобы проверить, там ли он.

Когда полицейский кивнул в знак согласия и, улыбаясь, протянул трубку Бет, чтобы она сама поговорила с инспектором, та лихорадочно обдумывала, как ей себя вести.

— Это Бет Пауэлл, — начала она, надеясь, что, во-первых, он вспомнит ее и, во-вторых, что взаимопонимание, которое, как ей показалось, установилось между ними во время предыдущих встреч, не было игрой ее воображения. — Меня вызвали в качестве дежурного адвоката к той женщине, которую вы арестовали за стрельбу.

— Надеюсь, что вам она рассказала больше, чем мне, — ответил он голосом, в котором явственно сквозила усталость.

— Боюсь, что ваши надежды не оправдались, — призналась Бет. — Если не считать имени. Ее зовут Сюзанна Феллоуз.

— Ну что ж, начало положено, — сказал он.

— Я тут подумала, не откажетесь вы выпить со мной после работы, — предложила Бет, надеясь, что намерения ее не слишком прозрачны.

— Это самое лучшее предложение, которое я услышал за весь день, — отозвался он. И голос его явно повеселел. — Я сейчас спущусь.

Он появился на пороге, улыбаясь.

— Дело ведь не только в моей неотразимости, верно? — спросил он, и глаза его смеялись. — Вам хочется просто выкачать из меня информацию об этом убийстве.

— Не стану лгать, — тоже улыбаясь, согласилась она. — Но именно ваше неотразимое очарование придало мне храбрости обратиться к вам.

— Я рад, что вы так поступили, — он рассеянно провел рукой по своим густым волосам. — После такого дня, который выпал мне сегодня, я продам душу дьяволу за кружку пива.

Они подошли к «Присяжным» — пивному бару на Смол-стрит, который пользовался популярностью у служителей закона. В это время дня там было тихо, и за столиками сидели всего несколько человек, собравшихся уже уходить домой.

Бет впервые встретилась с Лонгхерстом в зале ожидания Королевского суда Бристоля. Они немного поболтали о преступниках вообще, и он произвел на нее впечатление типичного «вешателя». Инспектор рассказал о двух молодых людях, которые погибли в автокатастрофе. Как оказалось, они возвращались домой после того, как ограбили пожилого пенсионера. Лонгхерст выразил удовлетворение, что с ними покончено и что они больше не смогут никого грабить и терроризировать.

И хотя никто, находясь в здравом уме, не стал бы скорбеть о гибели двух негодяев, Бет не часто попадались люди, выражающие откровенное удовлетворение по такому поводу. Лонгхерст приправил свой рассказ изрядной долей юмора, и ей было приятно встретиться с человеком, который не испытывал глубокого почтения к политической корректности.

За последние несколько месяцев у нее были клиенты, которые упоминали о нем. Интересно, что они, боясь его, все равно восхищались им, называя «правильным». Один рецидивист даже заявил, что если дело дойдет до ареста, то он предпочел бы, чтобы его арестовал Лонгхерст, а не кто-нибудь другой, потому что инспектор не фабриковал доказательств.

За кружкой пива Рой Лонгхерст поделился с Бет своими идеями о том, что произошло в Хотвеллзе нынешним утром.

— Меня нелегко выбить из колеи, — признался он, нахмурившись. — Но при мысли об этой проклятой алкоголичке, которая хладнокровно застрелила двух человек, лишив в общей сложности шестерых детей одного из родителей, у меня закипает кровь. Я хотел бы, чтобы отряд специального назначения прихлопнул и ее. А теперь она предстанет перед судом, а потом на деньги налогоплательщиков ее будут содержать в тюрьме. Ради чего? Она — полное ничтожество.

— Собственно говоря, она не произвела на меня впечатления алкоголички, — недовольно протянула Бет. — У нее должна быть чертовски веская причина, чтобы сделать то, что она сделала.

— Избавьте меня от этой душещипательной чепухи, — язвительно бросил он. — Она, вероятно, сошла с ума, и ее выпустили из какой-нибудь психушки. Любой, у кого есть претензии к медицинскому учреждению, жалуется на него по соответствующим каналам.

По дороге в полицейский участок Бет думала почти так же, как и Лонгхерст. Но, хотя Сюзанна не сделала ничего, что заставило бы Бет изменить о ней свое мнение, она автоматически начала защищать ее.

— Может быть, она так и поступила, но никто не стал ее слушать, — парировала она. — Посмотрите на себя, инспектор Лонгхерст, вы сидите здесь, попивая свое пиво, и убеждены в том, что эта женщина — ничтожество только потому, что она плохо одета. Помяните мои слова, найдется дьявольски убедительная причина, по которой она сделала это.

Он рассмеялся в ответ.

— Я еще не встречал никого, у кого была бы веская причина для недовольства и кто не горел бы желанием поделиться ею, в стихах или прозе. Она же не сказала ни слова, даже не заплакала.

Они вяло спорили еще некоторое время, и, к своему удивлению, Бет решила, что инспектор странный и даже забавный человек, но отнюдь не фанатик. Он высказывал радикальные взгляды: что ворам, например, следует отрубать руки, а педофилов — кастрировать, молодых правонарушителей — сечь розгами, но, поскольку некоторые клиенты Бет вызывали у нее похожие мысли и чувства, да и говорил он все это насмешливым тоном, она перестала возражать и только смеялась вместе с ним.

— Знаете, Сюзанна Феллоуз не произвела на меня впечатления душевнобольной, — в конце концов заявила она. — Может быть, она выглядит несколько простоватой, но в ней чувствуется нечто утонченное, я бы сказала, рафинированное. Кроме того, у меня какое-то странное чувство, будто я уже где-то встречала ее раньше!

— Правда? — Лонгхерст с удивлением взглянул на нее. — И где же?

Бет покачала головой.

— Не имею ни малейшего понятия. Я пришла к выводу, что все дело в ее манере разговаривать. Я хочу сказать, что каждый день меня окружают люди, в речи которых чувствуются акценты Бристоля и Западного графства, так что, когда я слышу, как кто-то разговаривает вовсе без акцента, то начинаю задумываться.

Лонгхерст ухмыльнулся.

— Да, у нас в камерах нечасто встречаются шикарные голоса, — признал он. — Ну, и потом пистолет. Я думаю, мы установим, что он принадлежит ей. Его наверняка оставил ей отец или еще кто-нибудь. Разумеется, из него может попасть в цель любой, особенно с такого расстояния, но я бы сказал, что она привыкла обращаться с оружием с пеленок.

— А как насчет жертв? — спросила Бет. — Что вы знаете о них? Или мне придется ждать до завтра, чтобы прочитать обо всем в газетах?

— Оба принадлежат к категории «примерных граждан», — сказал он. — Доктору Визереллу исполнилось пятьдесят шесть, он жил в Лонг-Эштоне, играл в гольф, был хорошим мужем и отцом. Как раз то, чего мы ожидаем от семейного доктора. Медицинская сестра была точно такой же: комфортабельный дом, двое детей в университете. Единственное, что нам удалось обнаружить и что несколько портит ее имидж, так это то, что она была довольно стервозной, сухой и резкой с посетителями, помыкала остальными служащими. Не думаю, чтобы она пользовалась всеобщей любовью сотрудников. Но это не причина, чтобы стрелять в нее, в операционных всегда хватает женщин-тиранов.

Лонгхерст не многое смог рассказать Бет, если не считать описания собственно ареста и того, что ему сообщили другие сотрудники медицинского центра. Потом, заказав им еще выпить, он принялся расспрашивать ее о том, как она устроилась в Бристоле, поскольку к моменту их первой встречи она прожила в городе совсем недолго.

— Просто прекрасно, — ответила она. — Здесь намного спокойнее, восхитительные пейзажи, а самое замечательное — это то, что мне больше не нужно терпеть ежедневную давку в подземке. И если бы мне удалось найти надежного человека, который сделал бы кое-что в моей квартире, то я бы смогла сказать, что у меня все великолепно.

— Получается, у вас нет мужчины? — поинтересовался он.

Бет ощетинилась. Она всегда приходила в бешенство, когда у нее спрашивали, есть ли у нее партнер.

— Вы думаете, что именно для этого женщине нужен мужчина? — резко бросила она. — Повесить несколько полок, соорудить парочку шкафов? И это все, за что вас ценит ваша жена?

— У меня нет жены, — он пожал плечами. — По крайней мере, больше нет. А когда мы жили вместе, я не очень-то любил играть в игру «сделай сам».

Бет смягчилась.

— Простите меня, — сказала она. — Мне просто не понравился ваш покровительственный тон. Из-за того, что я одна, мне часто задают подобные вопросы, и это здорово раздражает меня. Я тоже почему-то решила, что вы женаты.

— Я вовсе не хотел обидеть вас, — покаянно откликнулся он. — Я просто предположил, что у такой красивой и умной женщины, как вы, непременно кто-нибудь да есть. Вот цена моим предположениям, — он рассмеялся. — Но все же, рискуя получить нож в спину, могу ли я поинтересоваться: вы одна случайно или намеренно?

Они ступили на тонкий лед, но по какой-то причине сегодня Бет сочла это забавным.

— Всего понемножку, полагаю. Для большинства мужчин я чересчур увлечена своей работой.

— По этой самой причине меня бросила моя бывшая жена, — признался он и улыбнулся ей. Бет обнаружила, что улыбается в ответ.

Домой она попала только через два часа. Рой — а он настоял, чтобы она называла его именно так, — предложил подвезти ее домой, но Бет отказалась, сказав, что ей легче подняться по лестнице Кристмас-степс до своего дома на Парк-роу, чем ехать туда на машине. На самом деле так было вовсе не быстрее, да и прогулка под дождем и в темноте была не такой уж приятной, но Бет редко позволяла мужчинам делать что-либо для нее. В прошлом она уже неоднократно убеждалась, что даже такое невинное событие, как совместная поездка в автомобиле или беседа за чашкой кофе может внушить мужчинам мысль о том, что она им что-то должна.

Но, вероятно, она напрасно отклонила предложение Роя, подумалось вдруг ей. В конце концов, ей было приятно выпить и поболтать с ним. Он был первым мужчиной за очень долгое время, который заинтриговал ее. С одной стороны, он представлял собой почти классический тип полицейского, мачо, убежденного в своем превосходстве представителя сильного пола. Но были моменты, когда он обнаруживал намного более мягкую, эмоциональную сторону своей натуры. Кроме того, ей импонировало его чувство юмора.

Бет не понимала, почему ее должны занимать подобные вещи. Мужчины не доставляли ей ничего, кроме неприятностей. Хотя в глубине души она еще втайне надеялась, что где-то есть мужчина, такой же независимый и интеллигентный, как она сама, любящий и чувствительный, не имеющий за плечами тяжкого груза отрицательных эмоций, на самом же деле она была слишком умудренной жизнью, чтобы верить, будто такой человек действительно существует. Быть одной еще не означало страдать от одиночества. Ей нравилось ощущение свободы, когда она могла делать то, что ей нравится.

Войдя в свою квартиру на третьем этаже, она вновь ощутила знакомое чувство восторга, когда из окон перед ней открылась панорама сверкающего огнями города. Сама по себе квартира была вполне заурядной и даже тесноватой, но она приобрела ее именно из-за этого вида.

Со временем Бет превратила ее в маленькое уютное гнездышко. Почти вся обстановка, начиная стенами и заканчивая коврами и занавесками, была кремового цвета, отчего квартира казалась больше и просторнее, чем была на самом деле. Единственным цветовым диссонансом служило собрание картин, в основном художников-модернистов; у Бет были оригиналы полотен малоизвестных художников, которые она приобретала в маленьких картинных галереях и на выставках по всей Англии. Ее любимой картиной был натюрморт — изображение куска вишневого пирога со взбитым кремом. Бет забавляли мысли о том, что сказал бы ее отец, если бы увидел этот натюрморт. Отец был таким снобом, вечно цеплялся за ужасные старые полотна, унаследованные от своего деда, и все только потому, что считал, будто один лишь возраст картин уже делает их ценными. Он никогда не согласился бы с ней в том, что картина нужна для того, чтобы любоваться ею, чтобы она радовала глаз, и что ее ценность в денежном выражении значения не имеет.

Сбросив с ног туфли и повесив влажное пальто на дверь в коридоре, Бет с размаху бросилась на диван. Окружавший ее комфорт вновь заставил ее вспомнить Сюзанну Феллоуз. Интересно, ей уже приходилось бывать в камере? И не заставит ли ее проведенная за решеткой ночь объясниться завтра?

То, что она ничего не знает о Сюзанне, вызывало у Бет глухое раздражение, и ей хотелось отогнать от себя мысли о том, что она наверняка встречала эту женщину раньше. Что такого могло случиться с Сюзанной, что заставило ее просиживать дни напролет, в любую погоду перед медицинским центром? И что вынудило ее сделать следующий шаг и стать убийцей?

Бет вспомнила женщину, которую защищала несколько лет назад в Лондоне. У той был роман с женатым мужчиной, который много лет морочил ей голову, обещая развестись со своей женой. Однажды вечером ее подзащитная набросилась на своего возлюбленного, когда тот выходил из пивного бара, и воткнула нож ему в спину. Единственное объяснение, которое она смогла дать своему поступку в тот момент, когда ее арестовали, заключалось в том, что днем она видела, как он покупает занавески вместе со своей женой.

Это выглядело так странно, просто иррационально, но когда Бет узнала эту женщину получше, то начала понимать, в чем дело. Как заметила ее клиентка, занавески — это та покупка, которую женщина обычно делает одна. И тот факт, что ее муж был с ней, озабоченный выбором материала для занавесок, доказывал, что они были парой, которая делилась друг с другом всем, которая беспокоилась о своем доме, и что он никогда не собирался бросать свою жену.

Бет сомневалась, что Сюзанна окажется бывшей любовницей доктора. Или что медсестра в приемном отделении была ее лесбийской любовницей. Итак, что же остается?

Может быть, ей когда-то отказали в хирургическом лечении? И виновен в этом был доктор Визерелл, тогда как она считала, что не заслужила этого?

Но Рой говорил, будто одна из дежурных сестер заявила, что Сюзанна не числилась среди пациентов центра. Тогда, может быть, они сделали что-нибудь с кем-то, кого она любила?

Или у двух жертв был роман, и один из их партнеров оказался ее другом или родственником? Вполне возможно, во всяком случае на первый взгляд. Оба как раз подходящего возраста для таких романов, оба были привлекательными людьми, личностями во всех смыслах этого слова, связанными ежедневным общением. Однако не убивать же их за это?!

Бет включила телевизор, чтобы посмотреть новости. Наверняка будет сообщение о стрельбе, и, может статься, кому-нибудь из журналистов удалось раскопать нечто такое, чего пока не знают ни она, ни полиция.