Когда забудешь, позвони

Глава 5 Осень, 1991 год

No pasaran! Pasaremos[2]! Путчисты не прошли. Прошла путчистка. Бунт, устроенный непокорной судомойкой при безмолвной поддержке макарон, увенчался «успехом»: ее выгнали. С треском. Даже выходное пособие не дали. Сказали: «Будь благодарна, что выдаем трудовую книжку. А то можем и к суду привлечь — за нанесение ответработнику общепита морального и материального ущерба». У них есть такое право? Весьма сомнительно. Хотя, как известно, у сильного всегда бессильный виноват. Васса довольно улыбнулась, вспомнив облепленного вареными макаронами толстяка. Куда и наглость подевалась? А все потому, что не читал шеф-повар Иоанна Златоуста. Сказано же у святого: «Вовлекая других в грех, мы будем вдвойне наказаны».

Новоявленная Немезида подтянула к подбородку колени и, уткнувшись в них носом, задумалась: рассуждать хорошо, а что дальше-то делать? Где найти работу? На что жить? Как выжить в этом новом, не совсем понятном мире, который вытесняет ее, словно молодой здоровый ноготь — ушибленную синюшную роговицу? Мысли разбегались в разные стороны и, проявляя строптивость, никак не желали прийти к согласию или, как сейчас говорят, консенсусу. Васса хмыкнула: ее лексика явно делает успехи, не отстает от времени — хороший знак, что с ним поладить можно. Она еще поразмышляла, пытаясь получить мудрый совет от собственного разума. Но тот упрямился, советов не выдавал и вообще вел себя довольно странно: разошелся по закоулкам — в середке ничего и не осталось. Вздохнув, Васса признала единственный, но неоспоримый факт: первый блин вышел комом. Но это еще не означает, что в мире кончилась мука. Она обязательно что-нибудь придумает и найдет выход. Будет выпекать эти чертовы (Господи, прости!) блины, пока они не продублируют солнышко. А гневить Бога, предаваясь унынию, нет никакого резона. Да и в кресле сиднем сидеть — последнее дело. Поахала чуток — и будет. Мысли о блинах позвали аппетит. Тот заявился и стал требовать свое: давай, дескать, пошевеливайся. Василиса вышла в кухню, осмотрела холодильник, стол, полки. Для Рокфеллера — не густо, а для Поволоцкой — в самый раз. Деловито повязала фартук и закатала рукава просторного свитера.

Довольная хозяйка проглотила третий пирожок и запила чаем. Правду говорят: мастерство не пропьешь. На блюде, радуя глаз, возвышалась горка румяных, золотистых пирожков-лепестков. Аппетитный аромат разгуливал по квартире, вызывал приятные эмоции и настраивал на лирику. «Спасибо тебе, Господи, что подаешь мне чистый и светлый дух вместо унылого и малодушного!»

В дверь позвонили. На пороге стояла соседка и с озабоченным видом заглядывала в квартиру.

— Ой, а у тебя свет горит?

— Добрый вечер, Ира! Конечно.

— А у нас вырубился. Можно у тебя перекантоваться? Мой-то сегодня не раньше одиннадцати заявится, а я ни черта в этих пробках не смыслю. — Она принюхалась с видом знатока. — Пахнет как хорошо! Пироги пекла? — Ирина работала в булочной, собиралась то ли выкупать ее, то ли арендовать, в общем, переустраивать и по выпечке считалась большим спецом. — Можно пройти?

Васса молча посторонилась, пропуская незваную гостью.

— Ой, какая прелесть! — всплеснула руками булочница, войдя в кухню. — Можно пирожочек? — И не дожидаясь ответа, аппетитно зажевала, морщась от удовольствия. — Вась, честно, таких пирожков в жизни не ела — сказка! Слушай, ничего, если я нахально на чай напрошусь, а? С пирожками! — просительно прижала руки к груди.

— Садись, — улыбнулась хозяйка, доставая вторую чашку, — будем пить чай.

— Вот спасибо! — обрадованно плюхнулась на стул соседка, не забыв прихватить еще пирожок. — Отличная выпечка! Где научилась? Рецептик дашь?

Васса налила свежезаваренный чай в большую чашку.

— Ешь на здоровье.

Булочница уплетала пирожки один за другим, не забывая про чаек, и все нахваливала золотые Вассины руки.

— Слушай, — осенило ее через пару часов, — а давай ты будешь нам свою выпечку поставлять!

Хозяйка вопросительно посмотрела на сытую, довольную гостью.

— Мы же переустраиваемся, — охотно пояснила та. И туманно добавила: — Есть у меня кое-какие соображения. Думаю, скоро начнутся крутые перемены. Кафешки вон частные появляются, кооперативы создаются, а мы чем хуже? Откроем свое дело — все к тому идет. Коммуняк же турнули! Теперь у нас будут свобода и демократия. Мне это, если честно, до одного места, главное — чтоб жилось хорошо, правда? — весело подмигнула. — Но зато демократы обещают деловым людям зеленый свет, и я их за это уважаю. А то правда: пашешь-пашешь, а все — дяде в карман. — Она задумчиво оглядела полупустое блюдо. — Золото партии ищут, казначеи коммуняцкие из окон вываливаются. А это все наши денежки, между прочим! Какая Америка? Не смеши! Да с этими деньгами Россия всех обставит! И унижать нас больше никто не посмеет, а то носятся с этой Америкой, как дурни с писаной торбой.

— А при чем здесь мои пирожки?

— Так я ж и говорю, — охотно переключилась с внешнеполитических проблем на собственные деловая булочница, — мы нашу булочную, как игрушку, сделаем! И чтоб народ туда двинул, а то выручки — никакой. Бабульки купят по батончику — и привет. А твоими пирожками всю округу заманим. Ты выпекаешь — мы продаем. Двадцать коп за пирожок. Идет? — Васса с интересом разглядывала активного предпринимателя. — Тридцать! Больше не могу, сама понимаешь — нерентабельно.

В дверь позвонили.

— Добрый вечер! Прости, Василиса, Ирка не у тебя?

— Здесь я, здесь, Коль! Ладно, побежала. Спасибо большое! А о моем предложении подумай. Серьезно, без дураков! Бумаги подпишем, все — честь по чести.

«А тут и думать нечего!» — закрыла за Фортуной дверь гостеприимная хозяйка. Не отвернулся от нее Бог.

Четыре месяца пролетели как четыре дня. Она сроднилась с духовкой, выпекая пирожки. За капустой весело плюхались в нежное податливое тесто творог, курага, яблоки и даже мак. С последним, правда, были проблемы, но известно же: кто ищет, тот всегда найдет. Привычная работа занимала только руки и ноги. Ноги бегали за начинкой, руки месили-фаршировали-ставили-вынимали. Голова была свободна, и она выдавала интересные результаты. Выяснилось, что в Василисе Поволоцкой проснулись прадедовские гены. Волжский купец, разбогатевший на зерне, вдохнул в правнучку дух азарта и разжег собственнический инстинкт. Кто бы мог подумать? Работать на себя оказалось приятно, продукции хотелось выдавать больше, и эквивалент румяного товара согревал, придавая ощущение свободы и независимости. Времени разгуливать-читать-спать не было, ела мало и на ходу, покупок никаких — и скоро в укромном уголке образовалась некая пачка, приятная глазу. Иногда, засыпая, Васса представляла, как подкопит денег, откроет собственное дело, и тогда… Что будет «тогда», додумать не успевалось. За день уставала так, что засыпала быстро и спала праведным сном честного труженика: крепко, без сновидений. Так прошли четыре месяца, пятый дал сбой. Сначала уменьшилась сумма, которую выдавала Ирина. Пришлось поднапрячься и увеличить количество продукции. Потом снизилась цена за единицу товара.

— Вась, привык народ к твоим пирожкам, — докладывала булочница, сокрушаясь и разводя руками. — Заелись! Торты им подавай, пирожные. Может, на тортики перейдешь, а? — И, преданно глядя в глаза, убеждала: — Вась, больше двадцати копеек за штуку дать не могу, хоть убей. Честно!

Цена была смехотворной, но отступать не хотелось, и, вынимая из духовки золотистых близнецов, Васса удивлялась капризам сытого потребителя. К концу пятого месяца не выдержала и, упрекая себя за подозрительность и недоверчивость, отправилась в булочную. Убедиться в честности работодателя.

Над входной дверью млела деревянная парочка: румяный пирожок в обнимку с пышной ватрушкой. Призывно белела завитушками вывеска: «Из духовки бабушки Василисы». «Бабушка», пролетевшая с легкой Иркиной руки через поколение, хмыкнула и переступила порог. Одобрительно огляделась: чисто, уютно, хорошо пахнет. На окнах — цветочки в горшках, улыбчивые продавщицы в голубых нейлоновых халатиках по чекам хлеб выдают и конфеты отвешивают. В углу толпится скучающий народ. Васса направилась туда, пристроилась к молодой женщине, нетерпеливо поглядывающей на часы.

— Ну, что за безобразие! Вечно из-за этих пирожков на работу опаздываю! — Дальше шло неразборчиво, но, судя по артикуляции, выразительно, по-русски.

Васса предпочла не прислушиваться, а спросить прямо, не таясь. Тем более что ответ требовал не открытия — подтверждения. Оставалось только уточнить кое-какие детали.

— Простите, вы не пирожки ждете?

— Нуда, пирожки!

— А кто последний?

— Не знаю, — досадливо отмахнулась опаздывающая, — не уверена, что сегодня их вообще привезут. — И, бросив короткий взгляд на часы, заспешила к выходу. — Тьфу ты, черт, зря прождала!

Любознательная придвинулась к могучей кучке.

— Простите, кто за пирожками последний?

— Я! — по-пионерски подняла правую руку старушка в каракулевой шубке.

У Василисы была такая лет двадцать назад, на заре романа с Владом. Эта шубка сразу согрела сердце, и Васса придвинулась к ее владелице поближе.

— А что случилось-то, почему так долго ждем?

— Так у них перебои с транспортом, — охотно ввязалась в диалог старушка. — Говорят, правда, что эта пекарня где-то недалеко, но не знаю, врать не буду.

— Название какое хорошее придумали! — похвалила вывеску «крайняя».

— Почему «придумали»? — удивилась незнанию местного колорита аборигенка. — Это не придумка, а самая что ни на есть правда. Разве вы не знаете? В нашем районе живет бабушка Василиса, у которой своя пекарня. Она — дочка того самого Филиппова, ну, булочника знаменитого, слыхали? — Васса заинтересованно кивнула. — Так вот, Василиса эта знает рецепты, которые передал ей отец, но никому не открывает. Даже из московского правительства к ней посылали — молчит. Говорят, правда, что заведующая нашей булочной за большие деньги выкупила их у нее. Но не знаю, врать не буду. Старухе где-то под восемьдесят, капризная и очень жадная. Сама не печет — командует только. А за все платит заведующая, потому и цену приходится подымать. Но народ все равно берет, потому как лучше домашних. Спрашивается: зачем колготиться? Пришел, купил — и делов нет. Оно все равно: так на так и выходит, чуток подороже. Зато по старинным рецептам, сейчас так не пекут.

— А сколько стоят?

— Ну, это по-разному, — просвещала темную бывалая клиентка. — С маком — те дороже, по три рубля, а с капустой — рупь с полтиной, ну и с творогом — по два.

Лихо! Оборотистая заведующая знала цену соседке. И легенду хорошую придумала: жадная бабка, отпрыск знаменитого московского купчины, доверила свой секрет начинающему предпринимателю, тронувшему старое сердце честностью и щедростью. Отлично, ай да Ирина! В булочную стали вносить лотки с «бабкиной» выпечкой. Народ оживился, повеселел и стал выстраиваться в управляемый хвостик. «Бабушка Василиса» двинула к выходу.

— Девушка, а вы за кем стояли? — спросили сзади.

Она молча указала рукой на каракулевую старушку.

Тесто послушно укладывалось под скалку, пузырилось и было легким, мягким, почти воздушным. Эмалированный таз занимала начинка — ворох маленьких прямоугольников плотной белой бумаги. Над тем и другим самозабвенно трудилась автор будущих мучных шедевров, известная в народе как «бабушка Василиса». Мечтательно улыбаясь и напевая, она фаршировала маленькие пушистые лепешки, с помощью каких-то выкрутас превращала их в затейливые лепестки и, любовно поглаживая каждый, бережно выкладывала на большой противень. Потом смазывала взбитым яйцом и посыпала сахаром — все честь по чести, как и положено. Вот только начинка, мягко говоря, слегка озадачивала: мастерица брала маленький бумажный квадратик, старательно выводила печатными буквами «Бабушка скончалась. Внучка», аккуратно складывала и запихивала в тесто. Подписывала и лепила прилежно, не торопясь — видно, что вкладывала всю душу.

В назначенное время раздался звонок. На пороге стоял водитель, усатый Валентин, и, приветливо улыбаясь, блаженно втягивал в себя ванильный аромат.

— Привет, Егоровна! Ну и запах у тебя — мечта желудка, никак не привыкнуть! Все готово? Я сегодня как штык — минута в минуту. А то Ирина Аркадьна забодала: покупателя, говорит, надо уважать, а ты опаздываешь! Грозится по карману ударить.

Васса улыбнулась и молча кивнула на свою продукцию.

Скандала не было. У Василисы. Булочнице же отвертеться от возмущенных покупателей не удалось. Разгневанные фанаты «бабушкиной» выпечки взяли штурмом булочную, атаковали заведующую и потребовали вернуть деньги за некачественный товар. Призывы опомниться и воззвания к совести никого не убедили — деньги пришлось возвращать. Мало того, одна из разъяренных стукнула в санэпиднадзор, и те прислали комиссию. Обо всем этом поведала «Филипповской дочке» дворничиха баба Люся. Булочнице высказаться не удалось: экс-партнер ее просто не пустила на порог. Но каждый субботний вечер румяная гвардия продолжала выскакивать из духовки, и ароматный дух жизнерадостно витал по квартире. Вассины творения с завидным постоянством поглощались Стаськой. Настенька все больше привязывалась к ней, появляясь, как часовой, по выходным на пороге.

— Теть Вась, а почему бы вам не поменяться? — как-то спросила она, с аппетитом уплетая очередной шедевр.

— Зачем?

— Новое место — новая жизнь. И люди новые. Это же так интересно! Я, например, обожаю перемены! Перемены обновляют унылый ход жизни, — авторитетно прочирикал стреляный воробей.

Васса улыбнулась юному радикализму, но, пораскинув умом, пришла к выводу, что мысль не так уж и плоха. Дальнейшее развитие событий показало, что устами юной Стаськи с ней говорило само провидение. Ровно через месяц (!) новоселка уже засыпала на новом месте. Жених во сне, правда, не явился, но приснилась широкая лестница, по которой почему-то непременно надо подняться. Подниматься было тяжело: ступени то расходились, образуя огромные щели, в которые запросто провалиться, то опять сходились, наползая одна на другую. Ноги — тяжелыми гирями — тянуло назад, и чтобы ускорить продвижение да не угодить в щель, Васса перетаскивала их с помощью рук. По перилам скользил лихой народ — мужчины и женщины — в ярких разноцветных лохмотьях, весело перекликались между собой и подшучивали над неумехой, что-то выкрикивая. Слова были непонятны, но смысл их ясен: неуклюже топаешь, милая, бери пример с нас, легких и ловких. А наверху стояла одинокая мужская фигура и терпеливо ждала корявую альпинистку. Лица не разглядеть — только посверкивают на глазах какие-то прямоугольники. Очки, что ли? Промучившись несколько ступеней, она проснулась. «Господи, какая чушь!» Прочитала даже утреннюю молитву: «От сна восстав, благодарю тя, Святая Троица…» — и так далее. Позавтракала чашкой кофе с молоком без сахара и принялась обдумывать свое бытие. Бытие, как и учили материалисты, определило сознание, которое выдало установку: найди работу. Хорошо устроилось: ему-то — слово, а Вассе — дело. А делать, как выяснилось, она умеет немного: тексты дикторам писать да пирожки выпекать. С текстами, похоже, распрощалась навсегда, а с пирожками куда сунешься? Информация внучки о бабушкиной кончине, запеченная в тесте, наверняка облетела многие булочные — слухом земля полнится. И кто же согласится после этого принять из ее рук продукцию, пусть даже и очень аппетитную? Васса задумчиво посмотрела в не зашторенное окно. По улицам сновал озабоченный народ, на углу бабулька торговала семечками. Двери какого-то учреждения поглощали коллектив, временно разбитый на индивидуалов. Некоторые тормозили у жареного товара, а затем шмыгали к усердной двери. Судя по всему, приучрежденческая торговля процветала: бабулька выбрала бойкое место. И тут Василису осенило.

— Доброе утро, Анна Иванна!

— Доброе, Василисушка! День-то какой великолепный, а? Душа радуется! Что у тебя сегодня, милая?

— Как всегда. — Васса приоткрыла большую кастрюлю и протянула пожилой женщине пышную теплую ватрушку. На творожной начинке ухмылялась изюмчатая физиономия.

— Ох, Василисушка, ну и выдумщица! — умилилась старушка. — Какая прелестная улыбка у этой мордашки!

— Угощайтесь, Анна Иванна.

— Спасибо, милая. — Торговка семечками с достоинством взяла протянутую ватрушку.

Васса привычно приткнулась рядом и, довольная, принялась ждать своих покупателей и своего «опекуна». Прошло пять месяцев с первой ночевки на новом месте. Утром следующего после переезда дня неугомонная новоселка уже вынимала из духовки румяных кормильцев. Первая партия была пробной, а потому небольшой. Разошлась мгновенно. Место действительно оказалось бойким: рядом с ВНИИКП. В этой аббревиатуре крылся успех: ученый народ оказался падок на домашнюю выпечку. Оно и понятно: мозги требуют подкормки. «Семечковая» бабулька приняла товарку приветливо: конкуренткой та не была, заняла свою нишу. Кроме того, при более близком знакомстве старушка оказалась милой и приятной. Бывший библиотекарь после реорганизации главка осталась не у дел и, чтобы не помереть с голоду, плюнула на принципы и пошла торговать жареными семечками. Бизнес наладила быстро. Кубанская родня передавала с проводником поезда мешок сырья — хватало на квартал.

— Так и живу, — делилась она, — привыкла. Униженной себя не чувствую: всякая работа почетна. А я не ворую, товар хороший, экологически чистый, не пережаренный — людям в удовольствие.

У Анны Иванны были и постоянные клиенты, она их знала по именам, все — из звонкой аббревиатуры рядом.

— Здесь работают над космическими проблемами, — просвещала бывалая новенькую, — только у них сейчас своих проблем много: борьба в руководстве.

Однако Вассу глобальные проблемы не интересовали — со своими бы разобраться. — Что-то по-новому стал посматривать на пирожницу бравый страж закона — и это настораживало. Первое время подойдет, молча протянет руку — и все ясно: клади на ладонь, не спорь. А сейчас — масленый блеск в глазках да облизывается, точно кот на сметану. Давно на нее так не смотрели, но блеск этот помнится. И он беспокоит.

— Доброе утро, Василиса!

— Доброе утро, Александр Семенович! Вам, как всегда, с маком?

— Ага! И с творогом парочку, и с яблоками, пожалуйста, три.

Она молча взяла протянутые деньги и опустила в карман фартука.

— Что-то еще?

— Да. — И как с вышки в воду: — Прошу уделить мне сегодня часть вашего времени. Мы ведь знакомы целых пять месяцев и два дня, а я, кроме имени, ничего о вас не знаю.

— А у меня, кроме имени, ничего и нет, — улыбнулась пирожница наивности ученого. — Так что вы знаете все.

— Я буду в шесть, — не отставал настырный покупатель. — Прошу вас, не уходите.

Она неопределенно пожала плечами.

— Спасибо! — обрадовался физик и ринулся к своей аббревиатуре.

— А пирожки? — крикнула вслед «семечковая» соседка.

— Вечером заберу! — весело бросил на ходу.

— Василисушка, по-моему, Саше нравится не только твоя выпечка. Тебе так не кажется? — деликатно заметила Анна Иванна, отгоняя вороватого воробья.

Васса, не ответив, задумчиво проводила взглядом спину в светлой рубашке.

— Молодость! — мечтательно вздохнула старушка.

Денек выдался на славу. Щедро пригревало июньское солнышко, весело чирикали воробьи, пирожки раскупались бойчее обычного, уже третья партия на исходе. Даже на круглой Фединой физиономии была не ухмылка — улыбка, когда он брал из Вассиной руки привычную сумму. А мог бы и больше затребовать: видит, как идут дела. Есть все ж таки совесть у нашей милиции! Ближе к вечеру проявился Борис и, как обычно, тормознул рядом с семечками. Васса помнила его отлично, словно расстались вчера, а не семь лет назад. Он же ее не узнавал — и слава Богу. Бывший спаситель оказался фанатом кубанских подсолнухов и частенько отоваривался у «семечковой» бабульки. Как сообщила Анна Иванна, он был большим начальником в аббревиатуре, но имел и большие проблемы.

— У него красавица-жена и очень скверный характер: рассорился с директором института. Говорят, умница, справедливый, за дело душой болеет, но ладить с руководством не умеет, — сплетничала о своем клиенте отставной библиотекарь. — Не жилец в институте, — уныло констатировала информаторша. — Жаль, приятный человек и покупатель хороший, никогда сдачу не берет. А семечки мои любит, каждый раз по большому стакану отпускаю, а то и по два. — Васса слушала вполуха, думая о своем. Слушать было неинтересно, но перебивать — бестактно. Старушке за ее солидный библиотечный стаж явно поднаскучили судьбы придуманные, и она с охотой переключилась на реальные. — А Саша, Александр Семенович, — его друг. Заведует лабораторией. — И многозначительно добавила: — Холостой.

Информация словоохотливой «коллеги» не вызывала никаких эмоций и тем более не являлась поводом для размышлений. В коротких пробежках к дому за румяным товаром, бойкой торговле, выплате дани и старушкиных рассказах пролетел день, и без пяти шесть в пустой кастрюле скучал пакет, «забытый» пытливым покупателем. Ушла, громыхнув пустым ведром, Анна Иванна, отхлопали, выпуская трудоголиков, двери аббревиатуры, а Васса застыла столбом, кляня собственную щепетильность. «Все, — решила она, когда обе стрелки застряли на полпути к цифре „семь“, — ухожу. А пирожки завтра отдам, хлеб за брюхом не гоняется. Или деньги верну». Она сложила стул, взяла в руки кастрюлю и, собираясь переходить дорогу, посмотрела, как и положено, влево, потом направо. С двух сторон, радостно ухмыляясь во весь рот, к ней спешили двое: один — плотный и невысокий милиционер, другой — стройный и подтянутый штатский. Но изумление вызвал третий — в ослепительно белой морской форме. Капитан первого ранга почтительно склонил перед ней голову и голосом счастливого прошлого мягко спросил:

— А вы по-прежнему не боитесь солнца? Позвольте, я помогу вам, Василиса.

Январь, 2003 год

— Мотор!

— Разговор с ногой по телефону, дубль один! — выпалила хлопушка.

Легко дотянувшись до аппарата на полу, Олег снимает трубку.

— Алло! — Через пару секунд на лице легкая досада. — Не совсем. — Молчит секунд пять, потом ухмыляется. Пытается согнуть ногу в колене, показывает ей большой палец — дескать, молодец, калека! И весело произносит в пустую трубку: — Ну, если дорогу осилит идущий, едущему пасовать и вовсе не к лицу. — Смотрит на часы. — Сейчас — четырнадцать двадцать.

Через час жду. — Три секунды сосредоточенного молчания. Потом — пресекающим тоном: — Все объяснения в машине. Давай! — Трубка осторожно опускается на рычаг, легкое потягивание всем телом, довольная улыбка и бормотание: — Не будем строить иллюзий!

— Стоп, снято! Отлично, Олег!

Ай да Андрей Саныч! Ай да молодец! Кто ж сомневался, что он найдет выход! Конечно, они продолжают работать. Решено обыграть перелом Олеговой ноги и внести в сценарий некоторые изменения, не принципиальные. Перелом даже пошел на пользу, оттеняет характер — сильный, не сдающийся ни при каких обстоятельствах. А если учесть, что гипс настоящий, а не бутафорный, мужество актера и героя здесь неразделимы.

Конец съемочного дня смазал телефонный звонок.

— Слушаю! — Через пару минут режиссер бросил в трубку всего одно слово: — Понял. — Тут же набрал чей-то номер. — Миша, ты уже в курсе? — Бросил краткое: — Еду! — И быстро направился к выходу из павильона. Не попрощавшись ни с кем.

— Кажется, у нас серьезные неприятности, — пробормотала вересовская тень Анечка Гвоздева. И укоризненно посмотрела на Олега, как будто это он открыл ворота пришедшей беде.