Когти Каганата

Глава 2 О том, что в некоторых случаях колесо Фортуны вращает ослица

17 сентября 1942 года. Южные Гималаи. Королевство Бутан, долина Бумтанг.

Если в горах невовремя моргнуть – можно прозевать сумерки.

Южные джунгли остались далеко позади, но здешние леса тоже не особо дружелюбны к чужакам. Высокие дубы и сосны, выстроившиеся по сторонам, гнетут людей. В покачивании ветвей видятся подкрадывающиеся дикие кошки, а листья, с шуршанием сыплющиеся на тропу, вызывают в воображении образы извивающихся змеиных тел.

С раннего утра небольшой отряд поднимается по реке Танг к этой долине, где мелкая речушка Наринг, странно петляя, образовывает озеро Мебартцо, что с местного диалекта переводится как «пылающая вода».

Эрик Паттерсон, лейтенант английского экспедиционного корпуса, от усталости с трудом передвигает ноги и ежится на стылом ветру, дующем с запада. Из-за Черных скал доносятся далёкие громовые раскаты. Нанятые в деревне носильщики все чаще поглядывают в ту сторону. Ливень, конечно, еще не слышен, но местные кожей ощущают его приближение – сезон дождей в этом году сильно затянулся.

Слышится отрывистая британская речь и заунывное пение бутанцев. Лейтенант чуть отстаёт, пропускает вперёд свой отряд и нечленораздельно ругается в усы, с презрением глядя на оборванцев-носильщиков.

«Грязные дикари, не хотели пускать нас! Кем они себя возомнили? Гималайской Швейцарией?! Право автономии от 1910 года им подавай! Да их смешную страну оставили в покое только потому, что здесь нет ничего ценного! До двадцатого века у них вообще не было государства – горстка князьков, вечно грызущаяся за лысую горку, да набитый лягушками пруд. Дикари!»

Действительно, цивилизация здешние края обошла стороной. Несмотря на то, что место, куда направлялся отряд, широко славилось среди буддистских паломников, дорога через лес хайвэем не выглядела – даже угадывалась с трудом! Пару дней назад этим путем прошли американцы, но недружелюбный край поглотил их следы с той же резвостью, с какой это сделали бы южные джунгли.

Когда лес остался позади, и показалось Мебартцо, стало очевидно, что озеро полностью оправдывает свое название. Чужаков будто невзначай допустили на божественную кухню, и они увидели, как приоткрылся гигантский кипящий чайник. Благодаря ли родникам или месторождению газа, поверхность озера бурлила как стекающая с прибрежного камня океанская волна.

Лагерь паломников, в котором, как надеялся Паттерсон, он найдёт нужного человека, располагался в двух милях впереди, но, чтобы подойти туда, необходимо обогнуть озеро.

Отряд растянулся, и лейтенант с неудовольствием отметил, что они сейчас – замечательнейшая мишень, можно бить как на показных стрельбах, и укрыться негде.

Вдруг внимание привлекло необычное зрелище: из-за поворота речки Наринг показалась вереница крохотных корабликов, выстроившихся, словно дредноуты, в боевой ордер и жутко чадящих. Мерещится, что неведомым образом люди попали в страну Лилипутию, и игрушечная эскадра вот-вот откроет пальбу орехами и прибрежной галькой. Но это всего лишь движутся по реке десятки дощечек с зажженными на них свечками размером с мизинец.

Накатывает тишина. И без того прозрачный воздух становится подобен только что вымытому стеклу. Лейтенант делает глубокие вдохи, которые едва не выворачивают его. За спиной замирает лесная чаща, и в следующую секунду с неба рушатся водные потоки. Одежда мгновенно промокает, но никто в отряде даже не чертыхается – впереди безумная художница-природа дорвалась до кистей и красок.

Белёсый дым погашенных ливнем свечей заполняет бирюзовое речное русло, сквозь завесу дождя некоторое время ещё виднеются последние столпы розового вечернего света, но они быстро заштриховываются свинцом. Людям на берегу чудится, что рядом пролегла граница с потусторонним миром. Суеверные крестьяне-носильщики делают охранительные знамения. Мир клокочет, уподобившись встревоженному барсу. Огромные капли воды больно стегают по обнаженным рукам.

На противоположном берегу наблюдается движение – обитатели лагеря спешат укрыться в палатках. Взгляд Паттерсона выхватывает фигуру в форме цвета хаки. Толстой? Похоже на то! Через четверть часа достигнув лагеря, англичанин получает возможность убедиться в том, что ошибки нет – навстречу ему удивлённо хмурится американский посланник в Тибете – подполковник Илья Толстой[38].

Издав вздох облегчения, лейтенант одарил горние выси благодарным взглядом и успел увидеть, как чернильные тучи скрадывают последние темно-синие прорехи. Вечер на глазах превратился в глубокую ночь.

Совсем иначе на происходящее реагировал человек, что притаился с биноклем на другой стороне озера. Застонав от разочарования, он выругался по-русски:

– Это не он! Не он, … его мать!

Вспышка молнии осветила лицо неизвестного: монголоидные скулы, скошенный вправо большой нос, низкий лоб, жесткие черные волосы, худые усики как у персонажей китайских гравюр, и узкие чёрные глаза, в которых притаилась злость.

Бинокль исчез в футляре, а сам футляр нырнул в рюкзак. Человек принял решение пробираться в лагерь.

«Если понадобится, загляну в лицо каждому», – решил он, вставая. Некоторое время переминался с ноги на ногу, жмурился, приучая глаза к темноте, затем двинулся вперёд.

Тьма послужила надёжным покровом, а шум дождя заглушил мягкие кошачьи шаги соглядатая. Пройдя метров с двести, он приник к мокрой траве – из наблюдений выяснилось: в лагере всё очень хорошо охраняется.

«Американцы с англичанами – ладно, они в темноте слепы настолько, что неспособны даже по малой нужде сходить мимо собственных ботинок, другое дело – здешние лучники, которые прекрасно распознают в ночи ирбиса[39] или медведя и стреляют на звук. «Потому, когда нужно красться – поступью уподобься змее, а когда прятаться – помыслами уподобься дереву!»

До сих пор немудреные правила помогали, и даже не раз спасали жизнь. Ровно до сих пор. В момент, когда он, стоя на четвереньках, старался проползти под колючим кустом, немыслимо изгибался и извивался, из ночного мрака донёсся тихий разговор. Велся он с теми интонациями, с какими обычно перемывают косточки коллегам по работе, сидя у себя на кухне там, далеко, на Родине. Но только говорили не на его родном языке, а на местном диалекте тибетского. И обсуждали явно его персону.

– Может, для него не все потеряно, брат? Смотри, как старается…

– Да ну, – второй голос полон иронии. – Погляди, как зад выставил. Словно самка хан-хо[40] по зиме. Призывно тявкает и ждет, когда придет большой хан-хо.

– Может прийти большой хан-хо, и тогда ей будет хорошо, но торчащий зад также может попасться на глаза охотнику…

– Верно, тогда будет нехорошо, – согласился второй. – Как думаешь, кто он такой?

За время странного диалога соглядатай в кустах не пошевелился, но стоило ему это нечеловеческих усилий. Сейчас же поняв, что стрелы в спину не последует, он просипел:

– Меня зовут Гьянцо Дордже, – поднимаясь, нарочито медленно начал отряхиваться, а сам между делом постреливал глазами – старался разглядеть говоривших. – Я из Самье-гьянпо, гощу у Сингье Пупа в Паро. Шёл в лагерь паломников, но напугался иноземных солдат…

– Гьянцо Дордже? – медленно произнесли в темноте.

– Самье-гьянпо? – так же неспешно повторил второй голос.

– Сингье Пупа? – снова вступил в диалог первый голос.

Два силуэта появились перед соглядатаем, назвавшимся Гьянцо Дордже. Это оказались индусы, оба, как бенгальцы, высокие, но с разницей в полголовы между собой. Сейчас их лица выражали что-то вроде «ну-ну, продолжай!». Никакого оружия у пришельцев не оказалось. Хотя, возможно, в складках одежды… Руки-то на виду они не держат… К тому же, неизвестно, сколько их приятелей скрывается неподалёку.

– Я слышал, человек, что гостит в Паро у Сингье Пупа и зовется Гьянцо Дордже – лжец, – сказал тот, что пониже, привычным движением отправляя в рот порцию бетеля[41].

– А я слышал, что у него такое ремесло – лгать, – без обиняков заявил второй.

При этих словах Дордже опешил. Рука его, уже давно нащупавшая рифлёную рукоятку «маузера», задрожала. Несмотря на изрядную выучку или же именно благодаря ей, лазутчик чувствовал, что ситуацией он сейчас не владеет. А индусы, между тем, как ни в чём не бывало, продолжали свой неспешный диалог:

– Всякая работа – благо, брат!

– Ты прав, брат, всякая работа нужна. Но мне наш фальшивый Гьянцо Дордже кажется сильно обеспокоенным…

– Скорее, разочарованным…

– Мы можем ему помочь...

– А он поможет нам!

– Какая от вас помощь? – решил побороться за инициативу Дордже. – Разве что бетеля дадите для утоления печали!

– Таким способом делу не поможешь, – сокрушённо констатировал меньший из индусов, любитель бетеля

– Ты не нашёл того, кого искал, и сейчас не знаешь, куда направиться дальше, – с не меньшей уверенностью в голосе предположил тот, что выше ростом. – Сдуру даже хотел проникнуть в лагерь, что в данном случае совершенно бесполезно и крайне опасно.

– Мы тоже искали одного человека, но он улизнул из-под самого носа, – пояснил меньший индус. – Однако, мы с братом, в отличие от тебя, не теряли его след и надеемся догнать.

– Ну, так и шли бы себе, –- настороженно сузил глаза Дордже. – Вряд ли мы ищем одного и того же человека.

– Люди, действительно, разные, но дело – одно! – повелительно объявил высокий индус.

– Но моё дело… Я всего лишь хочу вернуть друга, – внезапно для самого себя сознался Дордже.

– Мы хотим остановить врага! – не задумываясь, доложил высокий.

– По-вашему, это – одно дело?! – изумился мнимый паломник.

– Одно! – строго сказал высокий.

– Карма! – подтвердил его напарник.

– Это не объяснение, – возразил Дордже. – Что от меня-то нужно?

Индусы охотно принялись пояснять:

– Один сумасшедший старик, грязный и вонючий как собака, помыслил овладеть прекраснейшим цветком, которого он не смеет касаться даже в мыслях…

– Да-да, цветок лотоса… Лучший из когда-либо произраставших на земле!

– Мы догоним старика и постараемся убедить его оставить свою затею…

– Мы хорошо умеем убеждать!

– Но он может не послушать…

– Ведь он же безумец…

– В этом случае ты, о, фальшивый паломник, должен будешь его убить…

– Но это непросто…

– Тебе придётся превратиться в хан-хо…

– Стать малым как хан-хо, юрким как хан-хо, свирепым и диким как хан-хо!

– Иди же за нами, о, малый и свирепый товарищ, чьё имя отныне Хан-хо!

Впоследствии, анализируя события, Гьянцо Дордже объяснит себе тот факт, что он безропотно последовал за незнакомцами, воздействием с их стороны гипноза. На самом деле, всё объяснялось проще: любой человек, потерявший цель и оттого впавший в отчаяние, подспудно надеется на то, что явится некто мудрый, некто знающий, который возьмёт за руку и выведет из тьмы на свет божий. Гьянцо Дордже повезло – его взяли за руку! И повели!

С неба больше не капало – ливень уходил за хребет. Лесу надоело играть в молчанку – то тут, то там рождались звуки: это мелкие животные и букашки покидали норы, где они скрывались от дождевых потоков. Следуя такому примеру, три человека также оставили место беседы и направились в сторону, противоположную той, в которой находился лагерь паломников.

Они шли около двух часов. Дордже, которого спутники отныне называли не иначе как Хан-хо, молчал – давно пребывая на Востоке, он, тем не менее, так и не научился понимать законов этой стороны света, а равно и её логики.

Индусы же не переставали переговариваться.

– Сейчас Зеленый брат смеётся, он думает, что всех обманул...

– Пускай думает…

– Но если мы опоздаем, брат, и он заберёт это с собой…

– Тогда мы не станем разговаривать!..

– Нет, не станем…

– За нас всё скажет Хан-хо!

– У тебя есть, где остановиться в Джакаре, друг Хан-хо? – как-то очень буднично спросил высокий индус. – Мы можем предложить ночлег.

Так продолжалось еще с час-полтора, пока, наконец, идущий чуть впереди любитель бетеля не поднял руку, давая понять, что их цель близка. Остановились. Высокий внимательно оглядывался окрест, второй изучал следы.

– Нет, это не уловка, – сказал он. – Зелёный брат повернул на юг, к монастырю…

– Никого и ничего не страшится, безумец!

– Постойте! – вмешался Дордже. – Курджей-лакханг, большой монастырь, от которого рукой подать до городка Курджей, в другой стороне. На юге ничего нет.

– Там есть монастырь! – настаивал на своём высокий. – Тампшинг-лакханг, но он уже лет двести как не используется. Люди туда ходить боятся…

Дордже вздрогнул.

Индус-следопыт сказал ободряюще.

– Не трусь, Хан-хо, скоро рассвет. Перед рассветом даже дакини[42] слезают с праведников!

На юг вела малоприметная тропа. По ней-то и двинулся меньший из индусов. Остальные последовали за ним. Тропа привела к большой каменистой равнине, идти стало не в пример тяжелее.

– Ты заметил, Хан-хо? – спросил высокий индус. – Заметил, что мы достигли сердца каменной страны? Здесь же был город, присмотрись!

Потратив несколько лишних минут, Дордже разобрался, насколько его спутник оказался прав. Те камни, через которые он, мысленно чертыхаясь, перелезал или которые обходил, носили следы явной механической обработки. Но долгие годы плиты и блоки жрал мох и лизала мелкая трава. Поэтому все, что оставалось на виду, мало походило на дело рук человеческих. Не нужно слыть пророком, чтобы представить, как эти развалины через сотню-другую лет полностью поглотит лес. Они и сейчас уже с трудом угадываются.

– Ну, вот и монастырь, – жизнерадостно объявил любитель бетеля.

На своём веку Гьянцо Дордже повидал множество монастырей. Буддистские дацаны в Сибири – как беседки со стенами, всякий может зайти и выйти, главное – обязательно войти в левую дверь, а выйти в правую; монастыри в Тибете – это именно то, что и подразумевает слово «монастырь»: место, служащее добровольному остракизму, отречению от мира; но совсем не то – монастырь в королевстве Друк-юл[43]. Здесь их называют «дзонгами», это – монастыри-крепости… Та, перед которой они сейчас стояли, когда-то была взята штурмом.

– Триста лет назад в Бутан пришли монголы за ликом Будды, – тихо заговорил высокий индус. – Завоеватели привели с собой несколько тибетских племен в надежде, что местные жители не станут драться с единоверцами. Монголы победили, но не прошло и месяца, как все они ушли. Известно, что из долины их выпустили лишь после того, как… живые и мертвые оставили свое оружие под стенами дзонга. Оно и поныне там, их оружие…

– Ничего удивительного в твоей истории не вижу, – сказал Дордже. – Если верить легендам, монгольские завоеватели часто без видимых причин уходили от стен практически уже готовых сдаться крепостей. Говорят, так они поступали в случаях, когда имело место неблагоприятное предсказание.

– Кто знает, – ухмыльнулся высокий индус. – Легенды часто лгут, а земля предпочитает хранить свои тайны.

Постепенно небо окрашивалось в пурпурный цвет, солнце готовилось вынырнуть из моря Смерти.

Стены монастыря носили довольно свежие – лет двадцать, не более – следы ремонта. Северная часть крепостной стены завалилась напрочь, остались только торчащие углы сломов и арка над входом. Во дворе, под наполовину снесенным навесом, прел стог сена, распространяя вокруг специфический аромат.

Меньший индус предостерегающе поднял палец. Вовремя: старик, который находился во дворе монастыря, не успел заметить пришлых. Он сидел у большого валуна и жевал. Доставал кусок из сумки, кусал сам, и что-то клал на землю. Разобрать что-либо ещё в предрассветной мгле не представлялось возможным.

– Это и есть ваш Зеленый брат? – решился спросить Дордже, заметив на шее у сидящего длинный зеленый шарф.

Вместо ответа индус-следопыт улыбнулся. И усмешка эта вышла совсем не приятной.

– Мы вовремя, – прошептал высокий. – Приготовь оружие, Хан-хо, и жди. Если нам не удастся договориться с Зелёным, убей его.

– Ни о чём не задумывайся, не сомневайся, а просто убей, – добавил следопыт.

– Как я узнаю, что вы не договорились? – процедил Дордже.

– Ты узнаешь, – последовал тихий ответ.

Едва дождавшись, когда человек в зелёном шарфе пройдет в центр двора и начнет выкладывать из сумы всякие мелкие свертки и палочки, индусы бесшумно устремились вперёд. Словно два мангуста, что охотятся на кобру. Приблизившись к старику, один из них вежливо поздоровался:

– Таши делег, кушо!

Тут же второй добавил:

– Вот, проходили мимо, подумали, вдруг помощь нужна благочестивому ламе!

– Да, мы можем помочь!

Тем временем Дордже, спрятавшись за камнем, присоединил к «маузеру» деревянный приклад-кобуру. Как он начал догадываться, новые знакомцы постоянно болтали и лезли в разговоре вперед друг друга далеко не потому, что это являлось частью их натуры. И, тем не менее, истинную природу спектакля пока постичь не удавалось.

Старик же недобро оглядывал приближающуюся парочку и молчал.

– Стойте! – вдруг завизжал он истерично и махнул костлявой рукой.

Индусы замерли неподвижно.

Лама неспешно подошёл к ним и вытянул вперёд руку с растопыренными пальцами.

Вдруг высокий индус переменил позу. Легонько шлёпнув по протянутой к нему руке, он глумливо произнёс:

– Прекрати свои фокусы, старый уж, твой яд годится только для травли воробьёв. Мы пришли с миром!

Старик отпрыгнул в сторону и рассерженно зашипел.

Второй индус осторожно двинул рукой и затряс головой.

– Мы искренне предложили помощь, но ты не принял её, – проскрипел он зло.

– Ты нарушил правила…, – сказал высокий

– Ты знаешь, что виноват…, – продолжил его товарищ.

– Ты знаешь, что проиграл…

– Ты должен отступиться и следовать за нами...

Старый лама упал на колени, черты его лица исказились настолько, что Дордже вынужден был признать: этот человек – безумец, как это и утверждали его новые странные знакомцы.

– Пема Лингпа[44] принадлежал к вашей ветви, – прохрипел лама в исступлении.

– Конечно...

– Славный брат наш Пема Лингпа основал и этот монастырь…

– А возможно, ты не просто так завернул сюда?

– А возможно, потому ты и не мог идти с паломниками в Курджей-лакханг[45], что там до сих пор слишком сильно присутствие Драгоценного Мастера[46]?

– Но пришел сюда, где витает дух его ученика, соблазнившегося призрачной властью мертвых свитков…

– Мертвых свитков...

От диковинного речитатива индусов старого монаха просто корчило, но он продолжал сопротивляться:

– Вы считаете наследие Мастера «мертвыми свитками», глупцы! – ноздри у монаха расширились, он стал неприятно напоминать старую обезьяну. – Мир умирает! Глупцы! Как вы не видите то, что вижу я?! Грядут последние дни! Людей не спасет никто из слуг Благословенного! Ни черный бон, ни буддисты, колотящие друг друга по разноцветным шапкам! Тибет обречен! Монастыри-крепости охраняли проходы к покинутым городам под горами! Но нынче в том нет нужды, перевелись охотники за древними знаниями! Многие века, во славу бесстрастного Колеса Сансары, ламы крутили свои молитвенные колеса, читая мантры! Но теперь поступают иначе – колёса крутят привязанные к ним яки и мулы. А мантры?! Мантры пишут на флагах, чтоб ветер полоскал их и доносил до места молитвы! А священные чётки?! Священные чётки стали нужны лишь затем, чтобы подсчитывать, сколько корчаг вина выпито в праздник! Вы заглядывали в кладовые монастырей?! Нас осталась горстка, и вас не больше! Да, мир умирает, но рождается новый мир… Кто-то должен помочь ему родиться! С дороги, глупцы, я не отступлюсь, а вы не сможете меня убить, ибо чтите Правила!

– Родам положено наступать своевременно, – возразил любитель бетеля.

– Доношенный ребёнок совершеннее недоношенного, – добавил высокий.

– Лотос для доношенного ребёнка…

– Для совершенного ребёнка…

– Не приближайся к Лотосу…

– Забудь о Лотосе…

– Следуй за нами…

Старый монах катался в грязи – его зелёный шарф стал бурым. Из последних сил он заверещал:

– Позор и возмездие!!!

Тотчас на голову меньшего индуса откуда-то сверху свалилась мохнатое существо чуть крупнее собаки. Оно напало молча, сходу принявшись драть шею и плечи. Индус прыгнул в сторону и перекатился, постаравшись, чтоб при этом тварь пересчитала спиной булыжники разрушенной дорожки.

– Жернова судьбы вертит ослица! Глупцы охотились на ужа, а столкнулись с ирбисом! – закричал Зеленый и ринулся прочь.

– Хан-хо! – требовательно позвал высокий индус.

Гьянцо Дордже дождался, когда монах достигнет полуразвалившейся арки входа, и выстрелил дважды. Старик споткнулся, сделал по инерции два шага и ткнулся лицом в землю – теперь он больше не корчился и никуда не бежал. Третий выстрел сбил зверя, что оседлал индуса.

Откуда-то из руин донеслось хлопанье нескольких десятков крыльев и взволнованный щебет, после чего все стихло.

Любитель бетеля с тяжелым охом скинул с себя мертвую тушу дикой кошки и поднялся.

– Мы спасли цветок, брат? – спросил он высокого, с искренним удивлением рассматривая на пальцах оттёртую с лица кровь.

– Спасли!

– Так почему же я до сих пор жив, брат?

– Мне не дано знать твоей судьбы…

– Я думал, мне дано, а выходит – тоже нет…

– Может, ты жив из-за вмешательства Хан-хо?

– Да, так и есть! Хан-хо побил хитрого ужа…

– Но мы ничего не знали про ирбиса…

– Хан-хо побил и его…

– Хан-хо спас тебя…

– Хан-хо – наш друг…

– Мы умеем выбирать друзей, брат!

Высокий приблизился к мёртвому ламе. Обыск много времени не занял, и на землю упал стальной нож, при виде которого индус поцокал языком – испокон веков странствующим монахам разрешено пользоваться лишь посохами и дубинками. И никакого железа.

– Прав был Зелёный: конец старому миру, никто больше не желает следовать Правилам.

– Грустно смотришь, брат, – крикнул раненый индус. – Видишь, я грустил, думал умру, оказалось – зря грустил…

Его товарищ кивнул, повесил на плечо сумку мертвеца и обратился к подошедшему Дордже.

– Я перевяжу раны моего брата, а ты убери тело, друг. Негоже падали валяться во дворе монастыря.

Дордже ухмыльнулся, он затем и позволил старику добежать до выхода, чтобы не убивать здесь.

«Его новые знакомцы весьма непросты. Они знают способы заставить человека сделать то, что им нужно. Что это было? Восточные чудеса, о которых ходят слухи? Нечто в этом роде! А убитый тоже хорош. Чуть не заворожил самих гипнотизёров, а они с ним совладать не смогли. Ну да, он же был полоумный! Всякую блажь вопил про конец света. Они и говорили, что именно на этот случай нужен я. А со мной у них вышло? Как бы ни так! Я оказал услугу, и теперь имею право просить того же в ответ!».

Упрятав в камнях тело монаха, Дордже решил убрать и его ручное животное. Куда там! Дикой кошки на месте не оказалось, лишь цепочка кровавых следов вела прочь.

– Ирбисы живучие, – простонал раненый индус, которому его товарищ в это время промывал раны водой из фляжки. – Отлежится дня три, залижет рану и пойдёт по земле, как ни в чём не бывало. Я тоже живучий…

Дордже ждал, что сейчас, как обычно, последует фраза второго индуса, но так и не дождался. Только когда монастырь и безымянная могила остались далеко позади, высокий нарушил молчание.

– Ты выбрал хорошее имя.

Дордже удивленно воззрился на него, а индус продолжал:

– Так звали одного хорошего человека – Палгье Дордже. Когда в древние времена власть в Тибете захватил царь Ландарма и принялся изничтожать буддистов и их веру, то именно Палгье Дордже поднял руку на тирана. Убив его, мудрец наказал себе не общаться больше с людьми и ушел в добровольное заточение.

– Знаю, день Избавления до сих пор празднуют там, в Тибете, – буркнул Хан-хо. – Но убитый мной старый монах – не злой тиран. Я не чувствую ни вины, ни доблести. Просто вы не оставили возможности отказаться… Теперь ваше дело сделано, но не моё!

– Тот человек, которого ищешь – кто он?

– По правде сказать, я не знаю. Даже никогда его не видел, но обязательно должен найти.

– И это всё, что известно? – высокий покачал головой. – Ты никого не найдёшь.

– Тот, кого ищу – европеец. В последнее время он жил в Джакаре, но несколько дней назад отлучился по очень важному делу…

– И пропал? – понимающе кивнул индус.

– И, как назло, срочно понадобился, – вздохнул Дордже. – Настолько срочно, что я вынужден был отправиться на поиски. Мне сказали, что среди паломников есть европейцы. Дальнейшее известно. Помоги мне, я здесь чужак, а ты – человек знающий…

– Я многих знаю в Джакаре, но европейцев никогда там не встречал.

– Он может одеваться как местный житель, знает несколько языков…

– Ты описываешь себя самого, Хан-хо, – хохотнул индус. – Хорошо, давай отвезём моего раненого брата в Джакар, и я попробую помочь тебе найти ещё одного Хан-хо.

– Отвезём? – удивился Дордже.

– Конечно, – пожал плечами высокий, – здесь, неподалёку, деревня, там возьмём вьючных животных… Но, похоже я потерял направление…

Остановившись, индус оглянулся на ковыляющего позади раненого приятеля.

– Куда идти, брат?

– А куда мы идём?

– В деревню, что на севере…

– На севере нет никакой деревни, ближайшая – на востоке.

– Как это на востоке, если мы пришли с юга?

– Как это с юга, когда с запада?

– Ты хочешь сказать – с юго-запада!

– А где, по-твоему, юго-запад?

– Позади нас!

– Нет, справа!

– Давай спросим мудрого Хан-хо, пускай нас рассудит.

– Да, брат, Хан-хо точно помнит, откуда мы пришли, а значит, покажет, куда идти дальше…

Увы, Дордже оказался бессилен помочь. Крутя головой по сторонам, он силился определить, в какой именно стороне находится разрушенный монастырь, но ничего не выходило. Индусы же не прекращали спорить, что ещё сильней запутывало дело. В конце концов, Дордже просто развёл руками и признался, что он растерялся настолько, что теперь не может определить, ни где находится мёртвый монастырь, ни, даже, как он называется.

– Хорошо! – удовлетворённо объявил высокий индус.

– О, мы зря оторвали Хан-хо от медитации. Тропа, ведущая в деревню – вон она, – воскликнул раненый. Похоже, перепалка с товарищем отняла у него остаток сил – бедняга побледнел, что придало его тёмной коже синюшный оттенок, и чуть не упал – высокому пришлось поддержать его за локоть.

К счастью, деревня (если можно так назвать селение, состоящее из трёх убогих хижин) находилась неподалёку. Никакой медицинской помощи раненому там оказать не смогли, зато продали длинноухого мула желтоватого окраса. На эту тварь и взгромоздилась несчастная жертва дикой кошки.

К обеду достигли города. Дордже ужасно устал, но эта усталость не шла ни в какое сравнение с разрывающей сердце тоской. Надежда на помощь индусов растаяла, стоило лишь здраво взглянуть на ситуацию. Чего уж говорить – он не справился с заданием, более того, позволил каким-то двум дикарям вовлечь себя в некие странные события, о которых даже не сообщишь в Центр. Опытный советский разведчик, – и вдруг поддался чарам фокусников-гипнотизёров! Религиозных фанатиков, мать их! Что теперь остаётся? На одном из городских перекрёстков он поспешил распрощаться с индусами, оставив на их совести фальшивые обещания помощи. Честно говоря, хотелось поскорее убраться из города и из страны, ибо не отпускало ощущение, что фокусники так просто его из лап не выпустят.

Идя по улицам к дому, в котором остановился, Дордже начал сочинять текст радиограммы, рассчитывая словоблудием прикрыть постигший его позор. Увы, безуспешно – ничего путного в голову не приходило…

А вот и он – дом, где над дверьми намалёван похабный символ – мужской детородный орган. Дверь, к удивлению, была не заперта. Это насторожило разведчика. Быстро выхватив «маузер», он осторожно проскользнул внутрь. Первый этаж, отведённый, как и полагается в этом королевстве, под хлев, пустовал. Зато этаж второй, представлявший собой единое, без перегородок, помещение, сотрясался от мощного храпа. На какое-то мгновение у разведчика появилась упоительно радостная мысль, что это вернулся тот, кого он столь безуспешно разыскивал, а именно – хозяин дома. Но всё оказалось куда прозаичнее: на низком ложе, отбросив одеяло, лицом в подушку спала обнажённая женщина. Витающий в воздухе крепкий винный дух, а равно перевёрнутый пустой кувшин на полу, свидетельствовали о том, что женщина крепко пьяна. Этим же обстоятельством, по-видимому, объяснялась и незапертая дверь внизу.

Равнодушный взгляд Дордже скользнул по крупным, далёким от идеальной формы ягодицам, округлому плечу, и зацепился за крашеные басмой волосы.

– Галя, проснись! – сказал Дордже по-русски.

В ответ женщина перевернулась на спину, явив помятые, в рубцах от свалявшейся простыни груди, и захрапела ещё громче.

Дордже нагнулся и схватил её за плечо.

– Галя!

Тотчас, женские руки обвились вокруг его шеи, а в лицо повеяло перегаром.

– Товарищ Дорджиев! – у дамы оказался бархатный, приятный во всех отношениях голос. Увы, остальное голосу не соответствовало. – Наконец-то вы вернулись. Ну, поцелуйте же меня… О-о, вы пахнете как зверь… Ну же…

– Я и есть зверь, хан-хо! – сказал разведчик, отстраняясь. – Но ласки придётся отложить. Скажи, он не появлялся?

– Нет, никто не появлялся. Вы, смотрю, не справились…

– Готовь передатчик, -– процедил Дордже-Дорджиев.

– Зачем же, сеанс связи только в двадцать два ноль ноль?

– Без толку ждать – агент Лыжник сгинул и больше не вернётся. Кончено! А я хочу поскорее вернуться в Монголию. Вот где она у меня, эта Страна Дракона! – говоря, Дорджиев крепко схватил себя за горло обеими руками.

– Мне было так одиноко, так тоскливо, так страшно, – обиженно надула губки Галя. – Я так ждала, а он… Я ведь не только радистка, но ещё и женщина. А как женщина, не могу довольствоваться только тем членом, что нарисовал над входной дверью этот ваш Лыжник…

Дорджиев хотел выругаться, но тут позади него кто-то кашлянул.

Молниеносно оглянувшись, разведчик обнаружил, что в дверях стоит высокий индус-гипнотизёр, а за его плечом виднеется перевязанная голова второго индуса.

– Простите, что без приглашения, и что вмешиваюсь в интимную беседу, – сказал высокий на чистом русском языке. – Я бы никогда не позволил себе… Но, дело в том, что, во-первых, это – моя спальня, а во-вторых, над дверью я ничего не рисовал. Подобный символ в Стране Дракона часто можно встретить на фасадах домов, считается, что он приносит удачу. Именно удачей я объясняю нашу встречу в лесу, ведь мы так славно помогли друг другу. Разрешите представиться, я тот, кого вы искали – агент Лыжник, он же Герман Иванович Крыжановский. А этот раненый – товарищ Каранихи, мой друг и оруженосец.