Кокаиновые ночи

13 Вид с высокого утеса

Преступление стало в Эстрелья-де-Мар одним из видов зрелищных искусств. Я вез Дэвида Хеннесси из клуба «Наутико» в гавань, краем глаза разглядывая крутой склон холма над городом, напоминавший согретый утренним солнцем амфитеатр. Жители, некоторые с биноклями, сидели на своих балконах, наблюдая, как полицейская спасательная команда вылавливает и затаскивает на мелководье под дорогой то, что осталось от угнанного ночью катера.

– Аквалангисты?… – Хеннесси махнул рукой на черные головы в подводных очках, маячившие среди волн.– Испанская полиция очень серьезно взялась за дело.

– Им кажется, что совершено преступление.

– А, по-вашему, это не так, Чарльз?…

– Это было небольшое ночное представление, эффектное зрелище на воде для оживления работы ресторанов. Компания туристов с Ближнего Востока исполняла комические роли, прихватив с собой хор молоденьких французских проституток. Грубый, но в целом удавшийся фарс.

– Рад это слышать.– Хеннесси вскинул брови и крепче подтянул свой ремень безопасности.– А кому досталась роль злодея? Или, скорее, героя?

– Я пока не знаю. Это было эффектное представление, что-что, а стиль у него безупречный. А теперь скажите, как мне найти коттедж Сэнсома?

– В старом городе над гаванью. Поезжайте по Калье-Молина, а я покажу вам, где свернуть. Вы еще не видели такую Эстрелья-де-Мар.

– Еще одна неожиданность? Это местечко – просто китайские шкатулки. Их можно открывать до бесконечности…

Хеннесси закрывал дом Сэнсома. Он уже несколько дней упаковывая его вещи, чтобы отправить кузенам погибшего в Бристоль. Мне было любопытно взглянуть на это тайное убежище, где Сэнсом развлекал Алису Холлингер. Но я все еще размышлял о похитителе быстроходной лодки, который с таким азартом играл в догонялки с прогулочным катером. В моей памяти были живы горевшие страстным восторгом глаза людей, высыпавших из ночных клубов на набережную, озаренную медно-красным солнцем взорвавшегося топливного бака.

Мы сделали круг по Церковной площади, уже забитой обитателями Эстрелья-де-Мар, смаковавшими свой утренний кофе, уткнувшимися в «Геральд трибьюн» и «Файненшл таймс». Бросив взгляд на крупные заголовки, я заметил:

– Весь остальной мир, похоже, где-то очень далеко отсюда… А любопытное было вчера зрелище, жаль, что у меня не было видеокамеры. Все побережье точно ожило. Люди получили сексуальный заряд, как зрители после кровавого боя быков.

– Сексуальный заряд? Дорогой друг, сегодня вечером приду сюда вместе с Бетти. Она явно проводит слишком много времени за акварелями и составлением букетов.

– Это было шоу, Дэвид. Кто бы ни угнал этот катер, он дал настоящее представление. Кто-то, испытывающий особое влечение к огню…

– Возможно, но все-таки не придавайте этому слишком большое значение. Катера и лодки крадут на этом побережье постоянно. По сравнению с Марбельей и Фуэнхиролой в Эстрелья-де-Мар преступности практически нет.

– Это не совсем верно. На самом деле в Эстрелья-де-Мар происходит огромное количество преступлений, но весьма своеобразных. Пока я не вижу никаких связей, но пытаюсь собрать разрозненные кусочки воедино.

– Ну, дайте мне знать, когда соберете. Кабрера будет рад вашей помощи.– Хеннесси показал мне поворот на Калье-Молина.– Как продвигается расследование? Есть вести от Фрэнка?

– Сегодня утром я говорил с Данвилой. Есть шанс, что Фрэнк согласится увидеться со мной.

– Хорошо. Наконец-то он приходит в чувство.– Хеннесси пристально наблюдал за мной, словно надеялся прочитать мои мысли.– Думаете, он изменит свои показания? Если он готов повидаться с вами…

– Еще рано об этом говорить. Возможно, он почувствовал себя одиноким или начал понимать, что многие друзья его бросили.

Я свернул с Калье-Молина на узкую дорогу, одну из немногих оставшихся в Эстрелья-де-Мар улиц девятнадцатого столетия. Вдоль нее тянулись отремонтированные рыбацкие домики, сохранившиеся на задворках ресторанов и баров вдоль набережной.

Фасады этих некогда скромных жилищ на мощенной булыжником улице радовали глаз изящной отделкой, но старые стены испещряли приемные отверстия кондиционеров и провода охранной сигнализации.

Дом Сэнсома, окрашенный в сизоватый цвет, стоял на углу, где ответвлялась боковая улочка. На окнах кухни висели кружевные занавески, но можно было разглядеть лакированные балки и латунные украшения конской сбруи, отделанную керамикой каминную полку и старинную каменную раковину с дубовой сточной доской. За окнами противоположной стены, выходившими во двор, был крошечный садик, походивший на пуховку. Я сразу ощутил вкус свободы – так, должно быть, чувствовала себя в этом замкнутом мирке Алиса Холлингер после громадного особняка на холме.

– Вы войдете? – Хеннесси тяжело вывалился из машины, – Там есть бутылка приличного шотландского виски, которую просто необходимо прикончить.

– Я не против… Будет веселее вести машину. Вам попадались тут какие-нибудь вещи Алисы Холлингер?

– Нет. Откуда, скажите на милость, им тут взяться? Оглядитесь. Интерьер весьма примечательный.

Пока Хеннесси отпирал входную дверь, я несколько раз нажал на неподатливую чугунную кнопку звонка, и мне удалось извлечь из электронного звонка несколько аккордов Сати [33]. Я прошел вслед за Хеннесси в гостиную – обитую мебельным ситцем уютную комнату с множеством пушистых ковров и элегантных абажуров. На полу стояли деревянные ящики, в беспорядке заполненные обувью, тросточками и бритвенными принадлежностями в дорогих кожаных футлярах. Полдюжины костюмов лежало на небольшом канапе рядом со стопкой шелковых рубашек с монограммами.

– Я отправляю все это его кузенам, – сказал мне Хеннесси.– Не так уж много осталось на память о бедняге, всего несколько костюмов и галстуков. Хороший парень – на холме держался весьма официально, но здесь просто преображался, сама беспечность, беззаботность, веселье.

Позади гостиной был обеденный альков с небольшим столом и стульями черного дерева. Я представил себе Сэнсома и его две жизни: официальная рядом с Холлингерами, а здесь другая, в игрушечном коттедже, обставленном как второй будуар Алисы Холлингер. Если ее муж узнал о ее романе, то его негодование вполне могло спалить целый особняк. Мысль о том, что Холлингер мог совершить самоубийство, никогда прежде не приходила мне в голову. Это было бы сродни вагнеровскому жертвоприношению: бывший кинопродюсер и его неверная жена умирают вместе со своими возлюбленными в пламени гигантского пожара.

Когда Хеннесси вернулся с подносом и стаканами, я позволил себе вернуться к этой теме:

– Вы утверждаете, что здесь не было никаких вещей Алисы Холлингер. Вам это не кажется странным?

Хеннесси разлил светлый солодовый виски по стаканам.

– Послушайте, откуда здесь взяться ее вещам?

– Дэвид…– Я беспокойно стал шагать по гостиной, пытаясь понять, как можно было жить в этом игрушечном мирке.– Допустим, у нее с Сэнсомом был роман. Он мог длиться долгие годы.

– Маловероятно.– Хеннесси потягивал виски.– По существу, совершенно невозможно.

– Они вместе погибли в его постели. Он сжимал в руках ее туфли. Очевидно, они играли в какие-то жутковатые фетишистские игры. Одного этого было бы достаточно, чтобы Крафт-Эбинг [34] привстал в своей могиле и присвистнул. Если Холлингер узнал о ее романе, то наверняка почувствовал, что жизнь кончена. Все просто потеряло для него смысл. Он в последний раз провозглашает тост за здоровье королевы, а потом совершает нечто вроде харакири. Погибают пять человек. Возможно, Фрэнк, совершенно не подумав, рассказал о романе Алисы Холлингеру. Он решил, что несет за это ответственность, и взял вину на себя.– Я с надеждой посмотрел на Хеннесси.– В этом есть какая-то логика…

– На самом деле нет.– Хеннесси многозначительно улыбнулся, но не мне, а своему виски.– Пойдемте в кухню. Здесь мысли путаются. Я чувствую себя как герой «Алисы в Стране Чудес».

Он первым вышел в кухню и сел на стол со стеклянной столешницей, а я принялся рыскать по этой кукольной комнатке с отполированными до блеска медными кастрюлями и глиняными мисками, чайными полотенцами, отделанными рюшами, и рулончиками салфеток. Над каменной раковиной висела пробковая дощечка с булавками, для дорогих хозяину пустяков. На ней были приколоты почтовые открытки с островов Сильт и Миконос, рецепты приготовления макарон, вырванные из какого-то шведского журнала, фотографии красивых молодых людей в узеньких плавках, отдыхающих на плоту для ныряния, и тех же молодых людей, на сей раз обнаженных, лежащих бок о бок, словно тюлени, на галечном пляже.

Вспомнив молодых испанцев на подиумах для позирования, я спросил:

– А Сэнсом случайно не был скульптором-любителем?

– Нет, насколько мне известно. Это часть вашей теории?

– Фотографии напомнили мне мужчин-моделей в здешних классах скульпторов.

– Это шведы, друзья Сэнсома. Время от времени они приезжали в Эстрелья-де-Мар и жили у него. Он приводил их обедать в клуб. По-своему приятные юноши.

– Так значит…

Хеннесси самодовольно кивнул.

– Вот именно. Роджэр Сэнсом и Алиса никогда не были любовниками. Что бы там между ними ни происходило, это не имело никакого отношения к сексу.

– Идиот…– Я уставился на себя в венецианское зеркало, висевшее над разделочной доской.– Я думал только о том, как вытащить Фрэнка.

– Конечно, как же иначе. Вы просто с ума сходите от беспокойства.– Хеннесси встал и протянул мне виски.– Возвращайтесь в Лондон, Чарльз. Одному вам с этой загадкой не справиться. Вы все больше запутываетесь и сами на себе затягиваете узлы. Мы все боимся, что вы можете еще больше навредить Фрэнку. Поверьте мне, в Эстрелья-де-Мар вам все в новинку, вы здесь можете натворить таких дел…

Он мягкой ладонью пожал мне руку на пороге, словно за что-то беззлобно отчитывал. Держа в руке комплект шелковых галстуков, Хеннесси смотрел, как я шел к машине, – он чем-то напоминал школьного учителя, которому пришлось помучиться с очень ретивым, но наивным учеником. Досадуя на самого себя, я тронулся по узкой улице мимо камер слежения, охранявших лакированные двери, – они явно многого навидались, у них нашлось бы что рассказать.

Тщательно скрываемые тайны, неожиданно появляющиеся другие измерения, двойное дно превращало Эстрелья-де-Мар в непостижимую загадку. Коридоры лабиринта манили, но в действительности оказывались нарисованными на стенах и вели в тупик. Я мог целыми днями плести сценарии, доказывавшие невиновность Фрэнка, но, едва выйдя из-под моих пальцев, нити тут же распускались.

Пытаясь найти дорогу к Церковной площади, я поворачивал туда и сюда по узким улочкам и вскоре заблудился в лабиринте переулков старого города. В конце концов, я остановился на крохотной площади, скорее даже на общественном внутреннем дворике, где возле столиков летнего кафе бил фонтанчик. Я испытывал большое искушение пойти в клуб «Наутико» пешком и заплатил одному из привратников, попросив отогнать машину на стоянку. От угла сквера к Церковной площади поднимался марш истертых каменных ступеней, но я боялся, что если стану подниматься по ним, то в моем нынешнем настроении они покажутся мне лестницей Эшера [35].

Кафе было неухоженное, полузаброшенное на вид, его владелец разговаривал с кем-то в подвале. Позади столиков на тоненьких ножках и телевизоpa, на котором висело объявление: «Коррида, 9.30 вечера», виднелась дверь, выходившая на задний дворик. Я вошел и остановился среди пивных ящиков и ржавых холодильников, пытаясь разобраться в контурах улиц над головой. На крыше одного из зданий была укреплена белая спутниковая тарелка, которая сегодня вечером будет передавать бой быков для постоянных посетителей кафе.

Проходя мимо нее, я заметил шпиль англиканской церкви, возвышавшийся над Церковной площадью. Его флюгер указывал на балкон пентхауза на крыше многоквартирного дома с фасадом кремового цвета на горизонте Эстрелья-де-Мар. Крохотный серебристый алмаз дрожал в утреннем воздухе, точно стрелка на присланной из отпуска открытке, указывающая на окно спальни.

Я остановил «рено» на противоположной стороне улицы, взял в руки газету и смотрел поверх нее на «Апартаментос Мирадор», фешенебельный жилой комплекс, выстроенный на высоком горном карнизе. Балконы, на которых теснились папоротники и цветущие растения, превращали кремового цвета фасад в бесконечные висячие сады. Тяжелые тенты защищали от солнца комнаты с низкими потолками, и глубокая уединенность слоилась там подобно геологическим пластам, поднимаясь от этажа к этажу до неба.

У входа стоял фургон ремонтной фирмы, рабочие доставали из него и вносили в здание свои козлы и краски. Мимо меня проехал пикап и затормозил позади фургона. Из водительской кабины вышли двое и выгрузили насосно-моторный агрегат джакузи.

Я вышел из машины, пересек проезжую часть и подошел к входу в здание, когда рабочие уже поднимались по ступеням. Из холла появился консьерж в униформе. Он широко открыл двери, зафиксировал их в открытом положении и поманил нас внутрь. На лифте мы поднялись на последний этаж, где располагались пентхаузы. Его занимали две большие квартиры. Дверь одной из них была открыта и прижата к стене деревянными козлами. Я вошел в нее вслед за рабочими, притворившись электриком, проверяющим проводку. Все комнаты, из которых предварительно вынесли мебель, выходили на широкие балконы, маляры красили стены салона, располагавшегося на двух уровнях.

Рабочие не обращали на меня внимания, и я успел обойти всю квартиру, легко узнав стиль «ар-деко», панельное освещение и ниши-бойницы. Видимо, изготовители того порнофильма арендовали эту квартиру, а теперь решили смыться. Я постоял в холле, вдыхая запахи свежей краски, растворителей и клеящих составов, пока рабочие, доставившие моторный блок для джакузи, опускали его на пол ванной комнаты.

Затем я вошел в главную спальню, окна которой выходили на гавань и крыши Эстрелья-де-Мар, и закрыл за собой зеркальную дверь. На полу стоял белый телефон с выдернутым из розетки шнуром, но в остальном комната была почти антисептически голой, словно стерилизованной после завершения съемки фильма.

Стоя спиной к каминной полке, я почти воочию увидел кровать, синее атласное покрывало на ней, плюшевого медвежонка, племянницу Холлингеров с измятым подвенечным платьем в руках и вероломных подружек невесты. Я сделал из пальцев рамку перед глазами и пытался найти место, где стояла женщина-оператор. Оказалось, что расположение окон, балкона и зеркальной двери было обратным, и я сообразил, что изнасилование снимали во втором зеркале, чтобы труднее было узнать участников.

Я открыл задвижку двери на балкон и посмотрел на шпиль англиканской церкви. Спутниковая тарелка позади нее в ожидании боя быков немного сместилась вправо, а флюгер шпиля показывал на заднюю дверь кафе.

Из ближайшего окна послышался женский голос, более знакомый, чем мне хотелось признать. По другую сторону лестничного колодца со стеклянными стенами находился балкон второй роскошной квартиры. Перегнувшись через перила, я посмотрел на нее и понял, что порнофильм снимался в одной из ее спален, зеркальной копии той, в которой сейчас стоял я. Только при взгляде из окна той спальни флюгер и спутниковая тарелка окажутся на одной линии.

Женщина все смеялась, и я постарался высунуться как можно дальше, чтобы ее рассмотреть. В двадцати футах от меня стояла Пола Гамильтон, опершись на перила балкона и подставляя лицо солнцу. На ней был белый медицинский халат, но волосы не были заколоты шпильками и красиво развевались на ветру. Рядом сидел в шезлонге Бобби Кроуфорд, под его распахнутым халатом виднелись почти не тронутые загаром бледные бедра. Не затягиваясь, он подносил к губам сигарету с золотистым ободком, выпускал дым и любовался его кольцами, медленно растворяющимися в пронизанном солнцем воздухе. Он улыбался Поле, а та игриво журила его за что-то.

Несмотря на неприбранные волосы, Пола Гамильтон, судя по белому халату, явилась к нему в квартиру с врачебным визитом. Правое предплечье и тыльная часть ладони у Кроуфорда были забинтованы, а на столике неподалеку стоял рулончик марли. Кроуфорд выглядел усталым и опустошенным, щеки у него побледнели, как будто яростная схватка с теннисной машиной закончилась не в его пользу. Тем не менее на его мальчишеском лице по-прежнему играла улыбка, он словно говорил: «Все прекрасно, я побеждаю!» Усмехнувшись Поле, он перевел взгляд на город внизу и долго не отводил его, словно разглядывал каждый балкон и веранду, каждую улицу и автомобильную стоянку – ревностный молодой пастор, недремлющее око которого не оставляет прихожан без присмотра.