Кокаиновые ночи

21 Бюрократия преступления

Меня крайне удивила ее уверенность в существовании неведомых тайных пороков, которые пока еще только ждут своего часа, но, дай срок, проявят себя во всей красе. Я проводил взглядом пересекающий площадь лимузин, возвращающийся в Эстрелья-де-Мар. Рабочие снимали вывески «Verkauf» [42] и «A Vendre» [43] с незанятых торговых киосков возле супермаркета, но спортклуб по-прежнему не подавал признаков жизни. Я походил по пустому зданию, прислушиваясь к эху собственных шагов на отполированном полу. Немцы лежали в шезлонгах у бассейна, демонстрируя друг другу рельефные мускулы. Изредка с площади доносился шум дорожного движения, но к полудню Костасоль уже готовилась скрыться от солнца, а к предвечерним часам и вовсе вымирала.

Я невольно ощущал ответственность за то, что клубу не удавалось привлечь новых членов, и теперь понимал, как тяжело было Фрэнку, когда он впервые появился в «Наутико». Я стоял за конторкой консьержа, наблюдая за официантами, которые прохаживались вокруг бара на открытом воздухе, и за служителями на спортивных площадках, подметавшими безлюдные теннисные корты. Я бездумно нажимал на клавиши компьютерной кассы, складывая воображаемые доходы, когда до моего слуха донесся ритмичный рокот мотора «порше» и в, ярком солнечном свете появилась сама машина. Я подошел к стеклянным дверям в тот момент, когда Бобби Кроуфорд уже пересек автомобильную стоянку. Он взлетел по ступеням, подпрыгивая на каждой, словно акробат на трамплине, в знак приветствия подняв руку. На нем были черная бейсбольная кепка и кожаная куртка, в руке он нес большую спортивную сумку. Едва я его увидел, как у меня учащенно забилось сердце.

– Чарльз? Взбодритесь. Здесь не дом Ашеров [44]. Он придержал для меня дверь, затем вошел в фойе, обнажив в радостной улыбке свои блестящие зубы, белизной не уступавшие айсбергу.

– Что случилось? – продолжал он. – Кажется, вы рады меня видеть.

– Действительно рад. Ничего не случилось, вот в чем дело. Я, наверное, не лучший менеджер.

– Вы устали, Чарльз. Сейчас не время унывать. – Кроуфорд обвел взглядом бассейн и теннисные корты. – Все как надо, но нет ни одного клиента. Хоть кто-нибудь к вам записался?

– Никого. Видимо, теннис – это не то, что нужно местным жителям.

– Теннис нужен всем. Костасоль скоро это узнает.

Он, сияя, повернулся ко мне, явно довольный тем, что я его ждал, и почти не замечая мое брюзжание, как забавный недостаток старого преданного слуги. Его не было всего четыре дня, и меня поразило, насколько решительнее и точнее стали все его движения, словно он поставил на свой «порше» более мощный двигатель и перенес часть его громадной тяги в свою нервную систему. Его лицо искажалось быстро сменявшимися гримасами и содрогалось от легкого тика, будто его сознание распирали тысяча и одна мысль.

– Вот-вот произойдет множество разных вещей, Чарльз. – Он схватил меня за плечо, как старший брат, и одобрительно кивнул, взглянув на кассовый аппарат. – Нелегко быть всегда на посту. Должен сказать, Бетти Шенд гордится вами.

– Нечем гордиться. Ничего здесь и не произойдет. Костасоль – это не подходящее для вас место. Это не Эстрелья-де-Мар, это долина смерти, где погибает разум. Жаль, что я ничем не смог вам помочь.

– Помочь вы еще можете. Между прочим, я, кажется, нашел для вас дом. С небольшим бассейном, с теннисным кортом. Я привезу вам теннисную машину, так что сможете потренироваться в приеме подач. Но сначала я должен кое-куда съездить. Поедем на вашей машине, мне нравится, когда за рулем вы. Ваша медлительная, но уверенная манера вождения успокаивает мою головную боль.

– Конечно. – Я показал ему на часы в фойе. – Может быть, подождете? Сейчас два сорок пять. Все вокруг спит беспробудным сном.

– Идеально подходящее и самое интересное время дня. Люди либо видят сны, либо занимаются сексом. Возможно, то и другое одновременно…

Пока я запускал двигатель, он устроился на заднем сиденье «ситроена», высунув одну руку из окна, а сумку положив между ног. Он одобрительно кивнул, когда я застегнул свой ремень безопасности.

– Благоразумно, Чарльз. Меня восхищает методичность вашего ума. Трудно поверить, но несчастные случаи бывают даже в Костасоль.

– Все это место – один сплошной несчастный случай. Именно сюда врезался конец двадцатого века и застрял. Куда вы хотите ехать, в клуб «Наутико»?

– Нет, мы останемся здесь. Поезжайте любым маршрутом, какой вам нравится. Я хочу посмотреть, как тут идут дела.

Мы пересекли площадь, проехали мимо безлюдного торгового пассажа, а потом – мимо портового района и его призрачного законсервированного флота. Я наугад повернул на одну из узких улочек в восточном секторе комплекса. Виллы-особняки таились в глубине безмолвных садов, окруженные карликовыми пальмами, олеандрами и клумбами канн, напоминавшими застывшее пламя. На лужайках, зажигая радуги в прозрачном воздухе, вращались разбрызгиватели – духи места, плясавшие в лучах солнца. Иногда легкий бриз с моря поднимал едва заметную зыбь на поверхности бассейнов, и зеркало воды затуманивалось, словно видело беспокойный сон.

– Притормозите немного…

Кроуфорд подался вперед и стал вглядываться в большой, украшенный лепниной дом на угловом участке, деливший подъездную дорогу с несколькими трехэтажными многоквартирными домами. Над их балконами трепетали тенты – связанные крылья, которым никогда не взмыть к небу.

– Остановитесь здесь… Кажется, это то, что надо.

– Какой номер дома нам нужен? Почему-то люди здесь не спешат обозначать свои жилища.

– Я точно не помню. Но, похоже, это здесь. – Он показал рукой через дорогу, где в пятидесяти ярдах от нас ветвистые заросли саговника образовали шатер над пешеходной дорожкой. – Остановите машину на обочине и подождите меня.

Кроуфорд расстегнул молнию сумки и достал из нее что-то, похожее на комплект коротких клюшек для гольфа, завернутых в промасленную ткань. Он вышел из машины, пряча лицо под козырьком кепки и темными очками, похлопал рукой по крыше «ситроена» и легким шагом направился к подъездной дороге. Медленно съезжая по склону к саговниковым зарослям, я наблюдал в зеркале заднего вида, как он перелез через боковую калитку, которая вела к входу для прислуги.

Я ждал в машине, прислушиваясь к едва различимому шипению разбрызгивателей, доносившемуся из-за живых изгородей и заборов. Возможно, владельцы этой виллы были в отпуске, а горничная – любовница Кроуфорда – как раз его поджидала. Мне представилась эта пара, играющая в малый гольф на ковре, этакое церемонное ухаживание вроде брачного танца птиц-шалашников…

– Порядок, пойдем.

Кроуфорд вырос как из-под земли из густых зарослей. Под мышкой у него был видеомагнитофон, обвязанный черным кабелем, точно посылка. Он положил его на заднее сиденье и снял кепку, попрежнему внимательно вглядываясь в подъездную дорожку.

– Беру его на проверку для хозяев – супругов Хэнли. Он отставной менеджер по кадрам из Ливерпуля. Между прочим, мне, похоже, удалось завербовать двух новых членов.

– Спортклуба? Большое дело. Как же вы их уговорили?

– У них не работает телевизор. Какие-то неполадки в спутниковой антенне. Кроме того, они чувствуют, что должны почаще выходить из дома. Теперь давайте прокатимся в западные районы. Там у меня несколько вызовов на дом…

Он подрегулировал на приборной доске блок кондиционера, направив нам в лицо поток охлажденного воздуха, и откинулся на подголовник, настолько расслабившись, что я почти не мог поверить в то, что мы совершаем бандитский рейд. Он нарочито медлительно засовывал в сумку клюшки для гольфа, чтобы я успел заметить: на самом деле это несколько стальных ломиков. С того момента, как мы уехали из спортклуба, я стал догадываться, что он намерен совершить ряд антиобщественных деяний – мелких краж со взломом, нарушающих покой честных граждан набегов, задуманных для того, чтобы встряхнуть Костасоль и вывести его из самодовольной дремоты. Наверное, те преступления, о которых испанская полиция сообщила Дэвиду Хеннесси, тоже были проделками Кроуфорда, увертюрой к его вылазкам в стан противника.

Минут через двадцать мы остановились возле следующей виллы, внушительного особняка в мавританском стиле. На подъездной дорожке стоял катер на прицепе. Обитатели дома почти наверняка почивали в спальнях верхнего этажа. В саду и на террасе было тихо. Медленно капавшая из забытого шланга вода отсчитывала секунды, пока Кроуфорд обводил взглядом камеры наружного наблюдения, особенно внимательно осмотрев кабели, идущие от спутниковой тарелки на крыше к распределительной коробке возле дверей во внутренний дворик.

– Не выключайте двигатель, Чарльз. Мы сделаем это с шиком…

Он выскользнул из машины и исчез среди деревьев, окаймлявших подъездную дорожку. Мои руки тряслись на руле в такт работавшему двигателю, пока я ожидал Кроуфорда, готовый к мгновенному бегству с места преступления. Я улыбнулся проехавшей мимо меня на машине пожилой паре. Между ними сидел крупный спаниель, но присутствие «ситроена» их самих, похоже, нисколько не обеспокоило. Прошло пять минут, и Кроуфорд снова проскользнул на пассажирское сиденье, небрежно стряхнув осколки стекла со своей куртки.

– У них тоже телевизор не работает? – спросил я, когда мы тронулись с места.

– Похоже. – Кроуфорд сидел рядом со мной с совершенно непроницаемым лицом и время от времени помогал моим дрожащим рукам справиться с рулем. – Эти спутниковые тарелки очень чувствительны. Их приходится постоянно настраивать.

– Владельцы будут довольны. Они запишутся к нам в клуб?

– Не исключено. Не удивляйтесь, если они появятся завтра утром. – Кроуфорд расстегнул куртку, достал серебряный портсигар с гравировкой и положил его рядом с видеомагнитофоном на заднее сиденье. – Глава семейства был членом «Королевского клуба» [45], рьяный теннисист. Его супруга увлекалась любительской живописью.

– Не исключено, что она снова вернется к своему хобби?

– Вполне возможно…

Так мы и ездили по «вызовам», колесили по тихим улочкам Костасоль, словно челнок, ткущий шаловливый узор поверх рисунка строгого гобелена. Кроуфорд притворялся, будто наведывается в ту или иную виллу наугад, но я был совершенно уверен, что жертву он выбирал после долгого тщательного наблюдения и что забирался только в те дома, откуда сигнал тревоги разнесется особенно широко. Я представлял себе, как хозяева дремлют в часы сиесты, а этажом ниже Кроуфорд снует туда-сюда, выводит из строя систему спутникового телевидения, крадет нефритовую лошадку с журнального столика или стаффордширскую фарфоровую фигурку с каминной полки, обыскивает ящики письменного стола, словно в поисках денег и драгоценностей – создает иллюзию, будто в Костасоль проникла банда многоопытных грабителей-взломщиков.

Пока я мучился в машине, каждую минуту ожидая появления инспектора Кабреры с эскадроном оперативников из Фуэнхиролы, которые схватят меня на месте преступления, я недоумевал, как позволил Кроуфорду втянуть себя в эту преступную забаву. Я смотрел на подрагивавшую педаль газа, и меня подмывало вдавить ее в пол, умчаться в спортклуб и выложить все Кабрере по телефону. Но арест Кроуфорда стал бы концом всех надежд, я никогда бы не обнаружил поджигателя, который зверски убил всех обитателей дома Холлингеров. Оглядывая сотни безмятежных вилл с их камерами слежения и владельцами с бальзамированным сознанием, я все более убеждался в том, что Кроуфорд никогда не превратит Костасоль в еще одну Эстрелья-де-Мар.

Люди в этих шикарных особняках не только давно уже забрели на край скуки, но и решили, что тамошний пейзаж им по душе. Если Кроуфорд не добьется задуманного, то от отчаяния, возможно, совершит какой-нибудь безумный поступок и тем самым обнаружит свою причастность к убийству Холлингеров. Может быть, на следующем пожаре он не отделается обожженной рукой.

И все же его увлечение этим странным социальным экспериментом было по-своему притягательно. Я догадывался, что Фрэнка тоже завораживали безумные проекты Кроуфорда, и он тоже молчал, наблюдая за растущей на заднем сиденье «ситроена» кучей награбленной добычи. Когда мы остановились возле шестой виллы – одного из старейших особняков на бульваре, пролегавшем через весь комплекс с севера на юг, – я нашел в багажнике шерстяное одеяло и держал его наготове, поджидая, когда из кустов появится Кроуфорд с вазой эпохи Минь и маленьким столиком из черного дерева под мышкой.

Он одобрительно похлопал меня по плечу, когда я прикрыл одеялом его добычу, приятно удивленный тем, как терпеливо я переносил его проделки.

– Это сувениры, Чарльз. Я найду способ вернуть их владельцам. Строго говоря, нам не нужно ничего брать. Достаточно создать ощущение, что вор помочился на их персидские ковры и вытер пальцы об их гобелены.

– И завтра же у всех обитателей Костасоль проснется желание сыграть в теннис? Или они решат заняться флористикой и вышиванием?

– Конечно, нет. Их апатию и инерцию так просто не перебороть. Но всего одна оса может обратить в паническое бегство слона, если ужалит в чувствительное место. Вы, кажется, настроены скептически.

– Есть немного.

– Думаете, не сработает? – Кроуфорд сжал мою руку на руле, надеясь, видимо, укрепить мою решительность. – Вы нужны мне, Чарльз. Трудно делать все это в одиночку. Бетти Шенд и Хеннесси интересует только прибыль. Но вы способны мыслить шире. То, что произошло в Эстрелья-де-Мар, случится и здесь, а потом двинется дальше по побережью. Подумайте обо всех этих пуэбло, которые снова вернутся к жизни. Мы освобождаем людей, Чарльз, возвращаем их самим себе.

Верил ли он сам в свою риторику? Спустя полтора часа, пока он грабил одну из квартир небольшого многоквартирного дома неподалеку от центральной площади, я расстегнул его сумку и осмотрел содержимое. В ней были ломики и кусачки, коллекция отмычек и ключей-перфокарт, короткие провода с зажимами-крокодилами и электронные фиксаторы. В небольшом плоском футляре лежали несколько аэрозольных баллонов с красками, две видеокамеры и футляр с чистыми видеокассетами. Длинная лента пакетиков кокаина обвилась вокруг аптечки, наполненной лекарствами и таблетками в упаковке из фольги, одноразовыми шприцами и коробочками рифленых презервативов.

Аэрозоли Кроуфорд использовал сразу же. Едва выйдя из машины, он взял в руки по баллону и опрыскивал яркими разводами двери гаражей, мимо которых мы проезжали. Наш воровской и хулиганский рейд длился всего два часа, но за нами уже тянулся шлейф поврежденных спутниковых тарелок, обезображенных яркими пятнами автомобилей, плавающего в бассейнах собачьего дерьма, ослепленных краской камер наружного наблюдения.

В пределах слышимости владельцев он взломал замок серебристого «астон-мартина» и пустил машину вниз по подъездной дороге. Я ехал следом, пока он не загнал автомобиль на заброшенную стройплощадку. Там он принялся царапать корпус машины ломиком, соскабливая краску с осторожностью шеф-повара, делающего насечки на свином боку. Когда он отступил на шаг и закурил сигарету, я решил, что следующим номером будет пожар. Он улыбнулся, глядя на изуродованный «астон-мартин», попрежнему сжимая в руке горящую зажигалку, и я думал, что он сейчас сунет в топливный бак какую-нибудь тряпку.

Но Кроуфорд сочувственно отдал машине честь, сел в мой «ситроен» и спокойно задымил сигаретой, наполнив салон пряным ароматом турецкого табака.

– Не люблю я все это, Чарльз, но приходится идти на жертвы.

– Это, по крайней мере, не ваш «астон-мартин».

– Я имел в виду наши жертвы. Это горькое лекарство, но нам обоим придется его проглотить…

Наш дальнейший путь лежал по дороге на границе комплекса, где виллы и многоквартирные дома подешевле были обращены фасадами к скоростной магистрали на Малагу. С балконов свешивались объявления «Продается», и я предположил, что голландские и немецкие строители продали эту недвижимость со скидкой.

– Заглянем в тот дом справа, с пустым бассейном. – Кроуфорд показал на небольшую виллу с выцветшим навесом над внутренним двориком. Веревки сушильных стоек пестрели кричаще-яркими топами и тонким нижним бельем. – Я обернусь за десять минут. Им требуется небольшая художественная консультация…

Он покопался в сумке и достал из нее футляр с видеокамерами и лекарственными препаратами. Возле входной двери его поджидали две женщины в купальных костюмах, снимавшие эту виллу. Несмотря на жару, обе были ярко накрашены: губная помада, румяна и тушь для ресниц, – словно приготовились к съемке под светом юпитеров. Они встречали Кроуфорда непринужденными улыбками, как хозяйки бара сомнительной репутации, приветствующие завсегдатая.

У младшей из женщин – лет тридцати – была бледная кожа, типично английский нездоровый цвет лица, костлявые плечи и острый взгляд, от которого ничто не могло укрыться. Я узнал в стоявшей рядом с ней женщине постарше, платиновой блондинке с тяжелой грудью и нездоровым румянцем, одну из подружек невесты, которую видел в том порнофильме. Держа стакан в руке, она подставила широкую славянскую скулу губам Кроуфорда, потом поманила его следом за собой в дом.

Я вышел из машины и направился к дому, наблюдая за ними через окна внутреннего дворика. Все трое прошли в гостиную, где по телевизору, периодически продираясь через помехи, шел какой-то послеполуденный сериал. Кроуфорд открыл футляр и достал из него видеокамеру и несколько кассет. Он оторвал от пластиковой ленты десяток пакетиков с кокаином, которые женщины спрятали в чашечки купальников, и стал объяснять, как пользоваться видеокамерой. Та, что постарше, поднесла к глазам видоискатель, чертыхаясь, когда длинные ногти мешали ей управляться с крохотными кнопками. Кроуфорд и молодая англичанка помоложе сели на диван, а женщина с камерой снимала их, переходя от панорамного вида к электронному увеличению отдельных деталей. Никто из них не проронил ни слова, будто Кроуфорд – торговец и явился в дом только для того, чтобы показать работу нового бытового прибора.

Когда он возвращался к машине, женщины стали снимать его из дверного проема, хихикая и подталкивая друг дружку.

– Школа киноискусства? – спросил я. – Похоже, они схватывают науку на лету.

– Да… Обе всегда были большими любительницами киносъемки. – Когда я нажал на газ, Кроуфорд махнул им на прощание, улыбаясь, словно и вправду был к ним привязан. – Они приехали сюда из Эстепоны, хотели открыть косметический кабинет, но решили, что дело здесь не пойдет.

– И поэтому теперь хотят попробовать себя в киноиндустрии? Пожалуй, на этом они смогут заработать.

– Я тоже так думаю. Они уже пишут сценарий.

– Документального фильма?

– Скорее фильма о природе.

– Дикая природа Костасоль, – подлил я масла в огонь. – Ритуалы ухаживания и лучшие позы для секса. Думаю, они добьются успеха. Кто эта платиновая блондинка? Похожа на русскую.

– Раиса Ливингстон, вдова букмекера из Лэмбета. Она глушит водку цистернами. Ужасно любит выкидывать всякие штуки. Ей уже приходилось играть маленькие роли, так что ей не привыкать.

Кроуфорд говорил без иронии, всматриваясь в обивку крыши салона, словно уже просматривал на экране киноматериал, отснятый в первый день. Он был явно доволен работой, проделанной всего за полдня, точно проповедник, который избавился от очередной партии религиозных брошюр. После грабежей и взломов он успокоился и расслабился, на сегодня выполнив свой долг перед невежественными и отсталыми обитателями роскошных особняков. Когда мы вернулись в спортклуб, он потянул меня к служебному входу за кухней и котельной. Там он утром припарковал «порше», скрыв его от глаз полиции, которая могла к нам наведаться.

– Мы перенесем все это в мою машину. – Он сорвал одеяло с награбленного. – Я не хочу, чтобы Кабрера поймал вас с поличным, Чарльз. Вы и без того мучаетесь ощущением вины.

– Чего здесь только нет. Вы помните, кому что принадлежит?

– Мне это ни к чему. Я спрячу это на стройплощадке, где мы оставили «астон мартин», и предупрежу охранников у ворот. Они разложат все это напоказ и позаботятся о том, чтобы каждый обитатель Костасоль узнал об этом.

– Но зачем это все? Я до сих пор не могу понять.

– Зачем?… – Кроуфорд доставал с сиденья кассетный магнитофон, но повернулся ко мне. – Я думал, Чарльз, что вы все поняли.

– Не вполне. Взломали несколько систем безопасности, испортили несколько телевизоров и написали «Fuck» на дверях нескольких гаражей… Неужели это изменит чью-то жизнь? Если бы ограбили мой дом, я бы просто вызвал полицию, но не стал бы записываться в шахматный клуб или заниматься хоровым пением.

– Абсолютно верно. Вы позвоните в полицию. Я поступил бы так же. Но представьте себе, что полиция ничего не делает, а я снова взламываю охранную систему и на этот раз краду что-то действительно ценное. Вы начинаете подумывать о более крепких запорах и камере наружного наблюдения.

– Ну и что? – Я открыл багажник «порше» и подождал, пока Кроуфорд опустит туда видеомагнитофон. – От чего ушли, к тому и пришли. Я снова усядусь перед спутниковым телевизором и засну летаргическим сном.

– Нет, Чарльз, – терпеливо начал Кроуфорд. – Вы больше не заснете. К этому времени вы уже достаточно проснетесь и насторожитесь. Кражи со взломом – это примерно то же, что и браслет истово верующего католика: он не только царапает кожу, но и обостряет нравственное чувство. После еще одной кражи со взломом вас переполнит злость, даже праведный гнев. Полиция бесполезна, она только кормит вас расплывчатыми обещаниями, и вы охвачены ощущением несправедливости, вы чувствуете, что живете в мире, у которого нет ни стыда ни совести. Все вокруг вас, даже картины и серебряная утварь, которых вы раньше не замечали, вписываются в рамки этой новой морали. Постепенно вы начинаете лучше осознавать себя. Дремлющие участки вашего сознания, бездействовавшие многие годы, снова заработают. Человек начинает переосмысливать себя, как это было и с вами, Чарльз, когда сгорел ваш «рено».

– Возможно… Но я не занялся тай-цзи-цюань [46], не начал писать новую книгу.

– Подождите. Может быть, все впереди. – Кроуфорд говорил уверенно и напористо, страстно желая меня убедить. – Для этого требуется время. Волна преступности не спадает. Кто-то гадит в ваш бассейн, устраивает разгром у вас в спальне и забавляется с бельем вашей жены. Злобы и гнева уже недостаточно. Вы вынуждены переосмысливать себя на всех уровнях, как первобытный человек, которого опасность поджидала за каждым деревом, за каждой скалой. Вы начинаете осознавать время, взвешиваете шансы, оцениваете возможности собственного воображения. Потом кто-то нападает на женщину из соседнего дома, и вы объединяете усилия с ее взбешенным мужем. Преступность и вандализм повсюду. Вы должны возвыситься над этими безмозглыми головорезами и придурковатым миром, в котором они обитают. Опасность заставляет вас мобилизовать все ваши нравственные силы точно так же, как политические заключенные заучивают наизусть «Записки из мертвого дома» Достоевского, умирающий играет Баха и вновь обретает веру, родители, оплакавшие умершее дитя, добровольно работают в хосписе.

– Мы начинаем понимать, что отпущенное нам время не беспредельно и нам никто ничего не гарантировал? – спросил я.

– Именно так. – Кроуфорд похлопал меня по руке, радуясь, что я наконец примкнул к его пастве. – Мы организуем комитеты наблюдения, изберем местный совет, будем гордиться своими соседями, запишемся в спортклубы и краеведческие общества, заново откроем мир, который представлялся нам знакомым и привычным. Мы знаем, что важнее быть третьеразрядным художником, чем смотреть картины эпохи Возрождения на компакт-диске. Мы будем процветать все вместе и наконец раскроем в полной мере свой индивидуальный потенциал и потенциал нашего общества.

– И начало этому положит преступность? – Я взял с заднего сиденья «ситроена» серебряный портсигар. – Она станет импульсом? А почему не… религия или какое-нибудь политическое движение? В прошлом именно они правили миром.

– Эти времена ушли. Политика исчерпала себя, Чарльз, она больше не волнует воображение общественности. Религии возникли на слишком раннем витке эволюции человечества. Они наплодили символов, которые люди воспринимали буквально, но эти символы так же мертвы, как тотемные столбы. Вот если бы религии появились позднее, когда род человеческий начнет клониться к закату… Как ни печально, преступность – единственное, что может нас встряхнуть. Мы просто очарованы этим «другим миром», где возможно все.

– Большинство людей скажет вам, что преступности нам уже хватит.

– Но не здесь! – Кроуфорд ткнул нефритовой лошадкой в сторону дальних балконов за деревьями, – Не в Костасоль или других пристанищах отошедших от дел банкиров на этом побережье. Здесь высадилось на берег будущее, Чарльз, кошмар нам уже снится. А я верю в людей и знаю, что они достойны лучшей доли.

– Вы вернете их к жизни любительскими порнофильмами, кражами и кокаином?

– Это всего лишь средства. Люди так помешаны на сексе, собственности и самоконтроле. Я не говорю о преступности в том смысле, как ее понимает Кабрера. Я имею в виду нечто такое, что нарушает правила, преступает общественные запреты.

– Нельзя играть в теннис, не соблюдая правил, – попробовал я отрезвить его.

– Но, Чарльз…– Кроуфорд с почти безумным упорством искал, что бы мне возразить. – Когда ваш противник мошенничает, приходится думать, как выстоять.

Мы перенесли остатки наворованного добра в «порше». Я вернулся к своей машине, решив отделаться от Кроуфорда, но он открыл дверь с противоположной стороны и проскользнул на заднее сиденье. Солнце светило прямо в боковые окна «ситроена», заливая лицо Кроуфорда почти лихорадочным румянцем. Раньше ему отчаянно хотелось, чтобы я его выслушал, но я чувствовал, что теперь его больше не заботит, поверит ли ему хоть кто-нибудь. Я невольно проникся сочувствием к этому второсортному целителю, бродящему вдоль побережья мертвых, как странствующий проповедник. Я сознавал, что эта духовная миссия почти наверняка потерпит неудачу и приведет его за решетку тюрьмы Сарсуэлья.

– Надеюсь, что это сработает, – сказал я ему. – А как Фрэнк к этому относился? Это была его идея?

– Нет, Фрэнк был слишком большим моралистом. Я обдумывал это много лет, по существу еще с детства. Мой отец был дьяконом в соборе города Или, под Кэмбриджем. Несчастный человек, не умел выразить свои чувства ко мне или к моей матери. Что ему нравилось, так это колотить меня почем зря.

– Отвратительно. И никто не пожаловался на него?

– Об этом никто не знал, даже моя мать. Я был не в меру активным и всегда во что-нибудь вляпывался. Но я заметил, что, поколотив меня, он лучше себя чувствовал. Выпоров меня как следует, он обнимал меня и даже начинал любить. Я стал специально вытворять всякие пакости, чтобы у него был повод меня избить.

– Болезненное лекарство. И сейчас вы ведете себя, как тогда?

– В каком-то смысле. Я обнаружил, что кражи и мелкие преступления могут расшевелить кого угодно. Отец знал, почему я это делаю, но никогда не пытался остановить меня. Он видел, как я крал вещи и разбрасывал спортивное снаряжение из шкафчиков мальчишек в средней школе, чтобы взбодрить их перед выездным матчем по регби. Мы всегда выигрывали по шесть трехочковых проходов всухую. Последний раз отец отлупил меня ремнем, когда потребовал, чтобы я принял духовный сан.

– И вы приняли?

– Нет, но соблазн был. Я потерял пару лет в Кембридже, изучая антропологию, много играл в теннис, а потом пошел в армию, записавшись на краткосрочные офицерские курсы. Мой полк отправили в Гонконг, где мы стали действовать совместно с полицией Цзюлуна – совершенно деморализованным стадом, лишенным боевого духа. Они ждали, когда их сменят китайцы с материка, а их всех отправят на Сянган. Крестьяне «Новых территорий» были не лучше, они уже платили дань китайским пограничникам. Они совсем пали духом, забросили рисовые поля и кое-как перебивались контрабандой.

– И вы положили всему этому конец? Как именно?

– Я излечил их от летаргии. Кое-что крал то там, то здесь, вылил несколько галлонов дизельного топлива в сараи, где они хранили рис. Внезапно они очнулись, кинулись ремонтировать плотины и чистить каналы.

– А полиция Цзюлуна?

– С ней было то же самое. Нам страшно досаждали нарушители границы, искавшие в Гонконге лучшей доли. Вместо того чтобы сразу возвращать их обратно, мы сначала их мучили и избивали. Вот тут-то и встрепенулась местная полиция. Поверьте мне, чтобы солдаты воспрянули духом, нет ничего лучше «военного преступления». Об этом жутко говорить, но у военных преступлений есть своя положительная сторона. Жаль, что мне не удалось пробыть там подольше. Иначе я воспитал бы в них силу воли.

– Вам пришлось уехать?

– Спустя год. Полковник потребовал, чтобы я подал в отставку. Один сержант-китаец проявил чрезмерное рвение.

– Он не оценил по достоинству, что его допустили к участию в… психологическом эксперименте?

– Да, наверное. Но я все это запомнил и жаждал применить снова. Я стал много играть в теннис, работал в клубе Рода Лейвера [47], а потом приехал сюда. Как ни странно, Эстрелья-де-Мар и Костасоль похожи на Цзюлун. – Он повернул зеркало заднего вида так, чтобы увидеть свое отражение, и кивнул ему. – Я оставляю вас, Чарльз. Будьте осторожны.

– Хороший совет.

Когда он открыл дверь машины, я спросил:

– Полагаю, это вы пытались меня задушить?

Я ожидал, что этот вопрос хотя бы смутит Кроуфорда, но он повернулся и посмотрел на меня с искренней озабоченностью, словно удивленный жесткими нотками в моем тоне.

– Чарльз, так я пытался выразить… свое искреннее расположение к вам. Звучит странно, но это правда. Мне захотелось разбудить вас, заставить поверить в себя. Это древний прием ведения допроса. Один инспектор полиции в Цзюлуне показал мне все точки, на которые можно надавить, не опасаясь, что арестованный погибнет. Удивительно действенный способ: умей применить его, и откроешь людям глаза на самих себя. Вас нужно было взбодрить, Чарльз. Взгляните на себя нынешнего, вы уже почти готовы сразиться со мной на теннисном корте…

Он дружески сжал мне плечо, махнул рукой и бегом умчался к своему «порше».

Позднее, тем же вечером, я стоял на балконе квартиры Фрэнка в клубе «Наутико», размышляя о Бобби Кроуфорде и полиции Цзюлуна. В тот мир коррумпированных пограничных властей и вороватых крестьян молодой английский лейтенант с пристрастием к насилию вписывался с легкостью вора-карманника, затерявшегося в толпе на ежегодных скачках в Эпсоме. Несмотря на весь его странный идеализм, в Костасоль провал неизбежен. Несколько умирающих от скуки неверных жен могут запечатлеть себя на кинопленке с любовниками, но развлечения типа тай-цзи, мадригалов и работы в добровольных комитетах быстро надоедают. Никто так и не запишется в спортклуб, а Элизабет Шенд останется лишь расторгнуть договор аренды.

Я пощупал синяки на горле, понимая, что Кроуфорд хотел завербовать меня в тот момент, когда выскочил из темноты и схватил меня за горло. Пришлось пустить в ход насилие, как он недвусмысленно дал мне понять, чтобы подобрать кого-то на вакантное место Фрэнка. Не причинив мне увечий, он просто подчеркнул, что убийства в доме Холлингеров не имели отношения к жизни Эстрелья-де-Мар и что новый общественный порядок поддерживается его криминальным режимом.

Вскоре после полуночи меня разбудила вспышка света на потолке спальни. Я вышел на балкон и стал искать взглядом луч маяка Марбельи, полагая, что скачок напряжения вывел его прожектор из строя, но тот по-прежнему спокойно обшаривал ночное небо.

Пламя вырывалось откуда-то в центре порта. Горела какая-то яхта, ее мачта сияла, как фитиль свечи. Сорвавшись со швартовов, она дрейфовала по открытой воде, как брандер, разыскивающий во тьме флот кораблей-призраков. Но не прошло и минуты, как пламя погасло, и я догадался, что яхта затонула, прежде чем Бобби Кроуфорд успел пробудить жителей Костасоль от дремоты, гораздо более глубокой, чем сон. У меня уже зародилось подозрение, что это был «Безмятежный» и что Кроуфорд убедил Андерсона увести судно со стоянки в Эстрелья-де-Мар, чтобы возвестить невежественной пастве о прибытии духовного наставника.

На следующее утро, когда я ехал своим обычным маршрутом в спортклуб, по акватории порта среди обломков курсировал полицейский катер. На набережной собралась небольшая толпа, следившая за погружениями аквалангиста к затонувшему шлюпу. На заброшенных яхтах и прогулочных судах появились признаки жизни. Несколько владельцев проверяли такелаж и работу двигателей, а их жены проветривали каюты и полировали латунные детали. Только Андерсон спокойно сидел на лодочной верфи. Как всегда унылый, он курил самокрутку и смотрел на поднимавшиеся паруса.

Я не стал отвлекать шведа от его странного дежурства и поехал через площадь к клубу. Впереди меня в ворота въехала машина и остановилась у входа в здание. Две супружеские пары средних лет в безукоризненно свежих белых теннисных костюмах проворно выбрались из машин, вертя в руках ракетки.

– Мистер Прентис? Доброе утро. – Ко мне подошел один из мужчин, отошедший от дел дантист, которого я видел в винном магазине. – Мы не члены клуба, но хотели бы к вам записаться. Можно?

– Конечно. – Я пожал ему руку и кивнул всей компании, приглашая войти. – Вам будет приятно узнать, что первый год членства в клубе совершенно бесплатный.

Первые новобранцы Бобби Кроуфорда принимали присягу.