Коко

1

– Я не знаю, существует ли название для подобных вещей, – произнес Андерхилл.

Он сидел возле окна, Майкл рядом с проходом, а Мэгги между ними. Они были в воздухе где-то над Пенсильванией, Огайо или Мичиганом.

– Можно назвать это ощущением пика, предела, но это чересчур общее определение. Или можно считать это экстазом, вполне близкие понятия. Или моментом Эмерсона. Ты знаешь статью Эмерсона “Природа”. Там он пишет о таком состоянии, когда человек весь становится как бы огромным глазом: “Я ничто; я вижу все; частицы Вечного Бытия текут сквозь меня”.

– Звучит как еще один способ повстречаться со слоном, – сказала Мэгги ровным, лишенным выражения голосом. Мужчины рассмеялись.

– Вам не следовало так пугаться этого чувства. Когда вы увидели своего сына, то должны были сразу понять, что что-то в этом роде произойдет.

– Но я не видел сына, – начал было Пул, но слова застряли у него в горле. Он вовсе не был уверен, что хочет рассказать Мэгги и Андерхиллу о “Боге”, и даже когда заговорил, эта неуверенность не покинула его. Но коротенькая фраза Мэгги продолжала эхом отдаваться в его мозгу.

– Нет, вы его видели, – настаивала Мэгги. – Вы видели, каким бы он мог быть, когда стал бы мужчиной. Вы видели именно Робби. – Мэгги как-то странно, почти вопросительно взглянула на Майкла. – Вот почему вы почувствовали такую любовь к тому, кого увидели.

– Вас можно нанять прорицательницей? – спросил Мэгги Андерхилл.

– Смотря сколько у вас денег, – ответила Мэгги все также бесстрастно. – Очень дорого вам обойдется, если вы хотите, чтобы я продолжала говорить совершенно очевидные вещи.

– Мне нравится думать, что это был ангел.

– Мне тоже, – сказала Мэгги. – Вполне может быть.

Несколько секунд все сидели молча. Майкл понимал, что Робби никак не мог вырасти в того мужчину, которого он видел, скорее ему явился образ некоего совершенного Робби, того, в котором расцвели пышным цветом все его лучшие качества. Помимо счастья, он испытывал какое-то другое чувство, почти что восторг, при мысли о том, что он мог дать жизнь мужчине, подобному тому, которого видел у могилы сына. В каком-то смысле он действительно дал ему жизнь Он и никто другой. Мужчина не был галлюцинацией или плодом воображения – он был как бы произведением Майкла. Майкл был его автором, он сочинилего.

Он чувствовал себя так, будто двумя словами Мэгги Ла вернула ему сына. Потому что, раз он существует, значит принадлежит Пулу. Этот мужчина – его мальчик. Траур Майкла закончен.

Когда Майкл обрел наконец способность говорить, он спросил Тима Андерхилла, проводил ли тот какие-нибудь специальные исследования, когда писал “Расколотого надвое”.

– Я хочу сказать, лазил ли ты в путеводители по городу или что-нибудь в этом роде.

Мэгги позволила себе издать какой-то невнятный звук, напоминавший фырканье.

– По большинству американских городов путеводителя не существует, – ответил Тим на вопрос Майкла. – Я просто вспоминал, что рассказывал М.О.Денглер. А затем я дал волю воображению и остался вполне доволен проделанной работой.

– Другими словами, ты хочешь сказать, что просто сочинил этот город.

– Да, я сочинил его, – согласился Тим. Вид у него при этом был несколько озадаченный.

Мэгги Ла подарила Пулу сияющий взгляд и слегка смутила его, похлопав по колену то ли в знак одобрения сказанного, то ли просто посмеиваясь.

– Я что-то прослушал? – спросил Андерхилл, заметив этот знак и не поняв его значения.

– Пока что нет, – ответила Мэгги.

– Задумался о Викторе Спитални и его родителях, – Тим попытался было закинуть ногу на ногу, но вспомнил, что для этого здесь вряд ли хватит места. – Представьте, что чувствует большинство родителей, когда их дети исчезают. Вам не кажется, что они продолжают твердить себе, что их мальчик жив, как бы долго он ни отсутствовал? Но, думаю, родители Спитални отличаются от большинства. Вспомните, они заставляли сына чувствовать себя сиротой, взятым в дом из милости. Если я правильно это понимаю, они превратили своего ребенка в Виктора Спитални, которого мы знали, а уже позже он сам себя превратил в Коко. Так что я уверен, его мать говорит вслух, что сын ее мертв. Она уже знает, что он убил Денглера. Но, готов спорить, она знает также, что он совершал и другие убийства.

– Так что же она должна подумать о нас и о том, что мы делаем.

– Она может решить, что мы маемся дурью и просто-напросто высмеять нас в непринужденной обстановке за чашкой чая. Или же может выйти из себя и вышвырнуть нас из дома.

– Тогда зачем же мы летим?

– Потому что она может ведь оказаться и честной женщиной, которую Бог наказал, послав ей сумасшедшего сына. На свете много всяких несчастий, и сын ее был, возможно, худшим из них в ее жизни. В этом случае она поделится с нами информацией, которой располагает сама.

Андерхилл увидел выражение лица Майкла и добавил, что единственное, что он точно знает о Милуоки, это то, что там будет градусов на тридцать холоднее, чем в Нью-Йорке.

– Думаю, теперь я поняла, почему у них там немного туристов, – сказала Мэгги.

2

В час дня Майкл Пул стоял у окна своего номера в отеле “Форшеймер” и смотрел на то, что было бы четырехполосной дорогой, если бы огромные сугробы не занимали примерно половину крайней полосы с каждой стороны. То здесь, то там виднелись погребенные под снегом машины, а для того, чтобы люди, вылезая из машин, могли попасть на тротуар, в снежных заносах были проделаны проходы, напоминающие горные тропы. По расчищенной части дороги в один ряд двигались машины, покрытые замерзшей грязью буро-болотного цвета. На углу Висконсин-авеню призрачным светом мерцал зеленый глаз светофора. Было ноль градусов по Фаренгейту – примерно как где-нибудь в центре Москвы. Несколько мужчин и женщин, закутанных в толстые пальто и шубы, двигались в направлении светофора, который как раз сменил расплывчатый нимб зеленого цвета на точно такое же красное пятно, и хотя на перекрестке не показалось ни одной машины, пешеходы послушно остановились.

Это действительно был именно тот город, который описывал Денглер. Пул чувствовал себя как москвич, взглянувший на родной город свежим взглядом. Для него закончился наконец долгий-предолгий процесс похорон сына. То, что осталось от Робби, было внутри него. Он даже не был уверен, что ему все еще нужны книжки про Варвара, оставшиеся в багажнике. Мир никогда не будет вновь единым целым, но когда он вообще был единым целым, этот мир? Горе его вновь напомнило о себе, затем опять утихло, и он действительно смотрел на все абсолютно свежим взглядом.

За спиной Майкла Тим Андерхилл и Мэгги Ла смеялись над чем-то, рассказанным Тимом.

Светофор в конце квартала вновь вспыхнул зеленым, а светящийся знак для пешеходов переключился на “Идите”. Пешеходы начали переходить через улицу.

Мэгги поселили в небольшой одноместный номер рядом с тем, где все они сидели сейчас. Пул и Андерхилл положили свои чемоданы на две двуспальные кровати. Это была комната с высокими потолками, выцветшими обоями и потрепанным ковром на полу, на котором едва угадывался цветочный орнамент, и зеркалом в стиле рококо в золоченой раме. На стенах висели огромные картины девятнадцатого века с изображениями собак, виляющих хвостами над трупами окровавленных мертвых крестьян, и портреты добродушных толстых бюргеров в сюртуках и полосатых атласных жилетах. Мебель была старой и облупленной настолько, что невозможно описать, а размеры комнаты заставляли ее к тому же теряться, казаться совсем маленькой. Краны и отделка ванной были латунными, самая ванна стояла, как лев, на тяжелых фарфоровых лапах. Окна, через которые все трое смотрели теперь на улицу, были почти от пола до потолка, на них висели тяжелые темно-коричневые занавеси, которые задергивались с помощью махрящихся старых веревок. Пул никогда еще не видел гостиничного номера похожего на этот. Он подумал, что так, наверное, выглядят номера в лучших отелях Праги или Будапешта. И что, стоя у окна в двадцать футов высотой, когда за тобой такая огромная, элегантная, хотя и рассыпающаяся постепенно комната, недурно было бы услышать снаружи конское ржание и звон колокольчика на санях.

В фойе отеля перед полированной конторкой толпились одинаково одетые карлики ростом с папоротники, стоявшие тут же рядом. На клерке были очки без оправы и бабочка. Кругом все было отделано латунью, на полу лежал толстый ковер, кругом сверкали лампы, в свете которых огромные картины, висящие на стенах, отбрасывали еще более внушительных размеров тени. И, конечно же, перед клерком не было компьютера. Широкая лестница вела в комнату, на которой висела табличка “Бэлморал”.

Дальше лестница заворачивала и упиралась в дальний конец фойе, переходя в коридор, который вел мимо деревьев в горшках и стеклянных ящиков с чучелами звериных голов к тускло освещенному бару.

– У меня такое чувство, – сказал Пул. – Будто в двух шагах отсюда должна протекать Нева.

– И полицейские в медвежьих шапках и кожаных сапогах до колена ходят взад-вперед по проспекту, – подхватил Андерхилл.

– И ждут, когда представится возможность схватить голого человека, которого мороз выгнал из леса, – продолжила Мэгги.

Да, все так. В миле-двух должен обязательно быть густой лес, и по ночам, открывая окно бального зала, можно услышать вой волков.

– Давайте поищем в телефонной книге, – предложил Майкл, отходя от окна.

– Давайте сначала поищем телефонную книгу, – сказал Андерхилл.

Сам телефон, старомодная модель с диском, но без обычной инструкции, как звонить в прачечную, горничной, консьержке, клерку, и даже без лампочки, показывающей, что для вас оставлено сообщение, стоял на маленьком столике возле кровати Пула.

Мужчины начали открывать один за другим ящички разнообразных шкафчиков и комодиков, стоящих вдоль стен. В одном из комодов Андерхилл обнаружил телевизор, которой поворачивался вместе с полкой на шарнирах. Пул нашел гидеоновскую Библию и буклет под названием “История отеля Форшеймер” в длинном шкафчике, устланном бумагой с нарисованными на ней рождественскими елками.

Андерхилл открыл шкаф, стоящий между двух окон, и перед глазами удивленных друзей предстали корешки множества книг.

– О, Боже! – воскликнул Тим. – Библиотека. А книги-то какие! “Хорошенькая муфточка Китти”, “Ноготь мистера Тикера”, “Сожженные поцелуи”, “Исторические жилища Малайского полуострова”. Боже мой! – Тим снял с полки засаленную копию “Расколотого надвое”. – Значит ли это, что я бессмертен, или только лишь, что я пишу такую же невнятную белиберду?

– Все зависит от того, как человек относится к “Хорошенькой муфточке Китти”, – сказала Мэгги, снимая книгу с полки. – Может, телефонная книга где-то здесь?

Она стала помогать Андерхиллу, просматривая нижнюю часть шкафа.

– “Волшебство, легенды, тайны рождения”, – зачитал Андерхилл названия еще одной книги, снятой с полки.

Мэгги потянула за скрытый рычаг, и перед ними открылась еще одна полка, которая как бы выдвинулась из глубины шкафа. На ней был серебряный шейкер, запылившийся и даже затянутый паутиной, ведерко для льда, практически пустая бутылка джина, почти полная бутылка вермута и банка по виду явно тухлых оливок.

– Все это стоит здесь, наверное, со времен сухого закона, – предположила Мэгги. – А телефонной книги так нигде и нету.

Девушка встала, пожала плечами и вместе с выбранной ею книгой отправилась на диван.

– Наша поездка совсем не похожа на путешествие с Гарри Биверсом и Конором Линклейтером, – сказал Майкл. – Когда я спросил Конора, не собирается ли он передумать и отправиться с нами, он ответил, что знает лучшие способы расправиться со своим временем.

Пул снова взглянул в окно и на сей раз увидел, что сверху падают крупные хлопья снега.

– О чем твоя книга? – спросил за его спиной Андерхилл.

– О пытках, – ответила Мэгги.

Пул услышал, как внизу загудели автомобили, и подошел ближе к окну. Справа на дороге показались лошадиные головы, затем сами кони, запряженные в пустой двухколесный экипаж. На козлах сидел полный человек с багровым лицом. Он направил экипаж на самую середину улицы, заставив тем самым большинство водителей резко дать задний ход.

– И моя тоже, – сказал Андерхилл. – Это просто шутка, Мэгги, Убери руки.

– В твоей совсем нет картинок. А в моей только они и есть. Пул отвернулся от окна как раз в тот момент, когда Мэгги, оставив Ухмыляющегося Андерхилла на диване, с издевательским выражением лица направилась к низенькому деревянному столику с ящичками, стоявшему перед зеркалом. Пул подошел к дивану и взял оставленную Мэгги книжку. Буквально на каждой странице были фотографии котят, одетых в пальто и шляпки двадцатых годов. Похоже, перед этим котят долго держали прикованными железными цепями, потому что, хотя на фотографиях они были изображены за чтением книг, игрой в карты, в теннис, курили трубки, а на одной фотографии даже сочетались браком, но глаза у всех были остекленевшими от ужаса так что они казались мертвыми.

– Ага! – послышался голос Мэгги. – Секрет “Форшеймера”.

Она с победным видом продемонстрировала всем телефонный справочник, толстый настолько, что девушке пришлось держать его обеими руками.

– О, Боже, она все-таки нашла его! – воскликнул Андерхилл. Мэгги присела рядом с Майклом на край дивана и открыла книжку.

– Я и не думала, что здесь столько фамилий. Что мы там ищем? Ах да, на “С”. Вот оно – Сэндберг, Сэмуэлз, Сбарро... – Она перевернула сразу несколько страниц, потом еще. – Вот оно. Спербер, за ним Спитални. И Спитални, и Спитални, и Спитални. Кто бы мог подумать, что их тут столько.

Майкл поглядел на тонкий палец Мэгги, скользящий по странице. Палец двигался по колонке, которая начиналась с фамилии Спитална, и строк примерно на двадцать вниз, пока Спитални не превратился в Спиталски.

Майкл взял книгу, отнес ее к кровати и, устроившись поудобнее на подушках, подвинул к себе телефон. Мэгги и Тим глядели на него с дивана. Они напоминали котят из книжки Мэгги.

– Поговорите пока между собой, – посоветовал им Майкл. – Расправляйтесь со своим временем.

– Тебе никогда не приходило в голову, что Конор Линклейтер – гений? – спросил Тим у Мэгги.

– Мистер Спитални? – спросил Майкл. – Меня зовут Майкл Пул. Я разыскиваю семью человека по имени Виктор Спитални, с которым служил вместе во Вьетнаме. Скажите, вы с ним случайно не родственники? Или, может, знаете, как с ними связаться? Виктор, да... У вас в семье не было никого по имени Виктор? Да, он был из Милуоки. Что ж, в любом случае спасибо.

Он нажал на кнопку, набрал следующий номер, а когда там не ответили – еще один. Там ответил человек, который явно отмечал снегопад. Он сообщил заплетающимся языком, что человека по имени Виктор Спитални вообще никогда не существовало на свете, и повесил трубку.

На седьмой раз Пулу наконец повезло.

– Вы были во Вьетнаме с Виктором? – спросил молодой женский голос. – Боже мой, все это, кажется, было так давно.

Майкл сделал знак сидящим на диване, чтобы ему дали бумажку, где можно записать адрес. Андерхилл нашел блокнот с надписью “Форшеймер” и кинул его Майклу.

– Он член вашей семьи?

– О, Господи, – сказала девушка. – Вик был моим кузеном. Вы что, хотите сказать, что он еще жив? Вы не представляете, что это для меня значит.

– Есть шанс, что он еще жив. Вы не могли бы дать мне телефон родителей Виктора. Они оба живы?

– Если это можно назвать жизнью. У меня нет под рукой их номера, но вы можете найти его в книге. Джордж и Маргарет. Дядя Джордж и тетя Маргарет. А что, с Виком случилось что-нибудь необычное? Я думала, что он попал в госпиталь и уже там, наверное, умер.

Пул водил пальцем по строчкам телефонной книги, пока не нашел то, что искал: “Спитални, Джордж, 6835, улица Виннебаго”, и обвел адрес в кружочек.

– Это вы сами решили, что он лежал в госпитале?

– Кажется, дядя Джордж... это было так давно.

– И вы ничего не слышали о нем с самой войны?

– Нет. Если бы даже он был жив, то навряд ли написал бы мне. Мы, честно говоря, не были дружны. Как, вы сказали, вас зовут?

Майкл повторил свое имя и еще раз сказал, что они с Виктором были в одном взводе во Вьетнаме. Девушка сообщила, что ее зовут Эвви.

– Я здесь с друзьями из Нью-Йорка, Эвви, и мы хотим знать, не получал ли кто-нибудь из родственников Виктора вестей от него в последнее время.

– Нет, насколько я знаю.

– Вы не могли бы назвать мне имена каких-нибудь друзей вашего кузена? Девушек, с которыми он встречался?

– Ой, я даже не знаю. Вик был из тех, кого обычно называют одиночками. Он ходил в “Руфус Кинг”, насколько мне известно. И иногда гулял с девушкой по имени Дебби Макжик. Умная была девушка, по крайней мере мне так тогда казалось. И она ходила в заведение под названием “Полка Дот”. Но в основном Виктор копался в своей машине и занимался подобными вещами.

– А имена его друзей вы не вспомните?

– Одного парня звали Билл, другого Мак – это все, что я про них знаю. Мне ведь было всего десять, когда Вика призвали в армию. Но мои дядя и тетя наверняка помнят все, что вас интересует.

– Ваш дядя сейчас может быть дома?

– Хотите позвонить ему? Попробуйте, но он вполне может оказаться и на работе. И я должна бы быть на работе – я работаю секретарем в топливной компании, – но сегодня я вдруг почувствовала, что не могу больше все это выносить, и решила остаться дома и смотреть мыльные оперы. А вот тетя Маргарет почти наверняка Дома. Она никуда не выходит. – После паузы Эвви Спитални Добавила: – Мне, наверное, не стоит вам объяснять, как это странно сидеть вот так и разговаривать про Виктора. Это так странно. Ты успел забыть обо всем, что связано с этим человеком, и вдруг – бах! – тебе напоминают о нем, и все всплывает снова. Мой кузен, знаете ли, не был человеком приятным в общении.

– Да, – подтвердил Майкл. – Я понимаю, о чем вы.

Распрощавшись с Эвви, Майкл набрал номер на Виннебаго-стрит.

Ему ответила пожилая женщина с низким голосом, говорившая немного в нос.

– Это миссис Спитални? Маргарет Спитални?

– Да.

– Миссис Спитални, вы не знаете меня, но я был во Вьетнаме с вашим сыном. Мы целый год служили вместе, в одном взводе. Меня зовут Майкл Пул – теперь я доктор Пул.

– О, Господи! Повторите...

Майкл повторил большую часть того, что только что сказал.

– Как, вы сказали, ваше имя? Майкл повторил.

– Сейчас я в Милуоки вместе с Тимом Андерхиллом, другим членом нашего отряда, и с нашей приятельницей. Нам бы очень хотелось, если это возможно, повидаться с вами и вашим мужем.

– Повидаться с нами?

Миссис Спитални, казалось, изъяснялась одними вопросами.

– Мы бы хотели зайти повидаться с вами. Мы прилетели из Нью-Йорка сегодня утром и нашли ваш номер в телефонной книге.

– Вы проделали весь путь из Нью-Йорка только для того, чтобы повидаться со мной и Джорджем?

– Нам очень надо поговорить с вами о Викторе. Я надеюсь, что мы не очень побеспокоим вас, и очень прошу извинить за неожиданность нашего появления, но, может быть, нам можно прийти сегодня днем или вечером? Нам интересно все, что вы сможете рассказать о Викторе, мы бы посмотрели на фотографии и все в таком роде.

– Вы хотите прийти к нам в дом? Сегодня?

– Если можно. Пожалуйста, не думайте, что вы должны кормить нас. Мы просто заинтересованы в том, чтобы узнать о Викторе все, что можно.

– Узнавать особо нечего, это я могу сказать вам сразу. Вы ведь не из полиции, правда?

Кровь Майкла быстрее побежала по жилам.

– Нет, я врач, а мистер Андерхилл писатель.

– Второй – писатель? И это не имеет никакого отношения к полиции? Вы обещаете?

– Конечно!

– Потому что иначе это убьет моего мужа.

– Мы просто друзья Виктора. Вам не о чем беспокоиться.

– Я лучше позвоню Джорджу на “Глакс”. Это завод, где он работает. Я лучше посоветуюсь с Джорджем. Он должен знать об этом. Все это звучит так странно. Скажите мне, где вы находитесь, и я перезвоню после того, как поговорю с мужем.

Пул дал ей номер телефона, а затем, повинуясь внезапному порыву, спросил:

– А вы ничего не слышали о Викторе в последнее время? Нам очень интересно, где мы могли бы найти его сейчас.

– Не слышала ли я о нем? Никто ничего не слышал о Вике вот уже десять лет, доктор Пул. Я перезвоню вам.

Пул повесил трубку.

– Похоже, ты был прав относительно родителей, – сказал он Андерхиллу.

– Она перезвонит? – спросила Мэгги.

– После того, как поговорит с Джорджем.

– А если Джордж скажет “нет”?

– Тогда им, скорее всего, есть что скрывать, и нам надо будет биться с ними до тех пор, пока они не согласятся допустить нас до себя.

– И узнаем за час все, что хотели, – сказал Андерхилл. – Если они действительно играют именно в эту игру, то наверняка подсознательно им хочется поскорее скинуть с себя это бремя.

– Так ты надеешься, что она перезвонит и скажет “нет”?

Тим улыбнулся и снова принялся за свою книгу.

Через полчаса чтения и хождения взад-вперед по комнате Пул снова выглянул в окно. Там внизу, в Москве, небольшая черная машина, имевшая из-за налипшей на нее грязи цвет мертвой кожи, застряла в одном из сугробов, так что машины двигались теперь в одну линию из-за необходимости объезжать ее.

– Именно для таких моментов изобретены карты, – сказал Майкл.

– Именно для таких моментов изобретен маджонг, – сказала Мэгги. – Не говоря уже о наркотиках и телевидении. Зазвонил телефон, и Майкл буквально схватил трубку.

– Это Джордж Спитални, – голос мужчины звучал достаточно агрессивно. – Жена сказала, что вы звонили ей и рассказали какую-то там дурацкую сказку для малолеток.

– Я рад, что вы перезвонили, мистер Спитални. Меня зовут доктор Майкл Пул и я служил с вашим сыном в одном взводе во Вьетнаме...

– Послушайте, в моем распоряжении всего-навсего пятнадцатиминутный перерыв. Надеюсь, вы расскажете мне, что там у вас на уме.

– Я надеялся, что смогу посетить вас вместе с еще одним другом Виктора сегодня вечером, и мы сможем поговорить.

– Я не понимаю. Зачем это нужно?

– Мы хотим побольше узнать о вашем сыне. Виктор был видным бойцом в нашем отряде, и мы все помним о нем.

– Мне это не нравится. Я не разрешаю вам и вашим друзьям приходить в мой дом.

– Нет, этого не может быть, мистер Спитални. Я прошу прощения за то, что мы вынуждены появиться так неожиданно, но мы с друзьями специально прилетели сегодня утром из Нью-Йорка. Мы никого не знаем в Милуоки. И мы готовы выслушать все, что вы согласны сообщить о своем сыне.

– Черт. И кто же эти друзья?

– Человек, которого я упомянул, Тим Андерхилл, и наша приятельница по имени Мэгги Ла.

– Она тоже оттуда?

– Нет. Она просто приехала вместе с нами, чтобы помочь.

– Вы говорили, что Виктор был видным бойцом вашего отряда. Как это?

– Он был очень хорошим бойцом. На него всегда можно было положиться под огнем.

– Дерьмо все это, – прервал его Джордж Спитални. – Я знал Вика лучше, чем вы, мистер.

– Что ж, именно поэтому мы и хотели поговорить с вами. Мы хотим больше узнать о нем.

Несколько секунд Спитални что-то невнятно бормотал себе под нос.

– Вы сказали моей жене, что вы не копы, – произнес он наконец.

– Это так.

– И вы просто приехали сюда повидать нас? Посреди зимы?

– В прошлом году в Вашингтоне у нас было что-то вроде встречи однополчан. Нас осталось очень немного. И нам очень хочется узнать подробности о Викторе и еще одном бойце нашего отряда который тоже родом из Милуоки. И тут как раз подвернулось свободное время.

– Хорошо, раз вам просто надо поговорить о Вике, я думаю, вы можете прийти. Около пяти. А сейчас мне пора работать.

Он рассказал Майклу, как найти их дом, и повесил трубку.

– Он не хотел, чтобы мы приходили, но в конце концов сдался, – сказал Майкл. – Он, похоже, чем-то напуган, а, судя по голосу, он явно не из тех, кого легко напугать.

– Мне кажется, что теперь и я чем-то напугана, – сказала Мэгги.

Пул снова поплелся к окну. Черная машина все еще буксовала в сугробе, отчаянно вращая задними колесами, так что от асфальта даже поднимался дымок.

– Давайте посмотрим телефон родителей Денглера, – услышал он за спиной голос Андерхилла.

Майклу слышно было, как Тим встал и прошел через комнату, чтобы взять телефонную книгу. Желтый городской автобус пытался проехать по улице. Люди, закутанные в пальто и шарфы, за ярко освещенными окнами напоминали музейные экспонаты. Некоторое время водитель автобуса подождал, не выберется ли наконец из сугроба черная машина. Затем он открыл окно и что-то крикнул. Водитель черной машины открыл дверцу и что-то прокричал в ответ. На нем была твидовая кепка. Он знаками показывал, что автобус должен объехать его. Он прокричал еще что-то, затем уселся обратно в машину. Автобус медленно двинулся вперед, прополз несколько дюймов и уперся в правый задний бампер

– Только один Денглер, – сказала Андерхилл. – На Маффин-стрит.

Из черной машины опять выскочил водитель. Автобус продолжал ехать вперед, вдавливая машину в сугроб. Мужчина в твидовой кепочке что-то кричал и бросался на автобус с кулаками. Машина его погрузилась в сугроб еще на два-три дюйма. Один из счетчиков автостоянки, торчащий из сугроба, начал крениться. Человек в кепке подбежал к своей машине, достал из багажника обод колеса и, закрывая багажник свободной рукой, начал колотить ободом по серебристой стали автобуса, который продолжал методично вдавливать его машину в снег. Счетчик тоже постепенно погружался в сугроб. Освободив себе место для проезда, автобус вывернул на середину улицы. Кругом загудели машины. Водитель черной машины продолжал бежать за автобусом и лупить его по заднему бамперу. Он все время старался попасть по красочному объявлению, нарисованному на автобусе. Человечек в кепке напоминал забавную надувную игрушку, которая гонится за автобусом. Пассажиры автобуса оглядывались посмотреть, откуда исходит шум и грохот. Их физиономии напоминали Пулу лица новорожденных младенцев.

3

Когда такси свернуло на большой мост, Пул выглянул из окна, ожидая увидеть внизу реку. Вместо этого под мостом простиралась гигантская равнина, вся утыканная серыми трубами, выплевывавшими облака такого же серого дыма, которые, казалось, замерзали и так и оставались висеть в воздухе. То здесь, то там из труб вырывался багровый огонь.

– Как это называется? – спросил Пул у водителя.

– Никак, – ответил тот.

Водитель был созданием неопределенного возраста и весом фунтов, наверное, в триста. Руки его были сплошь покрыты татуировками.

– Что, у этого места нет названия?

– Мы называем его Долиной.

– А что там, внизу?

– Местные промышленные компании. “Глакс”, “Дакс”, “Маффе-ринг”, “Братья Фьюгельхон” и другие фирмы.

– Делают оборудование?

– Землечерпалки, мусоровозы и всякие такие штуки. По мере того, как они двигались вперед по мосту, все больше усиливалось сходство лежащих внизу равнин с сюрреалистическим изображением преисподней. Глыбы дыма напоминали каменные скалы, багровые отсветы вспыхивали все чаще. Видны были кривые серые улочки, стоящие на приколе вагонетки, длинные здания фабрик с разбитыми и заделанными фанерой окнами. В одном месте вспыхивала и гасла вывеска “У Мардж и Эла”, в которой не хватало половины букв.

– Там, внизу, есть бары? – удивился Майкл.

– Там все есть, – угрюмо ответил водитель.

– Там что, живут люди? Дома там тоже есть?

– Послушай, – сказал водитель. – Заткни свои вопросы себе в задницу, с меня хватит. Если не нравится, можешь выметаться из машины. Понял? Меси свое дерьмо в другом месте.

– Я вовсе не хотел...

– Тогда просто заткнись, и я довезу тебя туда, куда надо, хорошо?

– Хорошо, еще как хорошо.

Мэгги закрыла руками рот. Плечи ее тряслись.

– А в этом городе есть бар под названием “Исправительный дом”? – спросил Андерхилл.

– Слышал о таком, – ответил водитель.

В конце моста такси наехало на ледяную полосу, по которой его пронесло примерно полпути вниз, затем машина опять выправилась. Салон тут же наполнился запахом шоколада.

– Откуда это? – спросил Андерхилл. – Этот запах?

– С шоколадной фабрики.

Теперь они ехали по бесчисленным узеньким и широким улицам с двухэтажными домишками. В каждом квартале был свой бар, который назывался как-нибудь вроде “У Пита и Билла”, причем на вывеске обязательно не хватало букв, а асфальт перед входом был таким же щербатым, как и возле домиков. В некоторых кварталах было по два бара – по одному на каждом углу. Высокие проволочные заборы огораживали незастроенные пространства между домами засыпанные снегом, который напоминал в свете уличных фонарей злокачественные синие опухоли. Время от времени на окне какого-нибудь строения, казавшегося до этого частным домом, вспыхивало изображение кружки пива. На ярко освещенном углу перед вывеской “Счастливые времена у Сэма и Энни” толстый мужчина в волчьей парке стоял рядом с большой черной собакой. Такси остановилось у светофора. Мужчина ударил пса левой рукой достаточно сильно, так что несчастное животное завалилось на бок. Затем в ход пошла правая рука. Пул видел, как мужчина довольно ухмыляется. Еще один удар. Собака попятилась, скаля зубы. И снова кулак мужчины врезался в голову собаки. На этот раз пес споткнулся и упал, но тут же поднялся на лапы и задом попятился от своего обидчика. Пул не мог оторвать взгляда от мужчины и от собаки: мужчина был хозяином этого пса, он владел им и развлекался таким образом. Светофор переключился и такси проехало перекресток. Пул и Андерхилл оба обернулись, чтобы взглянуть через заднее стекло. Но все, что они смогли увидеть, это серую спину мужчины, широкую, как трактор, которая покачивалась туда сюда по мере того, как он продолжал сражаться с несчастной собакой.

Минут через десять такси подъехало к одному из бетонных двухэтажных домиков. На двери была табличка с цифрами 6835. Пул открыл дверцу и начал расплачиваться с водителем. Холодный воздух тут же обжег щеки, лоб, нос. Пальцы на морозе сделались неловкими.

– Вы служили во Вьетнаме? – спросил он водителя. – Я видел у вас на руке знак морского десанта. Водитель покачал головой.

– Мне всего-то двадцать лет, парень.

Друзья заспешили к подъезду по покрытой слоем льда бетонной дорожке. Ступеньки были щербатыми, порог покосился вправо. Стены были отделаны зелеными битумными щитами, которые лупились на стыках под окнами и дверьми. Пул надавил на звонок. Он удивился, снова почувствовав запах шоколада.

– Какой-то кисло-сладкий город, – произнес Андерхилл.

– Кисло-сладкий, – пошутила Мэгги, намекая на вывески, в которых отсутствовали буквы.

Дверь открылась, и перед друзьями, за слегка приоткрытой второй дверью, появился низенький коренастый мужчина с редеющими черными волосами, зачесанными вверх ото лба. На нем были брюки и рубашка цвета хаки. Тяжелый взгляд его маленьких глазок скользнул по Майклу и Тиму, а затем остановился на Мэгги. Он явно не ожидал увидеть ничего подобного и пришел в себя только после того, как девушка улыбнулась ему. Затем он еще раз мрачно взглянул на Пула и приоткрыл дверь еще на несколько дюймов.

– Вы – те люди, которые звонили?

– Мистер Спитални? Можно мы войдем? – спросил Майкл. Джордж Спитални распахнул дверь и, бормоча под нос что-то, подозрительно напоминающее ругательства, придерживал ее открытой, пока друзья, обойдя его массивное тело, загородившее проход, очутились в коридоре. Запахло колбасой и вареной капустой.

– Идите дальше, – велел им Джордж Спитални. – Я еще должен закрыть дверь.

Майкл прошел вслед за Мэгги и Андерхиллом в гостиную, где перед диваном с дерматиновой обивкой, скрестив на груди руки, стояла с обеспокоенным видом женщина в цветастом домашнем платье. Лицо ее будто окаменело, когда она увидела Мэгги, и миссис Спитални испуганно взглянула на мужа. Джордж Спитални стоял в дверях, явно не в силах ничем помочь своей жене. Было ясно, что оба они сидели на диване и смотрели в окно, ожидая, пока подъедет машина, а теперь, когда люди, которых они ждали, вошли в комнату, супруги не знали, что делать.

Мэгги сделала шаг вперед и протянула руку миссис Спитални. Затем она представила обоих мужчин.

Мистер Спитални торопливо пожал руки каждому из них и сказал:

– Думаю, вам лучше сесть.

Сам он подошел к большой зеленой кушетке и, приподняв брюки, уселся. Мэгги, все еще улыбаясь одной из своих самых обворожительных улыбок, заняла место рядом с миссис Спитални.

– Итак, – сказал Джордж.

– У вас красивый дом, миссис Спитални, – похвалила Мэгги.

– Нас он устраивает. Как, вы сказали, ваше имя?

– Мэгги Ла.

Маргарет Спитални, явно делая над собой усилие, протянула девушке раскрытую ладонь, но потом вспомнила, что они уже обменялись рукопожатиями, и тут же отдернула руку.

– Там все еще идет снег, не так ли? – спросила она.

Ее муж поглядел в окно.

– Кончился, – сказал он. – Причем несколько часов назад.

Пул смотрел на фотографию губернатора Джорджа Уоллиса, улыбавшегося со своего кресла на колесах посреди окружившей его толпы. На круглом столике рядом с ним стояли в изобилии фарфоровые олени, гномы, пастушки. Пол был покрыт зеленым линолеумом. Кругом было очень чисто.

Джордж Спитални еще раз взглянул исподлобья на Мэгги, затем, нахмурившись, перевел взгляд на собственные ботинки.

Пулу пришло в голову, что эти люди абсолютно не представляют, как нужно себя вести, когда в их доме находятся посторонние. Если бы не Мэгги, они до сих пор стояли бы в дверях.

– Итак, вы говорите, что знали Виктора, – произнес наконец Джордж Спитални, еще раз с сомнением взглянув на Мэгги.

– Доктор Пул и я служили с ним, – сказал Андерхилл.

– Вы врач, так?

– Педиатр.

– Ммм, – Джордж закусил губу. – Что ж, я так и не понял, что вы рассчитываете узнать. Думаю, все это пустая трата времени. Нам нечего сказать вам о Викторе.

– О, Джордж, – воскликнула миссис Спитални.

– Может, ты можешь что-то сказать, а я ничего не знаю.

– Может, эти люди хотели бы пива, Джордж?

– Пойду принесу, – Джордж вышел из комнаты, явно обрадованный представившейся возможностью.

– Надеюсь, вы не считаете, что мы зря теряем свое время, миссис Спитални? – спросил Андерхилл, наклоняясь вперед и улыбаясь женщине. Тим в своем мешковатом свитере и джинсах явно чувствовал себя здесь как дома, и миссис Спитални удалось расслабиться хотя бы на те несколько минут, пока она смотрела на него.

– Я не знаю, почему Джордж так сказал. Он все еще переживает из-за Виктора. А он гордый, знаете ли, очень гордый.

Она резко осеклась и отвела глаза, как только в комнату вошел ее муж, держа в руках три бутылки пива, на каждую из которых был надет бокал. Он протянул их Майклу, который взял одну из бутылок. Следующая бутылка перекочевала к Андерхиллу, а последнюю Джордж оставил себе. Мэгги вновь широко улыбнулась миссис Спитални.

Джордж Спитални сел и налил себе пива.

– Держу пари, там, откуда вы приехали, нет такого пива. Многое жители Милуоки в рот ничего не возьмут, кроме местного пива. А все эти пижоны из “Форшеймера” и понятия не имеют, что они теряют. Я пробовал ваше нью-йоркское пиво. “Моча, – сказал я себе. – Обыкновенная моча”.

– Джордж, – укоризненно воскликнула миссис Спитални.

– Подожди, пока они попробуют. Они сразу почувствуют разницу. Я всегда говорил, что только у нас настоящее пиво.

– Это действительно настоящее пиво, – похвалил Андерхилл. – Клянусь, никогда не пил ничего лучшего.

– То-то же!

– У Вика были друзья? – спросила вдруг Маргарет Спитални, обращаясь к Тиму Андерхиллу. – Вы любили его?

– Да, конечно же у него были друзья, – ответил Тим. – Он был очень близок с Тони Ортегой. И со многими другими, правда, Майкл?

– Конечно, – сказал Пул, стараясь не вспоминать выражение лица Виктора Спитални, пытающегося отпилить ухо от мертвой головы Тони Ортеги. – Мы были его друзьями. Ходили вместе не на одно задание.

– Виктор спас им жизнь, – сказала Мэгги с улыбкой, настолько натянутой, что Майкл почти физически почувствовал ее напряженность. – Почему вы не расскажете об этом его родителям?

Пул и Андерхилл несколько секунд глядели друг на друга. Мэгги опять пришла на помощь.

– В Долине Дракона. Может, он не в буквальном смысле слова спас вас, но ведь это он заставил всех успокоиться и он ползал по полю боя вместе с медиком.

– О, – пробормотал Пул. Супруги Спитални не сводили с него глаз, и, извинившись про себя перед призраком Денглера, Майкл начал:

– В первый день по прибытии лейтенанта Биверса он заблудился и вывел нас на засаду...

Когда он закончил, Маргарет сказала:

– Вик никогда ничего такого не рассказывал.

– Не любил хвастаться, – пояснил Андерхилл.

– А что было еще что-нибудь? – спросил Джордж.

– Он никогда не рассказывал, как нес на своей спине три-четыре мили раненого солдата по фамилии Ханнапин?

Супруги Спитални удивленно пожали плечами, и Майкл рассказал еще одну историю про Денглера.

– Что ж, может, военная служба в конце концов сделала из него человека, – произнес Джордж, скосив глаза на губернатора Уоллеса. – Думаю, мне хочется еще пива.

Он снова вышел из комнаты.

– Бог да благословит вас, джентльмены, – сказала Маргарет. – И вас, мисс. Вы все по-прежнему работаете на армию?

– Нет, – ответил Пул. – Миссис Спитални, у вас нет писем, открыток от Виктора, фотографий?

– После... ну, вы понимаете, после того, как мы узнали, Джордж собрал все, что имело отношение к службе Виктора, и сжег это. Все до последнего клочка. Но у меня есть все фотографии Виктора, когда он был ребенком, и несколько из старшей школы.

– А он не связывался с вами после того, как ушел из армии?

– Конечно нет. Вик мертв.

Мистер Спитални появился в дверях с новыми бутылками пива. На сей раз одна из них предназначалась Мэгги.

– Я забыл стакан, – сказал он. – Вы можете пить прямо из бутылки?

– Нет, Джордж, это же девушка. Ей обязательно нужен стакан, – сказала Маргарет, и Джордж, раздав все пиво, опять отправился на кухню.

– Джордж запрещает говорить об этом, он все еще не верит, но я-то знаю, что Вик мертв и уже давно.

– Нам кажется, что он, возможно, жив, – сказал Майкл. – Мы...

Джордж Спитални вернулся с бокалом и протянул его Мэгги, долго и пристально глядя на девушку.

– Где могла девушка, вроде вас, научиться такому безукоризненному английскому? – спросил он.

– В Нью-Йорке.

Спитални удивленно заморгал.

– Я приехала туда в возрасте шести лет.

– А родились во Вьетнаме, да?

– Я родилась в Формозе.

Опять удивленно поднятые брови.

– Я – китаянка, – объяснила Мэгги и улыбнулась так широко, что мускулы ее рта, казалось, могут порваться.

– Но вы знали Виктора?

– Я только слышала о нем.

– А, – Джордж смутился лишь на несколько секунд. – Думаю, вы уже дозрели до настоящего ужина по-милуокски.

– Еще нет, Джордж, – возразила миссис Спитални.

– Вы когда-нибудь слышали там у себя, в Китае, о заводе “Глакс”, милочка? Одно из самых крупных предприятий в Америке. Вы, должно быть, проезжали мимо, когда ехали сюда?

На лице Мэгги было все то же выражение живого участия и интереса.

– Если вы надолго приехали в наш город, то должны обязательно сходить туда посмотреть. Могу проводить вас, познакомить там со всеми. Ну так как?

– Очень занимательно, – ответила Мэгги.

– Здесь много интересных мест. В нашем старом городе полно сюрпризов.

Пул смотрел, как Джордж буквально пожирает глазами Мэгги Да Он забыл о присутствии в комнате своей жены и еще двоих мужчин Джордж чувствовал себя потрясающе – сегодня он услышал приятные новости о своем сыне, в одной руке у него была бутылка пива, а на кушетке в его доме сидела девушка, являвшая собой живое воплощение секса. Он был жутким человеком. Он сжег все, что напоминало о Викторе, в порыве нарциссизма. Пул почувствовал вдруг что-то похожее на жалость к Виктору Спитални, выросшего под властью этого хамоватого, невежественного, непредсказуемого, тщеславного человека.

– А каким был Виктор в детстве? – спросил Майкл.

Джордж Спитални повернулся к Майклу. Взгляд его был тяжелым, почти угрожающим. “Не мешай мне, сынок”, – говорили его глаза. Прежде чем заговорить, он чуть ли не подмигнул Мэгги Ла.

– Не Бог весть что, честно говоря. Несносный ребенок. Много орал, ведь правда?

Он бросил холодный равнодушный взгляд на жену.

– Да, Вик плакал, – ответила она. – Все младенцы много плачут.

– Он был моим большим разочарованием. Никогда не имел друзей, пока не дошел до старшей школы. Учился плохо, и даже спортом не особенно увлекался. Подождите-ка, я хочу кое-что показать вам.

Джордж почти что застенчиво улыбнулся Мэгги и вышел из комнаты. Было слышно, как он поднимается по лестнице.

– Вы сказали, что может, быть, Вик жив? – спросила миссис Спитални.

– Нам кажется, такая возможность есть.

– Сообщений о его смерти нигде нет, – сказал Андерхилл. – Он просто исчез, находясь в Таиланде, так что всегда существует возможность, что он просто остался там или же отправился в одно из дюжины других мест. Он мог купить новые документы. А вы действительно ничего не получали от сына с тех пор, как он исчез?

Со стороны двери послышались тяжелые шаги, Маргарет поспешно замотала головой и посмотрела в ту сторону. Руки ее начинали дрожать.

– Не думаю... – Она замолчала, как только ее муж вошел в комнату, на этот раз держа в руках фотографию в старой серебряной рамке.

– Посмотрите на это, Мэгги, – сказал Джордж. Миссис Спитални искоса поглядела на Майкла, затем опустила глаза.

– Пойду лучше посмотрю, как там ужин, – она встала и, не глядя, прошла мимо мужа, который улыбался Мэгги, переводя дух после подъема по лестнице.

Пул подвинулся поближе к Мэгги, чтобы взглянуть на фотографию. Это был старый студийный снимок молодого человека в бейсбольной форме, снявшегося с битой в руках. Лет в восемнадцать-девятнадцать Джордж Спитални выглядел точно так же, как сын, которого он впоследствии произвел на свет, – тот же узкий лоб и черный чуб. Он был более мускулистым, чем Виктор, каким-то более сильным, основательным. У него было, как и у Виктора, лицо человека неприятного, но неприятного совершенно на другой манер.

– Неплохо, да? Это я в тридцать восьмом году. Что вы об этом думаете?

Мэгги ничего не сказала, и Спитални предпочел принять ее молчание за признак того, что она не может подобрать нужных слов.

– Не думаю, что сейчас я выгляжу намного хуже, хотя прошло уже почти пятьдесят лет. В следующем году мне выходить на пенсию, а я еще в чертовски хорошей форме. – Он на несколько секунд повернул фотографию к Пулу, затем к Андерхиллу и снова к Мэгги.

– Вот именно так и должен выглядеть молодой человек, ведь правда? А когда я посмотрел на моего ребенка – я имею в виду тот день, когда родился Виктор, то испытал чудовищный шок: я был уверен, что полюблю его, что буду безумно любить его, что это случится само собой. Но так и не смог ничего почувствовать, таким уродливым был этот ребенок. Я сразу увидел, что ему никогда не догнать меня. Можете называть это психозом или как хотите, но все так и вышло. Никогда. Ни разу. Когда уже в старшей школе у него была эта девица, Дебби Макжик, он никак не мог взять в толк, как следует вести себя с такой умной девушкой. Сказать по правде, мне тогда казалось, что она скорее приходит сюда полюбоваться на меня, чем на него.

– Готово, – послышался откуда-то из глубины дома голос Маргарет.

Джордж Спитални дал Мэгги еще несколько секунд полюбоваться фотографией, затем поставил ее на телевизор.

– Вы, ребята, идите на кухню и рассаживайтесь. А мне надо заглянуть в комнату для маленьких мальчиков.

4

– И что же случилось, когда нам наконец показали фотографии? – спросил Тим, улыбаясь Мэгги, когда они возвращались в такси к себе в отель.

Майкл тоже дожидался случая задать этот вопрос. После обеда – “Клади, Мэгги, побольше кетчупа себе на колбасу. Мы здесь едим его вместо соевого соуса” – миссис Спитални поднялась наконец наверх и принесла фотографии Виктора. Супруги не хотели показывать их, но раз уж пришлось их принести, Джордж тут же стал распоряжаться, объявив половину из них никудышными, другие смешными, а несколько вообще слишком уродливыми, чтобы их можно было показывать. В конце концов им показали три фотографии: на одной был снят сильно смущенный мальчик лет восьми, девяти на велосипеде, на другой – Виктор-подросток, облокотившийся на капот старого черного “Доджа”, а третья была стандартной фотографией выпускного класса. Ни на одной фотографии Виктор Спитални не был таким, каким его помнили Пул и Андерхилл. Для них было шоком осознать вдруг, что Виктор Спитални когда-то выглядел таким невинным ребенком. Там, где он опирался на капот машины, Спитални выглядел гордым самолюбивым юношей, вполне владеющим собой и знающим себе цену. Как ни странно, именно фотография маленького мальчика больше всего напоминала друзьям Виктора, которого они знали по Вьетнаму.

– Узнаешь его? – спросил Майкл у Мэгги. Девушка кивнула, но очень медленно.

– Это должен быть он. Там было темно, и лицо, которое отпечаталось в моей памяти, становится с каждым днем все более расплывчатым, но я практически уверена, что это он. К тому же человек, которого я видела, был сумасшедшим, а ребенок, естественно, выглядит абсолютно нормальным. Но если бы я была мальчиком, и отцом моим был этот тип, я бы тоже сошла с ума. Он думает, что главный ущерб, который принесло дезертирство его сына, это то, что оно доставило неприятности его драгоценной персоне.

– Ты записала телефоны?

Мэгги опять кивнула. Джордж и Маргарет нашли для них телефоны Билла Хоппера и Мака Симро – оба были теперь женаты, жили по соседству и работали в Долинах, – и Деборы Макжик Туза. Завтра они возьмут такси и снова отправятся в этот район. Пул вспомнил несфокусированный, как бы обращенный внутрь взгляд некрасивого маленького мальчика, сидящего на своем велосипеде. Во взгляде была какая-то безнадежность, как заметил кто-то из них, кажется, Мэгги, и, наверное, именно поэтому восьмилетний Виктор Спитални больше всего походил на человека, которого они знали. Только на личике мальчика на велосипеде, с торчащими ушами и передними зубами, которые вполне могли бы принадлежать взрослому, на детском лице видна была та безнадежность, которую они привыкли видеть у взрослого Вика.

5

Когда они вернулись в номер, Андерхилл снял свою черную шляпу с большими полями и черное пальто, а Майкл спустился вниз и заказал то, что показалось ему самым лучшим вином, которое могли предложить в “Форшеймере”, – “Шато талбот” тысяча девятьсот семьдесят четвертого года, – и “спрайт” для Андерхилла. Всем хотелось чего-нибудь такого, что могло бы смыть вкус ужина с языка.

– Ты налил кетчуп даже в капусту, – сказала Мэгги Тиму.

– Я просто спросил себя, что сделал бы Конор Линклейтер, если бы был сейчас с нами.

– Кому мы позвоним в первую очередь? – спросил Майкл. – Дебби или одному из парней?

– Как ты думаешь, мог он писать ей?

– Вполне возможно, – ответил Майкл и начал набирать номер Дебби Туза.

Трубку взял подросток лет тринадцати, который спросил:

– Вам нужна моя ма? Ма-а-а, там тебя мужчина.

– Кто это? – спросил через несколько секунд усталый женский голос. Пулу слышно было, что в комнате на другом конце провода работает телевизор.

Майкл представился и кратко объяснил цель своего звонка.

– Кого-кого вы ищете?

– Виктора Спитални. Нам сказали, что вы дружили с Виком, когда оба учились в Руфус Кинг Скул. Секунду она молчала. Потом еще раз спросила, кто он. Майкл снова назвал свое имя и повторил всю историю.

– А откуда вы узнали мое имя?

– Я только что побывал у родителей Виктора.

– Родителей Виктора? Джордж и Маргарет? Что ж, я не вспоминала об этом несчастном парне наверное лет десять.

– Так вы ничего не получали от него с тех пор, как Вик ушел в армию?

– И еще задолго до этого, доктор. Он ведь ушел из последнего класса школы. А забрали его, когда я уже с год встречалась с Ником, за которого вышла потом замуж. Три года назад мы развелись. А чем вызван ваш интерес к Виктору Спитални?

– Он как-то пропал из виду, и я пытаюсь выяснить, что с ним случилось. А почему вы только что назвали его “этим несчастным парнем”?

– Потому что именно таким он и был. Я встречалась с ним, а значит, не считала, что он так плох, как думают остальные. Наверное, он был довольно ласковым парнем, но... Вик не был совсем уж пропащим парнем, здесь был по крайней мере еще один человек гораздо хуже его. Он был немножко стеснительным, любил возиться со своей машиной. Но бывать у него дома я просто ненавидела.

– Почему?

– Язык старого Джорджа вываливался изо рта, как только я переступала порог дома, он все время старался задеть меня. Уф... И приходилось смотреть, как он обращается с Виком, – отец все время норовил смешать его с грязью. В конце концов я решила, что с меня хватит этого всего. А потом Вик ушел из школы. Все равно он обычно заваливал половину предметов. И его призвали в армию.

– И с тех пор вы не получали от него вестей?

– Я ничего от него не получала, но много слышала о нем. Когда Вик дезертировал, об этом было во всех газетах. Фотографии и все такое. Как раз перед тем, как мы с Ником поженились. Я вдруг увидела Виктора на первой странице “Сентинел”, на второй полосе. И все такое о побеге Виктора после того, как убили того парня – Денглера. В тот вечер это даже передали по телевизору, но я все еще не верила. Вик не мог сделать ничего такого. Все это показалось мне очень запутанным. И когда приходили те военные, которые вели расследование, я так и сказала им, что они, видимо, что-то неправильно поняли.

– А что же, по-вашему, случилось?

– Я не знаю. Но думаю, что, скорее всего, Виктор мертв. Привезли вино и “спрайт”. Андерхилл наполнил бокал Мэгги, сам глотнул воды и поднес бокал Майклу как раз в тот момент, когда тот закончил разговор с Дебби Туза. Вино немедленно отбило противный вкус колбасы.

– За ваше здоровье, – сказала Мэгги.

– Она не думает, что Спитални дезертировал, – задумчиво произнес Майкл.

– Его мать тоже так не думает, – откликнулась Мэгги. Майкл удивленно посмотрел на девушку. Наверное, она получает информацию о людях с помощью какого-то собственного внутреннего радара.

Билл Хоппер, один из товарищей Спитални по старшей школе, заявил, что ничего не знает о Викторе, никогда не любил его и ничего не хочет о нем знать, потому что Вик Спитални – позор своих родителей, да и всего Милуоки. Билл Хоппер придерживался мнения, что Джордж Спитални, с которым он вместе работал на “Глакс”, был чертовски хорошим мужиком и заслужил лучшего сына. Он некоторое время продолжал в таком же духе, затем посоветовал Пулу оставить его затею и повесил трубку.

– Билл Хоппер говорит, что наш парень был придурком и ни один нормальный человек не любил его.

– Не надо даже быть таким уж нормальным, чтобы не любить Спитални, – сказал Андерхилл.

Пул отпил еще вина. Тело его неожиданно сделалось тяжелым, как мешок с песком.

– Интересно, есть ли смысл вообще звонить второму парню. Я уже знаю, что он мне скажет.

– Разве не ты первый выдвинул теорию, что рано или поздно Спитални обратится к кому-нибудь за помощью. И именно поэтому мы здесь, в Милуоки.

Пул потянулся к телефону и набрал номер Симро. Начиная разговор, Майкл чувствовал себя так, будто читает в десятый раз один и тот же параграф в учебнике.

– А, Вик Спитални, – сказал Мак Симро. – Нет, я не могу помочь вам найти его. Я ничего о нем не знаю. Он ведь просто уехал отсюда. Его призвали в армию. Вы ведь это знаете, так? Вы же служили там с ним. А как вы узнали мое имя?

– От его родителей. У меня сложилось впечатление, что оба они уверены, что Виктор мертв.

– Неудивительно, – ответил Симро. – Знаете ли, я считаю, это очень хорошо, что вы ищете Виктора. Вернее, что его вообще кто-то ищет. Но я никогда не получал от него даже открытки. Вы говорили с Дебби Макжик? Теперь она Дебби Туза.

Пул сказал, что она тоже ничего не получала от Виктора.

– Что ж, наверное, это не удивительно, принимая во внимание обстоятельства, – в голосе Симро послышалось смущение.

– Вы думаете, он все еще чувствует себя виноватым из-за того, что дезертировал?

– Не только это. Я думаю, эта история так и не распуталась до конца, правда?

Пул согласился, что скорее всего нет, спрашивая себя, на что намекает его собеседник.

– Кто станет проверять? Ведь для этого пришлось бы отправиться в Бангкок, правда?

Майкл сказал, что да, и так он и сделал.

– Итак, это было просто совпадение, да? Или как? Мне всегда это казалось очень странным. Единственный парень, который был еще хуже, чем он, не единственный парень, который тоже был неудачником, и даже в еще большей степени.

– Не уверен, что я понимаю, о чем это вы, – признался наконец Пул.

– Да о Денглере, – сказал Симро. – Это выглядело очень странным. Я тогда думал, что он, должно быть, убьет его там.

– Спитални знал Денглера до того, как они попали во Вьетнам?

– Да, конечно. Все знали Денглера. Все подростки нашего возраста. Вы, наверное, представляете себе, как бывает обычно у всех на языке парень, чья одежда скорее напоминает лохмотья и все такое. На Денглера смотрели как на мусорную корзину.

– Только не во Вьетнаме, – сказал Майкл. – Там все было иначе.

– Что ж, Спитални ненавидел Денглера. Когда стоишь немногого, всегда ненавидишь того, кто еще ниже.

Пул чувствовал себя так, будто только что вставил палец в розетку.

– Поэтому, когда в газетах написали, что Мэнни Денглер погиб, а Вик убежал, я подумал, что за этим наверняка кроется нечто большее. Так подумали все, кто знал Мэнни Денглера. Но никто не ждал, что получит от него открытку. Я хочу сказать...

Когда Пул повесил трубку, Тим Андерхилл смотрел на него глазами, напоминающими два светящихся блюдца.

– Они знали друг друга, – сказал Пул. – Ходили в одну школу. Денглер был единственным, кому доставалось еще больше Спитални, если верить Маку Симро.

Андерхилл удивленно покачал головой.

– Я никогда даже не видел, чтобы они разговаривали друг с другом, кроме одного раза.

– Спитални договорился встретиться с Денглером в Бангкоке. Он заранее задумал убить его. Они договорились о месте и времени встречи. Совсем как с теми французскими журналистами спустя четырнадцать лет.

– Это было первое убийство Коко.

– Но без карты.

Потому что оно должно было выглядеть как уличная потасовка.

– Черт побери! – сказал Пул, набирая еще раз номер Дебби Туза. На этот раз подросток громко закричал:

– Мам!!! Что это за мужчина?

– Я сдаюсь. Кто же вы? – сказала Дебби, взяв трубку. Пул объяснил, кто он и почему звонит еще раз.

– Да, конечно Вик знал Мэнни Денглера. Все его знали. Мало кто разговаривал с ним, но все знали в лицо. Припоминаю, что Вик любил подразнить его иногда. Это было жестоко, и мне это не нравилось. Я думала, вам все об этом известно. Именно поэтому все и показалось мне тогда таким запутанным. Я все пыталась понять, что могли эти два человека делать вместе. Мой муж, Ник, думал, что Вик убил Денглера, но все это глупости – Вик не мог совершить ничего такого. Пул договорился с Дебби вместе позавтракать на следующий день.

– Спитални прибыл к нам во взвод и обнаружил там Денглера, – сказал Андерхилл Мэгги. – Но для Денглера все было по-другому – теперь его все любили. Он поговорил с ним об этом или попытался посмеяться? Что он сделал?

– Это Денглер, скорее всего, поговорил с ним, – возразил Майкл. – Сказал, что многое изменилось с тех пор, как они вместе ходили в школу. Давай сделаем вид, что никогда не встречались раньше. В каком-то смысле они ведь действительно никогда не встречались раньше – Спитални никогда не встречал нашего Денглера.

– А когда они вышли из пещеры, – вспомнил Андерхилл. – Ведь Денглер произнес тогда что-то вроде: “Не беспокойся об этом. Что бы там ни было, это было очень давно”. Я-то думал, что он говорит о...

– Я тоже – о том, что сделал внутри, в пещере, Биверс. Я думал, что он уговаривает Спитални не вспоминать об этом.

– А он говорил о Милуоки.

– Он имел в виду и то, и другое, – сказала Мэгги. – С начала до конца и обратно, вспомните. И он знал, что Спитални не сможет справиться с тем, что случилось с ними в пещере. Он с самого начала знал, кто такой Коко. – Неожиданно Мэгги зевнула, закрыв глаза, как котенок. – Извините меня. Слишком много впечатлений для одного дня. Думаю, мне лучше пойти лечь.

– Спокойной ночи, Мэгги, – сказал Андерхилл. Пул подошел вслед за Мэгги к двери, чтобы тоже пожелать ей спокойной ночи, и, повинуясь внезапному порыву, вышел вслед за ней в коридор.

Мэгги удивленно подняла брови:

– Собираетесь проводить меня до номера?

– Кажется, да.

Мэгги пошла по коридору в сторону своей двери. Здесь было намного холоднее, чем внутри.

– Завтра займемся Денглерами, – сказала Мэгги, вставляя ключ в замок. В огромном тускло освещенном коридоре девушка казалась особенно маленькой. Майкл кивнул. Взгляд, которым ответила ему Мэгги, стал как бы глубже. Пул неожиданно представил себе, как он обнимает Мэгги, как ее теплое упругое тело прижимается к нему. Затем он вдруг почувствовал себя кем-то вроде Джорджа Спитални, когда тот пялился на Мэгги Ла.

– Завтра – Денглеры, – повторил он.

Мэгги как-то странно посмотрела на него. Он не мог сказать точно, не почудилось ли ему, что глаза ее как-то посерьезнели. Впрочем, Пул так страстно желал в этот момент дотронуться до Мэгги, что, возможно, ему все это показалось.

– Хотите зайти? – спросила Мэгги.

– Не хочу мешать вам укладываться, – сказал Майкл.

Девушка улыбнулась и исчезла за дверью.

6

Гарри Биверс стоял посреди Мотт-стрит и оглядывался. Он думал о том, что надо изобрести что-то вроде пресловутой “мясорубки” – какое-нибудь место, где он мог бы наблюдать за Коко до того момента, когда придет время схватить или же убить его. Спитални надо загнать в ловушку, единственный выход из которой контролировал бы он, Гарри. Биверс считал себя мастером в устройстве “мясорубок”. Это был проверенный способ. Как и Коко, он должен сам выбрать поле битвы, а затем заманить жертву на территорию, которую облюбовал.

Некоторые из объявлений, развешанных Гарри, были давно сорваны и выброшены, другие же так и смотрели на него с фонарных столбов и из витрин магазинов. Биверс двинулся к югу от Мотт-стрит. День был холодный, и кроме него на улице было лишь несколько китайцев, закутанных с ног до головы, с посеревшими от мороза лицами. Ему предстояло сегодня выбрать ресторанчик, который подошел бы для первого рандеву с Коко. Он приведет его туда, успокоит хорошей пищей. Затем надо было придумать, куда он поведет Спитални после еды. Его собственная квартира исключалась, хотя ее уединенность в каком-то смысле была бы на руку. Но надо было выбирать такое место, которое помогло бы потом обеспечить себе алиби. Например, что-нибудь вроде темной аллеи прямо позади полицейского участка. Это было бы почти идеально.

Биверс представлял себя выходящим, как Рембо, из темной аллеи, широкоплечим, мускулистым, залитым кровью своего врага. Он небрежным жестом указывает тупоголовым полицейским на распростертое на земле тело Спитални – вот человек, которого вы ищете. Напал на меня, когда я вел его к вам.

Ему надо будет купить хороший нож. И пару наручников. Вы можете защелкнуть наручники на руках у своего противника, прежде чем он вообще успеет понять, что происходит. А дальше можно делать с ним все, что угодно. И открыть наручники, прежде чем он отключится окончательно.

На углу Вайард-стрит он немного поколебался, затем повернул на восток и пошел в сторону Конфуциус-Плаза. Свернув на Элизабет-стрит, он сделал несколько шагов и вдруг остановился, решив, что все неправильно. Никаких маленьких китайский ресторанчиков: Коко сразу поймет, что это ловушка, ведь и он знает, что такое “мясорубка”. Гарри вернулся на Вайард-стрит и пошел в сторону Боуэри.

Этот маршрут был многообещающим.

Здесь стояло Конфуциус-Плаза, огромное здание, где располагались офисы и жилые квартиры. На одном углу стоял банк, стилизованный под китайскую пагоду, покрытую красным лаком, через улицу располагался китайский кинотеатр. Бесконечный поток машин тянулся вдоль огромной транспортной развязки, занимавшей почти все пространство от Боуэри до Дивижн-стрит. На небольшом островке посреди развязки возвышалась статуя Конфуция.

Здесь, пожалуй, было слишком людно для встречи с Коко. Биверс поглядел через улицу на Конфуциус-Плаза. Здание пониже, этажей, наверное, на пятнадцать, скрывало от обзора нижнюю часть огромной башни. Вид у здании был не слишком шикарный, хотелось поднять глаза вверх, туда, где, наверное, находилась терраса – деревья и скамейки, что-то вроде зимнего сада.

И мысль о скамейках и деревьях натолкнула Биверса на другую мысль. Он почти придумал, где расставит свои сети. Гарри вспомнил парк на углу Малберри-стрит и Бакстер-стрит, в восточной части Чайна-таун. Сейчас парк, скорее всего, пуст, но весной и летом он буквально кишит адвокатами, бейлифами, судьями, полицейскими, отдыхающими от дежурства. Это был Колумбус-парк, и Гарри хорошо помнил его по тем временам, когда сам принадлежал к сословию юристов. Просто раньше этот парк никогда не соединялся в его воображении с Чайна-таун. Колумбус-парк был как бы придатком к комплексу правительственных зданий на Центральной улице.

В противоположном Чайна-таун конце парка, на углу Центральной и Бакстер-стрит, стояло здание уголовного суда, в другом конце располагалось низенькое, больше напоминающее тюрьму здание Федерального суда. А дальше к югу, между Уорт-стрит и Перл-стрит, в квартале от парка, находилось еще более важное заведение – грязное угрюмое здание, в любую погоду источавшее тьму и сырость, где располагался суд Нью-Йорка.

Гарри немедленно распрощался с мыслью встретиться с Коко в ресторане. Он назначит свидание в Колумбус-парке. Если Коко действительно поселился в Чайна-таун, то сейчас ему наверняка уже знаком Колумбус-парк, а если он обитает где-то в другом месте, то все равно идея встретиться в парке должна показаться ему наиболее безопасной. Все было идеально. Это будет хорошо выглядеть в книжке, и в кинофильме не хуже. Но все это будет выдумкой. Встреча в Колумбус-парке будет лишь частью мифа. Это не обязательно должно быть правдой, чтобы стать частью мифа. Потому что Гарри собирался заставить Коко думать, что они встретятся в Колумбус-парке, но на самом деле не собирался приходить туда. Гарри должен сначала послать Коко в ложное место, которое и станет для него “мясорубкой”.

Гарри все еще стоял на углу Вайард-стрит и Боуэри. Он почувствовал, что замерз. К тротуару подъехал черный “Лимузин”, из которого вылезли два низеньких коренастых китайца. На обоих были темные костюмы и солнцезащитные очки, волосы зачесаны назад. Они выглядели, как два близнеца-карлика с личиками зомби. Один из них захлопнул дверцу машины, и они стали пробираться сквозь толпу к одному из ресторанов напротив Конфуциус-Плаза. Один из них прошел в нескольких футах от Гарри, не обратив на него никакого внимания, как мимо пустого места. Гарри подумал, что если бы он стоял прямо на пути у китайца, маленький гангстер просто сшиб бы его и прошел по его телу.

Гарри двинулся через тротуар к автомобилю. Ему было еще холоднее, чем раньше. В каждой машине, едущей по Боуэри, за каждым окном Конфуциус-Плаза прятались маленькие равнодушные китайцы, которым было абсолютно все равно, жив он, Гарри Биверс, или умер. И как все эти негодяи сумели сделать карьеру и выбраться из своих прачечных? Биверс нагнулся над багажником “Лимузина” и поглядел на шесть слоев безукоризненно наложенного черного лака.

Ему показалось, что он заглянул в озеро. Гарри набрал побольше слюны и сплюнул на багажник. Затем он стал глядеть, как слюна постепенно стекает вниз.

Потом Биверс отошел от машины и пошел вверх по улице. Он как раз начал говорить себе, что только зря теряет здесь время, а на самом деле надо проверить западную часть Вайард-стрит, как вдруг ряд маленьких китайских ресторанчиков, вдоль которых он шел, неожиданно оборвался и Гарри оказался перед пещерой. Ноги его тут же как бы приросли к земле, а сердце готово было выскочить из груди. Стены двух зданий устремлялись навстречу друг другу и сливались, оставляя внизу довольно широкий проход. Конечно же, это была не пещера – это была арка.

Чуть впереди Гарри увидел за окном сушащееся женское нижнее белье немыслимых голубых и розовых цветов. Рядом с бельем в окне красовались огромные очки, глядевшие прямо на него. Еще чуть дальше светилась вывеска ресторана. Старая китаянка, стоящая за окном, при тусклом освещении казалась Гарри состоящей лишь из морщинистого лба и пары глаз.

Гарри немного помедлил перед оптикой, пытаясь заглянуть внутрь через левое стекло огромных очков, красующихся в витрине. За конторкой пустого магазина клерк с панковским коком на голове уставился в “Плейбой” на китайском языке.

Стены арки были обклеены плакатами, рекламирующими какую-то китайскую оперу, рок-клубы. Затем шла еще пара магазинов, и арка заворачивала куда-то, где, по предположениям Биверса, должна была оказаться Элизабет-стрит. Указатели показывали дорогу к крохотному ресторанчику под названием “Малайская кофейня”, на дверях которого висела табличка с надписью “Закрыто” большими белыми буквами. Еще в нескольких футах, как раз там, где арка как бы заворачивала, была выложенная кафелем лестница, ведущая вниз. Над лестницей красовалась нарисованная на стене жирная стрелка, под которой было написано: “Парикмахерская судьбы”.

Гарри медленно спустился по ступенькам, пытаясь понять, как далеко тянется следующий уровень. Внутри “Парикмахерской судьбы” два седоволосых парикмахера сами сидели в собственных креслах, в то время как третий подстригал волосы пожилой леди. Дальше были еще два магазина, в витрине одного из которых висел плакат, на котором ниндзя парил в воздухе, выбросив вбок одну ногу. Пройдя примерно половину лестницы, Гарри остановился и оглянулся. Глаза его были где-то на уровне пола верхнего этажа. Никто не мог увидеть его с улицы, зато ему прекрасно было видно всех.

Он поднялся на ступеньку вверх и увидел, как мимо входа в пещеру прошли двое мужчин. Зомби. Пройдя арку, они спохватились и вернулись к ней. Их темные очки выглядели, как черные дыры, на смуглых лицах. Гарри опять спустился на ступеньку вниз и увидел, как зомби, переглянувшись, зашли под арку. Фигуры их в темноте выглядели расплывчатыми. Они шли вперед, напоминая борцов перед атакой. Когда китайцы приблизились, Гарри разглядел, что руки их сжаты в кулаки. Они остановились футах в трех от Биверса. Один из них мягко сказал что-то по-китайски, но Гарри понял слова не хуже, чем если бы они были сказаны по-английски.

– Этот негодяй здесь!

Второй мужчина прохрюкал что-то невразумительное.

Жизнь его не походила на жизнь других людей. Другие люди были уверены, что мир солиден и надежен, они не замечали те потоки слез, которые текут под внешне спокойными водами повседневной жизни. В ушах Гарри зазвучало жужжание насекомых и детские крики.

Поверхность повседневной жизни чуть было не разорвалась, выпустив наружу жизнь настоящую.

Два человека развернулись почти одновременно и вышли из-под арки. Гарри ждал, стоя на ступеньках, минуту, две, неизвестно сколько. Старушка вышла из парикмахерской на лестницу, ощупывая плиты тростниковой палкой. Гарри посторонился, чтобы дать ей дорогу, но она прошла мимо, совершенно не заметив его присутствия. Гарри был невидимым, его не замечал никто. Он вытер вспотевшие ладони о пальто и поднялся на верхний этаж.

Пусто: мир опять сомкнулся.

Гарри спустился пониже, в магазин с ниндзей на витрине и потратил пятьдесят шесть долларов на нож и пару наручников. Затем он вновь поднялся по ступенькам.

Возле входа он выглянул осторожно из-под арки и посмотрел в сторону Боуэри. “Лимузина” возле ресторана уже не было. Гарри улыбнулся. Наверняка тому, кто сидел за рулем, пришлось стереть своим безукоризненно белым платком сочный плевок Гарри Биверса.

Кто-то смотрел вниз из окна Конфуциус-Плаза, кто-то, проезжавший мимо в машине, повернул голову, чтобы взглянуть на него. Кто-то все время наблюдал за ним, потому что жизнь его была, как фильм, а он был героем этого фильма.

– Я нашел, – произнес Гарри, прекрасно сознавая, что кто-то слышит его или же что наблюдающий за ним прочтет все это по губам.

Теперь все, что оставалось делать Гарри, это ждать телефонного звонка. Биверс пошел в сторону Кэнел-стрит, намереваясь поймать такси. Машины текли мимо него нескончаемым потоком. Ему больше не было холодно. Он стоял на углу Кэнел-стрит, смотрел на едущие мимо машины и чувствовал на языке вкус водки со льдом, которую он, безусловно, заслужил сегодня. Когда переключился светофор, Биверс пересек Кэнел-стрит и двинулся к северу, чувствуя, что у него отличное настроение.

1

Пул проснулся в холодной тишине, все еще видя перед глазами лицо китайской школьницы, улыбающееся ему с белого катера, который исчезал в тумане вместе с остатками сна. Включился один из огромных радиаторов, отапливающих комнату, на соседней кровати негромко похрапывал Тим Андерхилл. Майкл взял с тумбочки часы и поднес их к лицу, так, чтобы можно было разглядеть стрелки. Ровно

восемь. Только что было без одной минуты, но стрелка перескочила, пока он вглядывался в циферблат. Первые струйки теплого воздуха начинали проникать з тело Майкла.

Андерхилл застонал, выпрямился и закрыл руками лицо. Затем он взглянул на Пула и сказал:

– Доброе утро.

Тим сел в постели – всклокоченные волосы свисали по обе стороны его лица, а курчавая белокурая борода была примята с одной стороны и встрепана с другой. Он был похож на сумасшедшего профессора из какого-то старого кинофильма.

– Послушай-ка, – сказал Андерхилл, и Майкл тоже сел в кровати. – Я думал об этом почти всю ночь. Скорее всего, Денглер запугивал Спитални. Подошел к нему однажды и сказал, что во время войны все бойцы взвода должны защищать друг друга. Он приводит его в Озон-парк и говорит, что если тот попытается обходиться с ним как раньше, то это отразится на состоянии всего взвода. Может, он даже пообещал ему, что позаботится о том, чтобы Спитални не вернулся со своего первого задания. Короче, что бы он ни сказал, Спитални соглашается молчать об их прежних взаимоотношениях. Но это же Спитални. Он не может принять подобной ситуации. И в конце концов Спитални отправляется за Денглером в Бангкок и убивает его. Я думаю, что Спитални никогда не был настоящим Коко. Он просто позаимствовал это имя, решив объявиться через пятнадцать лет.

– А кто же тогда?

– Настоящего Коко вообще не было. По крайней мере так, как мы думали раньше. – Возбужденный своим открытием, Андерхилл спустил ноги с постели и встал. На нем была длинная ночная рубашка, из-под которой выглядывали худые ноги, напоминавшие водосточные трубы с коленками. – Понимаешь меня? Это как у Агаты Кристи. Наверное, каждый, кто хотел поддержать Денглера, хотя бы раз воспользовался картой, на которой написал “Коко”. Коко – это все. Я был Коко, ты был Коко, однажды даже Конор был Коко. Все просто имитировали то, что было в первый раз.

– Но тогда кто был первым? – спросил Майкл. – Спитални? Не похоже...

– Я думаю, это был Биверс, – сказал Андерхилл. Глаза его сверкали. – Ты помнишь, это было сразу после того, как вокруг нас поднялась шумиха? Трибунал казался неизбежным. Для Биверса это был стресс. Он знал, что никто не станет его покрывать, но он также понимал, что может воспользоваться той поддержкой, которую хотели оказать Денглеру. Поэтому он отрезал уши у трупа вьетконговца и написал на карте слово, которое у всех ассоциировалось с Денглером, – “Коко”. И это сработало.

– Кто-то постучал в дверь.

– Это я, – послышался голос Мэгги Ла. – Вы еще не встали?

Андерхилл пошел открыть дверь, а Майкл спешно запахнулся в халат.

В комнату вошла улыбающаяся Мэгги, одетая в черную юбку и огромный черный свитер.

– Вы смотрели в окно? – спросила она. – Всю ночь шел снег. Кажется все, что было на небе, просыпалось на землю.

Пул встал и прошел мимо улыбающейся Мэгги к окну. Мэгги смотрела на него как-то оценивающе, и это заставило Майкла почувствовать себя неловко. Теперь Пул понимал, что не может ручаться за свою реакцию на присутствие рядом этой девушки. Андерхилл начал пересказывать Мэгги их разговор, а Майкл потянул за шнур и раздвинул занавески.

Комната наполнилась холодным голубым светом. Улица внизу была покрыта практически нетронутым снежным покровом. Снег напоминал накрахмаленную льняную салфетку. Одинокая цепочка следов на тротуаре показывала, что кто-то все-таки пошел сегодня на работу.

– Итак, “Коко” на самом деле Гарри Биверс, – сказала Мэгги. – Интересно, почему мне так легко в это поверить?

Пул отвернулся от окна.

– А слово Коко что-нибудь для тебя значит?

– Ка-ка, – сказала Мэгги. – Или “ку-ку”, как обычно показывают сумасшедшим. Кто знает? А может, какао. Чашечка какао перед сном. Но если Виктор Спитални знает, что первым употребил это слово Гарри Биверс, то разве это не означает, что он должен особенно заинтересоваться его особой?

Майкл вопросительно посмотрел на Мэгги.

– Разве не кажется вероятным, что следующим он захочет убить Гарри Биверса, прежде чем оставить это дело. Или застрелиться. Или что он там собирается сделать. Вообще-то, – продолжала Мэгги, – возможно, Тино убили только потому, что он остался дома. Тино убили потому, что он был под рукой. – Девушка подошла к окну и встала рядом с Майклом. – Коко даже успел побывать в квартирке Пумо, когда тот отправился привести меня к себе, в то место, где я жила, когда не жила у Тино. – Она сверкнула глазами в сторону Майкла, который и без того был смущен до предела. – И таким образом Спитални узнал все, что его интересовало.

– А что же его интересовало? – спросил Майкл.

– Где вы все живете, – ответила Мэгги. Пул до сих пор не мог уловить ее мысль. Коко узнал, где кто живет, потому что Пумо остался дома?

– Это было ночью, когда Тино еще переносил меня. – И Мэгги рассказала, как однажды ночью Тино вскочил с постели и обнаружил, что похищена его записная книжка.

Когда Тино еще переносил ее?

– А через несколько дней все началось снова, – продолжала Мэгги. – Вы же знаете Тино. Он и не собирался меняться. Все это было очень грустно. Я вернулась, не зная, станет ли он вообще разговаривать со мной. И меня чуть не убили.

– Как тебе удалось ускользнуть?

– Использовала один старый трюк. – И больше ни слова. Спаслась, использовав старый трюк, как героиня какого-нибудь романа.

– Тогда Коко знает, как найти Конора, – сказал Андерхилл.

– Конор живет у своей любимой, – сказал Майкл. – Так что он в безопасности. А Биверсу лучше о себе позаботиться.

– Вы вообще собираетесь сегодня одеваться, а то от этого зрелища обнаженной мужской красоты у меня сосет под ложечкой. По крайней мере, мне кажется, что под ложечкой. Что мы будем делать сегодня?

2

Позавтракав в гриль-баре, они решили сначала пройтись по некоторым местам, где бывал Виктор Спитални, прежде чем отправиться в дом, где прошло детство М.О.Денглера, и рассказывать вьетнамские истории, которые уже были рассказаны однажды, но только на этот раз рассказывать правду, стараясь не упустить ни одной детали.

Так что друзья начали с похода по барам, где Спитални провел немало времени в ожидании призыва: “Спорте Лондж”, “Полка Дот”, “У Сэма и Эгти”. Все они находились в радиусе примерно полумили, два – всего в квартале от Митчел-стрит, а третий – “Полка Дог” – почти у самых Долин. Именно там Пул договорился встретиться с Маком Симро в половине шестого, после того, как тот закончит работу. С Дебби Туза они договорились позавтракать в ресторане “Тик-Ток”, примерно в квартале от перекрестка Митчел-стрит и Псалм-стрит. Бары в Милуоки открывались рано и пустовали довольно редко, но к полудню Пул утратил всякую надежду добиться толка, судя по тому приему, который им оказывали. В первых двух барах никто не пожелал разговаривать о дезертире.

В шестьдесят девятом году офицеры, проводившие расследование, приходили в те же самые бары, пытаясь разузнать, где может прятаться Виктор Спитални, и Майкл подумал, что они, наверное, разговаривали с теми же самыми посетителями и теми же самыми барменами. Бары, казалось, вовсе не изменились с шестьдесят девятого года, если не считать некоторого усовершенствования игровых автоматов. Среди записей Элвиса Пресли и каких-то поляков чудом сохранился певец, принадлежавший тому времени, – Бэрри Седлер со своей “Балладой о зеленых беретах”. Во всех этих барах с потолка лился резкий свет, бармены были расплывшимися толстяками с татуировками и короткими стрижками и все они считали, что хлюпикам, дезертировавшим из армии, лучше пойти и повеситься на первом же суку, чтобы не навлекать неприятности на нормальных людей. И, конечно же, тут вы пили “Форшеймер” – тут вам просто не позволят травиться всякой чепухой, вроде “Будвейзера”, “Корса”, “Олимпии”, “Штроха”, “Роллинг рок”, “Пабст”, “Шлитц” или “Хамз”. На зеркале в “Спорте Лонж” висели наклейки: “Форшеймер” – завтрак для чемпионов” и “Форшеймер” – напиток Долины”.

– Мы почти никуда не вывозим эту марку пива, – объяснил татуированный бармен с коротким ежиком. – Предпочитаем пить сами.

– Что ж, я понимаю вас, – покривил душой Пул, глотая практически безвкусную жидкость. За спиной вздыхал Элвис Пресли, жалуясь на несчастную любовь.

– Этот парень, Спитални, никогда не был мужиком, – объявил бармен. – Но я никогда не думал, что он окажется таким дерьмом.

В “Сэме и Эгги” у бармена, которым оказался сам Эгги, не было ни татуировок, ни короткой стрижки, и из динамиков вместо Элвиса Пресли жаловался на жизнь Джим Ривз, но содержание разговора свелось к тому же самому – “Форшеймер”. Недобрые взгляды на Мэгги Ла. “Вы спрашиваете об этом, как его там? Ах, о Спитални? —

Опять недобрый взгляд. – Его отец – правильный мужик, а сынок пошел по кривой дорожке, ведь так? – Еще один сверкающий взгляд в сторону Мэгги. – Мы здесь все настоящиеамериканцы, вы понимаете?”

Все трое молча дошли до ресторана “Тик-ток”, занятые каждый своими мыслями.

Когда Майкл открыл дверь и они вошли внутрь, с полдюжины мужчин развернулись на сто восемьдесят градусов, чтобы посмотреть на Мэгги.

– Снова пришла Желтая Чума, – прошептала девушка. Тощая женщина с морщинистым лицом и тронутыми сединой волосами внимательно оглядела троих друзей из будки, стоящей в углу ресторана.

Дебби Туза порекомендовала им попробовать бифштекс “Салис-бери”, она болтала о погоде, о том, как ей понравилось в Нью-Йорке, она выпила коктейль под названием “Морской ветерок” – водка, грейпфрутовый сок, клюквенный сок, они не хотят тоже попробовать? “Вообще-то, это летний напиток, но в принципе можно пить его круглый год. Здесь, в “Тик-токе” готовят очень хорошие коктейли, это знают все. А правда ли, что все они из Нью-Йорка, или же некоторые из вас живут в Вашингтоне?”

– Вас что-то беспокоит, Дебби? – спросил девушку Тим.

– Те, предыдущие, были из Вашингтона.

Подошла официантка в облегающей белой форме с накрахмаленным передником. Все заказали бифштекс “Салисбери”, кроме Мэгги, которая попросила сэндвич. Дебби отпила из своего бокала и посоветовала Мэгги заказать коктейль “Мыс Код” – водка с рыбьим соком.

– Водички, – сказала Мэгги. – Тоника.

– Водички-тоника? – переспросила официантка. – Это как тоник?

– Это как джин с тоником, но без джина, – сказала Мэгги.

– О вас тут многие говорят, знаете? – Дебби Туза взяла в рот соломинку и, потягивая коктейль, смотрела на них поверх бокала. – Многие думают, что вас прислало сюда правительство. А некоторые затрудняются сказать точно, какое именно.

– Мы – частные лица, – сказал Пул.

– Что ж, может быть Вик занимается сейчас чем-то плохим, и вы хотите схватить его, думаете, что он шпион. Думаю, Джордж и Маргарет очень боятся, что Вик вернется и окажется шпионом, и тогда Джордж может потерять работу до того, как ему пора будет отправляться на пенсию.

– Вик не шпион, – успокоил ее Майкл. – Ив любом случае Джорджу нечего опасаться за свою работу.

– Это вы так думаете, а вот мой муж, Ник... впрочем, это неважно. Но вы не знаете, что они делают.

Официантка наконец поставила перед ними тарелки, и Пул тут же пожалел о том, что не предпочел сэндвич.

– Я знаю, бифштекс “Салисбери” выглядит не слишком аппетитно, – сказала Дебби. – Но на вкус он лучше, чем на вид. И вообще, вы не можете себе представить, что это за удовольствие для меня – есть то, что не пришлось готовить самой. Так что, даже если все вы секретные агенты, все равно спасибо.

Бифштекс действительно оказался на вкус немного лучше, чем на вид.

– Так вы не знали, что Вик и Мэнни Денглер вместе учились в Руфус Кинг?

– Это было сюрпризом. В телефонной книге упоминается фамилия Денглер. По адресу Маффин-стрит. Это его родители?

– Думаю, его мать все еще здесь. Его мать была очень спокойной женщиной. И никогда никуда не выходила. – Кусочек бифштекса, глоток “Морского ветерка”. – Никогда. Она даже не выходила, когда старик Денглер начинал проповедовать.

– Отец Денглера был проповедником? – спросил Майкл. – Со своим приходом и церковью?

– Конечно нет, – сказала Дебби и так посмотрела на Мэгги, будто той должно было быть все известно заранее. – Отец Денглера был мясником. – Еще один взгляд на Мэгги. – Хороший был сэндвич?

– Хм, – ответила Мэгги. – Так отец Денглера был мясником-проповедником?

– Он был одним из помешанных проповедников. Иногда устраивал небольшие службы в своей лавке рядом с домом, но чаще всего просто выходил на улицу и начинал вопить. И Мэнни приходилось выходить вместе с ним. Иногда бывало холодно, примерно как сегодня, а они стояли на углу, и старик вопил всякую чушь о грехе и дьяволе, а Мэнни пел и ходил с протянутой шляпой.

– Как называлась та церковь, к которой он себя относил? – спросила Мэгги.

– Церковь Мессии. – Дебби улыбнулась. – Вы никогда не слышали, как Мэнни поет? Он пел обычно “Гимн Мессии”. Конечно, не целиком, но отец заставлял его петь куски оттуда.

– “Все мы любим овечек”, – процитировала Мэгги.

– Угу. Теперь понимаете? Все считали, что он дурак, каких мало. – Глаза ее вдруг широко открылись. – Извините меня!

– Я слышал однажды, как он цитировал “Мессию”, – сказал Майкл. – Виктор тоже был там и он передразнил Денглера, как только тот открыл рот.

– Вот это похоже на Вика!

– “Человек, отвергаемый и презираемый, знакомый с горем”, – вспомнил Андерхилл. – А Спитални повторил эту фразу два раза, а потом добавил что-то вроде “человек, знакомый с разным дерьмом”.

Дебби молча подняла стакан.

– А Денглер сказал: “Что бы там ни было, это было очень давно”.

– Но что такое это! —спросил Майкл. – Человек, отвергаемый и презираемый, знакомый с горем?

– О, у них было множество бед и неприятностей, у этих Денглеров. – Дебби уперлась глазами в тарелку. – Думаю, я наелась. Вы никогда не замечали, что после плотного ленча неохота потом ходить по магазинам и покупать продукты к обеду?

– Мне всегда неохота ходить по магазинам и покупать продукты к обеду, – ответила Мэгги.

– А как вы думаете, где Вик сейчас? Ведь вы не считаете, что он мертв, правда?

– А мы надеялись узнать от вас, где он может быть. Дебби рассмеялась.

– Хотелось бы мне, чтобы мой бывший муж видел меня сейчас. Черт бы тебя побрал, Ники, где бы ты ни был. Ты получил то, что заслуживал, когда они послали твоего мерзкого старика в Воупан. Никто из вас не переменил своего мнения насчет выпивки, ребята?

Мнения никто не переменил.

– Хотите услышать самое ужасное? – сказала Дебби. – Я говорила, что магазин Денглера был прямо рядом с лавкой. И попробуйте догадаться, как он назывался?

– “Мясная лавка “Кровь агнца Божьего”, – предположила Мэгги.

– О! Тепло, тепло, пробуйте дальше.

– “Агнец Божий”, – предположил Майкл. – Просто “Мясная лавка “Агнец Божий”.

– “Агнец Божий” Денглера, мясная лавка”, – сказала Дебби. – А как вы догадались?

– Все “Мессия”, – пояснил Майкл. – “Узрите агнца Божьего, который очистит мир от греха”.

– “Все мы, как овцы, сбившиеся с пути”, – продолжила Мэгги.

– Мой муж так точно, – сказала Дебби, довольно грустно улыбаясь Майклу. – И думаю, что старина Вик тоже, ведь так?

Пул попросил счет. Дебби Туза достала из сумочки пудреницу и стала изучать себя, глядя в зеркальце.

– Вы когда-нибудь слышали, чтобы Вик или кто-нибудь еще пел что-то вроде “рип-э-рип-э-рип-э-ло” или “помпо помпо поло поло”? Дебби круглыми глазами посмотрела на него поверх пудреницы.

– Это песня розовых слонов. Конечно, слышала. Мне пора домой. Вы, ребята, хотите заехать ко мне?

Пул сказал, что у них назначены еще другие встречи. Дебби с трудом нашла рукава пальто, обняла каждого из них и сказала Мэгги, что она такая умница, нет ничего удивительного, что ей так везет в жизни. В дверях ресторана она обернулась и помахала им на прощание.

– Если нам сейчас не надо больше никуда, – сказал Андерхилл, – то я вернусь в отель и поработаю над своими записями. Мэгги предложила попробовать дозвониться матери Денглера.

3

– Я сказал, что мы просто хотим прийти поговорить с ней, – сказал Майкл, сворачивая на Маффин-стрит. Улица была длиной в два квартала, на одном углу располагался бар под названием “Оулд Лог Кэбин”, на другом – “Сверху и снизу”. Пол-улицы занимали невысокие здания офисов и магазинов, на большинстве которых висели совершенно выцветшие и вылинявшие вывески, а в некоторых были даже заколочены окна. Облупленное блочное сооружение с низеньким входом, вроде того, в котором жили Спитални, но еще более запущенное, под номером пятьдесят три ютилось около еще более низенькой постройки с фанерой на том месте, где когда-то было окно. Преподобный Денглер открыл свой магазин в двух кварталах от ближайшей торговой улицы и поэтому он, как и телевизионная мастерская на той же улице, и “Платья Ирмы”, очень быстро перестал участвовать в торговой жизни города.

– Здесь мило, – произнесла Мэгги, вылезая из машины. – Все это очень романтично.

Им пришлось протаптывать тропинку в снегу. Вся Маффин-стрит была завалена им, хотя некоторые тротуары расчистили, вероятно, обитатели близлежащих домов. Ступеньки скрипели и жаловались, когда они поднимались на крыльцо. Входная дверь открылась прежде, чем Пул успел надавить на звонок.

– Здравствуйте, миссис Денглер, – сказал Тим. Бледная седоволосая женщина в синем шерстяном платье глядела на них из приоткрытой двери, поеживаясь от холода и моргая от яркого света. Волосы ее были в мелких кудряшках и посыпаны пудрой.

– Миссис Денглер? – спросил Пул.

Женщина кивнула. Квадратное лицо ее ничего не выражало и было белым, как лист бумаги. Выделялись на этом лице только ее бледно-голубые глаза, немного увеличенные стеклами круглых очков в старомодной оправе. Глаза эти напоминали собачьи, и было странно видеть их на человеческом лице.

– Я – Хельга Денглер, – произнесла женщина, стараясь, чтобы голос ее звучал приветливо. На секунду Пулу показалось, что он слышит голос своей жены. – Не стойте там, на холоде, проходите.

Женщина отодвинулась, впуская пришедших, и, обходя ее в узком коридоре, Майкл заметил, как осыпается пудра с волос Хельги.

– Это вы звонили? Доктор Пул?

– Да, и...

– А кто это? О ней вы ничего не говорили.

– Мэгги Ла. Она – наш близкий друг.

Странные собачьи глаза внимательно изучали его. Как только закрылась дверь, в ноздри Пулу ударил запах затхлости, сырости и плесени. У миссис Денглер был вздернутый нос, довольно широкий, от переносицы расходились три глубокие морщины. У женщины практически не было губ, зато была очень толстая шея и массивные плечи, которые она, правда, сутулила.

– Я просто старая женщина, которая живет одна, вот кто я. Так, так. Сюда. Проходите.

Она подвела друзей к вешалке. В темноте коридора казалось, что квадратное лицо миссис Денглер светится, будто вобрав в себя весь свет, имеющийся в этом доме.

Хельга Денглер перевела взгляд с Пула на Мэгги, затем на Андерхилла и опять на Мэгги. Она производила впечатление какой-то бесформенности, расплывчатости, заставлявшей задуматься о том, что она была еще тяжелее, чем выглядела.

– Итак, – произнесла Хельга. За спиной ее поднималась лестница, казавшаяся в темноте не более чем намеком на деревянные перила и ступеньки. На полу под ногами скрипел песок. Слабый свет пробивался из полуоткрытой двери в конце коридора.

– Очень мило с вашей стороны, что вы пригласили нас, миссис Денглер, – сказал Пул. Мэгги и Андерхилл произнесли что-то в этом же роде. Слова как бы повисли в воздухе, а затем рассыпались.

До миссис Денглер как будто бы не сразу дошел смысл сказанного, она несколько секунд просто удивленно моргала, а затем ответила:

– Что ж, Библия учит нас быть добрыми. Вы знали моего сына?

– Он был замечательной личностью, – сказал Майкл.

– Мы любили вашего сына, – произнес одновременно с ним Андерхилл, и слова их опять как бы слились вместе.

– Хорошо, – сказала миссис Денглер.

Пул подумал, что можно стоять и смотреть вот так сквозь ее прозрачные глаза и не увидеть ничего, кроме цвета много раз стиранных джинсов. Потом он подумал, что их неуклюжая неловкость как бы навязана им этой женщиной, словно она специально хочет, чтобы им было неловко.

– Мэнни старался быть хорошим мальчиком, – сказала миссис Денглер. – Его надо было учить этому, как и всех мальчиков.

У Пула опять возникло такое чувство, что они сделали неверный шаг, потеряли некую драгоценную секунду, которая то ли упала на дно бледных глаз Хельги Денглер, то ли вообще выпала из жизни.

– Вы хотите сесть, – сказала Хельга. – Думаю, вы не откажетесь пройти в гостиную. Вон туда. Я, как видите, занята. Старой женщине приходится заботиться о том, чтобы все время быть чем-то занятой.

– Мы оторвали вас от чего-то? – спросил Пул. На лице женщины появилось подобие улыбки, и она знаком предложила гостям следовать за ней. Под причудливо раскрашенным абажуром горела маломощная лампочка. В углу забитой мебелью комнаты стоял раскаленный докрасна электрообогреватель. Здесь запах плесени чувствовался не так сильно. Казалось, что и мебель накалилась докрасна и потрескивает. С полок и со столика рядом с протертой плюшевой кушеткой на них смотрели пурпурно-красные копии тигрового глаза.

– Вы можете все сесть сюда, – сказала миссис Денглер. – Эта кушетка принадлежала еще моей матери.

То, что они приняли за огонь, оказалось бликами, которые отбрасывали тигровые глаза на пластиковые чехлы, покрывающие кушетку, они заскрипели, когда друзья рассаживались.

Пул поглядел в сторону глаз, лежавших на столике, и обнаружил, что они были на самом деле мраморными шариками, которые как бы фокусировали падавший на них свет. Множество этих шариков было разложено в определенном порядке на куске черной материи.

– Это моя работа, – сказала Хельга.

Теперь она стояла в центре комнаты. За ее спиной на стене висела фотография человека в форме, который в полумраке, царящем в комнате, напоминал вожака бойскаутов. Еще на стенах были беспорядочно расклеены фотографии играющих щенков и зевающих котят.

– У вас может быть собственное мнение, а я останусь при своем, – сказала миссис Денглер. Она сделала шаг вперед, и Майклу показалось, что глаза ее за стеклами очков зловеще блеснули. –Каждый имеет собственное мнение, это мы и повторяли им снова и снова.

– Извините, – произнес Майкл. Андерхилл загадочно улыбался то ли миссис Денглер, то ли картинкам и фотографиям, едва видимым в темноте. – Вы сказали... ваша работа?

Женщина заметно расслабилась и опять отступила назад.

– Мои виноградные кисти. Вы ведь смотрели на них.

– О, – сказал Пул. Так это были виноградные кисти. Приглядевшись, Пул увидел, что пурпурные шарики действительно были наклеены на ткань в форме гроздей.

– Очень мило, – сказал он.

– Так всем всегда казалось. Когда у моего мужа была своя церковь, некоторые из наших прихожан покупали мой виноград. И все всегда говорили, что очень красиво. Они так причудливо преломляют свет.

– Красиво, – еще раз похвалил Пул.

– А как вы их делаете? – спросила Мэгги.

На этот раз улыбка женщина была довольно искренней, почти что смущенной, как будто она осознала вдруг, что слегка перехвалила свой виноград.

– Вы можете сделать это сами. – Миссис Денглер уселась на табуретку. – В сковородке. Я всегда пользуюсь растительным маслом “Вессон”. Можно и на сливочном, но оно подгорает и брызгается. Мой муж все делал на сливочном масле, просто был на этом помешан. Но вы, милочка, лучше используйте “Вессон”, и тогда шарики трескаются как раз так, как нужно. Это то, чего никто не хочет понимать, особенно в наши дни. Но вы должны все делать правильно.

– Значит, вы как бы жарите мрамор? – переспросила Мэгги.

– Что ж... пожалуй. Вы используете сковородку и растительное масло. И держите их на маленьком огне. Тогда они трескаются одинаково, а это главное. Потом вы вынимаете их из сковородки и держите несколько секунд под холодной водой. Это их как бы закаляет. И приклеиваете на ткань. Буквально по капельке клея на каждый. И вот у вас уже панно. Навечно, на все времена. – Она посмотрела на Мэгги и еще раз произнесла: – Навечно. Как слово Божье. На каждое нужно двадцать четыре шарика. Чтобы получились, как живые. А в каком-то смысле они даже лучше живых.

– Такие одинаковые, – сказала Мэгги.

– Вот именно. Это очень важно. С мальчиками, знаете ли, ничего не добьешься с первого раза. Можно делать все что угодно, но они сопротивляются. – Лицо ее помрачнело. –Ничто в этой жизни не происходит так, как надеешься. Даже у христиан. Ведь вы христианка, а, малышка?

Мэгги моргнула и сказала, что да, конечно.

– Эти мужчины тоже считают себя христианами, но они лишь притворяются, а меня не проведешь. Я почуяла от них запах пива. А настоящий христианин не пьет пиво. Мой Карл ни разу не брал в рот ни капли спиртного. И Мэнни тоже. По крайней мере, пока он не уехал из дома в армию. – Она взглянула на Пула так, точно он нес персональную ответственность за все ошибки ее сына. – И никогда не путался с дурными женщинами. Мы вбили это в него. Он был хорошим мальчиком, настолько хорошим, насколько мы смогли его сделать. И учитывая, откуда и как он появился. – Еще один угрюмый взгляд на Пула, как будто он знал и об этом тоже. – Мы заставили этого парня работать, и он работал, пока не оказался в армии. Школа есть школа, сказали мы, но работа – это твоя жизнь. Труд мясника благословлен Господом, но учение придумал человек, так же, как и чтение всех книг, кроме одной.

– Он рос счастливым ребенком? – спросил Пул.

– Дьявол печется о счастье, – сказала миссис Денглер, и лицо ее как бы потухло. – Вы думаете Карл заботился о таких вещах? Или я? Эти вопросы всегда задают другие. А теперь скажите мне кое-что, доктор Пул, и я надеюсь, что вы скажете мне правду. Наш мальчик пил спиртное во время службы? И опускался ли он до того, чтобы путаться с грязными женщинами? По вашему ответу я пойму, что за мужчина из него получился, а также, что из себя представляете вы сами. Плохой мрамор плохо обжаривается. Плохой мрамор в огне рассыпается на кусочки. И его мать тоже была плохой. Скажите мне, ответьте на мой вопрос или можете покинуть мой дом. Я впустила вас в дом, хотя вы не судья и не полицейский. И мое мнение ничуть не хуже вашего, если не намного лучше.

– Конечно, – сказал Майкл. – Нет, я не помню, чтобы ваш сын когда-нибудь выпивал. И он остался... как вы бы это назвали, целомудренным.

– Да, да. Это я знаю точно. Мэнни остался целомудренным. Тем, что я называю целомудренным, – добавила она, кинув на Пула ледяной взгляд.

Пулу стало интересно, как это она могла знать об этом до того, как он сказал ей, а если она знала, то зачем понадобилось спрашивать.

– Мы хотели бы рассказать вам кое-что о вашем сыне, – сказал Майкл, чувствуя, что слова его звучат как-то неуклюже.

– Говорите, – сказала Хельга и опять воспользовалась своей таинственной внутренней силой, чтобы изменить и собственное лицо, и атмосферу в комнате. Казалось, она беззвучно вздохнула, после чего и ее грузное тело, и воздух в комнате стали казаться тяжелее. В воздухе как бы висело ожидание. – Вы хотите рассказать – рассказывайте.

– Мы оторвали вас от работы, миссис Денглер? – спросила Мэгги. На лице Хельги засияла довольная улыбка.

– Я выключила плиту. Это может подождать, раз вы здесь. Знаете, что я думаю? Мы воспитывали Мэнни больше, чем делают большинство родителей. И некоторым наплевать на то, что мы делали. И не надо верить тому, что говорят. Маффин-стрит – особый замкнутый мир, как и любая другая улица. А теперь говорите.

– Миссис Денглер, – начал Андерхилл. – Ваш сын был потрясающим человеком. Он был настоящим героем под огнем, и больше того, он умел сочувствовать и был очень изобретателен...

– Ваши мысли текут не в том направлении, – прервала Тима миссис Денглер. – Вы хотите сказать, что он придумывал разные вещи? А разве это не часть общей беды? Если бы он не изобретал эти вещи, разве попал бы под суд?

– Я не стану отрицать, он попал под трибунал, – сказал Тим. – Но не думаю, что вы можете обвинять его в этом.

– Воображение надо обуздывать. Вы ведь говорите о воображении. Этому надо положить конец. Это единственное, что я знаю. И Карл это тоже знал. До самого последнего своего дня. – Она повернулась, почти что разнервничавшись, чтобы еще раз взглянуть на виноградные гроздья, состоящие из шариков, каждый с одинаковым огоньком внутри. – Что ж, продолжайте. Вы ведь этого хотите. Вы специально приехали сюда, чтобы рассказать.

Майкл рассказал о Долине Дракона, и истории, которые доставили удовольствие Джорджу Спитални, сначала никак не затронули Хельгу Денглер, а потом, казалось, повергли в ужас. Ее бледное лицо сделалось ярко-розовым, и она кинула на Пула взгляд, в котором сверкал уже отнюдь не ужас, а самая настоящая злость.

“Пожалуй, хватит рассказов и историй”, – подумал он.

– Поведение Мэнни было из ряда вон выходящим, и он передразнивал своего офицера. Поведение не должно быть из ряда вон выходящим, и офицеров надо уважать.

– Вся ситуация была из ряда вон выходящей, – вмешался Андерхилл.

– Так всегда говорят, когда ищут себе оправданий. Где бы ни был этот мальчик, он должен был вести себя так, как на Маффин-стрит. Гордыня – грех. Мы бы наказали его за это.

Несмотря на то, что между ними сидела Мэгги Ла, Пул чувствовал, как грустно Тиму Андерхиллу и как вскипает постепенно его злость.

– Миссис Денглер, – сказала Мэгги. – Вы только что сказали, что Мэнни был хорошим мальчиком, особенно если вспомнить, откуда он взялся.

Старуха подняла голову, как животное, принюхивающееся к ветру. За круглыми очками засияло нескрываемое удовольствие.

– А маленькие девочки умеют слушать, не правда ли? – сказала она.

– Вы ведь не имели в виду Маффин-стрит, правда?

– Мэнни был не с Маффин-стрит, вот так.

Мэгги ждала, что скажет дальше миссис Денглер, а Пул интересовался про себя, какое же место будет сейчас названо. Марс? Россия? Небеса?

– Мэнни родом из грязи, – сказала наконец миссис Денглер. – Мы взяли этого мальчишку из грязи и мы дали ему дом. Мы дали ему свое имя. Мы дали ему нашу религию. Мы кормили и одевали его. Неужели мы мало постарались? Вы думаете, плохие люди стали бы делать это все для брошенного в грязь ребенка?

– Вы усыновили его?

Андерхилл откинулся на спинку кушетки и в упор уставился на Хельгу Денглер.

– Мы усыновили бедного брошенного ребенка и мы дали ему новую жизнь. А вы думали, у его матери могли быть волосы такого цвета? Неужели вы так глупы? И Карл тоже был блондином, пока не поседел. Карл был ангелом Господним с его белокурыми волосами и вьющейся бородой. Сейчас я покажу вам.

Она почти что вскочила на ноги, вновь сверкнула на друзей своими рентгеновскими глазами и вышла из комнаты. Все это напоминало некую гротескную пародию на вечер, проведенный у Спитални.

– Он когда-нибудь говорил тебе что-нибудь о том, что его усыновили? – спросил Майкл у Андерхилла. Андерхилл покачал головой.

– Мануэль Ороско Денглер, – медленно произнесла Мэгги. – Вы должны были догадаться, что здесь что-то не так.

– Мы никогда не называли его этим именем, – сказал Майкл. Миссис Денглер открыла дверь, из-за которой тут же повеяло запахом сырости. В руках старуха сжимала альбом с фотографиями, сделанный из картона, раскрашенного под кожу. Углы и стыки альбома обтрепались, обнажая слои прессованной бумаги. Она подошла к кушетке, сгорая от нетерпения.

– Сейчас вы увидите моего Карла, – провозгласила она, открывая альбом на одной из первых страниц и поворачивая его к друзьям.

Фотография занимала почти всю страницу. Она была такого качества, что вполне можно было решить, что снимок сделан лет сто назад. В объектив улыбался высокий мужчина с белокурыми волосами, зачесанными за уши, и вьющейся бородой. Он был худ, но широкоплеч и носил черный костюм, который висел на нем, как мешок. Вид у Карла Денглера был очень нервный, напряженный. Природа религии этого человека ясно видна была на фотографии. Если глаза его жены смотрели сквозь вас в другой мир, не замечая ничего, что стояло между ней и этим миром, то глаза Карла глядели прямо в преисподнюю и как бы приговаривали вас оказаться там же.

– Карл был посланцем Бога, – сказала Хельга. – Это ясно видно по его лицу. Он был избранным. Мой Карл не был лентяем. Это вы тоже видите. И он не был мягким.Он никогда не пренебрегал своими обязанностями, даже когда эти обязанности требовали от него, чтобы он стоял на углу улицы при температуре ниже нуля. Слово Божие не станет ждать хорошей погоды, и Слову Божиему нужен преданный человек, чтобы нести его людям, и таким был мой Карл. Поэтому нам нужна была помощь. Ведь мы понимали, что в один прекрасный день Карл состарится. Но мы и подумать не могли, что с нами случится.

Она тяжело задышала, глаза за круглыми стеклами очков как бы увеличились, и у Майкла опять возникло чувство, что тело миссис Денглер начинает обретать какую-то необычную тяжеловесность, как бы впитывает в себя весь воздух в комнате, а вместе с ним все, что когда-либо было на свете правильного и хорошего, оставляя их навечно во тьме.

– Кто были его родители? – донесся до Майкла как будто издалека голос Андерхилла. Миссис Денглер поняла вопрос неправильно.

– Чудесные люди, – ответила она. – А у кого еще мог быть такой сын? Сильные люди. Отец Карла тоже был мясником, и Карл учил Мэнни ремеслу, чтобы он мог работать на нас, пока мы работали на самого Господа. Так что мы подняли его из грязи и дали ему вечную жизнь. Он должен был работать на нас я обеспечить нашу старость.

– Я понимаю, – Андерхилл чуть нагнулся вперед, чтобы встретиться глазами с Майклом. – Но нам также хотелось бы узнать кое-что о родителях вашего сына.

Миссис Денглер захлопнула альбом с фотографиями и положила его на колени. Повеяло опять запахом плесени, которым, видимо, был пропитан картон.

– У него не было родителей, – сказала Хельга, сверкая глазами, в которых по-прежнему отражалось довольство собой. – Он родился не как все нормальные люди, не как Карл и я. Мэнни был рожден вне брака. Его мать, Росита, торговала своим телом. Одна из этихженщин. Она родила младенца в больнице Маунт-Синаи и бросила его там. Просто ушла – и все. А у ребенка была вирусная инфекция, и он чуть не умер. Многие умерли, а он? Мы с мужем молились за него, и только поэтому мальчик выжил. Росита Ороско умерла через несколько недель. Ее избили до смерти. Думаете, это сделал отец ребенка? Мэнни был испанцем только со стороны матери, по крайней мере, так все время думали мы с Карлом. Так что вы понимаете, что я имею в виду. У Мэнни не было ни матери, ни отца.

– Отец Мэнни был одним из клиентов матери? – спросил Андерхилл.

– Мы не думали об этом.

– Но вы только что сказали, что не думаете, чтобы его отец был испанцем... латиноамериканцем.

– Что ж, – Хельга Денглер поменяла позу и одновременно выражение лица. – Должно же в нем было быть хоть что-то хорошее, чтобы уравновесить его грехи.

– А как получилось, что вы его усыновили?

– Карл услышал о бедном мальчике.

– Каким образом? Вы обращались в агентства, ведающие усыновлением?

– Конечно, нет. Я думаю, к нему пришла та женщина. Росита Ороско. Работа моего мужа приводила к нам многих низких, опустившихся, несчастных людей, умолявших о спасении их душ.

– Вы видели Роситу Ороско на проповедях вашего мужа? Теперь Хельга уперлась ногами в пол и в упор смотрела на мужа. Казалось, что она дышит кожей. Некоторое время все молчали.

– Я не хотел обидеть вас, – произнес наконец Андерхилл.

– К нам на проповеди ходили белые люди, – сказала Хельга ровным, спокойным, монотонным голосом. – Иногда к нам приходили католики. Но это все были порядочные, люди. Поляки. Но они тоже могут быть не хуже других.

– Я понимаю, – сказала Андерхилл. – Значит, вы никогда не видели мать Мэнни на ваших службах?

– У Мэнни не было матери, – сказала она тем же ровным, хорошо поставленным голосом. – У него не было ни отца, ни матери.

Андерхилл спросил, арестовала ли полиция человека, который избил до смерти Роситу Ороско.

Миссис Денглер очень медленно покачала головой, как ребенок, который клянется не выдавать секрет.

– Никого не интересовало, кто это сделал. При том, кем была эта женщина. Тот, кто это сделал, предстанет перед Господом. Ибо только он – наш верховный судия.

С ясностью галлюцинации перед глазами Пула предстала комната пыток в Садах Тигрового Бальзама, покореженные получеловеческие существа, стоящие на коленях перед грозным судьей.

– Итак они не нашли его.

– Я не припомню, чтобы кого-то арестовали.

– И ваш муж не проявил никакого интереса к этому делу?

– Конечно, нет. Мы и так сделали для мальчика все, что могли.

Она закрыла глаза. Мысли Пула потекли в другом направлении.

– А когда умер ваш муж, миссис Денглер?

Глаза женщины опять сверкнули в его сторону.

– Мой муж умер в тысяча девятьсот шестидесятом году.

– Ив том же году вы закрыли и церковь, и мясную лавку? Лицо миссис Денглер вновь как бы засветилось изнутри.

– Незадолго до этого, – сказала она. – Мэнни был слишком мал, чтобы быть мясником.

“Понимали ли вы? – подумал Пул. – Понимали ли вы, каким подарком был для вас этот мальчик, независимо от того, откуда он взялся?”

– У Мэнни не было друзей, – сказала миссис Денглер, как бы прочтя мысли Майкла. Пул не сразу понял, что именно звучит в голосе Хельги, и лишь когда она произнесла следующую фразу, Майкл осознал, что это была гордость. – Мальчик всегда был слишком занят, он помогал Карлу. Мы старались, чтобы он все время был занят. Детей надо приучать выполнять их обязанности. Да. Приучать выполнять обязанности. Потому что только так они научатся жить. Когда Карл был мальчиком, у него тоже не было друзей. Я держала Мэнни подальше от других мальчишек, и мы растили его так, как считали правильным. А когда он вел себя плохо, мы делали то, чему учит Писание. – Хельга подняла глаза и посмотрела прямо на Мэгги. – Нам надо было выбить из этого мальчишки его мать. Да. Вы понимаете, мы могли изменить ему имя. Дать ему хорошее немецкое имя. Но ему необходимо было знать, что он наполовину Мануэль Ороско, даже если вторая половина его фамилии Денглер. А Мануэля Ороско надо было приручить и посадить на цепь. Что бы и кто бы ни говорил. Мы делали это из любви к нему и потому что должны были делать. Я сейчас покажу вам, какие результаты это дало. Посмотрите.

Хельга начала листать альбом с фотографиями. Пулу очень хотелось бы просмотреть весь альбом. С того места, где он сидел, Майкл сумел разглядеть какие-то костры и знамена, но не людей.

– Да, – сказала миссис Денглер. – Здесь. Посмотрите, и вы поймете. Мальчик, выполняющий мужскую работу.

Она показала им газетную вырезку, покрытую листом прозрачной бумаги, как вся мебель миссис Денглер была покрыта пластиковыми чехлами.

“Милуоки Джорнал”, двадцатое сентября тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года”, – было надписано чернилами наверху страницы.

Под фотографией была надпись: “Мальчик-мясник: Маленький восьмилетний Мэнни Денглер помогает отцу в лавке на Маффин-стрит. Сам разделывает оленью тушу. Это наверняка из области рекордов!”

Между двумя надписями была фотография черноволосого мальчугана, позирующего в огромном испачканном кровью переднике, который был велик ему настолько, что Мэнни был обернут им дважды, как в обертку для колбасы. В его крохотной ручке красовался пассивный разделочный топор. Этот топор ему наверняка велел взять фотограф, потому что он был велик не только для восьмилетнего ребенка, но и для туши, лежащей перед ним. Это было обезглавленное тело оленя, с которого была содрана шкура, и оно было порублено на аккуратные, ровные куски. У мальчика было лицо Денглера, на котором отразились одновременно удовольствие и сомнение.

– Он мог быть хорошим, – сказала мать мальчика. – И вот доказательство. Самый маленький мальчик в штате Висконсин, который в состоянии самостоятельно разделать оленью тушу.

Лицо миссис Денглер исказила гримаса, которая позволила Майклу предположить, что ее посетили воспоминания о каком-то горе. Сам он чувствовал себя так, будто проглотил огонь.

– Если бы они дали ему остаться дома, а не забрали, чтобы он воевал там с вами против... – Ледяной взгляд в сторону Мэгги. – Если бы не это, он мог бы сейчас работать в лавке, а я имела бы старость, которую заслужила. Вместо вот этого. Этого нищенского существования. Правительство украло его. Разве они не знали, для чего мы взяли его к себе?

Теперь все они был объектом ее злобы. В лицо миссис Денглер опять бросилась кровь, сделав его пунцово-розовым.

– После того, что они сказали, – произнесла миссис Денглер почти что про себя. – После того, что они сказали, это они убили его.

– А что они сказали? – спросил Пул.

В глазах миссис Денглер был лед, так что возникало желание поежиться, когда она смотрела на вас.

Пул поднялся на ноги и вдруг понял, что у него дрожат колени. К тому же огонь, который он проглотил, до сих пор еще жег ему внутренности.

Прежде чем Майкл собрался заговорить, Андерхилл спросил, не могут ли они осмотреть комнату мальчика.

Старуха поднялась.

– Они украли его, – сказала она, все еще глядя на Мэгги. – Все врали о нас.

– Армия лгала, когда забирали Мэнни? – переспросил Майкл. В ответ на него бросили совершенно убийственный и презрительный взгляд.

– Это была не армия, – сказала Хельга.

– Так как насчет комнаты? – опять спросил Андерхилл миссис Денглер, вокруг которой, казалось, парило теперь белое морозное облако.

– Конечно, – сказала она. – Вы посмотрите комнату. Никому Другому я бы не позволила. Идите сюда.

Хельга повернулась и вышла из комнаты. Пул представил себе, как, заслышав ее шаги, разбегаются по своим норам крысы и прячутся по углам пауки.

– Поднимемся наверх, – сказала миссис Денглер, направляясь по коридору к лестнице. Запах плесени и гнилого дерева был здесь особенно ощутим. Каждая ступенька лестницы скрипела, рядом с каждым гвоздем, которым был прибит линолеум, виднелось пятно ржавчины.

– У него была своя комната, у него было все самое лучшее, – повторяла старуха. – Прямо рядом с нами. Мы могли бы поселить его в подвале. Мы могли бы поселить его в помещении за мясной лавкой, но место ребенка – рядом с его родителями. Это уж я точно знаю: место ребенка – рядом с его родителями. Понимаете? Яблоко от яблони недалеко падает. А так Карл мог все время следить за мальчиком. Здорового ребенка необходимо наказывать так же часто, как и хвалить.

Коридор второго этажа был таким низким, что друзьям пришлось пригнуться. В конце коридора виднелось маленькое окошко, покрытое пылью, за которым можно было различить засыпанные снегом телефонные провода. Миссис Денглер открыла одну из двух деревянных дверей.

– Вот комната Мэнни, – сказала она, вставая в позу музейного гида и пропуская друзей вперед.

Это было все равно как войти всем вместе в уборную. Комната была размером примерно восемь на десять футов, и здесь было гораздо темнее, чем во всем доме. Пул потянулся к выключателю и нажал на него, но свет не зажегся. Затем он увидел шнур и пустую розетку, свисающие с потолка. Окно было забито досками и напоминало деревянный ящик. На какую-то секунду у Майкла мелькнула безумная мысль, что мать Денглера собирается захлопнуть дверь и запереть их втроем в этой крошечной комнатке без окон. Тогда они действительно оказались бы как бы внутри детства Денглера. Но Хельга Денглер все также стояла в дверях, сжав губы, совершенно безразличная и к тому, что они видели, и к тому, что думали.

Если комната и изменилась со времени, когда в ней жил Денглер, то явно не сильно. Здесь была узкая кровать, покрытая солдатским одеялом. Детский стол стоял рядом с книжной полкой, на которой стояли несколько томиков. Пул приблизил к ним лицо, чтобы взглянуть на корешки и чуть не присвистнул от удивления. На верхней полке стояли “Варвар” и “Варвар-король”, оба в красных переплетах, абсолютно идентичные тем, что остались лежать в багажнике его машины.

Мэгги подошла к Майклу и тоже пробормотала что-то удивленным голосом, когда увидела книги.

– Мы не мешали ребенку читать, что ему нравится, не надо думать, что мы были против, – сказала миссис Денглер.

На полках стояло все, что интересовало Мэнни Денглера – от “Волшебных сказок” братьев Гримм и “Варвара” до книжек Роберта Хайнлайна и Айзека Азимова, “Тома Сойера” и “Геккельбери Финна”. Рядом с книгами стояла игрушечная машинка, у которой не хватало двух колес и половина краски была облуплена. Здесь также были книги про птиц, про змей, о полезных ископаемых. Несколько религиозных трактатов, карманная Библия.

– Он весь день проводил здесь, когда мы ему позволяли, – сказала старуха. – Мэнни был ленивым. Вернее, он стал бы ленивым, если бы мы это допустили.

Стены комнатушки, казалось, давили на Пула. Ему очень хотелось бы иметь возможность обнять маленького мальчика, который прятался от всего мира в эту маленькую клетку без окон, и сказать ему, что он не ленивый, что он хороший, что на нем не лежит проклятие.

– Мой сын тоже любил читать про Варвара, – сказал он.

– Ничто не заменит Писания, – ответила миссис Денглер. – Хотя нетрудно сказать, откуда это исходит. – В ответ на вопросительный взгляд Майкла старуха пояснила. – От его матери. Это она купила книжки про слона. А скорее всего, украла где-нибудь. Как будто ее младенец мог прочесть такую большую книгу. Они были вместе с ней там, в больнице, и она оставила их рядом с мальчиком, когда бросила его. Я сказала, чтобы их выбросили, что это мусор, мусор, мусор, как и то, откуда они пришли. Но Карл сказал, что нет – надо, чтобы у ребенка было что-то от его родной матери. Я так не считала, но слово Карла было законом. Такие книги противны церкви, но Карлу виднее.

Пулу стало интересно, видит ли его старуха в этот момент или перед ее глазами стоят только мраморные шарики, готовые растрескаться на сковородке, которые надо наклеить на бесконечно повторяющуюся канву узора. Потом Пул заметил, что миссис Денглер все стоит и стоит в дверях, она как бы не может переступить порог комнаты. Ей хотелось бы оказаться внутри и вытащить их всех оттуда, но ноги отказывались повиноваться, отказывались внести внутрь тело.

– ...все смотрел и смотрел на эти книги, – прервал мысли Пула голос Хельги. – Я говорила ему: “Ты ничего не найдешь там. Все это глупости. Слоны не могут помочь тебе. Это все вранье, а вранье кончается адом”. И он знал, о чем я говорю. Да, он знал.

– Я думаю, теперь нам пора идти, – сказал Андерхилл. Мэгги тоже что-то пробормотала, но Майкл не смог разобрать слов. Он все еще смотрел на Хельгу, которая вроде бы разговаривала с ним, но при этом видела перед собой картину, которую не мог видеть никто другой.

– Когда мы взяли его, он был просто маленьким грязным ребенком. Мы принесли его в наше гнездышко, мы, Божьи люди, мы дали ребенку то, что имели – свою комнату, кучу еды, все, а он все это обратил в прах. – Старуха отошла на несколько шагов, давая друзьям возможность выйти из комнаты сына, и обвела взглядом всю компанию.

– Я не удивилась Тому, что случилось с Мэнни, – сказала она. – Он умер в грязи, как и его мать, разве не так? Карл всегда был слишком добр к людям.

Друзья дошли наконец до лестницы.

– А теперь идите, – сказала миссис Денглер, пробираясь мимо них к двери.

Когда они застегивали пальто, коридор заполнился ледяным воздухом. Миссис Денглер улыбнулась им и ее белые щеки опять порозовели.

– Жаль, что не могу поговорить с вами подольше, но мне надо возвращаться к работе. Смотрите, застегнитесь как следует.

Друзья вышли наружу, на чистый морозный воздух.

– Пока, – сказала в дверях миссис Денглер. – Пока. Пока. Да. Пока.

Когда они сели наконец в машину, Мэгги сказала, что плохо себя чувствует и поедет в “Форшеймер”, ляжет в постель, а они пускай встречаются с друзьями Спитални.

– Мне нужно время, чтобы оправиться, – сказала девушка, и Майкл прекрасно понимал, что она имеет в виду.

– И вот так вырос Денглер, – задумчиво произнес Андерхилл, когда они ехали на север, к отелю, по замерзшим улицам.

– Родители купили его, – сказала Мэгги. – Он должен был стать их рабом. Этот бедный маленький мальчик и его книжки про слона.

– Что это она все несла? Кто эти таинственные “они”? И про какую-то ложь. Старуха так ничего и не объяснила.

– У меня такое чувство, что мне придется пожалеть об этом, – сказал Андерхилл, – но как только мы закинем Мэгги в отель, отвези меня пожалуйста в главное отделение местной библиотеки. Это должно быть где-то довольно близко к нашему отелю. Мне надо кое-что посмотреть в газетах Милуоки. Эта женщина не объяснила слишком многого.

За пятнадцать минут до назначенной встречи Майкл Пул припарковал машину на стоянке около “Полки Дог”. Это было длинное одноэтажное зданьице и выглядело оно так, будто должно было быть покрыто соломой и стоять в лесу где-нибудь в Германии, а не здесь, посреди грязной серой улочки, ведущей в ужасные Долины. Над головой Майкла красовался мост, который они проезжали когда-то, направляясь к Денглерам. В небе висели овальные стального цвета облака, вспыхивали зарницы, неоновые знаки, изображавшие пивные кружки, мигали в окнах баров.

Пул толкнул дверь и вошел в длинный зал бара. Вокруг висел сигаретный дым, звучала громкая музыка. В глубине бара стояли двое мужчин в рабочей одежде и головных уборах. Белокурая официантка в обтягивающих джинсах и кофточке с глубоким вырезом разносила кружки пива и мисочки с попкорном по столикам, стоящим вокруг музыкального автомата. Вдоль стен стояли небольшие кабинки, в основном пустые. На полу под ногами хрустел песок, проспанная кукуруза, ореховые скорлупки. “Полка Дот” был баром для работяг, а вовсе не местный клуб со множеством огней и спокойной музыкой. Большинство мужчин одного возраста с Пулом наверняка побывали во Вьетнаме – ни одного нельзя было заподозрить в том, что он вместо этого учился в колледже. В первые несколько минут Пул чувствовал себя здесь как дома, впервые со дня их приезда в город.

Он умудрился протиснуться на пустой место в самом дальнем уголке бара.

– “Форшеймер”, – сказал он бармену. – Я договорился встретиться здесь с Маком Симро. Он еще не пришел?

– Немного рановато для Мака, – ответил бармен. – Зайдите в кабинку. Я скажу ему, что вы здесь, как только он появится.

Пул последовал его совету – зашел в кабинку и уселся лицом к двери. Минут через пятнадцать в бар зашел огромный бородатый мужчина в порющейся по швам куртке и тропическом шлеме. Мужчина начал обшаривать глазами кабинки, и Майкл немедленно понял, что это и есть Мак Симро. Взгляд великана остановился наконец на Майкле и он широко улыбнулся ему через весь бар. Пул встал. Человек, пробирающийся к его кабинке, был взволнован, заинтригован и открыт для всего, что бы ни произошло. И все эти чувства ясно читались на его лице. Симро пожал руку Майкла и произнес:

– Вы наверняка и есть доктор Пул. Давайте сами принесем себе пиво и облегчим жизнь Дженни.

Они уселись в кабинке напротив друг друга, поставив на стол пиво и поп-корн. Побывав в доме миссис Денглер, Майкл сделался особенно чувствителен к запахам. От Мака Симро пахло тем, что должно было быть запахом Долины – машинным маслом и металлической стружкой. Так, наверное, пахло все там, откуда поднимались замерзающие в морозном воздухе облака темно-серого дыма. Симро был мастером в компании “Глакс”, которая выпускала подшипники и разные другие детали к станкам. Он явно заходил в этот бар каждый день после работы.

– Вы прямо выбили меня из колеи, когда стали спрашивать о Вике Спитални. На меня нахлынули воспоминания, – признался великан.

– Надеюсь, вы не станете возражать, если мы еще немного поговорим об этом?

– Конечно, я ведь для того и пришел. А с кем еще вы говорили?

– С его родителями.

– Они что-нибудь слышали о нем?

Пул покачал головой.

– Джордж совсем слетел с катушек, когда все это случилось с Виком. Стал много пить, насколько я знаю, даже на работе. Ввязывался в драки. В “Глакс” решили отправить его в отпуск на месяц. Именно тогда он и открыл для себя Джорджа Уоллиса во всем его великолепии. Джордж стал выполнять для него какую-то работу, и это вернуло его на круг. Он и сейчас не допустит, чтобы в его присутствии кто-нибудь сказал хоть слово против Уоллиса. А с кем еще вы беседовали? С Дебби Макжик? Как теперь ее фамилия – Туза?

– Да, с ней тоже.

– Хорошая девчонка. Мне всегда нравилась Дебби.

– А Виктор вам тоже нравился?

Симро наклонился вперед и подпер голову своими огромными Ручищами.

– Знаешь ли, – сказал он, переходя на “ты”, – я не перестаю интересоваться, для чего все это нужно. Я расскажу тебе то, что знаю, парень, но сначала мне бы хотелось знать подробности. Ты был с Виком в одном взводе?

– Все время

– И в Долине Дракона? И в Я-Тук?

– Везде.

– А сейчас ты на гражданской службе?

– Я врач. Детский врач в пригороде Нью-Йорка.

– Детский врач, – улыбнулся Симро. Ему явно понравилась профессия Майкла. – Не коп. Не из ФБР, не из разведки, не из армейской полиции. Не из проклятого ЦРУ?

– Ни из одного из этих мест, – подтвердил Майкл. Симро по-прежнему улыбался.

– Но что-то тут не так, правда? Ты думаешь, что Вик жив. И хочешь найти его.

– Да, я очень хочу найти его.

– Он, наверное, должен тебе кучу денег или ты что-то слышал об этом парне – что-то плохое. Он в чем-то замешан, и ты хочешь остановить его.

– Что-то в этом роде, – признался Пул.

– Итак, после всего Вик все-таки жив. Черт побери!

– Многие люди, дезертировавшие из армии, до сих пор живы. Для этого они и дезертировали.

– Хорошо, – сказал Симро. – Никто из тех, кто побывал на этой войне, не вернулся домой прежним. Обычно думаешь, что представляешь себе, как далеко может зайти тот или иной человек, но потом оказывается, что ты что-то понял не совсем правильно. Или все понимал совсем неправильно. – Одним глотком Симро осушил чуть ли не полкружки пива. – Наверное, мне стоит рассказать вам, как я вообще познакомился с Виком. Еще там, в “Руфус Кинг”. Я был тогда настоящим громилой. У меня был огромный “Харлей”, сапоги, жуткие татуировки на руках. Они и сейчас есть, но теперь я стараюсь их прятать. А тогда я старался производить впечатление настоящего хулигана. Хотя на самом деле я никогда таким не был. Просто любил погонять на своем старом добром “Харлее”. Но как бы то ни было, Вик начал буквально виснуть на мне – наверное, считал, что очень круто быть членом шайки мотоциклистов. Я никак не мог от него избавиться и вскоре перестал даже пытаться.

Пул вспомнил Ортегу – единственного настоящего друга Виктора Спитални на службе. Тот тоже был вожаком шайки мотоциклистов и, видимо, Спитални просто перенес на Ортегу свою привязанность к Симро.

– И тогда он начал мне понемногу даже нравиться, – продолжал Симро свой рассказ. – Я начал думать, что вот несчастный парень, у себя дома он все равно что немой: папаша постоянно дышит ему в спину. И я стал давать ему кое-какие советы. “Ты должен сам о себе позаботиться, маленький придурок”, – говорил я обычно. Я даже пытался заставить его отстать от Мэнни Денглера – единственного парня, который был в дерьме уже не по пояс, как Спитални, а чуть ли не по шею. В общем, я заботился об этом маленьком забияке.

– Я видел сегодня днем его мать, – сказала Майкл. Симро покачал головой.

– Никогда не видел этой леди. Но папаша – Карл – о, это было нечто! Каждый день стоял он на углу и вопил что-то в свой маленький мегафон, а Мэнни пел какую-то ерунду – гимны или что-то в этом роде. Надрывался изо всех сил, а потом обходил народ со шляпой. Это было шоу, парень, настоящее шоу. Ну, в общем, как только я бросил школу, Вик практически сразу же сделал то же самое. Я пытался уговорить его вернуться, но он и слышать не хотел. Я-то знал, что рано или поздно окажусь в Долине, и мне хотелось перед этим пощеголять в военной форме и почувствовать себя героем с М-16 наперевес. Понимаете меня! Но вы были там и знаете, как все было. Хорошие ребята падали подстреленными, взрывались на минах, и все это ни за что. Меня там здорово встряхнуло.

Симро побывал в группе “Браво”, четвертый батальон, тридцать первый пехотный полк Американской дивизии. Он провел примерно год, сражаясь при стодвадцатиградусной жаре в долине Хип-Дак, и был дважды ранен.

– А вы вступали с Виком в какой-либо контакт там, во Вьетнаме?

– Так, обменялись парой писем. Нам очень хотелось перевестись как-нибудь в одно место, но ничего не вышло.

– А он писал после того, как дезертировал?

– Я знал, что ты об этом спросишь. И надо бы мне опрокинуть эту кружку пива тебе на голову, доктор. Потому что я же уже говорил, что он не давал после этого о себя знать. Наверное, решил отрезать себя разом ото всего.

– Как вы думаете, что с ним случилось?

Симро поставил кружку на мокрый стол. Он поглядел в пустую кружку, как бы взвешивая свой ответ, затем опять на Пула.

– Я мог бы спросить то же самое у вас, но я, пожалуй, скажу вам, доктор, что я думаю по этому поводу. Думаю, он оставался в живых не больше месяца. Наверное, у Вика кончились деньги, и он впутался в какую-нибудь историю, чтобы их добыть. И тот, с кем он связался, наверняка убил его. Потому что Виктор был просто создан для этого – он умел нарываться на неприятности. Думаю, все это длилось не больше шести недель после того, как он скрылся и остался предоставленным самому себе. По крайней мере, так я думал, пока не появились вы.

– Вы думаете, он убил Денглера?

– Ни в коем случае. А вы?

– Боюсь, что да, – ответил Пул.

Симро заколебался и уже открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут около стойки бара раздался шум, и оба собеседника повернулись, чтобы посмотреть, что случилось. Группа молодых людей лет около тридцати окружила человека постарше с вьющимися волосами и физиономией деревенского дурачка.

– Коб! –орали они. – Давай, Коб!

– На это стоит посмотреть, – сказал Майклу Симро. Молодые люди суетились вокруг того, кого называли Коб, хлопали его по плечу, что-то шептали на ухо. Пул почувствовал вдруг какой-то горький и знакомый до боли запах – то ли корбида, то ли напалма. Нет, это было ни то и не другое, но что-то еще, тоже принадлежащее тому миру.

– Коб, – кричала компания. – Давай, ты, придурок! Тот, кого называли Коб, скалился и кивал головой, явно польщенный тем, что является объектом всеобщего внимания. Судя по его виду, он был подсобным рабочим, толкал тележки где-нибудь на заводе “Глакс” или “Дакс” либо на одной из фабрик братьев Флю-гельхорн. Его кожа имела нездоровый серый оттенок, а кудрявые волосы были засыпаны сплошь чем-то, напоминавшим стружку, как если бы кто-то поточил ему на голову карандаш.

– Давай, ты, немой мудак, сделай это, Коб! – бесновалась толпа.

– Здесь есть парни, – сказал Симро, нагнувшись к Майклу, – которые утверждают, что однажды они видели, как Коб приподнялся фута на полтора над землей и висел так секунд тридцать-сорок.

Пул недоверчиво посмотрел на Симро, но в этот момент услышал целую серию негромких разрывов, напоминавших пулеметную очередь – “трататата”, – это явно не походило на звук, который мог бы издать человек. Пул поднял глаза как раз вовремя, чтобы увидеть торпедообразное огненное облако, которое вылетело на середину зала, вспыхнуло и погасло само собой. Запах корбида или напалма сделался намного сильнее, а затем испарился.

– Очищает воздух, правда? – сказал Симро.

Молодежь хлопала Коба по спине, ему совали купюры. Коб неуверенно попятился назад, но удержал равновесие и не свалился. Один из ребят протянул ему кружку пива и тот буквально опрокинул ее в рот, как опрокидывают ведро в колодец.

– Это фирменный трюк Коба, – пояснил Симро. – Он может проделать это два, а иногда три раза за вечер. Не спрашивай меня, как он это делает. И его тоже не спрашивай. Он не сможет сказать тебе. Вообще не может говорить – у него нет языка. Знаешь, что я думаю? Я думаю, бедный дурачок набирает в рот горючей жидкости, прежде чем прийти сюда, а затем просто стоит и ждет, пока кто-нибудь попросит его проделать эту штуку.

– Но ты хоть раз видел, как он зажигает спичку?

– Никогда. – Симро подмигнул Майклу, затем налил в кружку еще пива. – Еще один парень, который тут околачивается, когда сильно напьется, может съесть свой стакан из-под пива. – Он сделал огромный глоток. – Так ты, говоришь, разговаривал с матерью Денглера? Она говорила тебе что-нибудь о том, как старого Карла посадили в тюрьму?

Глаза Пула удивленно расширились.

– Нет, не думаю, чтобы она рассказывала о чем-то подобном, – продолжал Симро. – Старого Карла арестовали, когда мы были на первом курсе в старшей школе. Социальный работник пришла проверять, как живет усыновленный ребенок, и нашел мальчишку запертым в чулане позади мясной лавки, здорово избитого.

Старик в тот раз вышел из себя еще больше, чем обычно, и просто запер парня в чулане, чтобы тот не попался ему под руку, пока он не успокоится. Тогда эта дамочка позвала копов, и парень рассказал им все.

– Что – все?

И Мак Симро рассказал ему.

– Как старый Карл совращал его. Начиная с того возраста, когда Мэнни было пять или шесть лет. Он угрожал, что отрежет ему член, если узнает, что тот путается с девчонками. Мэнни пришлось пойти в суд и свидетельствовать против старика. Судья присудил его к двадцати годам, но примерно через год Карла Денглера убили в тюрьме. Думаю, он пристал там не к тому, к кому надо.

“И не надо верить тому, что говорят, – вспомнилось Пулу. – Это все ложь”.

И еще: “Мальчик был слишком занята.

И еще: “Его надо было держать в цепях, кто бы и что бы ни говорил”.

И еще: “Мы закрыли мясную лавку незадолго до этого”. Потом Майкл увидел лицо Денглера, несущего какую-то чушь о Долине Теней Смерти.

Она сказала: “Мы и не знали, что может с нами произойти”. И: “Воображение надо обуздывать. Этому надо положить конец”. Некоторые реплики он проигнорировал, а некоторые истолковал абсолютно неправильно. Возле стойки человек по имени Коб мечтательно улыбался, глядя в потолок. Взгляд его блуждал, кожа была теперь какого-то странного пурпурного оттенка, хотя и по-прежнему землисто-серого цвета. “И не надо верить тому, что говорят”. Что ж, человек, который способен подняться в воздух и провисеть там несколько минут, наверное так и должен выглядеть. За подобные таланты надо чем-то расплачиваться. Не говоря уже о том, сколько здоровья отнимает огненное дыхание.

“Он выдумывал разные вещи. А разве это не часть общей беды?” “Это левитация сотворила такое с бедным Кобом”, – подумал Майкл.

Один из молодых людей коснулся плеча Коба и развернул его так, чтобы тот увидел множество бокалов, – Майкл не мог сосчитать, сколько их было – шесть, восемь, десять, – выставленных на стойке в его честь. Коб начал заливать в себя содержимое этих бокалов с остервенением, которое напомнило Майклу поведение хищника, набрасывающегося на добычу, только что убитую на охоте.

– Как я вижу, для тебя это новость, – сказал Симро. – Мэнни Денглер целый год не ходил в школу, а когда он вернулся, ему пришлось повторять заново первый год. И, конечно, с ним обращались еще хуже, чем до этого.

Пул опять вспомнил: “Успокойся, Вик. Что бы там ни было...”

– Это было очень давно, – произнес он, как бы заканчивая фразу.

– Да, – согласился Симро. – Но я скажу тебе, что не дает мне покоя. Эти люди усыновили его. Ведь каждый мог ясно видеть, что Карл Денглер – сумасшедший, но они дали ему взять мальчика. И даже после того, как все выяснилось и старика забрали в Воупан, где какой-то парень чуть не снес его голову самодельным ножом, Мэнни все также жил в доме на Маффин-стрит с этой поганой старухой

– Он снова начал ходить в школу, – произнес Пул, продолжая глядеть на Коба.

– Да.

– И каждый вечер он шел домой.

– Он закрывал за собой дверь, – сказал Симро. – Но кто знает, что происходило там, за этой дверью? О чем она говорила с ним? Я думаю, он должен был быть безумно счастлив, когда его наконец забрали в армию.

4

Тим Андерхилл узнал все то же самое, проведя два часа в библиотеке. Он просмотрел микрофильм с подборкой двух местных газет и прочел там о судебном процессе и приговоре Карлу Денглеру, а также о его убийстве в тюрьме штата. “Проповедник сексуальных преступлений”, – гласила подпись под фотографиями Карла Денглера. “Проповедник сексуальных преступлений и его жена прибыли на десятое заседание суда”, – было подписано под другой фотографией, на которой стоял Карл в фетровой шляпе, а рядом с ним более молодая и стройная Хельга с отрешенным взглядом бледно-голубых глаз и густыми белыми волосами, завитыми в кудряшки вокруг ее головы. Еще там была фотография дома на Маффин-стрит с запертой дверью и опущенными шторами. Мясная лавка рядом с домом выглядела уже запущенной, лишенной хозяина. Через несколько дней дети разбили кирпичами все окна. А еще через несколько дней, судя по фотографии в “Сентинел”, городские власти велели заколотить окна досками.

“Социальный работник просит отправить мальчика в приют Фостера”, – гласил подзаголовок к статье. Сорокачетырехлетняя мисс Филлис Грин, женщина, которая обнаружила в чулане мальчика всего в синяках, почти без сознания, сжимающего в руках свою любимую книжку, обратилась с просьбой, чтобы суд нашел новых опекунов для Мануэля Ороско Денглера. Но “представитель” миссис Денглер “горячо возразил”, ссылаясь на то, что на долю семьи Денглеров итак уже выпало достаточно неприятностей и позора. “Просьба представительницы приюта Фостера отклонена”, – объявлял “Джорнал” через неделю после приговора: на специальном заседании суда судья решил, что “мальчика нужно как можно скорее вернуть к нормальной жизни”. Ребенок должен был возобновить учебу с начала нового семестра. Другой судья считал, что “эту неприятную историю нужно скорее оставить позади” и что Хельга и Мануэль Денглер “должны продолжать жить”. Они считали, что “самое время начать залечивать раны”. И они вдвоем вышли из здания суда, доехали на автобусе до Маффин-стрит и закрыли за собой дверь.

“Это все ложь”, – сказала Хельга Денглер.

Тимоти Андерхилл узнал не только все это, но и кое-что еще: отец Мануэля Ороско Денглера действительно был отцом Мануэля Ороско Денглера.

– Карл Денглер был его настоящим отцом? – отказывался поверить услышанному Майкл.

Они с Андерхиллом возвращались в “Форшеймер” в шесть часов вечера. Светящиеся витрины на Висконсин-авеню проплывали за окнами машины, подобно диораме в музее, – целующаяся парочка, мужчины в широких свитерах “Перри Комо” и фирменных кепках, толпящиеся на площадке для гольфа.

– А кто был его матерью? – спросил Пул, окончательно переставая понимать что-либо.

– Росита Ороско, как и рассказала нам Хельга Денглер. Росита назвала сына Мануэлем и оставила его в больнице. Но когда ее привезли туда, она назвала Денглера отцом ребенка. И он никогда не возражал против этого, потому что его имя так и так вписали бы в свидетельство о рождении мальчика.

– А что, в библиотеке есть копии свидетельств о рождении? – поинтересовался Майкл.

– Я прошел пару кварталов до местного отдела регистрации. Кое-что неожиданно удивило меня: как это Денглерам удалось усыновить мальчика, не пройдя надлежащей проверки. Эта никарагуанская женщина, проститутка, попадает в больницу прямо с улицы, рожает ребенка и исчезает, а через пятнадцать дней Денглеры усыновляют ребенка. Я думаю, все было организовано заранее.

Андерхилл потер ладони одну о другую. Ему было очень неудобно в сравнительно небольшой машине.

– Я думаю, Росита сказала Карлу, что беременна, и тот успокоил ее, пообещав усыновить ребенка, так что все будет законно. Может, он даже сказал, что женится на ней. Мы никогда этого не узнаем. Возможно, Росита вовсе не была проституткой. В больничной форме она написала, что работает портнихой. Я думаю, что Росита захаживала в церковь Агнца Божьего или как она там называлась, когда там не торговали мясом. И, наверное, Денглер подошел к ней, как только увидел, и предложил прийти на индивидуальную проповедь. Потому что не хотел, чтобы она попалась на глаза его жене.

За спиной Пула засигналили машины, и только тут он понял, что сменился сигнал светофора. Он успел проехать через перекресток, прежде чем включилась стрелка, и остановил машину около входа в отель.

Пул и Андерхилл прошли через островок неестественного света, освещающего подъезд, к стеклянным дверям, которые швейцар тут же открыл перед ними. Из того огромного количества вопросов, которые роились в его мозгу, Пул задал только самый важный:

– А Хельга Денглер знала, что Карл – отец этого мальчика?

– Это было указано в свидетельстве о рождении. Они вошли в вестибюль, и клерк за конторкой приветливо кивнул им. В фойе было очень тепло, огромные папоротники источали такую жизненную силу и свежесть, что, казалось, они могли бы выбраться из своих горшков и позавтракать каким-нибудь небольшим животным.

– Я думаю, она не хотела этого знать, – сказал Андерхилл. – И это сделало ее еще более сумасшедшей. Ведь мальчик был доказательством того, что муж изменял ей. К тому же с женщиной, которую Хельга считала принадлежащей к низшей расе.

Они вошли в лифт.

– А где нашли тело Роситы? – спросил Пул, нажимая кнопку пятого этажа.

– Около реки Милуоки, в нескольких кварталах от Висконсин-авеню. Это было в середине зимы, примерно, как сейчас. Она была голая, со сломанной шеей, и полиция предположила, что ее, скорее всего, убил клиент.

– Через две недели после рождения ребенка?

– Думаю, они считали ее совершенно безнадежной, – сказал Андерхилл. Лифт остановился и двери открылись. – Да и не стали они особо беспокоиться из-за какой-то мексиканской девки.

– Никарагуанской, – поправил Майкл.

5

Затем им пришлось рассказать все это Мэгги, которая спросила:

– А как к нему попали книжки про “Варвара”?

– Наверное, Карл Денглер достал их из коробки для пожертвований или как это там называется, и передал Росите. Она, наверное, попросила его подарить что-то сыну, и он взял первое, что попалось под руку.

Нарисованные собаки стояли вокруг поверженных жертв, довольные собой охотники смотрели через их головы, как будто радуясь тому, что их запечатлели в веках.

– И он хранил их до тех пор, пока его не призвали в армию.

– “Варвар” – книга о мирной жизни леса. Думаю, именно это привлекало в ней Денглера.

– Не такая уж мирная там жизнь, – сказала Мэгги. – На первых страницах “Варвара” охотник убивает его мать, так что не удивительно, почему ваш друг Денглер никак не мог расстаться с этими книгами.

– Это правда? – Андерхилл был явно удивлен.

– Конечно, – подтвердила Мэгги. – И есть кое-что еще. В конце “Варвара-короля” летающие слоны, олицетворяющие Мужество, Выдержку, Знание, что там еще – Радость и Ум, прогоняют прочь злобных созданий, олицетворяющих Глупость, Злость и Страх. Не думаете ли вы, что это тоже много для него значило? Ведь судя по тому, что я слышала о Денглере, он сумел сделать это в собственной жизни – изгнать из памяти все ужасные вещи, которые с ним случились. И кое-что еще, но я не знаю, что вы об этом подумаете: когда я была маленькой, мне очень нравилась та страница в книге, где описываются некоторые обитатели города слонов. Доктор Капулосс, сапожник Тапитор, скульптур по имени Подулар, фермер Потифур, дворник-великан Хэтчимбомбитар... и клоун по имени Коко.

– Коко? – переспросил Андерхилл.

Все трое, кажется, начинали смутно кое-что понимать.

– Единственная важная вещь, которую мы здесь узнали, – сказал Майкл, – это то, что Спитални знал Денглера еще в школе. Но мы ни на шаг не приблизились к тому, чтобы отыскать его. По-моему, нам пора возвращаться в Нью-Йорк. Настало время перестать ублажать Гарри Биверса и рассказать все, что мы знаем, тому детективу, Мэрфи. Полиция может остановить его. А мы нет.

Он в упор посмотрел на Мэгги.

– И пора сделать кое-что еще. Мэгги кивнула.

– Тогда давайте вернемся в Нью-Йорк, – услышал Майкл голос Андерхилла. Сам он то ли не мог, то ли и не хотел отвести взгляд от Мэгги Ла. – Я скучаю по Винху. Мне опять хочется работать целый день, и чтобы он заглядывал в комнату и спрашивал, не хочу ли я чашку чая.

Пул повернулся и улыбнулся Тиму, который сидел, задумчиво стуча карандашом по зубам.

– Что ж, кто-то должен позаботиться о Винхе, – сказал он. – Бедный парень ни на секунду не перестает работать.

– Итак, ты собираешься осесть и завести семью? – спросила Мэгги.

– Что-то в этом роде.

– Вести размеренную и умеренную жизнь?

– Мне надо написать книгу. Я уже подумываю о том, чтобы позвонить старине Фенвику Тронгу, сообщить ему, что я восстал из праха. Я слышал, что Джофри Пенмейден больше не работает в Гладстон Хаус, так что, может быть, я даже смогу вернуться к своим старым издателям.

– Ты действительно послал ему коробочку с дерьмом? – спросил Пул. – Тино говорил мне...

– Если бы ты знал его, ты бы меня понял. Он очень напоминает Гарри Биверса.

– Мой герой, – сказал Пул, поднимая телефонную трубку. Он позвонил и заказал билеты на нью-йоркский рейс, который улетал назавтра в десять тридцать. Потом он положил трубку и снова взглянул на Мэгги.

– О чем ты думаешь? – спросила девушка.

– О том, что сейчас мне нужно позвонить Гарри.

– Конечно, – согласилась Мэгги. У Биверса был подключен автоответчик. – Гарри, это Майкл, – сказал Пул. – Мы возвращаемся завтра. Прибываем в Ля Гардиан около двух часов. Никаких зацепок, но мы узнали кое-что интересное. Я думаю, Гарри, что самое время явиться в полицию со всем, что мы знаем. Я переговорю с тобой, прежде чем что-то предпринять, но мы с Андерхиллом твердо намерены повидать лейтенанта Мэрфи.

После этого Майкл позвонил Конору и Эллен Войцак и сообщил, когда они прилетают. Эллен взяла трубку и сказала, что они с Конором встретят друзей в аэропорту.

Они пообедали в столовой отеля. Мэгги и Пул распили бутылку вина, Андерхилл предпочел ограничиться какой-то местной минералкой. В середине обеда он вдруг объявил, что только сейчас вспомнил: сегодня был своеобразный юбилей – он не пьет уже два года. Они произнесли тост за его здоровье, но во всем остальном атмосфера обеда была настолько мрачной, что Майкл было решил, что это он заразил остальных своим настроением. Андерхилл рассказал немного о книге, которую он начал в Бангкоке, после того, как остыл от “Голубой розы” и “Можжевелового куста”, – что-то там о ребенке, которого заставляют жить в деревянном сарае позади дома и о том же мальчике двадцать лет спустя, но Пул чувствовал себя каким-то пустым, одиноким, как будто он астронавт, плавающий в открытом космосе. Он завидовал призванию Тима Андерхилла. Андерхиллу явно нравилось писать – он работал в самолете, по утрам и по вечерам в их комнате. Пул всегда полагал, что писателю требуется уединение для работы, но все, что было необходимо Андерхиллу, это стопка бумаги и черные карандаши, которые, как выяснилось, принадлежали Тино Пумо. Тино всегда следил, чтобы у него было все необходимое для работы, поэтому в ресторане обнаружился чуть ли не ящик этих карандашей. Мэгги выделила Андерхиллу четыре коробки, и он обещал закончить ими свою книгу. Он говорил, что они быстрые и легкие, как будто сами скользят по бумаге. Вот и сейчас Андерхилл как будто ускользал куда-то. Он уже гулял по ковру из множества слов, которые ему не терпелось переложить на бумагу.

Когда они вновь поднялись на лифте на свой этаж, Майкл решил, что немедленно должен предоставить Андерхиллу возможность уплыть по волнам своего воображения, помогая себе черным карандашом, а сам уляжется в постель с Генри Джеймсом. Стренсер как раз только что отправился в небольшую поездку за пределы Парижа, где смог насладиться прелестями французской провинции. В настоящий момент он завтракал на террасе, выходящей на реку. Все кругом было красиво, шикарно. Пониматься на пятый этаж в отделанном ореховыми панелями лифте вместе с Мэгги Ла казалось Пулу почти таким же шикарным и красивым.

Лифт остановился. Они вышли в длинный холодный коридор и повернули к своим номерам. Андерхилл машинально сжимал в руках свой ключ, но он был уже не с ними и едва помнил об их присутствии.

Пул стоял за спиной Андерхилла, пока тот открывал дверь, ожидая, что Мэгги всего-навсего улыбнется или кивнет, прежде чем войти в свой номер. Девушка прошла мимо них и вдруг, как только Андерхилл открыл наконец дверь, остановилась и сказала Пулу:

– Ты не мог бы зайти ко мне ненадолго, Майкл? – голос девушки звучал легко, но это был голос, который способен, несмотря на свою мягкость, пройти сквозь бетонную стену. – Тим все равно не станет обращать на тебя внимания сегодня вечером.

Пул похлопал Андерхилла по спине, сказал, что присоединится к нему позже, и последовал за Мэгги Ла. Она уже стояла одной ногой за дверью своей комнаты, улыбаясь Майклу той же вымученной улыбкой, какой одарила днем раньше Джорджа Спитални.

Комната Мэгги была не более чем длинной коробкой с огромным окном от пола до потолка в дальнем конце. Стены были грязно-розового цвета. В комнате стояли стул, стол и двуспальная кровать. На покрывале Майкл заметил “Хорошенькую муфточку Китти”.

Мэгги рассмешила его какой-то шуткой, которая была вовсе не шуткой, а просто переиначенным предложением, – этот образец остроумия блеснул, подобно лезвию шпаги, и Майкл подумал, что надо будет запомнить этот способ переделывать фразу пока он не забыл, как она это сделала. Мэгги обернулась и улыбнулась Майклу, лицо ее было при этом таким красивым и нежным, что, в отличие от сказанной только что фразы, немедленно намертво впечаталось в память Пула. Она все еще что-то говорила. Пул тоже что-то сказал – он слабо понимал, что. Майкл чувствовал свежий, чуть резковатый аромат, который исходил от рук и волос Мэгги.

– Я хочу, чтобы ты поцеловал меня, Майкл, – сказала девушка.

Так он и сделал.

Губы девушки были настолько мягкими и податливыми, что Майкл испытал некое подобие шока, впиваясь в них. Она подняла свои изящные круглые руки и прижала к себе его дрожащее тело, так что они повалились на кровать, возле которой стояли. Теперь губы девушки казались ему огромными, заслоняли весь мир. Майкл подсунул руки под спину Мэгги, и они общими усилиями подвинулись глубже на кровать.

Потом Мэгги отодвинула лицо от лица Майкла и улыбнулась. Теперь лицо ее казалось огромным, как луна. Майкл никогда в жизни не видел такого лица. Глаза ее были такими живыми, но в них застыло как бы виноватое выражение.

– Хорошо, – сказала она. – Ты больше не выглядишь таким грустным. За обедом у тебя был вид человека обреченного.

– Я думал о том, что вернусь в комнату и буду читать Генри Джеймса.

Лицо Мэгги вновь придвинулось и теплый розовый язык скользнул к нему в рот.

Одежды как бы сами собой соскользнули с их тел, и они прильнули друг к другу. Кожа Мэгги была удивительно гладкой. У нее практически не было пор, вся она была как бы из единого куска шелка. Все тело ее, казалось, увеличилось и поглотило Майкла, приняло его в себя. Он целовал ее ладони, перечеркнутые множеством складочек и морщинок. У них был вкус соли и меда одновременно. Майкл вжался лицом во впадинку на шее Мэгги и вбирал в себя ее запах. Чем бы ни пахло от девушки раньше, сейчас это был запах свежего хлеба.

– А ты красивый мужчина, – сказала она.

Он скользнул в теплое влажное отверстие в ее теле и почувствовал, что он дома. Он действительно был дома:Мэгги почти тут же задрожала и издала протяжный стон. И все тело его почувствовало себя благословенным. Он был дома.

Потом Майкл лежал неподвижный, усталый и благодарный, обнимая спящую Мэгги. Это было как путешествие, но не в какую-нибудь страну, а как бы само по себе являясь этой страной. Мэгги Ла, флаг своей нации, сокровище и ключ к сокровищу. Счастье Майкла без какого-либо усилия с его стороны перешло в сон.

1

Он едва мог усидеть на месте, он был уверен, что сегодня решится все, что этот день определит всю его дальнейшую жизнь.

Он продолжал смотреть на телефон, умоляя его: “Ну позвони. Сейчас!”. Он спрыгнул со стула рядом с окном, подошел к телефону и коснулся трубки кончиками пальцев, так что если бы позвонили именно в этот момент, он смог бы поднять трубку почти до того, как услышит звонок.

Вчера телефон позвонил, и он поднял трубку, не думая или же глупо думая о чем-то другом, как это бывает всегда, когда происходят действительно важные вещи. Он сказал “алло” и подождал. Мозг его еще какое-то время дремал, пока на том конце провода, видимо, решали, что сказать, затем в голове его наконец что-то щелкнуло, все нервы напряглись, потому что на той стороне провода по-прежнему молчали и звонивший наверняка был Коко. О, Боже, что за момент! Он чувствовал, как на том конце провода Коко не решается заговорить. Коко необходимо было поговорить с ним и только страх удерживал его. Это походило на момент, когда чувствуешь на леске тяжесть и понимаешь, что попалось что-то крупное.

– Я хочу поговорить с тобой, – произнес Гарри. Он чувствовал, что на той стороне провода царит возбуждение и ожидание. Если бы у него было не совсем в порядке сердце, сейчас оно бы просто-напросто взорвалось. А Коко мягко, почти неохотно положил трубку – Гарри слышно было его молчаливое сожаление, одолевавшая его необходимость поговорить, потому что в такие моменты начинаешь слышать все, все начинает как бы говорить. Гарри тоже положил трубку, точно зная, что Коко позвонит еще. Теперь Гарри был для него как бы наркотиком, приверженности к которому он не в силах был сопротивляться.

А обстоятельства складывались практически идеально. Майкл Пул и Тим Андерхилл, которые, по мнению Гарри, оказались в этой истории классическими образцами пятого колеса в телеге, были на Западе, разыскивая там какой-нибудь табель Виктора Спитални или что-нибудь в этом роде, а Гарри же был здесь, в самом центре событий.

Сегодня он заманит Коко в “мясорубку”.

Гарри принял душ и оделся в самую удобную одежду – единственную пару джинсов, черный свитер с узким горлом, черные кроссовки. Наручники он повесил на ремень, который был закрыт свитером. Нож, как маленький спящий хищник, притаился в его боковом кармане.

Гарри лениво добрел до телевизора и включил канал “Эн-Би-Си”. Джейн Поули и Брайан Гамбл улыбались друг другу, отпустив очередную шутку. Через год они будут произносить егоимя, улыбаться ему,произносить его имя с удивлением и восхищением... Вместо Джейн и Брайана на экране появилась симпатичная молоденькая дикторша, которая пожелала ознакомить их с местными новостями. Темные брови, влажные полные губы, напряженный зовущий взгляд, а котором светились одновременно ум и модная в последнее время на телевидении сексуальность, – все на нью-йоркский манер. Гарри положил руку между ног и наклонился поближе к экрану, представляя себе, что сказала бы эта девушка, если бы знала о нем, и что он сделал бы...

Он подошел к окну и стал глядеть вниз на несчастных рабов, страдающих за зарплату, которые группами по двое-трое выходили из здания, где находилась его квартира. Одна девушка выскользнула из здания и свернула на Десятую авеню, ежась от холодного ветра. Ну же, телефон, звони! Девушка, идущая по Десятой авеню, сверху казалась совсем крошечной, и тем не менее она шла на паре хорошеньких ножек и под пальто ее двигался туда-сюда весьма аппетитный зад. А та девица – звезда Четвертого канала, Джейн Хэнсон – миллионы мужиков мечтают о ней, о том, чтобы встретить хоть что-то похожее, но когда все это закончится, она будет говорить только о нем. Пройдет не так уж много времени – и он будет мелькать на экранах телевизоров, его пригласят в Рокфеллеровский Центр – фокус не в том, чтобы знать, где это находится, а в том, чтобы тебя туда пригласили. Над миром плохооплачиваемых рабов высился мир, напоминавший гигантскую вечеринку, полную знаменитых людей, которые знают друг друга. И если тебя пригласили всего один раз, то и ты становишься членом этой партии. И ты наконец получаешь как бы новую семью, такую, которую заслуживаешь. Перед тобой открываются все двери, тебе предоставляются неслыханные возможности – ты наконец в том мире, к которому принадлежишь.

Ведь когда Гарри было двадцать лет, его фото красовалось на обложках “Тайм” и “Ньюсуик”.

Гарри прошел в ванную и уложил волосы перед зеркалом. Затем он съел пачку вишневого йогурта. Около половины одиннадцатого, смотря уже канал “Си-Эн-Эн”, Гарри съел притку шоколада и еще шоколадное пирожное, взяв все это из запасов, хранившихся у него в кухонном столе. У него мелькнула было шальная мысль немного выпить, но Гарри тут же почувствовал отвращение к мужчине, который стал бы пить перед столь ответственной миссией.

Затем Гарри переключил телевизор на один из регулярных каналов, убрал звук, включил радио и настроил его на канал новостей.

Около двенадцати тридцати Гарри позвонил в ресторан “Биг Вок”, на другой стороне Десятой авеню, и заказал порцию свиного соте с кунжутной лапшой.

Программы сменялись одна за другой, Гарри уже плохо понимал, что смотрит и едва ощущал вкус китайской пищи, которую отправлял себе в рот.

В два тридцать он резко вскочил со стула и включил автоответчик. День проходил. Ничего так и не случилось: ребенок утонул в реке Гарлем, другого жестоко избил его отчим, а затем засунул в духовку и сжег, тридцать детей из Калифорнии утверждают, что их развратили в детском саду. “Маленькие противные лгунишки”, – подумал Гарри. На следующий день объявятся еще двадцать малолеток, которые станут утверждать, что их учитель вытаскивал из штанишек их члены или же демонстрировал им свои. Половина из них наверняка только и мечтали о том, чтобы он это сделал, спрашивали, можно ли им поиграть с этой штукой. Маленькие девочки из Калифорнии, которые уже пользуются косметикой и носят в ушах длинные ниточки сережек, маленькие упругие попки под детскими джинсами...

Землетрясение, пожар, железнодорожная катастрофа, лавина... Интересно, сколько всего народу погибло? Тысяча? Две? В четыре тридцать он почувствовал, что больше не может, проверил свой автоответчик, чтобы убедиться, что он в порядке, одел пальто и шляпу и вышел прогуляться. Был обычный день, которые часто выпадают в конце февраля, – сырой воздух проникал через одежду и пробирал до костей. И все-таки Гарри почувствовал себя лучше – этот психованный негодяй обязательно позвонит! Что ему еще остается?

Гарри очень быстро шел вверх по Девятой авеню. Он двигался быстрее, чем все остальные прохожие. Время от времени кто-нибудь оглядывался на Гарри с выражением тревоги и беспокойства на лице, и тогда он понимал, что громко разговаривает сам с собой.

– Нам пора уже поговорить. У нас есть, что сказать друг другу. Я хочу помочь тебе. В этом смысл жизни каждого из нас.

– Мы нужны друг другу, – сообщил Гарри удивленному мужчине, сажающему свою девушку в такси на Двадцать восьмой улице. – Ты можешь даже назвать это любовью.

На углу Тридцатой улицы он наскочил на небольшой кондитерский магазинчик и купил плитку “Марса”. В духоте магазина его немного затошнило. Пот каплями стекал по лбу. Ему необходимо было выйти наружу, необходимо было двигаться. Гарри дал две монетки по двадцать пять центов человеку за прилавком и ждал, обливаясь потом, когда тот сдаст сдачу. Толстяк хмуро взглянул на Гарри – казалось, что мешки под его глазами набухли еще больше, потемнели и могут вот-вот взорваться. И тут Гарри понял, что он дал ему ровно столько, сколько стоит теперь плитка шоколада, и ни центом больше. Шоколадки больше не стоят уже больше ни десять, ни пятнадцать центов или сколько он там думал? И он наверняка знал это, ведь дал же он продавцу точную сумму. Гарри повернулся и вышел обратно на свежий холодный воздух.

“Ты как будто выбежал из пещеры”, – сказал сам себе Гарри Биверс.

Судьба Гарри была где-то рядом, выделяя его из всех, делая одним из немногих приглашенных. А почему еще, люди, встречающиеся на его пути, так ненавидят его, так завидуют ему, стараются превзойти?

“Ты выбежал из пещеры, чтобы найти нас. И с тех пор все время пытаешься забраться обратно. Ты хотел стать частью этого всего”.

Гарри слышал, как учащенно бьется его пульс, горит кожа, дрожит все тело, как у молоденького жеребца.

“Ты видел, ты слышал, ты чувствовал это, и ты знал, что находишься в центре собственной жизни. И я необходим тебе, чтобы вернуться туда”.

Гарри остановился на углу Гудзон и еще какой-то улицы. Ему сигналили машины и по всему телу как будто проходил электрический разряд. На другой стороне улицы светился длинный вертикальный знак “Таверна Белая Лошадь”.

“Чтобы вернуться туда”.

Гарри вспомнил электрический разряд, который проходил по его телу, когда он стоял, направив автомат на притаившихся молча детей, которых жители Ан-Лат, должно быть, вынесли потом через задний вход в пещеру. Он помнил: он стоял в центре какого-то фосфорического мерцания. Их большие глаза, их руки, протянутые к нему. И он в два раза больше любого из них, взрослый мужчина-американец. И он знает только то, что знает. Что он может сделать все, действительно все, что пожелает, в этот звездный, богоподобный момент своей жизни. Чувство было близким к тому, что испытываешь, занимаясь сексом.

И пусть кто-нибудь скажет, что это плохо, – просто их там не было. Как это может быть плохо, когда так громко говорит твое тело?

Просто иногда на человека снисходит благословение свыше. Иногда человек как бы касается изначальной силы.и чувствует, как она овладевает всем его телом, иногда – может быть, раз в жизни – ты чувствуешь, что в недрах твоей плоти заключены целые миры, которые готовы излиться оттуда, потому что в этот момент, что бы ты. ни делал, это не может быть плохо.

Жизнь его наконец завершила полный цикл. “Я чуть не рассмеялся в голос”, – подумал Гарри и немедленно рассмеялся в голос. Они с Коко опять вернутся туда, в пылающий центр их жизней. И когда он выйдет из пещеры на этот раз, он будет настоящим героем.

В состоянии экзальтации Гарри повернул обратно и пошел домой.

2

К шести часам Гарри, однако, почувствовал, что энергия начинает покидать его, перерождаясь в злость и сомнение. Почему он сидит здесь, посреди разгромленной квартиры в костюме Человека, Готового Действовать? Кого он пытается обмануть? Он живет уже достаточно долго, чтобы понять наконец, что случалось с лучшими, счастливейшими моментами и состояниями его жизни, когда преследуемые цели откладывались в сторону. Мир окрасился черной краской. Гарри знал, что это не имеет ничего общего с послетравматической депрессией или с чем-нибудь еще, чему бывают подвержены люди гораздо более слабые, чем он. Чернота была просто внутри него, была частью того, что все время пыталось отстранить его. В такие времена все, чего он хотел, что было ему необходимо и что, он точно знал, он обязательно должен получить, начинало отодвигаться куда-то во все более и более расплывчатое будущее, а сам Гарри казался не более чем фасадом, изображающим стабильность и компетентность на фоне царящего внутри хаоса. Однажды Гарри попал под суд по обвинению в убийстве гражданских лиц, и весь белый свет подошел довольно близко к тому, чтобы объявить его сумасшедшим, – то, что для Гарри было полно сознанием собственной правоты, решили объявить преступлением. Демоны подобрались на этот раз совсем близко – Гарри слышал, как они хихикают, видел красный блеск их глаз, чувствовал страх и пустоту, которую они несли с собой. Демоны знали его секрет.

Если Коко зовет его к себе, значит, сам этот мир вновь существует в своем естественном виде: центр мира – это центр мира, со всеми его непостижимыми секретами, а та сила, от имени которой чувствовал и действовал Гарри Биверс, будет освещать теперь остаток его жизни и приведет его наконец туда, где ему надо было быть. А иначе зачем же еще появился Коко?

Коко снова появился в этом мире, чтобы сдаться Гарри Биверсу, думал он, мысленно выводя это предложение в своем мозгу и наблюдая вполглаза, как мужчина, казавшийся грязно-коричневым от покрывавшей его лицо косметики, пытается предсказать погоду на ближайшие несколько дней.

В десять часов он прослушал по радио повторение все тех же новостей: землетрясение, наводнение, мертвые дети – несчастье скакало по всей планете, как гигантская черная птица, которая то касалась земли тяжелым когтем в одном месте, то одним взмахом крыла сносила целое здание в другом, невидимая, всегда в движении.

Через полчаса одно из крыльев этой птицы, казалось, просвистело прямо у него над головой. Гарри сдался и решил сделать себе выпивку – всего одну порцию, чтобы успокоить нервы. Он как раз наливал в бокал водку, когда зазвонил телефон, и Гарри от неожиданности пролил немного на стол. Он поспешил в гостиную и оказался там как раз в тот момент, когда Майкл Пул начал наговаривать свое сообщение на автоответчик.

“Останьтесь там еще хотя бы на пару дней”, – мысленно взмолился Гарри, но тут же услышал, как голос Пула сообщает ему, что они возвращаются на следующий день таким-то рейсом в такой-то час. Затем Пул заговорил о том, что пора обратиться в полицию. Голос Майкла был серьезным, озабоченным и одновременно добрым, но в его звучании Гарри слышались отзвуки крушения всех его надежд.

Чуть позже, вечером, Гарри проголодался, но ему непереносима была мысль о том, чтобы съесть хотя бы еще немного китайской пищи, И такой же тошнотворной казалась мысль о том, что Майкл Пул и Тим Андерхилл, которые, как ему кажется, оба давно забыли, что такое секс, были сейчас с Мэгги Ла – только он знал, что делать с такой девушкой, как она. Чувства Гарри были настолько странными, что причиняли боль. Он подошел к холодильнику, почти со злостью думая о Мэгги Ла, и обнаружил внутри пару яблок, несколько морковок и кусок сыра, который уже начал засыхать и становиться несъедобным.

Гари почти что с отвращением положил все это на тарелку и отнес в гостиную. Если ничего не произойдет – если интуиция Гарри подвела его, – то ему придется отправиться в аэропорт, попытаться перехватить там Майкла Пула – может быть, удастся послать его на пару дней еще куда-нибудь.

Поздно ночью Гарри сидел перед телефоном и автоответчиком, потягивая выпивку и тупо глядя на красный огонек, означающий, что автоответчик включен. В лучах серебристого света, пробивавшегося из окна, все выглядело как бы парящим в воздухе... сколько раз вот так приходилось Гарри неподвижно ждать чего-то в джунглях, когда весь мир как бы застыл вокруг.

Тут телефон зазвонил и красный огонек начал мигать. Гарри протянул руку и стал ждать, пока звонивший назовется. Зашуршала пленка, но на той стороне провода по-прежнему молчали. Гарри поднял трубку и произнес:

– Я здесь.

И тут он понял: Коко ждет, что он скажет что-то еще.

– Поговори со мной, – сказал Биверс. Опять шипение пленки.

– От начала к концу и обратно. Разве не так? Ведь ты написал это? Я знаю, что ты имел в виду. Я знаю – ты хочешь опять вернуться к началу.

Гарри показалось, что он услышал легкий вздох.

– И вот как мы это сделаем, – продолжал он. – Я хочу встретиться с тобой в одном месте, в безопасном месте. Называется Колумбус-парк. Это справа от Чайна-таун. Оттуда мы можем перейти улицу и оказаться в здании уголовного суда, где ты тоже будешь в полной безопасности. Я знаю там многих людей. Эти люди доверяют мне. Они сделают все, что я скажу. Я отведу тебя в отдельную комнату. Ты сможешь сесть. И все будет закончено. Ты слышишь меня?

Тишина и шипение.

– Но я хочу быть уверен, что и я тоже в безопасности. Я хочу видеть, как ты сделаешь все, о чем я прошу. Поэтому ты должен пойти в Колумбус-парк определенной дорогой, а я буду наблюдать за тобой. Я хочу видеть, что ты четко выполняешь мои требования. Я хочу видеть, что ты делаешь именно то, о чем я попросил.

Когда от Коко не послышалось в ответ ни слова, Гарри сказал:

– Завтра днем, без десяти три, ты должен начать свой путь с Боуэри, с северной части Конфуциус-Плаза. Зайди в арку посредине квартала, что между Вайард-стрит и Кэнел-стрит, и выйди на Элизабет-стрит. Поверни налево и дойди до Вайард-стрит. Иди по ней к западу, пока не окажешься у Малберри-стрит. Через улицу увидишь Колумбус-парк. Перейди улицу и войди на территорию парка. Пройди по дорожке и садись на первую скамейку. Ровно через две минуты я войду в парк через южный вход и присоединюсь к тебе. И все будет кончено.

Гарри глубоко вздохнул. Он чувствовал, как покрывается потом. Он хотел сказать что-то еще – что-нибудь вроде: “Нам обоим это нужно”, но на другом конце провода повесили трубку и раздались гудки.

Гарри еще долго сидел в темноте. Затем он включил настольную лампу и набрал номер десятого полицейского участка. Не называясь, он оставил для лейтенанта Мэрфи сообщение, что Тимоти Андерхилл прибывает в аэропорт “Ля-Гардиа” в два часа следующего дня рейсом из Милуоки.

Этой ночью он долго лежал с открытыми глазами, даже не пытаясь уснуть.

3

Преступление и смерть окружали слона, преступление и смерть составляли атмосферу, сквозь которую он двигался. Из них состоял сам воздух, который он вдыхал в свои легкие. Коко знал одно: даже когда ты идешь по городу, джунгли смотрят на тебя, следят за каждым твоим шагом. Нет джунглей кроме джунглей, и они растут прямо посреди тротуаров, за окнами и дверьми. И птицы кричат прямо посреди потока уличного движения.

Если бы он смог подняться к пожилой леди на Уэст Энд-авеню, она одела бы его в красивую одежду и приручила бы, облегчив его сердце. Но швейцар Пилофейдж не пустил его, и страшные звери стали скалиться, показывать зубы, и сердца его никто не облегчил. Дверь открылась и...

Дверь открылась, и в комнату проскользнул Мясник Кровь. И здесь же был демон Неудачи, а рядом с ним летучая мышь с проволочными волосами – Страх.

Коко сидел один в своей комнате, своей келье, своем яйце, своей пещере. Зажегся свет, и яйцо-келья-клетка поймала его и стала отражать от стенки к стенке, так чтобы не ускользнуло ни лучика, потому что Коко нужна была каждая крупинка.

Пламя плясало по полу комнаты Коко, но не причиняло ему вреда. Мертвые дети толпились вокруг и что-то кричали, другие кричали, казалось, изнутри стен. Рты их были широко открыты, локти прижаты к бокам. Дети издавали почти что львиный рык, потому что они жили в пещере, как и он жил в пещере, от конца к началу и обратно.

Дверь открылась и...

Запрыгал огонь, раздуваемый ветром.

– Пощади мою жизнь, —кричали дети на языке летучих мышей.

Генерал Пилофейдж позировал для портрета художнику Юстинену. Генерал выглядел величественно и красиво, держа в одной руке шляпу с плюмажем. Лейтенант стоял в углу пещеры, вовсе не великолепный и не красивый, держа перед собой доску для серфинга. Свою лопатку. И девочка на аллее на Фэт Понг-роуд смотрела на него и знала.

Хотите знать, что такое тьма?

Задний проход самого Дьявола, вот что такое тьма. Коко вошел в пещеру и в задний проход Дьявола, и он встретил там лейтенанта Гарри Биверса, держащего перед собой доску для серфинга, лопатку, оружие. Его хватали, в него стреляли, он сам стрелял. Вам хочется кусок всего этого? Лейтенант с выпирающим из штанов членом и с горящими глазами. Затем Дьявол зажал себе нос, закрыл глаза, заткнул уши, и вечность грянула, подобно грому, вечность мгновенно вступила в свои права, от начала к концу и обратно. Женщина появилась из Никарагуа, дала жизнь ребенку и умерла посреди черного облака, голая и покрытая замерзшей грязью.

При мысли о Гарри Биверсе дети заскулили и стали обнимать друг друга. Исходившее от них зловоние становилось все сильнее.

Добрый день, джентльмены, и добро пожаловать в задний проход Дьявола. Сейчас никакое время никакого числа никакого года. Сейчас вы окажетесь у арки на Боуэри и вам предстоит вновь увидеть слона.

4

Когда Варвар лег в постель, он не мог уснуть. Несогласие и неудача поселились в Селествилле. За окнами его шептались демоны. Когда Генерал Пилофейдж открыл рот, оттуда посыпались змеи и летучие мыши.

Мы вернули каждого на его путь, вернули каждого на его путь. Тапитор, Капулос, Барбаколь, Джустинен, Дуламор, Путифур. Хатчибомбитар, которого ребенок, заключенный внутри Варвара, любил больше всех, в красной рубашке и клетчатой кепке, с массивными плечами и широкой спиной – дворник, человек, у которого никогда не было никаких амбиций, призванием которого было содержать улицы в чистоте, добрый, честный человек, который выметал, выметал и выметал грязь.

5

В середине ночи он услышал за окном хлопанье крыльев, которые принадлежали не птицам, как ему показалось вначале, а черным ужасным созданиям в два раза больше летучих мышей. Эти чудовища вылетели из недр земли, чтобы найти его, и они будут долго биться

о стекло, прежде чем улетят и вернутся обратно в землю. Никто больше не видит и не слышит их, никто не способен видеть их и слышать. Гарри и сам никогда не видел их. С того места, где стояла его кровать, в маленьком алькове рядом с ванной, окна вообще не было видно. Гарри долго лежал в темноте, прислушиваясь к настойчивому шуршанию крыльев. Наконец он начал стихать. Одна за другой твари возвращались к зияющей в земле дыре, где они сшибали друг друга, пытаясь первыми попасть внутрь, толкаясь, кусаясь и с мечтательным видом слизывая кровь друг друга. Гарри слышал, как их становилось все меньше и меньше, не считая тех, которые продолжали остервенело биться о стекло. Вскоре и эти сдались. До утра оставалось всего несколько часов.

В результате он поспал час или два, а когда проснулся, то, как всегда, чудовища показались ему нереальными. В свете наступившего утра было очень легко считать их плодом воображения. Они прилетали по ночам. Четыре или пять ночей после того, как он демобилизовался, чудовища были реальными. Он знал, что может увидеть их, если осмелится взглянуть.

Но у них опять ничего не вышло, и в девять часов Гарри встал с постели, чувствуя себя одновременно усталым и полным новых сил. Он долго и с удовольствием мылся под душем, затем надел те же джинсы и свитер, что и вчера, но под свитер – чистую накрахмаленную рубашку.

Когда Гарри посмотрел на себя в зеркало возле кровати, то подумал, что выглядит как один из “коммандос”, зеленых беретов. Он выпил две чашки кофе и вспомнил, как он чувствовал себя иногда по утрам в Кэмп Крэнделл, прежде чем отправляться на патрулирование. Горечь кофе, тяжесть автоматического пистолета у бедра. Иногда в таких случаях у него было так тяжело на сердце, кожа покрывалась мурашками, ему казалось тогда, что он обретает слух и зрение орла. Он остро видел цвет каждой палатки, пыль на дороге, блеск проволоки, натянутой по периметру. В воздухе висела туманная призрачная дымка. Кроме запахов мужского тела и оружейной смазки, он чувствовал резкий аромат зелени, тонкий и одновременно острый, как лезвие бритвы. Для Гарри это был основной запах Вьетнама. В Я-Тук он схватил за плечо старуху и развернул ее к себе, выкрикивая какой-то вопрос, которого сейчас не помнил, и за грубым запахом дыма от тела ее пахнуло все тем же острым зеленым ароматом.

“Если женщина пахнет так, – подумал Гарри, – она может вонзить в тебя когти, и тебе не увернуться”.

Гарри выпил еще чашку кофе, сидя на раскладной кушетке, и постарался представить себе каждый шаг на пути к встрече с Коко под аркой на Боуэри-стрит. В час сорок пять он возьмет такси на углу Боуэри-стрит и Кэнел-стрит. Будет как раз около двух, и лейтенант Мэрфи со своими помощниками как раз будет встречать рейс из Милуоки в аэропорту “Ля-Гардиа”. В Чайна-таун будет стоять холодная и серая зимняя погода, и людей на улицах будет немного. Гарри собирался пройти через Боуэри и встать на островке посреди дорожной развязки к северу от Конфуциус-Плаза, чтобы просмотреть квартал, посреди которого находится арка. Он представил себе этот длинный квартал, отделанные плиткой фасады ресторанов с огромными окнами.

Несколько мужчин и женщин спешат мимо в своих тяжелых пальто. Если Спитални решит спрятаться в дверном проеме или за окнами ресторана, Гарри увидит его и немедленно ретируется в Конфуциус-Плаза, где подождет, пока Спитални поймет, что что-то идет не так, и тогда его охватит паника. А когда Спитални выйдет из укрытия, Гарри последует за ним и покончит с ним, как только они окажутся в безлюдном месте. Если же он не увидит Спитални, который притаился, чтобы напасть на него – а скорее всего, так и будет, – Гарри собирался перейти через Боуэри и быстро пройти через арку, просто чтобы убедиться, что лестница не закрыта и ничем не блокирована. Если под аркой что-нибудь будет не так, то Гарри придется последовать за Спитални на Элизабет-стрит и подобраться к нему поближе, прежде чем тот попадет на Вайард-стрит. Элизабет-стрит была для Гарри запасным путем к отступлению – мало ресторанов, в основном мрачного вида помещения, сдаваемые в аренду. Но если все пойдет так, как рассчитал Гарри, то он вернется назад через Боуэри и спрячется среди деревьев и скамеек у основания Конфуциус-Плаза. Там он дождется, пока до времени, назначенного им Коко, останется не больше пятнадцати минут, затем перейдет через Боуэри еще один, последний раз, опять пройдет через арку на Элизабет-стрит, чтобы убедиться, что там все спокойно, и будет ждать Коко на лестнице.

Сидя на кушетке с чашкой теплого кофе в руках, Гарри ясно видел перед собой кафельный пол, ведущий к широкому выходу из-под арки. Гарри сможет увидеть при естественном свете, падающем с улицы, всех, кто проходит мимо, – когда они будут заворачивать к входу, их будет видно, как если бы он направил на них прожектор. Кожа Виктора Спитални наверняка успела потемнеть от стольких лет жизни под солнцем Сингапура, на лице его будут глубокие морщины, а волосы остались по-прежнему черными. А в карих глазах – все то же выражение грустно-вопросительное выражение, что и во время военной службы.

Гарри мысленно увидел, как он поднимается молча по лестнице, как только Спитални войдет в арку, осторожно ступая по плиткам пола, чтобы подобраться к нему сзади. Он медленно достанет из кармана нож. Спитални немного помедлит, прежде чем выйти из-под арки, так же как и перед тем, как войти в нее. Напряженный, зажатый внутри своих уродливых одежд, внутри своего сумасшествия, он на несколько секунд окажется незащищенным. И Гарри сделает ему левой рукой стальной зажим и втащит Спитални обратно под арку.

Гарри поднес к губам чашку кофе и очень удивился, когда оказалось, что тот остыл. Потом он усмехнулся – чудовища пришли за Виктором Спитални.

Не в силах больше бороться с голодом, Гарри спустился в магазинчик на Девятой авеню и купил сэндвич с куриным салатом и банку “пепси”. Но, вернувшись в квартиру, он смог съесть только половину сэндвича – горло его как бы сжалось и отказывалось проглотить еще хотя бы кусок. Гарри завернул оставшуюся половину в бумагу и положил в холодильник.

Все, что он делал, казалось сегодня особенным, преисполненным значения, как сцены из фильма.

Когда Гарри вышел из кухни в комнату, заключенные в рамки обложки журналов как бы прыгнули ему в глаза, и показалось, что зазвучала громкая музыка. Его лицо, его имя. От этого захватывало дух.

6

Прежде чем спуститься вниз и поймать такси, он налил себе глоток “Абсолюта”. Водка была прямо из морозилки и проскочила в горло, как пуля, отлитая из ртути. Пуля замораживала все, чего касалась, но тут же испарилась, как только попала в тепло желудка. Гарри закрыл бутылку и поставил обратно в морозилку.

Стоя один в лифте, Гарри достал из кармана расческу и пробежался ею по волосам.

Снаружи, на Девятой авеню, Гарри поднял руку, и такси, вывернув с середины улицы, остановилось рядом. Дверь открылась с ясно слышным щелчком. Все, что произойдет дальше, должно было стать последовательной цепочкой событий. Гарри залез на заднее сиденье и дал указания водителю.

И машина поехала вниз по Девятой авеню, Гарри ясно видел все, что происходит, как бы со стороны. В окне такси отражалось небо, покрытое тяжелыми облаками. Над крышей Гарри услышал вдруг хлопанье крыльев.

Он вышел из такси на пустынный тротуар и поглядел через забитую машинами Кэнел-стрит на квартал, в котором находилась арка. Толпа людей с детьми, несущих тяжелые сумки с покупками, как раз свернула с Кэнел-стрит на Боуэри. Пока Гарри наблюдал за ними, еще одна группа, на сей раз состоящая из молодых китайцев в строгих костюмах и пальто, вышла из здания Манхэттенского Сберегательного банка и тоже свернула на Боуэри. Через несколько секунд за этой группой последовала следующая. Все они проследовали мимо арки, даже не взглянув в эту сторону. Неожиданно все меры предосторожности оказались бессмысленными. Он пришел на час раньше, а требовалось всего-то перейти через улицу и спрятаться на лестнице под аркой.

Гарри ссутулился. Он представлял себе все, что должно произойти, и это как бы помогало выполнять намеченное. Приготовления сами по себе были частью пленения Коко, важным звеном в цепи событий.

Гарри нырнул в просвет между машинами и приступил к выполнению Второй стадии своего плана, местом действия которой был островок безопасности посреди транспортной развязки к северу от Конфуциус-Плаза. Он мог видеть отсюда весь квартал между Кэнел-стрит и Вайард-стрит, но и сам был открыт для взгляда любого, кому пришло бы в голову посмотреть в эту сторону. Китайские бизнесмены ждали, пока можно будет перейти Вайард, а семейство с детьми и покупками как раз семенило мимо арки. Никто не стоял, притворяясь, что изучает меню какого-нибудь ресторана, за окнами тоже никого не было видно.

Когда переключился светофор, Гарри быстро перебежал через Боуэри и нырнул под арку, разом оказавшись на Третьей стадии.

Здесь было еще лучше, чем запомнилось Гарри. Темно и так спокойно, что даже не верилось. Одна пожилая леди бродила между магазинами. Сегодня покупателей было даже меньше, чем видел Гарри два дня назад. Лестница на нижний уровень была почти невидимой, а когда Гарри взглянул вниз, он с радостью заметил, что лампочка внизу лестницы перегорела и никто не потрудился ее заменить. Нижний уровень лавки был освещен только тусклым светом, падавшим из окошка парикмахерской.

Гарри быстро окинул оценивающим взглядом дальний конец прохода. Костлявый китаец в пижаме удивленно взглянул на него из окна жилого дома, прежде чем отойти вглубь комнаты.

Четвертая стадия началась у подножия Конфуциус-Плаза. Несколько китайцев в пальто с подложными плечами прошли через площадь перед зданием и вошли внутрь. Они не обратили на него никакого внимания. С полдюжины бетонных скамеек стояли на площадке среди деревьев и клумб. Гарри выбрал одну из них, с которой лучше всего было видно арку.

Время от времени прямо перед ним останавливались грузовики, которые заслоняли вид, а один раз какой-то фургон встал прямо рядом с аркой. Ожидая, пока тот уедет, Гарри посмотрел на часы и увидел, что уже двадцать минут третьего.

Он потянулся в карман проверить нож. Карман показался пустым. Гарри порылся в нем получше. Нож все еще пытался его обмануть. Пот начал выступать на лбу Биверса. Он сорвал перчатку с правой руки и как следует обшарил карман – нож исчез.

Люди, проезжавшие мимо в машинах, показывали на него пальцами и смеялись, продолжая свой путь на вечеринки, приемы, интервью.

Гарри тщательно ощупал карман и обнаружил дыру в подкладке. Конечно, его карманы были дырявыми! Пальто было лет восемь, так чего же еще ожидать? Нож был теперь внутри, бесполезный, как зубная щетка, в данных обстоятельствах. Гарри пододвинул его вдоль подкладки, пока тот не оказался настолько близко к дырке, что Гарри смог просунуть туда пальцы и поймать его. Шов распоролся дальше, и дыра увеличилась. Он покрепче схватил нож, вытянул его и переложил в левый карман.

Пальто, которому восемь лет! Он чуть не потерял все из-за пальто, которому восемь лет!

Гарри вновь уселся на скамейку, сунул руку в левый карман и сжал ее вокруг рукоятки ножа. Гарри отер пот со лба, надел обратно перчатку и сложил руки на коленях.

Грузовики, машины, такси катились мимо по Боуэри. Большая группа хорошо одетых китайцев прошла мимо арки. Наблюдая за ними, Гарри подумал вдруг с ужасом, что кто угодно может проникнуть в арку с Элизабет-стрит, пока он наблюдает с этой стороны.

Но Коко был солдатом, и он станет следовать приказам.

Китайцы дошли до Вайард-стрит и распрощались, маша и улыбаясь друг другу.

Гарри вдруг неожиданно пришло в голову, что он сидит здесь, на бетонной скамейке, сжимая в руках нож, не для того, чтобы взять кого-то в плен, а для того, чтобы убить его, и он рассчитывает, что сумеет таким образом прославиться. Идея эта показалась вдруг такой же жестоко бесплодной, как и вся его жизнь. На какой-то момент Гарри Биверс почувствовал, что он лишь всего-навсего одинокий человек среди миллионов других людей, одинокая фигура на скамейке. Он мог встать, бросить нож в кусты, уйти и сделать – что?

Он оглядел свое тело, облаченное в просторные и темные непривычные для него одежды, одежды человека действия, и это простое доказательство его уникальности дало ему возможность вновь вернуться в мир собственных фантазий. Его богатая событиями судьба опять распахнула Гарри свои объятия.

В два тридцать Гарри решил изменить свой план и ждать оставшееся время на лестнице. Никогда не помешает прийти на место пораньше. К тому же это означает, что он сможет видеть и тех, кто входит под арку с другой стороны.

Гарри встал. Теперь он держался прямо, голова была высоко поднята, выражение лица нарочито равнодушное. Гарри Биверс был как бы заперт на замок. Он был застегнут на все пуговицы, крепко запакован. Гарри дошел до тротуара. Нервы его были предельно напряжены. Сзади застучали женские каблучки и молоденькая китаянка подошла к светофору, около которого стоял Гарри. Когда девушка посмотрела на Биверса – симпатичная молоденькая девушка с шелковистыми китайскими волосами, в солнцезащитных очках даже в такой день, как этот, – он явно понравился ей, явно заинтересовал ее. Светофор переключился, и они вместе ступили на мостовую. Посреди дороги девушка вдруг как-то вопросительно взглянула на Гарри. На другой стороне улицы девушка свернула к Вайард-стрит.

Гарри быстро нырнул в темноту под аркой. С дальнего конца послышались тихие голоса и звуки шагов, шагов трех человек. Гарри осторожно отошел под прикрытие стены и сделал вид, что изучает плакат, приклеенный на стену. Три раскормленных школьницы-подростка вынырнули из-за угла арки. Гарри отметил, что они мельком взглянули в его сторону, так, скосили глаза, и он попытался себе представить, что подумала про него каждая девочка. Девочки были в коричневых брюках и с рюкзаками. Они медленно прошли через арку и свернули, все еще делая вид, что они не замечают Гарри.

Гарри проверил оба прохода – арка была свободна – и направился к лестнице. Перегоревшую лампочку конечно же не заменили. Гарри быстро спустился на несколько ступенек вниз, затем спокойно прошел остальные ступеньки. Гарри расстегнул пальто. Он стянул перчатки и рассовал по карманам. Нож неприятно уперся Гарри в ребро, когда он повернул к выходу из-под арки.

И тут из темноты высунулась рука, которая сделала ему стальной зажим. Кто-то, стоящий сзади, лишил Гарри равновесия и быстро засунул ему в рот кляп. Гарри стал искать в кармане нож, но рука ловила только перчатку... Затем он вспомнил, что ищет не в том кармане. А еще через секунду Гарри опрокинулся навзничь, и для ножа стало уже слишком поздно. Он услышал, как ударились о лестницу наручники.

1

Мэгги первой заметила полисмена и спросила Майкла, что, по его мнению, случилось. Они были на полпути к терминалу, а двое офицеров полиции появились как раз в освещенном квадрате, где заканчивался их лайнер.

– Не знаю, – сказал Майкл. – Может быть...

Он оглянулся, и увидел, что Тимоти Андерхилл только еще подходит к трапу. Между ним и первой ступенькой было еще человек шесть. Мэгги взяла Майкла за локоть и остановилась. Майкл снова посмотрел вперед и увидел огромного детектива из отдела по расследованию убийств, лейтенанта Мэрфи, который зло смотрел на него, стоя рядом с двумя другими полицейскими.

– Не обращайте внимания, – произнес Мэрфи, и люди в форме рядом с ним положили руки на кобуру, но доставать оружие не стали. – Продолжайте движение.

Люди впереди Майкла и Мэгги остановились, и теперь путь от самолета был буквально забит пассажирами. Мэрфи помахал пассажирам, которые уже успели пройти вперед, чтобы те продолжали свой путь, и все опять двинулись к терминалу. Мэгги крепко вцепилась в руку Пула.

– Все продолжаем движение, – громко объявил Мэрфи. – Продолжаем движение и сохраняем спокойствие.

Несколько секунд было тихо. Затем гомон недоумевающих голосов заполнил тоннель.

– Нужно спокойно пройти через терминал, – сказал Мэрфи. Пул опять оглянулся на Андерхилла, который, хотя и побледнел, продолжал двигаться вслед за остальными пассажирами. Какая-то женщина вскрикнула при виде полисмена.

Мэрфи тоже не отрывал глаз от Андерхилла, и когда Майкл и Мэгги зашли наконец под крышу терминала, лейтенант, не глядя на них сказал:

– Уберите их в сторону.

Один из полисменов взял Майкла за руку, за которую не держалась Мэгги, и потянул его к окошку рядом с турникетом. Другой полицейский попытался оторвать от него Мэгги, но она не отпускала руку Майкла, так что Пул, Мэгги и двое полицейских, напоминая краба, пробрались через толпу к свободному пространству около окошка. Проход в турникете был перегорожен веревкой, за которой стояла стена людей, глядя на всю эту сцену. Двое полицейских в форме с карабинами стояли позади Мэрфи, так что их не было видно пассажирам.

Когда Тимоти Андерхилл миновал проход, Мэрфи выступил вперед, зачитал ему обвинение в убийстве Энтони Пумо и напомнил о его правах и обязанностях, поглядывая в белый листок, который он достал из кармана. Полицейские, которые до этого тащили Майкла и Мэгги, ощупали сначала бока и грудь, а затем ноги Андерхилла. Тим нашел в себе силы улыбнуться.

– Мы собирались позвонить вам, как только прилетим, – сказал Майкл, но Мэрфи не обратил на его слова никакого внимания.

Остальные пассажиры медленно двигались к веревке. Большинство из них оглядывалось, стараясь не пропустить подробности. Экипаж самолета сбился в кучку и перешептывался. Почти все пассажиры, дойдя до веревки, остановились, поставили на землю багаж и стали наблюдать за происходящим.

Лицо Мэрфи сделалось багрово-красным. Он обернулся и закричал:

– Очистить, очистить этот участок!

Непонятно было, орет ли он на толпу или на полицейских.

– Пройдите, пожалуйста, на ту сторону заграждения, – сказал молодой детектив, этакий полицейский денди в темно-синем костюме и мягкой шляпе с большими полями, одежда которого невольно являла собой контраст с поношенным пальто и широкополой шляпой Андерхилла. Большинство пассажиров подняли с земли багаж и двинулись в сторону прохода через веревки. Терминал напоминал теперь какую-нибудь вечернику в большом доме.

– Лейтенант, – сказал Пул. Мэгги подняла на Майкла глаза, и он кивнул.

– Держите свой рот на замке, доктор Пул, – сказал Мэрфи. – Я арестовываю также вас и эту девушку, так что у вас будет время рассказать мне все, что вы хотите.

– Что, по-вашему, мы делали в Милуоки? Не могли бы вы ответить на этот вопрос?

– Я не собираюсь думать, что вы делали где бы то ни было.

– Неужели вы думаете, что Мэгги Ла отправилась бы куда-либо в компании убийцы Тино Пумо? Неужели это кажется вам разумным?

Мэрфи кивнул “денди”, и тот надел на Андерхилла наручники.

– Тим Андерхилл был в Бангкоке, когда убили Тино Пумо – проверьте по спискам пассажиров авиалиний. Мэгги не могла больше хранить спокойствие.

– Я виделачеловека, который убил Тино. Он был абсолютно не похож на Тимоти Андерхилла, лейтенант. Кто-то одурачил вас. Как вы узнали, что мы прилетим этим рейсом?

– Мы получили анонимное сообщение, – лицо Мэрфи было все того же багрового оттенка, который оно приобрело перед тем, как он взорвался.

– Гарри Биверс, – сказал Пул, взглянув на Мэгги.

– Посмотрите мой паспорт, лейтенант, – спокойно и рассудительно произнес Андерхилл. – Он со мной. В одном из карманов пальто.

– Возьми его паспорт, – приказал Мэрфи своему помощнику, который засунул руку в один из карманов бесформенного пальто Тима и достал оттуда зеленый прямоугольничек, оказавшийся паспортом.

– Открой его, – велел Мэрфи.

Молодой детектив подошел ближе к Андерхиллу. Он открыл паспорт и пробежал глазами по страницам. Записей в паспорте Тима было множество. “Денди” нашел последнюю страницу, изучал ее несколько секунд, затем передал книжечку Мэрфи.

– Я вернулся вместе с Биверсом и доктором Пулом, – сказал Тим. – Групповое убийство – один из тех грехов, которых нет на моей совести.

“Групповое убийство, групповое убийство”, – эхом отозвалась толпа, стоящая за веревками.

Когда Мэрфи увидел паспорт Андерхилла, лицо его покраснело еще больше. Он стал листать страницы назад, надеясь увидеть отметку о еще одном приезде в Америку. Наконец он опустил паспорт, обернулся и взглянул на толпу. Люди толпились у веревок, а по другую сторону среди пластиковых кресел одиноко стоял полицейский. Мэрфи долго ничего не говорил. Сверкнула вспышка – кто-то из туристов сделал фотографию.

– Вам все равно надо многое объяснить, – сказал наконец лейтенант.

Он положил паспорт в свой карман и велел надеть наручники на Майкла и Мэгги.

– Этот человек, Андерхилл, вернулся в Америку тем же рейсом, которым летели вы, Биверс и Линклейтер? Пул кивнул.

– И вы предпочли не сообщать мне об этом. Вы сидели у меня в кабинете и решили отправить меня в погоню за другим человеком.

– Мне очень жаль.

– И все равно вы расклеили все эти плакаты по Чайна-таун?

– Коко пользовался именем Андерхилла.

– Вы хотели найти его сами. – Казалось, Мэрфи только сейчас понял, в чем дело.

– Гарри Биверс замышлял что-то в этом роде. А мы просто были вместе с ним.

– Вы просто были вместе, – покачал головой Мэрфи. – А где сейчас Биверс?

– Мики! – послышалось из толпы за веревками.

– Конор Линклейтер собирался встречать нас, – пояснил Майкл. Мэрфи повернулся к одному из полицейских в форме и сказал:

– Приведите его сюда.

Полисмен направился к проходу и дошел до него как раз в тот момент, когда Конору и Эллен Войцак удалось пробиться через толпу.

– Приведите их, – повторил Мэрфи, делая шаг в сторону толпы, которая отпрянула назад.

– Мы были в Милуоки, чтобы посмотреть, не удастся ли нам догадаться, где искать Коко, – крикнул ему вслед Пул. – А вместо этого мы узнали, кто такой Коко. Если вы разрешите мне достать кое-что из багажника моей машины, я покажу вам, о чем идет речь.

Мэрфи обернулся и зло поглядел на Майкла и Мэгги, а затем, с еще большим отвращением, на Тима Андерхилла.

– Эй, вы не можете арестовать этих людей, – сказал Конор. – Вам нужен парень по имени Виктор Спитални – его они и проверяли...

– Нет, – сказал Пул. – Нет, Конор, это не Спитални.

Конор остолбенело молчал несколько секунд, затем подошел к Мэрфи, протягивая ему руки.

– Наденьте наручники и на меня, – сказал он. Эллен Войцак издала при этом какой-то непонятный звук, напоминавший одновременно смешок и стон. – Я не собираюсь увиливать. Я делал все то же, что эти люди. Давайте, надевайте.

– Замолчи, Конор, – сказала Эллен.

У Мэрфи был такой вид, словно больше всего ему сейчас хочется закрыть лицо руками. Все остальные полицейские смотрели на него, как на раненое, но все еще опасное животное.

Наконец Мэрфи показал на Мэгги, Пула и Андерхилла.

– Этих троих отправьте со мной, – сказал Мэрфи и двинулся в сторону толпы с решимостью быка, выходящего на арену. Засверкали фотовспышки. Как только лейтенант дошел до прохода в веревках, толпа расступилась перед ним.

– Посадите их в машину лейтенанта, – велел “денди”. – А я возьму с собой Гарри Трумэна.

Все еще красный как рак, но постепенно успокаивающийся Мэрфи снял с друзей наручники, прежде чем они уселись на заднее сиденье его машины. Один из полицейских уселся за руль, и когда они въехали на Уайтстоун-бридж, Мэрфи сел к ним вполоборота, чтобы слышать, что они говорят. Каждые несколько секунд трещало радио, дуло сквозь плохо закрытые окна. Другой полицейский вел машину Пула, которую забрали со стоянки перед аэропортом.

– Вы догадались в самолете? – спросил Мэрфи. Он уже не был так рассержен, как в здании терминала, но все еще подозрителен.

– Да, пожалуй, – ответил Майкл. – Думаю, до этого момента мы с Мэгги все еще считали, что ищем Виктора Спитални. Думаю, я уже знал правду, но не видел ее. У нас были все необходимые доказательства, все кусочки картинки, но они еще не были сложены вместе.

– Пока я не упомянула о Варваре, – сказала Мэгги. – И тогда мы оба вспомнили.

Пул кивнул. Он не собирался рассказывать полиции о своем сне, в котором Робби освещал фонарем его путь по темной дороге.

– Что вы вспомнили?

– Песню, – пояснила Мэгги. – Майкл рассказал о том, что сообщили ему хозяин дома в Сингапуре и стюардесса, и я поняла, что они слышали.

– Хозяин дома в Сингапуре? Стюардесса? Пул рассказал о Лизе Майо и хозяине дома в Сингапуре, гдеубили Мартинсонов.

– Тот человек в Сингапуре слышал, как Коко напевает что-то вроде “рип-э-рип-э-рип-э-лоу”. И Лиза Майо слышала, как пассажир, сидевший рядом с Клементом Ирвином, бормотал что-то в этом роде. Они оба слышали одно и то же, но оба неправильно разобрали слова.

– А я вспомнила, что это, – сказала Мэгги. – Песня слонов. Из “Варвара-короля”. Вот она – посмотрите.

Пул передал через спинку сиденья книгу, которую взял из багажника своей машины.

– Что это, черт возьми, такое? – удивился Мэрфи.

– Таким образом Коко выбрал себе имя, – пояснил Андерхилл. – Думаю, есть и другие значения у слова “Коко”, но это главное.

Мэрфи поглядел на страницу, на которой была открыта книга.

– Так он получил свое имя?

– Прочитайте слова, – посоветовал Пул и ткнул пальцем в то место, где была напечатана песня:

“Патали ди ропата Кромда кромда рипало Пата пата Ко ко ко”

Мэрфи прочитал слова.

– И тогда мы все поняли, – продолжал Майкл. – Это был Денглер. Наверное, мы знали задолго до этого. Мы, возможно, догадались, как только вошли в дом его матери.

– Весьма серьезное обоснование для вашей теории, – сказал Мэрфи. – Рядовой первого класса Мануэль Ороско Денглер мертв с тысяча девятьсот шестьдесят девятого года. Армейская полиция провела опознание, результаты которого не подлежат сомнению. А после того, как тело опознали, его отправили на родину Денглера для захоронения. Не думаете ли вы, что его родители приняли бы чужое тело?

– Его отец был уже мертв, а мать – сумасшедшая настолько, что вполне могла бы принять и тело обезьяны, если бы его прислали. К тому же тело было сильно изуродовано, а армейская полиция настоятельно посоветовала ей не сомневаться в результатах опознания, – сказал Пул. – Она наверняка и не взглянула на тело.

– Так чье же это было тело? – спросил Мэрфи. – Какого-то там чертова неизвестного солдата?

– Виктора Спитални, – сказал Андерхилл. – Первой жертвы Коко. Я написал для него заранее целый сценарий, гдекак бы объяснил, что и как надо делать. Это была история, которую я называл тогда “Негодяй в бегах”. Денглер сделал так, что Спитални последовал за ним в Бангкок, убил его, поменял местами таблички с именами и подменил документы, убедился, что тело изуродовано в достаточной степени и никто никогда не опознает его, а затем испарился посреди заварушки.

– Вы хотите сказать, что вложили эту мысль в его голову? – спросил Мэрфи.

– Если бы я не рассказал эту историю, он бы придумал что-нибудь еще, – сказал Андерхилл. – Но я думаю, что он использовал мое имя именно потому, что это я подсказал ему способ убить Спитални и дезертировать. Он пользовался моим именем во многих местах и это породило самые ужасные слухи обо мне.

– Но почему он это сделал? – недоумевал Мэрфи. – Зачем, как вы думаете, он убил этого Спитални? Чтобы дезертировать под чужой фамилией?

Пул и Андерхилл переглянулись.

– Это только часть его побудительных мотивов.

– Это их существенная часть, – сказал Пул. – А про остальные мы толком ничего не знаем.

– Что это за остальные мотивы? – спросил Мэрфи.

– Это имеет отношение к одному событию, случившемуся на войне, – пояснил Майкл. – Там было только три человека – Денглер, Спитални и Биверс.

– А теперь расскажите мне о негодяе в бегах, – сказал Мэрфи.

2

Человек с глубокими морщинами на лбу и сознанием непоколебимости собственной правоты на лице вскочил со стула в холле перед кабинетом лейтенанта Мэрфи, как только Пул, Андерхилл, Мэгги Ла и сам лейтенант поднялись по лестнице. В углу его рта висела потухшая сигарета. Мужчина удивленно взглянул на них, отошел в сторону, вынул изо рта сигарету и попытался заглянуть за спины поднимавшихся по лестнице. Снизу действительно раздавались голоса следующей группы вошедших. Тогда человек засунул руки в карманы и кивнул Мэрфи. Он с явным нетерпением ожидал, когда же поднимутся по лестнице остальные.

Эллен Войцак, Конор Линклейтер и молодой детектив в синем костюме и шляпе дошли наконец до второго этажа и повернули к кабинету Мэрфи. Тогда человек сказал: “Эй” и перегнулся через перила, чтобы посмотреть, не идет ли следом кто-нибудь еще.

– И где же он? – удивленно спросил мужчина. Мэрфи пропустил своих спутников в кабинет и махнул мужчине рукой, предлагая присоединиться к ним.

– Мистер Партридж? Заходите, пожалуйста.

Сначала Пул подумал, что этот человек – еще один полицейский, но теперь увидел, что это не так. Мужчина выглядел очень злым, как если бы кто-то залез к нему в карман.

– В чем дело? – возмущался он. – Вы сказали, что он здесь будет, но его здесь нет.

Мэрфи вышел из кабинета и держал перед мистером Партриджем открытую дверь. Тот пожал плечами и пошел по коридору в сторону кабинета. Когда он вошел туда, то так обвиняюще взглянул на Пула и остальных, как будто обнаружил их в собственной гостиной. Одежда мистера Партриджа была мятой, неприятные сине-зеленые глаза выпучены, кожа на лице с крупными чертами висела складками.

– И что теперь? – он вновь пожал плечами.

– Садитесь, пожалуйста, – сказал Мэрфи.

Его молодой помощник принес из соседнего кабинета с картотекой несколько складных стульев и начал их раскладывать. Когда все уселись, Мэрфи облокотился о край стола и сказал:

– Этот джентльмен – мистер Билл Партридж. Он один из управляющих в мужском общежитии Христианского Союза, и я попросил его сегодня к нам присоединиться.

– Да, а теперь мне надо уходить, – угрюмо пробурчал Партридж. – У вас ничего для меня нет, а у меня полно работы.

– Одну из комнат, находящихся в ведении мистера Партриджа, сдали человеку, назвавшемуся Тимоти Андерхиллом, – продолжал Мэрфи, проявляя куда больше терпимости, чем только что в аэропорту.

– Который удрал, – продолжил фразу лейтенанта мистер Партридж. – И который учинил разгром в своей комнате. Я не знаю, кто именно, но один из вас, джентльмены, должен мне за аренду и ремонтные работы.

– Мистер Партридж, – сказал Мэрфи. – Видите ли вы проживавшего в вашем общежитии человека, называвшего себя Тимоти Андерхиллом, в этой комнате?

– Вы прекрасно знаете, что нет.

– Спасибо, что пришли, мистер Партридж. Мне жаль, что мы оторвали вас от исполнения служебных обязанностей, но я попросил бы вас пройти к нашему художнику и помочь ему в составлении фоторобота. Если вам кажется, что полицейский департамент вам что-то должен, можете попытаться представить счет.

– Вы отлично работаете, – сказал Партридж, выходя из кабинета.

– Мистер Партридж, а что сделал этот человек со своей комнатой? – закричал ему вслед Пул.

Партридж обернулся к нему и нахмурился.

– Пусть этот коп вам все расскажет.

И он вышел, не потрудившись закрыть за собой дверь. Молодой детектив сделал это за него. Возвращаясь на свое место рядом со столом, он улыбнулся Мэгги. У детектива было приятное широкое лицо, под густыми усами сияли ослепительно белые зубы.

Мэрфи угрюмо взглянул на Андерхилла, который сидел на стуле в складках своего огромного пальто, держа в руках шляпу.

– Этот человек, конечно же, был здесь, чтобы опознать вас. Тимоти Андерхилл снял комнату в Христианском Союзе вечером того дня, когда в аэропорту был убит Клемент Ирвин. Кстати, в списках прибывающих в Америку за январь нет Тимоти Андерхилла, так что мы знаем, что он путешествовал под чужим именем. Мы, конечно же, закончили проверку, не дойдя до того числа, когда сюда прилетели вы трое вместе с Гарри Биверсом, потому что знали, что к тому моменту наш парень был уже здесь. – Лейтенант покачал головой. – Партридж позвонил нам, как только заглянул в комнату Андерхилла. И когда мы приехали туда, то сразу поняли, что нашли его. Оставалось ждать. – Мэрфи достал из среднего ящика стола какую-то папку. – Но после того, как мы прождали всю ночь, нам пришло в голову, что он, наверное, объявился сразу же после нашего приезда и увидел патрульные машины. Это означает, что мы разминулись с ним буквально на пару минут. Теперь взгляните на фотографии комнаты.

Мэрфи достал из конверта несколько снимков, сделанных “поляроидом”, и передал их своему помощнику. Тот, опять улыбнувшись, подошел прямо к Мэгги и вручил ей фотографии.

Мэгги тоже улыбнулась и передала фотографии Майклу, даже не взглянув на них.

Стены комнаты выглядели ужасно – газетные вырезки и фотографии, наклеенные поверх каких-то беспорядочных полосок, намалеванных красной краской. На других фотографиях видна была висящая на стене черно-белая фотография Тино Пумо, вырванная из газеты. На третьей фотографии стало наконец можно различить, что же нарисовано красной краской. У Пула перехватило дыхание. Это было довольно грубое, но вполне понятное изображение голов и тел множества детей. Их грудные клетки были разорваны, головы висели на безжизненных шеях. Несколько детей были голыми, и на фотографии ясно видны были раны на их телах.

На другой стене было крупными буквами намалевано: “СПЯЩЕЕ ГОРЕ, РАВНОДУШНОЕ КО ВСЕМУ” и “ЧЕЛОВЕК, ОТВЕРГАЕМЫЙ И ПРЕЗИРАЕМЫЙ, ЧЕЛОВЕК, ЗНАКОМЫЙ С ГОРЕМ”.

Пул передал фотографии Андерхиллу.

– Есть еще одна причина, почему я встречал вас в аэропорту, – сказал Мэрфи. Он достал из папки копию отпечатанного на машинке письма и передал молодому детективу. – На сей раз отдайте это, пожалуйста, доктору Пулу, Далтон.

Далтон вновь обаятельно улыбнулся Мэгги и передал бумагу Майклу.

– Полиция Сент-Луиса нашла это в его столе.

Так вот как он убеждал журналистов приехать к нему – Гарри Биверс был прав. Пул очень медленно прочитал письмо:

“Дорогой мистер Мартинсон,

Я понял, что не могу больше молчать, скрывать правду о событиях, происшедших в деревне Я-Тук – в одном из мест дислокации частей Первого Корпуса...”

До Майкла дошло, что Мэрфи говорит что-то о квартире Роберто Ортиза. Он поднял глаза. Лейтенант держал в руках еще один листок с печатным текстом.

– Идентичен тому, что нашли у Мартинсона, если не считать того, что здесь он приглашает Ортиза по некоему адресу на... – Лейтенант взглянул на листок. – ...Плантейшн-роуд в Сингапуре. Там и нашли его тело.

– Нашли только эти два письма?

Мэрфи кивнул.

– Остальные, наверное, сделали так, как он просил, и уничтожили письма. Как бы то ни было, эти письма и комната в общежитии и послужили причиной того, что мы так заинтересовались вами, мистер Андерхилл.

– У вас есть какие-либо предположения относительно автора анонимного звонка?

– А у вас? – ответил вопросом на вопрос Мэрфи.

– Майкл, Конор и я думаем, что это наверняка Гарри Биверс.

– Но если это он надоумил ваших друзей врать мне о том, где вы находитесь, то зачем ему могло понадобиться посылать меня арестовывать вас?

– Знаешь, почему этот придурок позвонил в полицию? – сказал Конор Майклу. – Он собирался встретиться с Коко и хотел убрать вас со своего пути.

– Так где же Биверс сейчас? Пытается сам схватить этого типа?

Все молчали.

– Соедините меня с Гарри Биверсом, – велел Мэрфи, и, послав Мэгги прощальный взгляд, Далтон вышел из комнаты.

– Если вы опять что-то от меня скрываете, то могу вам обещать – я сделаю так, что вы очень сильно об этом пожалеете. Они сидели молча, пока не вернулся Далтон.

– Биверс не отвечает на звонок. Я наговорил ему на автоответчик, чтобы он позвонил вам сразу же, как вернется, и послал машину к нему домой, на случай, если он там.

– Думаю, на сегодня наши дела закончены, – сказал Мэрфи. – И я по-настоящему надеюсь, что закончил свои дела с вами, джентльмены. Всем вам крупно повезло, что вы не оказались в тюрьме. А теперь я прошу уйти с моего пути и не мешать работать.

– Вы собираетесь в Чайна-таун? – спросил Майкл.

– Это не ваше дело. Вы найдете свою машину перед участком, доктор Пул.

– В Чайна-таун есть пещеры? – спросил Андерхилл. – Что-нибудь, что могло бы напоминать пещеру?

– Нью-Йорк полон пещер, – ответил Мэрфи. – А теперь уходите отсюда. Идите домой и сидите там. А если что-нибудь услышите от Денглера, звоните мне. Немедленно.

– Я не понимаю, что происходит? – сказал Конор Линклейтер. – Денглер? Может, кто-нибудь расскажет мне все, что я пропустил?

Андерхилл притянул Конора к себе и зашептал что-то ему на ухо.

– Прежде чем вы уйдете, хочу предложить вам кое-что, – продолжал Мэрфи. Он стоял около стола и лицо его напряглось от попытки скрыть гнев, который душил его. – В будущем, когда вы наткнетесь на что-нибудь важное для этого дела, не надо посылатьэто мне. А теперь, пожалуйста, не мешайте мне работать.

Лейтенант вышел из кабинета, Далтон последовал за ним.

– Мики, что же это? Денглер? – беспомощно бормотал Конор. Полицейский в форме появился на пороге кабинета и мягко напомнил им, что пора уходить.

3

– Я должен позвонить Джуди, – сказал Майкл, когда они вышли из участка. – Нам нужно разобраться во многих вещах.

Мэгги предложила ему позвонить из “Сайгона”. Пул взглянул на часы – ровно четыре.

– Гарри любил этот бар, – сказал Конор, обращаясь к Эллен. – Он проводил там почти весь день.

– Ты говоришь о нем так, будто он мертв, – заметила Эллен.

– Я думаю, мы все боимся именно этого, – сказал Андерхилл. – Майкл ведь сказал ему, что наш самолет прилетает в два, и я пари готов держать, что он умудрился каким-то образом назначить встречу с Коко приблизительно на это время. Так что прошло два часа. Если Денглер позвонил Гарри, потому что решил объявиться, а тот придумал какую-нибудь западню, что Гарри сделал наверняка, то, наверное, теперь уже никто не сможет его спасти.

– Теперь-то вы можете мне объяснить, почему Денглер? – настаивал Конор.

– Сначала надо выпить, – сказал Тим Андерхилл. – Конечно, вам, а не мне.

Пул открыл машину. Мэгги остановилась рядом с ним.

– В этой части города есть один человек, которого я бы очень хотела, чтобы вы повидали. Это мой крестный. – Майкл удивленно посмотрел на девушку, но она только улыбнулась и сказала. – Неужели мы действительно втиснемся все вместе в твою машину?

И им это удалось.

Так как Майклу надо было следить за дорогой, рассказ о путешествии в Милуоки начал Андерхилл. Тим всегда был хорошим рассказчиком, и пока они доехали до Седьмой авеню Майкл вновь побывал в убогой кухне семейства Спитални, увидел как бы воочию, как Джордж пытается соблазнить Мэгги Ла с помощью старой фотографии. Затем он вспомнил разъяренного водителя, лупящего автобус ободом колеса, сугробы, напоминающие горные хребты, “хорошенькую муфточку Китти” и газовые факелы Долины, запах кипящего масла “Вессон”, собачьи глаза Хельги Денглер и маленького М.О.Денглера, стоящего над телом оленя, которого он только что ободрал и выпотрошил.

– Майкл!!! – закричала Мэгги.

Он успел вовремя вывернуть руль, и они все-таки не врезались в едущее рядом такси.

– Извините. Мои мысли опять вернулись туда, в этот ужасный дом. И я считаю, что мы не должны сдаваться, пока есть хоть какой-то шанс, что Гарри жив.

– И Денглер тоже, – сказал Андерхилл. – Мэрфи сказал, что Нью-Йорк полон пещер. Мэгги, ты, наверное, сможешь вспомнить в Чайна-таун что-нибудь, напоминающее пещеру?

– Боюсь, что нет, – сказала Мэгги. – Или только сходство будет очень отдаленным. Я ходила в одно такое место с Пумо. Это была арка. Думаю, что это напоминало пещеру больше всего, что можно увидеть в Чайна-таун.

Пул спросил, где это.

– Рядом с Боуэри, около Конфуциус-Плаза.

– Давайте поедем туда и посмотрим, – предложил Андерхилл.

– Тебе этого хочется? – спросил Пул.

– А тебе нет?

– Хорошо, – согласился Майкл.

– Теперь вам уже нельзя сдаваться, доктор Пул, – улыбнулась Мэгги. – Вы ели жуткую вонючую колбасу на кухне Джорджа Спитални. Вы выдержали бифштекс “Салсбери” в ресторане “Тик-Ток”.

– И вообще я авантюрист, – закончил за нее Майкл. – Конор? Эллен?

– Поезжай, Майкл, – сказала Эллен. – Мы тоже примем участие.

– Сразу видно, что эта женщина никогда не встречалась с Гарри Биверсом, – пробормотал Конор.

Когда Майкл, проехав Малберри-стрит, выехал на гораздо более оживленную Кэнел-стрит, Андерхилл выглянул в окно и сказал:

– Смотрите-ка, наши друзья действуют.

Пул взглянул в боковое окно на Чайна-таун. В конце Малберри-стрит крутились мигалки на крышах полицейских машин, стоящих у тротуара, отражаясь в окнах магазинов на Вайард-стрит. Пул увидел группу полицейских, которые шли чуть ли не строевым шагом.

– Они найдут его, – сказал Конор, и голос его звучал так, будто он пытается заставить прежде всего себя самого поверить в это. – Посмотрите, сколько там копов. А ведь вовсе не обязательно, что Гарри действительно решил сыграть с Коко какую-то шутку.

Теперь они проезжали мимо Мотт-стрит.

– Мне ничего не видно, – сказал Пул.

– Похоже, что два копа заходят во все двери, в одну за другой, – сказал Андерхилл. – Но ведь у нас действительно нет никаких доказательств того, что Гарри здесь, как и того, что он решил обмануть одновременно нас и Денглера.

– Он хотел, чтобы Мэрфи остановил нас, прежде чем мы успеем выбраться из аэропорта, – сказал Пул, опять глядя в сторону, на сей раз на Элизабет-стрит, которая была более пустынной, чем все остальные. – Это многое доказывает. Он хотел убрать нас со своего пути.

Пул свернул вместе с остальными машинами к белой громаде Конфуциус-Плаза.

– Вон там, – показала Мэгги на дальний конец улицы. Пул оглядел то место, о котором шла речь, и заметил проход в ряду магазинов и ресторанов вдоль Боуэри. Свет проникал в отверстие футов на пять, а затем превращался в тень. Мэгги была права. Это действительно выглядело как пещера.

Пул нашел место для парковки около рыбного рынка на Дивижн-стрит. Выбравшись из машины, они увидели на заледеневшем тротуаре замерзшие рыбьи внутренности.

– Давайте постараемся не попадаться на глаза Мэрфи. После того, как мы проверим арку, отправимся в “Сайгон”, и там я смогу начать решать очень сложный вопрос – где мне жить.

Они начали пробираться к Боуэри, прячась от ледяного ветра, дующего с другой стороны башен Конфуциус-Плаза. С Вайард-стрит на Боуэри свернул полицейский, и Майклу подумалось, что ему вовсе не хочется, чтобы полицейский вошел в арку. У Мэрфи и остальных полицейских были Малберри-стрит, Мотт-стрит, Пелл-стрит, а все, что нужно было Майклу, – эта арка.

Полицейский двигался прямо на них, и Майкл узнал его – это был тот толстяк с короткой шеей, что провожал Майкла в кабинет Мэрфи, когда тот явился на опознание. Но полицейский совершенно равнодушно взглянул на Майкла и перевел глаза на ноги Мэгги. Затем он повернулся к ним спиной и зашагал в обратную сторону.

Мэгги вздохнула с облегчением.

Пул смотрел, как полицейский удаляется вниз по Вайард-стрит, подходит к патрульной машине, рядом с которой группа его товарищей, стоя вокруг ничего не понимающего офицера, глазела на витрину бакалейной лавки.

Через несколько секунд пятеро друзей оказались перед аркой. Мэгги сделала шаг вперед, и, войдя под арку, друзья растянулись цепочкой, чтобы хорошо видеть, что происходит по обе стороны.

– Хотелось бы лучше знать, что мы, собственно, ищем, – сказал Андерхилл. Он двигался вперед очень медленно, как будто пытаясь разглядеть каждый сантиметр пола.

– Там внизу еще один этаж, – сказал Конор, который обследовал вместе с Эллен правую сторону “пещеры”. – Когда закончим здесь, надо будет проверить там.

– Я не понимаю, зачем мы все это делаем, – сказала Эллен. – Не думаете ли вы, что ваш друг вполне мог договориться встретиться с Коко – с этим Денглером – в парке или где-нибудь на углу. Или в офисе?

Пул кивнул, глядя на запылившееся в витрине женское нижнее белье.

– Если он просто хотел с ним встретиться, то так бы и поступил. Но ведь мы говорим не о ком-нибудь, а о Гарри Биверсе. – Майкл прошел мимо плакатов, рекламирующих рок-клуб, и обернулся к Конору, который как раз перегнулся через перила лестницы, обнимая одной рукой за плечи Эллен Войцак.

– И Пропащий Босс не станет затевать чего попроще, – поддержал его Конор. – Он выработает какой-нибудь хитрый план. Договорится с ним встретиться в одном месте, чтобы на самом деле встретиться в другом. Он захочет захватить Коко врасплох.

Они завернули за угол внутри арки и теперь стояли и смотрели на серую и унылую Элизабет-стрит.

– Можно предположить, что Коко наконец ответил на объявления Биверса, – сказал Пул. – Это не так уж невероятно.

– Тино всегда отвечал на мои объявления, – вставила Мэгги.

– Наверное, потому Гарри и пришла в голову подобная идея, – сказал Майкл.

– Хорошо, но почему он должен был захотеть встретиться с Коко в пещере? – настаивала Эллен. – Ведь мы здесь поэтому, не так ли? Потому что Мэгги сказала, что в этом месте есть что-то похожее на пещеру? – Она взглянула по очереди на каждого из трех мужчин, но ни от кого не получила ответа. – Я хочу сказать, разве не больше было бы смысла в том, чтобы заставить его пройти мимо какого-то определенного здания и выскочить на него оттуда или что-то в этом роде?

– Гарри Биверс однажды пережил то, что считает своим звездным часом, именно в пещере, – сказал Андерхилл. – Он вошел внутрь, а вышел знаменитым. И вся его жизнь переменилась.

– Давайте проверим лестницу, – предложил Конор. – А потом можем отправляться в “Сайгон” и ждать вестей от Мэрфи.

Пул кивнул. Ему тоже начинала казаться сомнительной вся их затея. Рано или поздно полиция обнаружит труп Биверса в какой-нибудь арендованной комнате. Во рту у него будет карта, а лицо будет изуродовано.

– Разве здесь не должно быть второй лампочки? – послышался голос Мэгги.

Они стояли на верхней ступеньке лестницы и вглядывались в темноту.

– Перегорела, – сказал Конор.

Слабый свет пробивался на нижний этаж арки из окна парикмахерской. Чуть дальше в плитах пола тускло отражался свет из магазинчика.

– Нет, ее вывинтили, – сказала Мэгги. – Посмотрите.

Она показала на пустой патрон, свисающий с потолка в самом низу лестницы.

– Вывинтили потому, что она перегорела, – сказал Конор.

– Тогда что это такое?

В углу на последней ступеньке виднелся небольшой металлический цилиндрик.

– Мне кажется, похоже на основание лампочки, – сказала Эллен Войцак. – Итак, кто-то...

– Не кто-то, – прервал ее Майкл Пул. – Гарри. Он покончил с лампочкой, чтобы его нельзя было увидеть. Давайте спустимся и посмотрим.

Растянувшись цепочкой по верхней ступеньки, друзья начали спускаться вниз, ступая почти что в ногу. Гарри Биверс спрятался на этих ступеньках, после того, как организовал для них встречу в аэропорту с полицией. И что же случилось дальше?

– Это целая лампочка, – сказала Мэгги. Она поднесла лампочку к уху и потрясла. – И ничего не болтается внутри.

– Что ж, а теперь взгляните сюда, – послышался голос Конора. Майкл оторвал глаза от лампочки и увидел, что Конор держит в руках блестящие новенькие наручники.

– Вот теперь я начинаю верить во все это, – сказала Эллен Войцак. – Давайте отвезем эти наручники Мэрфи, и пусть он вернется сюда вместе с нами.

Эллен обняла себя руками за плечи и придвинулась поближе к Конору.

– Я думаю, он бросит нас всех за решетку, если еще раз увидит в своем участке, – сказал Конор. – Но это купил Биверс, ведь так?

Пул и Андерхилл кивнули.

– Я хочу кое-что выяснить, – сказала Мэгги.

Она спустилась до конца лестницы, по-прежнему держа в руках лампочку. Пул видел, как девушка вошла в парикмахерскую.

– Я думаю, что лампочку вывинтил Денглер, – сказал Конор. – Готов спорить, что когда Гарри пришел сюда, Денглер уже ждал его. И уволок куда-то, а это означает, что они где-нибудь недалеко.

Мэгги вышла из парикмахерской. Вид у нее был очень возбужденный.

– Они виделиего! Парикмахеры заметили, что лампочка погасла – как они думали, перегорела – сегодня днем. А потом они видели белого человека, стоящего на лестнице. И решили, что это полицейский.

– Забавно, – сказал Пул. – Гарри всегда хотел, чтобы его принимали за детектива.

– Это был не Гарри, – сказал Андерхилл. – Они видели Денглера.

– Парикмахеры сказали о нем еще что-нибудь?

– В общем, нет. Они сказали, что мужчина стоял здесь довольно долго, и они успели забыть о нем, а когда снова посмотрели в окно, его уже не было. Драки или чего-нибудь в этом роде они не видели.

– Я и не думал, что им удастся это заметить, – сказал Пул. – Если бы вы захотели бесшумно вывести кого-то из арки, куда бы вы пошли?

– Туда, – Эллен Войцак протянула руку в сторону Элизабет-стрит.

– Я тоже, – Пул поднялся обратно по лестнице впереди остальных.

– Что ты собираешься делать, Майкл? – крикнула Эллен ему вслед.

– Посмотреть еще раз. Если Денглер выволок Гарри на улицу, может, из карманов выпало что-нибудь еще. Возможно, у Гарри текла кровь. Ведь учитывая то, что он собрался сделать, Гарри вряд ли пришел на встречу безоружным. Так что тут должно быть что-нибудь еще.

Майкл знал, что это практически безнадежно. Коко мог просто всадить в Биверса нож и дотащить его безжизненное тело всего-навсего до машины. А все, что мог уронить Гарри – спичечный коробок, бумажку, шарф, – вполне могло сдуть ветром.

– Что мы ищем? – спросила Мэгги, когда они вышли на пустынный тротуар Элизабет-стрит.

– Все, что мог уронить Гарри Биверс, – Майкл медленно двигался вдоль по улице, пристально вглядываясь в тротуар. – Конор, ты не посмотришь на середине улицы? Тим, что-нибудь может оказаться и на противоположном тротуаре.

– Конор! – воскликнула вдруг Эллен. Тим Андерхилл покорно кивнул, взмахнул полами своего длинного пальто и перешел на другую сторону.

– Конор? – повторила Эллен.

Конор приложил палец к губам и вышел на середину улицы. Пул прохаживался туда-сюда по тротуару, надеясь найти хоть что-нибудь, что могло бы навести на мысль о том, что вообще случилось с Биверсом. Глядя себе под ноги в поисках того, чего там явно не было, он услышал, как Мэгги Ла сказала что-то Андерхиллу, а затем захихикала.

– Черт возьми, – произнесла Эллен, выходя на середину улицы вслед за Конором. – Если мы найдем здесь отрезанные пальцы или другие части тела, надеюсь, вы не будете против, если я заору во все горло?

Все, что удалось обнаружить Майклу на тротуаре, это две монетки по одному пенсу, пакет из-под попкорна и полиэтиленовый флакон из-под каких-то капель. Впереди на тротуаре был разодранный черный детский ботинок и какой-то комок грязи, в котором Пул, приглядевшись, распознал мертвого воробья. Более двух часов назад Коко заманил Гарри Биверса в устроенную им “мясорубку”. Вполне возможно, Биверс уже мертв. И то, что он делал сам и заставил делать других, было простым донкихотством. И все же Майкл чувствовал во всем теле какое-то возбуждение, как бы ожидание чего-то. Они были правы насчет этой арки. Действительно, они стоят сейчас на том месте, где всего два часа назад пересеклись пути Гарри Биверса и М.О.Денглера. Он проделал путь в сотни миль, чтобы подобраться так близко к Коко. Все его тело гудело при мысли, что придется обратиться за помощью к лейтенанту Мэрфи и молодому полицейскому с толстой шеей.

– Майкл? – тихо позвала его Мэгги с другой стороны улицы.

– Я знаю, я знаю, – сказал Пул. Ему хотелось броситься на тротуар и начать разрывать асфальт ногтями, крушить бетон до тех пор, пока он доберется до Гарри Биверса и Коко.

Если бы он это сделал, если бы он мог это сделать, если бы он знал, где копать и имел силы и решимость начать, может, ему удалось бы спасти достойную насмешки и сожаления жизнь Гарри Биверса.

– Майкл? – вслед за Мэгги окликнула его Эллен. Пул сжал руки в кулаки и поднес их к лицу. Он едва видел их. Затем он обернулся и мутными глазами посмотрел на Элизабет-стрит и увидел напоминающую бредущего быка массивную фигуру в синем пальто.

– Иди обратно, – сказал он. – Прячься. Не убегай, но исчезни из виду.

– Что... – начала Эллен, но Конор схватил ее за руку и потащил вниз по улице. Пул покачал головой и вернулся к входу в арку, пытаясь изобразить из себя добропорядочного горожанина на пути домой. Он почувствовал, что полицейский смотрит на него, и шмыгнул в арку. Пул услышал какой-то странный звук, и только через несколько секунд понял, что Конор свистит. Как только он оказался под аркой, Майкл, распластавшись по стенке, как можно осторожнее выглянул наружу. Коренастый молоденький полицейский все еще смотрел в его сторону. Вид у него был озадаченный. Пул посмотрел через улицу, но Мэгги и Андерхилл успели укрыться, очевидно, в одном из домов.

Полисмен положил руку на бедро – что-то ему явно не нравилось. Может, подумал Майкл, он узнал Конора, Мэгги и его? Выглядел он так, будто пытается сообразить, что делают они все трое на Элизабет-стрит. Он поглядел на Вайард-стрит, где патрулировал еще один полицейский, затем сделал шаг в сторону арки. Пул затаил дыхание и поглядел в другой конец улицы. Конор и Эллен Войцак вполне успешно имитировали парочку туристов, случайно забредшую в этот малоперспективный район. Молодой полицейский посмотрел назад, затем повернулся и пошел к патрульной машине.

– Черт побери, – выругался Майкл.

Он снова услышал свист и подумал, что теперь Конор, похоже, увлекся имитацией Гарри Купера. Пул взглянул еще раз через улицу и увидел Тима Андерхилла, напоминавшего пугало в своем потертом широком пальто и широкополой шляпе, под аркой входа в один из жилых домов. Мэгги Ла стояла чуть позади него, а за спиной девушки Майкл разглядел небольшой внутренний дворик. Глаза Мэгги были широко открыты. Тим делал Майклу знаки, приглашая присоединиться к ним. При этом он напоминал уличного регулировщика.

Молодой полицейский стоял в конце улицы и ждал кого-то, проявляя не меньше нетерпения, чем размахивающий руками Тим Андерхилл. Затем полицейский весь как-то выпрямился и подобрался, и в конце улицы показался Далтон.

Пул поглядел в другой конец квартала – Конор и Эллен Войцак исчезли за углом. Далтон видел перед собой пустую улицу.

Несколько секунд молодой полицейский что-то говорил ему, но единственной реакцией Далтона было то, что он еще раз недоверчиво оглядел Элизабет-стрит.

Майкл дорого бы дал за то, чтобы услышать, о чем они говорят.

“Ты уверен, что видел их? Тех самых?”

“Да, конечно. Они были здесь”.

И что сказал Далтон после этого: “Сейчас вернусь сюда с лейтенантом Мэрфи”? или же “Смотри в оба, пока мы покончим с Малберри-стрит”?

Что бы то ни было, Далтон вновь исчез из виду, то ли предоставив Толстую Шею самому себе, то ли отправившись за лейтенантом Мэрфи. Толстая Шея повернулся к Майклу спиной и уставился на толпу китайцев на Вайард-стрит. Он вздохнул так тяжело, что Пулу был почти что слышен этот вздох.

Пул снова взглянул через улицу. Андерхилл был возбужден до предела, а Мэгги смотрела на него широко открытыми глазами, в которых Майкл ничего не мог прочитать. Молодой полицейский не изменил своей позы, когда Пул вышел из-под арки. Теперь Элизабет-стрит казалась ему очень широкой. Пул старался двигаться как можно быстрее, надеясь, что не наделает шума, задев какой-нибудь камень. Ветер, казалось, свистел вокруг него. Наконец он добрался до противоположного тротуара. Плечи Толстой Шеи, как показалось Майклу, начали медленно поворачиваться в его сторону. Движение их было таким медленным и неуклюжим, что напомнило Майклу какую-то огромную машину. Он пролетел последние несколько ярдов через тротуар и оказался под прикрытием арки, где стояли Тим и Мэгги.

– Возможно, он видел меня, – выдохнул Пул. – Так в чем дело?

Андерхилл молча прошел через арку во внутренний дворик, в который выходили задние стены соседних домов, высокие и грязные. В воздухе висел запах пота и грязи, казавшийся на морозе каким-то странным, как будто пришедшим не отсюда.

– Мы увидели это случайно, – сказал Андерхилл.

Он двигался в сторону одного из входов. Рядом с грубой облезлой дверью первого этажа и лестницей был полукруглый колодец, который позволял предположить, что под первым этажом был хотя бы еще один.

Пул знал, что находится в этом колодце. Тим Андерхилл встал рядом с дверью, ведущей внутрь дома. Майкл угрюмо взглянул на то, что находилось в колодце. Он надеялся, что это будет не тело Биверса, но там было именно оно. Коко выволок Гарри Биверса из “пещеры”, протащил его через эту арку, а затем перерезал горло своей очередной жертвы. Проделав все операции, являвшиеся его своеобразной подписью, он опустил тело в окно-колодец, а затем испарился.

В первый раз Пул по-настоящему испугался за свою жизнь. Он подошел к колодцу и поглядел вниз.

Он был настолько уверен в том, что увидит, что сначала не увидел вообще ничего. Задняя стенка колодца была высотой футов шесть-семь. Под ней виднелся выкрашенный черной краской пол небольшого пятачка перед окном. На грязном бетоне валялись пожелтевшие куски бумаги и банки из-под пива. Тела не было. Майкл взглянул в лицо Андерхиллу, затем Мэгги. Оба смотрели на него с выражением тревоги и беспокойства. Наконец Мэгги показала в один из углов, где стенка колодца примыкала к стене здания.

Блестящий стальной нож лежал на куче старой бумаги. Лезвие его было покрыто слоем свежей крови. Пул поднял глаза и увидел Конора и Эллен, которые приближались к ним, пройдя через другую арку в западной стене того же здания. Они свернули за угол на Мотт-стрит и просто нырнули в первый же проход, который увидели.

– Я думаю, лейтенант Мэрфи идет за нами по пятам, – сказал он. – Давайте войдем в здание.

– Не надо, – сказала Мэгги. – Майкл...

– Я знаю Денглера. А Мэрфи – нет. Возможно, Биверс еще жив.

– Ты, возможно, знаешь Денглера, – сказала Мэгги. – Но как насчет Коко?

Это был замечательный вопрос, и ответ, который немедленно пришел в голову Майклу Пулу, был настолько иррационален, что он немедленно прогнал его прочь, даже не успев сформулировать. “Коко мой, – захотелось ему сказать. – Он принадлежит мне”.

– Возможно, он ушел уже очень давно, Мэгги, – сказал Андерхилл тихим, спокойным голосом. – Я пойду с тобой, Майкл.

– Если Мэрфи придет сюда до того, как мы вернемся, скажите ему, где мы. – Пул открыл скрипучую грубую деревянную дверь, выкрашенную темно-зеленой краской, которая действительно оказалась входом в дом. В конце длинного коридора была еще одна лестница, которая уходила в темноту подвального этажа. Слева от Майкла была дверь в одну из комнат. Пул постучал в дверь, подумав, что жилец этой комнаты должен был бы слышать то, что происходило практически под его дверью. Он постучал еще раз, но никто не открывал.

– Давай осмотрим здание, – сказал Майкл Андерхиллу.

– Я тоже здесь, – раздался за его спиной голос Конора. Пул оглянулся и увидел, что Конор пытается отцепить от своей руки пальцы Эллен.

– Будет безопаснее, если мы пойдем все вместе, – сказал он.

Мэгги обняла Эллен, которая была намного выше ее.

Пул направился к лестнице. На несколько секунд он остановился и взглянул вверх. Лестница поднималась на шесть-семь пролетов. Затем он начал спускаться вниз. Как только голова Майкла оказалась ниже уровня первого этажа, на лестнице стало темно, как в могиле. Стены были холодными и сырыми. За спиной Майкла спускались Тим и Конор. Так тихо, что ему по-прежнему было слышно, как нетерпеливо переминаются с ноги на ногу на площадке первого этажа Мэгги и Эллен. Пул медленно скользил вниз. Воздух становился все холоднее. Андерхилл наверняка был прав: Коко, который когда-то любил “Варвара”, улетучился много часов назад, и где-то там внизу, в холодной грязной комнате, они найдут мертвое тело Гарри Биверса. Пулу хотелось обнаружить его до прибытия полиции. Он знал, что Биверсу будет уже все равно, но считал, что должен ему хотя бы это.

Наконец Пул увидел желтый свет, выбивающийся из-под двери внизу лестницы. Он перегнулся через перила и поглядел наверх. В конце лестницы мерцал молочно-белый свет.

Он спустился наконец на нижнюю площадку. Через дыру в стене виден был кусок стены комнаты, выкрашенный той же зеленой краской, что и лестница. Он был разрисован красным и черным.

Конор или Тим тронул его сзади за плечо. Майкл увидел темное кровяное пятно на площадке перед дверью.

Пул слабо толкнул дверь. Холод, царивший внутри комнаты, надвинулся на Майкла. Внутри комнаты было довольно светло, но свет этот казался каким-то неподвижным. Гарри Биверс сидел, привязанный к стулу, лицом к двери. Тело его обвисло, его поддерживали только веревки. Кровь стекала по щеке Гарри, пропитывая тряпки, которыми был заткнут его рот, и текла ниже, за горло свитера. Сначала Пул заметил, что левое ухо Биверса отрезано, а значит, он должен быть мертв. Но потом глаза Гарри вдруг широко открылись. В них были боль и ужас.

Пол вокруг стула был залит кровью. Стены были разрисованы и исписаны. Худощавый человек сидел, скрестив ноги, на полу, спиной к ним, сосредоточенно смотря на размалеванные стены. Прямо перед ним было довольно грубое и примитивное изображение вьетнамской девочки, которая шла, протягивая руки вперед, одновременно крича и улыбаясь.

Пул слабо отдавал себе отчет в том, что он чувствует и почему – слишком много грусти было во всей этой сцене. Коко, которым действительно был М.О.Денглер, вернее, человек, когда-то бывший М.О.Денглером, сам казался похожим на ребенка. Пул не знал, что собирается сказать ему, тем не менее он позвал:

– Мэнни.

М.О.Денглер повернул голову и посмотрел на него.

4

Пул шагнул внутрь ледяной зеленой комнаты. До сих пор какая-то часть его все-таки отказывалась верить, что Коко действительно был М.О.Денглер, несмотря на все, что он говорил Андерхиллу и Мэгги. Сейчас он даже приблизительно не представлял себе, что собирается делать. Слишком тяжело было примириться с мыслью, что Денглер захочет нанести ему вред. Гарри Биверс промычал что-то сквозь кровавые тряпки. Пул слышал, как входят в комнату и становятся по обе стороны от него Тим Андерхилл и Конор Линклейтер.

Казалось, что Денглер совсем не постарел. При взгляде на него Майкл чувствовал себя старым, абсолютно не в форме и почти что развращенным, испорченным приобретенным за эти годы опытом. Ему было почти что стыдно перед Денглером.

Поверх умного девятнадцатилетнего лица Денглера Майкл видел, что то, что он принял поначалу за узор, состоящий из волн, на самом деле состояло из ряда детских головок. Тела детей были нарисованы не полностью. Руки некоторых были подняты, другие же протягивали их вперед. То здесь, то там мелькали пятна красной краски. Молодое лицо Денглера было поднято к Майклу, губы слегка приоткрыты, как будто он собирался сказать: “Я был прав насчет Бога” или “Что бы там ни было, это было очень давно”.

На боковой стене были намалеваны большими черными буквами те же слова, что Майкл видел на снимках в полицейском участке, – “СПЯЩЕЕ ГОРЕ, РАВНОДУШНОЕ КО ВСЕМУ” и “БОЛЬ – ИЛЛЮЗИЯ”.

Пул заметил все это в считанные доли секунды. Он все понял. Он был сейчас вне пространства, не находился ни в каком конкретном месте. Он был снова там. Это здесь Коко жил все это время, в этих подземных лабиринтах, где дважды побывали они с Андерхиллом.

Пул хотел сказать, что он находится здесь, чтобы помочь Коко.

Денглер улыбался ему улыбкой своей чудом сохранившейся юности.

“Ты был плохим, – казалось, спрашивает взгляд Денглера. – Если нет...”

Гарри Биверс снова застонал, глаза его закатились.

– Я здесь, чтобы помочь, – начал Майкл, но слова как будто ускользали от него, словно ему снился один из тех снов, где каждый шаг, каждое движение требуют колоссального усилия.

– Пойдем с нами, Денглер, – произнес Конор. – Ведь тебе этого хочется.

Улыбающийся ребенок с протянутыми руками, казалось, сделал несколько шагов к Майклу, как будто бы из глубины темного сарая. И на какую-то секунду Пулу послышался в воздухе шелест огромных крыльев.

– Встань и пойдем с нами, – продолжал Конор, выступая вперед и протягивая Денглеру руку.

Биверс застонал от боли и гнева.

И в этот момент Пул услышал шаги множества людей, спускавшихся по железной лестнице. Он в ужасе поглядел на спокойное пустое лицо Денглера.

– Стоп! – закричал Майкл. – Мы все живы. Не ходите дальше!

Как только Майкл кончил кричать полицейским, он заметил, что Денглер быстро и плавно поднялся с пола. В руке его был длинный нож.

– Денглер, положи нож, – сказал Андерхилл.

Когда Денглер встал и придвинулся к лампе, освещавшей комнату, поражающая взгляд невинность и молодость его лица испарились, как мираж. Он разбил лампочку рукояткой ножа, и в комнате стало темно, как в шахте. Пул инстинктивно кинулся на землю.

– У вас там все в порядке? – кричали с лестницы.

– Денглер, где ты? – прошептал Андерхилл. – Давай выберемся из всего этого живыми, хорошо?

– У меня есть работа, которую я должен сделать, – ответил голос, который Майкл не сразу узнал. Казалось, что он исходил из каждой точки внутри комнаты.

– Кто внутри? – кричал лейтенант Мэрфи. – Я хочу знать, кто там и слышать голос каждого.

– Пул, – отозвался Майкл.

– Андерхилл.

– И Линклейтер. Здесь еще Биверс, но он ранен и во рту у него кляп.

– Кто-нибудь еще? – прокричал лейтенант.

– О, да, – раздался спокойный тихий голос.

– Лейтенант, – прокричал Пул. – Если вы ворветесь сюда с оружием, мы все умрем. Поднимитесь обратно по ступенькам и дайте нам выйти. Для Биверса понадобится “скорая помощь”.

– Я хочу, чтобы вы выходили поодиночке, – послышалось в ответ. – Каждого встретит полицейский и проводит до лестницы. Я могу послать парламентера, если тот, кто держит вас там, согласится иметь с ним дело.

Пул оперся рукой о пол, чтобы поддержать тело. Здесь пол был также холодным и сырым, даже липким. Пул понял, что поставил руку на кровь Гарри Биверса. Жалобный стон, почти вой, звучал во всей комнате, отражаясь от стен.

– Мы не заложники, – крикнул Пул. – Просто мы находимся тут в полной темноте.

– Пул, мне надоело сегодня разговаривать с вами, – ответил Мэрфи. – Я хотел бы услышать этого Коко. Когда мы вынем вас оттуда, доктор Пул, вот тогда я захочу поговорить с вами. Тогда у меня будет, что сказать вам, и немало. – Голос Мэрфи стал громче. – Мистер Денглер! Вы в полной безопасности до тех пор, пока точно выполняете все мои указания. Я хочу, чтобы вы выпустили по одному всех, кто находится в комнате. Затем я хочу, чтобы вышли вы сами. Вам понятно?

Денглер повторил в ответ то, что уже сказал, погружая комнату в темноту:

– У меня есть работа, которую я должен выполнить.

– Это замечательно, – ответил Мэрфи. Затем Пул услышал, как он говорит одному из полицейских: – “У меня есть работа, которую я должен выполнить”. Что бы это могло означать?

Тихий голос зашептал Пулу прямо в ухо так неожиданно, что он чуть не подскочил:

– Скажи им, чтобы они поднялись обратно по лестнице.

– Он говорит, что вы должны подняться обратно по лестнице, – крикнул Майкл.

– Кто это?

– Пул.

– Я так и знал, – сказал Мэрфи. – Если мы поднимемся, он вас выпустит?

– Да, – опять прошептал голос.

– Да! – крикнул Пул. Он не услышал ни звука, когда Денглер подобрался к нему. А теперь он опять слышал хлопанье крыльев, который напоминал непрекращающийся гомон сотни людей, толпящихся вокруг. Пахло кровью.

– Еще какие-нибудь условия? – спросил Мэрфи.

– Все полицейские должны выйти во двор, – прошептал голос теперь уже прямо в лицо Майклу.

– Он хочет, чтобы все полицейские вышли во двор.

– Если заложники будут освобождены, его просьбу удовлетворят, – ответил Мэрфи.

– Конор, с тобой все в порядке? – спросил Майкл.

Ответа не последовало. Остальные мертвы, а он один на один с Коко вне времени и пространства. Он лежит в луже крови своего товарища, а Коко кружит вокруг него, как стая птиц или летучих мышей.

– Конор?

– Я, – раздался голос Линклейтера, немного успокаивая Майкла.

– Тим?

Опять никакого ответа.

– Тим!

– С ним все в порядке, – прошептал голос. – Просто он молчит.

– Тим, ты слышишь меня?

Правую сторону тела Майкла пронзила горячая боль. Он потянулся рукой к тому месту, откуда она исходила. Крови не было, но в одежде был глубокий ровный разрез.

– Я ходил на Маффин-стрит, – сказал он. – Я говорил с твоей матерью. Хельгой Денглер.

– Мы называем ее Мрамор, – раздался шепот откуда-то справа.

– Я знаю все о твоем отце – о том, как он умер.

– Мы называем его Кровь, – теперь шептали с того места, гдеМайкл в последний раз видел Конора.

Пул все еще прижимал руку к боку. Теперь он чувствовал, как из дыры в пальто начинает сочиться кровь.

– Спой мне песню слонов.

Из разных концов комнаты послышался речитатив без мелодии, музыка, не похожая ни на что в этом мире, музыка Нигде, музыка Никогда. Иногда она звучала так, будто где-то далеко разговаривают или плачут дети. На стенах были нарисованы мертвые дети. Майкл ясно понял, что чьи бы голоса ему ни слышались, на самом деле он один на один с Коко, а весь остальной мир находится по другую сторону реки, которую никому еще не удавалось пересечь живым.

Вместе с песней Коко Пулу слышны были шаги полицейских, удаляющихся вверх по лестнице. Бок тянуло и жгло, и он чувствовал, как кровь сочится сквозь одежду. Комната раздвинулась до размеров целого мира, и он был в этом мире один с Коко и мертвыми детьми.

Наконец раздался голос Мэрфи, который, судя по потрескиванию, кричал в мегафон:

– Мы во дворе. И останемся тут, пока трое заложников и ты не выйдут через дверь. Что нам делать дальше?

– Ни одна часть животного не должна пропасть даром, – просипело что-то рядом с Майклом.

– Ты хочешь, чтобы я сказал ему, что ни одна часть животного не должна пропасть даром? Но он все равно не услышит меня.

– Он прекрасно тебя слышит, – вновь послышался леденящий душу шепот.

Тогда Пул понял.

– Это было девизом мясной лавки, так? “Агнец Божий Денглера”. Держу пари, это было написано прямо под названием: “У нас ни одна часть животного не пропадает даром”.

Внезапно умолкли и голоса полицейских, и крики детей, и песня. Пул почувствовал, как зло сгущается, концентрируется в холодном мертвом воздухе вокруг его тела, и сердце его чуть не замерзло. Он услышал шорох тяжелых одежд – должно быть, Андерхилл двинулся к двери. Коко всадит в него свой нож еще раз, Майкл знал это. И на этот раз Коко убьет его. И срежет с черепа все лицо, как он сделал это с Виктором Спитални.

– Ты думаешь, он убил твою настоящую мать? – прошептал Майкл. – Думаешь, что он назначил Росите Ороско встречу у реки и убил ее там? Я думаю, именно так он и сделал.

Низкий голос произнес что-то непонятное где-то далеко слева от Пула. Это больше напоминало вздох.

– Конор?

– А.

– Ты ведь тоже знал это? – Майклу хотелось плакать, но теперь уже не от страха. – Никто не говорил тебе, но ты всегда знал. – Майкл почувствовал, как его полу замороженное сердце начинает отходить. Прежде чем Коко убьет их или прежде чем сюда ворвется полиция и перестреляет всех, он должен сказать все это.

– Через десять дней после твоего рождения Карл Денглер встретился с Роситой Ороско на берегу реки. Была середина зимы. Он забил ее до смерти, а потом раздел тело до гола и оставил лежать на берегу. Он надругался над ее телом после убийства? Или до? А потом он приходил в твою комнату, когда ты был маленьким мальчиком, и делал с тобой то же самое, что сделал с ней. Ночь за ночью.

– Что происходит? – донесся усиленный мегафоном искаженный голос Мэрфи.

– Ночь за ночью, – повторил Пул. – Тим каким-то образом знал это все. Не зная ничего о том, что случилось на самом деле, он чувствовал это, он чувствовал все. Взглянув на тебя один раз, Тим уже знал всю твою жизнь.

– Андерхилл выйдет первый, – прошептал Коко позади Пула. Нож скользнул под ухо Пула, дети завопили и запросили о пощаде. – Сначала Андерхилл. Потом ты. Потом Линклейтер. Я выйду последним.

– Я ведь прав, да? – спросил Пул. Голос его дрожал, и он знал, что Коко не ответит ему – потому что не было необходимости в ответе.

– Андерхилл выходит первым! – крикнул Майкл. Через секунду он услышал потрескивающий голос Мэрфи, доносящийся до него с другой стороны огромной бурлящей реки. Мэрфи ничего не знал о реке, которая окружала мир Нигде, отрезая его от всего остального мира.

– Пусть выходит, – кричал Мэрфи.

Гарри Биверс издал звук, похожий на крик животного, попавшего в ловушку, и забился в своих путах.

Если Андерхилл жив, подумал Майкл, то Коко высылает его первым, потому что хочет дослушать ту замечательную историю, которую рассказывает ему Пул. А Мэгги Ла находится по ту сторону реки, и Майкл никогда не увидит ее, потому что здесь, на этой стороне, был островок мертвых.

– Иди, Андерхилл, – сказал Пул. – Поднимайся по лестнице.

Голос его звучал странно, как никогда.

Дверь со скрипом отворилась, и изумленный Майкл увидел широкую спину Тима Андерхилла, выходящего наружу. Послышались медленные шаги вверх по ступеням.

– Аллилуйя, – произнес Майкл. – Кто теперь? Но он слышал только стоны и всхлипы, как будто где-то вдалеке опять заплакали дети.

– Ведь то же самое случилось в пещере, правда? – сказал он. – Господи, помоги Гарри Биверсу!

– Выпускайте следующего, – трещал голос Мэрфи.

– Кто следующий? – спросил Пул.

– Здесь все теперь по-другому, – прошептал Конор. Майкл тут же почувствовал, насколько он прав. Ощущение движения вокруг больше не было: холодный воздух казался абсолютно пустым. Они просто стояли посреди темной комнаты в подвале – не было ни плачущих в отдалении детей, ни хлопанья крыльев.

– Давай выйдем вместе, – предложил Майкл.

– Нет, ты первый, – сказал Конор. – Хорошо, Денглер?

В ответ раздались протестующие стоны Гарри Биверса.

– Я буду прямо за тобой, – продолжал Конор. – Денглер, мы выходим.

Пул начал двигаться в направлении расплывчатых очертаний двери. У него было такое чувство, будто на руках и ногах висит по гире. От каждого шага жутко ныла рана в боку. Он чувствовал, как кровь вытекает из его тела, заливая пол.

И тут Пул вдруг понял, что случилось – Денглер перерезал себе горло. Вот почему перестали звучать голоса. Денглер убил себя, и теперь его тело лежит в темноте на холодном полу.

– Очень скоро кто-нибудь спустится сюда, чтобы помочь тебе, Гарри, – сказал Майкл. – Мне очень жаль, что я прислушивался к тому, что ты говорил мне.

Стоны и всхлипы.

Пул дошел до двери, толкнул ее и перешел из абсолютной темноты в чуть менее густую. Он стоял на площадке. Здесь казалось очень темно, когда они спускались по лестнице, но не сейчас. Поглядев вверх, Майкл увидел двух полицейских, смотрящих на него сверху вниз. Он подумал о бедном сумасшедшем Денглере, который лежит мертвый или умирающий внутри темной комнаты, и о Гарри Биверсе. Он никогда больше не хочет встречаться с Гарри Биверсом.

– Мы идем, – произнес Майкл, не узнавая собственного голоса. Майкл с трудом поплелся вверх по лестнице. Как только он вышел на достаточно освещенное место, он осмотрел собственный бок. Он с трудом держался на ногах, хотя понимал, что рана была не такой серьезной, как могла бы. Коко хотел ранить его серьезнее, хотя и не убить, но толстое пальто ослабило удар.

– Денглер зарезался, – сказал Майкл.

– Угу, – подтвердил за его спиной Конор.

Пул взглянул через плечо и увидел, что Конор поднимается вслед за ним. Глаза у него были размером с тарелку для супа. Майкл снова стал пониматься по лестнице.

Когда он дошел наконец до верха, один из полицейских спросил, все ли с ним в порядке.

– Я не так уж плох, но тоже воспользуюсь “скорой помощью”.

Далтон просунул голову в дверь и сказал:

– Помогите этому человеку выйти наружу.

Один из офицеров обнял Пула рукой за плечи и помог ему выбраться во двор. На воздухе было гораздо теплее, а обшарпанный внутренний дворик показался Пулу по-настоящему красивым. Мэгги вскрикнула при его появлении, Майкл повернулся на звук, едва замечая огромную фигуру стоящего с опущенной головой Тима Андерхилла. Мэгги и Эллен Войцак стояли в дальнем углу красивого маленького дворика, будто бы заснятого на пленку превосходным фотографом. Обе женщины тоже были красивы – очень красивы, хотя и абсолютно разной красотой. Пул чувствовал себя как человек, которому только что сняли с глаз повязку, отменив смертный приговор. Лицо Эллен просияло, как только она увидела Конора.

– Отведите его в “скорую”, – велел Мэрфи, опустив мегафон. – Денглер и Биверс все еще там?

Пул кивнул. Вскрикнув еще раз, Мэгги подбежала к Майклу и обвила его шею руками. Она что-то очень быстро говорила, но Майкл не мог разобрать слов. Вряд ли они были на английском, но Майклу вообще не надо было знать их, чтобы понять, что хочет сказать девушка. Он поцеловал Мэгги в висок.

– Что случилось? – спросила она. – Где Денглер?

– Я думаю, он зарезался, – сказал Майкл. – Думаю, Денглер мертв.

– Отведите его в скорую, – повторил Мэрфи. – Отвезите его в больницу и останьтесь там вместе с ним. Райан, Пиблз, спуститесь вниз и посмотрите, что там с остальными.

– Гарри? – Мэгги вопросительно взглянула на Майкла. Эллен Войцак обнимала Конора, который стоял неподвижно, как статуя.

– Еще жив.

Толстошеий полицейский подошел к Майклу с выражением тупого удовлетворения на лице и повел его к арке, выходящей на Элизабет-стрит. Пул посмотрел на Андерхилла, который все еще стоял, привалившись к стене, рядом с полицейским, который, видимо, вывел его наружу. Андерхилл тоже был не в себе, но совсем по-другому, чем Конор Линклейтер. Его шляпа была надвинута на глаза, горло завязано платком, воротник пальто поднят.

– Тим? – позвал Майкл.

Андерхилл отошел на несколько шагов в сторону от полицейского, но так и не поднял глаза на Пула.

Он был маленьким,разглядел наконец-то Пул. Это был маленький, карманный Андерхилл. Конечно, люди не уменьшаются так ни с того ни с сего. За секунду до того, как Майкл понял, в чем дело, он увидел ряд безукоризненно белый зубов, блеснувших в почти неземной улыбке под воротником пальто Андерхилла.

Тело его заледенело. Хотелось вопить, кричать. Широкая река вновь отрезала его от всего остального мира, опять заплакали дети.

– Майкл, – Мэгги вопросительно смотрела на него.

Майкл показал пальцем на фигуру, закутанную в пальто Андерхилла.

– Коко, – смог наконец-то выкрикнуть он. – Вот он. На нем...

В руке усмехающегося “Андерхилла” как бы материализовался длинный нож. Он прыгнул на стоящего рядом полицейского, заломил ему руку и вонзил нож глубоко в спину.

Пул перестал кричать.

Прежде, чем кто-либо успел двинуться, мужчина в длинном пальто исчез через арку на Элизабет-стрит. Полисмен, которого он ударил, медленно осел на кирпичи с пустым окаменевшим лицом. Только тут Мэрфи наконец сдвинулся с места и послал четырех человек в погоню за Коко, а затем велел отнести раненого офицера в машину “скорой помощи”. Мэрфи в последний раз окинул разъяренным взглядом двор и выбежал через арку.

– Я не могу ждать, – сказал Майкл, когда один из полицейских попытался подтолкнуть и его к арке, за которой стояла машина. – Я должен увидеть Андерхилла.

Полисмен смущенно посмотрел на него.

– Ради Бога, вынесите его из подвала.

– Майкл, – взмолилась Мэгги. – Тебе необходимо в больницу. Я поеду с тобой.

– Все не так ужасно, как кажется на первый взгляд, – постарался успокоить ее Майкл. – Но я должен видеть, что случилось с Тимом.

Хотя Тим и мертв. Коко тихо убил его, взял пальто и шляпу и в темноте выскользнул из подвала.

– О, нет, – воскликнула Мэгги.

Она уже кинулась было бежать в сторону двери, но Пул схватил ее за руку, а затем и Далтон преградил ей путь.

– Спустись туда, Далтон, – сказал Майкл. – Оставь в покое мою девушку и иди вниз, посмотри, не можешь ли ты помочь чем-нибудь Тиму. Или я превращу тебя в живую кучу дерьма.

В боку горело и дергало. Со стороны улицы доносились крики и топот бегущих ног.

Далтон медленно двинулся в сторону арки, но затем передумал и направился к выходу из здания.

– Джонсон, давайте посмотрим, что задержало остальных.

Один из полицейских поспешил за ним.

– Я действительно именно это имел в виду, – бормотал Майкл. – Кучу шевелящегося дерьма.

Эллен и Конор двинулись через двор к Пулу и Мэгги.

– Он ушел, Мики, – сказал Конор, сам, казалось, не веря собственным словам.

– Они догонят его. Не может быть, чтобы он смог всех обмануть.

– Мне очень жаль, Мики.

– Ты вел себя прекрасно, Конор. Ты вел себя лучше, чем любой из нас.

Конор покачал головой.

– Тим не издавал ни звука. Я думал...

Пул кивнул. Ему тоже не очень хотелось говорить на эту тему.

– Он сильно порезал тебя?

– Не слишком сильно. Но думаю, мне лучше сесть.

Майкл, скользя по стене, опустился на кирпичи. Мэгги поддерживала его за один локоть, а Конор за другой. Усевшись, Майкл почувствовал, что его кидает в жар. Он попытался расстегнуть пальто, но от этого бок пронзила сильная боль. Он как бы со стороны услышал собственный стон.

Мэгги опустилась рядом с ним на колени и взяла его за руку.

– Просто царапина. Плюс легкий шок.

Девушка сжала его руку.

– Со мной все в порядке, Мэгги, – сказал Майкл. – Просто немного жарко.

Он нагнулся вперед, и девушка помогла ему стащить пальто с плеч.

– Выглядит намного страшнее, чем на самом деле. А вот полицейского ранили серьезно. – Он оглянулся, пытаясь отыскать глазами полицейского, которого ранил Коко. – А где же он?

– Его уже давно унесли.

– Он мог идти?

– Он был на носилках, – ответила Мэгги. – Не хочешь перебраться в “скорую”? Там стоит еще одна.

С лестницы послышался тяжелый топот сапог.

Через секунду два полицейских вынесли из здания Гарри Биверса. Половина головы Гарри была обернута белой тряпкой и выглядел он как жертва жестокой уличной потасовки. Биверс не мог идти сам, он как бы висел между двумя полицейскими.

– Где он? – спросил Гарри срывающимся голосом, в котором слышалась боль.

Майкл подумал, что он говорит о Коко и улыбнулся – что ж, Гарри имел право задать этот вопрос.

– Где этот ублюдок?

Напряженные несчастные глаза Гарри Биверса остановились, однако, на Майкле. В них читалась горечь.

– Ублюдок! – повторил Биверс. – Это ты все просрал. Что, по-твоему, ты пытался там сделать. Добиться того, чтобы всех убили?

Он попытался даже, как ни трудно было в это поверить, освободиться от полицейских и подойти к Майклу.

– Почему ты думаешь, что можно все свалить на меня? Ты все испортил, Пул, ты все испортил. Он был почти у меня в руках, а ты дал ему убежать.

Пул перестал обращать внимание на вопли Гарри. В дверях появились Далтон и еще один полицейский, которые тащили Тима Андерхилла. Лицо Тима было синим, зубы стучали так, что можно было почти что слышать это. Половина свитера его была разрезана, и всю левую часть тела заливала кровь – совсем как у Майкла. Он выглядел так, будто кто-то пытался разрезать его тело пополам.

– Что ж, Майкл, – пробормотал он, когда его проносили в дверь.

– Что ж, Тимоти, – отозвался Майкл. – Почему ты не издал ни звука там, пока Денглер стаскивал с тебя одежду?

– Посадите меня рядом с Пулом, – сказал Андерхилл, и Далтон вместе с другим полицейским аккуратно пронесли его через двор и опустили на кирпичи. Другой полицейский, которому подал знак Далтон, подбежал к ним с улицы, неся в руках одеяло, которое он обернул вокруг широких плеч Андерхилла.

– Он завязал мне что-то вокруг рта, – сказал Тим. – Я думаю, это была рубашка Биверса. На старом добром Гарри была рубашка, когда его вынесли?

– Не могу сказать.

Через арку во двор вбежал лейтенант Мэрфи. Оба раненых подняли на него глаза. Лицо лейтенанта по-прежнему было красным, но не столько от гнева, сколько от долгого бега – типичное ирландское лицо, как подумал Пул. К тому времени, как Мэрфи исполнится шестьдесят, оно всегда будет именно такого цвета. Когда детектив увидел лежащих на земле Пула и Андерхилла, он закрыл глаза, и рот его превратился в безгубую прямую линию.

– Вы сможете достать еще одну “скорую помощь” для этих двух идиотов? – спросил он. – Здесь все-таки не полевой госпиталь.

– Доктор Пул не желал уезжать, пока не вынесут мистера Андерхилла, – объяснил Далтон. – А когда вынесли Биверса, он стал кричать, что засудит всех и каждого, если его немедленно не заберут. Так что...

Мэрфи угрюмо взглянул на него.

– Сэр, – произнес Далтон и удалился сквозь арку.

– Вы поймали его? – спросил Пул.

Мэрфи проигнорировал вопрос, он подошел к двери и заглянул внутрь, как будто желая проверить, не остался ли там кто-нибудь еще. Затем он заглянул в колодец.

– Положите этот нож в пакет, – велел Мэрфи одному из полицейских в форме.

– Так поймали?

Мэрфи продолжал игнорировать Майкла.

Через несколько секунд послышался вой сирены “скорой помощи”, который становился все громче и громче, пока, доехав до арки, его не выключили.

Далтон опять зашел под арку и спросил друзей, нужны ли им носилки.

– Нет, – ответил Пул.

– Разве? – удивился Андерхилл. – А что, носилки нынче в дефиците?

– Что случилось с полицейским, которого ранил Денглер? – спросил Майкл.

Далтон и его напарник опять помогли ему подняться на ноги, Мэгги суетилась рядом, поглаживая и успокаивая Майкла.

– Он умер на пути в больницу, – сказал Мэрфи. – Только что сообщили.

– Мне очень жаль, – сказал Пул.

– Почему же? Ведь это не вы его зарезали, правда?

Лицо Мэрфи снова вспыхнуло, он подошел к кирпичам и встал перед Пулом.

– Мы упустили вашего друга Денглера, – произнес лейтенант. Брови его почти встречались на переносице, между ними была сердитая вертикальная складка на лбу. – Он скинул на углу пальто и шляпу и припустил по Мотт-стрит, прямо как кролик. Мы думаем, он забежал в какое-то здание. Но мы поймаем его, Пул. Можете не волноваться на этот счет. Он не уйдет далеко. – Мэрфи отвернулся, потирая рукой подбородок. – Я навешу вас и вашего приятеля в больнице.

– Мне жаль, что умер один из ваших людей, вовсе не потому, что я имею к этому какое-то отношение.

– Господи Иисусе, – воскликнул Мэрфи, отворачиваясь и направляясь к арке.

– Некоторые люди не понимают, что такое сочувствие, – сказал Андерхилл Майклу, когда их вели к “скорой помощи”.

5

Пулу и Андерхиллу наложили швы в палате “скорой помощи”. Молодой врач с детским лицом сказал, что раны их “косметические”, имея в виду, что хотя на теле и останутся шрамы, настоящей опасности для здоровья все это не представляет. То есть он сообщил то, что Майкл давно уже понял сам. После того, как раны были обработаны, друзей перевели в палату на двоих и сообщили, что они проведут здесь ночь под охраной полицейского, который ехал с ними в машине. Фамилия офицера была Ледонне, у него были аккуратно подстриженные усы и добрые глаза.

– Я буду за дверью, – сообщил Ледонне.

– Нам нет необходимости проводить всю ночь в больнице, – запротестовал Майкл.

– Лейтенант предпочел бы, чтобы было именно так, – ответил Ледонне, и Майкл понял, что это был лишь вежливый способ сообщить им, что у них нет выбора и хотя бы одну ночь придется провести здесь.

Часа через три после того, как друзей перевели в палату, появилась Мэгги Ла в сопровождении Конора и Эллен. Они описали, как провели предыдущие три часа с лейтенантом Мэрфи. Лейтенант достаточное количество раз прослушал историю о том, как они попали в дом на Элизабет-стрит, чтобы сделать вывод, что они невиновны ни в каких преступлениях, кроме собственной глупости, и в конце концов Мэрфи так и не предъявил никаких обвинений.

Мэгги также рассказала Майклу и Тиму, которые были немного не в себе от наркотиков, что Коко удалось оторваться от полиции в Чайна-таун, но Мэрфи уверен, что его поймают до захода солнца.

Затем Мэгги осталась, а Конор и Эллен заторопились на метро. Эллен поцеловала обоих мужчин, и ей пришлось почти силой проталкивать в дверь Конора. Пул подумал, что, возможно, Конор не отказался бы, чтобы ранили и его тоже, лишь бы оказаться в компании друзей.

– А что они сделали с Биверсом? – спросил Майкл у Мэгги.

– Он тремя этажами выше. Хочешь увидеться с ним?

– Не думаю, чтобы мне когда-либо захотелось увидеться еще раз с Гарри.

– Он потерял ухо, – напомнила Мэгги.

– У него осталось другое.

Свет в госпитале приглушили, он был теперь каким-то призрачным. Пул вспомнил сероватый свет наверху, у лестницы здания, когда на нее смотришь из подвала.

Пришла сестра и сделала еще один укол, хотя Майкл не давался ни в какую и говорил, что это не нужно.

– Я и сам, знаете ли, врач, – говорил он.

– Нет, только не сейчас, – сказала медсестра, всаживая иглу в его ягодицу.

Затем они с Тимом некоторое время разговаривали о Генри Джеймсе. Позже из всего этого невнятного разговора Пул помнил только, как Тим рассказал ему о сне, который приснился Джеймсу уже в пожилом возрасте, – что-то громадное и устрашающее попыталось проникнуть в комнату писателя, но в конце концов тот опомнился, сам атаковал врага и с позором изгнал его.

В этот день или на следующий Мэрфи опять захочет повидаться с ними, и не меньше чем на двадцать четыре часа. Джуди Пул объявилась и встала в дверях комнаты как раз перед самым концом приемных часов. За спиной жены стояла Пэт Колдуэлл.

Ему всегда нравилась Пэт Колдуэлл, но он никак не мог вспомнить, всегда ли ему нравилась собственная жена.

– Я не войду, пока эта персона не выйдет отсюда, – заявила Джуди.

“Этой персоной” была Мэгги Ла, которая немедленно начала собирать вещи.

Майкл сделал ей знак прекратить.

– В таком случае ты не войдешь, – сказал он Джуди. – Но мне будет очень жаль.

– Вы не сходите повидаться с Гарри? – спросила Майкла Пэт. – Он говорит, что ему многое требуется обсудить с вами двумя.

– Мне не очень хочется прямо сейчас разговаривать с Гарри Биверсом, – сказал Майкл. – А тебе, Тим?

– Майкл, ты что, не собираешься избавиться от этой девицы? – спросила Джуди.

– Не думаю, чтобы я собирался это сделать. Зайди сюда, чтобы мы могли говорить нормальным тоном, Джуди.

Джуди повернулась к нему спиной и пошла вниз по коридору.

– Довольно забавно лежать в больнице, – сказал Майкл. – Вся твоя жизнь проходит перед тобой, как будто заново.

Позже, тем же вечером, когда действие наркотиков прекратилось ровно настолько, что Пул начинал чувствовать боль раны, в палату вошел лейтенант Мэрфи. Он улыбался и выглядел спокойным, идеально владеющим собой человеком, которым так восхищался Гарри Биверс на похоронах Тино Пумо.

– Ну что ж, вы сейчас вне опасности, так что я пошлю Ледонне отдохнуть домой. Утром вы сможете выписаться отсюда.

Он переминался с ноги на ногу, явно не зная, как именно сообщить им о том, что он знал. В конце концов он решил, что для этого вполне подойдет некая смесь оптимизма и агрессии в голосе.

– Теперь он наш. Благодаря вам двоим и Гарри Биверсу нам не удалось схватить его в Чайна-таун, но я говорил, что мы его поймаем, и скоро так и будет.

– Вы знаете, где Денглер? – спросил Тим. Мэрфи кивнул.

– Ну и где же? – спросил Пул.

– Вам не надо этого знать.

– Но вы не можете задержать его сейчас?

Мэрфи покачал головой.

– Он почти уже задержан, он даже лучше, чем просто задержан. Вы можете за него не беспокоиться.

– Я и не беспокоюсь, – сказал Майкл. – Он в самолете?

Мэрфи удивлено взглянул на Пула, затем кивнул.

– Вы послали людей в аэропорт?

Теперь Мэрфи начинал выглядеть раздраженным.

– Конечно послали. Я расставил людей на каждой станции метро, которой он мог воспользоваться, на каждой автобусной остановке, а также в “Кеннеди” и “Ля-Гардиа”. – Лейтенант прочистил горло. – Но он умудрился пробраться через турникет “Нью-Орлеанз”, прежде чем его опознали. К тому времени, когда мы сообразили, каким именем он может воспользоваться и куда направляться, Коко уже сел в самолет. Но сейчас он еще на борту. И для него все кончено.

– Куда он летит?

Мэрфи решил наконец сказать им.

– В Тегусиальпу.

– Гондурас, – сказал Пул. – Почему Гондурас? А, Роберто Ортиз. Вы проверили список пассажиров и нашли его имя. У Денглера до сих пор есть паспорт Роберто Ортиза.

– Я ведь не должен отчитываться перед вами, правда? – сказал Мэрфи.

– Скажите мне только, что на этот раз вы его не упустите.

– Из самолета выйти невозможно. Не думаю, чтобы он собирался повторить подвиг Купера. А когда через полчаса самолет приземлится в Тегусиальпе, там его ждет целая армия. Эти люди в Гондурасе, они хотят быть нашими друзьями. Стоит нам поднять палец, как они уже готовы прыгать. Его схватят так быстро, что он даже не успеет ступить на землю. – Мэрфи улыбнулся. – Мы уже не упустим его. Возможно, он, как вы говорите, негодяй в бегах, но на этот раз он бежит прямо в ловушку. – Мэрфи кивнул, прощаясь с друзьями, и отправился к двери, но по дороге его посетила еще одна мысль, и он обернулся. – Утром я расскажу вам, как все прошло. К тому времени нашего мальчика уже будут везти обратно сюда. – Ухмылка. – В цепях. И, возможно, с парочкой синяков и без парочки зубов.

После того, как лейтенант вышел, Андерхилл произнес:

– Вот он, идол Гарри Биверса.

Пришла медсестра и сделала им еще по одному уколу.

Пул заснул, беспокоясь о своей машине, которую он припарковал на стоянке на Дивижн-стрит.

Как только Пул проснулся на следующее утро, он позвонил в Десятый участок. На столике рядом с кроватью Майкла стояла ваза с ирисами и калами и лежала его книга “Послы”, а также две книжки про Варвара. Ночью Мэгги удалось вызволить со стоянки его машину.

Майкл спросил полицейского, который взял трубку, собирается ли лейтенант Мэрфи посетить сегодня больницу Сен-Винсент.

– Насколько я знаю, у него не было таких планов, – ответил полицейский, – но, возможно, вам просто надо спросить кого-нибудь другого.

– А сейчас лейтенант на месте?

– Лейтенант на совещании.

– Гондурасская полиция арестовала Денглера? Вы можете сказать мне хотя бы это?

– Извините, но я не могу дать вам подобной информации. Вам надо поговорить с лейтенантом.

Полицейский повесил трубку.

Через некоторое время врач пришел выписывать их. Он сказал, что пришла девушка, которая принесла им одежду. После того, как вышел врач, медсестра внесла два коричневых пластиковых мешка, в каждом из которых лежало чистое нижнее белье, носки, рубашка, свитер и джинсы. Одежда Андерхилла была взята из его комнаты в “Сайгоне”, в мешке Майкла были абсолютно новые вещи. Мэгги подбирала размеры наугад, поэтому ворот рубашки Майкла был на размер меньше, а пояс джинсов – на размер больше, но тем не менее одежду вполне можно было носить. На дне сумки Майкл обнаружил записку:

“Я не смогла купить тебе пальто, потому что кончились деньги. Доктор сказал, что вас выпишут в девять тридцать. Не мог бы ты заехать в “Сайгон”, прежде чем отправиться туда, куда ты собираешься отправиться? Твоя машина стоит в гараже через улицу. С любовью. Мэгги”.

К записке был приложен жетон из гаража.

– У нас нет пальто, – сказал Майкл. – Мое испорчено, а твое, наверное, является вещественным доказательством. Но ничего, мы добудем какую-нибудь одежду. В больницах часто что-нибудь остается.

В кассе они подписывали один документ за другим, затем молоденький кладовщик, местный Уилсон Мэнли, снабдил их, как и предполагал Майкл, пальто, которые принадлежали двум одиноким пожилым джентльменам, умершим на прошлой неделе.

– Они конечно очень ветхие, – сказал кладовщик. – Вот если бы вы могли подождать пару дней, возможно, появилось бы что-нибудь поприличнее.

Андерхилл в своем грязном длинном пальто напоминал браконьера. Пулу досталось ветхое пальто с вельветовым воротником, в котором у него был вид бродяги.

Когда они забрали “Ауди”, Пул некоторое время неподвижно сидел за рулем, прежде чем вывести машину на Седьмую авеню. Бок его болел, от пальто пахло дешевым вином и сигаретным дымом. Майкл понял вдруг, что он не знает, куда ехать. Может быть, он будет сидеть за рулем вечно. Он остановился на первом светофоре и понял, что может ехать куда угодно. Сейчас он не был ни врачом, ни мужем, ни кем бы то ни было для Мэгги Ла, единственное, за что он отвечал в настоящий момент, – это машина, за рулем которой он сидел.

– Ты отвезешь меня в “Сайгон”? – спросил Андерхилл.

– Да, – сказал Майкл. – Но сначала надо нанести визит нашему любимому полицейскому.

6

Лейтенант Мэрфи не смог принять их сразу. Лейтенант Мэрфи велел передать им, что они могут подождать, если хотят, но дела, относящиеся к другим расследованиям, требуют его непременного участия. Нет, у него нет информации о дальнейшей судьбе разыскиваемого Денглера.

Молодой офицер, сидящий по ту сторону пуленепробиваемой перегородки, отказался пустить их внутрь участка и вообще избегал смотреть друзьям в глаза, предпочитая сделать вид, что он занят чем-то, находящимся на столе в глубине его кабинета.

– Они схватили Коко, когда он сошел с самолета? – настаивал Пул. – Он уже возвращается обратно в цепях и со свежими синяками?

Офицер не отвечал.

– Он ведь не смылся и на этот раз, правда? – Пул почти кричал.

– Мне кажется, что-то случилось во время полета, – едва слышно произнес полицейский.

После того, как друзья прождали полчаса, детектив Далтон сжалился над ними и провел их внутрь участка. Он привел их в комнату “Би” и сказал:

– Я постараюсь сделать так, чтобы он зашел сюда. Мне нравится это пальто, – ухмыльнулся Далтон Пулу.

– Готов поменяться на ваше, – ответил тот.

Далтон исчез. Через минуту-две распахнулась дверь и на пороге появился лейтенант Мэрфи. На коже его не было привычного румянца, плечи были опущены. Даже в шикарных усах лейтенанта, казалось, застыла усталость. Мэрфи кивнул Майклу и Тиму, уронил на стол папку, а собственное тело – в кресло.

– О’кей, – сказал лейтенант. – Я не хочу, чтобы вы думали, будто бы я вас избегаю. Просто не хотел звонить вам, пока не получу всей информации.

Он развел руками, как будто это было все, что он имел сказать.

– Самолет приземлился? – спросил Майкл. – Что он сделал – взорвал его?

Мэрфи заерзал на стуле.

– Да нет, самолет-то приземлился. И даже больше одного раза. В этом-то и проблема.

– Он совершил вынужденную посадку?

– Не совсем. – Теперь Мэрфи говорил очень медленно и явно неохотно, лицо его постепенно начинало приобретать багровый оттенок. – Обычно рейсы из Америки на Тегусиальпу делают посадку в Белизе. Там тоже ждали наши люди, на случай, если Денглер захочет что-нибудь выкинуть. Во всяком случае, так нас информировала полиция Белиза. – Пул наклонился вперед, собираясь что-то сказать, но лейтенант выставил вперед руку, призывая его к молчанию. – Самолет также обычно садится в месте под названием Сан Педро де Суда – это уже в Гондурасе. Там расставила своих людей уже гондурасская полиция. Они должны были проверять каждого, кто сходит с самолета. А теперь слушайте внимательно, доктор, я расскажу вам, что случилось. Между Сан Педро де Суда и Тегусиальпой есть еще одно место, где регулярно садятся самолеты. – Лейтенант попытался улыбнуться. – Аэропорт Голосон в небольшом приморском городишке под названием Ля Каиба. Самолет стоит там всего десять минут. И сходят там только местные пассажиры – у них билеты отличаются по цвету от билетов международных рейсов, так что их легко можно распознать. А местным пассажирам не надо проходить через таможню, иммиграционный контроль и все эти штуки. В Голосон поставили двух гондурасских полицейских, но они никого не заметили, кроме местных пассажиров.

– Но когда самолет приземлился в Тегусиальпе, Денглера не было, – закончил за лейтенанта Пул.

– Правильно. Таким образом получается, что Коко не сходил нище вообще. – Лейтенант потянул носом воздух. – Что это за запах?

– Полицейский внизу сказал нам, что в аэропорту что-то случилось, – сказал Авдерхилл. – Я не могу припомнить, чтобы что-то случилось в Кеннеди.

Мэрфи посмотрел на него безо всякого выражения.

– Да, произошло кое-что, если это можно назвать простым происшествием. Когда команда проверяла самолет, они обнаружили одного пассажира, который не покинул своего места. Он спал, закрывшись журналом. Только когда они сняли журнал и тряхнули пассажира за плечо, они обнаружили, что он мертв. Сломана шея. – Мэрфи покачал головой. – Мы до сих пор ожидаем результатов опознания.

– Так что Коко может быть где угодно, – подвел итог Пул. – Вы это хотите сказать? Он мог улететь куда-нибудь еще, как только сошел с самолета.

– Что ж, сейчас у нас полицейские наряды в аэропорту Голосон, – сказал Мэрфи. – То есть это у них там полицейские наряды. – Лейтенант отодвинулся от стола и встал. – Думаю, это все, что я имею сказать вам, джентльмены. Буду держать с вами связь. – Он направился к двери.

– Другими словами, никто не нашел его до сих пор. И мы даже не знаем, каким именем он теперь пользуется.

Мэрфи открыл дверь.

– Я позвоню вам, как только у меня появится новая информация. И он вышел.

Буквально тут же в комнате появился Далтон, как будто все это время стоял за дверью и ждал подходящего момента.

– Теперь вам все известно? – сказал он. – Я провожу вас вниз. Вам не о чем беспокоиться, ребята. Его ищет полиция всего Гондураса. А в Гондурасе готовы выше головы прыгнуть, чтобы только оказать нам услугу, можете мне поверить, так что через день-два наш парень будет за решеткой. Я рад, что ваши раны оказались не слишком серьезными. Эй, доктор, скажите вашей хорошенькой подружке, что если ей когда-нибудь надоест...

Они вышли на тротуар в своих облезлых пальто, принадлежавших умершим старикам.

– Как там в Гондурасе? – спросил Пул.

– Разве ты не слышал? – сказал Андерхилл. – Нас там любят.