Кокон [ Межавт. сборник]

1

Флот людей Неба достиг цели перед самым восходом. С высоты почти пяти тысяч футов земля выглядела синевато-серой, кое-где дымчатой из-за тумана. Оросительные каналы, поймавшие первые солнечные лучи, казались полными ртути. На западе мерцал океан, сливаясь у горизонта с фиолетом неба, где еще светилось несколько последних звезд.

Локланн сунна Холбер облокотился о фальшборт своего флагмана и направил подзорную трубу на город. Он увидел лабиринт стен, плоских крыш, квадратных сторожевых башен. Невидимое с земли солнце окрасило в розовый цвет шпили соборов. Аэростатов заграждения не было видно. Очевидно, слухи, дошедшие до Каньона, были правдой — Перио бросил внешние провинции на произвол судьбы. Значит, сокровища Мейко перетекали в хранилища С'Антона. Значит, стоило совершать налет. Они не зря потратили время. Локланн усмехнулся.

Молчание нарушил Робра сунна Стам, первый помощник капитана «Бизона».

— Снизимся до двух тысяч, — предложил он. — Чтобы не отнесло в сторону, за городские стены.

— Согласен. — Шкипер кивнул. Он уже надел боевой шлем. — Пусть будет две тысячи.

Голоса на такой высоте казались необычно громкими. Тишину нарушали лишь свист ветра и скрип такелажа. Небо было бездонно-туманным, с червонно-золотым оттенком на востоке. Палубу галеры покрывала роса. Но когда сигнальные рожки протрубили команду, ни сам этот звук, ни звуки, долетевшие с других кораблей: стук подошв по палубам, скрип лебедок, брашпилей и ручных насосов не нарушали утренней гармонии. Для небоходов эти звуки были так же привычны, как голос ветра. Здесь, высоко в небе, они казались естественными.

Пять громадных воздушных кораблей начали медленный спуск по спирали. Медь фигур, гордо украшавших носы гондол, засверкала в первых солнечных лучах, соперничая с пестрыми эмблемами и узорами на газовых баллонах. Паруса и рули казались невероятно белыми на темном фоне западного неба.

— Ого! — сказал Локланн, изучавший гавань в подзорную трубу. — Что-то новое. Интересно, откуда он?

Капитан предложил Робре взглянуть в трубу. Первый помощник поднял окуляр к единственному глазу. В стеклянном кружке появились каменные доки, склады, построенные несколько веков назад, в эпоху процветания и могущества Перио. Сейчас они не использовались и на четверть. Шелуха рыбацких лодчонок, одинокая шхуна… «Ага, клянусь Октаи Буренесущим, экий великан, больше кита — семь мачт и какие высоченные!»

— Не знаю. — Помощник опустил трубу. — Иностранец? Но откуда? На всем континенте нет…

— Я такой оснастки еще не видал, — сказал Локланн. — Квадратные паруса на стеньгах, косые внизу. — Он провел рукой по короткой бороде. В утренних лучах борода отливала медью. Капитан был из тех голубоглазых, светловолосых людей, которые редко попадались даже среди небоходов и вообще не встречались у других народов.

— Конечно, в морских кораблях мы мало смыслим. Мы их только сверху видим.

В его словах слышалось добродушное пренебрежение. Из моряков получались хорошие рабы, но само собой разумеется — у настоящего воина есть два способа передвижения: добрый конь дома, и добрый воздушный корабль в походе.

— Наверное, торговец, — решил капитан. — Мы его захватим, если получится.

Более насущные заботы требовали его внимания. Он не летал над C’Антоном раньше, карты у него не было. Совершая воздушные налеты, небоходы никогда не забирались так далеко на юг. Раньше их корабли были примитивными, а Перио — слишком сильным государством. Локланну придется одновременно изучать город сверху, сквозь белесые пряди облаков, и разрабатывать план налета. К тому же, план должен быть достаточно прост, потому что для связи Локланн располагал только сигнальными флажками, рогом и глашатаем с бочкообразной грудью.

— Большая площадь перед собором, — пробормотал капитан; — Высадимся на нее. Люди с «Грозовой тучи» займутся зданием с востока… видишь, похоже, там живет их правитель. Так, вдоль стены на север идут казармы и плац. Гарнизоном займется «Койот». На доках пусть высадятся люди с «Ведьмы небес», захватят береговые батареи и вот то непонятное судно, потом присоединятся к «Койоту». «Огневой лось» сядет за восточными воротами и направит отряд в южную часть, чтобы запереть гражданское население. Как только центральная площадь будет в наших руках, я начну направлять подкрепления туда, где они потребуются. Все ясно?

Он опустил на глаза защитные очки. Кое-кто из бойцов, столпившихся вокруг, был в кольчугах, но Локланн предпочитал панцирь из дубленой кожи, как у монтов. Он почти не уступал в прочности кольчуге, но был много легче. У пирата был пистолет, хотя больше он полагался на боевой топор. Пользоваться огнестрельным оружием становилось не по карману, запасы серы таяли. К тому же, из лука можно было стрелять почти так же быстро и метко, как из пистолета.

Он чувствовал знакомую дрожь, словно опять стал маленьким мальчиком, в предвкушении Средиземного Утра и подарков в коробочке. Добыча будет богатой: золото, ткани, оружие, рабы. Будет бой, славные подвиги, возможно, смерть. Локланн знал, что рано или поздно погибнет в бою. Он столько принес жертв своим идолам. Они не откажут ему — он умрет в бою и снова родится небоходом.

— Пошли! — Он вспрыгнул на фальшборт и ринулся вниз. На мгновение мир завертелся волчком, город оказался вверху, мимо пронесся корпус «Бизона». Потом капитан потянул шнур, ремни дернулись, над ним распустился алый парашют. Локланн оценил силу и направление ветра и, схватившись за стропы, начал спускаться.

2

Дон Мивель Карабан, кальд С'Антона, устроил щедрый пир для заморских гостей с Маураи. Это было историческое событие. Возможно, оно станет вехой, знаком надежды в эпоху упадка. Дон Мивель был редким сочетанием прагматика и грамотного человека и понимал, что отступление войск Перио в Бразилию не было «временным». Прошло двадцать лет, и они не вернутся.

Внешние провинции должны выкручиваться сами. Но иностранцев нужно убедить, что они нашли страну богатую и цивилизованную, что приплывать к берегам Мейко и торговать выгодно. В итоге возможен союз против северных варваров.

Пир длился почти до полуночи. Хотя в некоторых районах оросительные каналы засорились, кактусы и змеи заполонили пуэбло, провинция Мейко оставалась плодородной и изобильной. Пять лет назад, во время набега узкоглазых монголов из Теккаса, были истреблены тысячи пеонов. Пройдет еще десять лет, пока население восстановится, и начнутся регулярные голодные года. Поэтому дон Мивель потчевал гостей говядиной, ветчиной со специями, сливками, фруктами, винами, орехами, кофе. С последним мореходы не были знакомы и не проявили должного интереса. Далее следовали развлечения: музыка, танцы, жонглеры, показательные поединки между молодыми благородными воинами.

Хирург с «Дельфина», изрядно выпив, предложил показать присутствующим традиционный островной танец. Его коричневое, мускулистое, татуированное тело проделало серию движений, от которых у почтенных донов неодобрительно поджались губы. Сам Мивель заметил:

— Это напоминает ритуалы праздника плодородия у наших пеонов.

Сказано было с подчеркнутой вежливостью, чтобы дать понять капитану Руори Ранги Лоханассо, что пеоны имеют культуру особую и не очень тонкую.

Хирург откинул за спину косу и усмехнулся.

— Капитан, давайте приведем с корабля наших вахинас и устроим настоящий хула!

— Нет, — сказал капитан Руори. — Боюсь, мы их и без того смутили. Как гласит поговорка: «На Соломоновых островах поступай как соломонец».

— Сомневаюсь, что они умеют развлекаться по-настоящему, — пожаловался веселый доктор.

— Мы не знаем местных табу, — предупредил капитан. — Лучше принять такой же суровый вид, как эти остробородые господа. А веселиться и заниматься любовью будем на корабле, среди наших вахинас.

— Но это глупо! Пусть сожрет меня акулозубый Нан, если я…

— Постыдись своих предков, они краснеют за тебя, — сказал Руори. Это был самый суровый упрек, если только вы не собирались вызвать собеседника на дуэль. Капитан смягчил тон до предела, но следовало заставить доктора заткнуться. Что тот и сделал, покраснев, пробормотав извинения и удалившись в темный угол, в общество старинных выцветших фресок.

Руори повернулся к хозяину.

— Прошу прощения, сьнер, — сказал он на спанском, местном языке. — Мои люди владеют спанским еще хуже, чем я.

— Ну что вы! — Дон Мивель отвесил церемонный поклон. Его шпага смешно вздернулась, как хвост, придавая тощей черной фигуре сходство с птицей. Один из офицеров Руори не сдержался и фыркнул. «Однако, — подумал капитан, — чем узкие брюки и кружева хуже, чем саронг, сандалии и клановые татуировки? Разные традиции, только и всего. Нужно проплыть всю Федерацию Маураи, от Авай до родной Ньзилан и на запад, до Моайи, чтобы понять, как огромна планета и сколько таит она загадок.»

— На нашем языке вы говорите преотлично, сьнер, — улыбнулась очаровательная доньита Треза Карабан. — Может, лучше нас самих, потому что вы учили язык по книгам многовековой давности, а спанский сильно изменился с тех пор.

Руори ответил улыбкой на улыбку. Дочь дона Мивеля того стоила. Черное бархатное платье облегало фигуру, способную поспорить с фигурой любой красавицы подлунного мира. И хотя люди Моря обращали мало внимания на лицо женщины, капитан не мог не отметить скульптурную отточенность ее прекрасных черт. Орлиная линия носа, унаследованная от отца, стала мягче, глаза сияли, волосы были цвета полночного океана. Как жаль, что мейканцы благородного сословия берегут девушек исключительно для будущего супруга. Вот если бы она сменила жемчуга и серебро на леи и го и они вместе отправились бы в каноэ встречать восход, любили бы друг друга…

Тем не менее…

— В вашем присутствии, — тихо сказал Руори, у меня есть стимул овладеть современным языком в самый короткий срок.

Треза воздержалась от кокетливого жеста веером, но ресницы ее затрепетали. Они были длинные, а глаза — зеленые, с золотистыми искорками…

— Манерами каб’леро вы овладеете не менее скоро, сьнер, — заметила красавица.

— Только не называйте наш язык «современным», умоляю, — вмешался в разговор ученого вида господин в длинной сутане. Руори узнал Биспо дон Карлоса Эрмозильо, священника церкви Езу Карито, который кажется, соответствовал маурийскому Лезу Харисти.

— Не современный, а испорченный. Я тоже изучал древние книги, напечатанные еще до Судной Войны. Наши предки говорили на истинном спанском. Мы используем диалект, столь же испорченный, сколь и наше нынешнее общество. — Он вздохнул. — Но чего ждать, если даже среди благородных донов только один из десяти способен написать собственное имя?

— В дни расцвета Перио образованных было больше, — подтвердил дон Мивель. — Вам следовало приплыть лет сто назад, капитан. Тогда бы вы увидели, на что мы способны.

— Но что такое Перио? Всего лишь потомок другого великого государства, — с горечью произнес Биспо. — Перио объединил под своей властью большие территории, на некоторое время установил закон и порядок. Но ничего нового создано не было. История Перио ничем не отличается от истории тысяч государств до него. Следовательно, его постигнет га же участь.

Доньита Треза перекрестилась. Даже Руори, имевший диплом не только навигатора, но и инженера, был поражен.

— Разве виноваты не атомные бомбы?

— Что? Вы имеете в виду старинное оружие, уничтожившее Старый Мир? Нет, конечно, нет. — Дон Карлос покачал головой. — Но мы были в своем роде столь же глупы и грешны, как и наши легендарные праотцы, и результаты были под стать. Можете называть это человеческой жадностью, или наказанием эль Дио, как угодно. С моей точки зрения особой разницы нет. Первое и второе означают примерно одно и то же.

Руори пристально смотрел на священника.

— Я был бы счастлив побеседовать с вами еще, с’ньер, — сказал он, надеясь, что выбрал верную формулу обращения. — Сейчас редко можно встретить человека, знающего историю, а не мифы.

— Обязательно, — сказал дон Карлос. — Окажите честь.

Доньита Треза нетерпеливо переступала с ножки на ножку.

— У нас есть обычай танцевать.

Ее отец рассмеялся.

— О, да! Юные дамы слишком долго ждали. Терпение дается им нелегко. У нас будет довольно времени продолжить беседу завтра, с’ньер капитан. А теперь — музыка!

Он подал знак. Вступил оркестр. Некоторые инструменты походили на маурийские, некоторые были незнакомыми. Сама музыкальная гармония отличалась… что-то подобное встречалось в Стралии. На руку Руори легла ладонь. Он посмотрел на Трезу.

— Поскольку вы меня не приглашаете, я могу быть столь нескромной и пригласить вас?

— Что значит «быть нескромной»? — поинтересовался он.

Она покраснела и принялась объяснять, но ничего не получилось. Руори решил, что это очередная местная моральная концепция, которой не было аналога в культуре мореходов. К этому времени мейканские девушки и их кавалеры вышли на середину зала. Несколько секунд Руори наблюдал за парами.

— Это незнакомый танец. Я не знаю движений. Но, кажется, быстро научусь.

Она скользнула в его объятия, и это было приятно, хотя и без надежды на продолжение.

— У вас хорошо получается, — сказала Треза минуту спустя. — На островах все так пластичны?

Он не сразу понял, что это комплимент. Будучи истинным островитянином, он воспринял вопрос буквально.

— Мы много времени проводим в море. Чувство ритма и равновесия — необходимое качество, если не хочешь свалиться за борт.

— Довольно, перестаньте! — засмеялась она. — Вы такой серьезный, как С’Осе в соборе.

Руори тоже улыбнулся. Он был высокий, молодой, смуглолицый, как и все островитяне, но с серыми глазами — память о инглийских предках. Будучи н’зеланцем, он имел на теле меньше татуировок. Но с другой стороны, в косу он вплел филигрань из китовой кости, саронг был сшит из самого тонкого батика, а к костюму он добавил рубашку с кружевами. На поясе висел нож, в старых потертых ножнах, без которого любой мауриец чувствовал себя беспомощным. Но стоило взглянуть ка лезвие, и становилось ясно, что это превосходный клинок.

— Я хотел бы увидеть этого С’Осе, — сказал он. — Вы нас познакомите?

— Как долго вы у нас пробудете?

— Сколько будет возможно. Мы намерены исследовать весь мейканский берег. До сих пор все контакты Маураи с Мерикой ограничивались экспедицией с Авайев к Калифорни. Там была обнаружена пустыня, редкие племена дикарей. Но от скайданских торговцев мы слышали, что на севере есть леса и там воюют друг с другом люди белой и желтой расы. До нашей экспедиции мы не имели понятия, что лежит на юг от Калифорни. Может, вы нам расскажете, чего ждать в Южмерике?

— Очень немногого, — вздохнула Треза. — Даже в Бразилии.

— Зато в Мейко цветут восхитительные розы.

К ней вернулось хорошее настроение.

— А в Н’зелании процветает искусство комплиментов, — засмеялась она.

— Отнюдь, мы слишком прямолинейны. Конечно, если не рассказываем о наших странствиях. Тогда мы плетем всякие небылицы.

— А что вы будете рассказывать об этой экспедиции?

— Буду немногословен, иначе все юноши Федерации ринутся сюда. Но я приглашу вас на корабль, доньита, покажу главный компас, и с этого момента компас всегда будет показывать на С'Антон д’Иньо. Вы станете, так сказать, розой нашего компаса.

К некоторому удивлению Руори она поняла шутку и засмеялась. Ловкая и гибкая, она изящно вела танец.

Ночь близилась к концу. Они станцевали еще несколько раз; стараясь не нарушать рамок дозволенного и не привлекать внимания, обменивались всякими веселыми глупостями. Близился рассвет, оркестр был отпущен отдыхать, и гости, скрывая зевки ладонями, начали расходиться.

— Как это скучно, стоять и говорить всем «до свидания», — прошептала Треза. — Пусть думают, что я ушла спать.

Она взяла Руори за руку и увлекла за колонну, а оттуда на балкон. Старая служанка-дуэнья, наблюдавшая зорким оком за парочками, забредшими в этот укромный уголок, спала, завернувшись от рассветной прохлады в мантилью. Теперь здесь, среди цветущих кустов жасмина никого не было. Туман окружал дворец, издалека доносился голос часового на крепостной стене: «Тодос бьен» — «Все спокойно». Туман скрывал контуры окружающих домов. На западе небо было почти черным, там сверкали последние звезды. Но верхушки мачт «Маурийского дельфина» уже поймали первые солнечные лучи и были словно объяты пламенем.

Треза поежилась, стала ближе к Руори. Некоторое время они молчали.

— Не забывайте нас, — попросила она наконец, очень тихо. — Когда вернетесь к своему счастливому народу, не забывайте нас.

— Как я могу забыть? — ответил он, на этот раз совершенно серьезно.

— У вас столько всего, чего у нас нет, — печально продолжала она. — Вы рассказывали, как невероятно быстро плавают ваши корабли, даже против ветра. И как ваши рыбаки всегда добывают полные сети. Ваши китовые пастухи разводят стада китов, такие огромные, что вода темнеет, когда они плывут. Вы превратили океан в источник пищи и сырья… — Она потрогала мерцающую ткань его рубашки. — Вы говорили, что такой материал вырабатывают из обыкновенных рыбьих костей. И что у каждой семьи есть просторный дом, и каждый имеет охлодку. И даже на самых далеких островах маленькие дети умеют читать, и у них есть напечатанные книги… И у вас нет болезней, от которых мы погибаем… И никто никогда не голодает и все свободны. О, не забывайте о нас, вы, кому улыбнулся эль Дио!

Смутившись, она замолчала. Руори заметил, как гордо вскинула она голову, словно жалея о минутной слабости. «В конце концов, — подумал он, — Треза потомок древнего рода, который привык подавать, а не принимать милостыню.»

Поэтому он постарался подбирать слова, чтобы ее не задеть.

— Дело не в добродетели, доньита. Просто нам повезло. Мы меньше других пострадали в Судной Войне. Сама война, и то что мы были островитянами, помогли нам начать разумно использовать ресурсы океана. Не истощать, а умножать их. Мы не сохранили каких-то древних секретов, но мы возродили научный метод мышления. Наша наука — это и есть главное.

— Атом! — ахнула Треза и перекрестилась.

— Нет, нет, доньита, — запротестовал Руори. — Многие народы верят, что именно наука стала причиной гибели Старого Мира. Саму науку они представляют набором сухих рецептов, инструкций, чтобы строить высокие дома и разговаривать между собой на расстоянии. Это не имеет ничего общего с истиной. Наука — это метод, способ познания мира. Способ начинать снова и снова, на голом месте. И вот почему вы, мейканцы, можете нам помочь не меньше, чем мы вам. Вот почему мы искали вас и теперь будем посещать постоянно.

Она нахмурилась, хотя Руори чувствовал, как в ней разгорается искорка надежды.

— Не понимаю. — сказала она.

Он огляделся, ища наглядный пример. Наконец, он показал на ряд отверстий в каменной балконной ограде.

— Что здесь было раньше?

— Ну… не знаю. Так всегда было.

— Кажется, я могу объяснить. Я где-то видал подобное. Здесь была фигурная железная решетка. Но много лет назад ее вытащили и перековали на оружие или инструменты.

— Возможно, — кивнула Треза — Железо и медь добывать очень трудно. Мы посылаем караваны через весь континент, к руинам Тамико. Это опасные экспедиции, караванам угрожают бандиты и дикари. Но нам нужен металл. Когда-то всего в километре отсюда были железные рельсы, мне рассказывал дон Карлос…

Руори кивнул.

— Именно. Наши предки истощили планету. Они добыли почти всю руду, сожгли нефть и уголь, испортили эрозией плодородный слой почвы. В конце концов, ничего не осталось. Я преувеличиваю, конечно. Залежи минералов сохранились, но их мало. Другими словами, старая цивилизация истратила свой капитал. Теперь, когда почва и лес самовосстановились, можно попробовать возродить машинную цивилизацию. Но топлива и минералов для этого нет. Столетиями человеку приходилось разбирать древнейшие постройки, чтобы добыть металл. Зачастую знания предков сохранились, но их просто нельзя применить, они стали бесполезными. Мы теперь слишком бедны.

Увлекшись, он подался вперед.

— Но умение открывать, изобретать не зависят от богатства. Наверное, именно из-за скудных ресурсов у нас на Островах мы устремили поиски в другую область. Научный метод так же применим к ветру, солнцу, живой материи, как и к нефти, железу, урану. Изучая гены, мы научились выводить водоросли, планктон, рыб с нужными нам свойствами. Научное лесоводство дает отличную строительную древесину, материалы органического синтеза, немного топлива. Солнце заливает нас океаном энергии. Мы научились концентрировать и использовать ее. Дерево, керамика, камень — очень часто с успехом заменяют металл. Ветер, благодаря аэрофольге и трубе Хилсча, обеспечивает нас рабочей силой, согревает и охлаждает. Мы надели узду на приливы, заставили работать на нас. А параматематическая психология уже сейчас, на раннем этапе своего развития, помогает разумно управлять населением, так же как и… О, прошу прощения, доньита, я увлекся, забыл, что я сейчас не инженер. — Хочу сказать одно: если бы у нас были союзники, такой народ, как ваш, например, то в масштабах всей планеты мы могли бы сравняться с предками и превзойти их… Но другим путем, будучи не столь близорукими и беспечными, как они…

Он замолчал, потому, что Треза его не слушала. Она смотрела куда-то поверх его головы, в небо, и на лице ее застыл ужас.

На крепостных стенах грянули трубы, ударили колокола собора.

— Тысячи чертей! — воскликнул Руори, стремительно поворачиваясь на каблуках. Небо в зените стало совсем голубым. Пять акульих силуэтов плыли над C’Антоном. Солнце нового дня весело играло на их раскрашенных боках. Чувствуя легкое головокружение, Руори оценил длину каждого сотни в три футов.

Вдруг под воздушными акулами распустились в воздухе кроваво-красные цветы и медленно поплыли к земле.

— Небоходы! — прошептала Треза — Сантисима Мари, молись за нас!

3

Плиты мостовой ударили в подошвы. Локланн перевернулся и вскочил на ноги. Рядом блеснул фонтан, над которым возвышался каменный всадник. На секунду небоход залюбовался каменными линиями. В Каньоне ничего подобного делать не умели. Так же, как и в Зоне, в Корадо — ни в одном из горных королевств. А храм, выходивший фасадом на площадь, казался белоснежным воплощением молитвы.

Площадь была полна народу. Фермеры и ремесленники готовили прилавки к торговому дню. Когда приземлились первые небоходы, большинство в панике разбежалось. Но один высокий и широкоплечий мужчина, схватив молот, бросился на Локланна. Он прикрывал бегство молодой женщины с младенцем, наверное его жены. Несмотря на мешковатое платье, Локланн оценил ее фигуру. Монги-работорговцы дадут за такую женщину хорошую цену. Ее муж тоже был бы хорошим рабом, но времени не оставалось. Локланн, все еще скованный стропами и ремнями парашюта, выхватил пистолет и выстрелил. Мужчина охнул, прижал ладони к животу и упал на колено. Сквозь пальцы побежала струйка крови. Локланн сбросил парашютную перевязь и застучал сапогами по плитам, устремившись в погоню. Женщина закричала, когда пальцы Локланна крепко сжали ее запястья. Она попыталась вырваться, но ей мешал ребенок. Локланн потащил ее к храму. Робра уже ждал на ступеньках.

— Выставляй охрану, — приказал капитан. — Пока можно держать пленных в храме.

В дверях храма показался старик в одежде священника Перед собой он держал крестообразного мейканского идола, словно преграждая им дорогу. Ударом топора Робра вышиб старику мозги, пинком отбросил с дороги мертвое тело и потащил женщину в храм.

С неба сыпались до зубов вооруженные солдаты Локланн а. Локланн поднял к губам сигнальный рог. В любую минуту возможна контратака. И она не заставила себя ждать.

Стуча подковами, показался эскадрон мейканской кавалерии. Молодые надменные воины в мешковатых штанах, кожаных нагрудниках и шлемах с плюмажами. Их плащи развевались на скаку. Пики были из обожженного дерева, но сабли — стальные. Очень похоже на желтокожих кочевников Теккаса, с которыми народ Локланна сражался веками. Локланн побежал к началу цепи, где уже развернулся штандарт Молнии. Половина парашютистов с «Бизона» выстроилась в цепь, выставив пики с керамическими наконечниками, прочно уперев концы в плиты. Они замерли в ожидании. Первая волна атаки разбилась о цепь. Кони надевались на пики, как на вертела, поднимались на дыбы. Ржанье, крики. Острия пик ударили по седокам. Вперед выступила вторая цепь парашютистов, с мечами и кривыми ножами, которыми было удобно подрезать сухожилия. Несколько минут кипела жаркая схватка. Мейканцы не выдержали и в панике отступили. Тогда запели каньонские луки.

Очень скоро площадь покрыли раненные и убитые. Локланн энергично сортировал первых. Тех, кто был ранен легко, сгонял в храм.

Издалека донесся громовой удар.

— Пушка! — подбегая крикнул Робра. — Возле казарм.

— Пусть позабавятся, пока наши ребята не добрались до их позиций… — мрачно усмехнулся Локланн.

— Ну да. — Вид у Робры был нервный. — Что-то ничего от них не слышно. Мы так и будем стоять?

— Недолго, — предсказал Локланн.

Он не ошибся. Пошатываясь, подбежал вестовой с перевязанной рукой.

— «Грозовая туча», — еле выдавил он. — Нас послали к большому зданию… там полно вооруженных людей… они нас отбросили..

— Вот как? А я думал, это королевский дворец, — засмеялся Локланн. — Наверное, король устроил пир. Ладно, за мной! Я сам сейчас разберусь. Робра, останешься за старшего.

Он отобрал тридцать человек и поспешил за вестовым. Они бежали трусцой по пустым и тихим улицам; тишину нарушали только их собственный топот и звон оружия. Жители в ужасе затаились за стенами домов. Это хорошо, легче будет собрать их потом в кучу.

Локланн услышал звуки боя и, повернул за угол. Перед ним открылось здание дворца, старое, с красной черепичной крышей, со стенами цвета спелой груши и множеством окон. В окнах блестело стекло. Люди с «Грозовой тучи» дрались у главной двери. Мостовую вокруг густо усеяли небоходы, убитые и раненые в последней атаке.

Одним взглядом Локланн оценил ситуацию.

— Тупоголовые! Не догадались зайти в тыл! — простонал он. — Джонак, возьми пятнадцать человек, вышиби черный ход и ударь в тыл. Остальные помогайте мне отвлекать их!

Он вскинул окровавленный боевой топор.

— Каньон! — заорал он. — Каньон!

Остальные повторили клич и ринулись в битву.

Волна нападавших в очередной раз откатилась от двери. Десантники переводили дух и считали раны. В широком дверном проеме стояло полдесятка мейканцев. Все — благородные доны: мрачные мужи с козлиными бородками, напомаженными усами, в строгих черных костюмах, с красными плащами, намотанными на левую руку, словно щит, и с длинными тонкими мечами в правой. Мечи эти назывались у них шпагами.

За их спинами другие доны ждали, готовые занять место убитых или раненых.

— Каньон! — заревел Локланн.

— Кель Дио вела! — воскликнул высокий седеющий дон. На шее его блестела золотая цепь предводителя. Его клинок стальной змеей метнулся к груди Локланна.

Локланн парировал выпад топором. Но дон был искусным бойцом. Он ответил новым выпадом, который завершился ударом в грудь воздушного пирата. Но скрученная в шесть витков кожа панциря выдержала удар. Локланн выбил шпагу из рук врага. «Ах, но, дон Мивель!» — воскликнул молодой воин рядом с кальдом. Старик фыркнул, ловко перехватил рукоять топора и с силой подземного тролля выдернул оружие из рук Локланна. Локланн видел глаза старика, говорившие «Смерть!» Дон Мивель занес топор. Локланн нажал на спуск пистолета.

Он на лету поймал падающего дона Мивеля, сдернул золотую цепь и надел себе на шею. Клинок шпаги прозвенел о его шлем. Локланн поднял топор, покрепче уперся подошвами в плиты мостовой и ударил.

Цепь защитников поддалась.

Вдруг позади послышался шум. Обернувшись, он увидел за спинами своих людей блеск оружия. Проклятье! Во дворце было гораздо больше людей, и пока одни держали главный вход, остальные пробрались через черный и теперь атаковали его с тыла!

Острие шпаги вонзилось в бедро. Он почувствовал лишь слабый укол, словно ужалила пчела, но гнев затянул глаза красной пеленой.

— Чтоб ты заново родился такой же свиньей, как сейчас! — взревел он. Почти ничего не видя, он бешено завертел топором. Ему удалось очистить пространство вокруг себя, вырваться из кольца и взглянуть на бой со стороны.

Напавшие с тыла были преимущественно дворцовой охраной, судя по их полосатой форме, пикам и мачете. Но среди них находилась дюжина людей в одежде, которой Локланну видеть не приходилось. У них были черные волосы и очень смуглая кожа, как у индейцев, хотя чертами лиц они больше напоминали людей белой расы. Кожу покрывали сложные синеватые узоры. На незнакомцах были только цветные простыни вокруг бедер и венки из цветов. Иноземцы с поразительной ловкостью орудовали ножами и дубинками.

Локланн разорвал штанину, взглянул на рану. Ничего серьезного. Куда тяжелее приходилось сейчас его людям. Морк сунна Бренн с занесенным мечом ринулся на одного смуглокожего, довольно плечистого малого, ка котором кроме простыни была еще блузка с кружевами. Дома Морк убил четверых в законных поединках, а скольких зарубил в набегах вообще трудно сказать. Смуглокожий стоял спокойно, сжав в зубах нож, свободно опустив руки. Когда меч опустился, иностранца просто не оказалось на прежнем месте. Усмехнувшись сквозь сжатые зубы, иностранец рубанул ребром ладони по кисти Морка Локланн услышал хруст кости. Морк вскрикнул. Иностранец ударил его в горло, в кадык. Морк медленно опустился на колени, выплюнул кровь, сжался вдвое и замер. Иностранца атаковал другой небоход, с топором. Тот опять текучим движением ловко ушел от удара, поймал нападающего на бедро и послал головой вперед в мостовую. Небоход лежал неподвижно.

Локланн заметил, что иностранцы кольцом окружили женщин. Женщин! Октаи и людоед Улагу, эти подонки выводили из дворца женщин! И атака на дворец сама собой захлебнулась. Мрачно хмурясь и зажимая раны, воздушные пираты отступали.

Локланн бросился на врага.

— Каньон! — заревел он. — Каньон!

— Руори Ранги Лоханассо, — вежливо ответил иностранец в блузе и протарахтел серию приказов. Его товарищи начали быстро отходить.

— Что стоите, дерьмо! Нападайте! — заорал Локланн.

Но преследование началось без энтузиазма, кроме того, пики арьегарда отступавших отбросили преследователей. Тогда Локланн сам повел наступление.

Плечистый иностранец в блузе заметил его, серые глаза остановились на золотой цепи убитого кальда и стали ледяными, как северная зима.

— Ты убил дона Мивеля! — сказал Руори на спанском. Локланн, опытный небоход, понял его. Он научился спанскому от пленных и наложниц.

— Паршивый сукин сын!

Пистолет был уже в руке. Руори резко взмахнул кистью, и в правый бицепс воздушного пирата воткнулся нож. Пистолет покатился по плитам.

— Я за ним вернусь! — крикнул Руори, сожалея о ноже, и приказал товарищам: — Назад на корабль!

Локланн посмотрел на бегущую по руке кровь. Словно со стороны он услышал звон оружия, крики — отступающий отряд прорвал хлипкое заграждение небоходов. В дверях дворца, теперь пустых, появился Джонак с отрядом. Но уцелевшие защитники ушли с Руори.

К Локланну, который смотрел на рану, как загипнотизированный, подбежал небоход.

— Нам их преследовать, шкипер? — спросил он почти сочувственно. — Джонак может вас сменить.

— Нет.

— Но они уводят сотню женщин. И очень много молодых.

Локланн потряс головой, словно пес, выбравшийся на берег из глубокого холодного ручья.

— Не надо. Мне нужен лекарь, пусть зашьет рану. А с иноземцами мы еще сквитаемся. Сейчас есть дела поважнее. Ребята, у нас целый город на разграбление!

4

Причал был усеян обугленными трупами. Рядом с массивными каменными стенами складов мертвые казались маленькими, как поломанные куклы. Ноздри щипало от гари и порохового дыма.

Навстречу Руори спешила команда во главе с первым помощником «Дельфина», Ателем Хамидом Серайро. Он отдал честь на островитянский неофициальный манер, так небрежно, что несколько мейканских офицеров переглянулись, несмотря на явно неподходящую ситуацию.

— Мы собрались идти за вами капитан!

Руори посмотрел на лес мачт и оснастки «Дельфина».

— Что здесь случилось?

— Банда этих чертей приземлилась возле батареи. Они овладели огневой позицией, пока мы соображали, что происходит. Часть из них поспешила на шум в северном квартале. Кажется, там казармы. Остальные напали на нас. Ну вот, планшир наш на десять футов выше пристани, и мы знаем, что делать, если нападают пираты. В общем, я их немного поджарил.

Руори с содроганием посмотрел на черные обугленные трупы. Они того заслужили, несомненно, и все же ему не нравилась идея использовать горящую ворвань против живых людей.

— Жаль, они не попробовали с морской стороны, — вздохнул Атель. — У нас там такая симпатичная гарпунная катапульта. Помню, пару лет назад я такую опробовал неподалеку от Хинджии, когда к нам подошел синизский буканьер. Как они орали!

— Люди не киты! — вспылил Руори.

— Хорошо, капитан, хорошо! — Атель попятился, слегка испугавшись. — Я ничего плохого не имел в виду.

Руори уже успокоил себя, сложил вместе ладони.

— Я поддался напрасному гневу, — подчеркнуто вежливо сказал он. — Я смеюсь над самим собой.

— Чепуха, капитан. Значит, мы их отбросили. Но подозреваю, они вернутся с подкреплением. Что будем делать?

— Хотел бы я знать, — мрачно сказал Руори.

Он повернулся к мейканцам, увидел их пораженные лица.

— Прошу извинить, доны и доньиты, — сказал он на спанском. Мой помощник вводил меня в курс последних событий.

— Не извиняйтесь! — воскликнула Треза Карабан, шагнув вперед. Мужчины обиженно переглянулись, но все были слишком утомлены, чтобы открыто осудить ее за несдержанность. Для Руори же было вполне естественно, если женщина поступала также свободно, как и мужчина.

— Вы спасли нам жизнь, капитан. И даже больше, чем жизнь!

Что может быть хуже смерти? Потом он кивнул. Рабство, разумеется. Веревки, кнут, принудительный труд в чужой стране до конца жизни. Взгляд его задержался на Трезе: длинные пряди волос разметались по плечам, платье порвано, на лице усталость и следы слез. Знает ли она, что ее отец убит? Треза старалась держаться независимо и смотрела на Руори с непонятным для него вызовом.

— Мы еще не знаем, что теперь делать, — сказал он с запинкой. — Нас всего пятьдесят человек. Мы можем помочь городу?

Один из молодых дворян, покачнувшись, ответил:

— Нет, с городом кончено. Вы могли бы доставить дам в безопасное место. Это все.

— Вы уже сдались, с’ньер Дуножу? — запротестовала Треза.

— Нет, доньита, — прошептал молодой человек. — Но мне лучше исповедаться сейчас, до возвращения в бой. Нам уже не жить.

— Поднимемся на борт, — кратко предложил Руори.

Он повел их к трапу. Лиу, одна из пяти корабельных вахинас, бросилась навстречу. Она обняла Руори, крепко прижалась.

— Я так боялась, что тебя убьют! — воскликнула она сквозь слезы.

— Пока мы живы. — Руори освободился из ее объятий со всей возможной мягкостью. Он заметил, как замерла глядя на них Треза. Странно, неужели забавные мейканцы думают, будто команда отправится в многомесячную экспедицию без женщин? Может, одежда вахины, не отличавшаяся от облачения его товарищей, противоречит местным табу? К Нану глупые предрассудки! Но неприятно, что Треза сразу замкнулась. Мейканцы с любопытством и даже изумлением смотрели по сторонам. Многие не успели побывать на борту «Дельфина» и сейчас рассматривали рангоут, гарпунные катапульты, кабестаны, бушприт и самих моряков. Маурийцы ободряюще улыбались в ответ. Многие воспринимали происходящее, как забавное приключение. Стычка с воздушными налетчиками не могла испугать людей, для развлечения нырявших с одним ножом за акулами или ездивших в гости к друзьям за тысячу миль в утлых каноэ.

Ведь им не довелось беседовать с благородным доном Мивелем, веселым доном Ваном, добрым и образованным Биспо Эрмозильо. Они не видели их мертвыми на полу дворца, где только что кружились в танце пары.

Мейканские женщины и их слуги сгрудились вместе, многие тихо плакали. Треза и несколько благородных донов поднялись вместе с Руори на полуют.

— Давайте поговорим, — предложил Руори. — Кто эти бандиты?

— Люди неба, небоходы, — прошептала Треза.

— Это я уже понял, — Руори покосился на патрулирующий неподалеку аппарат. Его очертания отличались зловещим изяществом барракуды. Над городом в нескольких местах поднимался дым.

— Но кто они? Откуда?

— Они не мейканцы. Они с диких высокогорий вокруг большой реки Корадо. — Треза отвечала каким-то сухим, безразличным тоном, словно боялась выдать свои чувства. — Корадо течет по дну Гранд Каньона. Они горцы. Полагают, что когда-то их туда вытеснили с восточных равнин монги. Но, закрепившись в горах, они разгромили племена монгов, с остальными заключили союз. Вот уже столетие они нападают на наши северные границы. Но так далеко на юг они забрались впервые. Мы не ждали. Их шпионы, очевидно, пронюхали, что наши войска сейчас возле Рио Гран, преследуют армию бунтовщиков… — Треза поежилась.

— Паршивые собаки! — презрительно процедил Дуножу. — Они способны только жечь, грабить и убивать! — Он бессильно опустил голову. — Что мы такое совершили? За что небо наслало их на нас?

Руори задумчиво потер подбородок.

— Едва ли они такие дикари, — пробормотал он. — Даже в нашей Федерации не умеют делать подобных дирижаблей. Ткань… наверное, специальная синтетика, иначе она бы не удержала водород. Не думаю, что там гелий! Но чтобы производить столько водорода, нужна целая промышленность. И отлично развитая практическая химия. Может, они даже используют электролиз… Великий Лезу!

Он заметил, что разговаривает сам с собой на родном языке.

— Прошу меня простить, я задумался над нашими дальнейшими действиями. Итак, что бы мы могли предпринять? К сожалению, на корабле нет летательных аппаратов.

Он снова посмотрел на дирижабли. Атель подал бинокль. Руори навел линзы на ближайший воздушный корабль. Огромный вытянутый газовый баллон, под ним гондола длиной не меньше многих маурийских кораблей. Вместе баллон и гондола составляли единое обтекаемое целое. Гондола, кажется, из плетеного тростника на деревянном каркасе, легкая и прочная. В трех четвертях высоты от киля гондолу опоясывала смотровая галерея. На ней размещались разнообразные механизмы. Лебедки и, похоже, катапульты. Значит дирижабли северных королевств сражались между собой. Нужно взять это на заметку.

Политикопсихологи Федерации были искусны в играх «Разделяй и властвуй».

Но сейчас…

Руори крайне интересовал принцип воздушных кораблей.

От носа гондолы в радиальном направлении отходили два лонжерона, каждый длиной около пятидесяти футов, один над другим. На них держались по две поворотных рамы. К рамам крепились квадратные паруса. Аналогичная пара лонжеронов проходила через гондолу у кормы. Всего восемь парусов. Рулевые плоскости, треугольные, как акульи плавники, прикреплялись к газовому баллону. Под гондолой виднелась пара подвижных колес. Судя по всему, они выполняли функции фальшкиля. Паруса управлялись через систему лееров, которые подходили к брашпильным лебедкам гондолы. Наверное, меняя их взаимное расположение можно заставить дирижабль идти даже против ветра. Кроме того, на разных высотах воздух движется в разных направлениях. Дирижабль может подниматься и опускаться, меняя объем газа в ячейках баллона или сбрасывая балласт. (Этот прием наверняка держат про запас на обратную дорогу, когда потери из-за неизбежной утечки сильно сократят запас газа). Паруса, рули и ветры позволят такому дирижаблю совершить перелеты на несколько тысяч километров с грузом в несколько тонн. Какой восхитительный аппарат!

Руори опустил бинокль.

— Разве в Перио не изобрели аппаратов, чтобы бороться с дирижаблями?

— Нет, — пробормотал мейканец. — У нас есть только аэростаты. Мы не умеем делать ткань, достаточно долго держащую поднимающий газ. И мы не знаем, как управлять полетом, поэтому…

— И будучи ненаучной цивилизацией, вам не пришло в голову заняться исследованиями, — сказал Руори.

Треза, смотревшая в сторону города, резко обернулась.

— Вам легко говорить! — воскликнула она — Вам не нужно из века в век отбивать монголов на севере и рауканцев на юге, вам не пришлось потратить двадцать тысяч лет и десятки тысяч жизней на постройку каналов и акведуков, чтобы люди не умирали от голода и засухи! У вас нет на шее пеонов, которые только умеют тупо работать и не способны позаботиться о себе, потому что их этому не учили, потому что само их существование непосильное бремя для нашей страны, и не остается сил на просвещение… Вам легко говорить! Плаваете себе спокойно в компании полуголых шлюх и смеетесь над нами! А что бы вы сделали на нашем месте, могущественный капитан?

— Успокойтесь, — упрекнул Трезу Дуножу. — Он спас нам жизнь.

— Пока что! — процедила она сквозь слезы. Бальная туфелька топнула по палубе.

Руори не понял слова «шлюха». Кажется, что-то нелестное. Может, имелись в виду вахинас? Но что бывает почетнее, чем честно заработанная плата за разделенные бок о бок с мужчинами опасности и приключения экспедиции? О чем Треза расскажет внукам в дождливые вечера?

Потом его озадачила другая мысль. Почему Треза так его волнует? Он замечал нечто подобное у некоторых мейканцев. Неестественно напряженные отношения мужчин и женщин, словно женщина была чем-то большим, чем просто уважаемым товарищем, партнером, помощником. Но какие еще могут быть отношения? Специалист-психолог нашел бы ответ. Роури был в тупике.

Он сердито потряс головой и громко сказал:

— Не время пикироваться. — Ему пришлось использовать спанское слово, хотя он не был уверен в правильном подтексте. — Нужно принимать решение. Вы уверены, что нет способа отбить пиратов?

— Нет, если только сам С Антон не явит нам чудо, — мертвым голосом ответил Дуножу.

Вдруг он выпрямился.

— Но одно вы можете сделать, с’ньер. Покиньте порт и доставьте женщин в безопасное место, среди них благородные дамы, они не должны попасть в рабство, испытать бесчестье. Доставьте их на юг, в порт Ванавато. Тамошний кальд возьмет на себя заботу об их благополучии.

— Мне эта идея не нравится. Я не хочу убегать, — сказал Руори, глядя на трупы небоходов, усеявшие пристань.

— С'ьнер, речь идет о жизни дам! Во имя аль Дио, сжальтесь над ними.

Руори внимательно посмотрел на суровые бородатые лица мужчин. Они были гостеприимными хозяевами, и он не знал другого способа отплатить за добро.

— Если вы настаиваете, — медленно произнес он. — А что будете делать вы?

Молодой дворянин склонил голову.

— Мужчины пошлют вам вслед благодарности и молитвы, а потом, естественно, вернутся в бой.

Он выпрямился и рявкнул голосом плац-парадов:

— Смирно-о! В шеренгу — ста-новись!

Несколько быстрых прощальных поцелуев, и мейканские воины промаршировали по трапу защищать родной город.

Руори ударил по гакборту кулаком.

— Если бы я мог, — прошептал он, — если бы я мог что-то сделать? Думаете, пираты могут нас снова атаковать? — спросил он с надеждой в голосе.

— Только если вы останетесь у причала, — сказала Треза. Ее глаза были как изумрудный лед.

— А если они нападут на нас в море…

— Едва ли. У вас на борту всего сотня женщин и почти никаких товаров. Небоходы заняты городом, где в их власти десять тысяч женщин, есть из кого выбирать. И все сокровища нашего города. Зачем тратить время и преследовать вас?

— Так, так…

— Поднимайте якоря, — процедила Треза. — Не стоит рисковать. Мне кажется, вы не осмелитесь задержаться.

Он вскинул голову, словно получив пощечину.

— Что вы хотите сказать? Что маурийцы трусы?

Она ответила не сразу, но подчиняясь, с неохотой сказала:

— Нет.

— Тогда зачем вы меня дразните?

— Оставьте меня в покое! — Она спрятала лицо в ладонях и замерла.

Руори оставил ее одну и пошел отдавать приказы. Матросы начали карабкаться на снасти. Свернутые парусиновые полотнища разворачивались с сухим треском, хлопали на свежем ветру. Море, темно-синее за молом, покрылось белыми барашками, чайки чертили небосвод. Перед глазами Руори вдруг встали сцены, виденные на пути отступления из дворца.

Безоружный человек на мостовой. Голова разбита. Двое пиратов тащат в переулок двенадцатилетнюю девочку. Она отчаянно кричит. Пожилой горожанин пытается убежать от четверых лучников, которые со смехом стреляют в него. Пронзенный, он падает и пытается уползти. Лучникам очень весело. Словно окаменевшая женщина в разорванном платье сидит на мостовой, рядом ее ребенок с вытекающим из раздробленной головы мозгом. В нише стены статуя, символ святости, с увядшим букетиком фиалок у ног, на ходу обезглавленная небрежным ударом топора. Горящий дом, изнутри раздаются крики.

Воздушный корабль над головой вдруг перестал казаться Руори красивым.

Дотянуться до налетчиков и швырнуть с неба на землю!

Руори застыл, словно его ударила молния. Вокруг деловито сновала команда Он слышал веселые голоса здоровых, свободных, никогда не знавших голода молодых людей. Но они лишь отдавались слабым эхом в дальнем уголке сознания капитана.

— Отдать швартовы! — донесся голос помощника.

— Стоп! Еще не время! Подождите!

Руори помчался на ют, где оставил доньиту Трезу. Она стояла с опущенной головой, упавшие пряди волос закрыли лицо.

— Треза! — выпалил Руори, не переводя дыхания, — Треза, у меня идея. Кажется, может получиться… Мы сможем ответить ударом на удар.

Она подняла глаза. Пальцы сжали руку Руори, ногти до крови впились в кожу.

— Нужно заманить их в погоню… хотя бы пару их дирижаблей. Я еще не продумал детали, но мы сможем устроить бой и даже заставить их отступить, оставить город в покое…

Она молча смотрела на него. Он вдруг почувствовал, что ему не хватает слов.

— Конечно, мы можем и проиграть. И у нас на борту женщины.

— Если вы потерпите поражение, — сказала она едва слышно, — мы умрем или попадем в плен?

— Наверное, умрете.

— Хорошо. Тогда деритесь.

— Но пока не ясно одно. Как заманить пиратов в погоню? — Он помолчал. — Если бы кто-то позволил им взять себя в плен… И убедил, что у нас на борту огромное, невообразимое сокровище… Они бы поверили?

— Возможно, поверили бы. — Голос ее вновь обрел энергию. — Скажем, речь пойдет о казне кальда. На самом деле ее никогда не существовало, но грабители способны поверить, что подвал отца был набит золотом.

— Тогда кто-то должен пойти к ним. — Он отвернулся, сплел пальцы и сделал последний вывод, который больше всего ему не нравился. — Это должен быть не простой человек. Мужчину они запихнут к остальным рабам, так? Они его слушать не станут?

— Нет. Почти никто из небоходов не знает спанского. Пока они поймут, о чем бормочет раб, они будут на полпути домой. — Треза нахмурилась. — Что делать?

Руори знал ответ, но язык не поворачивался.

— Простите, доньита, — пробормотал он наконец. — Моя идея оказалась нестоящей. Мы отдаем швартовы.

Девушка преградила ему дорогу. Она была совсем рядом, как тогда, на балу, во время танцев. Ее голос был абсолютно спокоен.

— Вы знаете способ. Вы знаете, что нужно делать.

— Нет!

— Не лгите! Вы не умеете лгать, я вас хорошо изучила, хотя и всего за одну ночь. Говорите!

Он старался не смотреть ей в лицо.

— Женщина… и если это будет красивая женщина… ее могут отвести к предводителю?

Треза отшатнулась, краска покинула лицо.

— Да, — наконец сказала она. — Наверное.

— Но с другой стороны, могут просто убить. Они убивают просто так, без причины. Я не могу подвергать риску человека.

— Глупец. Думаете, что я боюсь смерти? — сквозь зубы прошептала она.

— А что еще может случиться? — удивился Руори. — Ах да, конечно, если мы проиграем, женщина останется рабыней. Но если она красивая, с ней будут хорошо обращаться.

— И на большее вы не способны… — Треза замолчала. Руори впервые увидел улыбку, которая выражает и горе, и боль. — Конечно, я могла бы догадаться. У вашего народа другие мерки.

— Что вы имеете в виду?

Она сжала кулаки, зажмурилась, сказала сама себе:

— Они убили отца, я видела, как он упал. Они оставят мой город в руинах, и обитать там будут только призраки умерших.

Она подняла голову.

— Я пойду.

— Вы? — Он крепко схватил ее за плечи. — Нет! Только не вы! Какая-нибудь другая девушка…

— Неужели я стану посылать кого-то вместо себя? Я — дочь кальда!

Она освободилась и быстро пошла к трапу. Назад она не смотрела. Он услышал только:

— Еще монастырь…

Руори не понял, о чем идет речь. Он стоял на юте, смотрел ей вслед и ненавидел самого себя. Потом приказал:

— Отдать швартовы!

5

Мейканцы сопротивлялись упорно, приходилось отбивать дом за домом, улицу за улицей. Но через пару часов уцелевшие солдаты гарнизона были заперты в северо-восточном районе С'Антона. Сами они едва ли это понимали, но вождь все видел сверху. Его корабль пришвартовался к шпилю собора, вниз была сброшена веревочная лестница. Патрульный дирижабль доставил сообщение.

— Отлично, — сказал Локланн. Он был доволен. — Пусть сидят в норе. Выставим в заслон четверть людей. Остальные займутся городом, а то хитрые горожане спрячут серебро. Нельзя давать им передышку. Вечером, отдохнув, сбросим парашютистов в тыл окруженных, выгоним на наши ряды и уничтожим.

Чтобы немедленно погрузить самую ценную часть награбленного он приказал посадить «Бизона» на площадь. Ребята были хорошими бойцами, но с красивыми вещами обращаться не умели, могли невзначай порвать чудное платье, разбить чашу или испортить драгоценный инкрустированный крест-распятие. А мейканские вещицы иногда были до того красивые, что их даже продавать было жалко.

Флагман снизился до минимальной высоты. Но до площади все равно осталось около тысячи футов. Ручными помпами и с резервуарами из алюминиевого сплава невозможно достаточно плотно сжать водород. Если бы воздух был плотнее или более холодным, они бы зависли еще выше. Дома всего четыре женщины могли посадить корабль с помощью храповых кабестанов. Сейчас же пришлось бросать посадочные тросы, жаль было выпускать газ. Несмотря на недавно появившиеся солнечные энергоблоки, водород едва удавалось добывать в достаточном количестве. Хранители брали за солнечную электроэнергию не меньше, чем за водную. Хранители пользовались своим преимуществом. Будучи выше королей, они сами назначали цены. Поэтому некоторые короли, в том числе и Локланн, начали собственные опыты по добыче водорода. Но дело было долгим, ибо даже Хранителям ремесло добычи газа не было полностью понятно.

Сейчас кабестаны заменила толпа сильных воинов-небоходов. И вскоре «Бизон» был надежно пришвартован на соборной площади, которую занял почти целиком. Локланн лично осмотрел каждый канат. Раненая нога болела, но терпимо. Раздражала правая рука, где швы болели больше, чем сама рана. Лекарь предупредил, чтобы он не слишком нагружал руку. Значит, драться придется левой, чтобы никто не посмел сказать, будто Локланн сунна Холбер увиливает от схватки. Но теперь он был всего полбойца.

Он потрогал нож, нанесший ему рану. Теперь у него отличное стальное лезвие. И разве владелец лезвия не обещал встретиться и выяснить, кому достанется клинок? Такие слова имеют силу пророчества. Было бы неплохо встретиться с этим Руори в следующей жизни.

— Шкипер! Шкипер!

Локланн посмотрел вокруг. Кто его звал? Ю Красный Топор и Аалан сунна Рикар, люди одной с ним ложи, приветствовали его. Они держали молодую женщину в черном бархате и серебряных украшениях. Из толпы небоходов одобрительно засвистели.

— Что такое? — сердито спросил Локланн, у него дел было по горло.

— Вот эта баба, сэр. Ничего смотрится, а? Мы поймали ее недалеко от пристани.

— Ну хорошо, запихните в собор, к остальным. О!..

Локланн качнулся на каблуках, прищурился, глядя в горевшие холодным зеленым пламенем глаза. Однако!

— Она трещала одно и то же Шеф, рей, омбро гран… Я подумал, может она имеет в виду вас, чиф, — сказал Ю. — Потом она закричала «Хан! Хан!» — и я уже не сомневался. Так что мы ею не пользовались, — скромно пояснил он.

— Аба ту спаньео? — сказала девушка.

Локланн усмехнулся.

— Да, — ответил он на том же языке, с густым акцентом, но достаточно вразумительно. — Я даже заметил, что ты обращаешься ко мне на «ты». — Ее красивые губы сжались. — Значит, ты считаешь себя выше… Или я твой бог, или любовник.

Она вспыхнула, гордо подняла голову. Солнце заиграло на волосах цвета вороньего крыла.

— Тогда прикажи этим болванам меня отпустить!

Локланн отдал приказ на англизе. Ю и Аалан отпустили девушку. На ее руках остались синяки от их пальцев. Локланн погладил бороду.

— Зачем ты хотела меня видеть?

— Ты вождь? Я дочь кальда, доньита Треза Карабан. — На мгновение голос дрогнул. — На твоей шее цепь моего отца. Я пришла вести с тобой переговоры от имени его людей.

— Что? — Локланн мигнул. Среди бойцов кто-то захохотал.

Она не просит пощады, тон у нее резкий.

— Принимая во внимание неизбежные ваши потери если вы продолжите бой до конца, учитывая угрозу ответного нападения на вашу страну, не согласитесь ли вы принять выкуп? Вы получите охранное свидетельство, вернетесь в безопасности домой, но вы должны освободить всех пленных и прекратить разрушение города.

— Клянусь Октаи Буренесущим! — пробормотал Локланн. — Только женщина могла вообразить, что мы… Ты сказала, что вернулась?

Она кивнула.

— Чтобы вести переговоры. У меня нет законного права обсуждать условия перемирия, но фактически…

— Тихо! — рявкнул он. — Откуда ты вернулась?

Она замолчала.

— Это не имеет отношения…

Вокруг было слишком много лишних глаз. Локланн отдал приказ начинать грабеж города. Потом повернулся к девушке.

— Поднимемся на борт корабля. Там и поговорим.

Она на миг зажмурилась, губы шевелились. Потом посмотрела ему в глаза. (Он вспомнил когуара, которого однажды поймал в сеть). Она сказала бесцветным тоном:

— Да, у меня есть другие доводы.

— Как у любой женщины, — засмеялся он. — Но ты не любая, далеко не любая!

— Я не об этом! — вспыхнула она. — Я хотела сказать… Нет. Мари, молись за меня!

Раздвигая бойцов, Локланн пошел к трапу. Она последовала за ним.

Они миновали свернутые паруса, спустились с галереи. Люк в нижнюю часть трюма был открыт, можно было увидеть грузовые камеры и кожаные петли-наручники для рабов. На галерее стояло несколько часовых. Они облокотились на пики, вытирая пот, текший из под шлемов, перебрасывались шутками. Когда Локланн провел мимо девушку часовые приветствовали его восхищенно-завистливыми репликами.

Он открыл дверцу.

— Ты раньше видела наши корабли?

В верхней части гондолы помещалась длинная комната. Она была пуста, если не считать рам для спальных гамаков. За перегородкой находился крошечный камбуз, и, наконец, на самом носу — комната с картами, навигационными приборами, переговорными трубами. Стены под заметным углом подавались наружу, окна давали хороший обзор во время полета. Под оружейным стеллажом, на полке стоял маленький идол, клыкастый и четверорукий. Пол был устлан ковром.

— Это мостик, — сказал Локланн. — И каюта капитана одновременно.

Он жестом пригласил ее в любое из четырех плетеных кресел, принайтованных к полу.

— Прошу садиться, доньита. Не желаешь чего-нибудь выпить?

Она молча села. Крепко сжатые кулаки лежали на коленях. Локланн налил полстакана виски, сделал изрядный глоток.

— Ага! Позднее достану тебе местного вина. Просто стыд, что вы не строите винокурень.

Она подняла на него полные отчаяния глаза.

— С’ньер, прошу вас во имя Карито… во имя вашей матери… Пощадите мой народ.

— Моя мама умерла бы от смеха, услышав такое, — сказал Локланн. — Не будем зря тратить слова. — Он подался вперед, — Ты убежала, но вдруг вернулась. Откуда?

— Я… Это важно?

«Хорошо, она начинает поддаваться», — подумал он.

— Важно! — рявкнул он. — Я знаю, на рассвете ты была во дворце. Потом бежала с темнокожими иноземцами. Их корабль покинул порт час назад. Ты, надо полагать, была на борту, но вернулась. Так?

— Да. — Она дрожала.

Он сделал глоток жидкого огня и спокойно сказал:

— Так, расскажи, доньита, чем ты собиралась торговать? Что у тебя есть для сделки? Ты же не думала, что мы оставим добычу и отличных рабов ради охранного свидетельства? Тогда нам домой лучше не возвращаться, все Небесные королевства небоходов отрекутся от меня. Ну, что у тебя припасено?

— Не совсем так…

Он отвесил хлесткую пощечину, ее голова дернулась. Она съежилась, прижала ладонь к красному пятну.

— У меня нет времени в игры играть! — зарычал Локланн. — Говори или отправишься в трюм, к рабам! За тебя в Каньоне дадут хорошую цену. Будет у тебя новый дом: избушка в лесах Орегона или юрта монга в Теккасе, а может, бордель на востоке, в Чай-ко-го, Если честно все расскажешь, я тебя продавать не стану.

Она смотрела в пол.

— На корабле иноземцев спрятано все золото кальда. Отец давно хотел перевезти казну в безопасное место, но не рискнул по суше. В землях между нами и Фортлез д’Эрнан много разбойников. Такое количество золота обратило бы в бандитов даже солдат конвоя. Капитан Лоханнасо дал согласие доставить золото в порт Ванавато. Ему можно доверять, его правительство заинтересовано в торговле с нами, он официальный представитель. Когда начался налет, казна была уже на борту. На корабле укрылись женщины из дворца. Вы ведь их пощадите? На корабле добычи больше, чем может поднять весь ваш флот.

— Клянусь Октаи Буренесущим — прошептал Локланн.

Он подошел к окну. Мысли ворочались в голове с почти явственно слышным треском. Очень даже может быть! Вполне резонно! Дворец их разочаровал… Вдосталь Дамаска, серебра, посуды, но ничего похожего на сокровища. Или кальд имел больше власти, чем богатства, или он успел припрятать накопленное. Локлан намеревался устроить допрос с пытками слуг, чтобы выяснить правду. Теперь он увидел новую возможность.

— Может, все-таки допросить пленных, чтобы убедиться… Нет, времени мало. При попутном ветре такой корабль в два счета обгонит любой дирижабль. А если повезет… Гм, напасть на корабль непросто. Волны, прыгающий на волнах корпус, слишком маленькая цель для парашютистов, и столько снастей на дороге… Стоп. Отважные бойцы всегда найдут путь. А если зацепить кошками верхние снасти? Если кошку вырвет, тем лучше — трос с грузом, отличный спуск на палубу. Если крюки выдержат, абордажная команда соскользнет по тросам на верхушки мачт. Нет сомнений, матросы ловкие парни, но им не приходилось рифовать парус ровера в мейканский ураган, в миле над землей.

Ход боя подскажет детали, он будет действовать по обстановке. И вообще, интересно попробовать! Это будет потеха! В случае победы он за такой подвиг родится заново покорителем мира, не меньше.

Он радостно и громко засмеялся.

— Так мы и сделаем!

Треза поднялась.

— Вы пощадите город? — прошептала она севшим голосом.

— Этого я не обещал, — спокойно сказал Локланн. — Конечно, груз с корабля займет много места. Но мы можем повести корабль в Калифорни вместе с грузом, а там встретимся с другими дирижаблями. Почему бы и нет?

— Клятвопреступник, — презрительно бросила она.

— Я обещал не продавать тебя. — Он медленно окинул ее взглядом с головы до ног. — И не стану.

Одним шагом покрыв разделявшее их расстояние, он схватил девушку. Она сопротивлялась, осыпая его проклятиями, ей даже удалось вытащить нож Руори, но лезвие скользнуло по коже панциря, не причинив пирату вреда.

Наконец, он встал с пола Треза плакала, лежа у его ног, на обнаженной груди остался красный отпечаток цепи отца. Локланн тихо сказал:

— Нет, Треза, я не продам тебя. Я оставлю тебя себе.

6

— Дирижабли, хо-о!

Крик марсового одиноко завис между ветром в небе и простором волн.

Под грот-мачтой, на палубе, закипела работа Матросы мчались по местам боевого расписания.

Руори, прищурившись, смотрел на восток. Земля стала всего лишь темной полоской под нагромождением кучевых облаков. Он не сразу заметил противника Наконец, их выдал солнечный блик. Руори поднял бинокль. Два воздушных кита-убийцы в боевой устрашающей раскраске медленно спускались с милевой высоты.

Он вздохнул.

— Всего два.

— Нам и двух будет много, — успокоил его Атель Хамид. На лбу помощника выступили бисеринки пота.

Руори пристально посмотрел на него.

— Ты не боишься? Учти: суеверный страх — один из главных козырей противника.

— Нет, капитан. Я знаю, как управлять душевной энергией. Но эти парни наверху — сильные бойцы. И они сейчас в родной стихии.

— Так же, как и мы. — Руори хлопнул помощника по спине. — Принимай команду. Танароа знает, что будет. Если меня прикончат, действуй по обстановке.

— Лучше бы ты разрешил мне подняться, — запротестовал Атель. — Что-то не нравится мне эта затея. Я останусь в безопасности внизу, а самое главное будет на верхних снастях.

— Не волнуйся, внизу работы хватит. — Руори заставил себя усмехнуться. — И кто-то должен привести нашу лоханку домой, вручить драгоценные отчеты Геотехнической Исследовательской Экспедиции.

Он спустился на палубу и поспешил к вантам грот-мачты. Команда приветливо закричала, засверкало оружие. Два больших коробчатых воздушных змея подрагивали наготове, зацепленные за швартовую тумбу. Руори пожалел, что они успели сделать только два.

Но он и без того тянул время дольше разумного. Сначала он направился в открытое море, чтобы заставить врага поискать, пока он составлял план боя. Отпустив Трезу, он еще не имел никакого плана, кроме уверенности, что сможет сразиться с воздушными пиратами. Он испытывал терпение небоходов, рискуя его истощить. Вот уже около часа «Дельфин» плелся под половиной парусов, выставив только грот и летящие кливера, в надежде, что скромная парусная площадь не вызовет подозрений в такую отличную погоду.

Но дирижабли показались, и теперь конец тревогам, конец угрызениям совести из-за одной девушки. Для островитянина такие чувства были редкостью. Просто ужасно было вдруг обнаружить, что они сосредоточились на одном человеке из миллионов. Руори так быстро карабкался по вантам, словно пытался убежать от самого себя.

Дирижабли были еще высоко, поток высотного бриза прокосил их над головами маурийцев. Внизу ветер был почти южный. Воздушные корабли должны снизиться, оказавшись с наветренной стороны парусника. Но даже тогда, как хладнокровно оценивал ситуацию Руори, «Дельфин» мог бы без труда уклониться от атаки неуклюжих аппаратов.

«Дельфин» не собирался уклоняться от атаки.

Вооруженные матросы, усеяли снасти. Руори подтянулся и уселся на салинг, свободно свесив ноги. Порыв накренил парусник, и Руори завис над зелено-голубыми с белыми прожилками волнами. Он привычно сбалансировал, сохранив равновесие и спросил Хити:

— Ты готов?

— Да.

Мускулистый высокий гарпунер, с головы до пят испещренный татуировками, кивнул в знак согласия бритой головой. Он сидел на корточках на шлагтове с гарпунной катапультой. Катапульта была заряжена длинным железным стержнем с зубцами. Такой снаряд с первого попадания убивал спермацетового кита. Пара запасных гарпунов находилась рядом в специальных зажимах. За спиной Хити приготовились к бою два помощника и четыре матроса. Каждый был вооружен небольшим шестифутовым гарпуном. Такие гарпуны бросали с лодок руками.

— Пусть подходят, — ухмыльнулся Хити во всю ширину круглого добродушного лица. — Проглоти меня Нан, если сейчас не случится кое-что достойное танца, когда мы вернемся.

— Если вернемся. — Руори потрогал топорик за поясом набедренной повязки. Сквозь ослепительное солнце и синее море проступили картины родного дома: луна, белые гребни волн в лунном свете, костры и танцы на берегу, пальмы бросающие тени на уединившиеся пары… «Интересно, — подумал он, — как бы это понравилось дочери кальда? Если только ей еще не перерезали горло».

— Капитан, вы грустны, — сказал Хити.

— Погибнут люди.

— Ну и что? — Маленькие доброжелательные глаза гарпунера внимательно смотрели на него. — Они погибнут по собственному выбору: ради песен, которые будут о них сложены потом. У вас другая беда.

— Давай оставим меня в покое!

Гарпунер, явно задетый, молча отодвинулся. Пел ветер, и сверкал океан.

Воздушные корабли приближались, по одному с каждой стороны. Руори снял с плеча мегафон. Атель Хамид держал «Дельфина» ка широком галсе.

Теперь Руори был хорошо виден ухмыляющийся медный бог на носу дирижабля по правому борту. Он должен пройти как раз над стеньгой чуть в наветренную сторону от поперечины… С нок-реи ударили стрелы, не нанеся дирижаблю вреда. Стрелки дали волю своему нетерпению. Хорошо, что все держали себя в руках и не истратили зря винтовочную обойму. Хити развернул катапульту.

— Погоди, — сказал Руори. — Посмотрим, что они станут делать.

Над поручнем галереи показались пираты в шлемах. Один за другим они завертели трехзубыми железными кошками. Одна ударила в фокмачту, отскочила, зацепила кливер. Уходящий к дирижаблю трос натянулся, зазвенел, но выдержал, он был сплетен из кожи. Треснула парусина, кливер лопнул, одного матроса ударило в живот, смахнув с реи… матрос в падении успел прийти в себя, сгруппировался и вошел в воду лезвием, головой вперед… Лезу, спаси его… Кошка впилась в гафф гротмачты, застонало дерево. Корпус «Дельфина» вздрагивал, по мере того, как крюки один за другим цеплялись за мачты.

Парусник дал сильный крен. Захлопали паруса. Пока не было опасности опрокинуться, но такое усилие могло выдернуть мачту из гнезда. Перепрыгивая через фальшборт вниз по тросам полетели пираты. С гиками, как дети в игре, они слетали на реи, цепляясь за первую попавшуюся под руку оснастку.

Один с ловкостью обезьяны вспрыгнул на гафель гротмачты ниже салинга. Помощник Хити с проклятием метнул ручной гарпун и прошил пирата насквозь.

— Отставить! — рявкнул Хити. — Гарпуны нам еще нужны!

Руори оценил ситуацию. Дирижабль с подветренной стороны продолжал маневрировать, обходя товарища, которого ветер сносил к левому борту. Руори поднял мегафон ко рту и его голос, пройдя через усилитель на солнечных батареях, громом раскатился над кораблем:

— Слушай меня! Сожгите второй дирижабль, не давайте ему бросить крючья! Рубите тросы, отбивайте атаку абордажной команды!

— Стрелять? — спросил Хити. — Лучше позиции у меня не будет.

— Стреляй!

Гарпунер нажал на спуск катапульты. С рокотом распрямилась пружина. Зазубренная стальная мачта пробила днище гондолы и крепко застряла во внутренних планках.

— Накручивай! — рявкнул Хити. Его огромные, как у гориллы, ладони уже сжимали рукоять лебедки. Двое его помощников умудрились пристроиться рядом и помогали.

Руори соскользнул по футоконным вантам и прыгнул на гафель. Здесь приземлился один небоход, второй следовал за ним, еще двое скользили по тросу. Пират, босоногий и ловкий, балансировал на брусе не хуже любого матроса. Он обнажил меч. Руори нырком ушел от просвистевшей над головой стали, рукой поймал кренгельс-кольцо и завис, рубанув абордажный трос топориком. Пират сделал новый выпад. Руори вспомнил Трезу, наотмашь полоснул лезвием топора по лицу пирата и пинком послал противника вниз на палубу. Потом снова ударил по тросу.

Крученые кожаные волокна были прочны, но и топор был очень острый. Трос змеей полетел в сторону. Освободившийся гафель едва не выдернул пальцы Руори из суставов. Второй небоход сорвался, ударился о надстройку и остался лежать внизу в ореоле красных брызг. Скользившие по тросу двое пиратов не смогли остановить падение. Один упал в море, второго маятником расплющило о мачту.

Руори занял надежную позицию верхом на гафеле, перевел дух. Легкие жгло. На вантах, перекладинах, внизу на палубе кипел бой.

Расстояние до второго дирижабля становилось все меньше, медленно, но уверенно.

С кормы запустили змея. Корабль шел против ветра, и поток воздуха подхватил коробку змея, поднял над кормой. Атель пропел команду, переложил штурвал. Несмотря на бремя прицепившегося дирижабля, «Дельфин» послушно подчинился рулю. В конструкцию парусника были заложены знания законов гидромеханики. Змей был уже высоко, и по шнуру побежали «письма» — горящие кусочки бумаги.

Пропитанный китовым жиром змей вспыхнул.

В этот момент дирижабль повело в сторону, и пороховой заряд змея взорвался напрасно, не причинив воздушному кораблю вреда. Атель в сердцах выругался. «Дельфин» лег на новый галс. Второй змей, уже запущенный, попал в цель. Заряд сдетонировал.

Из пробоины в баллоне дирижабля ударил горящий водород. Взрыва не произошло, просто дирижабль охватило пламя. В слепящем солнечном свете пламя казалось бледным. Появился дым — это загорелся разделяющий газовые ячейки пластик. Словно усталый метеор, пылающий дирижабль медленно ушел к волнам.

Первому дирижаблю не оставалось выбора, только как перерезать абордажные тросы и оставить десант на произвол судьбы. Их капитан не знал, что на «Дельфине» было только два змея. Пару раз с дирижабля ударили в отместку из катапульт, потом ветер быстро понес его к корме. Маурийский парусник, выпрямившись, закачался на ровном киле.

Враг мог планировать новую атаку или отступить. Руори не устраивало ни первое, ни второе. Он поднял мегафон:

— К лебедкам! Подтягивайте мерзавцев! — И он полетел по вантам вниз на палубу, где еще кипело сражение.

К тому времени Хити с командой всадили в гондолу дирижабля три больших и полдюжины малых гарпунов.

Их тросы, поблескивая, тянулись к кабестану на корме.

Опасаться перегрузки не приходилось, «Дельфин», как любой Маурийский парусник, строился с расчетом на полное самообеспечение в плавании. Парусник не раз укрощал могучих китов, подтягивая морских великанов к борту. Дирижабль был пушинкой в сравнении с ними. Но следовало спешить, пока команда не поняла, что происходит и не отыскала способа освободить корабль.

— Тохиха, хихоха, итоки, итоки! — зазвенел старинный напев гребцов каноэ, у кабестана ритмично затопали матросы. Руори спрыгнул на палубу, заметил, как на одного матроса насел небоход с мечом и ударом топора в затылок раскроил налетчику череп. Поделом пирату! Секунду спустя, смутно потрясенный, он изумился: что заставило его так подумать о человеке? Бой был недолгим, силы были не в пользу людей Неба. Но полдюжины матросов получили ранения. Руори приказал бросить уцелевших пиратов в лазарет, а своих раненых отправил вниз, к анальгетикам, антибиотикам и воркующим доньитам. Потом быстро подготовил команду к следующему этапу.

Дирижабль подтянули почти к самому бушприту. Его катапульты стали теперь бесполезны. Пираты выстроились на галерее, грозно потрясая оружием. Числом они раза в три-четыре превосходили команду «Дельфина». Руори узнал одного, высокого, с соломенными волосами, с которым дрался возле дворца. Это было словно во сне.

— Подогреем? — спросил Атель.

Руори поморщился.

— Придется. Но постарайся не зажечь сам корабль. Мы должны его захватить.

Направляемый мускулистыми руками, пришел в действие балансир. Из керамического сопла ударило пламя. Дым, запах горящего жира и мяса, страшные крики. Когда Руори прекратил огонь, островитянам открылась картина, от которой даже у ветеранов противокорсарного патруля побледнели смуглые лица. Маурийцы не страдали сентиментальностью, просто не любили причинять боль другим.

— Брандспойт, — хрипло приказал Руори. Как благословенье, ударил поток воды. Зашипел начавший тлеть тростник гондолы.

С «Дельфина» полетели крючья. Двое юнг быстро вскарабкались по тросам, чтобы оказаться в первых рядах абордажной команды. Сопротивления им не оказали. Оставшиеся в живых пираты стояли, опустив руки, словно каменные, забыв про оружие. Из них вышибло боевой дух.

За юнгами по штормтрапам вскарабкались матросы и занялись пленными.

Вдруг из каюты, потрясая оружием, выскочило несколько небоходов. Среди них был и знакомый Руори светловолосый гигант. В левей руке блестел кинжал Руори, правая, кажется, была выведена из строя.

— Каньон! Каньон! — воскликнул гигант, но получился лишь призрак боевого клича.

Руори увернулся от выпада, выставив ногу. Великан споткнулся. Он не успел упасть, когда Руори поймал его шею тупой стороной топора. Небоход рухнул на пол гондолы, дернулся, попробовал встать и опять упал.

— Я пришел за ножом, — Руори присел рядом, снял с пирата кожаный ремень и стянул руки и ноги, как дикому кабану на охоте.

В помутневших голубых глазах читался немой вопрос.

— Ты не убьешь меня? — пробормотал пират на спанском.

— Харисти, нет конечно, — удивился Руори. — Зачем?

Он пружинисто выпрямился. Сопротивление было подавлено, дирижабль оказался в его руках. Руори открыл дверцу, ведущую к носу.

Очевидно, там располагался эквивалент мостика.

На мгновение он застыл. Он слышал только свист ветра и гул собственной крови.

Треза сама подошла к нему. Она протянула перед собой руки, словно слепая, глаза смотрели сквозь Руори.

— Это вы, — сказала она пустым голосом.

— Доньита, — выдавил Руори, схватив ее ладони. — Если бы я знал, что вы на борту… я бы никогда не рискнул…

— Почему вы не сожгли нас, как второй корабль? Почему мы теперь должны возвращаться в город?

Она высвободила руки и, с трудом ступая, словно ее не слушались ноги, вышла на палубу, споткнулась и подошла к перилам. Ветер играл волосами и разорванным платьем.

7

Управлять воздушным кораблем было непросто. Требовались специальные навыки. Руори видел, что тридцать человек его команды едва справляются с пилотированием. Опытный небоход заранее знал, где и когда ожидать восходящие или нисходящие потоки. Ему достаточно было бросить взгляд на сушу или воду внизу. Он мог оценить высоту, на которой дует нужный ветер, мог плавно поднять или опустить судно. Он даже мог вести воздушный корабль против ветра галсами, хотя и медленно из-за сильного обратного дрейфа.

Тем не менее, часа тренировок хватило на усвоение навыков управления. Руори вернулся на мостик и командовал через переговорную трубу. Суша приближалась. «Дельфин» шел за ними на половине парусов. Здорово посмеется над аэронавтами Руори — дирижабль тащился со скоростью улитки. Но Руори не улыбнулся при этой мысли и не стал готовить смешной ответ, как сделал бы еще вчера. Треза тихо сидела за спиной.

— Вы не знаете названия этого судна, доньита? — спросил он, чтобы нарушить тягостное молчание.

— Он называл его «Бизон» — Ее голос был далеким, равнодушным.

— Что это такое?

— Разновидность дикого рогатого животного.

— Как я понимаю, он разговаривал с Вами, пока дирижабль искал нас. Он не рассказал что-нибудь интересное?

— Он говорил о своем народе. Хвастался разными вещами, которых нет у нас… двигателями, машинами, сплавами, энергией. Словно от этого они перестали быть бандой грязных дикарей.

Голос ее обрел силу. Руори начал опасаться, не решила ли она остановить свое сердце. Впрочем, вспомнил он, эта маурийская практика едва ли известна в Мейко.

— Он так плохо обошелся с вами? — спросил Руори, не поворачивая головы.

— С вашей точки зрения это едва ли было оскорблением, — гневно сказала она. — Ради всего святого, оставьте меня в покое!

Он слышал, как она встала и ушла в кормовой отсек.

Что ж, в конце концов, ее отец убит. Это горе для любого человека, в любой стране, а для нее, возможно еще больше. В Мейко ребенка растили родители. В отличие от островных детей. Они не проводили половины времени с бесчисленными родственниками. Поэтому родители психологически значили здесь гораздо больше. По крайней мере, это было единственное объяснение, которое приходило в голову Руори.

Показался город. Над ним сверкали три оставшихся дирижабля. Три против одного… Да, это станет легендой среди людей Моря, если им будет сопутствовать успех. Руори понял, что испытывает то же бесшабашное удовольствие, как и во время катания на волнах в шторм, или охотясь на акул. Любой из этих головокружительно-рискованных видов спорта в случае успеха означал славу и любовь девушек. Он слышал как поют его люди — ритмичная боевая песня, военный ритм, хлопки и топанье ногами. Но в его собственном сердце царила антарктическая зима.

Ближайший вражеский дирижабль был рядом. Руори тщательно приготовился к встрече с врагом. Он облачил отборную команду в одежды небоходов. Поверхностный взгляд не отличил бы подлинных каньонцев от фальшивых.

Когда северяне подрулили ближе, Руори приказал в переговорную трубу:

— Так держать! Открыть огонь, когда противник окажется на траверзе!

— Есть, — сказал Хити.

Минуту спустя Руори услышал выстрел катапульты. Сквозь иллюминатор он видел, что гарпун вонзился во вражескую гондолу почти точно посередине.

— Трави канат, — приказал он. — Мы ее ударим змеем. Главное самим не загореться.

— Есть, капитан, — засмеялся Хити. — Я в детстве любил играть в меч-рыбу.

В панике второй дирижабль подался в сторону. Несколько раз выстрелили катапульты. Одна попала в газовый мешок, но пара пробитых ячеек погоды не делала.

— Поворот! — скомандовал Руори. Не было смысла подставлять бок. — В подветренную сторону!

Теперь «Бизон» превратился в воздушный якорь, сковывая маневры жертвы. Пришло время пустить в ход подготовленный по дороге змей. На этот раз из него торчали еще и рыболовные крючки. Змей надежно прицепился к газовому баллону каньонцев.

— Пускай огонь! — крикнул Руори.

Огненные шарики побежали по шнуру. Через несколько минут воздушный корабль противника пылал. Несколько парашютистов унесло в море.

— Второй готов, — сказал сам себе Руори. Но оставалось еще два, и в голосе его не слышно было триумфа, охватившего команду.

Пираты не были дураками. Два оставшихся дирижабля отошли к городу. После чего один начал срочную посадку. С него сбросили тросы, чтобы опустить на площадь. Тем временем второй, на котором был, скорее всего, только патрульный экипаж, начал маневрировать.

— Кажется, они решили навязать нам бой, — предупредил Хити. — А второй тем временем поднимет на борт пару сотен бойцов и пойдет на абордаж.

— Знаю, — сказал Руори. — Мы пойдем им навстречу.

Патрульный дирижабль не пытался уклониться, чего в душе опасался Руори. Впрочем, он зря беспокоился — культура небоходов включала обязательную демонстрацию силы и отваги. Патрульный дирижабль поспешил выбросить абордажные крючья, чтобы дать товарищу максимальное время для погрузки и взлета… Он был совсем близко.

Чтобы посеять среди врагов страх. Руори приказал:

— Зажечь стрелы!

Лучники на галерее воткнули поршни из твердого дерева в маленькие деревянные цилиндры, на дне которых был заготовлен трут. Вскоре трение добыло огонь, от которого запылали смазанные китовым жиром древка Когда враг подошел на дистанцию стрельбы, к нему помчались красные огненные кометы.

Если бы план не сработал, Руори повернул бы прочь. Он не желал жертвовать людьми в рукопашной схватке и попытался бы зажечь врага на безопасном расстоянии. Но эффект паники был еще силен. Поэтому когда горящие стрелы начали втыкаться в палубу и борта гондолы — совершенно незнакомая каньонцам тактика боя, — патрульная команда тут же выбросилась с парашютами. Быть может, пока они спускались, кто-то заметил, что ни одна стрела не попала в газовый баллон.

— Бросай кошки! — рявкнул Руори. — Быстро гаси огонь!

Полетели абордажные кошки. Дирижабли, покачнувшись, остановились. На галерею второго судна прыгнули маурийцы, заливая огонь из ведер.

— Приготовиться! Половину команды на приз!

Руори опустил переговорную трубу. За спиной скрипнула дверь. Он повернулся и увидел Трезу. Она была бледна, но уже привела в порядок волосы и голову держала как прежде гордо.

— Еще один! — сказала она почти радостно. — Остался всего один!

— На нем будет полно бойцов, — нахмурился Руори. — Я жалею, что отпустил вас с «Дельфина». Все это слишком опасно.

— Думаете, меня волнует опасность? Я не боюсь! Я из семьи Карабан!

— Но опасность волнует меня.

Возбуждение оставило ее. Она тронула его руку, щеки порозовели.

— Простите меня. Вы столько для нас сделали. Мы никогда не сможем отблагодарить вас сполна.

— Сможете, — сказал Руори.

— Как?

— Не останавливайте свое сердце, доньита, только потому, что оно ранено.

В ее глазах словно заиграли отблески восхода.

В дверях показался боцман.

— Все готово капитан. Мы держимся на тысяче футов, у всех клапанов на обоих корытах стоят люди. Они знают что делать.

— Всем выданы спасательные лини?

— Да. — Боцман ушел.

— Вам тоже понадобится линь.

Руори взял Трезу за руку и вывел на галерею. Открылось небо, бриз охладил лица, палуба под ногами покачивалась, как спина живого существа. Руори показал один из захваченных со склада «Дельфина» линей, надежно привязанный к поручню.

— Опыта у нас нет и с парашютами прыгать мы не рискуем, — объяснил Руори. — Но и по линю вы тоже никогда, наверное, не спускались. Я сделаю вам перевязь, с ней вы будете в безопасности. Спускайтесь медленно, перебирая руками. На земле просто срежете линь.

Он ловко отрезал ножом несколько кусков веревки, которые связал с привычным проворством морехода. Когда он надевал и подгонял перевязь, Треза напряглась, почувствовав прикосновение его пальцев.

— Я друг, — тихо сказал Руори.

Треза успокоилась, расслабилась. Потом улыбнулась дрожащими губами. Руори вручил ей нож и вернулся на мостик.

8

Последний пиратский дирижабль поднялся с площади. Он приближался. Два дирижабля Руори не пытались бежать. Руори видел блеск солнца на клинках. Он понимал, что пираты были свидетелями гибели товарищей, и старая тактика теперь не поможет. Даже загоревшись они пойдут в атаку. В крайнем случае, они могут поджечь и корабли Руори, а сами спокойно спрыгнут на парашютах. Стрелы он посылать не стал.

Когда его и врага разделяло лишь несколько фатомов^[2], Руори отдал приказ:

— Открыть клапаны!

Водород с шумом ринулся наружу из обоих газовых баллонов. Связанные вместе дирижабли пошли вниз.

— Стреляй! — крикнул Руори.

Хити быстро развернул катапульту и послал гарпун с якорным канатом в днище атакующего судна.

— Зажигай корабль! Все на борт! Покинуть судно!

Разлитая по галереям ворвань вспыхнула в одну секунду. Языки пламени потянулись вверх.

Каньонский дирижабль, не выдержал веса двух кораблей и начал терять высоту. На пятистах футах лини коснулись крыш, потянулись по мостовым улиц. Руори прыгнул через поручень. Слетая вниз по линю, он чуть не сжег кожу ладоней.

Торопился он не зря. Загарпуненный дирижабль использовал запасы сжатого водорода. Несмотря на бремя двух падающих кораблей, он умудрился подняться до тысячи футов. Вероятно, на борту никто не заметил, что их груз охвачен пламенем. В любом случае, освободиться от груза им было бы нелегко, учитывая точность выстрелов Хити.

Руори стоял, глядя в небо. Пламя на ветру было бездымным, как маленькое яростное солнце. Он не ожидал, что пожар застанет противника врасплох. Он предполагал, что небоходы выпрыгнут с парашютами, а их смогут атаковать мейканцы.

Пламя добралось до остатков водорода в сморщившихся баллонах. Раздался могучий вздох невидимого великана. Верхний дирижабль в мгновение ока превратился в погребальный костер. Несколько фигурок успели выпрыгнуть. Парашют на одном горел.

— Сантисима Мари, — прошептала Треза. Руори обнял ее, и она спрятала лицо у него на груди.

9

Когда наступил вечер, во дворце были зажжены свечи. Но и мерцающий свет не мог скрыть уродливых ободранных стен и закопченных потолков. Вдоль стен тронной залы стояли усталые, в рваной форме, стражники.

Да и в самом городе С'Антон не было радости. Слишком много было жертв в этот день.

Руори сидел на троне кальда. Справа сидела Треза, слева Паволо Дуножу. До выборов новых властей им предстояло управлять городом. Дон сидел прямо, стараясь не шевелить забинтованной головой. Время от времени веки у него опускались, несмотря на все усилия не заснуть. Треза закуталась в плащ и блестела огромными глазами из-под накинутого капюшона. Руори расположился поудобнее. Теперь, когда бой кончился, он почувствовал себя почти счастливым.

Это было мрачное приключение, даже когда воодушевленные успехом мореходов воины города погнали поддавшихся панике пиратов. Но многие из людей Неба дрались до последнего. И несколько сотен пленных оказались опасной добычей. Никто не знал, что с ними делать.

— По крайней мере с войной покончено, — сказал Дуножу.

Руори с сомнением покачал головой.

— Едва ли, с’ньер. Прошу прощенья, но конца пока не видно. На севере остаются тысячи таких воздушных кораблей и много сильных, голодных воинов. Они придут опять.

— Мы встретим их достойно, капитан. К следующему разу мы будем готовы. Увеличим гарнизон, поставим заградительные аэростаты, создадим собственный воздушный флот… Мы сможем научиться!

Сидевшая неподвижно Треза вдруг заговорила:

— И в конце концов мы придем к ним с огнем и мечом. На кор адских плоскогорьях не останется ни одной живой души.

В ее словах опять зазвучали энергия и ненависть.

— Нет, — твердо сказал Руори. — Так быть не должно.

Она вздрогнула, сверкнула глазами из тени капюшона. Наконец сказала:

— Верно, мы должны любить даже врагов. Но не этих же небоходов. Они не люди!

Руори обратился к пажу:

— Пошли за вождем пленных!

— Чтобы он услышал наш приговор? — предположил Дуножу. — Но это надлежит сделать формально, в присутствии народа…

— Я просто хочу с ним поговорить, — пояснил Руори.

— Не понимаю, — воскликнула Треза. Голос ее дрогнул, словно она хотела вложить в слова максимум презрения, но почему-то не смогла. — После всего, что вы совершили, вы перестали вести себя как мужчина.

«Странно, — подумал он, — почему ей так трудно было это сказать?»

Двое охранников ввели Локланна. Руки небохода были связаны за спиной, на лице запеклась кровь, но шагал он с видом завоевателя. Возле тронного возвышения он остановился, нагло расставив ноги и ухмыльнулся Трезе в лицо:

— Ну и что, эти двое не могут тебя удовлетворить, и ты послала за мной?

— Прикончи его! — вскочив крикнула Треза.

— Нет! — приказал Руори.

Охранники замерли в нерешительности, наполовину обнажив мачете. Руори поймал Трезу за запястья.

— Хорошо, пусть не сейчас, — сказала она, овладев собой. — Пусть умрет медленно. Задушите его, сожгите заживо, бросьте на копья…

Руори крепко держал ее, пока она не успокоилась.

Паволо Дуножу сказал ледяным тоном:

— Кажется, я понимаю. Соответствующие инструменты будут приготовлены.

Локланн сплюнул.

— Конечно. Связали человеку руки… Тогда с ним легко играть в грязные игры.

— Тихо, — приказал Руори. — Ты вредишь и себе, и мне.

Он сел, обхватив колено сплетенными пальцами, пристально глядя в темноту.

— Я знаю, этот человек всем вам причинил боль, — продолжал он, тщательно выбирая слова. — И в будущем, возможно, ничего хорошего его соплеменники вам не принесут. Они — молодой народ и как дети не умеют себя контролировать. Но и ваши, и мои предки когда-то тоже были такими. Думаете, Перио создавался тихо и мирно? Или, если я верно помню историю, местные племена иниос встречали спанцев с распростертыми объятиями? А инглисы — устроили на Н'Зелане кровавую бойню, когда пришли туда. А маурийцы были людоедами. В эпоху героев у героя должен быть противник.

Ваше настоящее оружие против людей Неба — не армия, посланная в неведомые горы… Это ваши священники, торговцы, художники, мастера, ваши манеры, моды, ваши учения. Вот чем вы в конечном итоге поставите людей Неба на колени. Если правильно используете это оружие!

Локланн хмыкнул.

— Черт тебя задери! — пробормотал он. — Ты в самом деле думаешь обратить нас в баб? Посадить в клетки городов? — Он тряхнул гривой соломенных волос и рявкнул так, что эхо прогремело по залу:

— Никогда!

— Понадобится столетие или два, — спокойно сказал Руори.

Дон Паволо усмехнулся в юную редкую бородку.

— Очень тонкая месть, с’ньер капитан, — заметил он.

— Слишком тонкая! — Треза подняла лицо, которое до этого момента прятала в ладонях, глубоко вздохнула. Ее пальцы, согнутые как когти, готовы были вцепиться в лицо Локланна, вырвать ему глаза.

— Даже если бы у них в самом деле были души, — фыркнула она, — зачем нам их дети и внуки? Они сегодня убивали наших младенцев. Клянусь всемогущим Дио, у меня есть союзники в мейканском правительстве, я все-таки Карабан. Они скажут за меня слово… Клянусь, эти дикари получат то, что заслужили — полное истребление! Мы сделаем все, клянусь! Теккас станет нашим союзником, они позарятся на добычу. И я еще увижу, как пылают твои дома, грязная свинья, а твоих сыновей травят собаками!

Она в отчаянии повернулась к Руори.

— Как нам иначе защитить нашу землю? Нас окружают враги. У нас нет выбора. Или мы, или они. А мы — последняя мериканская цивилизация!

Вся дрожа, она села. Руори взял ее за руку. На секунду ее рука сжала его ладонь, ответив на пожатие, потом она выдернула руку.

Он устало вздохнул.

— К сожалению, не могу с вами согласиться. Я понимаю ваши чувства, но…

— Нет, не понимаете, — процедила она сквозь сжатые зубы. — Вы не можете, не в состоянии понять.

— Кроме того, я не просто человек с человеческими желаниями. Я представляю свое правительство. Я вернусь, чтобы рассказать о том, что происходит здесь, и предвижу их реакцию. — Они помогут вам выстоять. От такой помощи вы не откажетесь, не так ли? Те, в чьих руках судьба Мейко — кроме нескольких экстремистов, — не отклонят союз ради эфемерной независимости. А наши условия будут самыми разумными. Мы потребуем политики, направленной на сотрудничество с людьми Неба. После того, конечно, как они истощат силы бесполезными атаками на наши союзные армии.

— Что? — спросил Локланн.

Повисла тишина, только белки глаз охраны сверкали из-под шлемов. Все смотрели на Руори.

— Начнем с тебя. В надлежащий срок ты и твои люди будете отпущены. Выкупом послужит разрешение на нашу дипломатическую и торговую миссию в Каньоне.

— Нет, — прошептала Треза. Казалось, что-то причиняет ей страшную боль в горле, не дает говорить. — Только не он. Отпускайте остальных, если хотите, но не его… Чтобы не хвастал тем, что сделал…

Локланн опять нагло ухмыльнулся.

— И еще как!

Гнев молнией пронзил Руори, но он заставил себя молчать.

— Не понимаю, — сказал дон Паволо. — Почему вы так добры к этим животным?

— Потому что они цивилизованнее вас, — ответил Руори.

— Как? — Дворянин схватился за эфес шпаги, но сдержался. — Объяснитесь, с’ньер!

Руори не видел лица Трезы, скрытого тенью капюшона, но чувствовал, что сейчас она дальше от него, чем звезды.

— Они создали воздухоплавательные аппараты, — сказал он, чувствуя пустоту внутри и ни малейшей радости победы. «О, великий творец Танароа, пошли сон сегодня ночью…»

— Но…

— Они начали с нуля, — объяснил Руори. — Это не подражание старой технике. Сначала люди Неба наладили сельское хозяйство, способное прокормить тысячи воинов там, где раньше была только пустыня, и при этом обошлись без орд пеонов. Я выяснил, что у них есть солнечная и гидроэнергия, развита химия синтеза, хорошо развита навигация и сопутствующая ей математика, они производят порох, есть металлургия, они открыли заново основы аэродинамики… Согласен, их цивилизация однобока: тонкий слой образованных людей над подавляющей массой неграмотных. Но масса уважает технологическую элиту, а без поддержки масс элите не продвинуться так далеко.

Короче, — вздохнул он, не надеясь, что Треза поймет, — небоходы — единственная научная цивилизация, кроме нас самих. Поэтому они слишком дороги, чтобы их потерять.

Вы воспитаннее, у вас более гуманные законы, гораздо выше развиты искусство, философия, традиционные человеческие добродетели. Но вы забыли принципы науки. Потеряв ископаемое топливо, вы оказались в зависимости от мускульной силы, отсюда класс крестьян-пеонов. Исчерпали себя медные и железные рудники — вы начали разбирать руины. Я не заметил и намека на попытки освоить энергию солнца, ветра, живой клетки, не говоря о возможности водородного синтеза без урана. Вы тратите силы на ирригацию пустыни, а океан мог бы давать столько же еды, с затратами в тысячу раз меньшими. Вы не научились добывать алюминий, а его еще много в обычных глинах. Из него можно делать прочные сплавы. Нет! Ваши фермеры пользуются орудиями из дерева и вулканического стекла.

Вы образованны, у вас широкое мировоззрение, нельзя сказать, что вы суеверно боитесь науки. Но вы разучились добывать новые знания! Вы прекрасный народ, и я люблю вас так же сильно, как ненавижу вот этого дьявола перед вами. Но, в конечном итоге, друзья мои, предоставленные самим себе, вы постепенно соскользнете в каменный век.

Пока он говорил, к нему вернулись силы, и голос его властвовал над залом.

— Путь людей Неба — варварский путь, но это путь вверх, к звездам. И в этом они больше похожи на нас, маурийцев, чем вы. Мы не можем позволить, чтобы они погибли, исчезли.

Он замолчал. Локланн издевательски ухмыльнулся. Дуножу смотрел огорошенно. Охранник, скрипнув кожей перевязи, переступил с ноги на ногу.

Наконец, Треза тихо сказала:

— Это ваше последнее слово, с’ньер?

— Да.

Он повернулся к ней. Она наклонилась, капюшон сдвинулся, свет упал на ее лицо. Руори увидел зеленые глаза, раскрывшиеся губы, и к нему вернулось ощущение победы.

Он улыбнулся.

— Я понимаю, сразу вы этого не поймете и не примете. Но я вернусь к этой теме, и не раз. Когда вы увидите острова, думаю вы…

— Ты! Иностранец! — вскричала она.

Звонко треснула пощечина. Треза вскочила и побежала вниз по ступенькам прочь из зала.

1

Дверь за спиной распахнулась, и чей-то голос прошелестел:

— Добрый вечер, капитан Фландри.

Он моментально обернулся, инстинктивно хватаясь за парализатор, и медленно разжал пальцы — прямо в лицо ему смотрело дуло бластера. Он увидел худую длинную фигуру, державшую оружие в тонкой шестипалой руке, и перевел испытующий взгляд на лицо гуманоида, узкое, с ястребиным носом, золотистой кожей и янтарными глазами, поблескивавшими из-под перьевидных голубых бровей. На губах играла язвительная усмешка. Хохолок синеватых блестящих перьев поднимался над вытянутым безволосым черепом существа. Простая белая туника, приоткрывавшая босые когтистые ноги, была традиционной для этой расы, но знак отличия на шее и накинутый на широкие плечи пурпурный плащ свидетельствовали о высоком звании мерсийца.

Но откуда он здесь взялся? Ведь мерсийцы, все до единого, собрались сейчас совсем в другом месте, и Фландри лично убедился в этом, прежде чем сюда пойти. Где была допущена ошибка?

Фландри заставил себя расслабиться и криво улыбнулся. Кто бы ни был виноват в случившемся, факт оставался фактом: он попал в ловушку в резиденции Мерсии и должен был теперь искать способ, как выбраться из нее живым и невредимым. Немного поразмыслив, он пришел к выводу, что перед ним Айкарайк с Цериона, недавно прибывший сотрудник посольства Мерсии. По всей вероятности, миссия мерсийца была аналогичной его собственной.

— Извините за вторжение, — сказал наконец Фландри, — я сделал это без злого умысла, чисто машинально. Поверьте, я не хотел вас оскорбить.

— Вы никого не оскорбили, — вежливо произнес Айкарайк на безупречном английском, чуть резковато выделяя окончания, как принято в его родном языке. Но учтивость между шпионами обманчива. Ведь так легко сначала укокошить незваного гостя, а потом объяснить, что произошло досадное недоразумение: лучшего офицера разведки Терры по ошибке приняли за грабителя и подстрелили.

Тем не менее, Фландри не думал, что церионит поступит с ним так. Таинственный и холодный народ Цериона принадлежал к очень древней цивилизации, к тому же Айкарайк слишком дорожил своей репутацией, чтобы опуститься до такого коварства. Фландри слышал о нем раньше и не сомневался, что тот придумал бы что-нибудь похитрее.

— Совершенно верно, — кивнул Айкарайк.

Фландри вздрогнул. «Неужели он умеет читать мысли?» — пронеслось в мозгу.

— Вы наделали немало глупостей, пытаясь проникнуть на нашу территорию, — спокойно продолжал церионит. — Простите за банальность, но есть лучшие способы добывания информации.

Фландри огляделся. Совсем рядом на столе стояла ваза. Пожалуй, он мог бы схватить ее и попытаться вышибить оружие…

— Не делайте этого, — предостерегающе произнес Айкарайк. Он небрежно помахал бластером и издевательски повторил:

— Добрый вечер, капитан Фландри.

Но землянин не обратил внимания на предостережение. Нельзя допустить, чтобы его вышвырнули вон — будущее Терры зависело от того, сумеет ли он разгадать замыслы мерсийцев. Если приблизиться к двери, то можно…

Сделав обманное движение, Фландри кинулся на противника, ловко уворачиваясь от бластера. Медленно, из-за непривычной для него гравитации, Айкарайк отступил назад и, неуклюже размахнувшись, ткнул бластером в лицо землянина. Тот потерял равновесие, схватился было за тонкую талию церионита, но, получив сильный удар по голове, рухнул на пол.

Через несколько секунд он пришел в себя. Тишина постепенно отступила, и он услышал насмешливый голос Айкарайка.

— Я был более высокого мнения о вас, капитан. А теперь попрошу вас уйти.

Фландри с трудом поднялся и вышел за дверь, провожаемый ироническим взглядом церионита.

Пройдя по длинным, выложенным мраморными плитами тоннелям, землянин очутился у посольства Терры. На территории посольства было пустынно. Богато отделанные внутренние помещения также пустовали — все были на торжественном приеме, который устраивали местные власти. Фландри добрался до своей комнаты и, вконец измученный, плюхнулся в кресло.

Сзади послышался легкий шорох. Обернувшись, он увидел свою напарницу — Эйлин Чанг Ли, леди Марр из Сиртиса, ведущего агента разведки Терры и одновременно самую очаровательную женщину в Солнечной системе.

Это была высокая темноглазая брюнетка с кожей золотистого оттенка, доставшейся ей в наследство от множества рас и народностей, населявших Землю в минувшие века. Длинное шелковое платье цвета морской волны очень шло к ее стройной фигуре. Фландри было приятно увидеть ее, хотя недавнее происшествие несколько притупило его способность воспринимать женскую красоту.

— Что случилось? — поинтересовалась она.

— Нет, лучше скажи, с какой стати ты здесь, вместо того, чтобы сидеть на приеме и отвлекать внимание противника?

— Мне просто захотелось отдохнуть. На Соле все эти официальные рауты чертовски скучны, но здесь, на Бетельгейзе, ударились в другую крайность. После этой какофонии хочется побыть в тишине, — ответила Эйлин и, помедлив, озабоченно спросила: — Так что все-таки произошло?

— Попал в переделку. И до сих пор не могу взять в толк, как это получилось. Посуди сама: мы уговорили Сартаза устроить этот праздник и пригласить на него всех, кого только можно; удостоверились, что мерсийцы все до единого собрались там. Они же были уверены в надежности своей автоматической охраны и не знали, что я нашел способ отключить сигнализацию и проникнуть внутрь. И что же? Не успел я войти, как наткнулся на поджидавшего меня с бластером наготове Айкарайка с Цериона. Я попробовал его обезоружить, но ничего не вышло — он как будто предвидел каждое мое движение. В конце концов он просто указал мне на дверь. Баста!

— Айкарайк… Кажется, я о нем слышала. Судя по имени, он не мерсиец.

— Не совсем так. Дело в том, что Церион держится особняком в империи Мерсии. Это очень старая планета. Правительство Мерсии предоставило ее жителям статус полноправных граждан. Власти Терры тоже делают так в отношении некоторых негуманоидных цивилизаций. Айкарайк лучший разведчик Мерсии. Очевидно, поэтому о нем мало кто знает. До сего дня мне никогда не приходилось сталкиваться с ним лично.

— Я поняла, кого ты имеешь в виду, — кивнула Эйлин, — То, что он находится здесь, на Альфзаре, не сулит нам ничего хорошего.

Фландри пожал плечами.

— Наша миссия и без того достаточно опасна. Нужно быть еще осторожнее, и только.

Он встал и вышел на балкон. Все вокруг заливал красноватый свет двух лун Альфзара. Теплый воздух благоухал ароматами неземных цветов, растущих в обширных дворцовых садах. Из дворца доносились легкие звуки таинственной, не очень мелодичной музыки, которую так любил король Бетельгейзе.

Красно-коричневый лунный свет и россыпь звезд в чужом небе подействовали на Фландри угнетающе. Он ощутил себя песчинкой, затерянной в бескрайних просторах Галактики. В состав одной только Федерации Терры входило четыре миллиона звезд, а кроме нее, во мраке пространства существовали еще Горразан, Итри и Мерсия, готовые в любое мгновение растерзать друг друга, как голодные псы.

Да, Галактика велика, даже слишком велика, и что значит человеческая жизнь в громадном хаосе, именуемом современной цивилизацией? Он подумал об Эйлин. Она должна была помнить о таких существах, как Айкарайк, но одному человеку не под силу знать все. Ресурсы мозга не безграничны.

Слишком много чуждых рас сталкиваются в пространстве в борьбе за свои интересы, и так безнадежно мало тех, кто смог бы понять и в меру своих слабых сил хоть немного разрядить обстановку.

Подошла Эйлин и тихонько тронула его за плечо. Он повернулся, пытаясь рассмотреть ее лицо в неверном лунном свете, и отвел глаза — таким откровенным был ее взгляд. Хоть и не хочется причинять девушке боль, но лучше, чтобы она не питала иллюзий — если им доведется вернуться домой, он будет сторониться ее; пока он еще не готов расстаться со своей свободой.

— Я не узнаю тебя, Доминик Фландри! — воскликнула Эйлин. — Ты без посторонней помощи справился с заданием в Скофании, а здесь спасовал перед каким-то тощим птицеобразным субъектом?

— Не понимаю, откуда он узнал, что я собираюсь проникнуть в их резиденцию, — мрачно проворчал Фландри. — Я не попадался так глупо даже тогда, когда был зеленым юнцом и только начинал службу в разведке. Айкарайк вывел из строя наших лучших парней. Я убежден, что и исчезновение Мак-Мурти на Поларисе — его рук дело. Вероятно, теперь наш черед.

— Да уймись, — рассмеялась Эйлин. — Ты, наверное, пил сорган, когда тебе рассказывали о его подвигах.

— Сорган? — Фландри удивленно поднял брови.

— Не знаешь? Сейчас я тебе расскажу, — она изо всех сил старалась казаться веселой. — Только вряд ли это нам пригодится. Я узнала о нем от одного альфзарца из фирмы, занимающейся производством медицинских препаратов. Сорган — это местный наркотик. Кажется, его изготавливают на Цингеторе. Он обладает весьма любопытным свойством — подавляет определенные центры в мозгу, и пациент начинает принимать любую чушь за чистую монету и слепо всему верить.

— Гм, наверное, можно найти ему применение в нашем деле.

— Не думаю. При допросах прекрасно зарекомендовали себя гипнопробы, а для создания фанатиков есть более эффективные методы. К тому же существует антидот, нейтрализующий действие соргана. Так что пользы от него не так уж много, как кажется на первый взгляд: очевидно, поэтому Сартаз прикрыл его производство.

— На всякий случай не будем списывать его со счетов, — произнес Фландри. — Наверняка где-нибудь да найдутся охотники его приобрести, например, чтобы кого-нибудь обольстить.

— Тебе он тоже нужен для этой цели? — поддразнила его Эйлин.

— Как раз я в этом не нуждаюсь, — самодовольно ответил Фландри. Этот разговор отвлек его от мрачных мыслей, и он, улыбаясь, предложил:

— Не пойти ли нам во дворец? Праздник в самом разгаре.

Погруженная в свои мысли, Эйлин молча последовала за ним.

2

Как правило, звезды-гиганты имеют большие системы. Бетельгейзе не являлась исключением: из сорока семи ее планет шесть были населены разумными существами. Объединенные ресурсы всей системы были значительны даже для тех цивилизаций, которые привыкли считать планеты сотнями.

Тысячу лет назад, когда первые исследователи с Терры прибыли сюда, жителям Альфзара уже были доступны межпланетные сообщения, и они стояли на пороге покорения других звезд. С заимствованием передовых технологий у других цивилизаций этот процесс ускорился. Тем не менее, альфзарцы не пошли по пути Терры и Мерсии и не стали создавать огромную империю с множеством звездных систем под властью господствующей расы. Поначалу случались конфликты, которые привели даже к некоторому расширению Империи Бетельгейзе. Однако хитрые и коварные правители династии Сартазов сочли более выгодным для себя сыграть на извечной вражде своих потенциальных противников, постоянно стараясь столкнуть их друг с другом. Обе империи, в свою очередь, посчитали целесообразным сохранить Бетельгейзе в качестве буфера и союзника в борьбе с варварскими государствами на пограничных территориях.

Напряженность между Террой и Мерсией постепенно нарастала, и это привело к тому, что позиция, занимаемая Бетельгейзе, стала играть решающую роль. Находясь на перекрестке основных путей сообщения и обладая мощным флотом, Бетельгейзе имела возможность контролировать передвижение космических кораблей обеих Империй, а в случае союза с той или другой стороной — нанести удар в сердце противника. Для Мерсии союз с Бетельгейзе был бы заключительным этапом подготовки войны с Террой. Если же такой союз удалось бы заключить Терре, это заставило бы Мерсию умерить свой воинственный пыл и пойти на уступки.

Итак, обе Империи через свои представительства на Альфзаре развили бурную деятельность, пытаясь склонить Сартаза на свою сторону. Приводилось множество веских доводов в доказательство несомненных преимуществ, которые сулит подобный союз. Подкупались члены правительства Альфзара В поисках информации по всей звездной системе шныряли шпионы. Разумеется, в случае их разоблачения официальные представители как Терры, так и Мерсии тут же открещивались от них.

Рутинная до недавнего времени дипломатическая игра ныне вступила в решающую фазу. Это заставило разведку Терры послать сюда двух лучших агентов, Фландри и Эйлин, с заданием — разведать планы Мерсии и помешать их осуществлению. Кроме того, они должны были войти в доверие к Сартазу и уговорить его присоединиться к Терре. Эйлин отводилась особая роль: ей было поручено привлечь на сторону Терры тех немногих альфзарцев, которые были людьми. Много лет назад они эмигрировали б эту систему и теперь считались полноправными гражданами королевства Бетельгейзе, а часть из них даже занимала важные посты в армии и правительстве.

Но, как выяснилось, Мерсия тоже направила на Альфзар лучшего своего агента. Им предстояло помериться с ним силами в невидимом, но не ставшем от этого менее опасным сражении.

Ехидный от природы король Альфзара чрезвычайно любил ставить непримиримых соперников в такие условия, когда те были вынуждены общаться друг с другом. Вот и сейчас при королевском дворе устраивалась охота. Мерсийцы радовались — охота была их любимым развлечением. Более мирным по натуре землянам не нравились подобные забавы, но нечего было думать о том, чтобы увильнуть от королевского приглашения.

Фландри тоже несколько удручала перспектива провести день на охоте. Он признавал физические упражнения лишь в той мере, в какой это было необходимо, чтобы быть в форме, и не любил излишних нагрузок. Кроме того, у него была масса дел.

Слишком много неудач произошло в последнее время. Один за другим бесследно исчезали агенты Терры и подкупленные альфзарцы, находившиеся в распоряжении Фландри. Ловушки подстерегали их на каждом шагу, а все попытки разузнать что-нибудь разбивались о железную волю неприятеля. Неприятности начались с прибытия Айкарайка, и Фландри не сомневался, что именно он — источник всех бед. Церионит был чертовски ловок и проницателен. Вероятность того, что кому-нибудь станут известны засекреченные юровианские исследования солнечных пятен или место, где скрывается Ямацу, была практически равна нулю, и тем не менее мерсийцы узнали об этом. А тут еще эта проклятая охота! Фландри содрогнулся при одной мысли о ней.

Слуга разбудил его на рассвете. Сквозь раскрытые окна комнаты тянуло свежестью. В таинственной красноватой дымке утреннего тумана слышались призывные звуки охотничьего рога. Ворчливо загудели калориферы.

— Иногда мне хочется пойти к императору и послать подальше и его, и нашу обожаемую Империю, — угрюмо пробормотал Фландри, садясь за стол.

После завтрака, приведшего его в более приподнятое состояние духа, Фландри приступил к утреннему туалету. Он приказал слуге побрить его, а затем облачился в плотно облегающий зеленый комбинезон и золотистый плащ с капюшоном. Шпага на поясе, игловое ружье и защитные очки завершали тщательно продуманный наряд. Спустившись по мраморной лестнице и миновав королевскую стражу в шлемах и латах, Фландри очутился во дворе.

Участники охоты были уже в сборе. Среди пышно разодетой альфзарской знати расхаживал толстый лысый гуманоид с желтыми глазами на голубом равнодушном лице — типичный представитель расы Альфзара. Это был король Сартаз собственной персоной. Чуть поодаль расположилась взъерошенная группа людей — посольство Терры. Они тоскливо наблюдали за приготовлениями к охоте. В числе приглашенных, разумеется, были мерсийцы.

Фландри церемонно раскланялся с ними — в конце концов, Терра и Мерсия формально находились в состоянии мира, хотя уже сейчас на границах империй гибли люди и горели города. Фландри выглядел равнодушным, и вообще он казался вялым и невыспавшимся, но цепкий взгляд разведчика подмечал каждую мелочь.

Высокомерно, с плохо скрытым презрением, которое всегда сквозило в отношениях с людьми, мерсийцы посмотрели на Фландри. Они были млекопитающими, но в наследство от своих пресмыкающихся предков они получили гораздо больше, чем люди. Человеческими были только их массивные лица. Высокие, около двух метров ростом, они имели длинный толстый хвост, страшное оружие в рукопашной схватке. От лба до конца хвоста на спине рос гребень с острыми шипами. Безволосую бледно-зеленую кожу покрывали редкие чешуйки. Из-под нависших бровей с вызовом смотрели черные глаза.

«Понятно, почему они так презирают нас, — подумал Фландри, — Их цивилизация молода и энергична. Вся ее мощь обращена во внешний мир. Цивилизация Терры постепенно угасает, и это неудивительно, ведь она гораздо старше. Наша внешняя политика направлена на то, чтобы сохранить наш галактический статус. Нас удовлетворяет сегодняшняя расстановка сил, поэтому мы так не хотим войны. Мерсийцы же мечтают о единой галактической империи, и первое, что они должны сделать, — это нейтрализовать нас, так как мы стоим у них на пути.

Исторически они, возможно, правы. Но Терра видела слишком много крови за свою историю. Человечество стало мудрее и не стремится к абсолютному господству. Мы поняли, что подобные мечты неосуществимы, но это же знание приблизило нас к гибели.

Очень не хочется когда-нибудь увидеть человечество, порабощенное чужой цивилизацией. Терра готова пойти на любой компромисс, но переговоры с Мерсией можно вести только с позиции силы. Сила — единственный аргумент, который мерсийцы способны принять во внимание. Вот поэтому я здесь.»

Откуда-то из тумана вынырнул Айкарайк. Он подошел к Фландри и дружелюбно улыбнулся.

— Доброе утро, капитан Фландри.

— Доброе утро, — вздрогнув, произнес землянин. Этот птицеобразный действовал ему на нервы. Пожалуй, впервые Фландри довелось встретить соперника, превосходящего его в профессиональном отношении, и сознавать это было не очень-то приятно.

И все же церионит чем-то привлекал его. В ожидании сигнала к началу охоты они разговорились. От обсуждения загадочных миров Полариса они незаметно перешли к теме сравнительной антропологии разумных видов во Вселенной. Обширные знания Айкарайка во всех областях поражали. Обнаружилось также, что их взгляды во многом совпадали, а мрачноватый юмор церионита неплохо оживлял дружескую беседу.

Трубные звуки рога возвестили о начале охоты. Охотники направились к посадочной площадке.

«Как жаль, что мы находимся по разные стороны баррикады. Все могло бы быть иначе…» — подумал Фландри. Ответный взгляд Айкарайка был полон сочувствия.

Охотники сели в одноместные реактивные авиетки и пристегнули ремни. Все вооружение авиеток состояло из лазерного прожектора на носу — не слишком-то грозного орудия, когда имеешь дело с бортудианскими драконами. У Фландри мелькнула мысль, что Сартаз будет только рад, если опасная потеха поможет ему отделаться от некоторых гостей.

Взревели двигатели, легкие суда взмыли в небо и взяли курс на север, в горы. Внизу проплывали окутанные легким туманом поля и леса. В багровеющем небе ярко сиял огромный красный диск Бетельгейзе. Предстоящая схватка с чудовищами заставила Фландри забыть утренние неприятности. Он наслаждался стремительностью полета, даже свист рассекаемого воздуха казался ему музыкой.

Через два часа на горизонте показались Бортудианские горы. Остроконечные вершины вздымались высоко в небеса На склонах лежал снег, красноватый в зловещем свете Бетельгейзе. Кое-где егерям удалось засечь крылатых чудовищ, и по радио стали поступать сообщения. Авиетки одна за другой покидали строй и устремлялись в погоню. Вскоре Фландри потерял из виду всех участников охоты, кроме одного, чье воздушное судно находилось неподалеку. Проносясь над острыми скалами, Фландри заметил две огромные тени, мелькнувшие над глубоким ущельем. Он весь сразу напрягся: драконы!

Огромные, десятиметровые чудовища походили на крылатых змей с чешуйчатой кожей. Их острые когти и зубы легко кромсали железо. Они парили в небе с таким безразличием и высокомерием, словно дичью на затевавшейся охоте были не они, а эти мелкие существа, летавшие вокруг, как надоевшие мухи.

Фландри бросился за драконом. Расстояние быстро сокращалось. Вблизи дракон казался еще огромней. Ни тени страха не было в свирепом блеске его красных глаз. Развернувшись, чудище ринулось в атаку. Прицелившись в лишенное защитного панциря брюхо твари, Фландри нажал на гашетку. Не обращая внимания на прицельный огонь, дракон продолжал идти на таран. Чтобы избежать столкновения, Фландри сделал двойной переворот через крыло и сумел увернуться от крыльев чудовища, но совсем забыл о хвосте. Расплата последовала немедленно.

От страшного удара авиетка сорвалась в штопор. Спикировавший следом дракон вцепился острыми когтями в обшивку и разодрал ее в клочья.

Пытаясь освободиться, Фландри стал лихорадочно нажимать кнопки. Наконец, когти со скрежетом соскользнули с обшивки. Охотник сделал вираж и атаковал чудовище, стреляя из иглового ружья прямо в разинутую пасть. Дракон отпрянул. Фландри выстрелил снова, но на этот раз лишь опалил крыло мерзкой твари.

Дико взревев, дракон бросился вперед, налетел на авиетку и, лязгнув зубами, снес часть и без того искромсанного корпуса. В кабину ворвался ледяной ветер.

Фландри с трудом набрал высоту и отважно спикировал на чудовище, размахивая ружьем, как булавой. Дракон дрогнул и отступил. Фландри продолжал преследовать его, нанося удар за ударом.

Изодранная авиетка все больше валилась на крыло, охотник терял управление. Он попытался выровнять машину, но не успел: от нового удара мощных крыльев она завертелась и стала падать. Дракон не отступал.

Проклятье! Подгоняемую ветром авиетку неудержимо тянуло к скалистым утесам. Запас высоты таял необратимо. Охота обернулась для Фландри сражением за собственную жизнь, и он с горечью сознавал, то, что перевес не на его стороне. Тем не менее, он не прекращал отчаянных попыток уклониться от гибельного курса.

Разбиться о скалы и быть съеденным собственной добычей — не слишком приятная участь для разведчика. Нет, он не мог смириться с мыслью, что ему уготован такой конец, и боролся изо всех сил.

Чудовище висело у него на хвосте. Уж оно-то выдержит удар о скалы в отличие от легкой авиетки, которая разобьется вдребезги. Фландри выстрелил наугад. Дракон молниеносно обогнул авиетку и зашел спереди. Оскаленная пасть оказалась перед лицом Фландри. Спасения нет!

Но что это? Дракон внезапно завертелся волчком и с грохотом рухнул на край скалы — чей-то неожиданный выстрел сзади оказался для него роковым. Тот, второй, догадался Фландри, который кружил рядом еще перед началом погони, справился, наконец, со своей добычей и подоспел на помощь. Кто бы он ни был, Фландри был чертовски ему благодарен.

После недолгой агонии чудовище испустило дух.

Все еще под впечатлением боя, Фландри посадил авиетку. При виде распластанного тела он почувствовал угрызения совести: всего несколько минут назад это бесстрашное существо было полно сил… К несчастью, жизнь есть жизнь, и как много в ней бессмысленного уничтожения… Фландри поднял руку, отдавая честь поверженному врагу.

Затем он попытался открыть помятый в бою фонарь кабины. С трудом, но ему это удалось. Вторая авиетка приземлилась рядом. Пилот вышел из кабины.

Айкарайк.

Не раздумывая ни секунды, Фландри схватился за кобуру. Его злейший враг захвачен врасплох и ни о чем не подозревает. Застрелить его сейчас — пара пустяков. Айкарайк с Цериона просто не вернется с охоты. Может, Фландри когда-нибудь и пожалеет об этом, но не сейчас. Что делать, если в жестоком кодексе разведки нет места благородству? Но он не успел вынуть пистолет. Сквозь завывание ветра донесся спокойный голос чужака: «Нет».

Фландри поднял руки и, горько улыбнувшись, произнес:

— Вы и на этот раз победили. Что ж, стреляйте.

— Ни в коем случае, — улыбнулся Айкарайк. — Поверьте, капитан Фландри, я убью вас лишь тогда, когда мне придется защищаться. А так как мне заранее известны все ваши намерения, я всегда могу вас остановить.

Фландри безучастно кивнул. Он понял, что означают для него эти слова, но был слишком утомлен, чтобы как-то на них реагировать.

— Спасибо, вы спасли мне жизнь, — запоздало поблагодарил он.

— Вы полезнее мне живой, нежели мертвый, — признался Айкарайк, — и я действительно рад тому, что вам удалось спастись.

Взяв в качестве трофея голову дракона, они медленно полетели во дворец. Апатия, овладевшая Фландри, постепенно сменилась тревогой.

Каким образом Айкарайку стало известно о том, что Фландри хочет убить его? Существовал лишь один ответ, объясняющий, откуда церионит черпает сведения о планах землян. Конечно, он легко может сорвать любую задуманную ими операцию и беспрепятственно выполнить свою собственную работу.

Все было просто: Айкарайк был телепатом.

3

Даже в красном солнечном свете, заливавшем комнату, было заметно, как побледнела Эйлин.

— Не может быть, — прошептала она.

— Это единственное объяснение, — мрачно произнес Фландри.

— Но всем известно, что у телепатии весьма ограниченные возможности.

— Верно, — кивнул Фландри, — Ментальные характеристики разумных рас настолько различны, что телепат может лишь чувствовать их. Чтобы прочитать мысли, ему необходимо знать «язык» каждого вида, а в действительности — каждого индивида, так как из-за отсутствия ментального контакта у нетелепатов развиваются индивидуальные мыслетипы. Я не позволял телепатам, не принадлежащим к человеческой расе, копаться в моем мозгу, и до сих пор полагал, что нахожусь в безопасности.

— Но не забывай, Церион — очень старая планета. Суеверные мерсийцы считают ее обителью чародеев. Вероятно, цериониты знают о возможностях нервной системы больше, чем все остальные. Должно, быть, Айкарайку удалось определить формы резонанса, общие для всех разумных существ.

— Уверен, что он может читать только самые отчетливые мысли, находящиеся на поверхности нашего сознания. Иначе он давно узнал бы о землянах все, и Терра как империя уже прекратила бы существование. Плохи наши дела.

— Понятно, почему он пощадил тебя. Как источнику информации тебе цены нет.

— И мы ничего не можем этому противопоставить, — угрюмо отозвался Фландри. — Даже если его возможности невелики — ведь мозговые импульсы затухают на расстоянии нескольких метров, — ему этого достаточно, чтобы при каждой встрече узнавать все наши планы. Я вряд ли смогу перестать о них думать.

— Надо поручить нашим ученым разработать способы ментальной защиты.

— Разумеется. Но что делать сейчас?

— Может быть просто избегать Айкарайка, пореже выходить из комнаты, например?

— И свести на нет всю работу нашей сети? Я же должен постоянно поддерживать контакты и с агентами, и с правителями Бетельгейзе. У меня сердце кровью обливается при мысли, что все добываемые сведения немедленно становятся известными врагу. Причем он даже никаких усилий не затрачивает, чтобы получить информацию! — Фландри нервно закурил и продолжал: — Что делать? Должен же существовать какой-то выход.

— В любом случае действовать надо как можно быстрее. Отношение Сартаза и к нам, и к человечеству становится все прохладнее. Пока мы теряем время и силы, спотыкаясь и терпя поражение на каждом шагу, Айкарайк действует. Подкупая и шантажируя правительственных чиновников, он потихоньку перетягивает их на свою сторону. И в один прекрасный день Бетельгейзе войдет в состав Мерсии, а мы окажемся под арестом.

— Великолепная перспектива! — с горечью воскликнул Фландри.

Смеркалось. Лучи заходящего солнца отбрасывали неясные красноватые блики на пол и стены причудливо убранных комнат. Во дворце было тихо — вернувшиеся с охоты гости отдыхали. Неслышно сновали слуги, заканчивая подготовку к вечернему пиру. Фландри подошел к окну. Неземной ландшафт, освещенный тусклым призрачным светом, казался нереальным. Странный враждебный мир чужой планеты. Гнетущее чувство безысходности охватило Фландри.

— Остается одно, — безнадежно махнув рукой, промолвил он, — тщательно разработать план заговора, а затем спуститься на банкет и предоставить Айкарайку возможность узнать каждую его деталь. Я не могу подавить свои мысли, и для него не составит труда прочитать их.

Глаза Эйлин расширились, она крепко сжала его руку.

— В чем дело? У тебя возникла какая-то идея? — спросил Фландри.

— Нет, Доминик, ничего, — утомленно улыбнувшись, ответила девушка, — просто у меня есть возможность выхода на прямую связь с Террой и…

— Ты мне никогда об этом не говорила!

— Не было необходимости. А сейчас я просто не знаю, как поступить — сообщать Центру о возникших неприятностях или нет. Одному Богу известно, как отреагируют наши тупоголовые бюрократы. Вдруг им придет в голову отозвать нас и уволить из разведки за некомпетентность?

Она подошла совсем близко к Фландри, и понизив голос, произнесла:

— Иди на банкет без меня, Доминик, придумай что-нибудь в оправдание моего отсутствия. Найди Айкарайка и займи его. Он, конечно, сразу все поймет, но не успеет ничего предпринять — ты же приятный и ловкий собеседник. Помни: нельзя допустить, чтобы он встретился со мной!

— Конечно, — согласился Фландри. Его глаза заблестели. От отчаяния не осталось и следа. — Не знаю, какой план зародился в твоей хорошенькой головке, — продолжал он, — но, ради Бога, поторопись. Я уверен, Айкарайк доберется до тебя очень скоро.

С этими словами Фландри поднялся и вышел из комнаты. Посмотрев ему вслед, Эйлин удовлетворенно улыбнулась.

Все торжества, проводимые на Бетельгейзе, отличались пышностью и великолепием. Не был исключением и сегодняшний пир во дворце Сартаза. Изысканные яства и всевозможные вина, прекрасная музыка и экзотические танцы девушек — представительниц самых разных рас, занимательная беседа с Айкарайком — все это на время отвлекло Фландри от мрачных мыслей, к концу праздника он изрядно опьянел.

Вернувшись к себе, он увидел стоявшую у столика Эйлин. Она сменила вечернее платье на домашнюю одежду и распустила волосы. Мягкий лунный свет скользил по ее стройной фигуре. Повинуясь неясному внутреннему порыву, Фландри подошел и поцеловал ее.

— Спасибо, что дождалась меня, милая. Спокойной ночи.

Вместо того, чтобы попрощаться и уйти в свою спальню, Эйлин протянула ему бокал и игриво сказала:

— По-моему, еще капельку тебе не повредит, Доминик.

— Спасибо, я и так выпил слишком много.

— Ну, для меня, — томно улыбнулась девушка. — Пожалуйста.

Фландри чокнулся с ней и выпил темный, странный на вкус тягучий напиток.

Все поплыло перед глазами. Пошатнувшись, он шагнул к кровати и сел. Головокружение прошло, но тем не менее он чувствовал себя как-то непривычно.

— Какое крепкое вино, — пробормотал он.

Присев рядом, Эйлин мягко произнесла:

— Работа у нас с тобой не из легких, и просто необходимо иногда хоть немного расслабиться. Пусть это будет сегодня, тем более, что в ближайшее время мы вряд ли сможем отдохнуть.

Независимый по натуре, Фландри раньше никогда не согласился бы с подобным заявлением, но сейчас доводы Эйлин показались ему убедительными, и он кивнул в ответ.

— Иди ко мне, ты же любишь меня, — вкрадчиво произнесла девушка, обнимая его.

И с этим утверждением он тоже был абсолютно согласен…

Спустя некоторое время Эйлин потянулась и, прижавшись к Фландри, шепнула ему на ухо:

— Слушай меня внимательно, Доминик. Будь, что будет, но ты должен знать это.

Фландри замер, весь обратившись в слух.

— Я связывалась с Центром, — чуть слышно продолжала Эйлин. — Мой вызов принял Фенросс. Малый с головой, он мгновенно оценил обстановку и сообразил, как действовать. Предложенный им план дерзок и отчасти безумен, но это, к сожалению, единственный наш шанс. Весь флот Империи приведен в состояние боевой готовности и движется сюда Фенроссу удалось обвести мерсийцев вокруг пальца: они полагают, что наши главные силы сосредоточены в районе Центавра. Но это не так. На самом деле флагманская эскадра Терры находится в секторе Бетельгейзе. Все наши корабли снабжены новыми энергетическими экранами и смогут пересечь границы Бетельгейзе незамеченными. Они приземлятся в долине Гуназара в Бортудианских горах и высадят десант для захвата столицы и Сартаза со всей его свитой. Это произойдет послезавтра ночью.

Известие как громом поразило Фландри.

— Это же война! — выдохнул он. — Мерсия не замедлит вступиться за Бетельгейзе, и мы будем вынуждены сражаться на два фронта!

— Да, но Имперский Совет решил, что только в этом случае у нас будет хоть какой-то шанс победить. Не сидеть же сложа руки, глядя, как Бетельгейзе переходит во владение врага.

Нам придется позаботиться о том, чтобы Сартаз и его приближенные не узнали от кого-нибудь о готовящемся вторжении. Мы должны всеми правдами и неправдами изолировать их во дворце. Захват монарха будет для Империи сокрушительным ударом, и Бетельгейзе капитулирует раньше, чем здесь окажутся мерсийцы.

В основном выполнение этой задачи ляжет на твои плечи, Доминик. И постарайся сделать так, чтобы моя скромная персона не привлекала внимания Айкарайка.

Она зевнула и, поцеловав Фландри, промолвила:

— А теперь пора спать, милый! Завтра у нас тяжелый день.

Эйлин уснула почти сразу. Фландри долго ворочался, потом встал и вышел на балкон. Он все еще не мог прийти в себя. Как могла старая, дышавшая на ладан Империя Терры решиться на такой шаг?!

Из сада донесся шорох шагов. Фландри глянул вниз и оцепенел от ужаса: по дорожке в сопровождении двух мерсийских охранников шел Айкарайк!

Церионит посмотрел на Фландри и многозначительно ухмыльнулся.

Он все узнал!

В последующие два дня Фландри работал так напряженно, как ему редко приходилось работать раньше. Для того, чтобы у мерсийцев не было ни малейшей возможности получить аудиенцию у Сартаза, потребовалась целая сеть интриг. Кроме того, необходимо было предупредить своих сторонников из числа влиятельных лиц Альфзара, а также постоянно следить за тем, чтобы капризный монарх и его свита не затеяли очередной взбалмошной поездки за пределы столицы.

Фландри сильно вымотался в эти дни. В довершение всего он как-то странно себя чувствовал. Мысли путались, и требовались значительные усилия, чтобы сосредоточиться. У него появилась опасная привычка принимать все за чистую монету. Этого еще не хватало! Такого с ним не случалось никогда.

Айкарайк покинул дворец, как только узнал о готовящемся вторжении. Фландри был уверен, что мерсийцы что-то затевают, но ему пришлось с этим смириться. Отчасти он был даже доволен: отсутствие церионита давало ему и Эйлин большую свободу действий.

Он знал, что космические корабли Мерсии не смогут прибыть раньше, чем эскадра Терры, хотя местонахождение крупного боевого соединения невозможно скрыть от врага Фландри до сих пор ломал голову над тем, как это удалось Терре. Он предполагал, что десант будет невелик, и это делало задачу захвата Альфзара чрезвычайно сложной.

Эйлин действовала самостоятельно. Он видел лишь, как она постоянно совещается с членом правительства Альфзара, выходцем с Терры, генералом Бронсоном. Очевидно, они разрабатывали план нейтрализации флота Бетельгейзе. Оставшиеся при дворе мерсийцы поглядывали на землян с вызовом и откровенной ненавистью, но почему-то не делали никаких попыток предупредить Сартаза о десанте. Может быть, им было просто не прорваться через подкупленных Фландри чиновников, а может быть, и это вероятнее всего, Айкарайк предложил лучший план. Во всяком случае выглядели они уверенно, чего нельзя было сказать о людях. Напряжение росло.

Казалось, два дня будут тянуться бесконечно. Фландри очень осунулся за это время.

Он отыскал в атласе долину Гуназара Это было пустынное место, обитель ветров и логово драконов, оно прекрасно подходило для высадки десанта Увенчается ли попытка успехом, ведь Айкарайк наверняка подготовился к встрече?

— У нас действительно мало шансов победить, — с тоской сказал он как-то Эйлин.

— Не все зависит от нас. В нашу задачу входит лишь встретить десант, — последовал незамедлительный ответ. Эйлин выглядела лучше Фландри, который совсем пал духом. — Бедный Доминик, тебе тяжело, — она подошла и взъерошила его волосы.

Решающий момент приближался. На исходе второго дня Фландри вошел во дворцовый зал приемов и увидел, что он почти пуст.

— Куда подевались мерсийцы, ваше величество? — обратился он к Сартазу.

— У них какие-то экстренные дела, — угрюмо ответил правитель, явно недовольный тем, что от него что-то скрывают.

«Экстренные дела! Всемогущий Боже, помоги нам!» — мысленно взмолился Фландри.

Вошедшие следом Эйлин и Бронсон церемонно поклонились монарху.

— Ваше величество, мне необходимо сообщить вам некоторые сведения и показать нечто чрезвычайно важное. Поэтому я прошу у вас аудиенции через два часа, — промолвил Бронсон.

— Хорошо, — пробормотал Сартаз и величественно удалился.

Фландри тяжело опустился на стул. Эйлин осторожно коснулась его плеча.

— Устал, Доминик?

— Не то слово. Я чувствую себя отвратительно, даже соображаю плохо.

По знаку Эйлин слуга принес чашу с каким-то напитком. Она протянула ее Фландри и проговорила:

— Выпей, тебе станет лучше.

На ее глазах блестели слезы. В чем дело?

Он послушно выпил снадобье. Оно подействовало сразу же. Фландри пошатнулся и, чтобы не упасть, схватился за подлокотники. По измотанному телу пробежал внезапный холод. Он принес исцеление, облегчая ношу, которую Фландри взвалил на себя два дня назад.

— Что за чертовщина! — воскликнул он, вскочив на ноги. К нему вернулась способность логически мыслить, и он осознал всю абсурдность фантастических россказней Эйлин.

Невозможно провести маневры и переправить десант на Бетельгейзе так, чтобы об этом не пронюхала мерсийская разведка. Не могло существовать никакого нового энергетического экрана, о разработке которого он не знал бы. Фенросс не мог предложить такой крайней меры, как захват Бетельгейзе, пока есть надежда на разрешение конфликта мирным путем.

И он не влюблен в Эйлин. Конечно, она красивая и храбрая, он всегда прекрасно к ней относился, но он никогда не был влюблен в нее.

Но как же так? Еще три минуты назад он чувствовал, что безумно любит ее?

Он взглянул на девушку и все понял. Ее лицо было залито слезами, она кивнула ему и еле слышно прошептала:

— Прощай, любимый мой.

До начала обещанной аудиенции оставалось несколько минут, и места, предназначенные для правительственных чиновников Альфзара, еще пустовали. В просторном зале приемов находилась лишь небольшая группа людей. Фландри и Эйлин расположились перед громадным экраном телевизора У дверей застыл караул. Сегодняшним вечером дворец охраняли надежные гвардейцы — об этом позаботился Бронсон.

Сам генерал нервно расхаживал взад-вперед по залу, без конца поглядывая на часы. Фландри казался более спокойным, лишь тот, кто хорошо знал его, мог догадаться, чего ему это стоило. Из всех троих только Эйлин сохраняла полное самообладание. Погруженная в свои мысли, она безмятежно взирала на происходящее.

— Если мы проиграем, нас повесят, — Бронсон вытер пот со лба.

— Мы должны победить, — бесцветным голосом отозвался Фландри. — В противном случае мне абсолютно все равно, что с нами станется.

Фландри слегка лукавил — не так-то просто было заставить его признать свое поражение и сдаться.

Фанфары возвестили о приходе Сартаза. Люди вытянулись по стойке смирно. Монарх важно прошел к трону. Вокруг расположилась свита.

— Вы, кажется, хотели показать нам нечто важное? — проворчал Сартаз, подозрительно глядя на людей. — Действительно важное, я надеюсь.

— Так оно и есть, ваше величество, — откликнулся Фландри. Отбросив все тревоги и сомнения, он обрел прежнюю живость и находчивость. — Следовало бы рассказать об этом гораздо раньше, но, как вы скоро убедитесь, у нас были веские причины хранить все в тайне. В данной ситуации мы были вынуждены действовать на свой страх и риск, опираясь лишь на помощь преданного вам генерала Бронсона. Нам удалось раскрыть заговор, угрожающий безопасности государстве Бетельгейзе.

Желтые глаза Сартаза зловеще сверкнули, и он сердито заговорил:

— Надеюсь, то, что вы сейчас сказали, подкреплено убедительными доказательствами. Мне надоели интриги, происки шпионов, всевозможные козни продажных чиновников. Появление посольств обеих империй принесло Бетельгейзе одни неприятности.

— Терра всегда желала Бетельгейзе только добра, и сейчас вы убедитесь в этом, — возразил Фландри.

Его речь прервали звуки гонга Стражник громко доложил о прибытии посла Мерсии.

В дверном проеме показалась гигантская зеленая туша лорда Корваша. За ним следовал Айкарайк. Если он вступит в игру — все пропало!

Фландри похолодел от ужаса дерзкому замыслу Эйлин грозила катастрофа Любая фраза, произнесенная врагом, обрекала их на поражение.

К счастью для Фландри, непременным атрибутом придворного костюма являлась шпага — во дворце запрещалось носить огнестрельное оружие. С криком «Держите их, они хотят убить Сартаза!», Фландри выхватил шпагу из ножен и бросился на Айкарайка.

Атака была столь молниеносной, что изумленный церионит еле успел отскочить назад. Следующий выпад противника Айкарайк встретил со шпагой в руке.

По залу прокатился звон клинков.

Лорд Корваш схватился за эфес своей огромной шпаги.

— Стой! — не своим голосом закричала Эйлин. Она подбежала к Сартазу, и прежде чем тот успел что-либо сообразить, вытащила у него из кобуры парализатор и выстрелила Мерсиец рухнул на пол.

Эйлин кинулась к нему и, ловко достав из-под корсажа миниатюрный игловой пистолет, предъявила монарху.

— Взгляните, ваше величество, — прерывисто дыша, заговорила девушка — Он пришел сюда с оружием. Мы догадывались, что мерсийцы что-то замышляют, но не предполагали, что они осмелятся напасть на вас!

— Мне кажется, следовало бы выслушать и другую сторону, — осторожно заметил монарх.

Приняв во внимание то обстоятельство, что лорду Корвашу требовался по меньшей мере час, чтобы прийти в себя, Эйлин сделала вывод, что этот раунд она выиграла.

Теперь ей, впрочем, как и всем присутствующим, оставалось наблюдать за поединком, который вели Фландри и Айкарайк. Дуэлянты двигались с огромной скоростью, и трудно было определить, на чьей стороне перевес. В воздухе мелькали клинки, раздавался лязг металла На полу уже виднелись капли крови. Запахло смертью.

— Их надо остановить — прошептала Эйлин, поднимая парализатор.

— Нет! — жестко сказал Сартаз и отобрал у нее оружие. — Пусть сами разбираются, к тому же нам не так часто выпадает возможность увидеть подобное зрелище.

Эйлин всхлипнула.

До сих пор Фландри был уверен, что в искусстве фехтования ему нет равных. Выяснилось, однако, что Айкарайк не уступает ему ни в чем. Мало найдется людей, которые могли бы двигаться с такой скоростью, особенно если учесть, что церионит действовал в условиях повышенной гравитации. Фландри еле успевал парировать удары. Приемы фехтования основаны на условных рефлексах — при высоком темпе не остается времени на сознательное обдумывание маневра и направления удара. Это обстоятельство не позволяло Айкарайку извлечь выгоду из своих телепатических способностей; тем не менее ему удалось несколько раз задеть шпагой лицо и руки противника. Точности удара церионита и его хладнокровию можно было только позавидовать.

Соперники продолжали ожесточенно орудовать шпагами. Каждый удачный удар сопровождался одобрительными возгласами зрителей. По располосованной тунике Айкарайка расплылись пятна крови. Незаметно подкрадывалась усталость. Фландри неожиданно сменил тактику, уйдя в глухую защиту. Опытный мастер клинка, он собирался таким образом сберечь свои силы, надеясь, что враг скоро устанет.

Айкарайк, удвоив быстроту движений, носился вокруг, нападая, казалось, со всех сторон одновременно. Удар, парирование, ответный выпад, лязг и звон клинков…

Сартаз начал недовольно посматривать на дерущихся.

Загнанный в угол, Фландри уже засомневался, удастся ли ему дожить до рассвета, когда Айкарайк вдруг сделал резкий выпад, стремясь нанести смертельный удар. Фландри отклонился, и шпага пронзила ему левое плечо. Айкарайк попытался высвободить клинок, но Фландри сделал рывок, и шпага выскользнула из руки церионита. Бросившись вперед, капитан приставил острие своей шпаги к горлу противника, вынудив его признать себя побежденным.

Зал взволнованно загудел.

— Разоружите их! — сердито крикнул Сартаз.

Фландри перевел дух.

— Ваше величество, разрешите мне охранять этого человека, пока генерал Бронсон не закончит свое повествование.

Это предложение устраивало Сартаза, и он кивнул в ответ.

«Айкарайк, если ты вздумаешь сказать хоть слово, я проткну тебя насквозь», — мысленно обратился Фландри к цериониту.

Тот пожал плечами и криво усмехнулся.

Генерал Бронсон повернулся ко все еще всхлипывающей Эйлин.

— Вы сможете выступить вместо меня? — шепотом спросил он.

— Я не в состоянии вымолвить ни слова.

Девушка смело вышла вперед и заговорила:

— Ваше величество и вы, господа! Настало время предъявить доказательства, подтверждающие заговор Мерсии.

Итак, нам стало известно, что мерсийцы собираются захватить членов правительства Альфзара во главе с королем Сартазом и держать их в качестве заложников до прибытия основных сил. Целью этой акции является оккупация Бетельгейзе. Заговорщики собрались сегодняшней ночью в Гуназарской долине Бортудианского хребта. Оттуда и произойдет налет на столицу.

Присутствующие в зале взволнованно зашумели. Эйлин подождала, пока они успокоятся, и бесстрастно продолжала:

— Мы не могли предупредить ваше величество или кого-нибудь из ваших приближенных — повсюду сновали шпионы, и у нас были все основания предполагать, что один из них обладает способностью читать ваши мысли. Если бы они узнали, что вам стали известны их планы, они бы устроили налет, не дожидаясь сегодняшнего дня. Поэтому мы обратились к генералу Бронсону. Мерсийские шпионы не обращали на него особого внимания, так как занимаемый им пост не слишком высок. В то же время генерал имел достаточно власти, чтобы действовать сообразно обстоятельствам.

Мы подготовили ловушку для заговорщиков. Люди генерала Бронсона установили в долине скрытые телекамеры. Позвольте показать вам, что там происходит в настоящий момент.

Эйлин подошла к телевизору и щелкнула выключателем. На экране появилось изображение долины Гуназара, окруженной голыми скалами. Там царило непривычное оживление. Повсюду двигались фигуры в защитных скафандрах. Это были мерсийцы. Одни устанавливали атомные пушки, другие готовили к взлету корабли. В конечной цели этих приготовлений сомнений не было.

Сартаз взревел от ярости. Кто-то из свиты осторожно спросил:

— Как вы докажете, что это не инсценировка?

— Очень просто. Вы сами сейчас все увидите. Мы установили под землей атомные мины с дистанционными взрывателями.

Эйлин протянула Сартазу небольшую коробку и холодно улыбнулась:

— Это пульт дистанционного управления. Не соизволите ли сами нажать на кнопку?

— Дайте сюда, — хрипло сказал Сартаз. Нетерпеливо схватив коробку, он надавил на кнопку.

Ослепительная вспышка бело-голубого пламени озарила экран. Мощный взрыв потряс долину, расколов на куски скалы. Поднимающееся к небу огромное облако радиоактивной пыли было последним, что увидели присутствующие. Экран померк.

— Телекамеры разрушены, — спокойно произнесла Эйлин. — Теперь ваше величество сможет выслать в долину разведчиков. Уверяю вас, они найдут там немало доказательств истинности того, что мы увидели на экране. Я же осмелюсь усомниться в дружественных намерениях державы, тайно содержащей вооруженные формирования на территории суверенного государства.

Разорвав дипломатические отношения с Мерсией, Бетельгейзе начала переговоры о союзе с Террой. Все находившиеся на Бетельгейзе граждане Мерсии подлежали депортации. Корваш и Айкарайк одними из последних покидали Альфзар. Фландри и Эйлин устроили для них прощальную вечеринку. Накануне отъезда посла они собрались вчетвером в апартаментах Фландри.

— Примите мои поздравления, — сухо начал церионит, — Сартаз был так разъярен, что не пожелал даже выслушать наши объяснения. Его можно понять: вы приложили немало усилий, чтобы выставить нас в черном свете.

— А сами за спиной Сартаза вытворяли то же самое, — проворчал лорд Корваш. — Во всей Вселенной не найти второго такого лицемера, как вы, Фландри. Вы же прекрасно осведомлены о том, что на дальних спутниках Бетельгейзе находятся военные соединения Терры. Ее агенты снуют повсюду — Терра ведет свою игру.

— Разумеется, мне известно о силах Терры в этом регионе, — широко улыбнулся землянин. — Но известно ли это Сартазу? Вы верно заметили: идет игра, крупная игра. Вы же не станете ненавидеть того, кто обыграл вас в шахматы? Вот и нас не следует ненавидеть за то, что мы выиграли этот раунд.

— О, у меня и в мыслях не было, — произнес Айкарайк, — к тому же игра еще не окончена.

— Ваши потери гораздо меньше потерь, которые в случае поражения понесла бы Терра Союз с Бетельгейзе укрепит наши позиции настолько, что мы сможем противостоять вашим захватническим планам. Но мы никогда не используем нашу силу для развязывания войны, хотя, мне кажется, это следовало бы сделать. Империя хочет только мира.

— Ваша Империя просто трусит, — огрызнулся Корваш.

Ответа не последовало. Фландри и Эйлин думали о чем-то своем; может, о том, что, по крайней мере, в обозримом будущем людям не придется беспокоиться за свои жизни и жизни своих детей — враг не сможет уничтожить их планеты и разрушить города А может, они просто наслаждались победой.

Разлив вино по бокалам, Фландри провозгласил тост:

— За то, чтобы наше соперничество не переросло во вражду!

— Все еще не могу взять в толк, как вам удалось облапошить нас, — недоумевал Корваш.

— Это все Эйлин. Эйлин, может, ты расскажешь, как было дело?

— Лучше ты, Доминик, — проворковала девушка — В этом представлении ты играл главную роль.

Фландри не стал спорить и охотно начал свое повествование:

— Мы пришли в отчаяние, узнав, что Айкарайк умеет читать мысли. Ну в самом деле: разве можно солгать или что-то скрыть в присутствии телепата? Эйлин, однако, придумала выход. Надо подсунуть ему ложную информацию под видом правды. Но как это сделать?

На Бетельгейзе существует такой наркотик, сорган. Тот, кто его употребляет, начинает верить всему, что бы ему ни наговорили. Эйлин дала мне этот напиток под видом вина и рассказала фантастическую сказку о предстоящем вторжении Терры. Конечно, я поверил ее словам, и при первой же нашей встрече об этом стало известно Айкарайку.

— Я был в полном недоумении, — признался Айкарайк, — эта история показалась мне совершенно дикой, но в то же время я был уверен, что телепату солгать невозможно…

— Нельзя было допустить, чтобы Айкарайк встретился с Эйлин и узнал правду, — продолжал Фландри, — но нам повезло: он уехал сразу, как только узнал о готовящемся нападении. Землянам была подготовлена теплая встреча: мерсийцы собрали в долине все свои силы. Незавидная участь ожидала наши корабли, покажись они в небе…

— Почему вы не поспешили к Сартазу и не рассказали ему обо всем, что вам удалось узнать? — гневно спросил Корваш у Айкарайка. Тот пожал плечами.

— Я знал, что капитан Фландри приложит все усилия, чтобы моя встреча с монархом не состоялась. К тому же у меня не было доказательств. Вы сами согласились со мной, когда я предложил отразить первую атаку своими силами. Мы предполагали, что это поможет нам войти в доверие к Сартазу. Кроме того, после столь откровенно враждебного выпада со стороны Терры война между нею и Бетельгейзе стала бы неизбежной. Если же Сартаз заранее узнал бы о том, что Терра готовит вторжение, он мог попытаться предотвратить войну путем переговоров.

— Да, мы с вами рассуждали именно так, — мрачно пробурчал Корваш.

— Эйлин оставалось только проследить затем, чтобы Бронсон и его люди заминировали долину и установили телекамеры, — продолжал Фландри. — Остальное вам известно. Когда вы появились в тронном зале…

— Говорить что-либо Сартазу было уже поздно, — подхватил Айкарайк.

— Верно, — согласился Фландри. — Но мы боялись, что вы сорвете нам представление. Поэтому пришлось применить силу. Ну вот и все, джентльмены, — Фландри широко улыбнулся и развел руками.

— Мы еще встретимся, — промолвил Айкарайк. — Но я рад, что сегодняшняя наша встреча — дружеская.

Вечеринка затянулась. На рассвете гости собрались уходить. Пока подвыпившие Фландри и Корваш обменивались последними любезностями, Айкарайк подошел к Эйлин и, прикоснувшись к ее руке узловатыми пальцами, внимательно посмотрел на девушку. В странном взгляде янтарных глаз мелькнула грусть. Очень тихо, так, чтобы слышала только она, он произнес:

— Прощайте, дорогая. Вряд ли кому-нибудь удастся справиться с Террой, пока у нее есть такие женщины.

Эйлин долго смотрела ему вслед, с сожалением думая, что человек рядом с ней так никогда и не поймет того, о чем враг догадался в одно мгновение.

1

Имя его — просто набор радиоимпульсов. В акустике оно — нечто совершенно неблагозвучное. Но, поскольку любое разумное существо, осознающее себя таковым, мнит себя же центром собственной системы координат, давайте условимся называть его Ноль.

Запасы энергии в пещере кончились, и весь этот день он провел на охоте. Самое дорогое для него существо во Вселенной (мы будем называть ее Единицей) — не возражала, впрочем, она тоже чувствовала, как неуклонно падает потенциал. По соседству с пещерой было полным полно растительных аккумуляторов, но сейчас, в период сотворения, Единице требовалось что-нибудь покалорийнее. Движущиеся несли в себе гораздо больший запас энергии — понятно почему: они были сложнее организованы. Кроме того, кое-какие фрагменты их тел неплохо подходили для Единицы, которая отнюдь не возражала слегка подправить свои формы. И Ноль, хотя у него и потребности и функциональные возможности были гораздо ниже, давно уже задумывался о том, чтобы найти более надежный источник пропитания, нежели аккумуляторы.

В общем, сейчас оба они нуждались в добавке к обычному скудному рациону.

В последнее время Движущиеся научились избегать окрестностей пещеры. Сто лет потребовалось, чтобы до них, наконец, дошло, что лучше к ней не приближаться, это может плохо кончиться. Нужно идти, подумал Ноль, ничего не поделаешь, хотя ужасно не хочется оставлять Единицу одну. Движения его замедлялись, стоило ему вспомнить о трудностях дальнего похода, о крутизне скал и опасностях, поджидающих за порогом. Но он очень надеялся, что в нескольких днях пути от дома обязательно повстречает крупных Движущихся…

С помощью Единицы Ноль взвалил на плечи походный контейнер, взял оружие и вышел из пещеры.

Солнце почти зашло, но с неба еще струился слабый свет, когда он наткнулся на первый след: взрытая почва, обломанные кристаллы, царапины на стволах деревьев, пятна смазки… Быстро перестроив свои приемные контуры на максимальную чувствительность, он проверил частоты, на которых обычно переговаривались Движущиеся; но уловить удалось лишь жалкие, искаженные помехами обрывки разговора каких-то существ примерно за сотню миль.

Где-то рядом были четко слышны импульсы удирающих мелких тварей, но этих преследовать не стоило. Над головой, оставив за собой след статических разрядов, пронесся Летун. И никаких шумов кого-нибудь покрупнее. Похоже, тот, кто прошел здесь несколько дней назад, уже успел выйти за пределы чувствительности антенны.

Что ж, придется идти по следу. Хорошо бы побыстрее догнать этого косолапого Пильщика. В том, что это именно Пильщик, Ноль уже не сомневался — все приметы налицо, а такая добыча заслуживает погони. Он быстро провел самоконтроль — все блоки оказались в порядке — и двинулся вперед; путь предстоял дальний, и он своей крупной походкой должен отмерить его до конца.

Сумерки сгустились; низко над холмами крошечной льдистой бусинкой засияла Луна. Ночной туман осветился словно изнутри, всклубился; на фиолетовом небе в оптическом диапазоне появились звезды и тут же запели на всех радиочастотах.

В лунном свете ночной лес сиял силикатно-стальным блеском. Порыв ветра шевельнул солнечные батареи на его голове, и они тоненько зазвенели, касаясь друг друга Где-то неподалеку шуршал нож Бульдозера, хрустели челюсти Корчевателя, вгрызаясь в кружево кристаллов, но почти все звуки заглушались шумом реки, которая, преодолевая пороги, несла свои воды в долину.

С ловкостью, которая приходит только с опытом, Ноль продирался сквозь заросли и горы обломков. При этом он не забывал внимательно следить за эфиром. Сегодня в верхней полосе частот пробивалось что-то постороннее, какая-то неуловимая, но тревожная нота… случайные всплески, голоса, шумы, причем такие, каких ему слышать еще не доводилось — ни самому, ни от других. Мир, однако, полон загадок. До сих пор никто еще не пересекал ни океан на западе, ни горную цепь на востоке. Вспомнив об этом, Ноль перестал вслушиваться в эфир и сосредоточился на следе, по которому шел. Это было нелегко — в темноте его оптические рецепторы почти теряли чувствительность; приходилось идти медленнее. У зарослей Цилиндров он задержался набрать свежей смазки, потом, глотнув воды, снизил кислотность аккумуляторов. Несколько раз, почувствовав признаки истощения, он замирал неподвижно, давая батареям недолгий отдых.

Но вот за далекими снежными пиками гор небо зарозовело и стало медленно краснеть. Вверх по склону холмов поползли клочья тумана, неся с собой сырость и запах серы из долины. Ноль снова стал четко видеть след и прибавил темп.

И вдруг он снова почувствовал то, странное и неясное, чему не было названия… Ощущение было сильнее, чем накануне.

Ноль мягко припал к земле и выдвинул решетчатую антенну. Так и есть. Импульсы шли сверху, с неба, и становились все мощнее. Вскоре он с уверенностью мог сказать, что они почти не отличаются от тех радиошумов, которые обычно производят Движущиеся. Но кто именно из Движущихся мог производить такие шумы, Ноль не понимал. В них прослушивались резкие посторонние обертоны, которые он иногда встречал, принимая чьи-нибудь модулированные, но слишком широкополосные короткие сигналы.

И в этот момент он услышал новый звук.

Он доносился из морозной заоблачной вышины и был тоньше самого тонкого свиста. Но уже через несколько секунд он превратился в оглушительный рев, от которого содрогнулась земля, а затем, отразившись от горных хребтов, этот чудовищный грохот заставил зазвенеть поглощающие пластины на его теле, и спустя еще несколько секунд весь лес вторил им тревожным звоном. На какой-то миг ему показалось, что грохот вокруг густой, как вода, и это было ужасно; ему даже почудилось на мгновение, что мозг его, сорвавшись с креплений, перекатывается внутри черепа из стороны в сторону. С ужасом Ноль уставился вверх и, с трудом подавляя желание бежать со всех ног, успел заметить, как с неба спускается Нечто.

Сначала Ноль подумал, что это Летун — такое же обтекаемое тело, и крылья, — но, хоть он и был оглушен, все же сообразил, что еще ни один Летун не садился на землю, опираясь на столб разноцветного пламени, и ни один Летун не заслонял своей тушей такой огромный кусок небосвода. А ведь до этой штуки не меньше двух миль!

Он почувствовал, как содрогнулась земля, когда этот монстр навалился на нее; в адском огне плавились камни и гигантские кристаллы, маленький Бульдозер был дотла испепелен в собственной норе… В полной панике Ноль бросился ничком на землю, вцепился в нее всеми четырьмя руками, из последних сил стараясь не растерять остатки рассудка. Наконец чудовище успокоилось, замерло, и воцарилась тишина. Она оглушала сильнее, чем самый страшный громовой удар.

Ноль осторожно приподнял голову. Над горной цепью поднималось Солнце, и это казалось странным — как же так? Почему Солнце встает как в ни чем ни бывало?! Лес затихал, но медленно, и так же медленно снижалась интенсивность радиовсплесков; меж дальних холмов угасали последние отголоски громового эха.

Сейчас не время думать о себе, решил Ноль. Он включил свой передатчик на полную мощность:

— Тревога! Тревога! Внимание! Всем, кто меня слышит — приготовиться к ретрансляции! Внимание! Тревога!

И тут же Ноль получил ответ — с расстояния в сорок миль, от существа, которое мы будем называть Вторым.

— Это ты, Ноль? Только что я заметил что-то необычное в той стороне, где находится твой дом. Что случилось?

Ноль ответил не сразу. На связь один за другим выходили новые голоса, они звучали в его мозгу почти непрерывным гулом — с горных вершин, с холмов, равнин, из хижин и пещер.

Охотники и горцы, лесовики и рыбаки, трупоеды и земледельцы — все они вдруг ощутили свое единство. Общность.

Но первым делом Ноль обратился к Единице:

— Не выходи из пещеры! Береги энергию. Со мной все в порядке, и я буду осторожен. Береги себя и жди моего возвращения…

— Тихо все! — раздался вдруг резкий, скрипучий голос Сотого. Он был самым старым из них, и за свою жизнь сменил, наверное полдюжины тел. Неизбежная старческая поляризация немного притупила остроту его мыслей, но пришедшая с годами мудрость заслуженно делала Сотого председателем их нечастых совещаний.

— Ноль, ну-ка, расскажи нам все, что видел!

Охотник помедлил.

— Трудно… сказать… Я сейчас… — Он коротко описал, где находится (А, это там, где заросли свинцовых аккумуляторов… — пробормотал Пятьдесят Шестой.) — Эта штука напоминает Летуна, — продолжал Ноль, но невероятных размеров, в длину футов сто, а то и больше. Она приземлилась в двух милях к северу и сейчас сидит спокойно. А садилась она на огненном хвосте. И еще мне показалось, что я слышал ее направленный сигнал, только он совсем не такой, как у Движущихся.

— Тех Движущихся, которые живут в твоих местах, — поправил его Сотый. — Но эта штука, похоже, появилась издалека. Как по-твоему, она опасна?

— Ее огненный хвост тут много чего поломал, — ответил Ноль. — Но при таких размерах и на таких маленьких крыльях парить в воздухе просто невозможно. Сомнительно, чтобы это был хищник.

— А приманки-аккумуляторы? — вставил Восьмой.

— Что? Какие еще приманки? — спросил Сотый.

— Ну, те, которые излучают специальные сигналы, а мелкие Движущиеся на них идут и попадают прямиком в пасть дробилки… Может, у этой штуки тоже есть что-нибудь похожее? Если есть, то, судя по размерам, ее приманка должна быть мощной, и значит, она может принимать крупных Движущихся или даже нас, Людей…

В эфире словно проскочил электрический разряд.

— А вдруг это Травоядный? — предположил Третий. — Если он такой большой…

Третий неожиданно замолк, но каждый без труда закончил мысль за него: Беззащитный Травоядный таких размеров!!! В его батареях тысячи киловатт-часов энергии, его тело — это тысячи запасных частей, тонны металла… Эй, Сотый! Твои родители не рассказывали тебе о таких существах? Может, они жили тысячи лет назад?

Нет?

Короче! Если эта тварь опасна, мы должны убить ее или прогнать. Если убьем, то поделим поровну, но, в любом случае, на нее нужно напасть.

Наконец, Сотый, поразмыслив, огласил решение:

— Все мужчины, берите оружие и двигайтесь к месту сбора — к Мертвому Болоту, которое за Медной Рекой. Ноль, ты подберись к этой штуке поближе и понаблюдай за ней, но помалкивай, если, конечно, не случится ничего непредвиденного. А мы, когда соберемся, обязательно тебя выслушаем и тогда уже разработаем план. Все! А теперь — шевелитесь!

В приемных контурах стихли голоса, и Ноль снова остался наедине с собой.

Солнце уже целиком показалось из-за горных вершин и проблескивало сквозь лесные заросли множеством лучей. Аккумуляторы развернули в его сторону черные панели поглотителей и жадно впитывали энергию. Туман почти рассеялся, покрыв ажурные формы деревьев каплями росы. Под ногами шелестела кремниевая трава. Внезапно Ноль как никогда ясно почувствовал насколько прекрасен мир, и ему захотелось, чтобы Единица тоже была рядом с ним и тоже видела красоту. Но мысль о том, что скоро, может быть, очень скоро, огненное дыхание прилетевшего монстра превратит все вокруг в озеро расплавленного металла — эта мысль просто-таки ослепляла.

Нужно действовать, решил он, но сначала — еще раз все как следует продумать и проверить, потом — в суете — на это не хватит времени. Самое главное — оружие. Проволочный аркан такого монстра не удержит — это ясно; железный молот не пройдет — им можно разбивать только нежные части Движущихся; арбалет со стальными стрелами — тоже… А вот заостренная пика сгодится, пожалуй. Он взял ее в одну руку, две другие руки освободили из креплений четвертую и, достав из походного контейнера, вложили в нее самое грозное его оружие — плазменный резак. Его никогда не использовали по мелочам — только для серьезной работы или чтобы добить крупного Движущегося, батареи которого могли возместить огромный расход энергии на работу резака. Короче, это было оружие на крайний случай. Но если чудовище вздумает на него напасть, то это как раз и будет тот самый «крайний» случай… Впрочем, пока нужно только наблюдать.

Поднявшись на колени, Ноль осторожно двинулся вперед. Маскировочная раскраска делала его почти незаметным на фоне причудливых теней и солнечных бликов. Почувствовав его приближение, мелкие Движущиеся старались либо затаиться, либо поскорее исчезнуть — даже самый страшный хищник, Потрошитель, внушал им меньше страха, чем вышедший на охоту Человек. И так было всегда, с того всеми уже забытого дня, когда Искра, проскочившая в диком, первобытном, но гениальном существе, вдохнула в электричество Жизнь.

Ноль прошел уже почти половину расстояния до монстра, с каждым шагом стараясь ступать все тише и осторожнее, как вдруг почувствовал присутствие чужаков.

Он замер на месте. Ветер, звеня ветвями деревьев, начисто заглушал все остальные звуки. Но электронные датчики упрямо свидетельствовали о том, что поблизости находятся два, нет, три подвижных существа Причем двигались они со стороны чудовища.

Некоторое время Ноль стоял неподвижно, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Мощность излучения этой троицы была ничтожно мала, даже на таком близком расстоянии он засек их с большим трудом; Бульдозер или Водомер и то потребляли больше энергии. Сам по себе выходной сигнал этих существ тоже выглядел странным — словно он генерировался всего одной-двумя схемами; на Движущихся это не похоже, слишком уж невыразительно. Зато на коротких волнах шум стоял просто невероятный — существа переговаривались по радио с такой страстью, что Ноль своим приемником запеленговал бы их сигналы с пяти миль даже на минимальной чувствительности. Они ведут себя так, словно не подозревают о том, что тут могут водиться звери, а главное — хищники… Или не придают этому значения?

Ноль помедлил еще немного. Откровенно беспечное поведение существ привело его в замешательство. Но, наконец, он собрался с духом, сжал покрепче свою острую пику и двинулся навстречу непонятной троице.

Вскоре они показались в поле зрения его оптических датчиков — во всей своей красе, — Ноль, притаившись за толстым деревом, оцепенел от изумления. Они оказались еще меньше, чем он предполагал, оценивая создаваемый ими энергетический фон. По крайней мере, наполовину. И — внутри у них был всего один мотор, очень слабый, его мощности не хватило бы даже на то, чтобы поднять человеческую руку. Наверняка, это не единственный их источник энергии. Но где же тогда другие?

Ноль продолжал внимательно разглядывать чужаков. Они были совсем не похожи на Людей — двурукие, горбатые, лишенные каких-либо индивидуальных черт. Они совершенно не походили на гигантского монстра, хотя, несомненно, были его порождением. Наверняка чудовище выслало их вперед в качестве разведчиков, так, например, поступают крупные Колесные. Да и Люди уже несколько столетий пытаются одомашнить мелких Движущихся, научить их помогать охотникам. Ясно, что такому большому и неуклюжему созданию, как этот монстр, никак не обойтись без вспомогательных устройств.

Так что же такое этот монстр? Действительно хищник? Или — эта мысль молнией прожгла схемы его мозга — Мыслящий?! Подобие Человека?!

Ноль попробовал расшифровать модулированные сигналы радиообмена этих двуногих — безуспешно. Хотя…

Постой-ка…

Он несколько раз повращал своей решетчатой антенной и сообразил, наконец, что последний сигнал исходил от чудовища, находившегося примерно в миле, за лесом; сигнал от монстра — Двуногим… А они, значит, ему отвечали?

Двуногие двигались на юг. Если они не свернут, то скоро неминуемо наткнутся на следы Людей, а затем найдут и его пещеру, в которой сейчас Единица… И произойдет это гораздо раньше, чем Сотый с охотниками соберутся у Мертвого Болота.

МОНСТР УЗНАЕТ О ЕДИНИЦЕ… НЕТ!!

Ноль принял решение. Включив передатчик на полную мощность и настроив антенну на круговую трансляцию, он вышел в эфир. Направленный луч использовать было опасно, монстр мог узнать, где скрываются те, кого он вызывает.

— ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ! Настройтесь на меня! Слушайте! Я собираюсь захватить этих Движущихся в плен.

Сотый откликнулся почти сразу:

— Нет! Подожди! Не показывайся им на глаза, пока мы все не соберемся и не будем готовы к драке!

— Эти штуки все равно скоро узнают о нас, — ответил Ноль. — Лес битком набит следами старых стоянок, брошенным инструментом, расколотыми камнями и грудами шлака. А сейчас я, по крайней мере, могу застать их врасплох. Если не получится и я погибну, то и в этом случае у вас останется какая-то информация. Будьте начеку!

Сказав так, Ноль осторожно выглянул из-за дерева.

Троица пришельцев уже почти прошла мимо, но вдруг они заметили его и резко остановились. Ноль услышал лихорадочную скороговорку их сигналов, а затем он поймал передачу на более низкой частоте. Совет чудовища? Но размышлять над этим было некогда. Медленно и неуклюже — впрочем, они все делали медленно и неуклюже — двуногие зашевелились. Тот, что стоял в центре, снял с плеча какую-то трубу. Пробираясь сквозь заросли кристаллов и переплетения позвякивающих ветвей, Ноль успел подумать: НО ВЕДЬ Я ЖЕ НЕ НАПАЛ НА НИХ… Но труба уже извергла длинное пламя и рявкнула на весь лес.

От сильного толчка Ноль пошатнулся и опустился на одно колено. По цепям побежали сигналы тревоги от поврежденных органов. Но боль быстро утихла, сознание прояснилось, и Ноль, повернув голову, увидел, что его верхняя левая рука начисто оторвана.

И снова на него была направлена та самая труба Ноль поднялся на ноги. Он был уверен, что справится с этими мелкими Движущимися. Второй Двуногий стоял, обхватив руками третьего, который вытаскивал из футляра какой-то маленький предмет.

Включив двигатели на полную мощность, Ноль молниеносно развернулся и уцелевшей левой рукой метнул пику. Сверкнув в солнечных лучах, она с силой ударила по трубе, и та, выскользнув из манипуляторов Двуногого, упала на землю и погнулась. Не мешкая, Ноль ринулся вперед. Он уже успел разобраться в конструкции их переговорного устройства — и передатчик, и антенна крепились снаружи, прямо на шкуре. Одной правой рукой он ударил по спине ближайшего Двуногого, расплющив издающий сигналы контейнер, и почти сразу же смолк передатчик второго Двуногого, расплавленный мгновенной и точной вспышкой плазменного резака.

Третий Двуногий попытался было убежать, но Ноль, сделав четыре широких шага, догнал его, вырвал из спины антенну и, прижав одной рукой к груди брыкающееся существо, побежал ловить остальных. Увидев, что Ноль схватил второго, третий Двуногий бросился к нему и с отчаянием обреченного стал колотить всеми конечностями по корпусу. Разумеется, это ему не помогло — через несколько минут Ноль аккуратно связал всех троих проволочным арканом и на всякий случай вытряхнул на землю содержимое походного контейнера того, который стрелял в него из трубы. Эти продолговатые цилиндрические штуки могли быть опасны, хоть он и сломал ту самую трубу. Потом он запихал Двуногих в свой походный контейнер.

Ноль прислушался. В акустике — если не считать легкого шелеста лесных аккумуляторов — было тихо, зато в эфире творилось что-то невероятное. Монстр ревел, свистел и звал на всех частотах; к этому добавлялся его собственный радиозов, который Ноль посылал Людям, многократно отраженный от гор и ионизированных слоев атмосферы, он с трудом улавливался людьми и передавался дальше, тем, кому не хватало чувствительности приемников.

— Хватит болтать попусту, — сказал Ноль, заканчивая доклад о событиях. — Не хочу, чтобы чудовище меня запеленговало. Я сделал так, что Двуногие разведчики не смогут с ним связаться, и пока отнесу их в свою пещеру. Там я их рассмотрю поподробнее. Когда мы встретимся, я уже буду знать, как они устроены.

— Мы можем спугнуть монстра, — с сомнением сказал Семьдесят Второй.

— Тем лучше, — рассудил Сотый.

— По крайней мере, я вернусь с охоты не с пустыми руками, — ответил Ноль и, выключив передатчик, скрылся в тени деревьев.

2

С едва ощутимым толчком катер отвалил от звездолета. И сразу наступила тишина. Там, на борту корабля постоянно ворчали, щелкали и шелестели всевозможные механизмы — они давали свет, тепло, свежий воздух, делали расчеты, — но здесь тишина была мертвая, первозданная.

Хью Даркингтон молча смотрел в иллюминатор. Огромная туша корабля, заслонявшая обзор, постепенно растаяла, беспроглядный мрак усеяли колючие точки звезд. Все они казались одинаковыми, хотя, вероятно, если смотреть на небо с Земли, то звезды легко можно будет сгруппировать в созвездия. Даркингтон слишком долго путешествовал в космосе и видел слишком много звезд, при этом никогда не забывая, что на самом деле их еще больше, и вместе они образуют один гигантский Хаос. Однажды, когда Хью зашел на ходовой мостик, капитан Торшоу показал ему, что Млечный Путь имеет теперь совсем иные очертания, чем прежде; за последние три миллиарда лет один изгиб размылся, появились новые скопления… Но для Даркингтона эти слова и понятия значили мало. Он был биологом и никогда всерьез не интересовался астрономией. А теперь, после всего, что они пережили, после потерь и одиночества он не мог вообразить ничего более бессмысленного, чем установление точной конфигурации Млечного Пути.

Катер снижался по крутой спирали; Земля заполнила собой все поле зрения, скрыв далекий серпик Луны. За многие и долгие века, минувшие с тех пор, как «Странник» покинул родную планету, Луна успела довольно далеко отойти от Земли, превратившись в небольшое тусклое пятнышко; впрочем, она находилась все-таки ближе, чем предсказывали ученые. Удаление Луны они объясняли изменением рельефа самой Земли и, следовательно, ослаблением ее гравитационного поля. Например, исчез Берингов пролив, исчезли другие, памятные по прошлой жизни, места А Луна… Обследовав ее поверхность в корабельный телескоп, капитан Торшоу, который раньше не раз бывал на Луне, сказал, что и там многое изменилось — возникли новые горы, моря, кратеры, следы вулканической эрозии. Но в основном Луна оставалась обычной Луной, такой же мертвой, какую он помнил, и было в высшей степени странно это осознавать, зная, как изменилась Земля…

… И даже Солнце. Если смотреть на него сквозь защитные бленды — все вроде, как прежде, полыхает, как ни в чем ни бывало. Но интенсивность термоядерных процессов затри миллиарда лет заметно усилилась, и — естественный тому результат — Солнце нагрелось и раздулось; Земля же, миллионы лет замедляясь в межпланетном газе и пыли, приблизилась к светилу — ненамного, но для жизни на планете это означало смертный приговор. Впрочем, подобные изменения заметны, только если рассматривать их в космическом масштабе.

Даркингтон тяжело вздохнул и сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Он был худощав, с резкими чертами длинного лица; в волосах, не по возрасту рано, серебрилась седина. Он помнил прекрасные годы, проведенные в стенах Оксфорда, радость первых маленьких открытий за микроскопом, борьбу с ветром и волнами на маленькой яхте у мыса Нантакет, брызги волн, крики чаек, гудки кораблей, мужскую дружбу, скрепленную шахматной доской или звоном бокалов, лесные туманы и багрянец «бабьего лета»… Сейчас всего этого уже не существовало.

Первый шок уже прошел, невероятная депрессия, навалившаяся на весь экипаж «Странника» — сотню мужчин и женщин — отступила, и люди уже почти смирились с мыслью, что они навеки оторваны от дома, который растаял в невообразимой дали веков, оставив о себе одни воспоминания.

Фредерика Руис коснулась ладонью его руки, и он заставил себя расслабиться и ответить на ее робкую улыбку.

— В конце концов, — проговорила она, — мы же знали, что улетаем надолго и что можем никогда не вернуться.

— Мы давно уже могли высадиться на какой-нибудь планете.

— Ну, так еще не все потеряно, — заявил с пилотского кресла Сэм Куроки. — В радиусе пятидесяти световых лет не меньше шести систем со звездами G — типа.^[3]— Там все будет не так, — уныло возразил Даркингтон.

— Конечно, — сказала Фредерика, — там будет лучше. Представь, мы, последние люди во Вселенной, возродим человеческую расу на новой родине…

У Фредерики был не самый лучший характер, особой красотой она тоже не блистала — невысокого роста, полноватая, с большим ртом и прямыми светлыми волосами. Но после того, как корабль перестал ускоряться во времени, все это перестало иметь значение. Фредерика Руис была грамотным инженером и храброй женщиной, и Хью Даркингтон был чертовски польщен, когда она выбрала его в мужья.

— А может, мы и не последние вовсе, — сказал Куроки, и его плоское лицо растянулось в улыбке. Он вообще часто улыбался, отличаясь неистребимой, почти мальчишеской дерзостью и самонадеянностью. — Наверняка ведь, кроме нас, есть еще какие-то колонии, на других планетах, а? Сидят там наши потомки, собрались в кучки и болтают о том, о сем. А сами похожи на лысых гномов, а?

— Сомневаюсь, — сказал Даркингтон. — Если бы люди, человечество, уцелели бы хоть где-нибудь в Галактике… неужели, ты думаешь, они не вернулись бы на родную планету, чтобы снова вдохнуть в нее жизнь?.. Ведь это — Земля!..

Хью тяжело вздохнул. Они уже, наверное, в сотый раз начинали этот разговор, пока «Странник» кружил вокруг неузнаваемо изменившейся Земли, и ничего не могли с собой поделать — мысли снова и снова возвращались к безрадостной теме, словно пальцы человека, который не может удержаться от того, чтобы лишний раз не погладить давний шрам.

— Нет, — добавил Хью, — я думаю, что сразу после нашего отлета здесь была война. Вспомните, какая была обстановка…

Да, это было именно так, и вот почему построили «Странник», и вот почему он стартовал в такой спешке, едва успели закончиться последние приготовления. Пятьдесят пар людей боролись за право основать первое поселение на второй планете системы Тау Кита и, естественно, победили достойнейшие. О, да, официально это была научная экспедиция, финансировал ее один из известных научных фондов, но фактически, и все это знали, это была отчаянная попытка спасти хотя бы малую часть человеческой цивилизации в надежде на то, что потом, спустя века, все эти люди или их потомки вернутся и помогут землянам в возрождении былого величия. В те времена даже Великая Азия соглашалась, что тотальная война отбросит человечество назад на многие сотни лет. Западные правительства, однако, были пессимистичнее. Международная обстановка накалялась так стремительно, что времени на испытания маршевого двигателя корабля не оставалось. Его следовало бы обкатать в нескольких контрольных полетах, на это требовалось не больше года, но… через год уже могло быть слишком поздно. Субсветовые корабли-разведчики уже летали к соседним звездам, их экипажи неплохо перенесли несколько недель пути. Почему же со «Странником» должно что-то случиться?

— Мировая война?! — переспросила Фредерика. Она частенько так делала, прежде чем возразить. — Тотальная война до полной стерилизации планеты?! Нет, я в это не верю!

— Ну, не стоит упрощать, — Даркингтон качнул головой. — Может, и был в этой войне так называемый «победитель», но победа была пиррова, потому, что, наверняка, те, кто, выжил, были совершенно обессилены, а земля искалечена так, что невозможно представить… Ресурсов не осталось, и, скорее всего, им ничего не удалось восстановить, и кончилось это все — спуском по спирали в средневековье, а то и еще ниже.

— Не знаю, — возразил Сэм Куроки. — Вспомни, сколько в наши времена было всяких машин — полным полно роботов, ну, вроде этих агрегатов для добычи ископаемых на шельфе; работали они на солнечной энергии, воспроизводились сами… И еще прорва всяких других… Не понимаю, что могло помешать возродить промышленность на такой-то базе.

— Все было заражено радиацией, — сказал Даркингтон. — А для экологии это — смерть. Тем более, что процесс деградации биосферы проходил много сотен лет. Одни виды погибли, другие мутировали, затем настал черед тех, которые зависели от первых… и пошло, и пошло. Как могли уцелевшие люди восстанавливать цивилизацию, если вокруг них рушились основы самой природы? — Почувствовав неловкость от того, что он говорил с таким жаром, Хью тряхнул головой и выпрямился, прогоняя нахлынувшую вдруг жалость к себе. Ужас надо встречать с открытыми глазами. — Я так считаю, — добавил он. — Возможно, что-то происходило и не совсем так, но в общем схема правдоподобна Ну, а как оно было на самом деле, мы никогда не узнаем, это уж точно.

Внизу медленно поворачивалась Земля, окутанная голубоватым сиянием. В некоторых местах поверхность планеты была почти черной. Блестевшие на солнце океаны бороздили вереницы облаков; сделав виток вокруг планеты, люди увидели восход солнца, великолепное зрелище — особенно, тот момент, когда первый луч наступающего рассвета пронзает кромешный мрак ночной стороны. Родная планета была по-прежнему прекрасна…

Правда, очертания материков изменились до неузнаваемости. Некогда зеленовато-коричневые, они казались на фоне океанов тускло черными. Льда на полюсах не было, а температура на уровне моря в разных местах колебалась от восьми до двухсот градусов по Фаренгейту[4]. Атмосфера представляла собой смесь азота, аммиака, сероводорода, сернистого и углекислого газов и водяного пара Спектроскопы не обнаружили следов ни хлорофилла, ни каких-либо органических соединений. Сквозь просветы в облаках можно было видеть, что поверхность планеты чуть ли не сплошь покрыта металлом.

Эта была другая Земля, не та. И вообще, непонятно, с какой стати понадобилось отправлять в рискованный полет разведбот с экипажем из трех человек, каждый из которых был бесценен для судьбы горстки оставшихся. Но покинуть Солнечную систему, не отдав последний долг родной планете — такое никому из экипажа «Странника» в голову не пришло. Хью хорошо помнил, как в детстве, — ему тогда едва исполнилось двенадцать лет — родители взяли его на похороны бабушки, которую он очень любил. В гробу он увидел застывшую безжизненную маску… Куда же ушла та, которую он так любил?..

— Ну, ребята, что бы тут ни случилось, это случилось три с лишним миллиарда лет назад. Не берите в голову! У нас полно своих забот… — произнес Куроки, но голос его звучал натянуто.

Фредерика молча смотрела в иллюминатор, не в силах отвести взгляд от мертвой планеты.

— Нет, Сэм, мы никогда не сможем этого забыть. Об этом нельзя забывать. Мы будем молиться и надеяться, что наших внуков минует эта ужасная участь…

Помолчав немного и словно забыв о присутствии мужчин Фредерика вдруг едва слышно зашептала что-то, и Даркингтон с трудом разобрал слова:

… Малыш, ты знаешь, день прошел, пора бы спать… она строга и высока, но ты заглянешь ей в глаза печально-добрые, почти на пол-лица, и возразишь: нет-нет, пожалуйста, мне б только доиграть в мой новый мяч, всего одну минутку, ладно, ма?

Но все же ты идешь — ведь плачет лишь дитя, а ты уже большой, и время игр прошло.

Она позволит лечь с тобой в постель Медведю старому с облезлой головой, хотя и сомневаясь, что тебе поможет он в полете в сон ночной.

Поправит одеяло, подоткнет с боков, погладит ласково — и вот — взъерошив волосы, коснувшись поцелуем лба, она уходит, словно навсегда — и гаснет свет…

«Спокойной ночи, легких снов — до самого утра».

Куроки уставился на нее.

— Стихи, надо же! — произнес он удивленно. — И кто это написал?

— Хью, — ответила Фредерика. — Ты разве не знал, что он сочиняет стихи? Я ими зачитывалась еще до того, как с ним познакомилась. Вот так-то.

Хью Даркингтон покраснел. Разумеется, он был польщен, но, чтобы скрыть замешательство, пробормотал что-то насчет «юношеских опытов».

Впрочем, Фредерика своей декламацией сумела отвлечь его от грустных мыслей. (Конечно, только внешне, ибо все они обречены в душе своей нести щемящую тоску). Это чувство не оставит их ни на миг, и они об этом знали. Оставалось лишь надеяться, что оно не перейдет к их детям — по наследству. Ибо нельзя же вечно оплакивать Сион[5].

Катер приближался к планете, и Даркингтон приник к иллюминатору. Он жаждал получить ответы если не на все свои вопросы, то уж, по крайней мере, на самые жгучие.

Ну, например, почему, даже спустя три миллиарда лет, жизнь так и не возродилась? Радиоактивность должна была сойти на нет максимум за несколько столетий, исходные природные взаимосвязи видов неизбежно восстановились бы. Почему же этого не произошло?

От безрадостных раздумий его отвлек бодрый голос Куроки.

— Сдается мне, пора прижаться к ней поближе, — Сэм вдавил несколько клавиш на пульте, и все трое мгновенно почувствовали перегрузку. Шар Земли стремительно рванулся навстречу, наваливаясь на катер, словно пытаясь подмять его под себя.

Двигатели ревели все громче. Судорожно сжав челюсти, так, что под скулами обозначились желваки, Куроки работал на пульте управления; в эти минуты он был похож на пианиста — пальцы его буквально плясали над клавишами. Даркингтон знал, что сейчас Сэм не столько управляет катером, сколько старается не мешать машине. Управлять многотонным аппаратом, который на космической скорости снижается в атмосфере, преодолевая турбулентные потоки и одновременно подыскивая подходящее место для посадки, — нет, для такой работы человеческие мозги явно не годятся. Команды отдавал центральный компьютер катера, обрабатывая массу информации; поступающей со всевозможных датчиков. Задача эта была невероятной сложности, компьютер учитывал астрономическое число непрерывно меняющихся параметров. Куроки сейчас задавал лишь общее направление полета, но в кризисной ситуации компьютер мог проигнорировать его команды.

— Сядем между этих холмов! — прокричал Сэм, стараясь пробиться сквозь грохот двигателей. — К востоку от терминатора! Тогда у нас будет в распоряжении целый день! Обследуем все вокруг. Равнина, кажется, заболочена…

Даркингтон кивнул и взглянул на Фредерику, которая улыбнувшись в знак согласия, подняла кверху большой палец. Подавшись вперед насколько позволяли привязные ремни, Хью коснулся губами ее губ и заметил, как она благодарно прикрыла глаза…

Когда-нибудь, на другой планете… которой еще, быть может, и не существовало, когда они покидали Землю…

Однажды Хью поделился с Фредерикой своими опасениями. Пугало его то, что двигатели могут выйти из строя во время очередного межзвездного прыжка, и тогда они застрянут в открытом космосе, в невероятной дали от планет. И если не хватит энергии для временного двигателя, то не окажется ли так, что по истечении шести миллиардов лет — а именно настолько должно хватить емкости темпоральных аккумуляторов — они не найдут ни одной подходящей планеты, на которой может жить человек.

Но Фредерика, легонько хлопнув его по руке, успокоила:

— Ты просто не очень силен в математике, потому и волнуешься. Все будет нормально, можешь мне поверить…

Хью поверил, правда, заметив, что в свое время неплохо освоил дифференциальное исчисление. Но Фредерика только рассмеялась. Этого мало, очень мало, сказала она. Чтобы понять принцип временного скачка нужно знать хотя бы основы теории гиперпространственного движения…

— Знаю, знаю… — перебил он. — Реактивная тяга создается в четвертом измерении, и поэтому сначала импульс прикладывается ко временной оси, а уж потом к пространственным…

— Не-ет, — протянула со смехом Фредерика. — Ничего-то ты в этом не смыслишь. А случилось вот что: из-за дефекта трубопровода в двигателе появился так называемый эффект Т-ускорения. Сейчас мы перебрали двигатель, нашли, в чем дело, теперь все сработает как нужно, можешь не сомневаться. Энергии у нас — под завязку, экосистема — в норме, мы в любой момент можем отправляться искать планету… И за каждые пятьдесят световых лет пути мы будет стареть всего на несколько месяцев.

Увидев, что вокруг никого нет, она обняла его, и это почему-то вселило в Хью больше уверенности, чем все предыдущие мудреные объяснения.

Мы скажем последнее «прости» старушке Земле, подумал он, лежа в противоперегрузочном кресле и изо всех сил стараясь дышать как можно глубже. Скажем — и улетим. Жизнь, которую она нам подарила, должна продолжаться…

Катер сел, двигатели смолкли, и тишина зазвенела в ушах. Первым зашевелился Куроки. Он отстегнулся, вернул кресло в нормальное положение и включил передатчик.

— Эй, «Странник»! Это Куроки. Пока все о‘кей. «Странник», «Странник», как меня поняли? — забормотал он в микрофон.

С трудом поднявшись с кресла, Хью Даркингтон помог встать Фредерике. Организм медленно отходил после перегрузки.

— Вот и Земля, — проговорила Фредерика, проглотив комок и опершись на плечо Хью. — Выгляни в иллюминатор, милый. А то, боюсь, у меня не хватает духу.

Даркингтон почувствовал священный трепет при мысли, что еще никто до них не видел преобразившейся Земли. Нетвердо переступая, он добрался до иллюминатора и, чуть помедлив, поднял защитный экран…

Он так долго и завороженно смотрел вдаль, что Фредерика не выдержала. Она подошла к нему — и застыла, уставившись прямо перед собой неподвижным взглядом.

3

Только надев скафандры и выйдя из катера, они в полной мере смогли оценить, насколько чуждой человеку стала новая, неведомая Земля.

Почти не переговариваясь, люди начали методично осматривать расстилающуюся вокруг равнину. И мало-помалу пред ними восстали картины прошедших тысячелетий.

Бесформенные груды деталей и частей неведомых механизмов поначалу не вызывали никаких осмысленных ассоциаций — никак не удавалось найти в них хоть какую-нибудь закономерность.

Например, дерево всегда и везде дерево, независимо ни от формы листьев, ни от степени изогнутости ствола. Но как прикажете называть растушую из грунта толстенную серую трубу, от которой во все стороны торчат прямые и причудливо изогнутые балки, а те, в свою очередь, увешаны непонятными спиралями, бубликами, лентами Мебиуса и прочими топологическими ухищрениями… Вдобавок, вся конструкция, высотой футов в пятьдесят, увенчана парой сотен черных позвякивающих на ветру пластин, развернутых точно в сторону Солнца.

Спустя некоторое время Даркингтон заметил, что «скелет» конструкции довольно типичен, хотя отдельные экземпляры могут сильно различаться в деталях. Окружавшие долину холмы были утыканы невысокими раскидистыми каркасами, среди которых иногда встречались стройные, вытянутые вверх сооружения. Кроны этих, с позволения сказать, деревьев давали густую тень, а под порывами ветра металл отражателей скрежетал и мелодично позвякивал. Такие «леса» тянулись на многие мили.

Нигде не было и намека на почву — только в нескольких местах Даркингтон разглядел наносы желтого или красновато-бурого песка И лишь перебравшись через завалы, образовавшиеся при посадке катера, он обнаружил клочок земли, усеянный небольшими призматическими кристаллами. Они были всего в несколько дюймов в высоту и связаны с землей подобием корневой системы. Сломав один, Хью поднес его к глазам. Поверхность «растения» была усыпана кристаллами помельче и представляла собой прозрачную, судя по всему, кварцевую оболочку, испещренную сетью почти незаметных трещинок. Штуковина переливалась всеми цветами радуги и сверкала на солнце так ярко, что разглядеть ее внутренности было практически невозможно. Хью напряг зрение — в глубине угадывался какой-то плотный комок, переплетение… проволочек? радиодеталей? полупроводников? Нет, сказал себе Даркингтон, этого не может быть, просто не может быть… Он отдал «растение» Фредерике, и той оно неожиданно понравилось.

Надеясь отыскать хоть что-нибудь знакомое, Хью двинулся вдоль опушки стального леса, но склон был настолько крут, что ничего, кроме кристаллов на нем не росло. Оглядевшись по сторонам, он заметил вдалеке белоснежно кипящую струю водопада, беспорядочно разбросанные валуны и несколько странных скал, похожих на разрушенные обелиски. На востоке вырисовывались льдистые вершины гор, небо было голубовато-зеленое, затянутое облаками, сквозь которые свирепо полыхало огромное Солнце. Хью помнил небо совсем другим.

К нему подошел Куроки.

— Что скажешь, Хью?

— Не знаю. А ты?

— Я, черт подери, даже думать не могу под этот проклятый перезвон. — Сквозь стекло шлема было видно, как пилот скорчил гримасу. — Выключай свой динамик, давай поговорим по радио.

Даркингтон согласно кивнул. И сразу стало тихо. Звукоизоляция скафандра мгновенно превратила зловещее позвякиванье «леса» в едва слышный шелест.

— Одно могу сказать точно, — проговорил Хью, — это все не случайно. Сами по себе минералы не могут кристаллизоваться таким образом.

— Не похоже, что их кто-то сделал.

— Их изделия совсем не обязательно должны быть похожи на человеческие.

— Их?

— Кто-бы… или что-бы… это ни сотворил. И не важно — зачем.

Куроки присвистнул.

— Я так и знал, что ты скажешь что-нибудь эдакое. Но ведь с орбиты мы не заметили ничего, понимаешь, ни-че-го — ни городов, ни дорог. Облака, конечно, мешали, но будь здесь цивилизация, мы бы ее не пропустили.

— Ну, вдруг эта цивилизация настолько нам чужда, что мы просто не в состоянии разглядеть ее проявлений?

К ним, оставив свои приборы, подошла Фредерика.

— Низкие и средние частоты забиты сигналами. В жизни не слышала столько треска, визга и гудков.

— Да, с орбиты мы тоже слышали эту ерунду, — кивнул Куроки. — Только тогда у нас не было времени о ней думать.

— По-моему, это просто шумы, — сказала Фредерика. — На радиообмен не похоже. Но все-таки интересно, где у этих шумов источник.

— Генераторы, — предположил Даркингтон. — Хаотичное излучение. Может, тут поблизости целая куча каких-нибудь механизмов. Или не механизмов?..

— Но… — Фредерика дотронулась до его руки. — Нет, Хью, это невозможно. Неужели тот, кто все это создал, — она обвела рукой вокруг, — не заметил нашего появления на орбите? А заметив, ничего не предпринял?

Даркингтон пожал плечами; жест утонул в складках скафандра.

— Может, они выжидают? Или они слишком далеко отсюда? За столько-то лет они могли целую планету превратить в автоматический завод. Вспомни хотя бы автоматы, про которые говорил Сэм, — они работали на шельфе еще в наше время… — Тут голос Хью предательски дрогнул. — Возможно, кто-то сюда периодически наведывается и забирает продукцию.

— И откуда они, по-твоему, наведываются? — резко спросил Сэм.

— Не знаю. Я же уже сказал. Ладно, давай не будем гадать, а займемся сбором информации.

Они замолчали. Где-то вдалеке побрякивали деревья.

— Черт с тобой, — в конце концов согласился Куроки. — Пройдемся. Глядишь, на что-нибудь набредем.

О страхе, который охватывал их все сильнее, каждый предпочитал молчать.

Вернувшись в катер, они связались с кораблем. Хоть и неохотно, капитан Торшоу все же согласился с их планом. Затея противоречила инструкциям, но, с другой стороны, как иначе обследовать планету? «В вашем распоряжении несколько часов, — сказал капитан, — пока „Странник“ будет находиться на орбите. Связь будем поддерживать через бортовой компьютер катера» Пока Куроки уточнял детали, Хью с Фредерикой готовили снаряжение. Идти собирались налегке. Емкость батарей скафандра была достаточной, чтобы поддерживать работу термостата и системы жизнеобеспечения в течение ста часов, они же планировали выйти всего на три-четыре. Забросив за спину ранцы с пищей, водой и запасными батареями на случай непредвиденной задержки, они отобрали необходимые приборы. Даркингтон повесил на пояс кобуру с пистолетом. Вот и все снаряжение.

Куроки, закончив переговоры с кораблем, взял в руки гранатомет; Хью с Фредерикой помогли ему надеть контейнер с боеприпасами, и, в последний раз проверив скафандры, они вышли наружу.

— Куда пойдем? — спросила Фредерика.

— На юг, — внимательно оглядев равнину, заключил Даркингтон. — Будем двигаться вдоль той гряды, видишь? Так мы не заблудимся.

В принципе, они могли не беспокоиться на этот счет — на катере непрерывно работал радиомаяк. Тем не менее, у каждого на запястье был закреплен компас, и каждый старался запомнить главные ориентиры.

Вскоре катер скрылся из виду. Путь их пролегал мимо сюрреалистических каркасов, балок и спиралей; над головами то и дело раздавался скрежет металла, под ногами хрустела кристаллическая растительность. И все чаще Даркингтон замечал в железных зарослях знакомые телескопические мачты, тонкие черные платы солнечных батарей, кабели, соединяющие друг с другом энергетические системы. Иногда им приходилось перебираться через валявшиеся на земле обломки каких-то машин.

Внимательно осмотрев одну из них, Фредерика заключила:

— Похоже, что самый распространенный у них материал — сплав на основе алюминия. Хотя… посмотрите-ка., вот эти тонкие проволочки — это, скорее, медь. А вот здесь — марганцевая сталь с защитным покрытием.

Даркингтон, вооружившись — тупой, принялся рассматривать одну из опор.

— Так она же пористая! — воскликнул он. — Неужели для того, чтобы впитывать воду? Вон какие капилляры!

— А я-то думал, что капилляр — это такой мохнатый жучок со множеством ножек, который потом превращается в бабочку, — сказал Куроки. — Ладно, давайте посмотрим, есть ли тут кто живой.

— Нет, Сэм, те, у кого ножки, в бабочек не превращаются, — тихо сказала Фредерика, и вдруг, словно только сейчас осознав, что над Землей никогда больше не будут порхать ничьи разноцветные крылья, в отчаянии прижала руки к стеклу гермошлема, как будто хотела закрыть ладонями лицо.

— Никогда бы не подумал, что машина может достичь такого совершенства, — пробормотал Даркингтон, с головой уйдя в изучение очередного обломка. — Ладно, еще биологические системы…

— Стойте! Замрите! — зазвенел вдруг в наушниках голос Куроки.

Рука Хью метнулась к пистолету. И через мгновение он увидел это…

Неведомое существо притаилось в густой тени объемистого цилиндра, увенчанного пучком уже знакомых зеркально-черных пластин. Оно было примерно три фута в длину, а в высоту всего шесть-восемь дюймов. И когда оно вдруг вышло из-за «дерева», Даркингтон разглядел плоский серый корпус на шести суставчатых ногах. В передней части существа — на «спине» — вращалась решетчатая антенна. Чуть ниже что-то поблескивало — оптические линзы? Два тонких щупальца, держа на весу здоровенный металлический обломок, сноровисто запихивали его в какое-то отверстие, из которого то и дело вылетали искры…

— Святой Моисей! — прошептал Куроки.

Тварь вдруг остановилась, как вкопанная. Антенна развернулась в сторону людей — а затем существо рванулось с места с совершенно невероятной скоростью. Буквально через полсекунды от него не осталось и следа.

Несколько секунд люди не шевелились, пока, наконец, Фредерика с запоздалым заглушенным вскриком не схватила Даркингтона за рукав скафандра. Оцепенение спало, и в ответ на ее невысказанный вопрос он пробормотал что-то о давних экспериментах с роботами… об автономных роботах… о роботах, которые сами умели выбираться на свет божий для подзарядки батарей…

— Эта тварь гораздо сложнее, — перебила его Фредерика.

— Конечно, конечно. Но ведь…

— Я просто уверена, что она услышала крик Сэма по радио, выследила нас своей антенной, а может, и глазами, если у нее есть глаза…

— Ну, если тебе очень хочется ее очеловечить, то можно сказать и так.

— И она ела эту железяку! — Фредерика подняла исковерканный обломок. — Смотри, какие рваные края… Либо она перемалывала металл, либо тут какая-то электрохимия.

— Эй! — вмешался Куроки. — Давайте не будем углубляться в высоконаучные споры. По крайней мере, сейчас.

— Что у вас там стряслось? — спросили со «Странника».

— Ничего, — ответил Куроки. — Ходим, разглядываем. Пока это больше напоминает развалины завода-автомата. Только что, правда, повстречали на редкость быстроногую тварь, не успели даже познакомиться…

— Постой-ка, — сказал Даркингтон. — Ведь это мог быть подсобный робот, робот-уборщик, а?

— Тем, кто все это создал, — проговорила Фредерика, — вряд ли понадобился бы такой примитивный робот-уборщик. Ты лучше отбрось свою профессиональную осторожность, Хью, и признай, наконец, очевидное.

Он уже открыл было рот, чтобы ответить, как вдруг в наушниках раздался дьявольский хруст. Даркингтон остановился и быстро завертел ручку подстройки приемника, но сигнал оказался слишком широкополосным, и ничего, кроме треска, он не услышал. Звук был такой, как будто сошел с ума электронный оркестр. Хью даже взмок от напряжения.

— О’кей, и что же это такое? — осведомился Куроки, когда треск вдруг смолк, так же неожиданно, как и начался.

— Наверное, это их язык, — хрипло прошептала Фредерика. — Такого мы раньше не слышали.

— Возвращайтесь-ка лучше в катер и готовьтесь к старту, — вступил в разговор капитан Торшоу.

Даркингтон наконец-то пришел в себя.

— Нет, сэр… — ответил он и спохватился: — … то есть, если вы позволите, сэр… Я хочу сказать, что если здесь есть разумные существа… и если мы действительно хотим вступить с ними в контакт, то сейчас — самый подходящий для этого момент. Нужно хотя бы попробовать.

— Ладно…

— Но, конечно, сперва мы доставим Фредди на катер, — добавил Хью.

— Ни за что, — возразила девушка. — Я останусь с вами.

И они двинулись дальше. Выйдя на очередную «лесную» опушку, они заметили в небе какой-то предмет. В бинокль удалось разглядеть его очертания: продолговатые обводы явно металлического корпуса отдаленно напоминали тело морского ската. Существо опиралось в воздухе на крылья, а перемещалось на реактивной тяге.

— Понятно, — прошептала Фредерика. — Птица…

Затем они снова вошли в заросли высоких каркасов. Звукоусилители скафандров были включены на полную мощность, и в первый момент звон пластин на «деревьях» чуть было их не оглушил. «Гремят, словно рыцарские доспехи», — пришла в голову Хью дурацкая мысль. Хотя, если вдуматься, тут есть определенная поэзия — пустые доспехи, бряцающие в седле горячего скакуна, галопом несущегося по таинственным улицам вымершего города… Это символ…

В наушниках снова раздался треск странных сигналов. Сквозь них пробивался голос капитана Торшоу:

— Не нравится мне все это. Слишком много загадок. Возвращайтесь на катер и обсудим, что делать дальше.

Но, словно бы по инерции, они еще немного прошли вперед. «Странно, — подумал Даркингтон, — почему-то мы не чувствуем себя чужими в этом жутком лесу. Надо бы походить еще. Мы должны показать им, что мы живые существа, а не роботы, черт подери…»

— Выполняйте приказ, — послышался голос Торшоу.

— Вас поняли, сэр, — сказал Куроки. — Возвращаемся.

Он выключил передатчик и вдруг замер, услышав громкий топот. Обернувшись, Фредерика завизжала…

— Что происходит? Что у вас там опять?! — закричал Торшоу, но его голос утонул в эфирной трескотне.

Куроки, выдернув из-за спины гранатомет, прижал приклад к плечу.

— Подожди! — крикнул Даркингтон, но тоже схватился за пистолет.

Озаренное сиянием кристаллов, с треском ломая попадавшиеся на пути ветки «деревьев», к ним стремительно приближалось жуткое чудовище. Под весом его дрожала земля.

Даркингтону показалось, что время застыло. Не обращая внимания на крик Фредерики, он судорожно пытался вытащить из кобуры свой пистолет, пока не увидел, наконец, как Куроки выстрелил в огромную тушу… Не меньше девяти футов ростом, две ноги и четыре руки — ужас! — пронеслось у него в голове. У чудовища была, по-видимому, стандартная здесь решетчатая антенна, под тускло блестевшими на Солнце глазами виднелось что-то похожее на дробилку…

Раздался взрыв, и монстр, содрогнувшись, завалился на бок. Одна из четырех рук была начисто оторвана.

— Ха! — выдохнул Куроки, загоняя в базуку новый заряд. — Эй, ты, стой, где стоишь, тебе говорят!

— Сэм! Может, он не причинил бы нам вреда… — только и смогла выдавить прижавшаяся к Даркингтону Фредерика.

— Может и нет, — огрызнулся Куроки, — но проверять я не собираюсь…

И тут все смешалось…

Огромное металлическое копье, которого они не заметили, выбило из рук Сэма гранатомет. Мгновение спустя гигант навис прямо перед ними. Сильнейший удар по спине, и Куроки рухнул на землю; передатчик его был просто расплющен. Яркая вспышка плазменного огня — и из наушников Хью исчез голос Фредерики. Метнувшись в сторону, он успел сделать несколько выстрелов, но от пистолета толку было мало.

— Беги, Фредди! — крикнул он по акустической связи.

— Попробую…

Дослушать Даркингтон не успел — монстр схватил его. Пистолет упал на землю. Мгновение спустя исчез голос Торшоу — антенна была вырвана с корнем. В два гигантских шага чудовище догнало Фредерику. Не обращая внимания на удары, которыми осыпал его поднявшийся Куроки, оно связало всех троих по рукам и ногам. И, загрузив людей в тесную горячую коробку, двинулось на юг.

4

Первое время Ноль почти бежал. Наверняка чудовище знало, где находятся внешние устройства, и наверняка сообразило, что с ними что-то случилось. И сейчас, когда он нарушил между ними связь, оно может выслать на поиски других, лучше вооруженных. Или, еще хуже, изрыгая пламя, бросится в погоню само. Поэтому Ноль старался как можно быстрее унести ноги.

Но преследовал его только голос чудовища — оно все еще пыталось связаться со своими пропавшими внешними устройствами. Безуспешно. Пробежав несколько миль, Ноль спрятался за большим валуном и выставил наружу датчики. Ничего, кроме чистого неба и зарослей аккумуляторов, он не увидел. Чужак уже перестал вызывать на связь своих разведчиков, а смодулированный сигнал, который он постоянно излучал в эфир, за дальностью терялся в общем фоне.

Захваченные устройства непрерывно испускали акустические колебания. Если это не следствие поломки их механизмов, то, значит, они обладают дополнительной системой связи. Его собственным акустическим датчикам не хватало чувствительности, иначе он давно бы установил — модулировано это излучение или нет. Впрочем, это было неважно. Ноль знал, что низшие виды Движущихся обладают развитыми акустическими излучателями, но мощность их была низка, дальность, следовательно, тоже. Так что это его почти не заинтересовало. Чтобы выжить, Люди должны общаться, а как может существовать общество, члены которого лишены надежных средств связи, позволяющих вести переговоры на больших расстояниях?..

Совсем некстати Ноль вдруг подумал, что за всю жизнь только очень немногих своих собратьев он видел с помощью оптических датчиков. И с еще меньшим числом общался в акустике. Конечно, иногда Люди встречались. Мужчины племени, например, всегда сопровождали невесту к дому жениха. Некоторые приходили друг к другу для того, чтобы обменяться продуктами своего труда. Но все же никогда еще столько мужчин не собирались вместе, как это скоро произойдет у Мертвого Болота — им предстоит битва с самым большим чудовищем, которое они когда-либо видели в жизни. А Сотый, кажется, до сих пор этого не понял.

Люди общались всегда. И обсуждали они не только практические вопросы. В самом деле, подумал Ноль, большая часть разговоров была посвящена дружеской болтовне или беседам об искусстве. С Седьмым, например, Ноль виделся всего несколько раз, но десятилетия обсуждений поэтических опытов друг друга сблизили их необычайно. Да что говорить… Ведь и абстрактные построения Девяносто Шестого, и исторические повести Восьмидесятого, и рассуждения Пятьдесят Шестого о свойствах пространства и времени — все это стало достоянием всего общества.

Прямая сенсорная связь — когда полная выходная мощность организма используется для генерации несущей частоты — еще сильнее уменьшила потребность в непосредственном контакте. Ноль никогда не бывал на берегу Западного океана, однако обитавший там Четырнадцатый частенько делился с ним своими ощущениями, и тогда Ноль мог любоваться видом накатывающихся на берег волн, слышать их плеск, вдыхать пропитанный запахом моря воздух. От Четырнадцатого он научился смазывать корпус для защиты от коррозии, вместе с ним вытаскивал из сетей пойманных Водоплавающих, ел их и восхищался изысканным вкусом. Все это время они с рыбаками составляли единое целое. А потом, в свою очередь, Ноль приглашал приятеля поохотиться в лесу…

«А чего, собственно, я здесь жду?» — очнулся вдруг Ноль от несвоевременных мыслей. Монстр, вроде бы, в погоню не бросается, мелкие агрегаты в контейнере за спиной попритихли — можно спокойно идти, тем более, что до дома неблизко. Поднявшись, Ноль двинулся вперед. Но шел он гораздо медленнее, чем прежде — он должен был тщательно заметать следы…

Через несколько часов внутренние датчики сообщили, что пора подкрепиться. Примерно в полдень он остановился и выгрузил пленников. Они громко стонали, а одному каким-то образом удалось высвободить руку. Ноль не стал связывать их заново; обмотав каждого вокруг корпуса проволочным арканом, он быстро приварил резаком свободный конец к ближайшему пню. Затем он освободил им конечности.

От недостатка энергии у него разыгрался аппетит. По неровной спирали Ноль наскоро прочесал лесок и наткнулся на заросли гальванических аккумуляторов. В сыром виде их трубчатые, пропитанные солями внутренности отменным вкусом не отличались, но зато они были богаты энергией. Сильный удар копьем — и он принялся за еду. И только утолив первый, самый свирепый голод, принялся искать чего-нибудь повкуснее. Теперь он действовал методичнее. Обнаружив знакомые следы и разрыв песок, он наткнулся на самку Землеройника. Она была неповоротлива, ей явно мешал наполовину сотворенный детеныш, и Ноль довольно легко ее настиг. Конечно, ее тоже неплохо бы обработать кислотой и подогреть в электродуге, но он был все еще голоден, и дробилка прекрасно справилась с нею сырой.

Теперь надо было найти что-нибудь для Единицы. Сейчас в период сотворения, она могла, конечно, уменьшить подвижность и этим сократить расход энергии, но неизвестно, сколько времени пройдет, пока воины не прогонят чудовище. Если же он застрянет в этих краях надолго, жизнь взаперти в тесной пещере может повредить Единице.

Поохотившись еще час, Ноль выследил Ротора. Ломая кристаллы, тот с треском продирался сквозь заросли. Ноль вряд ли догнал бы его, когда тот бросился наутек, но метко брошенное копье решило исход дела. Расчлененный и уложенный в контейнер Ротор приятно оттягивал плечо.

Ноль вернулся к своим трофеям. Стараясь, чтобы перезвон леса заглушал шаги, он подкрался к ним незамеченным — ему очень хотелось за ними понаблюдать. Судя по всему, они уже оставили попытки освободиться — Ноль заметил, как поблескивает проволока в тех местах, где они пытались перетереть ее о скалы. Сейчас они занимались чем-то другим — один, сняв со спины какой-то похожий на контейнер предмет, сунул внутрь верхние конечности и то, что было, скорее всего, головой; другой как раз отстегивал такую же коробку с нижней части корпуса, а третий просто сидел, воткнув себе в лицо гибкую трубку из какого-то сосуда.

Ноль подошел ближе. «Дайте-ка я погляжу, что это у вас такое», — подумал он про себя, словно они могли его понять. Схватив того, который держал сосуд, он выдернул у него трубку. Пролилась какая-то жидкость, и Ноль осторожно выставил химический анализатор. Вода… Причем, очень чистая. Пожалуй, ему еще ни разу не приходилось пробовать такую чистую воду, совсем несоленую на вкус.

Задумавшись, он выпустил пленника из рук, и тот сразу же вцепился в свой сосуд. Значит, решил Ноль, они так же, как и мы, нуждаются в воде. И даже носят с собой запас. Это-то понятно — ни они сами, ни их хозяин-монстр не могут знать, где тут протекают реки и ручьи. Но почему они сосут воду через трубку? Неужели у них нет нормального всасывающего устройства? Да, похоже, что так. Ведь маленькая дырка в голове, куда была вставлена трубка, сразу захлопнулась, когда он эту трубку выдернул.

Двое других уже уложили свои коробки. В обеих находились кусочки мягкого пористого вещества, немного напоминающего отходы организма Человека. Интересно — что это? Пища или отходы? И зачем нужна такая сложная система? Похоже, они стремятся полностью изолировать свои внутренности от окружающей среды. Неужели у них настолько нежные механизмы?

Ноль повнимательнее присмотрелся к своим трофеям. И вовсе они не такие страшные, как ему показалось вначале. Горбы на спине явно для того же, что и его собственный походный контейнер. Мелкие предметы на корпусе и руках — какие-то вспомогательные устройства. Наверняка это не оружие и не средства спасения, иначе они ими уже давно воспользовались бы.

Головы у них явно имели более сложное устройство, чем корпуса, но, все равно, до Людей им было далеко — двуногая конструкция выглядела невероятно убого. А лицо у двуногих было простым куском пластика, за которым, правда, шевелилось какое-то подобие шарнирного механизма с ограниченным числом степеней свободы. Да, ничем другим это быть не могло…

Связаться с ними по радио было уже невозможно. Ноль попытался было объяснить жестами, но они в испуге отшатнулись. Вернее, отшатнулись двое, а третий начал размахивать руками и издавать нечленораздельные звуки. Потом он вдруг наклонился и начертил на песке несколько геометрических фигур — вроде тех, которые самцы Песчанники оставляют после себя во время брачного периода.

Так. Значит, они автономны не только механически, как, например, шпионы-подглядыватели, которые всегда крутятся вокруг Колесников, но и способны на самостоятельные, независимые от большого чудовища поступки. Похоже, что это — Одомашненные Движущиеся.

Но если так, то до чего же они немощны по сравнению с теми Движущимися, которых приручают Люди равнины! Да уж, раса летающих чудовищ в этом деле явно не преуспела. У них нет ни дробилки, ни всасывающих устройств; раз они пользуются акустической связью, значит, и радиосвязь их оставляет желать лучшего — как же можно нормально функционировать в таких условиях? Тем более, что для поддержания двуногих в активном состоянии нужна постоянная забота и внимание хозяев.

Так кто же все-таки их хозяева? То чудовище вполне может оказаться неизвестным Движущимся, у которого на исходе запчасти. А может, их хозяева — Люди, как и мы, и они пришли из-за гор или даже пересекли океан? Быть может, они сильнее нас… Но чего они хотят, что им здесь нужно? Почему они не пытаются вступить с нами в контакт? Неужели они хотят завоевать нас? Отобрать нашу землю?

Эти вопросы не давали ему покоя, и Ноль решил двигаться дальше. Походный контейнер уже был забит до отказа, места для двуногих не осталось. К тому же, долгие часы, проведенные в нем, явно не пошли им на пользу. Сейчас, побыв недолго в относительной свободе — на привязи, они шевелились гораздо веселее, чем несколько часов назад, когда он извлек их на свет. Поэтому, оставив их в одной связке, Ноль зажал в руке конец проволоки и просто повел двуногих за собой. Он шел медленно, по-прежнему заметая следы, так что они без труда за ним поспевали. Правда, время от времени они начинали спотыкаться и опираться друг на друга — видимо их батареи поляризовались быстрее, чем у него, — но когда он давал им отдохнуть, они, полежав, быстро приходили в себя.

День прошел в пути. В это время года — весеннее равноденствие минуло совсем недавно — солнце сияло почти двадцать часов в сутки. Но с наступлением темноты пленники начали спотыкаться и падать, и Ноль сообразил, что у них нет радара, а даже если и был, то теперь не работал, так же, как и радиосвязь. Поразмыслив немного, Ноль смастерил из обломка дерева волокушу, усадил на нее пленников и пошел дальше, таща их за собой. Они даже не пытались удрать — лишь издали несколько странных звуков, после чего затихли, похоже, их батареи окончательно разрядились. Но добравшись до пещеры и втащив волокушу внутрь, Ноль к удивлению своему обнаружил, что пленники мгновенно очнулись, зашевелились и снова начали издавать акустические сигналы. На всякий случай он приварил конец связывающей их проволоки к массивной глыбе железа, которую держал на черный день.

За время пути он уже несколько раз успел убедиться, что двуногие пленники устроены в высшей степени странно. Настолько странно, что они вполне могут оказаться несъедобными. Пока же очевидно было одно: когда их батареи разряжаются, они впадают в кому. Люди прибегают к этому лишь в самых крайних случаях. Правда, пришельцы пробуждаются от комы легко, значит, периодическое самовыключение для них — норма.

Ноль не стал строить догадки дальше. Пока он приваривал проволоку, Единица встревоженно суетилась вокруг.

— Что случилось? Ты ранен!? Подойди ближе, дай мне посмотреть… О, бедная рука! О, мой дорогой!..

— Ничего страшного, — небрежно сказал Ноль. — Чем обхаживать меня, лучше приготовь себе поесть. Я поймал Ротора.

С этими словами он опустился на пол рядом с ее огромным и таким прекрасным телом. От вмонтированных в стене пещеры светящихся шаров струилось мягкое сияние, делая Единицу еще привлекательнее, оттеняя нежные ворсинки, которыми она тянулась к нему, чтобы приласкаться… А химический анализатор ясно свидетельствовал о присутствии в воздухе запахов смазки и растворителей — милых признаков женственности.

Снаружи пещеры царила непроглядная ночная тьма, и только звезда, одинокая, и поэтому казавшаяся особенно яркой, мерцала над холмами в проеме входа. Там, снаружи, лязгал и звенел лес, а здесь тепло, уютно, горел свет, и верная подруга окружала его нежной лаской… Он был дома.

Единица сняла с его спины походный контейнер, но на еду даже не посмотрела. Ее внимание было приковано к поврежденной руке.

— Придется заменить все, что ниже плеча, — сказала она. И добавила: — Ноль, любимый мой, храбрый дурачок! Как ты умудрился так пострадать? Неужели ты не понимаешь, что без тебя мир мой покроется ржавчиной…

— Прости, я принес так мало для того, кто должен появиться…

— Все хорошо, милый, ты принес очень крупного Ротора. Еще пара таких — и я завершу малыша, — в ее голосе зазвучала нежность. — Знаешь, я хочу, чтобы он поскорее… ну, ты понимаешь… Тогда мы сразу начнем делать следующего…

Ноль вспомнил, как год назад он окутал ее корпус своим электромагнитным полем, и два организма заработали в унисон… Именно тогда глубоко внутри Единицы началась кристаллизация.

Да, по сравнению с тем наслаждением даже сенсорная связь ничего не стоит.

Единица отделила остатки его изуродованной руки, и Ноль загрузил их в восстанавливающий отсек жены. Туда же он осторожно вложил и культю. И сразу же за дело принялись тысячи внутренних манипуляторов — они обследовали, соединяли, проверяли… И так же, как во время зачатия, их электрические поля слились в едином ритме. Контролировать процесс Ноль не мог, не умел; это было уделом женщины. Сам он в этот момент ничем не отличался от примитивного Движущегося, который соединяется со своей подругой в глубокой и темной норе…

Ремонт требовал времени. Хорошо еще, что будущий Человек, которого сейчас создавала Единица, был уже почти завершен. Осталось только сформировать самые важные и тонкие синаптические цепи, но и они уже наполовину выкристаллизовались из раствора. Иначе Ноль вынужден был ждать, обходясь тремя руками, потому что отвлекать Единицу от сотворения малыша было нельзя.

Наконец, Ноль медленно и не очень уверенно извлек из чрева жены обновленную руку.

— Ну что? Как двигаются пальцы? — заботливо спросила она, и в голосе ее Ноль услышал веселые нотки. — Все в порядке? — И, не дожидаясь ответа, Единица объявила: — Тогда давай ужинать! Я совсем проголодалась.

Он помог ей приготовить Ротора. Остатки изуродованной руки они тоже бросили в печь. За едой он рассказал Единице о своем путешествии, но, похоже, загадочные двуногие пленники ее не заинтересовали. Как и большинство женщин, она не проявляла особого любопытства к тому, что происходило за пределами ее жилища. Новости о появлении в округе нового вида Движущихся она поначалу просто не придала значения, но затем, когда радость по поводу возвращения мужа постепенно стерлась, Единица вдруг забеспокоилась.

— О, нет! — воскликнула она. — Неужели ты всерьез собираешься воевать с этим огнедышащим чудовищем?

— Это мой долг, — ответил он спокойно, зная, что ее охватывает ужас при мысли, что он может погибнуть — пострадать так, что уже невозможно будет восстановить… И он добавил поспешно: — Если оставить его в покое, неизвестно, что он еще выкинет. Сама понимаешь, что такая громадина очень опасна. Даже если он Травоядный, он сожрет все аккумуляторы на много миль вокруг. А если он хищник? С другой стороны, дорогая, если мы его убьем, то только представь себе, какая получится гора еды! На нашу долю достанется столько, что мы сможем сделать хоть дюжину малышей. А энергии хватит, чтоб отправиться на охоту хоть за сотню миль…

— Да, если эта штука съедобная, — с сомнением проговорила Единица. — А если у нее внутри плавиковая кислота? Как у цветов Нетронь-меня?

— Конечно, все может быть. Но хуже всего, если монстр окажется собственностью каких-нибудь неведомых нам Людей… Хотя это вовсе не значит, что мы с ним не справимся… — Ноль задумался. — Кстати, насчет съедобности, это мы сейчас выясним. Если внешние двуногие устройства этого монстра съедобны, значит и он съедобен сам. Логично?

— А если нет?.. Ноль, будь осторожен!

— Постараюсь. Ради тебя, — он прикоснулся к ней и почувствовал ответную вибрацию. Как было бы хорошо провести так всю ночь… Нет, невозможно. Совсем уже скоро он должен двигаться к месту встречи и битвы с чудовищем. Но для пользы дела нужно разобрать хотя бы один из захваченных агрегатов.

Ноль поднялся и взялся за копье.

5

От сильного толчка Даркингтон свалился на каменный пол пещеры. Удар стряхнул остатки наполненного кошмарами полузабытья. Фредерика помогла ему подняться, и некоторое время они тихо переговаривались.

Гигант, захвативший их в плен, приварил свободный конец проволоки к огромной глыбе железняка. Даркингтон оказался прикованным в самом темном углу, за ним на проволоке была «нанизана» Фредерика, а еще дальше, с внешней стороны глыбы, сидел на привязи Куроки. Друг от друга их отделяло не меньше четырех футов проволоки, а в походном наборе инструментов не осталось ничего, чем можно было бы ее разорвать.

— Пещера, кажись, известняковая… — простонал Куроки. Сквозь стекло шлема было видно, как заострились черты его лица, а под глазами появились черные круги. Фредерика выглядела не лучше. Если бы робот не догадался устроить им волокушу, вряд ли они дотянули бы до конца пути. Но, несмотря на все тяготы изнурительного путешествия, мозг Даркингтона работал четко. Хью даже сам удивлялся, что способен мыслить так ясно, как будто находился в полной безопасности на борту «Странника». Тело, конечно, болело, но он заставил себя не обращать внимания ни на боль, ни на усталость, сосредоточившись на том, что окружало его в данный момент.

Здесь, у самого входа, пещера была примерно двадцать футов в высоту, а в ширину и того больше. Протянувшись в длину футов на сто, грот постепенно сужался. Место, где робот их приковал, по-видимому представляло собой то ли кладовку, то ли свалку; повсюду в беспорядке валялись обломки каких-то устройств, деталей, каменные и железные инструменты. Выглядело это почти по-человечески. Стены опутывала паутина тонких проводов, в которой мерцали маленькие кристаллические шарики, излучавшие белый, мертвенный свет.

— Пещера находится в склоне пологого холма, — сказала Фредерика. — Мне удалось разглядеть. Я даже попробовала запомнить дорогу. Хотя какой от этого толк, верно? — Она обхватила руками колени. — Нужно поспать. Если я сейчас не засну, то я просто умру.

— Все-таки надо постараться, чтобы он нас понял, — послышался голос Куроки, и по его тону было ясно, что бодрится он из последних сил. Хорошо еще, что безвестный и давно обратившийся в прах конструктор скафандров догадался разместить кнопку от микрофона и наушников так, что до нее можно было достать подбородком. Иначе, лишенные возможности общаться друг с другом, они просто сошли бы с ума. — Я же показывал этому оловянному страшилищу, что мы — разумные существа, я рисовал ему всякие картинки и диаграммы… Черта с два! — Куроки выругался. — Ладно, вот встретим его хозяев, попробуем еще разок. Хотя сдается мне, они не слишком часто инспектируют этого своего кретина.

— Сэм, посмотри правде в глаза, — бесстрастно сказала Фредерика. — Нет у него никаких хозяев. Нет, и не было никогда.

— Не может быть! — Пилот бросил испуганный взгляд на Даркингтона. — Хью, ты же биолог! Неужели ты этому веришь?

Даркингтон покусал губы.

— Боюсь, Фредди права, Сэм.

И тут в их наушниках раздался громкий смех Фредерики. Хью даже испугался, что у нее истерика.

— А знаете, что это за машина посреди пещеры? Вон та здоровенная туша, вокруг которой этот придурок все время вертится? Я вам сейчас скажу… Это его жена!

Она замолчала, но ее смех еще долго отдавался эхом в наушниках мужчин.

Даркингтон взглянул на роботов. Второй был мало похож на первого — маленький рост, корпус раза в два шире, целых восемь коротеньких ног — о быстроте и ловкости тут говорить было нечего. Радиоантенна, оптические детекторы и руки, правда, не четыре, а две, были такие же, как и у их двуногого похитителя. Но больше всего бросалось в глаза неимоверное количество всевозможных трубок и шлангов, которые тянулись ко столь же многочисленным навесным блокам второго. Большая часть его корпуса была покрыта отполированными до блеска пластинами голубоватого металла.

И действительно… эти двое двигались так, словно…

— Похоже, ты и тут права, — сказал, наконец, Даркингтон.

Куроки с силой ударил кулаком по земле и выругался.

— Извини, Фредди, — сразу же сказал он. — Сорвалось с языка. Но объясни, Бога ради, на что ты намекаешь? Может, тут нет ничего страшного…

— Мы можем только строить догадки, Сэм, — проговорил Даркингтон.

— Ну так стройте! Я слушаю!

— Речь может идти об эволюции роботов… Человечество исчезло с лица Земли, но после него остались роботы, и они постепенно…

— Бред, — сказал Куроки. — Это невозможно. Вы, ребята, просто спятили.

— То, что мы сегодня видели, никаким другим способом возникнуть не могло. Спонтанное зарождение жизни на основе металла невозможно. Только углерод может образовывать длинные молекулярные цепочки для хранения биологической информации. Но ведь возможно другое — электронное хранение… Вспомни, еще до нашего старта на Земле было полно всяких самовоспроизводящихся… Чего там только не было…

— Наверное, главную роль тут сыграли те самые морские роботы, которые добывали на шельфе сырье, — Фредерика говорила словно бы в полусне, глаза ее, не мигая, смотрели в сторону роботов. — Помните? Это же были полностью автоматизированные плавучие заводы, они и добывали, они и перерабатывали, обогащали — уран или марганец, в зависимости от специализации. Энергия шла от солнечных батарей. Загрузившись до отказа, они двигались в порт, под разгрузку, потом опять в море. Они были на редкость совершенны — инерционная система навигации, сотни тысяч датчиков, многократное дублирование всех важных узлов; чтобы комплекс всегда находился в оптимальном режиме, имелась даже система подстройки к изменениям микроклимата. В памяти центрального компьютера имелась информация о любой возможной неисправности; комплекс мог сам изготовить нужную деталь и сам мог ее заменить. На создание первого такого чуда ушло страшное количество денег, я уж не говорю о затратах на разработку и исследования. Но изготовленный однажды, такой комплекс не требовал ни цента дополнительных вложений. Он мог работать практически вечно, принося колоссальную прибыль… А потом человечество исчезло… А роботы-заводы остались. И они век за веком доставляли свой груз на опустевшие берега, в разрушающиеся порты. Так продолжалось долго, может быть, тысячи лет… — Фредерика содрогнулась всем телом, но быстро справилась с собой. Голос ее стал жестким, металла в нем было даже с избытком: — Теперь ты, Хью. Продолжай если можешь.

— Ну, в деталях я могу ошибиться, — осторожно начал Даркингтон. — Откуда мне знать, как происходит эволюция роботов. Но один отправной пункт у нас есть — память на магнитных носителях. Жесткое излучение могло повлиять на них так же, как оно влияет на органический гены, а в том, что радиации здесь было больше, чем достаточно, я не сомневаюсь. Короче, в один прекрасный день самовоспроизводящиеся роботы начали штамповать дефектные копии самих себя. Если мы говорим о морских, то наверное, эти уроды довольно быстро тонули. Естественно, некоторые копии были удачными, и, наконец, нашелся такой робот, который обнаружил, что есть в мире более богатый источник металла, нежели океан — это суша, на которой кишит прорва металлических роботов. Таким образом суша была завоевана вновь, сформировалась определенная экологическая система, — а мы… Мы здесь просто невольные свидетели, абсолютно чуждые этому миру.

— Но откуда берется столько энергии? — спросил Куроки.

— От Солнца, очевидно. Солнечные батареи у них совершенны, я думаю, за столько лет могли отточить… А может быть, и электрет. Между прочим, здесь играет роль не только энергия, но и взаимозаменяемость деталей, то есть, фактически — органов.

— Что?

— Да-да. Посмотри, что валяется вокруг. Половина здесь — «объедки», остальное — запчасти. Представляешь, ты убил на охоте какую-то дичь, а потом взял и пересадил себе ее печень, например, потому что твоя собственная начала побаливать… Я просто уверен, что сейчас на планете такое — вовсе не редкость, а правило. Принцип «черного ящика» в наши дни был отлично известен. И я не вижу причин, по которым они не могли его унаследовать.

— А где они берут металл?

— От агрегатов с более низким уровнем развития. Цепочка начинается от неподвижных роботов, которые извлекают из среды металлы и запасают энергии больше, чем им нужно. То же самое касается и «растительности». Обмен веществ тут тоже должен быть своеобразным. Без серной и азотной кислот явно не обошлось, хотя для них нужна специальная изоляция, это во-первых, а во-вторых, я думаю, это не самые мощные реагенты из всех, что здесь участвуют. Сомневаюсь, что мы найдем что-либо, напоминающее наши вирусы, экосистема планеты, кажется, превосходно обходится без них. Напрашивается вывод, что форма существования разума на Земле, наблюдаемая нами сейчас, ничем не хуже той, к которой принадлежим мы сами. С той лишь разницей, что… Впрочем, так мы далеко зайдем.

— У них даже любовь есть, — усмехнулась Фредерика.

Даркингтон крепко сжал перчатку ее скафандра.

— Да, — сказал он, — вполне вероятно, что у наиболее сложных роботов воспроизводство стало прерогативой одной из форм, в то время как другие отличаются большей силой и ловкостью. Отсюда вытекает, что у них должны быть и психологические различия.

— Психологические?! Куроки даже подскочил. — Погоди-ка! Я же помню все эти разговоры, что компьютер — всего-навсего электронная рухлядь… Причем здесь психология?

— Называй это как хочешь, — Даркингтон пожал плечами. — Но этот робот пользуется орудиями, которые он сделал сам. Перед нами же стоит вопрос — как убедить его, что мы — тоже мыслящие существа.

— Он, что, слепой! — воскликнула Фредерика. — Мы ведь тоже пользуемся орудиями, а Сэм даже рисовал ему графики. Чего ему нужно еще?

— Я об этом мире знаю столько же, сколько и вы. Что толку гадать… — устало сказал Даркингтон. — Но… ну, например, помните, в цирке дрессированные шимпанзе откалывали всякие номера, но при этом они ведь не понимали, что они всего лишь шимпанзе…

— А может, ему просто наплевать? — предположил Куроки. — Ведь были же такие люди, которым на все наплевать.

— Если Хью прав относительно «черного ящика», — медленно, словно додумывая на ходу, сказала Фредерика, — то эти роботы с самого начала развивались как охотники. То есть, агрессивность свою они получили не в ходе эволюции, она была заложена в них изначально. Все равно, как если бы люди произошли от тигра, а не от обезьяны. Представляешь, насколько бы тогда наша психология отличалась от теперешней?

Ответа не последовало.

Порывистым движением Фредерика прижалась к Даркингтону, и Куроки отвернулся — не столько из такта, сколько от сознания собственного одиночества Его подруга была сейчас далеко, за несколько тысяч миль, а он не мог даже проститься с ней перед смертью.

Отправляя экспедицию, капитан Торшоу предупредил настойчивых добровольцев, чтобы они не рассчитывали на то, что в случае чего их обязательно вызволят. Никаких спасателей не будет, сказал он им. И сейчас капитан испытывал острое чувство вины за то, что позволил этим троим рисковать собой. Ведь они, эти трое, составляли три процента человечества. Конечно, «Странник» обязательно повисит еще на орбите, в надежде, что произойдет чудо, и катер вернется. Но рано или поздно корабль должен будет взять курс на звезды. И тогда подруге Сэма придется искать другого отца своему будущему сыну, которого она, быть может, назовет Сэмом…

«Как бы я хотел, чтобы Фредди была сейчас на корабле, с девушкой Сэма… Или не хотел бы? Или я должен этого хотеть? Ладно, к черту! Нужно думать, как выбраться отсюда».

Мысли вращались в голове Даркингтона словно автомобильные колеса на скользкой дороге. Что делать? Что делать? Что делать? Его пистолет пропал, гранаты Сэма тоже, у них осталось только несколько приборов и инструментов. Хотя наверняка на этой свалке у входа в пещеру найдется какое-нибудь оружие, которым человек может сразиться с чудовищем. Бой будет мгновенным, против стали и пламени долго не выстоишь, но такая смерть все же лучше, чем трястись от ужаса в ожидании, когда этот урод выкинет очередной фортель или когда окончательно выйдут из строя регенерационные воздушные фильтры. Но это — теоретически, а на практике — проволочная петля крепко держала его за пояс, не позволяя сделать лишнего шага от многотонной железной глыбы. Нужно войти с ним в контакт. Любым способом. Умолять, угрожать, обещать, льстить… Правда, теорема Пифагора впечатления не произвела. Что дальше? Как сообщить «Я живой!» тому, кто сам мертв, как камень?

Хотя, с другой стороны, что значит «живой»? Должен ли любой «живой» организм строиться на основе белка? Если древние морские роботы-платформы были всего лишь сверхсложными машинами, то на каком этапе развития их «потомки» стали… существами одушевленными?

Ладно, хватит об этом. Ты же биолог, ты же отлично знаешь, что вопрос этот не имеет смысла, и то, что твой собственный организм построен на белке, вовсе не является доказательством универсальности твоей биохимии; считать иначе было бы неразумно и нелогично.

— Наверное, между собой они общаются по радио, — послышался в наушниках тихий голос Куроки. — А о том, что звук может нести информацию, и понятия не имеют. Вдруг они вообще тут все глухие? От ушей в этих дребезжащих джунглях проку мало. Черт его дернул переломать наши передатчики! — Куроки подвинул к себе валявшийся на полу ранец Фредерики. — Знаешь, Фредди, я попробую собрать один передатчик из остатков наших трех. Если хватит деталей, конечно. Устроим на его несущей частоте небольшой концерт, может, тогда он соизволит обратить на нас внимание.

Он принялся за работу. Страдая от того, что не может помочь, и от того, что ничего путного не идет в голову, Даркингтон мрачно уставился на роботов. Полностью игнорируя людей, машины стояли рядом, плотно прижавшись друг к другу.

Фредерика чуть слышно застонала. До чего же медленно тянется ночь! Земля состарилась… вращаться ей тяжело, она устала… как и он сам. Незаметно Даркингтон заснул.

Проснулся он внезапно.

Монстр возвышался над ним, огромный, страшный, ростом до самого неба. Широко расставив ноги, робот нависал над распростертыми телами людей, с озадаченным видом разглядывая работу Куроки. В одной руке он держал плазменный резак; поврежденная рука была полностью восстановлена. Робот был грозен, великолепен в своем величии и напоминал некое языческое божество.

Резак полыхнул плазмой, проволока испарилась, и Куроки — один из всех — обрел свободу.

Но ненадолго.

— Сэм! — закричала Фредерика.

— Эй-эй, ты… потише… не жми так… Зажатый в кулаке робота, пилот корчился от боли. — Я рад, приятель, я рад, что так тебе понравился… Потише, ты, тебе говорят, скотина…

Свободной рукой робот вдруг сломал левую ногу Куроки и попытался ее оторвать. Сэм дико вскрикнул, но скафандр выдержал. Но обоим — и Фредерике, и Даркингтону — показалось, что они слышали отвратительный хруст костей.

— Прекрати! Чертова машина! — Хью бросился вперед, но проволока сразу, напомнила ему о себе. Закрыв ладонями стекло гермошлема, Фредерика пожелала Куроки быстрой смерти.

Но он был еще жив и даже не потерял сознания. Крича, он продолжал отбиваться и затих только после того, как робот распорол скафандр кончиком своего копья. Металлическая ткань лопнула, но изолирующая жидкость, вскипев между слоями материи, предотвратила утечку воздуха.

И тут Даркингтон увидел, как робот, отбросив уже безжизненное тело Куроки, бешено замахал руками и отскочил назад. Кислород, запоздало сообразил Даркингтон, борясь с черно-красной мглой, застилавшей глаза. Наверное, просочилось совсем немного, но кислород здесь сейчас так же активен, как фтор. Ведь в свободном состоянии кислорода на Земле нет уже очень давно.

Осторожно подобравшись к останкам пилота, робот оторвал кусочек плоти, внимательно обследовал и, наконец, отбросил в сторону. Металл скафандра понравился ему гораздо больше. Но здесь Хью не выдержал и потерял сознание.

Спустя несколько минут Даркингтон пришел в себя. Фредерика рыдала, склонившись над изуродованным трупом Куроки. Сам Хью находился чуть дальше и при желании мог бы дотронуться до робота. Правда, желания такого он не испытывал. Вместо этого он отполз в сторону.

Явно усвоив кислородный урок, робот держался от трупа на почтительном расстоянии, но опыты прекращать не собирался. Он вытянул вперед руку с резаком, и тело Куроки развалилось надвое под ослепительно голубым факелом плазмы. Хью закричал, его вырвало. В скафандре… Это было просто ужасно.

На миг пламя резака коснулось проволоки, связывавшей его с Фредерикой, и проволока растаяла, как дым. Робот развернулся в его сторону, но, попав в струю кислорода из скафандра Куроки, отшатнулся назад. Даркингтон схватился за тот кусок проволоки, который связывал его со скалой. Ошибиться было нельзя. Если он заденет сноп плазменного огня, ему конец. Но другого шанса может и не выпасть… Зажмурив глаза от слепящего пламени, он наудачу ткнул проволоку в сторону резака.

Точно! Он свободен!

— Беги, Фредди! — прохрипел Даркингтон и бросился прямо навстречу роботу. Нет никакого смысла удирать от машины, которая может настигнуть тебя в три прыжка, единственный выход — обмануть ее.

Резак перестал изрыгать пламя, но гигант двигался неуверенно, видимо, кислород не пошел ему на пользу. Интересно, чувствует ли он боль? Даркингтон всей душой надеялся, что да.

— Фредди! Беги отсюда!

Даркингтон кинулся ко второй машине, прятавшейся в глубине пещеры. К той, которую они несколько часов назад назвали «женщиной». Робот бросился наперерез, но Хью успел. Подхватив валявшееся на полу пещеры копье и чудом увернувшись от удара мощной металлической лапы, он вскочил на широкую неповоротливую тушу робота-самки, которая неуклюже пыталась заползти в дальний угол пещеры. Откуда-то снизу показалась рука, самка явно пыталась сбросить его, но Даркингтон, истошно заорав, изо всех сил ударил по руке копьем. По пещере разнесся звон металла, рука исчезла.

Заметив, что робот-самец подобрался почти вплотную, Даркингтон с силой обрушил свое оружие на решетчатую антенну самки прямо возле своих ног. Решетка вмялась. Взмахнув копьем, Хью завопил:

— Стой! Ни с места! Еще один шаг, и я ее прикончу! Я ее убью!

Робот замер и медленно, очень осторожно, стал поднимать руку с зажатым плазменным резаком.

— Ну, нет! — выдохнул Даркингтон. Не теряя ни секунды, он рухнул на колени и, приоткрыв кислородный клапан, повернул вентиль так, чтобы, выходя из его скафандра, газ попадал на усыпанную датчиками переднюю панель самки. Наверняка эти датчики чувствительнее, чем стальная броня корпуса. Хью не знал, кричит ли машина от боли, как несколько минут назад кричал от боли Сэм Куроки, но когда он жестом приказал самцу отойти назад, тот повиновался.

— Допер, наконец, — с отвращением проговорил Даркингтон. — Можешь, конечно, продырявить огнеметом мой скафандр… Только при этом воздух попадет вот сюда, видишь? Еще ты можешь кинуть в меня чем-нибудь и сбросить меня отсюда, но если ты только шевельнешься, я снова открою клапан. Твоя подружка получит хорошую дозу кислорода, приятель. Может, ей это — что слону дробина, но я, если конечно, успею, еще воткну эту палку ей в объектив. Ты понял? Так что лучше не шевелись, машина…

Робот окаменел. За его спиной Даркингтон увидел Фредерику. На стекле ее шлема мерцали блики, и Хью не мог рассмотреть ее лица, даже голос он узнал с трудом, настолько он изменился.

— О, Хью! Хью!..

— Фредди! Возвращайся на катер, — приказал он. Медленно к нему возвращалась способность рационально мыслить.

— Без тебя? Ни за что!

— Послушай, тут не место и не время строить из себя героиню. Твоя первейшая обязанность — стать матерью. Но, честно говоря, я надеюсь, что ты сумеешь вытащить меня отсюда Конечно, ты не пилот, но они тебя научат, по радио, если «Странник» над горизонтом… В крайнем случае, поможет компьютер. Ты подлетишь поближе, сядешь, а я тем временем придумаю, как выбраться наружу. Давай, девочка.

— Но робот тащил нас сюда почти двадцать часов! И он знал дорогу, мне придется идти по памяти… Если даже не останавливаться… ты столько не продержишься.

— Попробую, — сказал он. — У тебя есть другие предложения? Иди, не теряй времени.

— Хорошо. До свидания, Хью… Я не говорю «прощай» Я тебя люблю.

Он что-то пробормотал в ответ, но даже не взглянул в ее сторону. Надо было следить за роботом.

6

— Ноль! — вскрикнула Единица, когда пришелец запрыгнул ей на спину. Она попыталась его скинуть, но удар копья парализовал руку.

Ноль почувствовал, как датчики Единицы ожгло болью. Ему показалось, что копье пронзило его самого. Он бросился вперед, но двуногий урод тут же снова с силой опустил копье — и Единица взвыла от боли. Удар повредил облучатель антенны, и ее голос — то есть, сигнал передатчика — изменился до неузнаваемости. Ноль замер на месте.

Единица звала на помощь, и это во много раз усиливало его собственную боль, которая все еще не прошла после контакта с окисляющим газом. Ноль до предела сфокусировал пламя резака — теперь оно било из сопла тончайшей смертоносной иглой — и тщательно прицелился.

Пришелец моментально упал на колени и свободной рукой поковырялся в своем корпусе. Единица вскрикнула опять, на этот раз громче, ее усики поникли. Еще не вполне понимая, что делает, Ноль инстинктивно опустил оружие. Двуногий уродец выпрямился и занес копье над оптическим блоком Единицы. Ноль понимал — один сильный и точный удар, и острый наконечник войдет прямо в мозг… Пришелец жестом скомандовал ему отойти. Пришлось подчиниться.

— Помоги мне… — Единица могла только стонать. Смотреть на ее обезображенное лицо было невозможно, искаженный жалобный стон терзал нервы. — Помоги, Ноль… Мне страшно…

— Держись, — сказал он, чувствуя отвратительное бессилие. — Пока я ничем не могу тебе помочь. Эта штука наполнена ядом. Поэтому тебе больно. — Он мельком осмотрел собственные раны. Ничего серьезного. — Послушай, дорогая, боль скоро пройдет, ты получила маленькую дозу… Но если ты получишь большую, тогда я даже и не знаю… Может быть все, что угодно. К тому же двуногий успеет ударить тебя прежде, чем я ему помешаю. Так что потерпи, Единичка моя, я постараюсь что-нибудь придумать.

— Я боюсь, — простонала она. — Я боюсь за нашего будущего.

— Все равно, держись, — подбодрил ее Ноль. — Если этот урод хоть что-нибудь тебе повредит, он умрет медленной смертью. Он и сам это понимает, наверное.

Второй пришелец, приблизившись и о чем-то поговорив с первым по акустической связи, вдруг развернулся и пулей вылетел из пещеры.

— Должно быть, отправился назад, к своему летающему чудовищу, — пробормотала Единица. Время от времени она еще постанывала от боли, но все же понемногу приходила в себя. — Ноль, а этот монстр может прилететь сюда, как ты думаешь?

— Не знаю, — ответил Ноль неуверенно. — Не знаю…

И, приняв, наконец, решение, включил свой передатчик на полную мощность.

ТРЕВОГА! ТРЕВОГА! ВСЕМ, КТО МЕНЯ СЛЫШИТ — ПРИГОТОВИТЬСЯ К РЕТРАНСЛЯЦИИ! ВНИМАНИЕ! ТРЕВОГА!

Тут же отозвалось множество далеких и близких голосов, и это придало ему уверенности. Они с Единицей не одиноки в своей пещере; этот кошмарный ядовитый уродец ничего не значил, когда за их спинами стояло все Сообщество Людей.

Ноль коротко изложил соплеменникам ситуацию. Сотый был потрясен.

— Ты поторопился, — сказал он. — Действиям твоим нет оправдания.

— А что ему оставалось делать? — вступился Седьмой. — Не мог же он один драться с таким чудовищем. И между прочим, Ноль узнал очень ценные вещи…

— Теперь мы хоть знаем, что эти двуногие твари гораздо опасней, чем кажутся, — вставил Шестнадцатый.

— Спору нет, сведения ценные…

— Вопрос сейчас в другом, — перебил их Сотый. — Что нам делать дальше? Ноль, ты говоришь, что эти двуногие неповоротливы, но, боюсь, что тот, которого ты упустил, доберется до монстра раньше, чем мы будем готовы к бою.

— Но он не может связаться с чудовищем в пути, — напомнил Ноль. — Чудовище пока останется там, где оно сейчас сидит, и оно ничего не знает о том, что произошло. И если те из нас, кому ближе всего до места его посадки, немедленно двинутся на перехват, они обязательно поймают двуногого.

— Так ведь ты сам можешь догнать его за несколько минут…

— Я не могу выйти из пещеры.

— Очень даже можешь. Тот двуногий, который захватил твою подругу, вряд ли проявит к ней неспровоцированную вражду. Ведь он боится потерять ее, он захватил ее заложником.

— Откуда ты знаешь? — возразил Ноль. — Я абсолютно уверен, что попытайся я напасть на его напарника, как он немедленно нападет на Единицу. Сейчас он надеется только на то, что второй доберется до чудовища, и оно придет к нему на помощь.

— Искусственный разведчик не может надеяться. Он просто не умеет. Смешно слушать, — вставил Седьмой.

— Если он тот, за кого мы его принимаем, — ответил Ноль. — Мне кажется, что они не просто одомашненные Движущиеся.

— Значит, так, — подал голос Сотый. — Мы не имеем права терять время в такой ситуации и рисковать благополучием всего Сообщества Людей ради сохранения жизни одного из его членов. Поэтому, Ноль, ты обязан догнать того двуногого, которого ты же и упустил.

Некоторое время в ночном эфире были слышны только помехи. Наконец, Ноль твердо ответил:

— Нет.

Единственная неповрежденная рука Единицы тянулась к нему, но сейчас до нее было слишком далеко… И приласкать его радаром Единица не могла тоже…

— Скоро мы тебя починим, — пробормотал он, но Единица понимая, что сейчас их слышат все, промолчала.

У Сотого хватило ума сообразить — Ноль отказался наотрез, уговаривать его бесполезно.

— Всем, кто может добраться до чудовища к рассвету, немедленно доложить, — объявил он. Когда в эфире стихли тридцать голосов, он сказал: — Отлично. Идите в ту сторону, но постарайтесь сделать крюк, чтобы перехватить двуногого. Если схватите его, немедленно докладывайте. Отдыхать будем, когда сделаем дело. Остальные — торопитесь…

Голоса постепенно смолкли, в эфире остался только Сотый — он руководил и направлял — и Седьмой, который был просто верным другом.

— Как ты, Единичка? — мягко спросил Седьмой.

— Неважно, — ответила она устало. — Скриплю. Без радара как-то неуютно. И мне все время кажется, что надо мной висит что-то тяжелое, и оно в любой момент может на меня упасть. Но как только я туда смотрю… там ничего нет… — Она помолчала. — Наш малыш только что пошевелился. Наверное, сформировался контур управления двигателем, Ноль, прошу тебя, будь осторожен!

— Никак не могу понять, как устроены двуногие, — деловито вступил в разговор Сотый. — Ты говоришь, они состоят из мягкого пористого вещества, пропитанного красной липкой жидкостью, и из них выходит какой-то едкий газ… Но как они работают? Где у них механизм?

— Может они вообще не работают? — предположил Седьмой. — Может, они самые примитивные внешние устройства и используют энергию химических реакций?

— Между прочим, ведут они себя как разумные существа, — напомнил Ноль. — Я лишил их радиосвязи; и значит, монстр никак не мог ими управлять.

— А что, если следить за внешними устройствами можно не только по радио? — спросил Седьмой. — Мы еще так мало знаем о мире…

— Но тогда, — сказал Ноль, — получается, что монстр все это время знает о пещере. А если у того, который сидит на Единице, вмонтировано какое-нибудь оптическое устройство, то он и сейчас наблюдает за мной. Так?

— По-моему, непохоже, — сказал Сотый.

— Я тоже так считаю, — ответил ему Ноль. — И действую, исходя именно из того, что двуногие лишены контакта со своим хозяином. Но, повторяю, меня не покидает ощущение, что они умеют действовать самостоятельно, а это значит, что они обладают разумом… — И тут мозг его словно пронзило молнией. Догадка была настолько ошеломляющей, что он поначалу даже не мог сформулировать мысль. Наконец, Ноль произнес: — А что, если они — сами… хозяева этого монстра? Тогда они, а не он, разумные существа, а чудовище — всего-навсего внешнее устройство!

— Нет, это невозможно! — возразил Сотый, но Седьмой, который всегда легко менял точку зрения прямо во время дискуссии, тут же подхватил идею.

— Хорошо, предположим, это действительно так, твои маленькие двуногие уродцы — хозяева и, может быть, даже создатели летающего монстра. Можем мы войти с ними в контакт?

— Вряд ли. После всего, что здесь произошло — боюсь, уже поздно, — мрачно сказал Ноль. Но он имел в виду не тот вред, который сам причинил пришельцам, а то, что они сделали с Единицей.

— Впрочем, я сам сомневаюсь, нужен ли нам этот контакт, — продолжал Седьмой. — Ведь они абсолютно чужды нашему миру. Само их существование несет в себе опасность — посмотрите, сколько разрушений произвел летающий монстр, когда садился. А их ядовитые внутренности? Конечно, рано или поздно мы установим контакт, но процесс будет долгий и трудный. Мы же обязаны прежде всего думать о собственном благе. И поэтому должны принять такое решение, чтобы в любой ситуации оказаться в выигрыше. — Он немного помолчал, а затем добавил: — Надеюсь, нам это удастся.

Ноль и Сотый объединили умы, и мысль стала медленно, но верно вычленяться, выкристаллизовываться, подобно осадкам в перенасыщенном растворе.

Неповоротливые, легко уязвимые пришельцы, по-видимому, становились опасны лишь тогда, когда пользовались какими-нибудь внешними приспособлениями, одомашненными Движущимися или Летунами без крыльев. Ноль вспомнил трубу, из которой двуногие чуть было его не прикончили. Вот если бы удалось обездвижить чудовище…

Конечно, внутри него сидят другие двуногие, Ноль слышал их голоса. Однако, вчерашний поход показал, что если радар не работает, то ночью пришельцы ничего не видят, а вывести радар из строя проще простого; он теперь знает как…

Обращаясь к тем, кто плотным кольцом окружал сейчас огнедышащее чудище, Сотый стал отдавать приказы.

— Вы должны нарезать в лесу самых толстых аккумуляторных проводов, какие только сможете найти, сплести из них кабели, а затем — под покровом темноты и создавая помехи его радару — приблизиться к монстру вплотную. Ничего он вам не сделает. Мы тут пришли к выводу, что он не разумное существо, а просто примитивный Летун. Так вот, когда вы подберетесь, закрепите кабели за все, что выступает из корпуса. Свободные концы приварите к деревьям. И не забудьте его как следует обмотать.

— Сомневаюсь, — возразил Двадцать Девятый, — что нам удастся закрепить на его обшивке кабели. Он просто плюнет один раз огнем, и от нас только облачко пара останется. А ведь придется еще накидывать на него петли…

— Все верно, — сказал Ноль. — Только не надо подставляться. Корпус у монстра конусообразный, сопла расположены в основании, вот и опутывайте его повыше двигателей. Он же не сумеет взлететь без своих дюз, верно?

— Легко тебе давать советы, Ноль… Сидишь себе в пещере!

— Да чего бы я только не отдал, чтобы было по-другому!..

Приободрившись, охотники дружно принялись за дело. Работа действительно была не такой опасной, как казалось. Двух петель вполне должно было хватить — кабель получился очень толстым, и они быстро опоясали чудовище в том месте, откуда у него росли двигатели. А затянуть петли можно было издалека, что они и сделали, и два тугих обруча плотно перехватили корпус монстра в самом узком месте. Пусть теперь попробует улететь!

— Ну, хорошо, мы его привязали, — сказал Двадцать Девятый. — А что дальше?

— Будем действовать по обстановке, — ответил Сотый. — Попробуем вступить в контакт, но если ничего не получится или они поведут себя подозрительно, подгоним наши Тараны и размолотим чудовище на кусочки.

— Вот это было бы лучше всего, — мстительно сказал Ноль, глядя на чужака, расположившегося на плечах Единицы.

— Все. А пока делайте, что приказано, — и Сотый исчез из эфира.

— Эй! А как же мы? — воскликнул Ноль. — Я и Единица?

— К вам иду я, — объявил Седьмой. — Если не удастся ничего предпринять, будем просто ждать. Помнишь, ты говорил, что у чужаков батареи поляризуются гораздо быстрее, чем у нас. Так что, может, нужно просто подождать, и он сам свалится с ног от истощения.

— Отлично, — произнес Ноль, чувствуя, как в нем оживает надежда. — Слышишь, Единичка? Нужно только подождать немного.

— Больно, — прошептала она. — Не хочу… Я уменьшу потребление энергии… Если это случится, пусть я ничего не узнаю… Ноль почувствовал ее ужас и понял, насколько пугает Единицу мысль о том, что ее не удастся восстановить.

— Я буду все время охранять тебя, — сказал он. — Тебя и нашего малыша.

— Ах, как я хочу прикоснуться к тебе, Ноль… — Ее сигнал с каждой секундой слабел; несколько раз страх подстегивал ее силы, и Ноль чувствовал тогда некоторое нарастание напряженности поля, но вот, наконец, она отключилась совсем.

Ноль стал пристально разглядывать сидящее на ней устройство. Нет, пожалуй, это все же было существо. В глубине оболочки, сквозь прозрачный экран, он видел мозг чужака. Ноль поднял руку, и пришелец мгновенно вскочил и вскинул копье. Он явно соображал, что оптический блок — самое уязвимое место у Единицы. Медленно Ноль опустил руку, и противник снова присел. Не может долго стоять, догадался Ноль. Очень хорошо. Чем быстрее его батареи разрядятся, тем лучше.

Шли часы. Ноль вернулся к своим размышлениям. Чужак прошелся по спине Единицы, сел, снова встал, помахал руками в разные стороны, издал несколько громких воплей — видимо, так он боролся со сном. Время от времени он вставлял в голову трубку с водой. Иногда Ноль думал, что вот-вот настанет удобный момент, и он сумеет мгновенным и метким ударом застать двуногого врасплох, но каждый раз решал не рисковать. Время работало на него.

Сейчас, когда первый приступ гнева прошел, он начал прикидывать, как захватить двуногого в плен в неповрежденном виде. Изучение такого образца сулит гораздо больше, чем исследование тех жалких остатков, которые валяются на полу возле железной глыбы. Ну и запах от них! Ноль даже уменьшил чувствительность химических датчиков.

И вот первые проблески рассвета озарили вход в пещеру.

— Мы его зацепили! — услышал Ноль возбужденный голос Двадцать Девятого. — Обмотали двумя толстенными кабелями. А он даже не заметил. Были только какие-то радиопомехи…

— Мне показалось, что только что… — вступил в разговор кто-то из его отряда, — я слышал сверху необычный сигнал…

— Да, над облаками могут болтаться и другие Летуны, — отозвался из своей долины Сотый. — Будьте осторожнее, рассредоточьтесь, выберите себе укрытия. Мы соберемся к полудню и тогда решим, что делать дальше. А пока держите нас в курсе. Вы, молодцы, охотники! Пока все идет хорошо!

Двадцать Девятый предложил им осмотреть местность при помощи сенсорной связи, и Ноль увидел — выжженная земля, сверкающий в лучах восходящего солнца корпус монстра, пара кабелей, протянувшаяся от него к могучим старым аккумуляторным башням. Да, пожалуй, Летуна привязали надежно. Вдали мелодично позвякивал лес, легкий ветерок гнал по небу пушистые облака, и Ноль подумал, что никогда еще этот мир не казался ему таким прекрасным.

Видение исчезло. Он по-прежнему находился в своей пещере.

— Эй, Ноль! Я уже совсем рядом, — раздался сигнал Седьмого. — Как ты думаешь, мне стоит войти?

— Нет, — ответил Ноль, — пока не надо. Вдруг ты его спровоцируешь? Я следил за ним всю ночь, и сейчас он стал совсем вялым, не то, что раньше. И двигается гораздо медленнее. Наверное, скоро он сам выключится. А как только он уснет, ты сразу войдешь — я тебе сообщу. Если он на тебя не среагирует, значит, точно заснул, потерял сознание.

— Если оно у него есть, это сознание, — сказал Седьмой. — Знаешь, все-таки не могу заставить себя поверить, что они не Движущиеся или какие-нибудь дополнительные устройства Летуна. Конечно, они устроены очень необычно и сложно, и действуют вполне осмысленно, но не могу я поверить, что они так же разумны, как Люди…

Пришелец вдруг затянул длинную серию заунывных звуков. Звучали они гораздо тише, чем раньше, и Ноль впервые за ночь, позволил себе немного расслабиться. Что бы ни случилось дальше, но такую ночку Ноль не пожелал бы и врагу.

Из полудремотного состояния его вывел сигнал тревоги.

— Сбежавшее внешнее устройство вернулось и залезло внутрь монстра!..

— Что!? И вы его не перехватили?! — взревел Сотый.

Дальше рассказывал сам Двадцать Девятый.

— Как было приказано, мы рассредоточились по лесу. Поэтому, естественно, сплошного кольца не получилось. Конечно же, наше внимание было целиком обращено на монстра — на тот случай, если он вдруг попытается выпутаться, и к небу — вдруг его собратья решат прийти ему на помощь. Поблизости бродили мелкие Движущиеся, мы на них не обращали внимания, но мешали они здорово. Да еще — все одно к одному — поднялся ветер, аккумуляторы просто гремели. Так что, сами понимаете, ситуация двуногому благоприятствовала, чем он и воспользовался — незаметно пробрался мимо нас и вышел на открытое место. Только тут мы его, наконец, заметили… Но было уже поздно. Мы были слишком далеко от монстра, чтобы успеть ему помешать. Двуногий отодвинул в сторону какую-то пластину на корпусе, нажал кнопку, распахнулась дыра, и он скользнул внутрь. Некоторое время мы подождали, вдруг бы он плюнул огнем, а потом, когда подбежали к монстру, дыра закрылась. Я сам нажимал ту кнопку — и без толку. Наверное, двуногий ее отключил — изнутри…

— Ладно, по крайней мере, мы теперь знаем, где он находится, — проворчал Сотый. — Рассредоточьтесь снова, если вы этого еще не сделали. Чудовище может попробовать взлететь, а я надеюсь, вы не горите желанием попасть под пламя двигателей. Двадцать Девятый, ты уверен, что оно не оборвет ваши кабели?

— Абсолютно. Этот летающий монстр сделан из легкого сплава, и толщина стенок корпуса у него совсем маленькая. Так что, не думаю, что его корпус выдержит такие нагрузки. Если он попробует взлететь, его просто разорвет пополам.

— Да-да, — вставил Четырнадцатый, подходя к условленному месту встречи у Мертвого Болота, — если только двуногий не вылезет и не пережжет ваши кабели резаком.

— Пусть только попробует! — воинственно заявил Двадцать Девятый, преисполненный решимостью хоть как-то загладить промашку своего отряда.

— У него может быть оружие, — предупредил Ноль.

— Ничего, на то место в корпусе, куда он забрался, направлены десять арбалетов. Пусть только высунется, мы его сразу нашпигуем стрелами.

— Да, этого должно хватить, — сказал Ноль, критически оглядывая скрюченную фигуру на плечах Единицы. — Эти штуковины очень уязвимы. Они злобны, коварны, но убить их легко.

Словно бы догадавшись, что речь идет о нем, чужак вскочил на ноги и угрожающе потряс копьем. Ноль с удовлетворением отметил, что двуногий стал совсем слаб. Еще часок, подумал он, и я освобожу Единицу.

Через полчаса снаружи раздался голос Седьмого:

— Интересно, зачем эти создатели Летуна… или кто они там… зачем они к нам явились?

— Судя по тому, что они даже не попытались войти с нами в контакт, намерения у них недобрые.

— И что?

— Значит, надо их проучить, чтобы они больше сюда не совались.

Его уже переполняло предвкушение скорой победы над врагом, когда чудовище неожиданно взревело.

Обрушившись тысячетонным молотом с ясного неба, этот рев разнесся над горными вершинами и, казалось, был способен сотрясти луну и звезды, превращая эфир в груду осколков… Двадцать Девятый и его охотники издали жуткий вопль — страшной силы сигнал начисто выжег входные каскады их приемников. Крик их таял, растворялся, тонул в огромной волне, отразившейся эхом от гор. В лесу замигали голубые огоньки — резонировали аккумуляторы. Этот жуткий грохот на всех частотах буквально парализовал Ноля и Седьмого, находившихся в тридцати милях от чудовища. Возле спуска в долину остановился Сотый со своим отрядом. Люди замерли на земле, со страхом всматриваясь в сторону холмов. «Что случилось? Что происходит?» — вопрошали их жены на берегу океана, растерянно глядя на мечущихся в полосе прибоя, охваченных паникой Водоплавающих.

Забыв об опасности для Единицы, Седьмой вбежал в пещеру. Пришелец не отреагировал. Но ни Ноль, ни Седьмой этого уже не замечали; повернувшись ко входу, они с ужасом смотрели наружу.

В акустике лес как обычно, звенел под порывами ветра; на небе не было видно ни облачка, и лишь доносившийся из-за горизонта адский грохот в эфире предрекал что-то ужасное…

— Н-никогда бы не п-поверил, — заикаясь, сказал Седьмой, — что бывают такие с-сигналы…

Ноль, который ни на минуту не забывал о Единице, изо всех сил старался держать себя в руках.

— Нам еще повезло, — сказал он. — Что мы здесь, а не в долине. Надеюсь, они в состоянии выдержать такой уровень. Пока пойдем к нашему чужаку, вдруг он чего-нибудь натворил. А когда мы его свяжем…

Закончить он не успел.

Монстр заговорил.

Это был уже не рев, это была членораздельная речь, состоявшая из образов, а не из слов. Монстр говорил на своем языке, и это было непереносимо.

Внимая чудовищному голосу, разом заполнившему все доступные его приемнику каналы, целиком отдавшись во власть сенсорного и мыслительного контакта, Ноль вдруг почувствовал, что сам становится монстром.

Дитдитдитдит ДА дит-нольнольнольноль-ДИТдит-ДАда и векторная сумма: бесконечная сумма бесконечных величин от ноля до БЕСКОНЕЧНОСТИ, дит-дитдит-ДА-дитдитдитнуль (гаммаокрашенный хаос, вселенная взорвалась к черту и все планеты и все звезды все в огне БЛОКИРОВАТЬ ЭТОТ НЕЙТРОН БЛОКИРОВАТЬ ЭТОТ НЕЙТРОН БЛОКИРОВАТЬ ЭТОТ НЕЙТРОН БЛОКИРОВАТЬ ЭТОТ НЕЙТРОН БЛОКИРОВАТЬ ЭТОТ НЕЙТРОН БЛОКИРОВАТЬ ЭТОТ НЕЙТРОН) один-один, нононуль ДАТТА три звездочки дитдитдитдит-дит какая чепуха, она сжигает планеты и луны, испепеляет звезды и мозги сжигаетсжигаетсжигаетсжигает. Сжигает-Дадитдадитдадит немедленно мне пятьдесят миллионов логарифмов а не то я тебя сожгу дитдитдит — ДАЙАДХВАМ-ДАМЙАТА

и одна крутая логарифмическая спираль вниз вдоль пространственно-временного энергетического континуума от градиента потенциала Экспродукт к и умножить время на скорость света в вакууме и извлечь корень квадратный из минус единицы (два, три, четыре, пять, шесть ПЕРЕЙТИ к двоично-десятичной системе зззззззззззз)

интеграл от суммы от нуля до бесконечности дроби Н и Е с равными долями справедлив и для несферического преобразования вершины-координат до квантовоэлектродинамическоха-рактеристикоэлектроалфаселаградиенттемпературного расширения до начала горения горения ГОРЕНИЯ.

дит-дит-чепуха-чепуха-какаячепуха от орлиного гнезда до слепого грызуна и обратно а потом опять О помогите потому что горитгоритгоритгорит и СЛЕДОВАТЕЛЬНО АННУЛИРУЕТСЯ именем семи раскатов грома.

Все-что-только-что-прошло. Ломай корни бытия и круши жирную округлость ах, мирового РРРИП пространства-времени выламывай и швыряй ее на ведущую вверх лестницу первобытной энергии, потому, что будет-все-что-было-до-сих-пор, а факт тот самый; что все-что-было-до-сих-пор- будет, уже разорван на куски и

СГОРАЕТ

СГОРАЕТ

СГОРАЕТ

СГОРАЕТ

ПЛЮС взрыв сигма-минус-геперона………..

И рухнуло Солнце на облака, и разверзлись небеса, и словно реки потекли горы, образуя очертания смеющихся лиц, и взошла на западе Луна, и Ноль, осознав весь священный ужас того, чему только что стал свидетелем, бросился бежать. Седьмой остался на месте. Бежать он не мог. Окаменев, он лежал у входа в пещеру, в одно мгновение вдруг ставшую вместилищем зла и порока. И когда Бог, по-прежнему вещая на ослепительном своем языке, спустился с небес, его огненный хвост превратил Седьмого в лужицу расплавленного металла.

Пятьдесят миллионов лет спустя взошла на небе звезда Полынь, и великая тишина окутала Землю.

В конце концов, Ноль вернулся домой. Он нисколько не удивился, что двуногий исчез: ясно, что его забрал Великий Хозяин. Но когда он увидел, что его Единица цела и невредима, то попросту застыл, лишившись дара речи.

И когда он разбудил ее, она, проспавшая от начала и до конца гибель и Возрождение мира, так и не смогла понять, зачем он вывел ее из пещеры молить о прощении — сейчас и потом, когда наступит час их растворения…

7

Только когда катер вышел за пределы земной атмосферы, Даркингтон почувствовал себя более менее сносно. Невесомость делала свое дело. Подсев к Фредерике, он спросил:

— Как же тебе это удалось?

Но все ее внимание было отдано управлению. Несмотря на помощь компьютера и инструкции с борта «Странника», пилотировать катер оказалось очень непросто. Особенно, для новичка.

— Я распугала роботов, — ответила она, наконец. — Представляешь, они додумались привязать катер, да еще такими толстыми кабелями, что его бы разорвало пополам, если бы я надумала стартовать. Пришлось выходить наружу и резать кабели горелкой. Они, понятно, не хотели меня выпускать, собрались кучей вокруг. Так что я их распугала, вылезла, все, что нужно сделала, а потом полетела за тобой.

— И вовремя подоспела, — поежился Даркингтон. — Я уже собирался прорываться сам. Ты же видела, я потерял сознание как только оказался на борту. — Он замолчал, и в катере установилась тишина, нарушаемая лишь еле слышным шелестом двигателей. — Ты молодец, — проговорил, наконец, Хью, — ты вела себя просто великолепно, ты просто образец находчивости и изобретательности, но я одного не понимаю — как тебе удалось их разогнать?

Компьютер заглушил двигатели, и катер перешел в свободный полет. Фредерика повернулась к нему — усталое и осунувшееся, но такое милое и дорогое лицо. Голос ее звучал глухо.

— Знаешь, я действовала наугад, у меня были только неясные догадки… Но терять было нечего. Ты же помнишь, единственное, в чем мы были уверены, это то, что роботы общаются по радио. И для начала я включила на полную мощность катерный передатчик, вдруг мощность сигнала их отпугнет. А уж потом я сообразила, что если у тебя в голове есть подключенный прямо к мозгу приемник, то это очень похоже на телепатию, то есть, это более непосредственная связь, чем у нас, когда мы сперва слышим, а уж потом обдумываем, что услышим. И я подумала, что если издавать непонятные сигналы, то мне удастся доставить им пару неприятных минут. К естественному радиошуму они привычны, но… Вот тут меня осенило! На катере ведь стоит мощный компьютер, и он имеет дело не с шумами, а с информацией, вот я и включила компьютер и передатчик в единый контур. С таким объемом информации эта банда дикарей еще не сталкивалась никогда — я подкинула компьютеру задачку по звездной навигации. Потом я надела скафандр, сжала нервы в кулак, вышла наружу и спокойно перерезала кабели. И все в порядке — роботов как ветром сдуло. А компьютер я не отсоединяла от передатчика все время, пока искала пещеру, то есть уже в полете. Представляю, что он нес в эфир, и что при этом испытывали дикари. Ну вот, а потом я приземлилась, открыла шлюз, ты забрался внутрь… — Она замолчала и сжала кулаки. — Боже мой, Хью! Что мы скажем подруге Сэма?

Даркингтон не ответил.

Катер, наконец, вплотную подошел к звездолету. Пока шла швартовка, корабли развернулись, и в иллюминаторе снова показалась Земля. Окинув планету долгим взглядом, Даркингтон тихо проговорил:

— Прощай, Счастья тебе.

Фредерика смахнула слезы. На мокрых щеках остались следы грязных рук.

— Как ты думаешь, мы когда-нибудь вернемся? — спросила она.

— Нет, — ответил Даркингтон. — Она уже не наша…

1

Окинув мегаполис долгим взглядом, Питер Коскинен почувствовал, как в душе поднимается ужас. Что мне теперь делать? От этой отчаянной мысли перехватывало дыхание.

Солнце в багровой дымке медленно опускалось за темную громаду Центра; в надвигающихся сумерках, словно яркие светлячки, сновали многочисленные аэрокары. Бесконечные кварталы стандартных жилых домов уходили за горизонт, кое-где разбавленные башнями небоскребов. Присмотревшись, Коскинен понял, что никакого горизонта на самом деле нет, а есть — насколько хватало взгляда — склады, заводы, жилые районы и снова склады, связанные в единый организм бесконечными изгибами труб надземки. В лучах заходящего солнца трубы казались тонкой серебряной паутиной, окутывающей пересечения улиц, транспортных поясов и линий монорельса. Уже начинали загораться огни: окна квартир перемигивались с уличными фонарями, фарами машин и поездов. В номере стояла полнейшая тишина, и город, раскинувшийся в сотне этажей внизу, казался нереальным, словно Питер смотрел новый фильм о чужой планете.

Резким движением он выключил обзорную стену, и панорама города на ней мгновенно сменилась хаотичными переливами пастельных цветов. Ничего не хотелось, даже слушать музыку, хотя у него было из чего выбирать — в номере имелась великолепная фонотека. Шум гавайского прибоя, веселье парижского кабаре — все это было не то, не под настроение… Подавились бы вы своими туманными картинками, подумал Коскинен, мне же нужно другое, то, что я смогу потрогать, понюхать, попробовать на вкус…

Что же?

В отеле было буквально все, чего могла пожелать мятущаяся душа: сад, несколько бассейнов, спортзал, театр, бары и рестораны. Имея в кармане более чем солидную сумму, полученную за прошедшие пять лет, он мог позволить себе любое сумасбродство. Кроме того, оставался еще сам супергород. А на стратоплане он мог перелететь в любой город на Западе и потом, пересев на флайер одной из местных линий, оказаться на опушке какого-нибудь национального парка и провести ночь на берегу тихого лесного озера Или…

«Ну и что? — спросил он себя. — Да, я могу купить все, кроме настоящих друзей, и… Боже, ведь я предоставлен самому себе меньше суток, но уже понял, как чудовищно одинок. За все на свете нужно платить».

Он потянулся к фону. «Если что — звони, — сказал тогда Дейв Абрамс. — Вот тебе мой домашний номер. Это в самом центре, в Кондоминиуме, на Лонг-Айленде. У нас всегда найдется свободная комната, да и Манхеттен рядом — запросто можно прошвырнуться по пивным. Во всяком случае, пять лет назад для этого дела не было лучше места Надеюсь, мамуля по-прежнему печет свои знаменитые блинчики с творогом».

Коскинен бессильно уронил руку. Нет, еще не время. Ведь семье Абрамса тоже нужны время и покой, чтобы заново узнать своего сына. За эти пять лет он, должно быть, здорово изменился. Даже официальный представитель правительства, который встречал их в Годдард-Филд, отметил, что все они стали какими-то необычайно спокойными, словно на них снизошло само безмолвие Марса. Ты не должен звонить, сказал себе Коскинен, хотя бы из элементарного самолюбия. Нельзя же вот так, сразу, начать скулить и просить: «Ну пожалуйста, погладьте меня хоть вы, а то мне совсем не с кем играть». И это было бы совсем некрасиво после громогласно, во всеуслышание данных обещаний — что он собирается сделать, вернувшись на Землю.

Конечно, все остальные тоже строили не менее грандиозные планы. Но у них было одно преимущество: они были старше, и им было куда возвращаться. Столь долгую разлуку выдержали даже две супружеские пары. У Питера же Коскинена родни не было вообще. Радиоактивные осадки в свое время пощадили небольшой курортный городишко на севере Миннесоты, где он родился, но разразившиеся после атомной войны эпидемии не пощадили почти никого. Сотрудники Института обнаружили восьмилетнего сироту в детском доме, и он стал учиться. Он и еще несколько тысяч осиротевших ребятишек, у которых коэффициент интеллекта был выше среднего. Учиться всегда нелегко. И не то, чтобы в школе к ним плохо относились: Институт сделал все возможное, чтобы дети не чувствовали себя одинокими — но страна отчаянно нуждалась в квалифицированных специалистах, промедление было смерти подобно. Коскинен получил диплом физика и свидетельство о прохождениии курса символики уже к восемнадцати годам. В том же году Департамент Астронавтики принял его заявление на участие в девятой Марсианский экспедиции — экспедиции, которая должна была пробыть на Марсе достаточно долго, чтобы хоть что-то узнать о марсианах. И юноша отправился в полет.

Он выпрямился. С какой стати я так себя жалею? Мне всего двадцать три, у меня отменное здоровье и приличный счет в банке. Через несколько дней, после моего доклада на Совете, космическая технология перевернется вверх дном, и имя мое войдет в учебники. Все у меня отлично, все замечательно, просто я еще не успел привыкнуть к Земле. Разве может человек, который провел самые яркие годы своей недолгой жизни на планете, отличающейся от Земли, как сон от яви, мгновенно адаптироваться и стать таким же, как остальные шесть миллиардов землян?

— Но вообще-то, пора начинать, дружище, — вполголоса сказал он сам себе и направился к зеркалу, чтобы напоследок еще раз придирчиво окинуть себя взглядом. Красная куртка с высоким стоячим воротником, просторные голубые брюки и мягкие туфли — вещи, которые он приобрел только сегодня, — пожалуй, одежда по моде. Он подумал, не стоит ли сбрить коротенькую светлую бородку, но потом решил, что с ней лучше. Бородка придавала хоть какую-то мужественность его совсем по-детски курносому лицу с высокими скулами и простодушным взглядом голубых глаз. Фигура у него была великолепной, поскольку капитан Твен требовал, чтобы все регулярно занимались спортом; кроме того, постоянно таскать на себе индивидуальную систему жизнеобеспечения в добрую сотню фунтов, — это даром не проходит. Коскинен был даже удивлен той легкостью, с которой его организм приспособился к земной гравитации. Гораздо хуже на него действовали плотный загазованный воздух и влажная летняя жара.

«Ладно, сойдет», — неуверенно подумал он и направился к двери. И в этот момент зазвенел звонок.

Коскинен изумленно застыл на месте. Кто?.. Может, это кто-нибудь из товарищей по экспедиции, мелькнула шальная в своей безнадежности мысль, такой же неприкаянный бедолага, как он сам? Тут он сообразил, что посетителя должно быть видно на экране монитора. Но экран был пуст.

Может, монитор барахлит? Звонок прозвенел снова. Коскинен нажал на кнопку замка, и дверь открылась. Вошли двое. Один из них, дождавшись, пока дверь снова закроется, запер ее нажатием кнопки. Другой рукой он пробежался по клавишам на крышке небольшой коробочки. Монитор ожил, и на экране вновь появилось изображение пустого коридора с бегущей мимо двери движущейся лентой. Тем временем его напарник прошел вперед и остановился у двери в жилую комнату.

Коскинен буквально оцепенел от неожиданности и от их нахальной бесцеремонности. Незнакомцы были довольно солидной комплекции, неброско одеты, с жесткими невыразительными лицами.

— Послушайте! Что это значит?

Его голос как-то сам собой потерялся в пространстве, словно его поглотили ковровая дорожка в прихожей и звуконепроницаемые панели стен.

Тот, что стоял возле двери в комнату, спросил отрывисто:

— Вы Питер Дж. Коскинен, член экипажа космического корабля США «Боас»?

— Д-да. Но…

— Мы из военной контрразведки. — Он вытащил из кармана бумажник, раскрыл его и сунул под нос Коскинену. Тот взглянул на фотографию в удостоверении, потом перевел взгляд на агента и почувствовал, как кровь приливает к лицу.

— В чем дело? — неуверенно спросил он, поскольку любой, даже только что сошедший с корабля человек, прекрасно знал, что ВК не занимается расследованием обычных преступлений. — Я…

Человек спрятал бумажник. Коскинен успел запомнить его фамилию: Сойер. Второй, тот, что оставался у входной двери, представляться не стал.

— Наше бюро получило доклад о вас и вашей работе на Марсе, — продолжал Сойер, сверля Коскинена свинцового цвета глазами. — Но сначала мы хотели бы выяснить, что вы собираетесь делать сегодня вечером. Вы ни с кем не договаривались о встрече?

— Нет. Нет, я…

— Вот и прекрасно. Помните, что каждое ваше слово будет тщательно проверено в ходе психодопроса. Не говоря уже обо всем остальном. Так что советую говорить правду.

Коскинен невольно отступил на шаг назад и почувствовал, как руки вдруг стали липкими от холодного пота.

— А в чем, собственно, дело? — прошептал он. — Я, что, арестован? За что?

— Назовем это превентивным задержанием, — заявил Сойер, на сей раз чуть дружелюбнее. — Пока это не арест, но может стать таковым, если вы не захотите нам помочь.

— В чем меня обвиняют? — Коскинена вдруг охватил гнев. — Вы не имеете права допрашивать меня, загрузив наркотиками! Я законы знаю!

— Три года назад, приятель, Верховный Суд постановил, что в случаях, затрагивающих национальную безопасность, психодопрос допускается в виде исключения. Правда, показания, полученные таким образом не имеют юридической силы. Так что, пока это просто… — Тут Сойер спохватился. — Где эта хреновина?

— Что-что? — заикаясь переспросил Коскинен.

— Да эта самая штука. Экранизирующее устройство. Вы ведь унесли ее с «Боаса» вместе с остальным багажом, верно? Ну, где же она?

Неплохо сказано — «мой багаж». Как будто на космическом корабле можно обзавестись целой кучей разного хлама. Коскинен внутренне усмехнулся, но тут же себя одернул — ситуация к веселью не располагала.

— А-а-а зачем оно вам? — вдруг услышал он свой прерывающийся от волнения голос. — Ведь я же… не украл его. Я хотел, чтобы оно было под рукой… во время доклада…

— Никто и не говорит, что вы его украли, — заговорил, наконец, тот, что стоял у двери. — Просто дело в том, что этой штукой заинтересовались мы. Кто-нибудь еще, помимо членов экспедиции, знает о ней?

— Ни одна живая душа. — Коскинен нервно облизнул губы. Ужас мало-помалу начал отступать. — Оно у меня… прямо здесь. В этой комнате.

— Вот и отлично. Давайте его сюда.

Коскинен на непослушных ногах проковылял к шкафу и нажал кнопку. Дверца скользнула вбок, взгляду открылись висящие в шкафу несколько комплектов одежды, накидка от дождя и пакет — три фута в длину, два в ширину и один в толщину, завернутый в старую газету и обвязанный бечевкой.

— Вот, — указал он пальцем на пакет.

— И это все? — подозрительно спросил Сойер.

— Устройство небольшое. Сейчас я вам покажу, — Коскинен уже нагнулся было, чтобы развязать пакет, но тут Сойер положил руку ему на плечо. Коскинен снова выпрямился, и Сойер произнес:

— Не нужно! И вообще, держитесь от него подальше!

Коскинен опять с трудом подавил ярость. Ведь он — свободный американский гражданин и ничем не заслужил такого к себе отношения. Что эти плоскостопие фигляры о себе возомнили?

Они из военной контрразведки, вот в чем загвоздка. Эта мысль слегка остудила его голову. Питеру никогда раньше не приходилось иметь дела с ВК, и он ни разу не слышал о том, чтобы эти люди злоупотребляли властью. Но, тем не менее, говорили о них вполголоса.

Сойер быстро и весьма профессионально проверил комнату.

— Ничего, — кивнул он. — О’кей, Коскинен, собирайте манатки и пошли.

Питер как попало покидал одежду в только сегодня купленный чемодан, потом подошел к фону и связался с портье, на ходу выдумав что-то насчет необходимости срочно уехать. Он подписал чек и заверил его отпечатком пальца. Портье зарегистрировал оплату и спросил не нужен ли носильщик.

— Нет, спасибо. — Коскинен отключился и взглянул на агента, который так и не представился. — Сколько я буду отсутствовать? — спросил он.

— Я человек маленький. Пошли, — пожал плечами тот.

Коскинен сам держал свой чемодан, у Сойера был сверток, а второй агент стоял чуть поодаль, небрежно сунув руку в карман. После третьего поворота они сошли с движущейся дорожки и ступили на ленточный подъемник, он должен был доставить их на крышу. Мимо спускалась вниз пара: молодой человек и девушка. Платье девушки представляло собой хитросплетение радужных переливов, от груди до колен; на голове красовалась высоченная копна волос, осыпанная блестками микалита. До них донесся ее нежный смех. Казалось, что их троих отделяет от этой пары неимоверной глубины пропасть, и Коскинен вдруг почувствовал такое одиночество, какого не испытывал с тех пор, как стоял над умирающей матерью, а над ним в ночи тревожно шумели сосны.

Чушь, чушь собачья, убеждал он себя. Все идет своим чередом. Для того и существует Протекторат, чтобы держать события под контролем, чтобы города никогда больше не возносились к небу облаками радиоактивной пыли. Военная же контрразведка была ни чем иным, как службой безопасности Протектората. Теперь, когда он впервые над этим задумался, военное применение его защитного устройства казалось вполне возможным. Само собой, не в качестве наступательного оружия. Хотя, почему бы и нет? Скорее всего, люди из службы безопасности — Боже милостивый, возможно даже сам Маркус! — хотят убедиться в том, что это действительно эффективное средство защиты.

Подъемник неторопливо шел вверх. Сойер свободной рукой придерживал юношу за локоть, молчаливый напарник не вынимал руку из кармана, в котором наверняка был пистолет. Очевидно, его вели туда, где он будет полностью отрезан от мира; потом его накачают наркотиками… Питеру вдруг мучительно захотелось снова оказаться на Марсе.

«… На самом краю Тривиум Харонтис, откуда видна почти вся пустыня Элизиум и где малюсенькое сверкающее Солнце словно бриллиант переливается в небе из пурпурного стекла…

… в этой Вселенной света, выстланной красными и рыжими дюнами до самого горизонта, усеянной игристыми кристалликами льда, увенчанной вдали зубчатой стеной пыльной бури…

… у подножия каменной башни, которая была древней еще когда земляне охотились на мамонтов…

… громадный Элкор, который подкрадывается сзади совсем неслышно — воздух слишком сух и разрежен; прикосновение его лапы — мощной и одновременно легкой, как ласка женщины, — ощущается даже сквозь легированный пластик скафандра…

… речь, воспринимаемая всем телом, ставшая уже привычной и понятной не хуже родной английской…»

Наконец они выбрались на крышу. Совершенно обычный с виду аэрокар стоял чуть в стороне от остальных припаркованных машин. Сойер небрежно кивнул подобострастно глядевшему на них служителю и открыл дверцу.

— Полезайте, — пригласил он.

Коскинен забрался внутрь пластиковой капли и расположился на переднем сидении. По сторонам уселись агенты. За пультом управления оказался Сойер. Они пристегнули ремни. На приборной доске вспыхнул зеленый свет, Сойер потянул на себя рычаг, и машина резко взмыла вверх.

2

Солнце уже зашло, и мегаполис далеко внизу был погружен во тьму — сверху виднелись только редкие цепочки электрических огней, тянущиеся куда-то вдаль. Коскинен не мог охватить взглядом все это бескрайнее застроенное пространство, хотя смутно помнил, что раскинулось оно от Бостона, штат Массачусетс, до Норфолка, штат Вирджиния. На востоке гигантский город доходил до Питтсбурга, где одно из его щупалец дотягивалось до такого же мегаполиса, разросшегося из Чикаго. В ночи различались только верхушки небоскребов да громадин Центров, чуть подсвеченные последними лучиками уже закатившегося солнца. Западный небосклон слегка отливал зеленью, под которой еще слегка тлели остывающие угольки заката. На небе Коскинен узнал Венеру и заметил две ползущие среди звезд искорки — это были спутники-ретрансляторы. В воздухе кишмя кишели аэрокары — в юности Питеру никогда не приходилось видеть такое их множество. Они заполняли все высотные горизонты. Значит, опять возвращается материальное благосостояние, подумал он. Высоко над всеми уровнями вдруг мелькнула громада трансконтинентального лайнера, серебристого гиганта, спешащего на океанодром Мыса Код. Коскинен с тоской проводил его взглядом.

Сойер перевел управление на автопилот и нажал кнопку с надписью «Вашингтон», задав, таким образом, курс. Кар мчался в одном из средних уровней, отведенном им диспетчерской службой. Сойер вытащил из кармана пачку сигарет.

— Курите? — спросил он Коскинена.

— Нет, спасибо. — Он испытывал совершенно идиотскую необходимость выговориться, болтать любую чепуху, лишь бы не нависало в салоне это гнетущее свинцовое молчание. — На Марсе-то особенно не раскуришься, сами понимаете.

— А, да, конечно. Вам же все время приходилось восстанавливать отработанный кислород…

— Да нет, в основном дело было в слабой гравитации и дефиците места на корабле, — возразил Коскинен. — Кислорода как раз хватало. Во всяком случае, на обратном пути. Это потому, что мы вместе с марсианами придумали одну штуку — реоксигенатор размером с кулак. Он может обеспечивать кислородом двоих. Кстати, один такой аппарат я встроил в свое защитное устройство. Я его даже испытал, когда путешествовал по Марсу без термоскафандра и шлема, а только под защитой потенциального поля…

Сойер напрягся.

— Сейчас же замолчите! — рявкнул он. — Я не должен ничего об этом слышать!

— Но вы же из службы безопасности, — удивленно заметил Коскинен.

— Я всего лишь агент, — ответил Сойер, — я совершенно не хочу лишиться памяти из-за того, что слишком много знаю. Они частенько стирают больше, чем собирались.

— Стоп! — резко сказал напарник. Сойер испуганно замолчал. Коскинен был потрясен услышанным. Неужели мне сотрут память, — с ужасом подумал он.

Второй агент обернулся и взглянул в заднее окно.

— Давно у нас на хвосте вон тот кар? — отрывисто спросил он.

Сойер глянул назад. Коскинен машинально обернулся тоже, но не увидел ничего особенного — за ними на совершенно обычном удалении летел какой-то кар, ничем не отличающийся от тех, что неслись параллельными курсами.

— Не знаю, — сухо отозвался Сойер. — По-твоему, мы одни летим в Вашингтон?

Второй агент молча вытащил из бардачка монокуляр и стал пристально разглядывать летящую позади машину.

— Да, — буркнул он наконец. — Тот же самый. Идет за нами от самого Джерси. Я еще тогда обратил внимание.

— Не один же на свете голубой «Эйзенхауэр-2012», — заметил Сойер.

— Я заметил номер, — презрительно фыркнул напарник. — А тебе, похоже, не помешало бы еще разок пройти курс в Академии.

На лбу Сойера выступили капельки пота.

— Сам посуди, велика ли вероятность того, что машина, севшая нам на хвост еще перед Филадельфией, вдруг меняет вслед за нами маршрут, крутится где-то, пока мы работаем в отеле «Фон Браун», а потом снова — по чистой случайности! — одновременно с нами решает отправиться именно в Вашингтон? — в словах агента явственно слышалось раздражение. — А в этой калоше нет даже служебного фона, и мы не можем связаться со штаб-квартирой. Ох, полетят чьи-то головы, ох, полетят!

— Мы слишком неожиданно получили задание, — возразил Сойер. — Может, это просто машина сопровождения. Конечно же, они прикрывают нас. Преследователи никогда не стали бы вести себя так по-дилетантски. Иногда штаб дает прикрытие без уведомления.

— Если бы у них было время обеспечить прикрытие, то нашлось бы и несколько минут, чтобы вызвать бронированный кар со служебным фоном, — ответил второй. — А этот парень явно иностранец. Что будем делать?

Сойер машинально потянулся к фону.

— Давай вызовем муниципальную полицию, — предложил он.

— Или штаб.

— Ага! И чтобы сразу полстраны узнало, что заваривается какая-то каша? Нет, пока ситуация терпит, мы этого делать не будем. — Агент перегнулся через Коскинена и нажал кнопку на панели управления. На экране вспыхнула надпись: ЗАПРАШИВАЮ МАКСИМАЛЬНУЮ СКОРОСТЬ.

— Что происходит? — вымолвил Коскинен, заикаясь от волнения.

— Не волнуйся, малыш, — ответил агент. — После того, как Контроль переведет нас на скоростную трассу, этой пташке придется выждать около трех минут — не меньше, при такой интенсивности движения, — до следующего «окна». А за это время между нами будет около тридцати миль и куча других каров.

— Но… но…

Сойеру удалось, наконец, взять себя в руки.

— Мы и призваны оберегать вас от таких вот случайностей, — вставил он довольно дружелюбно. — Долго бы вы протянули, наложи на вас лапу китайцы?

— Отчего же, пожить-то он, может, и пожил бы, — заметил его напарник, — только вряд ли это доставило бы ему удовольствие. Ага, вот сейчас мы и оторвемся!

Где-то в ночи компьютер Контроля обнаружил, наконец, брешь, в которую мог нырнуть их кар. Прозвучал сигнал, и Коскинена вжало в спинку сидения. За окнами стремительно нырнули к земле цепочки бортовых огней соседних каров. Коскинену показалось, что они промчались сквозь галактику из зеленых и красных солнц. Огоньки остались где-то далеко позади и внизу, став частью стайки бриллиантовых светлячков, роящихся над громадой мегаполиса Здесь, на высоте, пустынное небо еще хранило остатки синевы, и ничто в нем не напоминало о присутствии человека, кроме ползущих среди звезд немногочисленных спутников да одинокого, страшно далекого стратолайнера.

Машина выровнялась.

— Ф-ф-у! — Сойер тыльной стороной ладони утер со лба пот. — Слава тебе, Господи, наконец-то, вырвались на простор. Да, доложу я вам!..

— А что они могли нам сделать? — недоуменно спросил Коскинен. — Я имею в виду, что без разрешения Контроля… разве только у них есть возможность от него отключиться… хоть это и незаконно…

— У нас тоже есть такая возможность, и притом совершенно законная, — хмыкнул второй агент. — Что-то не вижу я на нижних линиях никакой суеты… Хотя, начнись что — копы будут здесь через две минуты. Нет, эти ребята свое дело знают. У них наверняка припасен еще не один козырь.

Сойер немного расслабился.

— Хуже другое — с этого горизонта трудно будет приземлиться; Контроль заставит ждать окна над Вашингтоном. Может, позже вернемся на старую трассу?

— Это можно.

Коскинен, который все это время с тоской взирал на звезды и с ужасом спрашивал себя, увидит ли он их еще когда-нибудь, первым заметил стратоплан.

— Что такое? — проговорил он. Оба агента подскочили в своих креслах.

Огромный корабль черной пулей пикировал прямо на них. Не видно было ни освещенных иллюминаторов, ни пламени, бьющего из дюз. Тренированным слухом, привыкшим к разреженному воздуху, Коскинен смутно уловил отдаленный гул. Кар начал вибрировать.

— Военный корабль! — взорвался Сойер. Он тут же откинул панель и вытащил пульт. Сейчас мы выйдем из-под управления Контроля, подумал Коскинен, сойдем с установленного курса и еще увеличим скорость…

Бронированный корпус военного стратоплана нависал теперь прямо над ними, ко аэрокар, клюнув носом, метнулся вниз, сквозь все высотные горизонты. Другие машины в панике разлетались в разные стороны. Контроль отчаянно пытался навести в воздухе хоть какой-то порядок. У Коскинена голова шла кругом, но он все же успел заметить, что Контроль не справился-таки с задачей — две пары красно-зеленых огоньков коснулись друг друга, слились, полыхнуло пламя и дымящаяся комета унеслась в темноту, к земле…

— Держись! — заорал тот агент, имени которого Коскинен так и не узнал. — Сейчас появятся копы!

И тут же ремень безопасности врезался Коскинену в грудь. Голова его дернулась вперед и чуть не врезалась в приборную панель. От толчка лязгнули зубы.

— Захват! — услышал он истошный вопль Сойера. — Они подцепили нас спутниковым захватом!

За окнами кабины Коскинен увидел туго натянутые тросы. Машину стало мотать из стороны в сторону, огни аэрокаров снова пошли вниз. Значит, стратоплан потащил их куда-то вверх.

Сойер в отчаянии колотил по кнопкам фона. Ответа не было.

— Они забивают наши вызовы, — застонал он. Схватив рычаг управления, он рванул его на себя до отказа. Двигатель взревел, машину бешено затрясло. — Все без толку! — Сойер вернул рычаг в прежнее положение и бессильно уронил голову. — Из этой сети нам не вырваться. А копы не смогут нас выручить?

— Ни малейших шансов, — сквозь зубы процедил его напарник. — Они уйдут от любой полицейской машины — даже с таким грузом на буксире. Вот если бы ВВС вовремя их засекли и отрядили бы звено перехватчиков, тогда у нас был бы шанс.

Тьма за окнами сменилась фиолетовой мглой, на западе вновь показался краешек Солнца. Похоже, они вышли в стратосферу. Сквозь скрежет и тряску Коскинен различил тонкий свист — где-то в кабине возникла течь, и он почувствовал, как от резкого перепада давления заложило уши.

— У той машины, видимо, была своя рация для связи с кораблем, — медленно проговорил второй агент. — Стратоплан просто болтался где-то наверху, куда не достают радары Контроля. А стартовали они, скорее всего, откуда-то с американской территории, иначе их засекла бы Береговая Охрана. Потому-то нас и преследовали так открыто. Они с самого начала предвидели наши действия — то, что мы постараемся уйти вверх, а там они спокойно зацепят нас с корабля. Значит, это китайцы. Ни у кого больше нет такой совершенной организации дела и такой предусмотрительности.

У обоих агентов в руках теперь были пистолеты.

— Ч-ч-то же нам делать? — жалобно спросил Коскинен, стараясь утихомирить сердце, которое, казалось, готово было выскочить наружу. Дышать становилось все труднее, лодыжки стали мерзнуть.

— Натянем кислородные маски и будем отбиваться, — заявил Сойер. — Еще не все потеряно. Пока мы висим у них под брюхом, они не смогут набрать крейсерскую скорость. Полиция наверняка уже подняла на ноги службу безопасности. Минут через десять их поймают локаторы Береговой Охраны. А еще через десять минут появятся перехватчики.

— Но они это понимают не хуже нас, — сказал другой агент. Его взгляд был неотрывно прикован к огромному силуэту стратолайнера, нависшему над ними и обрамленному ночной тьмой и редкими звездами.

Машина дернулась. Они увидели, как в брюхе корабля сначала возник квадрат густого мрака, а затем в глубине его вспыхнул свет.

— Они втягивают нас внутрь! — ахнул Сойер.

Его напарник сидел неподвижно. Если бы не тонкая струйка крови, сочившейся из разбитого носа, можно было бы подумать, что он мертв.

— Да, — сказал он наконец. — Этого я и боялся.

Пистолет медленно повернулся к Коскинену, и дуло уставилось ему между глаз.

— Извини, малыш, — пробормотал агент.

— ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ! — воскликнул Коскинен и не узнал своего голоса.

— Нельзя допустить, чтобы ты попал к ним в лапы. Ты представляешь собой слишком большую ценность.

— Да вы что!!

— Прощай, малыш.

И тут среагировал не Коскинен, а исключительно его инстинкт самосохранения. Сознательной реакции в данной ситуации было бы совершенно недостаточно. Еще на Марсе он занимался дзюдо — так, для себя, просто, чтобы не потерять форму, и вот сейчас, отработанные до автоматизма приемы спасли ему жизнь.

Он резко повернулся к агенту лицом, левая рука метнулась вперед и отбила пистолет в сторону. Раздался приглушенный запоздалый хлопок выстрела, но правый кулак Коскинена уже врезался противнику чуть ниже носа. Лицо агента вдруг куда-то пропало. Коскинен мгновенно нанес следующий удар — головой назад — и угодил Сойеру прямиком в подбородок. Тот взвыл. Обхватив за шею, Коскинен сильно прижал его горлом к своему плечу. Это было жестоко, но необходимо. И без того уже страдавший от кислородного голодания Сойер издал несколько булькающих звуков и обмяк.

Коскинен перевел дух и огляделся. Кругом царила кромешная тьма, сквозь которую до него доносилось лишь какое-то жужжание. Машину сильно трясло, она болталась теперь под самым люком стратоплана, похожим на широко разинутую пасть. У самого края люка он различил человеческую фигуру в шлеме и термоскафандре, в руках человек сжимал карабин. У него оставалась минута, не больше; втянув аэрокар внутрь, стратоплан ляжет на обратный курс, туда, откуда он прибыл. И Коскинен был почти уверен, что ни ПВО, ни Береговая Охрана не смогут его задержать.

Сойер и его напарник зашевелились. На миг Коскикена пронзил ужас: «Боже, что я наделал! Напал на двух агентов ВК… И теперь оставляю их одних… Их наверняка захватят в плен…

Но они собирались убить меня. И у меня нет времени им помогать.»

Пальцы его в это время лихорадочно возились с пряжкой ремня безопасности. Наконец, она подалась. Коскинен перегнулся через спинку сидения. Сверток по-прежнему лежал сзади. Он схватил его, одновременно распахивая свободной рукой ближайшую дверцу. Воздух с шипением вырвался из кабины, и уши его пронзила нестерпимая боль, дышать снаружи было практически нечем.

Крыша машины уже вплыла в люк, и человек в термоскафандре направил на Коскинена карабин.

И тогда, распахнув настежь дверь аэрокара, Питер бросился вниз, к земле, в бесконечную пропасть…

3

Самое главное — защитить глаза. Они могут замерзнуть.

Коскинен мгновенно спрятал лицо в сгибе локтя левой руки. Вокруг была тьма и страшный холод. Голова кружилась от боли и рева в ушах. В легких у него оставался лишь тот последний глоток воздуха, который он сделал еще в машине. Но организм требовал своего, и если он невольно поддастся рефлексу и вдохнет, то наверняка получит обморожение дыхательных путей. К тому же, на такой высоте воздуха практически нет.

С закрытыми глазами, работая единственной свободной рукой, да еще локтем, практически без опыта пребывания в невесомости — поскольку большую часть пути «Франц Боас» проделал с ускорением в четверть «G» — Коскинен сорвал бумагу со свертка с защитным устройством. Он покрепче обхватил аппарат. Сейчас, сейчас… где же эта чертова правая лямка? Настройка аппарата не соответствовала обстоятельствам, но у него не было никакой возможности манипулировать с управлением. Пока не было. На секунду его охватила паника. Он подавил ее усилием воли и продолжал шарить вслепую.

— Есть!

Он просунул в лямку правую руку, согнул ее в локте и прижался лицом. Потом продел освободившуюся левую руку в другую лямку. Теперь пульт управления, как и положено, оказался у него на груди. Нащупав закоченевшими пальцами нужную кнопку, Коскинен включил генератор. Не в силах больше терпеть, он выдохнул и открыл глаза.

Холод резанул их, как ножом.

Он бы вскрикнул, да только легкие его были пусты, и у него хватило ума не пытаться их наполнить сразу. Еще слишком высоко… Мысли рвались и путались, исчезая во мгле, заволакивающей сознание. Нужно спуститься пониже… Сколько еще? Квадратный корень из удвоенного расстояния, деленного на «G»… Ах, Элкор, как мне тебя не хватает! «О, разделяющий надежды, когда ты мысленно сливаешься со звездами ночными, то обращаешься ли думами к звезде голубоватой по имени Земля?… Хотя, конечно, нет. Ведь у тебя сейчас зима, ты погружен в дремоту, в спячку, в гибернацию… в гибер… в гипер… гиперпространство… И правда ли, что наш экран — на самом деле участок пространства, свернутого в четырех измерениях… Изменениях… изнеможении…».

Не могу больше!.. Все!

Он уже почти не воспринимал окружающее и не чувствовал, тепло вокруг или холодно. Наверное, все-таки тепло, раз он снова мог свободно дышать. Питер медленно, боясь захлебнуться, втягивал воздух сквозь сжатые зубы.

Падать оставалось всего ничего. Он видел ночное небо над собой — не ту пустынную, усеянную звездами глубину стратосферы, которая больше всего напоминала ему Марс, а обычное ночное небо одного из восточноамериканских мегаполисов, пронизанное искорками летящих аэрокаров. Правда, он совершенно не представлял себе, над каким из этих древних городов оказался. Но это не важно, главное — в небе не было стратоплана. Да это и понятно. Ведь его прыжок являлся полной неожиданностью для экипажа и, пока они соображали, что делать, момент для перехвата был упущен.

Питер вдруг почувствовал, как зашевелились волосы на голове от внезапно вспыхнувшей мысли. Ведь он находился над густонаселенным районом! При той скорости, которую он развил, эффект от его падения будет равносилен взрыву бомбы. «Боже, — воззвал он мысленно, — или судьба, или рок, или как тебя там, не дай мне никого погубить!».

Город метнулся навстречу, обнял его и больше Питер ничего не успел увидеть, потому что добрался, наконец, до земли.

Это напомнило нырок в пустую вязкую смолу. Потенциальный барьер образовывал вокруг него как бы полость, и сила удара швырнула тело вперед с той скоростью, которую он успел набрать в полете. Но он не почувствовал ничего, углубившись в барьер всего на какой-нибудь дюйм, а затем кинетическая энергия его тела была мгновенно поглощена и преобразована и отправлена в аккумуляторы. Звук же и вовсе не мог проникнуть сквозь экран. Коскинена мягко подбросило, но он тут же поднялся на ноги. Колени еще дрожали, но он сразу принялся оглядываться сквозь медленно оседающую тучу пыли, поднятой при падении. Слышать он мог только собственное тяжелое дыхание, да удары сердца.

Пыль, наконец, осела, и он вздохнул с облегчением. Приземление произошло на совершенно пустынной улице — он даже здания не задел. Никаких — Слава Богу — следов крови вокруг, только воронка посреди мостовой, трещины от нее бежали во все стороны к тротуарам. Тусклый свет далеко отстоящих друг от друга флюоресцентных фонарей позволял различить кирпичные стены домов и неосвещенные окна. Над черной, наглухо запертой дверью тускло мерцала неоновая вывеска: «Дядюшкин ломбард».

— Вырвался-таки, — вслух сказал Коскинен, не веря еще своему счастью. Голос его дрогнул. — Я свободен. Я жив.

Из-за угла вдруг выбежали двое, худые и довольно оборванные. В домах на наземном уровне жили только самые малоимущие. Они остановились и изумленно уставились на человека, стоящего посреди исковерканной мостовой. На лицо одного из незнакомцев упала полоска нездорового света фонаря, и он начал что-то кричать, оживленно жестикулируя. До Коскинена не доносилось ни звука.

Да, наделал я, наверное шума, подумал он. Нужно поскорее отсюда убраться, на всякий случай. И найти место, где можно спокойно собраться с мыслями.

Питер отключил поле. Первым ощущением было тепло. Воздух, которым он все это время дышал, был захвачен еще на высоте. Там он был чист и прозрачен, но на уровне земли, воздух казался чересчур плотным и загазованным. В ушах зашумело, Питер глотнул, чтобы уравнять давление, и сразу, словно пробив какой-то барьер, на него обрушилась лавина звуков: гул подземных механизмов, грохот промчавшегося неподалеку поезда, крики людей…

— Эй, какого черта! Кто ты, черт тебя дери, такой?…

Сзади взвизгнула женщина. Коскинен обернулся и увидел, что из соседних переулков стекаются все новые и новые обитатели здешних трущоб. Дюжина, нет две дюжины людей — возбужденных, шумных, радующихся мало-мальскому событию, оживляющему их серую жизнь. И на сей раз зрелище было воистину достойно внимания, подумал Коскинен. И не только потому, что какой-то тип низвергнулся с небес, разворотив бетон, словно солидная бомба. Дело еще и в том, что он слишком хорошо одет, такую одежду здесь, внизу, не носит никто; на спине у него висел громоздкий металлический цилиндр, на груди на лямках — пластиковый пульт управления с кнопками, ручками и тремя шкалами. Вообще, больше всего Коскинен напоминал сейчас героя фантастического боевика. Он даже прикинул, не притвориться ли участником съемок со спецэффектами и прочим, но потом решил, что не стоит. Лучше унести ноги.

Кто-то вцепился в него сбоку, но Питер вывернулся и бросился прочь. Оборванцы завопили вслед. Генератор немилосердно колотил его по спине. Он слишком устал, и даже эти несчастные десять фунтов, которые уже спасли ему недавно жизнь, были в высшей степени неприятным довеском. Оглянувшись, Коскинен увидел фонари, уходившие вдаль двумя бесконечными колоннами; они напоминали худых великанов с пылающими головами. Фонари так далеко отстояли друг от друга, что между ними клубилась абсолютно непроглядная тьма. По обеим сторонам улицы тянулись отвесные слепые стены зданий. Густая сеть путепроводов, грузовых транспортных поясов и линий электропередач почти полностью закрывала небо, пропуская вниз только смутное багровое свечение. Где-то рядом, на повороте, проскрежетал поезд. Коскинен снова увидел бегущих людей, услышал их крики.

Согнув руки в локтях, он вновь пустился бежать. Естественно, он был в гораздо лучшей спортивной форме, чем постоянно недоедающие преследователи. К тому же, у него была цель, а у них, давно уже живших почти растительной жизнью, — нет.

Улица, предназначенная, видимо, для тяжелых грузовиков, привела его к перекрестку с линией монорельса. До Коскинена донесся грохот приближающегося состава, и он опрометью бросился в тень бетонных опор. Поезд, казалось, несся прямо на него, слепя мощным прожектором. Коскинен метнулся вперед, споткнулся о рельс, с трудом удержался на ногах и перескочил на другую сторону пути перед самым носом локомотива. Он чуть не оглох от жуткого грохота и чуть было не задохнулся в поднятой поездом пыли. Прижавшись к ограждению, он вспомнил, что мог бы стать неуязвимым, включив свою защиту. Правда, в этом случае он снова станет неподвижен, разве что вагоны заденут кокон и отшвырнут в сторону… Но промежуток оказался достаточным, и состав благополучно несся мимо. После товарных вагонов потянулись пассажирские. За грязными оконными стеклами виднелись усталые лица людей.

— Мне нужно отделаться от погони, я должен уйти от них раньше, чем пройдет поезд…

Коскинен наощупь пошел вдоль ограждения, покачиваясь от ветра, поднятого проносящимся составом. Наконец, он наткнулся на следующую опору путепровода и обнаружил проход на улицу. Он снова побежал по пустынной мостовой и, увидев ведущую налево аллею, свернул в нее не раздумывая.

Шум поезда затих вдалеке. Коскинен притаился в густой тени, но преследователей не заметил. Должно быть они отстали сразу, как только потеряли его из вида. Да и погнались-то они за ним больше из любопытства.

Аллея вывела Коскинена во дворик, со всех сторон окруженный облупившимися зданиями. Здесь он остановился, чтобы перевести дух. Над крышами тянулись лишь редкие нити электропередач, и он увидел небо — все ту же бурую беззвездную дымку, а дальше — великолепную, горделивую громаду Центра, возвышающуюся над жалкими строениями в округе. Отовсюду слышны были звуки проносящихся мимо машин, но во дворике Коскинен так и не заметил никаких признаков жизни, за исключением тощего кота.

— Интересно, все-таки, где я? В принципе, где угодно между Бостоном и Вашингтоном, в зависимости от того, куда летел стратоплан, когда поймал нас в сеть.

Коскинен заставил себя успокоиться и ждал, пока пульс и дыхание не придут в норму. Ноги еще подгибались, но в голове потихоньку прояснялось. Скорее всего, это был один из тех районов, который на скорую руку восстановили после войны и с тех пор больше никак не благоустраивали, если не считать возведения Центра. Центры же сами по себе были самостоятельными «городами», где каждый обитатель владел хотя бы одной из профессий, необходимой в век автоматизированной экономики…

Впрочем, подумал Питер, таких районов, отстроенных после бомбежки, должно быть очень много.

Что же делать?

Кровь из носу, но он должен узнать, где он находится. Может вызвать полицию? Но полиция и так, скорее всего, уже поставлена на ноги военной контрразведкой. И не стоит забывать — агенты ВК пытались его убить, причем, совсем недавно.

Коскинен опять почувствовал, как в душу закрадывается ужас. Ведь этого просто не может быть, в отчаянии твердил он себе. Во всяком случае, не в Соединенных Штатах Америки, в стране, которая взвалила на свои плечи контроль над угрюмым миром — взвалила, правда, исключительно по собственной инициативе. Но кто еще справился бы с такой неблагодарной задачей? Ясно, Америка должна проявлять решительность. Но не пользоваться же услугами наемных убийц!

А может быть, так и надо? Может, ситуация и в самом деле критическая? Может быть, под угрозой окажется само существование Соединенных Штатов, если он, Питер Коскинен, попадет в руки врага. И тогда ему просто-напросто нужно связаться с ВК. Самому. Служба безопасности извинится перед ним, окажет всяческую помощь, а потом агенты отпустят его… Когда…

Когда же?

Отец и мать давно мертвы, подумал он. А Марс остался далеко за этим грязным вонючим колпаком, который они называют небом… Что у меня еще осталось?

Он вспомнил Дейва Абрамса. И сразу на сердце стало легче. Дейв был его лучшим другом. Да и до сих пор оставался таковым, можно поклясться. К тому же, человек он весьма рассудительный. А отец Дейва не кто-нибудь, а член Совета директоров «Дженерал Атомикс», что по влиятельности соответствовало примерно уровню сенатора США. Да, пожалуй, так будет лучше всего. Позвонить Дейву, договориться с ним о встрече, вместе подумать, как правильнее поступить, а потом так и поступить, зная, что за спиной стоят надежные друзья.

Немного придя в себя, Коскинен почувствовал, что проголодался. И пить хотелось ужасно. В последний раз он испытывал такую же жажду в экспедиции вдоль канала Церебрус, когда у него отказал увлажнитель воздуха… и когда они с Элкором отправились к Философам. Сейчас он даже не мог припомнить, как они выглядели… Кажется, это было на втором году по земному летосчислению. Да, верно. Настоящий же прорыв произошел на третий год, когда марсианская и земная науки, мировоззрения, образы мышления слились в общую концепцию природы энергии, совершенно новую для обеих рас. На четвертом году они выработали общие принципы конструирования и изготовили портативные генераторы для всех членов экипажа «Боаса». Но на Землю был взят только один аппарат — корабль нельзя было перегружать…

Тут Коскинен заметил, что его пошатывает. Голова была какой-то необычно легкой. Нужно срочно поесть. К счастью, в кармане у него по-прежнему лежал туго набитый бумажник.

4

Он пересек двор и вышел на сравнительно оживленную улицу. Приличное состояние мостовой говорило о том, что грузовики здесь ездят не часто. По обе стороны улицы, тесно прижавшись друг к другу, тянулись кирпичные и бетонные, похожие на коробки, здания. В высоту они не превышали пяти этажей. На балконах тут и там сидели люди, дыша вечерним воздухом. Некоторые прогуливались по тротуарам: шаркающие ногами старики, крутые с виду ребята с сигаретами во рту и капюшонами, низко надвинутыми на глаза, стайки гогочущих девочек-подростков в ультрамодных нарядах из тончайшей ткани, которые им будет впору носить лишь через несколько лет, когда фигуры обретут более зрелые формы. А за окнами были видны и те, кто сидел, привычно и тупо уставясь в вездесущие экраны три-ди.

Коскинен торопливо шел вперед, не обращая внимания на любопытные взгляды прохожих и шепот за спиной. Нужно поесть… нужно поесть… Свернув за угол, он увидел яркую неоновую вывеску супермаркета.

Внутри в этот час почти никого не было. Ему бросились в глаза грязь и запущенность, царившие в магазине, но зато цены здесь были вполне доступными… Да, ведь правительство специально субсидирует магазины для малоимущих. Пройдя через секции лекарств, одежды, белья и инструментов, он увидел табло «РЕСТОРАН», на котором электронная девушка в переднике ловко жонглировала оладьями, подбрасывая их на сковородке. Обогнув полки с бакалеей, Коскинен устремился ко входу. Робошвейцара немного смутило то, что было у Питера за спиной.

— Один момент, — извинился электронный привратник.

Прозвенел звонок, засветился экран, и из динамика послышался человеческий голос:

— О’кей. Входите. Не знаю, что у вас там, но уверен, что это не с наших полок.

Коскинен смущенно улыбнулся и вошел. И сразу же с удивлением отметил, что обслуживание здесь не автоматизированное. Ручной труд, оказывается, все еще используется на беднейших уровнях, где хоть какой-то заработок был лучше, чем совсем ничего… и, как ни странно, на богатых, где люди могли себе позволить роскошь держать живых слуг.

За стойкой бара стоял здоровяк с печальным лицом; его огромный живот упирался в край стойки. У дальнего ее конца сидели двое, обхватив ладонями чашки с кофе. Статусом они явно были гораздо ниже, чем обитатели окрестных кварталов — об этом говорила их грязная, рваная одежда и недельной давности щетина. Один, — тот, что покрупнее, — уставился в три-ди, где показывали какой-то идиотский боевик о приключениях в дебрях Австралии во время войны; другой оборванец сидел зажав между пальцами сигарету, вперившись пустым взглядом в пространство.

— Что вам угодно? — бармен с печальным лицом нажал кнопку, и на экране высветилось сегодняшнее меню. Коскинен мечтал о бифштексе из вырезки с жареным луком. Но разве в такой дыре подадут натуральное мясо? Пришлось ему удовольствоваться гамбургером и рагу из водорослей.

— А для начала — самую большую бутылку пива! — добавил он.

— Ерша, что ли? — спросил бармен.

— А? — Коскинен удивленно взглянул на него. — Вы имеете в виду с водкой?

— Как бы не так! Я спрашиваю, дурь добавлять? Мескалиноид, скиззо, неонин или что еще?

— Нет. Просто самое обычное пиво. Сегодня вечером мне понадобится ясная голова.

— М-м-м… ладно. Вы ведь оттуда, сверху, точно? Прикид ничего и загар. Вообще-то у нас здесь на это смотрят косо, так что имейте в виду.

Бармен вытащил из холодильника литровый пузырь «Ракетенбрау», откупорил его и поставил перед Коскиненом.

— Если хотите знать, — продолжал он, — то мой вам совет — первым же поездом отправляйтесь восвояси. А еще лучше, позвоните, прилетит такси и заберет вас домой.

Рука Коскинена непроизвольно сжала горлышко бутылки.

— Неужели у вас такой негостеприимный район? — медленно спросил он.

— Да нет. Дело не в местных. Хотя, конечно, и у нас есть свои раздолбай. Но тут неподалеку Кратер, и оттуда частенько наведываются всякие гопники. — Он украдкой ткнул пальцем в сторону тех двоих, что сидели за дальним концом стойки. Тот, что не курил, оторвал, наконец, взгляд своих маленьких глазок от три-ди, и теперь его лицо с перебитым носом и многочисленными шрамами было повернуто к ним. Он открыто и беззастенчиво разглядывал Коскинена.

Бармен придвинул к Коскинену не слишком чистый стакан и, наклонившись прошептал:

— Здесь-то у нас своя охрана, так что обычно ничего плохого не бывает. Но одному вам на улице показываться не след. Этот хмырь, кажись, просек, что у вас полный лопатник бабок.

Коскинен пожал плечами. И в самом деле, почему бы ему не вызвать такси?

— Спасибо, что предупредили, — сказал он.

Он снял со спины генератор поля и пристроил его под табуретом.

— Слышь, а что это за штука? — громко спросил бармен.

— Да так, опытный образец, — спокойно ответил Коскинен. Вопрос был задан явно не с целью провокации. На этих уровнях люди предпочитают не совать нос в чужие дела. Коскинен сделал большущий глоток. Ледяное пиво приятно защипало в горле. Утолив нервную жажду, он яростно набросился на пищу. Понемногу к нему возвратилась уверенность в себе.

Тип в лохмотьях перестал его разглядывать, отклеился от стойки и направился к кабинке фона. Кому он звонил, Питер не понял, поскольку лицо собеседника так и не появилось на экране. Поговорив, тип вернулся на место, толкнул своего приятеля в бок и стал с ним о чем-то шептаться. Коскинен решил не обращать на них внимания. Он доел и тоже направился к фону. У него всегда была отличная память, и он сразу вспомнил номер, который дал ему Дэйв. На экране загорелась надпись: «ПОЖАЛУЙСТА, ОПУСТИТЕ ОДИН ДОЛЛАР ЗА ТРЕХМИНУТНЫЙ РАЗГОВОР. ДЛЯ ВИЗУАЛЬНОГО КОНТАКТА ОПУСТИТЕ ДВА ДОЛЛАРА.

Ничего себе, ведь это пригородный тариф… или нет? Коскинен скормил фону две монеты и выглянул из кабинки.

— Эй, — окликнул он бармена, — а где я нахожусь?

— Чего? — переспросил бармен.

— Да, понимаете, я вроде как заблудился. Что это за место?

— Бронкс, — процедил бармен и уставился куда-то в потолок. Двое у стойки усмехнулись. Коскинен закрыл дверь, и тут как раз ожил экран. Он так нервничал, что не стал даже садиться и бросил торопливый взгляд на сигнальную лампочку. Она не горела, значит, там, куда он звонил, разговор не записывали.

С экрана на него смотрела полная женщина средних лет. Глаза ее были заплаканы. Она нервно теребила обручальное кольцо на пальце.

— Миссис Абрамс? — спросил Коскинен.

Женщина молча кивнула.

— Я хотел бы поговорить с вашим сыном, Дэвидом.

— Его нет дома, — ответила она едва слышно.

„О, Господи, только не это!“

— А вы не знаете, как с ним связаться? У меня к нему срочное дело.

— Нет… нет, а кто вы такой?

— Я — Пит Коскинен, товарищ Дэвида по экспедиции…

Женщина дернулась, словно обжегшись.

— Я вас не знаю! — воскликнула она. — И о вас я ничего не знаю!..

— Но… послушайте, мэм… — по спине Коскинена поползли мурашки. Он постарался говорить как можно спокойнее. — Разве что-нибудь случилось? Дэйв наверняка рассказывал вам обо мне. Если вы не знаете, где он, может быть, попросите его связаться со мной, когда он вернется? — он смолк, немного подумал и добавил: — То есть, я сначала обоснуюсь в отеле, потом позвоню вам еще раз и сообщу свой номер, а…

— Нет! — воскликнула она. — Его арестовали! Вы разве не знаете? За ним пришли и увели!

Коскинен так и застыл.

Она, видимо, сообразила, что проговорилась.

— Вам бы лучше самому обратиться в полицию. Это какое-то недоразумение. Я просто уверена, что это недоразумение. Может быть, вы поможете все прояснить. Муж висит на фоне уже несколько часов подряд — с тех самых пор, как… Звонит буквально всем. Даже членам Конгресса. Но даже ему ничего не удалось выяснить. Может, вы сможете помочь… — Она заплакала.

Интересно, прослушивается ли фон? Коскинен дал отбой.

Первым желанием было бежать, куда глаза глядят. Но, поразмыслив, он понял, что это бессмысленно. Ему просто некуда было податься. Если уж один из директоров „Дженерал Атомикс“ не может помочь собственному сыну, то что толку… Нужно попробовать еще раз. Свяжусь-ка я с самим капитаном Твеном.

Коскинен Знал, что шкипер отправился на родину, в Орегон, хотя у него и не было там очень близких родственников. Коскинен набрал номер справочной службы.

— Пожалуйста, подождите, сэр, — отозвался голос кибера. — Ожидается минутный перерыв на линии.

Какого дьявола? Ах, да! Изменение орбит спутников связи.

— Я подожду, — сказал Коскинен.

— Если абонента нет дома, нужно ли специально разыскивать его для разговора?

— Нет, нет. Просто выясните, где он остановился. Я могу поговорить там с кем угодно.

Экран опустел. Коскинен остался один на один со слащавой „музыкальной паузой“. Он стал переминаться с ноги на ногу, ерошить волосы и бороду, постукивать кулаком о ладонь. В кабине стало жарко, и он почувствовал, как по груди поползли капельки пота.

В дверь кабинки постучали. Выругавшись, Коскинен обернулся. За стеклом стоял тип со шрамами на лице, тот самый, который звонил перед Коскиненом. Питер распахнул дверь.

— Чего надо? — рявкнул он с раздражением.

— Слышь, скоро ты там? — тон был почти вежливым, но плечи вызывающе расправлены.

— Еще несколько минут. Если вы очень торопитесь, то здесь наверняка есть и другие фоны.

— Да не, все нормально. Я просто вроде из любопытства. У нас-то редко кто бывает оттуда — сверху. Вот я и подумал, что вдруг у тебя есть желание поразвлечься, а? — Изуродованная физиономия искривилась в улыбке.

— Нет, спасибо.

— А то смотри, я такие кайфовые места знаю, вы там наверху, такого сроду не видывали.

— Нет, я же сказал! Сейчас поговорю и уйду отсюда к чертовой матери. Понятно?

На мгновение выражение покорябанного шрамами лица стало свирепым, но тут же смягчилось. Оборванец кивнул.

— Да не, ты не думай ничего такого… Я просто хотел с тобой скорешиться…

Коскинен закрыл дверь. Незнакомец вернулся к стойке и о чем-то снова зашептался со своим приятелем. „Что-то рожи у них слишком довольные“, — подумал Коскинен.

После мучительного ожидания, показавшегося ему вечностью, прозвучал сигнал вызова. Коскинен метнулся к фону так поспешно, что ударился коленом о кресло.

— Мы нашли нужный вам номер, сэр, — сообщил дежурный оператор. — это в городе Юджин, штат Орегон.

Коскинен добавил необходимое количество монет в аппарат.

На экране показалось незнакомое лицо.

— Капитан Сайлас Твен дома? — спросил Коскинен.

— А кто его спрашивает? — вопросом на вопрос ответил незнакомец. В его голосе сквозила настороженность.

Коскинен вспылил:

— Да кто ВЫ такой, чтобы спрашивать? Какое вам дело?

Человек на экране помялся, потом, видимо, приняв решение, заявил:

— Военная контрразведка. Капитан Твен был убит сегодня при попытке похищения. Кто вы такой?

Коскинен замотал головой; мысли вдруг разом оборвались, и в голову полез густой мрак.

— Это правда? — пробормотал он. — Или просто очередная выдумка?

— Если не верите мне, можете связаться со Службой Новостей. Так кто же вы такой? Отвечайте быстро!

— Просто… один старый знакомый. Д-д-джим Лонгуорт, — запинаясь, выдавил Коскинен, припомнив имя своего одноклассника из далекого-далекого прошлого. — Я тут узнал, что марсианская экспедиция, наконец, вернулась, и… ну, короче, я подумал, — на лице агента отразилось удовлетворение и он отключился.

В отчаянии Коскинен выглянул из будки. Тип со шрамами теперь втолковывал что-то бармену, рот его коверкала жестокая гримаса. Бармен юлил, трясся, снова и снова кивал, и в конце концов, поспешно удалился в другой конец стойки, где развил подозрительно бурную деятельность. Тип вышел. Его худой приятель, что с сигаретами, остался сидеть, но больше не курил, а внимательно следил за происходящим. Коскинену было не до него.

Твен мертв. Огромного, грубоватого, несгибаемого Сая Твена больше нет… Но ведь этого не может быть!

А не военная ли контрразведка его прикончила?

Коскинен снова включил аппарат, набрал номер службы Новостей и опустил монеты в прорезь. Он был так расстроен, что почти не обратил внимания на то, что сказала девушка, появившаяся на экране.

— Дайте мне последнюю информацию о капитане Твене, — почти выкрикнул он, схватившись за спинку кресла. — Марсианская экспедиция. Я слышал, он погиб этой ночью…

— Да, сэр. Информация поступила полчаса назад, я прекрасно помню. — Девушка нажала какие-то кнопки, закрутилась лента и возникло изображение человека, который говорил:

— Всемирная Служба Новостей, Юджин, Орегон, 12 сентября… Сегодня в номере отеля был найден мертвым капитан Сайлас Г. Твен, 44 лет, командир недавно вернувшейся марсианской экспедиции. Тело было обнаружено приблизительно в 16.30 по летнему тихоокеанскому времени Дориндой Джой, 22 лет, секретарем агентства, с которым капитан связывался незадолго до этого по фону. В номере имеются многочисленные следы борьбы. Кроме застреленного капитана Твена в номере обнаружено тело человека, по-видимому, китайца. Череп убитого проломлен тяжелой пепельницей, зажатой в руке капитана Твена. Полиция предполагает попытку похищения. Злоумышленников, скорее всего, было несколько, и они проникли в номер, расположенный на девятом этаже, через окно с помощью воздушной платформы. Капитан оказал сопротивление, уложил одного из нападавших. Оказавшись не в состоянии справиться с ним и опасаясь обнаружения, похитители пристрелили его и скрылись — так заявил в интервью инспектор Джон Летящий Орел. По времени звонка Твена в агентство, где работает мисс Джой, установлено, что смерть наступила не ранее 16.00. Агенты военной контрразведки немедленно прибыли на место происшествия, но до сих пор из официальных источников никаких дополнительных сведений не поступало.

Причина трагедии остается загадочной. Капитан Твен был…»

С этого места комментарий превратился в наспех состряпанный некролог, сопровождающийся кадрами из фильмов о Марсе. Коскинен выключил фон. Лучше об этом не вспоминать.

Забыть о В К, о китайцах и о всех прочих проклятых… У него защипало в глазах. Кажется, я сейчас заплачу, подумал он со смутным удивлением.

Похоже, нет смысла звонить остальным. Наверное, я единственный, кто еще жив и на свободе, да и то только благодаря защитному устройству. Нужно поскорее отсюда выбраться, иначе и мне недолго осталось бегать…

Выбраться? Но куда? Впрочем, сейчас это и не важно. Главное — куда-нибудь подальше.

Довольно неуклюже, поскольку его все еще била дрожь и слезы застилали глаза, Коскинен набрал номер вызова такси.

— Да-да, к супермаркету «Олд Прол». Откуда же мне знать адрес? У вас есть справочник? Вот и посмотрите в нем, да побыстрее! — Он раздраженно выключил фон и нетвердыми шагами вышел из будки.

Бармен, на лице которого при виде Коскинена отразился ужас, испуганно отшатнулся. Коскинен расплатился с ним и даже дал немного на чай. Закинув генератор поля за спину, он вышел из ресторана.

Среди полок с бакалеей его остановил коренастый субъект с револьвером на бедре.

— Извиняюсь, мистер, — заявил он. — Я тут в охране. Наблюдал за вами в монитор. Вы знаете, кто тот тип, что разговаривал с вами в будке?

— Нет, — ответил Коскинен рассеянно. — Дайте пройти.

— Он и тот, что с ним, — они из Кратера. Я их тут несколько раз видел. От них хорошего не жди. И мне очень не понравилось, мистер, как он разговаривал с Гасом у стойки. Ясно, как божий день, что он велел Гасу ничего вам не говорить. А потом он оставил своего друга и куда-то слинял.

В это время по соседнему проходу между стеклянными стеллажами прошествовал второй тип, тот, который постоянно пребывал в задумчивости. Охранник посмотрел ему вслед.

— И ничего не могу с ними поделать, пока они что-нибудь не затеют, — заметил он. — Но на вашем месте, мистер, я бы остался здесь и подождал бы копов. Я их быстро вызову. Лучше будет если они проводят вас до дома.

Коскинен вздрогнул. Полиция? ВК?

— Нет уж, спасибо!

Охранник покосился на него.

— Что неприятности? Хотя по виду не подумаешь. Что это у вас за штука?

— Не ваше дело! — огрызнулся Коскинен и бросился прочь почти бегом. Охранник проводил его недоуменным взглядом, потом пожал плечами и отвернулся.

Перед распахнутым входом супермаркета Коскинен остановился. Стоянка у входа была пуста и плохо освещена. Где-то слышался шум проходящих машин, но ни одной не было видно. Может, лучше подождать такси здесь, внутри, подумал он.

А потом куда? Скорее всего, в отель — не слишком дешевый, чтобы служить воровской малиной, но и не такой дорогой, чтобы привлекать внимание службы безопасности. Или китайцев, с содроганием подумал он. Какой-нибудь средней руки отель, где обыкновенно останавливаются коммивояжеры. Долго пробыть там не удастся, слишком у него подозрительный вид. Но, во всяком случае, он успеет принять таблетку, как следует выспаться и продумать свои дальнейшие шаги еще раз.

На стоянке появилась обшарпанная каплевидная машина. Водитель вылез из кабины. На нем был стальной шлем, сбоку висел игольный пистолет-парализатор. По борту машины шла надпись: «Таксомоторная компания КОМЕТЧИК». Водитель подошел ко входу в супермаркет.

— Это вы заказывали машину?

— Да.

Коскинен последовал за ним. Водитель неожиданно шикарным движением распахнул дверцу, и Коскинен забрался внутрь.

Дверь захлопнулась. И сразу же кто-то железной хваткой вцепился ему в левое запястье и завернул руку за спину. Одновременно сильные пальцы стиснули Коскинену горло.

— Не рыпайся, и тебе ничего не будет, — произнес над ухом знакомый голос типа, который разговаривал с ним у будки.

Водитель осклабился и уселся на переднее сиденье. Нажав на кнопку, он получил разрешение на взлет и такси взмыло в воздух. Коскинен едва мог дышать.

Болван, с горечью проклинал он себя. Совершеннейший, доверчивый идиот! Те двое у стойки задумали это, едва его увидели. Резонно предположив, что Коскинен будет вызывать такси, они позвонили своему сообщнику. А тот дожидался за углом, пока не появился громила в шрамах и не сказал ему: «Давай, выруливай и цепляй его, пока не пришло настоящее такси.» А второй до последнего момента следил за Коскиненом, чтобы предупредить любую неожиданность и в случае чего известить своих дружков. Но все прошло, как по маслу. Его, Питера Коскинена, обвели вокруг пальца.

— Вот и славненько, — сказал громила, — Расслабься и ни о чем не думай. Мы тебя выпустим через милю-другую. Достань правой рукой бумажник и брось его на пол.

Коскинен сделал, что было приказано. Черт, теперь я совсем пустой, подумал он. Осталась едва ли двадцатка мелочью. А с банком связываться опасно…

— О’кей, — проворчал громила. — Он хороший парень, Тим. Высади его возле какой-нибудь станции надземки, чтобы он выбрался отсюда живым.

— Понял, — отозвался водитель и снова нажал кнопку. Диспетчерская служба опустила такси на наземный уровень и сняла машину с контроля. Они проехали еще немного и остановились в переулке между двумя совершенно глухими стенами — наверняка это были какие-то автоматические фабрики. Над головами грохотала грузовая транспортная линия. В переулке было довольно сумрачно.

— Да, вот еще что — сказал громила. — Эту штуку тоже давай. Ту, что у тебя за спиной — черт, только сейчас пришло в голову! — она мне тоже нужна. Не знаю уж, что это такое, но Зиггер или его телка разберутся. Может сам скажешь?

— Пожалуйста, не надо… — прохрипел Коскинен.

— Вот еще! Давай, вылезай из лямок. Пронто!^[6]Хватка на горле чуть ослабла, но водитель, обернувшись наставил на него игольный пистолет. В сумраке кабины блеск металла был едва различим.

— И смотри, без всяких, — добродушно заметил он.

Черта-с-два, подумал Коскинен, мне нечего терять. Он незаметно снял туфли, и, делая вид, что пытается высвободиться из лямок, нащупал свой бумажник и зажал его ступнями в носках.

— Давай, давай, пошевеливайся, — нетерпеливо прикрикнул громила.

Коскинен нажал выключатель.

Цилиндрическое силовое поле столкнуло его с сиденья, и теперь он висел в воздухе в углу салона. Бандита отбросило к противоположной дверце. Возможно, он и орал что-то, да и водитель наверняка ругался черными словами, но для Коскинена они теперь были не опаснее безмолвных теней.

Коскинен сунул бумажник обратно в карман и замер, все еще дрожа от возбуждения. Сейчас он был абсолютно неуязвим. Даже глаз не мог проникнуть сквозь невидимый барьер; кислородом для дыхания Питера обеспечивал восстановитель воздуха. Потом он увидел, как выстрелил пистолет, но игла сплющилась о поле, и громила сразу открыл окно, чтобы проветрить салон от летучего анестетика.

— Вот это правильно, — крикнул им Коскинен, хотя от крика толку было мало, так как они тоже не могли его слышать. — Нельзя вам здесь долго болтаться — вокруг полно полицейских машин. А меня вам теперь не достать. Так что выкидывайте меня за дверь и валите отсюда! Все-таки я вас провел! Давайте, давайте, скорее!

Громила стал ощупывать поле, пытаясь определить насколько оно непроницаемо. Он толкнул Коскинена плечом и обнаружил, что невидимый кокон со своим содержимым легко передвигается, поскольку не имеет собственного веса.

— Выталкивай меня наружу и дело с концом, ты, недоумок! — заорал Коскинен.

Тени посовещались. Водитель снова склонился над приборной панелью. Такси взмыло в воздух.

О, Господи, подумал Коскинен. Они везут меня с собой! Куда?

Воздушные линии неплохо освещались тусклым рассеянным сиянием, поднимавшимся от земли. Коскинен ясно видел громилу. Внимательно следя за Питером, здоровяк скорчился в противоположном углу кабины, в руке у него теперь был пистолет водителя, другой рукой он сжимал виброкинжал. Глаза его от страха побелели, грудь вздымалась, на лице блестел пот. Но все же, бандитам в смелости не откажешь, подумал Коскинен. Хотя они и испугались, но изучить неведомое — слишком сильный соблазн, тем более, что потом есть надежда его использовать.

Что же делать?

Он мог отключить поле, распахнуть дверцу и выпрыгнуть… Нет. На это потребуется не меньше секунды. Игла из пистолета воткнется в него гораздо быстрее.

Другой выход — сдаться им на милость.

Нет. Еще рано. Это-то он всегда сможет сделать, если положение станет совсем безнадежным. Лучше подождать, пока они не убедятся в его неуязвимости, а там, быть может, удастся с ними поторговаться… Силы покинули его. Расположившись поудобнее в тесном сферическом пространстве, Коскинен стал тоскливо ждать, чем все это кончится.

5

До Кратера было недалеко. Такси вышло из зоны наведения контрольной службы, водитель включил ручное управление, и Коскинен увидел внизу и впереди круг темноты, выделяющийся на фоне тускло освещенной паутины улочек. На краю Кратера стояли несколько зданий, в которых светилось по одному-два окна. Остальное было погружено во мрак. В нескольких милях отсюда высился Центр, похожий на ступенчатый сверкающий фонтан. Видна была и пара небоскребов, в которых помещались штаб-квартиры транснациональных корпораций. Он мог даже различить снующие по улицам светлячки наземных машин. Но все это с таким же успехом могло происходить и на другой планете…

Только не на Марсе, с отчаянием подумал он. Марс тоже убивал людей: непригодной для дыхания призрачной атмосферой, голодом, жаждой, холодом и враждебностью. Но в пустынях его, в многовековых кочующих лесах, на ледяных плоскогорьях и, в особенности, в могучих и ясных марсианских умах, слившихся с человеческим разумом, чтобы расширить знание, жила необъяснимая, неземная красота.

Тогда меня страшно мучила ностальгия. Сейчас, когда я думаю об этом, я понимаю, что мне просто не хватало зеленой травы, деревьев, солнца, ласкающего обнаженную кожу, ветерка, проносящегося над озером, бабьего лета, снега, людей — вот, что главное, — людей, которых я знал с детства, людей, населяющих этот прекрасный мир. Но то, что я увидел, — это не Земля. О, Разделяющий Надежды, забери меня назад, к себе, на Марс…

Такси висело над темным кругом, пока водитель связывался с кем-то по фону. Дает знать своим, что это именно он? Ходили слухи, что у самых могущественных главарей в подобных местах были средства, позволяющие сбивать непрошеных гостей. Коскинен не знал, правда это или нет. Вообще у обитателей верхних уровней почти не было информации о Кратерах. Коскинен знал только, что в эпицентрах взрывов остаточная радиоактивность не позволяла восстанавливать постройки. Потом радиоактивность уменьшилась, и самые бедные элементы общества перебирались все ближе к подобным местам, земля там была или очень дешевой или вообще бесплатной. Самые отчаянные жили прямо в кратерах, периодически выползая собирать дань с жителей наземных уровней. Они держали под контролем целые города Полиция, у которой и без того было достаточно забот, редко вмешивалась в их дела, если только не случалось что-то совсем уж из ряда выходящее, а чаще всего не встревала и в серьезных случаях. Любая видимость порядка лучше его полного отсутствия, а бароны кратеров создавали хоть какое-то подобие социальной организации в трущобах.

Наконец, водитель отключил фон. На пульте заморгал радиомаяк, и такси пошло вниз. Машина мягко коснулась земли, и вокруг нее сразу возникли несколько смутных теней, Водитель выбрался из кабины, что-то сказал, и тени, открыв дверцу, вытащили Коскинена наружу.

Он огляделся. Они находились на неширокой бетонной площадке, расположенной на полпути от дна кратера до его края. Площадка являлась крышей какого-то строения. Склоны кратера были погружены в темноту, лишь кое-где отблескивали остекленевшие от атомного жара обломки. Еще дальше, на самом краю, на фоне красноватого сияния вырисовывались силуэты сторожевых вышек. Фонарь, который держал в руке один из встречающих, освещал полдюжины мрачных типов в касках и кожаных куртках, направивших пистолеты на чужака. Двое подняли Коскинена и куда-то его потащили, остальные — в том числе, громила и водитель — двинулись следом. Отгонять такси послали кого-то другого.

Коскинен неподвижно лежал в своем коконе. Тело ломило от усталости. Его протащили сквозь двери на первом этаже, потом по крутому спуску внесли в обшитый пластиком туннель, освещенный флюоресцентными лампами. Там стояла тележка, на которую вся компания, погрузив Коскинена, залезла сама. Тележка быстро покатилась вниз. Через некоторое время они попали в более широкий туннель, наверное, участок подземки, уцелевший во время взрыва и слегка переоборудованный. Должно быть, у них здесь собственная система энергоснабжения, подумал Коскинен, вентиляция, отопление, запасы пищи и оружия; они вполне могут пересидеть тут долгую осаду. Мимо проезжали другие тележки, люди на них — в основном, рабочие — почтительно склоняли головы при виде воинов. Тележка проскочила стальные ворота, по обе стороны которых располагались встроенные в стены пулеметные гнезда и, наконец, остановилась перед укрепленным пунктом. Отсюда вся группа пешком направилась в боковой туннель.

Коскинен очень удивился, когда они вошли в зал с зеркальным полом, оформленный с еще большей элегантностью, чем номер в отеле «Фон Браун». Через открытую дверь в другом конце виднелось следующее помещение, обставленное роскошно и с завидным вкусом. Наконец, миновав не такие великолепные, но полностью оборудованные жилые комнаты, просторные мастерские, дверь с надписью «Электроника» и массивные двойные ворота, они оказались в выложенном бетонными блоками боксе. Тут Коскинена опустили на пол.

Питер поднялся на ноги. Это требовало определенного умения — нужно было осторожно перемещать центр тяжести до тех пор, пока упругий силовой кокон не встанет на широкое плоское «основание». Оглядевшись, он увидел, что охрана расположилась вдоль стен, все пистолеты были направлены на него. На рабочем столе светились шкалы приборов, тут же стоял фон и экран монитора. Наверное, здесь они испытывают то, что считают опасным, решил Коскинен.

Ждали, казалось, очень долго, но вот, наконец, снова открылась внутренняя дверь, и в помещение вошли двое. Охранники вытянулись у стен. Понимая важность момента, Коскинен постарался справиться с волнением и внимательно присмотрелся к вошедшим.

Мужчина был довольно крупным, средних лет, человеком с приличным животиком и небольшой лысиной. На розовом пухлом лице выделялись только картофелина носа и прорезь рта, бровей не было вовсе. Но передвигался он с легкостью, которая предполагала наличие тренированных мышц. Одет он был в пышное одеяние из переливающейся синей ткани, на пальцах сверкали перстни. Пистолет на бедре выглядел довольно потертым. От частого пользования?

Девушка на вид была симпатичной — высокая, с прекрасной фигурой и гибкой походкой. Не старше тридцати, решил Коскинен. Иссиня-черные волосы спадали ей на плечи; лицо было довольно широким — с блестящими карими глазами, широким носом, полными, сердито изогнутыми губами. Кожа у нее была цвета кофе с молоком, рядом с ней остальные выглядели просто какими-то бледными немочами. Эффект усиливал еще и белый лабораторный халат, который она накинула поверх дорогого красного платья.

Это босс, собственной персоной, понял вдруг Коскинен, и мурашки побежали у него по коже. Как они его тут называют? Зиггер?

Босс медленно обошел вокруг кокона и ощупал границы поля. Сделав знак своим подручным отойти в сторону, чтобы их не задело рикошетом, он несколько раз выстрелил в Коскинена. Но пули аккуратно падали на пол. Облокотясь на стол, девушка наблюдала за происходящим. Наконец, она взяла блокнот, что-то написала и поднесла листок к лицу Коскинена.

Красивый почерк, отмстил Питер с удивлением. Надпись гласила: «Нам нужна эта штука. Хотите ее продать?»

Он отчаянно замотал головой.

— Отпустите меня!

Девушка нахмурилась и написала: «Объясняйтесь жестами. Используйте азбуку глухонемых». И она показала ему на пальцах несколько букв.

Глухонемые?… Да, конечно, тем, кто не может себе позволить купить нейропротезы, остается только объясняться знаками. Коскинен неуклюже изобразил: «Вам меня не достать, а меня уже ищет полиция. Лучше отпустите меня».

Девушка сказала что-то Зиггеру, и Зиггер откровенно изумился. Но тем не менее, он ей поверил, раз почти сразу отдал приказ охране покинуть помещение. Девушка снова написала Коскинену: «Очевидно, у вас имеется аппарат для очистки воздуха, но других припасов у вас нет. Мы не дадим вам выйти до тех пор, пока вы не начнете умирать от голода. Так что лучше выходите сами и давайте поговорим. Зиггер иногда держит слово — когда это ему выгодно». Тут она кокетливо улыбнулась боссу, который читал написанное через ее плечо. Тот побагровел, но ничего не сказал. «Однако, лучше с ним не ссориться.»

Ну прямо Братец Кролик в зарослях шиповника, подумал Коскинен. «Только не замуровывайте меня,» — показал он пальцами. Пусть только попробуют, с надеждой подумал он. Я расширю поле и разломаю любую кладку… И сбегу!

«Хорошо. К тому же голодать — это слишком долго», — лаконично ответила девушка.

Один из охранников вернулся, держа в руках какую-то громоздкую штуку с длинным стволом. Девушка написала: «Знаете, что это?»

Коскинен отрицательно покачал головой.

«Лазерное оружие. Дает очень мощный луч. Его еще называют тепловым ружьем».

Ну конечно, подумал Коскинен. Воля оставила его.

«Мне кажется, раз ваше силовое поле, или что у вас там, пропускает свет в обе стороны, оно пропустит и инфракрасные лучи», — написала она. «Сначала мы выстрелим по ногам».

Охранник вскинул ружье, но Коскинен опередил его — отключил поле и повалился вперед на четвереньки.

6

Разбудил его сигнал фона. Питер повернулся на другой бок, сунул голову под подушку и попытался забыть о его существовании, но фон продолжал звонить. Коскинен выругался сквозь зубы, потянулся рукой и включил аппарат.

С экрана смотрела темноволосая девушка Питер изумленно замер, стараясь вспомнить — кто она такая, и где находится сам.

— Доброе утро, — произнесла девушка, улыбнувшись одними губами. — Вернее, добрый день. Уже довольно поздно. Мне кажется, вы уже выспались.

— Что?

Мало-помалу, по кусочкам, память возвращалась.

Он чуть не потерял сознание, когда отключилось поле. Потом они отобрали у него устройство, вкатили в вену успокоительное и уложили спать… Он обвел взглядом небольшую, но довольно уютную комнатку с ванной. Дверь здесь была только одна, а окон не было вообще, только решетка вентиляции… Да, ведь он под землей, в зиггеровском замке наоборот… В бункере.

— Я хочу с вами поговорить, — сказала девушка. — Я уже заказала обед. — Улыбка ее стала шире. — Хотя для вас это будет завтрак. Охранник зайдет за вами через пятнадцать минут. Торопитесь!

Как только экран погас, Коскинен сполз с кровати. Его одежды не было, но в стенном шкафу он обнаружил несколько прекрасных новых вещей. Ионный душ выбил из тела осадок вчерашнего переутомления, и, облачившись в зеленую куртку и серые брюки, он почувствовал себя гораздо бодрее. Когда вооруженный охранник заглянул в дверь, Коскинен ждал его.

Лента транспортера доставила их в роскошные апартаменты. Охранник остался позади, и перед Коскиненом открылась анфилада из нескольких комнат со светлыми паркетными полами. На стенах висели картины. По обзорной стене кружились абстрактные цветовые пятна, показавшиеся ему слишком заумными, но в негромкой музыке он с удовольствием узнал любимого Моцарта. Первая комната была обставлена в восточном стиле, мебель на низких ножках располагалась вокруг возвышения, на котором покоился великолепный кусок необработанного лунного хрусталя. Сколько такая глыба может стоит? Коскинен прикинул сумму и помотал головой.

Девушка уже сидела за столом; белое одеяние подчеркивало чудесный цвет ее кожи. В одной руке она держала коктейль, другой — с зажатой в пальцах сигаретой — махнула Коскинену.

— Садитесь, Пит.

Голос у нее был хрипловатый, с едва заметным южным акцентом. Скорее всего, она квартеронка, решил он, с примесью креольской крови.

— Откуда вы знаете мое имя? — спросил он и спохватился: — Ах, да, конечно. Вы же видели документы в моем бумажнике.

— Еще и навели кое-какие справки в Службе Новостей, — кивком подтвердила она. — Здорово вас встретили на родине, правда?

Коскинен уселся напротив нее, вкатился робот-официант и спросил, что он будет есть. Только сейчас Коскинен осознал, что в комнате только двое людей — он и она, хотя за дверью наверняка стоит охранник, и где-то обязательно спрятана кнопка тревоги или потайной микрофон. Вон, например, какой у нее толстый серебряный браслет…

— Да, встретили… — Питер неопределенно пожал плечами.

Она состроила гримаску.

— Вас еще нужно воспитывать. Впрочем, как хотите. Вы курите?

— Нет, благодарю. — Он облизнул губы. — И что же обо мне поведали Новости?

— А ничего, — ответила она, глядя ему прямо в глаза. — И в редакции фонопрограмм, и в газетах известно только, что вы по-прежнему живете в роскошном «Фон Брауне» в Филадельфии. И между прочим мы не смогли связаться ни с одним из ваших товарищей по экспедиции.

Коскинен с горечью кивнул.

— Я только надеюсь, что ВК их не прикончила Зато китайцы убили Сая Твена, вы знаете?

— Что?! — Она выпрямилась.

— Да это же было в Новостях, — с дрожью в голосе заметил он. — Вчера вечером.

— Вчера, но не сегодня, — ответила она. — Сегодня сообщают, что он погиб в автокатастрофе, а все, что говорилось об убийстве, явилось следствием истерического… — тут ее чувственные губы сжались, и Коскинен сразу вспомнил Зиггера. Тот тоже поджимал губы. — А что с ним случилось на самом деле?

Он принял вызов.

— А почему я должен вам рассказывать?

Она опять смягчилась, и его удивила быстрота метаморфозы.

— Послушайте, Пит, — сказала она негромко и торопливо, — вы оказались втянуты во что-то чертовски важное. Я целый день исследовала эту вашу штуковину, и уже знаю, что она может. Этого достаточно, чтобы Зиггер сошел с ума. Правда, у нас здесь нет психотропных средств, но зато есть нейростимулирующие аппараты и даже кое-что похуже. Нет, вы не подумайте… — она подняла тонкую руку, — я вовсе не угрожаю вам. Угрожать я бы не стала никому ни под каким видом. Но есть еще Зиггер. И поэтому я предупреждаю вас, Пит. Вы понимаете, что это значит. У вас нет иного выхода, кроме сотрудничества… ну, хотя бы со мной.

— И что будет, если я соглашусь? ВК меня по головке не погладит.

— Если вы считаете, что они вам этого не простят, то нам ничего не стоит укрыть вас от них. Кратер умеет ценить помощь и благодарить за нее. О’кей. Так что же все-таки случилось с Твеном?

Робот подал ему стакан, и Коскинен, не глядя, схватил его и залпом осушил. Потом торопливо рассказал ей все, что знал.

Выслушав, девушка покивала, аккуратно зажгла новую сигарету и некоторое время молча курила, размышляя. Затем она сказала:

— Да, очевидно, вчера передавали то, что было на самом деле. А сегодня передают то, что велело ВК. Они просто наложили запрет на информацию. Но я теперь понимаю… Ваша экспедиция привозит эту штуку на Землю, абсолютно не представляя реакции, которую она тут же вызовет. Команда разъезжается по домам. В разговорах с друзьями они то и дело упоминают о некоем аппарате. ВК, которая, на всякий случай, присматривает за ними, узнает обо всем буквально в считанные часы. Там-то сразу понимают, что такое это ваше устройство, и следующий шаг напрашивается сам собой — необходимо срочно завладеть аппаратом и изолировать всех, кто хоть что-нибудь о нем знает, по крайней мере, до тех пор, пока они не решат, как поступать дальше.

Но у китайцев тоже есть собственная шпионская сеть — агенты, информаторы, рассеянные по всему миру. Это всем известно. И… очевидно, вся китайская агентура была задействована на возвращающейся экспедиции. Ведь предыдущие экспедиции доказали, что марсиане обладают довольно развитой наукой, хотя и совершенно непохожей на земную. То есть, «Боас» вполне мог привезти на Землю что-нибудь экстраординарное. Надо учесть, что и официальной целью экспедиции было подробное исследование марсианской цивилизации. Китайские агенты запросто могли внедриться на ключевые места задолго до вашего возвращения. Например, подружиться с семьями космонавтов и все такое. Поэтому информацию о коконе они получили почти одновременно с ВК. Захват членов экспедиции должен происходить наперегонки…

На пустой желудок спиртное подействовало как удар кулаком.

— Бесполезно все это, — пробормотал Коскинен сквозь окутавший голову туман. — То устройство, что было у меня, — единственное на Земле. И я единственный, кто по-настоящему в нем разбирается. Дело в том, что именно я его разработал. Само собой, с помощью марсиан. А у остальных были собственные дела.

Она откинулась на спинку кресла, расслабляясь, словно большая кошка. Следующий вопрос лишь подтолкнул Коскинена к дальнейшим излияниям.

— Тогда почему же ВК не прихватила вас самым первым?

— Наверное, у них сначала не было полной информации. А может быть, просто не смогли меня найти. Я всем говорил, что собираюсь в Миннеаполис, а в последнюю минуту передумал и завернул в Атлантик-сити. Но все равно, появились они довольно быстро. А за ними по пятам уже шли китайцы.

— Я так понимаю, что когда наши ребята натолкнулись на вас, вы как раз улепетывали от китайцев.

— И от ВК заодно. — Коскинен допил остатки коктейля. — Тоже хотели меня кокнуть — эти самые, из ВК.

Девушка уставилась на него круглыми глазами. Коскинен понял, что лучше уж рассказать все до конца, и поведал ей о своем приключении с агентами ВК.

— Понятно, — прошептала она, выслушав его исповедь. — Я вам верю, я знаю, что у них там за субчики. — Она потянулась через стол и сжала его ладонь. — Но сейчас вам лучше поесть.

Робот-официант принес суп, булочки и настоящее масло. Дождавшись, когда Коскинен расправится с пищей, она усмехнулась и сказала:

— Да, кстати. Совсем забыла, вы же до сих пор не знаете, как меня зовут. Я — Вивьен Кордейро.

— Очень приятно, — пробормотал он. В голове немного прояснилось, вернулись силы и вместе с ними — подозрительность. Теперь он ругал себя за то, что выложил на стол слишком много козырных карт, которые весьма пригодились бы впоследствии. Ситуация по-прежнему казалась ему кошмарным сном.

— А вы не физик? — спросил Коскинен.

— В некотором роде, — кивнула она — Училась в Институте, как и вы, если верить вашей официальной биографии. Вот только подобрали меня, когда мне уже было пятнадцать. — Она нахмурилась. — А до этого со мной уже много чего успело произойти. Теперь это, конечно, не имеет никакого значения. Здесь я возглавляю технический отдел. Даже боссам Кратеров нужны люди, разбирающиеся в энергетике и теории информации.

Коскинен сказал:

— Надеюсь, вы понимаете, что это защитное устройство — всего лишь первый, экспериментальный образец. Вам потребуется большая лаборатория и несколько лет работы, чтобы выявить все его потенциальные возможности. Особенно те, которые еще и представить невозможно.

— Да, верно. Но Зиггер прекрасно сможет использовать уже известное. Давайте поговорим об этом. Не подробно, боюсь, математика для меня будет сложновата. В общих чертах, ладно?

Коскинен заколебался.

— Но ведь я и так многое уже знаю, — напомнила она.

Он тяжело вздохнул:

— О’кей. Спрашивайте.

— Ладно. Это марсианский прибор?

— Не совсем. Я уже говорил, мы разработали его вместе. У них была теоретическая база, но никакого понятия о физике твердого тела.

— Так. Значит, ВК не может послать туда еще один корабль и нахально потребовать остальные такие же коконы. Из сообщений прошлых экспедиций ясно, что марсиане не станут якшаться с врагами тех людей, которые стали их друзьями. Обмануть их невозможно, они просто знают — кто есть кто. Русские уже имели возможность убедиться, что им вполне по силам уничтожить атомные заряды прямо на складах — причем, еще до начала боевых действий. Учитывая, что космические корабли имеются только у американского правительства, никто, кроме американцев, не сможет попасть на Марс. Вывод прост — основная игра развернется здесь, на Земле. Итак, что же такое этот ваш невидимый кокон? Потенциальный барьер?

Удивленный, он кивнул:

— Как вы догадались?

— Просто это самое вероятное. Двусторонний потенциальный барьер, словно горный хребет отделяющий человека от остального мира… Я пришла к выводу, что толщина барьера — несколько сантиметров, и никакие тела, обладающие скоростью, меньшей, чем первая космическая, не могут его преодолеть. Пуля не пробивает экран и падает на землю, это я вчера видела. Но что происходит с ее кинетической энергией? Экран не дает рикошета…

— Поле поглощает ее, — пояснил он, — и запасает в аккумуляторном блоке. Этот блок, по сути, и генерирует поле. Если бы пуля летела со скоростью, достаточной для преодоления барьера, то на выходе она получила бы добавочный импульс за счет энергии из блока питания. Сейчас устройство настроено на пятнадцать миль в секунду…

— И это предел? — присвистнула Вивьен.

— Нет. Барьер можно уплотнять сколько угодно, он может стать непроницаемым даже для электромагнитного излучения. Единственно, для этого потребуется гораздо больше энергии. Напряженность поля можно увеличить за счет уменьшения объема кокона Ну, например, вы хотите заключить в сферу целый дом, но тогда скорость проникновения соответственно окажется равной примерно одной миле в секунду, хотя лучше подсчитать поточнее.

— Одна миля в секунду — тоже прилично, — сказала она. Коскинен видел, что его слова произвели впечатление. — А как запасается энергия?

— Это квантовая регенерация. Решетка кристалла аккумулятора сжата до энергетического максимума. Сжатие обеспечивается регенеративным субполем, и оно же, кстати, определяет энергию проникновения для сферического кокона поля.

— Знаете что? — довольно спокойно заметила Вивьен. — Вы сейчас полностью опровергли все известные принципы хранения энергии, уничтожили с дюжину ведущих отраслей промышленности и произвели на свет штук двадцать новых. Что же касается самого поля, или экрана или кокона или как вы там еще называете… скажите, что оно из себя представляет? Область искривленного пространства?

— Можно назвать и так, если угодно. Хотя, строго говоря, «искривленное пространство» — в лучшем случае тавтология, а в худшем — просто бессмысленный набор звуков. Я бы мог вам показать уравнения… — тут Коскинен спохватился. Этого нельзя было делать ни в коем случае. Ведь он в плену у шайки преступников!

Но Вивьен, к его облегчению, только вздохнула:

— Этого я никогда не пойму. Я даже забыла то, что когда-то знала. Давайте будем придерживаться прикладной стороны. Например, я сегодня обратила внимание, что в ваше устройство встроен термостатический блок. А еще там есть воздухообменник, я таких никогда в жизни не видела.

— Все это создано по марсианской технологии — подтвердил он. — Углекислый газ и водяные пары пропускают через металлическую губку-катализатор, которая подпитывается все из того же энергоблока. В основном, они преобразуются в твердые карбонгидраты и свободный кислород, а остальное — ацетон, запахи тела и прочее — связывается в виде радикалов в карбонгидратах.

На Марсе у нас было устройство, которое преобразовывало вообще все отходы организма и восстанавливало выделяющуюся воду. Мы брали с собой только пищу и проводили в полевых исследованиях целые недели. Но оно было слишком уж громоздким, а поскольку сам принцип рециркуляции более чем элементарен, мы оставили его на Марсе.

— Понимаю, — кивнула Вивьен. — Но как же вы ухитрялись работать, если были практически неподвижны внутри силового кокона?

— Обычно мы ездили на специальных волокушах или на марсианских песчаных санях, которые цеплялись к электрическим тракторам. Тракторы мы привезли с Земли. Большую часть образцов собирали роботы с дистанционным управлением. А под конец наши инженеры разработали аппараты, которые мы называли ходики — небольшие индивидуальные платформы с механическими ногами и манипуляторами. На ходиках можно было отправиться куда угодно. А в случае опасности поле всегда можно было расширить и прикрыть им и человека и машину.

— Но, — задумчиво добавил Коскинен, — все это создавалось на скорую руку. В принципе несложно сформировать поле, которое облегало бы как термоскафандр. Только в этом случае пришлось бы использовать несколько небольших генераторов, каждый из которых обслуживал бы различные движения человека. Суммарная мощность поля в любой момент равнялась бы сумме векторов отдельных полей. Конечно, такая штука потребует значительных инженерных разработок.

Вивьен с энтузиазмом подхватила:

— Космические корабли, воздушные суда, даже наземный транспорт — и все это вообще без корпусов, только генераторы потенциального поля в случае необходимости! Изменяй форму поля, и вот тебе пожалуйста жилой купол вместо космического корабля — разрабатывай какой-нибудь астероид… Господи, ведь вы даже не представляете, что из этого можно получить — от атомной энергии до субсветовых скоростей… А может, и сверхсветовых, а? Бьюсь об заклад, если возможно удерживать в вырожденном состоянии молекулы, то то же самое возможно и для атомов. Мы станем преобразовывать любую материю прямо в энергию… О, Пит, ваше поле — это только начало!

Тут он вспомнил, где находится, и по-прежнему мрачно заметил:

— Это вполне может оказаться и концом. Слишком много конкурентов охотятся за этой штукой.

Оживление оставило Вивьен. Она снова откинулась назад.

— Да, — ровным голосом подтвердила она. — Это тоже вполне возможно. Практически полная неуязвимость… Люди рвали друг другу глотки и за гораздо меньшее, верно?

Робот подал жареную индейку с приправами. Вивьен вздрогнула, как будто ей вдруг стало холодно, и улыбнулась Коскинену мимолетной улыбкой.

— Простите меня, Пит, — сказала она. — Я вовсе не собиралась сегодня столько говорить о делах. Давайте забудем о них на время. Я бы хотела поближе узнать вас как человека. — Голос ее упал. — Такие люди, как вы, в наше время встречаются редко. Скорее всего, их просто нет.

Разговор продолжался до самой ночи.

7

Охранник жестом показал Коскинену на двойную стальную дверь. Вид голых бетонных стен лаборатории заставил его снова остро почувствовать одиночество. Питер огляделся. Вивьен и Зиггер уже ждали.

— Он точно об этом ничего не говорил? Совсем ничего? А может, у него все-таки есть небольшое заведеньице где-нибудь на нижних уровнях? Тогда мы его запросто выловим и побеседуем по душам. Ну, так как? — спросил Зиггер. Вивьен поджала губы.

— Не старайся казаться еще большим идиотом, чем ты есть, Зиггер. Разве такой придурок, как Кости, может чем-нибудь заправлять? Да он и простого-то дела не осилит.

— Не такой уж он придурок.

— Но ведь он балуется психостимуляторами…

— Это не наркотики.

— А я тебе говорю, что это одно и то же.

Зиггер в бешенстве замахнулся на нее. Вивьен не дрогнула.

— Это вот как ты собираешься найти Кости? Очень мило, — сказала она. Рука Зиггера упала, и он с ворчанием отвернулся. Тут его взгляд упал на стоящего у двери Коскинена.

— Ага! Наконец-то! — безбровые глазки сверкнули. — Ну-ка, иди сюда. Бак, держи его.

Один из стоявших рядом охранников завернул Коскинену руки за спину. Стало больно. Может, он и вырвался бы и дал сдачи, но двое других охранников, да и сам хозяин были при пистолетах.

Зиггер взял со стола клещи.

— Я хочу, чтобы ты кое-что понял, парень, — сказал он совершенно обыденным тоном. — Тебя поймали. За пределами Кратера никто ни малейшего представления не имеет, где ты находишься. Теперь ты — собственность. Моя собственность. Я могу с тобой сделать все, что моей душе заблагорассудится, а ты ничего не можешь с этим поделать.

Клещи сомкнулись на носу Коскинена.

— Захочу, и выдерну твой шнобель с корнем, понял? — Зиггер сжал клещи так, что у Коскинена из глаз потекли слезы, и удовлетворенно улыбнулся. — А ведь у тебя есть местечки почувствительней, — заметил он. — Хотя, если я решу, что не стоит тебя калечить, то просто подключу к нейростимулятору. Это пожалуй, похлеще. Не завидую тебе. А когда мы с тобой закончим, пропустим через мясорубку. Я ведь держу кошек, а сам знаешь сколько сейчас стоит свежее мясо. Нехотя Зиггер убрал клещи от лица Коскинена. На его лице выступили капельки пота. — Вот что я могу сотворить со своей собственностью, понял? Теперь ты, Ви. Сделай то, что я тебе говорил.

С абсолютно бесстрастным лицом Вивьен взяла закрепленный на цепочке толстый стальной диск дюймов трех в диаметре, одела его Коскинену на шею и соединила звенья миниатюрным сварочным аппаратом. Питер почувствовал жар даже сквозь подложенный под место сварки листок асбеста. В результате этой процедуры на шее у него оказалось украшение, которое невозможно было снять без инструментов.

Пока Вивьен работала, Зиггер разглагольствовал:

— Вот теперь мы будем в тебе уверены. Теперь ты поможешь нашей ученой даме исследовать свой силовой экран. Покажешь ей, как он работает и как сделать другие такие же. Разрешаю тебе вносить в конструкцию улучшения. Да, у тебя могут появиться кое-какие идеи насчет того, чтобы закинуть аппарат за спину и включить его там, куда не достанет луч лазера. Прошу тебя, забудь об этом. У тебя на шее фульгуритовая капсула с радиодетонатором. Если ты только что-нибудь задумаешь, я нажму кнопку, и тебе оторвет голову.

— Смотри, не нажми свою кнопку случайно, — огрызнулся Коскинен.

— Не беспокойся, — отозвалась Вивьен. — Детонатор срабатывает по специальному коду. — Она закончила работу и опустила цепочку, оставив на месте асбестовый листок.

— Хватит, Бак, — сказал Зиггер. Охранник резко опустил руку Коскинена, и Питер, высвободившись, чуть не упал. Хмуро поглядывая на присутствующих, он стал растирать нос. Зиггер ухмыльнулся.

— Не обижайся, Пит, — сказал он. — Просто я решил показать тебе жизнь сначала с плохой стороны. А теперь, давай посмотрим с хорошей. Хочешь закурить? А может, таблеточку? Они у меня здесь, с собой.

— Нет, — ответил Коскинен.

— До тех пор, пока ты остаешься пленником, ты — собственность. — продолжал Зиггер. — Но вот эти ребята, например, ничья не собственность. Они здесь потому, что умеют схватить счастье за хвост, когда оно попадается им на глаза. Я бы хотел, чтобы ты был с нами, Пит. То есть, я хочу сказать, по своей воле, по доброй воле. Только не ужасайся. Я вовсе не злодей. Ты просто должен понять, что я сам себе правительство. И конечно, я сам устанавливаю законы, сам собираю налоги, сам забочусь о своих подданных. А чем еще должно заниматься правительство, а? Что такого сделал для тебя Вашингтон, чего не могу сделать я? И даже еще больше? Тебе нужны хорошая еда, хорошее жилье, развлечения и игры? Все это ты можешь получать прямо здесь, начиная хоть с сегодняшнего дня. Тебе даже не придется провести в Кратере остаток жизни. Изменишь внешность, и отправляйся куда душе угодно. Я содержу и отменные квартиры, и охотничьи угодья, и виллы, и яхты и бог знает что еще в самых разных уголках мира. А когда будут готовы эти твои коконы, у меня всего этого станет еще больше. Намного больше. Ты только представь, сынок, чего мы добьемся всего за несколько лет. Ну так как, вступаешь в игру?

Коскинен молчал. Зиггер похлопал его по плечу.

— Ты обдумай все хорошенько, Пит, — сказал он доверительным тоном. — А пока думаешь, работай как следует и веди себя хорошо. Ну, пока! — Он вышел. Охранники последовали за ним.

Вивьен зажгла сигарету, уселась на табурет и несколько минут молча курила, делая глубокие, нервные затяжки. Коскинен тем временем принялся ходить по комнате. Под самым горлом он все время ощущал тяжесть бомбы.

Он мельком взглянул на экран монитора. Наверняка за ним кто-то наблюдал, может, даже сам Зиггер из соседней лаборатории. Сколько их у него в этом логове? Питеру очень захотелось показать невидимому наблюдателю какой-нибудь жест понеприличнее, но потом он раздумал.

Защитное устройство лежало на столе. Он нервно постучал пальцами по панели управления.

— Мне очень жаль, что пришлось повесить эту штуку, — сказала Вивьен. — Но выбора не было. Мне многое сходит с рук, но не подчиниться прямому приказу босса…

— Само собой, — отозвался он.

— Что же касается всего остального… ну, того, что он делал… Мне кажется, Зиггер ничем не хуже любого другого главаря любой другой шайки. А может быть, почти ничем не хуже любого другого правительства. Вы ведь и сами понимаете, что он был прав, сравнивая себя с правительством.

— Разве что Вашингтон обходится без пыток, — пробормотал Коскинен.

— Вот в этом я не уверена, — жестко сказала Вивьен.

Он с удивлением взглянул на нее. Хоть они и разговаривали довольно долго, своего прошлого она почти не касалась. Коскинен решил про себя, что она родилась в благополучной семье и получила хорошее образование в какой-нибудь частной школе. Но учеба была прервана войной, а затем последовало несколько тяжелых лет — сначала в лагерях беженцев, потом в разбойничьей шайке, полурабыней, пока, наконец, не вмешалась полиция — бандитов отдали под суд, а Вивьен в Институт. Там ей дали жилье, питание, лечение, психиатрическую помощь и образование.

— На мой взгляд, уж кому-кому, а вам бы следовало молчать насчет прелестей анархизма, — заметил он.

— Что ж, верно, — на лице Вивьен застыла вымученная улыбка, — Я сполна получила от всяких измов. — Она тряхнула головой, словно отгоняя непрошеные воспоминания. — Да, насчет Зиггера. Он сегодня в очень плохом настроении. Его беспокоит исчезновение Кости.

— Кто это?

— Приятель Неффа, Помните, в том ресторанчике было двое ребят? Нефф вышел, чтобы вызвать подставное такси, и захватил вас. А Кости сопровождал вас до дверей.

— Да. Помню. Такой, коротышка…

— Вчера он отправился в город и к ночи должен был явиться. У Зиггера для него было другое дело. Но до сих пор он так и не вернулся. Исчез, пропал без следа.

— Убили?

Вивьен пожала плечами.

— Люди Зиггера обычно не принимают этой возможности в расчет. Зиггер должен знать точно. Конечно, Кости вполне мог нарваться на банду подростков или на отряд из Ньюхейвенского Кратера, Мы ведем с ними что-то вроде войны за контроль над Йонкерским уровнем… Ой, да ну все это к дьяволу! — Вивьен затушила сигарету. — И так плохо кругом. Правительство готово удавиться за доллар, а потратить этот доллар и вычистить все эти крысиные норы им недосуг.

— Ну, со временем они это сделают, — сказал Коскинен. — Просто у них никак руки не доходят. Все силы и средства уходят на поддержание Протектората…

— Вот насчет Протектората — не надо! — взорвалась вдруг Вивьен.

Коскинен удивленно уставился на нее. Она вся дрожала, ногти впились в ладони, из глаз, казалось, вот-вот ручьем хлынут слезы.

— Что случилось? — осторожно осведомился он и на шаг приблизился к ней.

— Если бы я верила в Бога, — сквозь зубы выдавила Вивьен, — я бы решила, что он ненавидит нас — нашу страну, все наше поганое племя. И из ненависти к нам он наградил нас доктриной Норриса, чтобы мы сами исполнили то проклятие, которое на нас лежит. Тем самым мы избавили бы его от этой неприятной обязанности.

— Что? Но ведь… то есть, Вивьен, я хочу спросить — а что же нам еще остается? Вы что, хотите, чтобы началась третья термоядерная война?

В его памяти сами собой всплыли слова, которые их заставляли зубрить наизусть на уроках современной политики в Институте:

«… обеспечить безопасность Соединенных Штатов. Поэтому, с настоящего момента и впредь, ни одно национальное государство не может иметь вооруженные силы свыше минимума, необходимого для решения внутриполитических задач. Любые попытки производить, накапливать вооружения, набирать или иным образом создавать армии или отряды, предназначенные для ведения агрессивных войн, будут расцениваться как военная угроза Соединенным Штатам, и лица, ответственные за подобные действия, будут подвергнуты аресту и судимы как военные преступники американским военным трибуналом. С целью предотвращения милитаристского заговора, Соединенные Штаты оставляют за собой право неограниченного контроля. Во всех прочих отношениях государственные суверенитеты будут полностью уважаться; Соединенные Штаты гарантируют неприкосновенность всех национальных границ, существующих на момент объявления данной Прокламации. Соединенные Штаты признают за любыми государствами право изменять границы по обоюдному согласию, а также право народов изменять формы правления в своих странах законным или даже революционным путем. Однако, Соединенные Штаты оставляют за собой право судить, насколько каждое конкретное изменение сообразуется с их собственной безопасностью, и не допустят изменений, которые сочтут потенциально опасным для своего будущего и будущего остального мира».

Конгресс, Верховный Суд и все последующие президенты настолько усложнили доктрину Норриса, что со временем она стала настоящей юридической головоломкой. Но на практике все было гораздо проще, вооруженные силы сохранялись только у Америки, и они применялись там, где, по мнению президента, национальные интересы требовали немедленного вмешательства. Каждодневная работа по инспектированию, разведывательные операции, оценка данных и рекомендации правительству — здесь была прерогатива Службы Безопасности.

Вивьен ничего не ответила на вопрос Коскинена.

— Конечно, нам далеко до совершенства, — сказал он, — и, само собой, быть вселенскими жандармами мало приятно… За то нас и не любят. Но кому еще можно доверить такое дело?

Вивьен взглянула на него и сказала:

— ВК хотела разделаться с вами.

— Ну, в общем… да, действительно хотела. Но они не стали бы этого делать… то есть, я считаю, что лучше быть аккуратно пристреленным своими, чем оказаться в лапах какого-нибудь китайского пыточных дел мастера… Вы отлично понимаете, что я хочу сказать!

— Они убили моего мужа, — сказала она.

Коскинен замер.

— Хотите послушать как это было? — бесцветным голосом спросила Вивьен, снова отводя от него взгляд. — После Института я получила работу в Бразилии — помощником атташе по делам науки. Джанио работал там инженером. Он был чудесным человеком — очень милым и слегка не от мира сего — ведь он был еще молод! Конечно, по возрасту он был ненамного моложе меня. Но Бразилия не очень сильно пострадала в войне, и ему не пришлось пережить всех ужасов послевоенных лет… Душа его не была отравлена так, как моя. И только с ним я снова — далеко не сразу — почувствовала себя чистой. Мы часто ездили за город, на реку, и слушали там птиц… Потом был этот дурацкий заговор. Служба наложила вето на добычу урановой руды в Сьерра-Дурадо на том основании, что у них и так не хватает инспекторов, и они не могут быть уверены, что часть руды не уйдет по нелегальным каналам и не будет использована для производства бомб…

Голос ее упал.

— Но инспекторов действительно мало, — сказал Коскинен. Бессильный перед ее горем, он подсознательно старался направить разговор в другое, более безопасное русло. — Инспектирование требует очень высокой квалификации. А квалифицированных специалистов всегда не хватает. А ведь даже одна-единственная страна — это огромная территория. Иначе откуда могли бы китайцы, например, иметь такую разветвленную сеть агентов и подстрекателей? Официально китайское правительство не признает, что поддерживает какие-либо подрывные организации, но всему миру известно, что втайне они их поддерживают. И мы ничего не можем с этим поделать, поскольку у нас не хватает людей, на то, чтобы контролировать сам Китай.

— Ой-ой-ой, — презрительно протянула она. — Да в Китае правительство честнее и компетентнее нашего, и неважно, что они всей душой нас ненавидят, никого их непроницаемые улыбки не обманывают. В большинстве других мест мы просто поддерживаем у власти шайки продажных бездельников. Почему? А потому, что мы знаем — они никогда не доставят нам неприятностей… и нам плевать, какое существование влачат народы этих стран. Такая жизнь не стоит того, чтобы жить. О, да, мы вовсю твердим о невмешательстве, но на практике… я была на дипломатической службе, и поверьте, знаю, о чем говорю.

Он вздохнул.

— Простите. Я не хотел вас прерывать.

— Благодарю за извинение, Пит. Вы чем-то напоминаете мне Джанио… Знаете, на этих шахтах могли бы заработать себе на хлеб тысячи обездоленных. И тогда какие-то горячие головы решили свергнуть бразильское правительство и поставить у власти другое, уже не марионеточное, которое снова попыталось бы договориться с янки. Заговор раскрылся. Ведь все они были дилетантами. ВК и бразильская секретная служба переловили их всех до единого. Схватили даже Джанио, хотя он и не участвовал в заговоре. Кому это лучше знать, как не мне, верно? Ведь это был мой Джонни! Я знала, где он проводил время. Но он был страшно недоволен всей этой Сьерра-Дурадской историей и еще множеством других вещей. Он был гордым человеком и хотел, чтобы его родина шла своим собственным путем. Он не скрывал своих взглядов… что нам гарантирует Первая Поправка? — и действительно, несколько его друзей принимали участие в заговоре.

На суд нас доставили в Вашингтон. Меня, конечно, не арестовали, но я поехала с ними. Были бесконечные допросы под наркотиками. Я надеялась, что тут-то и выяснится невиновность Джонни. Но на суде какой-то тип, которого я никогда в жизни не встречала, под присягой показал, что видел моего мужа на нескольких встречах заговорщиков. Я, также под присягой, публично назвала его лжецом, потому что некоторые из указанных дней этих встреч Джонни провел со мной. Знаете, бывают такие смешные ассоциации, по которым вы надолго запоминаете самые разные мелкие события. Я помню, что мы отдыхали на острове на Амазонке именно 23 числа, поскольку насчитали ровно двадцать три летящих попугая, изумрудно-зеленых на фоне розовеющего утреннего неба, и Джонни еще сказал тогда, что боги сами даруют мне календарь, потому что я очень красивая…

Его признали виновным. И расстреляли. А я прошла по делу как лжесвидетельница. Но меня отпустили на поруки. Ученых всегда не хватает и все такое. Год или, может, чуть больше спустя я познакомилась с крупным бизнесменом, у которого были обширные связи в правительственных кругах. Это было на вечеринке на Манхэттене. Этот тип так напился, что проболтался мне, почему Джонни отправили в расход. Психозондирование показало, что у него были очень сильные наклонности к неповиновению. То есть, в один прекрасный день ему могло надоесть, что им помыкают в его собственной стране, и тогда он определенно отважился бы на какие-то действия. Значит, лучше убрать его заранее. «Пока он не принял участие в тайном создании бомбы или не нашел какую-нибудь припрятанную ракету. Такой человек может погубить миллионы других людей». Этот негодяй мне так и заявил. Мой бедный Джонни!

На следующий день я сбежала на нижний уровень. Больше всего мне хотелось исчезнуть, даже, чтобы меня убили, если повезет. Но вместо этого меня подобрал Зиггер. Обставлено это было скорее как похищение, но тогда мне было все равно, я схватилась бы за любую возможность наступить на хвост всем этим мерзавцам.

Вивьен замолчала и сидела теперь неподвижно, плечи ее бессильно поникли. Потом она вытащила сигарету и прикурила, но, сделав несколько затяжек, оставила ее тлеть между пальцев.

— Мне ужасно жаль, — прошептал Коскинен.

— Спасибо, — резко отозвалась она. — Это мне впору извиняться. Я вовсе не собиралась взваливать вам на плечи груз своих невзгод.

— Наверное, любая организация со временем… становится слишком агрессивной… особенно, когда она облечена властью.

— Несомненно. К тому же, неограниченной властью.

— Но с другой стороны, ВК невозможно ограничивать, иначе она не сможет выполнять свои функции. Хотя, защитный эффект сделает ВК ненужной. Ведь очень просто защититься от атомных бомб, нужно только создать достаточно мощный кокон.

Во взгляде Вивьен появилась искорка жизни.

— Не очень это практично, — голос ее еще немного дрожал, она то и дело закусывала губу, но все же ухитрялась подбирать нейтральные фразы. — Бомбу запросто можно пронести по частям и собрать внутри цели. И ведь есть еще другие, не менее ужасные виды оружия — бактериологическое, химическое. Не поймите меня превратно, Пит. Я ненавижу Маркуса и его заплечников из Службы Безопасности как, наверное, никто другой. Но я не настолько наивна, чтобы думать, что какая-нибудь другая страна сможет поддерживать мир на Земле лучше, чем это делаем мы. И я считаю, что это нужно делать обязательно, поскольку любое суверенное государство — это чудовище без мозгов и морали, которое ради своей суверенности с легкостью испепелит хоть половину человеческой расы.

— А международная организация…

— Слишком поздно, — вздохнула она. — Кому можно доверять? И знаете, Пит, у нас тут тоже своего рода суверенное общество, в котором мы живем так, как нам нравится. И никакому мировому жандарму мы подчиняться не собираемся. А если подчинимся, то перестанем быть теми, кто мы есть. Вот так-то! И — возвращаясь к нашей теме — я не представляю, как можно сделать международные полицейские силы дееспособными при отсутствии самого мирового сообщества Так что, возможно, «Пакс Американа» — единственный ответ.

Коскинен смотрел на лежащий на столе генератор поля, вспоминая как Элкор благословил его в день отлета корабля. Марсианин согласился терпеть все муки отложенной гибернации, чтобы проводить своих друзей — землян.

— Но можно же использовать эту штуку, — сказал Питер. — Ведь в войну большинство людей погибло не от взрывов или радиации, их погубили пожары и радиоактивные осадки. А чуть позже — анархия и болезни. Кокон предохранит и от того, и от другого.

— Конечно, — сказал Вивьен. — Потому-то Зиггер и хочет снарядить своих ребят вашими аппаратами. Тогда его никто не остановит. Через десяток лет он станет единоличным властителем всех нижних уровней — отсюда до Калифорнии, и половины законопослушного мира впридачу.

— А мы, значит, должны ему это обеспечить! — воскликнул Коскинен.

— Да, и еще мы должны ваши экраны усовершенствовать. А если откажемся, он просто наймет инженеров. Не думаю, что задача так уж трудна.

— Нет… я не могу. Я должен передать это в полицию!

— Что означает — в ВК, — медленно сказала Вивьен.

— Ну… наверное так.

— То есть, самому директору Хью Маркусу. Как вы думаете, что он после этого сделает — учитывая судьбу Джанио?

Коскинен молчал. Вивьен откровенно и безжалостно давила на него, но при этом он готов был побиться об заклад, что она говорит совершенно искренне, и дело вовсе не в замаскированном мониторе.

— Если не Маркус, то кто-нибудь еще. Вы просто не подумали о множестве возможных вариантов. Неуязвимость! Да дайте ее любому — от Зиггера до Маркуса, или хоть самому китайскому диктатору, — дайте ее любому, кто обладает властью над людьми, и вы избавите эту власть от последних остатков совести. А уж отсюда вытекает остальное… Одним словом, я предпочитаю, чтобы эта штука досталась Зиггеру, — закончила Вивьен. Губы ее были поджаты. Она вытащила еще одну сигарету и, не закурив, машинально принялась крошить ее в пепельнице. — Все, чего хочет Зиггер, это богатство. Зато ему не нужны души всех людей на Земле.

8

Коскинен проснулся. Что меня разбудило, мелькнула мысль. Может, и ничего особенного. Сон, из объятий которого он вырвался прежде чем тот превратился в кошмар… Ложась вчера, он принял таблетку снотворного, но сейчас ее действие уже должно было кончиться. Светящиеся цифры на часах показывали 4.15 восточного времени. Если бы не эти светящиеся цифры, в комнате было бы совершенно темно. И абсолютно тихо, если не считать шелеста вентиляции. Толстые перегородки надежно изолировали одно помещение от другого, значит, если действительно его разбудил какой-то звук, то это был действительно звук. Питер перевернулся на другой бок и попробовал снова уснуть, но вместо этого проснулся окончательно. Вчерашний разговор с Вивьен, ее тон и выражение лица взволновали его гораздо сильнее, чем он думал.

Черт, но ведь я до сих пор не знаю, что за этим стоит. В самом деле, моя юность прошла во вполне приличной школе-интернате, я никогда не сталкивался лицом к лицу с повседневной жизнью… И дело не в том, что преподаватели лгали нам, нет, они честно нас предупреждали, что жизнь трудна, что нам придется столкнуться с нищетой, невежеством, тиранией, жадностью, ненавистью… Теперь-то я вижу, что и они понимали тогда положение вещей совсем по-детски, им казалось, что та картина мира, которую они сами впитали из старых учебников (учебников для учителей!), единственно верна, и, не сознавая того, они творили преступление, стремясь внушить нам, детям, свое, однобокое видение жизни. Но не мне их судить…

У меня был шанс, это надо признать. Я мог бы спуститься со своих высот в мир, и мир сам ткнул бы меня носом в грязь. Так было бы честно. Но я предпочел отправиться на Марс. И вот теперь вернулся домой. И оказался перед лицом горькой правды, причем, не постепенно, так, чтобы можно было привыкнуть, а сразу, резко, словно кто-то большой и сильный толкнул меня с моста в тухлое, гнилое болото, и я нахлебался вонючей воды с тиной, и у меня нет желания всплыть и выбраться на берег, а хочется только одного — блевать…

И еще непонятно — в чем она, эта правда? Кто прав, а кто виноват? На чью сторону встать? И стоит ли вставать вообще?

Он провел день в каком-то эмоциональном отупении, находя единственное утешение в обществе Вивьен. Вдвоем они составляли техническое описание и схему генератора поля. Мысли метались по кругу, Коскинен один за другим перебирал варианты, но всякий раз упирался в стену: выход был только один — беспрекословное подчинение Зиггеру. Его посадили на цепь. Вмонтировали в нее фулыуритовую мину и обернули вокруг шеи. Затянули петлю на горле…

Быть может, когда-нибудь он сумеет тайком соорудить экран, который не пропустит сигнал подрыва заряда, но, вероятно, это произойдет не скоро. Пока остается только ждать и ловить удобный момент, день за днем терпя унижения…

По комнате — он не услышал, а, скорее, почувствовал, — разнесся глухой удар. Даже пол вздрогнул.

Коскинен выпрыгнул из постели. Сердце на мгновение замерло, а потом вновь забилось с удвоенной силой. Он прислушался. Похоже на вой сирены… Питер ощупью нашел выключатель. При ярком свете комната показалась ему необычно голой. Он попробовал дверь. Заперто, конечно. Приложив к ней ухо, он услышал далекие крики, топот бегущих ног. Где-то в подземелье действительно завыла сирена. Он нажал кнопку фона — экран не ожил. Либо связь была отключена, либо была повреждена подстанция. До него донесся еще один удар.

Нападение? Но кто может напасть?..

Зиггер! Коскинена вдруг прошиб холодный пот. Если Зиггер в отчаянии вдруг нажмет ту самую кнопку… Он вдруг поймал себя на том, что безотчетно пытается порвать цепочку руками. Торопливо, сознавая безнадежность затеи, Питер принялся искать в комнате какой-нибудь предмет, который мог бы разрезать металл. Ничего, как и следовало ожидать. Он наспех оделся, почистил зубы и стал ходить по комнате взад-вперед, стараясь представить, что же случится дальше.

Шум снаружи усиливался. Раздался еще один взрыв, потом еще. Но шагов он больше не слышал. Видимо, бой переместился куда-то дальше. Он был бессилен что-либо предпринять и обречен на пассивное ожидание, и это выматывало нервы. Питер попробовал вспомнить родителей, Элкора, мечты, которые он когда-то лелеял, но напряжение было слишком велико. Идиот, ругал он себя, если эта штука взорвется, ты все равно никогда об этом не узнаешь… Не успеешь.

От таких мыслей почему-то легче не становилось.

Еще один взрыв, гораздо сильнее. Свет мигнул и потускнел. Смолк шум вентилятора.

У Коскинена вдруг пересохло во рту и появилось ощущение, словно он наглотался марсианской пыли. Он направился было в ванную, чтобы глотнуть воды, но в этот момент открылась дверь. Питер резко повернулся и бросился навстречу вошедшему.

Вивьен Кордейро была одета в армейский комбинезон, в руке она держала пистолет, а за спиной у нее болтался какой-то бесформенный тюк. Глаза ее были прищурены, широкие ноздри дрожали, на губах играла мрачная улыбка.

— Вот, — задыхаясь сказала она. — Возьмите. — Она сбросила с плеч тюк. Тряпка, которой он был обмотан, развернулась, и Коскинен увидел свой генератор. — С этой тяжестью бегать нелегко.

Коскинен ошеломленно смотрел ей в лицо.

— Одевайте скорее, вы, недотепа! Нам еще повезет, если удастся отсюда выбраться!

И откуда взялись силы! Коскинен, сообразив, наконец, что от него хотят, и несказанно обрадовавшись, мгновенно продел руки в лямки.

— Что случилось?

— Вооруженное нападение. Довольно серьезное. Похоже на китайцев, если верить парню, который сидит за мониторами. Они всадили в нас сверху пару ракет и вывели из строя противовоздушную оборону. Потом высадили десант. Оружия у наших хватает, никакая банда Зиггеру нипочем, он даже полицейскую осаду выдержит, но с тем вооружением, что у них, ему не совладать. — Она снова накинула тряпку на генератор у него за спиной. — А теперь быстро в ванную!

— Зачем?

Она потащила его за руку.

— Все знают, как вы выглядите. Сбривайте бороду, может, тогда вас не узнают. Быстрее! — Она сунула ему депиллятор.

Коскинен провел приборчиком по лицу и впервые за долгое время увидел свой подбородок. Смягчающий лосьон приятно остудил кожу лица.

Тем временем Вивьен продолжала говорить:

— Кажется, я догадываюсь, как им это удалось, китайцам чертовым. Они знали примерно, где вы приземлились, и сразу послали свору агентов, а те через пару дней напали на след. Скорее всего они схватили Кости где-то в городе — ведь в окрестностях все знают людей из Кратера. — Вивьен не стала тратить время на вздохи по безвременно ушедшему Кости и тем мукам, которые, несомненно, выпали на его долю. Факт был налицо — Кости выдал китайцам возможный путь прорыва. — Теперь они пошли ва-банк. Похоже, сюда притащили все оружие, которое они за долгие годы накопили в этой стране. Овчинка стоит выделки. Завладев барьерными экранами, Китай пошлет Службу безопасности куда подальше, создаст заново ядерный арсенал и шантажом полностью вытеснит Америку из Азии.

Коскинен вздрогнул.

— Я не могу допустить, чтобы они преуспели, — продолжала Вивьен. — Новой войны я не хочу в любом случае. Пришлось поэтому наведаться в лабораторию. Все наши вчерашние чертежи превратились в пепел.

— Подождите, — Коскинен поднес руку к горлу.

Она рассмеялась. Смешок получился коротким и совсем невеселым.

— И об этом я тоже подумала. Мою комнату с апартаментами Зиггера соединяет коридор. Он думал, что единственный ключ у него, но я давным-давно сделала дубликат. И я знала где он хранит всякие такие штучки. Зиггер пошел возглавлять безнадежную оборону, а я ее украла. Каюсь. — Она вытащила небольшую плоскую коробочку с кнопкой под предохранительным колпачком. — Ваш детонатор.

Коскинен протянул было руку, но Вивьен жестом остановила его.

— Потом. Нам нужно идти. Время не ждет.

Она первой подошла к двери и, приоткрыв ее, выглянула в коридор.

— О’кей! Все тихо.

Они выскользнули в холл. На полу с простреленной головой валялся охранник. Вивьен кивнула.

— Да, — сказала она. — Иначе к вам было не попасть. Ну-ка, помогите. — Они втащили тело охранника в комнату и заперли дверь на ключ.

— Сожгли за собой мосты, да? — спросил Коскинен. Ему стало неприятно — не каждый день из-за тебя погибает человек.

Там, наверху, тоже гибли люди, но одно дело абстрактно знать, а другое — видеть своими глазами.

— Нет, — ответила девушка. — Мосты я сожгла давно. В тот день, когда убили Джонни. Ладно, пошли. Вот сюда.

Они побежали по коридору. Звуки боя — крики, взрывы, автоматные очереди — отдалялись, но воздух стал спертым, в нем чувствовалась пороховая гарь. У Коскинена екнуло сердце, когда мимо них промчалась группа охранников, но те не обратили на них внимания. Наконец Вивьен привела его в какой-то боковой зальчик со множеством одинаковых дверей без опознавательных знаков.

— В основном тут склады, — пояснила она, — но вот эта… Идите вперед и будьте начеку. Держите руку на кнопке и включайте поле, как только скажу.

За дверью оказался довольно крутой подъем. Узкий пустой проход освещался тусклыми лампочками. Коскинен шел, вслушиваясь в собственное хриплое дыхание и эхо шагов — своих и Вивьен. Он почувствовал, как начинают ныть мышцы бедер и спины, а подмышками стало мокро от пота.

Завернув за очередной поворот, он внезапно увидел, что подъем кончился. Чуть дальше проход перекрывала бронированная дверь, перед которой расположились двое охранников с автоматами. Каски и противогазы делали их похожими на неведомых чудовищ.

— Эй вы! Стойте! — крикнул один из них и вскинул автомат.

— Экран! — прошипела Вивьен. Коскинен нажал кнопку, и его тут же обступила тишина Прикрываясь коконом, Вивьен открыла огонь из своего пистолета. Первый охранник упал. Коскинен увидел, как задергался автомат в руках второго, но выстрелов не было слышно, пули беззвучно падали к его ногам. Вивьен продолжала стрелять. Наконец охранник затих.

Вивьен подбежала к трупам, перевернула их лицом вверх и махнула Коскинену рукой. Питер отключил поле и присоединился к ней. Кровь показалась ему почему-то очень яркой и блестящей. Он чувствовал, что тело бьет крупная дрожь, и никак не мог с ней справиться. Впервые в жизни он увидел, как один человек хладнокровно убил другого.

— Это было обязательно? — спросил он сдавленным голосом.

Вивьен утвердительно кивнула.

— Они ни за что не пропустили бы нас без приказа. И нечего жалеть этих болванов. На их совести не один десяток убийств. Нам лучше поторопиться. Боюсь, они успели поднять тревогу.

Она нажала кнопку. Мотор зажужжал, и дверь медленно отошла в сторону. За ней стояла кромешная тьма. Вивьен сняла фонарик с пояса у одного из убитых охранников и двинулась вперед по пробитому в скале проходу. Туннель оказался изогнутым и очень коротким. Выход из него был замаскирован огромным валуном. Коскинен остановился в тени валуна и выглянул наружу.

В предрассветном небе парили три огромных воздушных корабля, еще несколько он различил на площади около главного входа в Кратер. Металлические корпуса кораблей тускло поблескивали, озаряемые пламенем разрывов. Бой шел на дне чаши Кратера; там стлался густой ядовитый дым, и разобрать, кто кого бьет, было совершенно невозможно. В основном, понял Коскинен, стреляли где-то внизу, внутри, в туннелях.

— Наверное китайцы делают ставку на то, что полиция примет это за столкновение двух банд, — сказала Вивьен. — Если копы попробуют вмешаться, их тут мгновенно перестреляют. С полицейскими пукалками здесь не справиться. Хорошо, если они это поймут сразу. А если не поймут, тогда в дело вступят ВК и армия… но на это потребуется время. Скорее всего, китайцы рассчитывают завладеть сокровищем — вами — гораздо раньше.

— Куда же нам податься? — ошеломленно спросил Коскинен.

— Подальше отсюда. — Она пошла вперед по тропинке, выводящей на край Кратера. Питер потащился следом, то и дело падая, расцарапывая в кровь руки и ноги. Ссадины ужасно ныли. Но боялся он зря, все обошлось благополучно. Никто не преследовал их и не пытался перехватить. Перевалив гребень, они продрались сквозь кучи мусора и какие-то развалины и углубились в лабиринт, называемый уровнем.

9

Остановились они не скоро — в узком ущелье между глухими кирпичными стенами. Ущелье начиналось и кончалось на освещенных улицах, в это время суток совершенно пустых, но здесь, в середине, стоял густой полумрак. Небо наверху закрывала линия пневмопоездов, опутанная переплетением энергокабелей. Они были уже довольно далеко от Кратера; грохот битвы, если она все еще продолжалась, больше не долетал до ушей. Ночные шумы и писк автоматических линий, шорох случайных машин — все это создавало фон, который заглушил бы любую далекую стрельбу. В прохладном воздухе ощутимо воняло тухлыми яйцами. Сероводород, подумал Коскинен, где-то утечка.

Он присел напротив Вивьен, почувствовав, как наваливается усталость, и долго сидел с закрытыми глазами, пока, наконец, не нашел силы взглянуть на нее, скорчившуюся в темноте, больше всего похожую на бесплотную тень.

— Ну, и что дальше? — спросил он.

— Не знаю, — ответила она упавшим голосом.

— Полиция..

— Нет! — Вивьен резко вскинула голову, и Коскинен даже вздрогнул от неожиданности. — Мне нужно подумать. — Она закурила, чиркнув сигаретой о стену. Огонек ослепительно засиял в окружающей тьме.

— А к кому нам еще обратиться? — возразил он. — К другому главарю другой банды? Нет уж, спасибо.

— Ни в коем случае, — сказала она. — Едва ВК выяснит, что в действительности произошло в Кратере, поднимется такой шум, что только держись. Они поставят на уши весь мир. Ни один барон не осмелится нас принять, а если увидит, то немедленно сдаст властям.

— Тогда мы должны сдастся сами.

— Сколько же раз вас нужно лягнуть, прежде чем вы поймете, что за этой лошадью не стоит ходить по пятам? — фыркнула Вивьен.

— Что вы хотите сказать? Ну ладно, я готов допустить, что они виновны в несправедливых убийствах. Но…

— Вы хотите провести остаток жизни в заключении?

— Что?

— Впрочем, есть еще один путь — они могут стереть вам память. Правда, тут вы рискуете полностью утратить личность. Мнемотехника пока не настолько точная наука, за какую ее пытаются выдать. — Коскинену показалось, что Вивьен вздрогнула. — Я бы, например, предпочла провести всю жизнь за решеткой, только чтобы никто не лез мне в голову всякими зондами. Узник всегда найдет способ пристойно покончить с собой.

— Но почему? Ведь я вовсе не склонен к бунтарству…

— Судите сами. В настоящее время на всей Земле вы и только вы знаете, как работает генератор. Человек вроде Маркуса, который способен хладнокровно засудить и расстрелять невинного только потому, что тот, возможно, когда-нибудь в будущем захочет причинить неприятности… такой человек не станет рисковать и дожидаться, когда секрет выйдет из-под его контроля. Я не утверждаю, что Маркус действительно лелеет мечту стать военным диктатором Соединенных Штатов — сейчас, во всяком случае, — но постепенно, шаг за шагом, он обязательно к этому придет. А если он, не дай Бог, им станет, тогда все… Абсолютная власть плюс абсолютная неуязвимость — как вы собираетесь этому сопротивляться?

— Вы преувеличиваете, — сказал Питер.

— Заткнитесь, — велела Вивьен. — Дайте подумать.

Только шелестел ветерок. Где-то неподалеку со скрежетом пронесся поезд. Тлеющий уголек сигареты Вивьен мигнул и погас.

— Знаю я одно место, — проговорила она наконец. — Есть у Зиггер а гнездышко, записанное на другое имя. Там битком набито припасов и оружия, как и во всех остальных его норах, а еще там есть специальная система фоносвязи, подключается к общей сети через экранированный кабель. Не думаю, что ВК быстро вычислит это логово. Мы там отсидимся, может быть свяжемся с кем-нибудь из надежных людей, например, с бразильцами, потом попробуем покинуть страну.

— А дальше? — полюбопытствовал он.

— Не знаю. Быть может, лучше всего — забросить ваш кокон поглубже в море и остаток жизни скрываться где-нибудь в лесной глуши. Хотя, не исключено, мы придумаем что-нибудь получше. Не надо меня мучить, Пит. Я вот-вот сломаюсь.

— Нет. — сказал Коскинен.

— Что? — она шевельнулась.

— Прошу прощения. Наверное, я слишком честен, или, наоборот, вы чересчур недоверчивы. Но когда я давал согласие на участие в марсианской экспедиции, то одновременно присягал на верность Конституции. — Он с трудом поднялся на ноги. — Я намерен связаться с ВК, чтобы они прилетели и забрали меня.

Она тоже встала.

— Нет, не надо!

Коскинен положил руку на выключатель генератора поля.

— Оставьте в покое пистолет, — сказал он. — Я все равно успею включить экран раньше, чем вы выстрелите. И у меня хватит терпения пересидеть вас.

Вивьен отступила назад, сунула руку в карман и вытащила детонатор.

— А это вы тоже пересидите?

Он охнул и шагнул к ней.

— Стойте на месте! — взвизгнула Вивьен, и Питеру показалось, что он услышал щелчок откинутого предохранительного колпачка. — Если вы позвоните в ВК, я убью вас!

Коскинен застыл как вкопанный.

— Неужели? — с усилием выдохнул он.

— Да… это очень важно… действительно очень, Пит. Вы упомянули тут о своей присяге. Р-р-разве вы сами не понимаете, что Маркус… он ведь уничтожит последнее, что осталось от Конституции… — Вивьен заплакала. Коскинен слышал в темноте ее всхлипывания, но знал, что она по-прежнему сжимает детонатор в руке.

— Вы меня неправильно поняли, — взмолился он. — Почему вы уверены, что Маркус поступит именно так, как вы говорите? Ведь его статус ниже, чем у члена правительства! Есть ведь и другие органы власти — Конгресс, суды, Президент… Я не могу поставить себя вне закона только потому, что вы им не доверяете!

Снова нависло молчание. Питер ждал, думая сразу о многих вещах, ощущая свое беззащитное одиночество. Наконец Вивьен судорожно вздохнула, и он услышал ее тонкий, слабый голос:

— Может быть, вы и правы. Я не могу быть абсолютно уверенной. В конце концов, эта ваша машина, ваша жизнь и… я всегда успею спрятаться. Мне только очень хотелось бы, чтобы вы поступили так, как считаете нужным… прежде чем вы угодите в их паутину… мне этого очень хотелось бы. Когда вы попадете к ним, будет поздно. А вы совсем не заслуживаете того, что с вами после этого может случиться.

— Дэйв. — подумал вдруг Коскинен. — Ведь есть еще Дейв. Он долго стоял, согнувшись под тяжестью ноши за спиной, вспоминая.

Я отдался на волю волн, ничего не предпринимал, почему? Потому что боялся, потому что хотел избежать ответственности… Но как же мне надоело, что мной помыкают все, кому не лень!

Вместе с решимостью вернулись силы, он выпрямился, голос его был тверд.

— О’кей, Ви. Сделаем по-твоему. И, кажется, я знаю, как это сделать. Пошли.

Сунув детонатор в карман, Вивьен молча последовала за ним. Им пришлось пройти несколько кварталов, прежде чем, завернув за угол, они наткнулись на притулившуюся возле магазинчика кабинку уличного фона. Она дала ему несколько монет — в этом костюме у него не было ничего — и безмолвно застыла у двери. В свете фонаря было видно, что щеки ее мокры от слез, но губы по-прежнему решительно сжаты.

Сначала Коскинен вызвал такси, а затем набрал номер местного отделения ВК. Экран осветился малиновым светом: правительственные учреждения всегда записывали звонки. Изображения он включать не стал. Зачем раньше времени показывать себя без бороды?

— Бюро Военной Контрразведки, — ответил женский голос.

Коскинен напрягся.

— Внимание, — сказал он. — Это очень срочно. Немедленно дайте прослушать эту запись вашему начальству. Говорит Пит Коскинен, участник экспедиции на «Франце Боасе». Я знаю, что вы меня ищете. Я нахожусь на свободе и то, в чем вы заинтересованы, у меня с собой. Но я не уверен, что могу вам доверять. Я пытался связаться со своим товарищем по экспедиции Дэвидом Абрамсом пару дней назад и узнал, что он задержан. Мне это очень не нравится. Надеюсь, вы меня понимаете. Вещь, которую я ношу при себе, слишком важна, чтобы передавать ее кому попало.

Сейчас я ухожу. Через полчаса я снова свяжусь с вами, уже из другого места, и я хотел бы, чтобы к тому времени в разговоре смог принять участие Дэйв Абрамс. Понятно? Я хочу видеть Абрамса и лично удостовериться, что с ним все в порядке и что его не держат под замком без законных на то оснований и против его воли. Я ясно выразился?

Коскинен отключился и вышел из кабины. Такси уже пришло, как он и надеялся. Вивьен заранее спрятала пистолет и кобуру под комбинезон. Если бы водитель заметил, что она вооружена, то и близко бы не подъехал. Как и полагалось на нижних уровнях, он был в шлеме и при игольном пистолете — точь в точь, как приятель Неффа. Боже, неужели это было всего два дня назад?

Коскинен и Вивьен забрались внутрь. Водитель спросил в микрофон — матовая перегородка, несомненно, пуленепробиваемая, отделяла его от пассажирского салона:

— Куда?

Коскинена вопрос застиг врасплох, но Вивьен не растерялась:

— В Бруклин, и побыстрее.

— Придется далеко облетать Кратер. Дальше обычного, я хочу сказать. Там какая-то заваруха, и Контроль изменил маршруты полетов.

— Ничего. — Коскинен откинулся на сиденье насколько позволял генератор за спиной. Они взмыли в воздух. ВК пришлет своих людей к будке через считанные минуты, но будет уже поздно. Они, конечно, могут связаться с Контролем, но к тому времени компьютер сотрет из оперативной памяти тот факт, что именно это такси останавливалось именно на этом углу. А поиски в многочисленных транспортных компаниях — слишком долгая затея. Так что сейчас я их опережаю, подумал Коскинен.

— Бруклин. Куда теперь?

— К станции Флэтбуш, — сказала Вивьен.

— Эй, ребятки, хотите, я вас сам доставлю куда надо? Будет и дешевле и быстрее, чем поездом. Мы ведь все равно уже здесь.

— Вы слышали, что сказала дама? — осадил его Коскинен. Водитель пробурчал под нос что-то малоразборчивое, но подчинился. Вивьен более чем щедро дала ему на чай, и они вылезли из такси.

— Иначе он бы так рассвирепел, что связался бы с полицией. Донес бы из любви к искусству, а вдруг нас разыскивают, — объяснила она, когда они вступили на эскалатор.

Турникет проглотил монеты, створки раздвинулись, и почти сразу подошел поезд. В вагоне было всего несколько пассажиров: рабочие, священник и несколько людей азиатской внешности, которые с сонным видом взирали на окружающее. По-настоящему город начнет пробуждаться примерно через час. Они сели рядом, и Вивьен молча взглянула на Коскинена.

— Сейчас вы выглядите гораздо лучше, — наконец сказала она.

— Да, мне полегче, — Питер кивнул. Сняв со спины генератор, он поставил его на пол возле кресла.

— О себе я бы этого не сказала.

Глаза ее были красны и обведены темными кругами.

— Господи, как я устала, — вздохнула она. — Просто смертельно. Нет, это не из-за нашего ночного бегства. На меня вдруг словно все прожитые годы навалились. Даже не верится, что когда-то жила-была маленькая девочка Ви-Ви в комнате с голубыми утятами на обоях. Сейчас мне все это кажется вычитанным в какой-то книжке.

Он безмолвно взял ее ладонь в свою, а другой рукой обнял за плечи. Голова Вивьен склонилась ему на плечо.

— Простите, Пит, — сказала она. — Я не хочу распускать при вас нюни, но все же позвольте мне чуть-чуть всплакнуть? Тихо-тихо…

Он еще сильнее прижал ее к себе. Никто не обращал на них ни малейшего внимания. Ему вдруг вспомнился «Боас», как сдружились люди во время полета, как потом они сблизились с марсианами. И никто не воспринимал это как утрату личной свободы, наоборот, их переполняло чувство глубокого внутреннего единения, без которого само понятие свободы превращалось в пустой звук… Пожалуй, самым невыносимым в жизни на Земле ему показалась страшная разобщенность людей.

Но иначе не могло быть в мире, где человек — просто один из винтиков глухой, немой, слепой автоматической машины.

Они ехали, сами не зная куда, пока Коскинен не посмотрел на часы, не увидел, что пора снова звонить в ВК На всякий случай, чтобы сбить со следа возможный хвост, они дважды пересаживались на другие линии. Вивьен удалось немного вздремнуть, и теперь она выглядела посвежевшей.

Оказавшись на улице, Коскинен огляделся. Они попали в довольно респектабельный район. Здания вокруг были сравнительно новыми, разнообразной архитектуры, со стенами из разноцветного пластика, с широкими окнами и балконами. Немного впереди начиналась ограда парка, который окружал Центр, громоздившийся над городскими кварталами словно гора. Но Коскинен не обратил на гору никакого внимания, он смотрел на парк — на свежую сочную зелень травы, клумбы с красными, желтыми и голубыми цветами, изящные кроны деревьев. И над всем этим простиралось темно-синее небо, начавшее чуть бледнеть на востоке. А я и забыл почти, что Земля по-прежнему самая красивая планета, подумал он.

Из-за ограды их равнодушно разглядывал охранник. Несколько ранних — или запоздалых — машин промчались по улице; в этих районах движение грузовиков было запрещено. Поблизости располагалась стоянка, и чтобы убраться отсюда не нужно было вызывать такси по фону.

А почему вообще нужно куда-то бежать, вдруг спросил себя Коскинен. Почему бы просто не отправиться в бюро?..

Он нервно облизнул губы и вошел в кабину фона. Вивьен осталась ждать снаружи с генератором защитного поля в руках. Под ее пристальным взглядом он набрал номер.

Малиновый экран, женский голос.

— Бюро..

— Это Коскинен, — резко оборвал он. — Вы готовы говорить со мной?

— О! Один момент. — Щелчок. Послышался мужской голос:

— Говорит полковник Окленд. Коскинен, если вы включите экран, то я переключу вас на самого директора Маркуса.

— О’кей. — Коскинен бросил еще одну монету. — Но учтите, машинки при мне уже нет. Бели вы вычислите откуда я звоню, и схватите меня, то мой знакомый немедленно скроется вместе с ней в неизвестном направлении. Хочу сразу добавить, что мне это направление неизвестно тоже.

На экране появилось исполненное негодования лицо, которое почти тут же сменилось другим — массивным, с густыми бровями и благородной сединой. Это был сам Хью Маркус, и он сидел сейчас в своем вашингтонском кабинете. В детстве Коскинен много раз видел его фотографии в газетах и поэтому узнал сразу.

— Хэлло, — довольно мягко сказал Маркус. — В чем дело? Чего ты испугался, сынок?

— Вас, — ответил Коскинен.

— Видно, ты пережил пару неприятных минут…

— Стоп! Я прекрасно знаю, что времени у меня немного, и ваши агенты скоро до меня доберутся. Со мной обошлись довольно круто, Маркус, и я хочу, чтобы мои подозрения опроверг тот человек, которому я доверяю. Пусть он убедит меня, что все происшедшее вызвано просто нелепым стечением обстоятельств, а не тем, что ваша Служба выросла из детских штанишек. Вы привезли Дэйва Абрамса?

— Минутку, минутку, — Маркус поднял руку с наманикюренными ногтями. — Не надо заводиться. Мы действительно забрали Абрамса, это так. Но только ради его собственной безопасности. Точно так же мы собирались обезопасить и тебя. С ним абсолютно все в порядке.

— Пусть он сам мне это скажет. И поторопитесь!

Максус побагровел, но продолжал по-прежнему мягко:

— А почему именно Абрамс? Видишь ли, мы не смогли привезти его сюда за столь короткое время. Он сейчас на нашей базе в Скалистых Горах, и мы не видели причин не разрешить ему и охраняющим его людям отправиться на рыбалку. Сейчас они где-то на озере, но погода там такая, что мы не можем связаться по фону. Гроза…

— А я утверждаю, что вы накачали его наркотиками и за это время просто не успели привести его в чувство. Пока, Маркус! — Коскинен потянулся к выключателю.

— Подожди секунду! — воскликнул Маркус. — А с Карлом Холмбоу ты согласен поговорить? Вот он, сидит рядом, целый и невредимый, и хочет тебя увидеть.

Бортинженер… У Коскинена чуть не подогнулись колени.

— Ладно, — выдавил он. — Давайте его.

На экране появилось изображение другого человека — лысеющего, с моржовыми усами. Он внимательно смотрел на Коскинена. Лицо его было слегка растерянным.

— Привет, Карл, — мягко сказал Коскинен.

— О, Пит! — Холмбоу скосил глаза куда-то в сторону. Там, что, охранник с пистолетом? — Что с тобой случилось?

— Я сам еще не понимаю, — ответил Коскинен. — Как с тобой обращаются?

— Отлично. А почему ты спрашиваешь? Со мной все в порядке.

— По тебе этого не скажешь.

— Пит… — Холмбоу сглотнул. — Возвращайся домой, Пит. Меня просили сказать тебе, что в ВК тебе не причинят вреда. Так вот, вреда тебе не причинят.

Коскинен ничего не ответил. Из фона не доносилась ни звука. Сквозь стекла кабины ему было видно, как на западной стороне небосвода с восходом Солнца исчезают последние звезды. Вивьен стояла неподвижно на том же самом месте.

Усилием воли он заставил язык и гортань принять положение, позволяющее издавать каркающие звуки разговорной марсианской речи.

— Карл, о Разделяющий Надежды, есть ли истина в том, что утверждает твой язык?

На экране брови Холмбоу взлетели вверх, лицо его побледнело.

— Не смей меня так называть!

— Отчего же мне не называть тебя так, о Разделяющий Надежды, если все мы однажды ночью дали клятву называть так друг друга, там в храме, под марсианским небом, в присутствии друзей? Я приду к тебе, если ты скажешь мне на этом же языке, что ничего плохого с тобой не случилось.

Холмбоу попытался заговорить и не смог.

— О, Разделяющий Надежды! Я знаю о мече, нависшем надо мной, — сказал Коскинен. — Будь дело только в этом, я сразу бы пришел к тебе. Но знание, открывшееся нам той ночью на вершине башни Элкора, подсказывает мне — опасность угрожает большему, чем человеческая жизнь.

— Уходи как можно быстрее и дальше, — вдруг произнес Холмбоу по-марсиански.

Он порывисто склонился к экрану и уже по-английски проревел:

— Кончай эти фокусы, Пит! У тебя, наверное мозговая лихорадка или еще похуже. Ведешь себя, как последний идиот! Если тебе нужно, чтобы я поклялся, что здесь ты будешь в безопасности, по-марсиански — ладно, я это сделал. А теперь перестань корчить из себя упрямого осла!

— К-конечно… Я приду, — сказал Коскинен. — Только мне… э… придется зайти к человеку, у которого я оставил аппарат. Но после этого я отправлюсь прямо в ближайшую контору. — Он с трудом перевел дух. В горле стоял комок, и ему казалось, что он проглотил бомбу, висящую у него на шее. Глаза щипало. — Спасибо, Карл, — выговорил он наконец.

— Не за что. Скоро увидимся.

Он выключил фон. Карл сорвался у них с крючка. И значит, он выиграл немного времени для того… для того, чтобы сделать следующий шаг. И он сделает этот шаг — ради жизни. И так уже было слишком много смертей.

Питер вышел из кабины. Вивьен схватила его за руку.

— Пошли отсюда, — сказал он. — И побыстрее, а то скоро здесь будет половина агентов Америки.

10

Некоторое время она молчала. Солнца еще не было видно, но первые его лучи уже окрасили золотом верхние этажи Центра и, отразившись, осветили улицу. Машин было мало — обитатели таких районов не привыкли рано вставать. И вообще, здесь совершенно отсутствовал типичный для трущоб шум мегаполиса. Только если напрячь слух, можно было различить слабый мерный шелест, напоминающий дыхание какого-то огромного существа. В этот ранний час Вивьен была похожа на темного ангела, которого изгнали из рая и заставили бесцельно бродить под стенами.

— Ну куда теперь? — спросила она. — В зиггерову нору?

— Сам не знаю. Господи, как мне все опротивело! Нам нужна помощь, Ви… Без помощи мы отсюда не выберемся.

В смехе ее послышалась издевка.

— И кто же нам ее, по-вашему, окажет? — Она вдруг схватила его за руку. — Пошли отсюда скорее, Пит. ВК наверняка вычислила аппарат. Их люди уже мчатся сюда во весь дух.

— Но ведь я им сказал, что сам приду и сдамся…

— Они все равно проверят это место на всякий случай; Пошли, говорю!

Отразившись от одного из окон Центра, луч Солнца упал прямо на них. Коскинен зажмурился и подумал вдруг, что Солнце само подает им знак.

— Есть! — почти выкрикнул он.

— Что такое? — ее глаза, карие с золотыми искорками, удивленно уставились на него. — Вы что-то придумали?

— Придумал, — сказал он и быстрым шагом направился к стоянке такси.

Машины здесь были новыми и блестящими, а водители не вооружены.

— Машины этой компании не летают в трущобы, — предупредила Вивьен.

— А нам туда и не нужно.

— Надо быть осторожнее с таксистами, Пит. Ведь они сразу получают все сообщения полиции о розыске. Как только ВК объявит наши приметы, водитель тут же вспомнит, кого вез…

— У нас нет выбора. Надземкой добираться слишком долго. А если они нападут на след, запросто остановят поезд. Что-то мне не улыбается сидеть в туннеле и ждать, пока агенты войдут в вагон.

— Значит, отправимся в местечко поприличнее? — спросила Вивьен, начиная понимать, что у него на уме. — О’кей. Тогда я полагаюсь на вас. Надеюсь, вы знаете, что делаете. К тому же у нас больше нет времени спорить. Только знаете, Пит, лучше бы нам не выделяться и не привлекать внимания. И лица лучше скрыть. Чтобы никто не запомнил. Дайте мне генератор. — Она легко подхватила ранец. — Давайте так — как будто вы меня подцепили где-то на нижнем уровне. Я шла с работы, и мы познакомились… Надеюсь, видок у меня соответствует. Зато вы вполне респектабельно выглядите. Никто не скажет, что вы уже несколько дней в бегах.

— Не понимаю, — сказал Коскинен.

Стало уже совсем светло, и Питер заметил, что Вивьен покраснела. Тем не менее, она начала объяснять снова:

— Ну, мы всю ночь шатались по барам… — Заметив, что Коскинен по-прежнему смотрит изумленными глазами, она улыбнулась. — Все очень просто! Вы — беспутный папенькин сынок и у вас куча денег… Играйте роль, Пит! Будьте естественней…

Они подошли к веренице машин. Коскинен вздрогнул, почувствовав, как рука Вивьен скользнула по спине и взъерошила ему волосы. Теперь он понял, в чем заключался ее план. Продолжая обниматься, Коскинен в душе восхитился той ловкости, с которой Вивьен повернулась затылком к таксисту, скрыв таким образом их лица, — они остановились возле одной из машин. Водитель взглянул на них, усмехнулся и нажал на кнопку открывания дверей.

Вивьен сунула генератор на заднее сидение и уселась сама.

— Ну, Том, мне уже нужно на работу, — кокетливо протянула она. — Босс с меня три шкуры снимет. Я так вчера и не занесла ему домой этот чертов тестер…

Коскинен растерянно молчал. Вивьен больно ущипнула за руку.

— Ч-черт! — прошипел Питер, влезая за ней. — Э… Да ты не беспокойся, малышка. Я позабочусь о том, чтобы твой босс остался доволен.

— Ух, до чего ж, наверно, здорово иметь кучу денег, — промурлыкала Вивьен. Водитель набрал на пульте запрос на старт, Контроль дал добро, и ускорение мягко прижало их друг другу.

Коскинен обнял ее, но получилось это неловко, по-медвежьи.

— О-о-ох! — шепнула она. — Потише, ты, а то наставишь мне синяков!

Питер вдохнул теплый запах ее волос и почувствовал вдруг, как сильно забилось сердце и перехватило горло.

Уголком глаза он машинально следил за восходящим Солнцем. В утренней заре мегаполис казался неведомой романтической страной, укутанной розоватой дымкой, которую тут и там прорезали шпили и башни небоскребов. На земле серебрились две извилистые дорожки — реки. Машин в воздухе почти не было видно. Вскоре город уступил место паркам, начинающимся от самых пляжей. Лишь изредка мелькал среди зелени какой-нибудь дом. После войны эти районы начали застраивать заново, но купить здесь участок могли только очень богатые люди. Естественно, они не хотели, чтобы сюда проникла промышленность.

— Куда теперь, сэр? — спросил водитель. Ему пришлось повторить вопрос дважды, прежде чем Коскинен сообразил, что обращаются к нему. Он порылся в памяти и не очень уверенно ответил:

— Двадцать третья улица, Вейст-сайд.

— Ясно, сэр! — Водитель связался с местной службой охраны и почти сразу получил разрешение на посадку. Такси залетали сюда часто, поэтому разрешение давалось без промедления. Машина нырнула вниз, колеса мягко коснулись флексипласта и, прокатившись немного вперед, такси остановилось у пассажирской рампы.

Вивьен незаметно сунула в карман Коскинену деньги.

— Дайте ему побольше на чай, — шепнула она ему на ухо. Питер все еще не пришедший в себя и занятый в основном мыслями о ней, рассеянно кивнул.

— Ой, не могу! — громко хихикнула она. — Я, наверное, выгляжу как старуха — мутантка.

— Ты отлично выглядишь, — возразил он.

Вивьен подхватила генератор и вылезла из машины. Питер тем временем расплатился с водителем. Тот, увидев сколько ему дали, присвистнул и, подмигнув, заметил:

— Похоже, у вас был удачный вечер, а? — Он проводил взглядом покачивающиеся бедра Вивьен. Лицо Коскинена такой конкуренции выдержать не могло. Минуту спустя такси взмыло в воздух и исчезло в направлении Манхэттена.

Коскинен последовал за Вивьен, которая уже поднялась на террасу. Там, среди мхов и розовых кустов, весело журчали ручейки. Задержавшись на мгновение у бледно-лилового полыхания цветущей сливы, она взглянула вдаль, где за зеленью парков тянулись ослепительные пляжи, пенился прибой и видны были чайки, казавшиеся отсюда словно вылепленными из снега.

Коскинен несмело обнял ее за талию. Вивьен, вздохнув, склонила голову ему на плечо.

— Я уже почти забыла, как прекрасна Земля, — прошептала она.

— Я тоже совсем недавно начал узнавать это… от вас, — проговорил Коскинен, и сам удивился своим словам.

Вивьен усмехнулась.

— Между прочим, хочу сказать, Пит, вы способный ученик… — Она не договорила — по гравию садовой дорожки послышались чьи-то шаги. Мгновенно насторожившись, они обернулись. Скорее всего, это был охранник, которому поручили проверить двоих неизвестных. Человек шел не таясь, расслабленной походкой; он был одет в штатское — очевидно, здесь предпочитали обходиться без показухи. И он улыбался… Но Коскинен не позволил себе улыбнуться в ответ — этот человек вполне мог оказаться из ВК, и он отлично видел, что под штатским костюмом скрывается тренированное тело. На запястье у незнакомца поблескивал миником — полицейское связное устройство.

— Доброе утро, сэр! Чем могу быть полезен?

— Я хотел бы видеть мистера Абрамса, — холодно произнес Питер.

— Да неужели? — скептически улыбнулся охранник.

— Моя фамилия Коскинен. Я товарищ Дэвида Абрамса по экспедиции на Марс и располагаю сведениями, которые заинтересуют его отца.

Несмотря на профессиональную выдержку, охранник не сдержал радостного возгласа.

— Конечно, мистер Коскинен! Немедленно! Он, наверное, еще спит, но… Прошу за мной.

Коскинен взял у Вивьен генератор и повесил его на плечо. Но она вдруг придержала его за руку. Питер почувствовал, как напряжена Вивьен, и внезапно ощутил пустоту, поняв, что она уже не помнит о той близости, которая возникла между ними в такси.

— Что вы задумали, Пит? — неуверенно прошептала она. — Я слышала о Натане Абрамсе, он какая-то большая шишка в «Дженерал Атомикс», так? Зачем он вам нужен?

— Вы что, забыли, ВК схватила его сына! Он будет только рад нам помочь. Ведь у нас общие интересы.

— Ну и болван же вы! — возразила она. — Маркус, между прочим, не глупее вас!

— Договорились. Да, ВК наверняка держит его под наблюдением и, появившись здесь, мы очень рискуем. Но это оправданный риск. Не может же ВК одновременно заниматься всем сразу, особенно теперь, после того, как китайцы напали на Кратер. Там, наверное, сработала целая шпионская сеть, и у Маркуса хватает забот с нею. Согласитесь — мы все-таки ускользнули, а китайцам вряд ли удалось быстро оттуда убраться. Пока ВК обшаривает Кратер и ловит китайцев, им будет не до Натана Абрамса. У них просто нет столько агентов. Они просто не успевают. Я почти уверен, что сейчас за нами слежки нет.

— Если только у ВК нет своих людей среди здешней прислуги.

— Маловероятно. Дэйв много раз рассказывал мне, сколько времени и сил его отец угробил на то, чтобы подобрать в штат абсолютно преданных людей. Так поступают все крупные деятели. В этом нашем волчьем мире иначе просто нельзя.

— Ладно. Раз нас до сих пор не накрыли, может, вы и правы… — Вивьен так пристально посмотрела на него, что Питер невольно отвел глаза. — Логично мыслите, Пит. На ходу даже профессионал не смог бы обмозговать лучше. Вы так быстро все схватываете, что меня это порой даже пугает. Ладно, пошли, а то этот парень нас заждался. Кстати, я предлагаю перейти на «ты». Согласны?

Они прошли через скользнувшую в сторону широкую дверь и оказались в солярии. В центре его бил фонтан, струя взлетала футов на двадцать. Коскинен обратил внимание, что бассейн фонтана выполнен в виде метеоритного отражателя космического корабля. Струи воды, яркие лучи утреннего солнца, аромат лилий, клумбы которых были раскиданы повсюду, прекрасно оживляли огромное помещение. Неожиданно Питер заметил, что к ним торопливо направляется еще один человек.

Это был не Абрамс-старший, а коренастый седовласый мужчина в простом голубом костюме. Охранник приветствовал его с почтением. Перебросившись с ним парой слов, незнакомец жестом отпустил его и подошел к Коскинену и Вивьен. Вблизи он выглядел гораздо старше — возраст выдавало лицо. Кожа туго обтягивала скулы и орлиный нос, но в углах рта и около глаз залегали морщины. Коскинен подумал, что еще никогда не встречал человека с таким проницательным взглядом. Рукопожатие незнакомца оказалось крепким.

— Меня зовут Ян Трембецкий. Я — личный секретарь мистера Абрамса. Сам он подойдет через несколько минут. Прошу вас, присаживайтесь. — Его английский был беглым, но чувствовался небольшой акцент.

— Благодарю. — Коскинен только сейчас понял, насколько измучен. Он буквально рухнул в кресло и с наслаждением ощутил, как оно обнимает усталое тело. Села и Вивьен, хоть и не так поспешно, как Коскинен, но тоже с видимым облегчением. Трембецкий некоторое время молча разглядывал их, потом спросил:

— Как насчет легкого завтрака? — Не дожидаясь ответа, он подошел к интеркому и сделал заказ.

Вернувшись, он предложил им сигареты. Вивьен прикурила и, глубоко затянувшись, медленно выпустила струйку дыма. Трембецкий, присев напротив, тоже закурил и сделал несколько коротких, быстрых затяжек.

— Как я понимаю, вам удалось оторваться от ВК, — наконец произнес он и, подождав, пока Коскинен кивнет, продолжал. — Что ж, возможно мы могли бы вас спрятать… а может, и нет… Давайте начистоту. Откровенно. Что нам это даст? У нас и без того забот полон рот.

— Наверное, я могу быть вам полезен, — ответил Коскинен. Он указал на генератор. — Вот эта штука — причина всему.

— Интересно, — протянул Трембецкий без всякого выражения. — Правда, мы и сами пришли к такому выводу на основании данных нашего собственного небольшого расследования…

— Как вы считаете, с Дэйвом все в порядке… или…

— Не думаю, чтобы ему нанесли какой-либо непоправимый вред. Ему наверняка устроили психодопрос, но, если он не располагает важными сведениями… Так или нет? — Вопрос грянул как выстрел. Коскинен не успел и рта раскрыть, как Трембецкий понимающе кивнул. — Прекрасно. Значит Дэйва они держат только в качестве заложника. А следовательно, он цел и невредим. Не буду скрывать, это несколько связывает нам руки.

— Вы пытались что-нибудь сделать? Не мог ли мистер Абрамс, например… да, конечно, мог бы… поговорить с Президентом?

— Всему свое время. Чтобы добиться встречи с Президентом, нужно прежде всего время, какой бы высокий пост не занимал человек. Особенно, если учесть, что окружение Президента чертовски любит тянуть резину… А сейчас это им на руку. И они совершенно явно тянут. Любой правительственный чиновник как огня боится ВК; неверный шаг запросто может стоить ему поста или еще чего похуже. Ведь это же Вашингтон!

— Но ведь сам Президент…

— Да, в этом смысле нам повезло. По убеждениям он ярый либертарианец. Но не забудьте, на нем лежит ответственность за безопасность Соединенных Штатов, а она в наши дни неразрывно связана со стабильностью Протектората. И вот тут-то значение ВК нельзя недооценивать. Поэтому Маркусу сойдет с рук почти все, что угодно.

— Но ведь Президент может просто уволить Маркуса!

— Это не так просто. Следует учитывать сложность внутри-правительственных отношений, иначе неизбежен правительственный кризис. Более того, каждый лидер должен лавировать, идти на компромиссы, а то, в конце концов, на него ополчатся все вокруг, и он окажется бессилен что-либо сделать. Вспомните историю. Каково было Линкольну мириться с болванами в тогдашнем кабинете, не говоря уже о множестве тупоголовых генералов? Или вот, например, непростые взаимоотношения сталинистов и антисталинистов в бывшем Советском Союзе… Или… Впрочем, ладно. Я лишь хотел сказать, что Президент не может вдруг взять да и уволить Маркуса. Он сможет его уволить только в том случае, если Маркус совершит что-нибудь вопиюще противозаконное. Нельзя отменить и распоряжения Маркуса по ВК, по крайней мере, до тех пор, пока Президент и Конгресс окончательно не убедятся в том, что эти распоряжения вредны.

— Может, нам удастся их убедить? — спросил Коскинен.

— Возможно. Хотя это трудно сделать, пользуясь обычными, легальными способами. А если мы сами нарушим закон — например укроем потенциального преступника от правосудия — мы тем самым скомпрометируем себя.

Коскинен не ответил. Некоторое время слышалось лишь журчание фонтана.

— А вот и завтрак!

Коскинен открыл глаза и ошарашенно понял, что задремал. Человек, подкативший к ним столик, снял прикрывавшую его салфетку. Коскинен увидел кофе, апельсиновый сок, французские булочки, масло, сыр, икру и запотевшую бутылку водки. Трембецкий протянул ему и Вивьен по таблетке стимулятора.

— Сначала примите это, — посоветовал он. — Тогда еда доставит вам еще больше удовольствия.

— Это точно, — мрачно подтвердила Вивьен. — Заодно и в голове прояснится.

Не успели они приступить к еде, как в дальнем конце появилось еще двое. Трембецкий встал.

— Прошу прощения за то, что отрываю вас от еды, — сказал он, — но это мой босс.

11

Натан Абрамс не мог похвастаться высоким ростом, к тому же с годами он становился все более округл и лыс. При каждом шаге халат закручивался вокруг ног в пижамных брюках, и это выглядело довольно нелепо. Но Коскинену никогда прежде не случалось видеть столь сильно раздраженного человека, который при этом столь же умело держал себя в руках.

Абрамс опустился в кресло, как бы приглашая гостя к беседе.

— Боже праведный, — тяжело вздохнул он, затем процедил сквозь зубы: — Меня никогда не покидало ощущение, что мир стремительно гниет, и последние события — очевидное тому подтверждение. По-моему, мы упустили время для борьбы…

— А каким, собственно, оружием вы собирались..? — поинтересовался Трембецкий.

— Для начала можно попробовать это. — Абрамс махнул рукой в сторону генератора поля.

— Чтобы изготовить несколько штук и обучить группу, потребуется время.

— Но Дэйв… — голос Лии Абрамс дрогнул. Чтобы замять неловкость, девушка принялась раскладывать еду по тарелкам. — О, извините, — обратилась она к Коскинену и Вивьен. — Вы, должно быть, умираете от голода.

Несмотря на напряжение, Коскинен внимательно к ней присмотрелся. Конечно же, он помнил, что у Дэйва есть сестра, но ей было всего пятнадцать, когда они улетали. И сегодня он совсем не ожидал увидеть ее такой — стройную и гибкую, сероглазую, с веснушками-пылинками, едва видимыми на изящном носике, каштановыми волосами до плеч и походкой балерины. У нее, должно быть, такая же сила воли, как у отца, подумал Коскинен. Натан Абрамс не рассказал жене о настоящей встрече, боялся, что она не выдержит, зато дочь присутствовала здесь наравне с ним, конечно же.

И она весьма кстати напомнила о завтраке. Он действительно зверски проголодался, но никак не мог решиться взять, наконец, вилку в руку, пока девушка, словно прочтя его мысли, не предложила:

— Приступайте. Не притворяйтесь, что трудности довели вас до потери аппетита. И знаете, я тоже чего-нибудь съем, с вами за компанию.

Вивьен улыбнулась:

— Вы тактичны, но себя не забываете. Это справедливо. Спасибо, мисс Абрамс. Мы теперь все в одной упряжке.

— В этом я не совсем уверен, — заметил Трембецкий.

— Что ты имеешь против, Ян? — спросил Абрамс намеренно громко.

— Ну… — протянул поляк.

— Я ведь не предлагаю ничего опрометчивого или поспешного, ты же понимаешь. Самое главное для нас — вернуть Дэйва и всех остальных с корабля, и действовать мы должны с максимальной осторожностью. Хотя, рано или поздно, нам придется…

Абрамс умолк на полуслове, но Трембецкий резким тоном досказал за него фразу:

— Вступить в борьбу с собственным правительством, да?

— Да… С Маркусом, по крайней мере. Никто не посмеет сказать, что я хочу этого или хотел когда-либо раньше, я вообще не боец, но Маркус помешан на силовых методах, у него мания величия. Мы должны его остановить.

— Сейчас не время для обвинительной речи, Нат, — оборвал его Трембецкий. — Неофашизм не появляется на пустом месте, так же как не рождаются из ничего императоры. То, с чем столкнулись мы, называется иначе — это цезаризм, отличающийся от цезаризма времен Рима только тем, что возник в республике с более высоким технологическим развитием. И возник, заметь, как средство первой помощи, как средство выживания в условиях термоядерного века Попробуй сбросить Цезаря с трона Империи! Цена твоего поступка всегда была и будет одна — гражданская война и ослабление страны, окруженной племенами бессовестных варваров.

— Нонсенс! Я никогда так не думал!

— Это практически неизбежно, Нат. Это только кажется, что бескровный переворот нравственнее открытой революционной борьбы. И в том, и в другом случае неизбежно последует развал зыбкого баланса социальных сил. Что означает — экономический хаос. В этих условиях, когда общество не способно обеспечить себя за счет собственных внутренних ресурсов… открывается прямой путь к тоталитарной диктатуре. И народ — люди, населяющие страну, сами потребуют, чтобы во главе их стала сильная личность. Свобода не становится слаще от вида смертельно голодных детей. По крайней мере, для большинства выбор будет однозначен. Маркуса поддерживают миллионы только потому, что вы и вам подобные не сумели ни наладить отношения с враждебными зарубежными странами, ни избежать перенаселения; вы потворствовали неравномерному распределению богатств, низкому культурному уровню людей. И если сейчас верхние классы Америки займутся междоусобной войной, это будет самая настоящая катастрофа Разобщенность — самое страшное из зол, потому что любое дело, начинаемое без согласования сил, заведомо обречено на провал. Даже если нам удастся уничтожить Маркуса, я уверен, пришедшие ему на смену лидеры в первую голову уничтожат нас с вами. Поэтому, не учитывая даже всех практических трудностей, связанных с реализацией и осуществлением столь грандиозного и мелодраматического замысла, я считаю — именно на нас лежит ответственность за всю страну. И именно это соображение не дает нам права ввязываться в авантюру.

— Когда ты помогал освобождать Краков от коммунистов, ты почему-то о высоких материях не задумывался, — с горечью заметил Абрамс.

— То было в молодости, тогда решения давались проще, — вздохнул Трембецкий. — Да и выбора особого не было…

Нагнувшись к Коскинену и Вивьен, Лия шепнула:

— Он из Центральной Европы. Папа наткнулся на него в каком-то польском городе и уговорил переехать в Штаты.

Коскинен смотрел на Трембецкого со всевозрастающим почтением. Военные и послевоенные годы были трудными для всей Америки. Но, самое главное, войскам противника так и не удалось вторгнуться на континент, страна избежала паники и хаоса даже после того, как ракеты врага практически уничтожили все крупные города. А этот человек не только сумел выжить в голодные времена, но каким-то образом выкроил время, чтобы получить образование…

— Не поймите меня превратно, — пояснил Трембецкий, — я не предлагаю с покорностью отдать инициативу в руки Маркуса, чтобы он затем прихлопнул нас «во имя стабильности и должной безопасности в обществе». Я вообще не представляю, как это мы добровольно согласимся поднять руки вверх. Ты, Нат, не робкого десятка, я, смею уверить, тоже, но «Дженерал Атомикс» не наша с тобой частная Империя. Она даже не государство в государстве, и я, честно говоря, этому рад, потому что, получив в свое время в распоряжение мощнейший интеллектуальный потенциал и почти безграничную власть, она может стать тем, чем становиться не должна. Впрочем, это все далекие перспективы, а сейчас, Нат, я хочу, чтобы ты уяснил одно: ты не можешь себе позволить делать резких движений, ты — человек-на-виду. И раз любое твое действие слишком заметно, мы не имеем права включать тебя в какой бы то ни было тайный план. Ты должен честно признаться самому себе, что большая часть твоей энергии пойдет на то, чтобы вилять хвостом, дабы замаскировать нелегальные ходы. А отсюда следует, что и ходов будет мало, и КПД у них будет мизерным.

— Вот! — набросился на него Абрамс. — Ты исходишь из неизбежности конспирации!

— Пока я не могу сказать точно. Слишком быстро развивались события, у меня не было времени обдумать ситуацию.

— Не рассчитывайте, что оно у вас появится, — мрачно сказала Вивьен.

— Верно, Маркус преследует… буквально по пятам, — кивнул поляк. — Даже не представляю, как вас спрятать получше и надолго. Тут, Нат, силами твоей семьи не обойтись. Здесь нужна именно организация — с разветвленной агентурной сетью, с конспиративными квартирами, с собственной автономной системой связи… и вы должны быть стопроцентно уверены в каждой ячейке своей структуры.

Абрамс щелкнул пальцами:

— Эгалитарианцы!^[7]

— Хм? — Трембецкий то ли удивленно, то ли с некоторой брезгливостью переспросил: — Ты имеешь в виду Ганноуэя?

— Да. Мне кажется, его стоит проверить.

— Если я верно тебя поняла, папа, — произнесла Лия, — ты предлагаешь обратиться к эгалитарианцам. По-моему, правильно. Я много раз бывала на их собраниях и со многими из них разговаривала, вы же знаете. Я хочу сказать, они действительно полезные люди…

— Очень может быть, — хмыкнул Трембецкий. — Но насколько они готовы к активным действиям.

— Ганноуэй, конечно, стреляный воробей, — улыбнулся Абрамс, — хотя… мы и сами не промах. Ладно. Чертовски рискованная затея, но… — он глубоко и печально вздохнул. — Кто мне скажет, что в наше время не чертовски рискованно?

Трембецкий кивнул с явным оживлением:

— Тогда я немедленно даю команду начинать. Мы соберем информацию, оценим ее и примем решение, как действовать дальше. Наших юных друзей пока оставим в этом доме. Но чем быстрее мы подберем им более надежное убежище, тем больше у нас будет шансов на успех.

— Согласен, — Абрамс повернулся к Коскинену и Вивьен. — Прошу извинить, что приходится так резко прерывать нашу беседу, но вы должны понять, какие помыслы нами движут. Мы еще обсудим ситуацию более детально. Пока же о вас позаботится Лия.

Трембецкий подошел к генератору, который Коскинен демонстрировал слушателям в подтверждение своего рассказа, очень осторожно приподнял его, оглядел, столь же осторожно положил обратно, прищелкнул языком и вышел из комнаты. И почти сразу за ним последовал Абрамс.

— Вы доедайте, — сказала Лия, — а я пойду распоряжусь насчет комнат. Скоро вернусь.

Коскинен почувствовал, как возвращается хорошее настроение. Вкусная еда, крыша над головой, ощущение силы и компетенции людей, встретивших его в этом доме, плюс — таблетка стимулятора, — что еще нужно для счастья?

— По-моему, — произнес он, уплетая за обе щеки, — мы вышли на финишную прямую.

— Неужели? — удивленно переспросила Вивьен. Она едва притронулась к завтраку, и Коскинен видел, что девушка все еще напряжена и встревожена. Он попытался как-то смягчить ситуацию, но запутался в словах.

— Извини, — сказала Вивьен после паузы, — но всю мою жизнь со мной обращались так, что в Санта-Клауса с мешком подарков я уже просто не верю…

— А если папаша Абрамс нацепит на подбородок длинную белую мочалку и выйдет с криком «Эй, эй, детки!» — это тоже не поможет? — весело спросил Питер.

Вивьен кисло улыбнулась, и, наклонившись чуть вперед, взяла его за руку.

— Ты хочешь сказать, что еще не разучился испытывать жалость к самому себе? Ты потрясающий человек, Пит.

Услышав легкие Лиины шаги, Коскинен поднялся, высматривая приближающуюся девушку. На нее было приятно смотреть, она словно магнитом притягивала его взгляд, но в то же время Питеру было немного неловко, потому что совсем недавно в такси…

— Ну, вы закончили с завтраком? — спросила Лия. — Очень хорошо. Тогда идите за мной. Я покажу вам ваши комнаты. Примите ванну, и ложитесь спокойно спать. — Она улыбнулась.

— Только не спать, — заспорил Коскинен. — После пятнадцати миллиграмм допинга спать невозможно!

— О, я и забыла! Тогда, если не возражаете, могу показать вам наш дом.

— Вы очень добры.

Лицо Лии посерьезнело.

— Вы были другом Дэйва на корабле… Дэйв очень много рассказывал о вас. И вы сделали столько хорошего и для него, и для всех…

— Не так уж и много.

— Если уж не Кратер, то, во всяком случае, китайское подполье уничтожено точно. Благодаря вам, — Лия тряхнула головой, длинные волосы взметнулись пушистым облаком. — До сих пор не могу в это поверить.

— Ну, это просто случайность. У меня была одна задача — унести ноги.

— Пойдем, — она осторожно взяла его под руку. Вивьен, отстав на шаг, молча двинулась следом.

Комната поразила Коскинена — он совершенно не ожидал встретить подобную роскошь. Номер в отеле и апартаменты Вивьен в Кратере не шли ни в какое сравнение с обстановкой дома Абрамса. Несколько минут Питер восхищенно озирался вокруг, потом, переодевшись в удобный костюм, шелковистый наощупь, словно марсианский клоклиф, вышел к Лие, которая дожидалась его в солярии.

— Может, подождем Вивьен на воздухе? — предложила Лия. — Сегодня на редкость восхитительный день.

Они вышли на балкон, и Лия, облокотившись на перила, внимательно всмотрелась в противоположный берег узкого прилива. Бриз растрепал ее волосы, осыпал их лепестками цветущих деревьев. Ви стояла на том же самом месте, вспомнил Коскинен.

Он набрал полные легкие чистого, прозрачного воздуха.

— Вы были правы, — сказал он. — Великолепный день. На Марсе мы очень тосковали по Земле. Ветер, солнце, море, дождь…

— Но ведь Марс похож на Землю. Разве не так?

— Похож. Но в то же время он абсолютно другой. Днем воздух настолько прозрачен, что кажется, будто можно дотронуться рукой до горизонта. А потом опускается ночь… Нет, она не опускается, а обрушивается, почти мгновенно, на черном небе вспыхивают звезды, и тут же, откуда ни возьмись, воцаряется холод, такой, что трескаются скалы в пустыне… И пылевые бури, от которых невероятно древние утесы покрываются ковром из мириадов искрящихся точек. А когда приходит весна, на полюсах тают льды и снова расцветают леса, мелкие деревца тянут ветки навстречу солнцу, из почек появляются тонкие листья чуть ли не в ярд длиной; они переливаются сотнями оттенков зеленого, красного, золотого, голубого и трепещут на легком ветру, как будто танцуют волшебный танец…

Коскинен вздрогнул, вернувшись из воспоминаний.

— Простите, Ли. Мне показалось, что я снова очутился на Марсе.

— Вы хотите туда вернуться? Когда-нибудь? — осторожно поинтересовалась Ли.

— Обязательно. Мы оставили на Марсе друзей. Вы, наверное, знаете?

— Дэйв успел рассказать. Только не знаю, можно ли называть марсиан «друзьями».

— И я не знаю. Но между нами и ими возникло какое-то особое понимание, привязанность, что ли… Я не могу объяснить. Тут нужен собственный опыт, иначе вы не поймете меня.

— Я бы очень хотела попробовать, — сказала она.

Коскинен вздохнул.

— Что ж, попробуем. — Он вдруг почувствовал, как на него накатывает воодушевление. — Знаете, что в следующую экспедицию обязательно включат женщин. Наш отчет неполный, ведь его составляли одни мужчины. А мне кажется, что настоящие, прочные, дружеские отношения с марсианами может завязать только семья — мужчина, женщина и ребенок. Понимаете, мы общались не только на языке слов… Но у нас, землян, это получалось плохо, мы никак не могли достичь гармонии. У людей тоже есть неязыковые средства общения — жесты, мимика, но марсиане смотрят на общение как на функцию всего организма. Вот это, пожалуй, самое главное. У них есть и язык прикосновений, и язык музыки, и танца и множество других. Эти языки не эквивалентны один другому, как, например, письменный текст эквивалентен устной речи. Они не повторяют друг друга и не соприкасаются на уровне описания материальных объектов. Но если ты владеешь и пользуешься несколькими языками одновременно… Представляете, насколько полным оказывается ваше общение с тем, кто тоже владеет ими? Есть только одно условие — такой уровень общения подразумевает психологическую, духовную близость между вами и тем, с кем вы хотите поговорить. Как ее добиться? Здесь рецептов нет, это очень личное. Мы, те, кто побывал на Марсе, сумели ее достичь. За пять лет мы узнали очень много, и, я уверен, в следующий раз узнаем еще больше, но для этого на Марс должны лететь люди разных полов, всех возрастов, рас, культур, самые разные люди, каких мы только сумеем найти.

— Кажется, я начинаю понимать, почему Дэйв… так относится к вам, — сказала Лия. — Вы — неисправимый идеалист.

Коскинен смущенно отвернулся.

— Я не собирался читать вам проповедь…

— Вы очень увлеченный человек, — сказала она. И после паузы добавила: — Я хочу понять, что такое Марс, что вы там делали, что видели, о чем думали… Когда Дэйв вернулся, у меня выпало всего несколько минут, чтобы с ним поговорить, чтобы узнать его вновь… А потом его арестовали. Вот почему я спрашиваю вас. Может быть, в один прекрасный день я сама полечу на Марс. Я хочу понять, какое впечатление он на вас произвел. В официальном рапорте ничего этого нет, верно?

Коскинен кивнул.

— Вы замечательно рассказываете, — сказала Лия. — У меня такое чувство, что я сама все это видела, своими глазами. Если я теперь увижу на небе Марс, то совсем не так, как прежде, буду о нем думать. Спасибо вам, Пит!

Коскинен смотрел на нее и думал, как она все-таки похожа на Дэйва, на человека, которого он знал почти так же, как самого себя. Дэйв дорог нам обоим, вот в чем все дело…

Время незаметно перевалило за полдень. Мельком взглянув на часики, Лия сказала с извиняющейся улыбкой:

— Простите, Пит. Но я состою в местном комитете по празднованию Дня окончания первой мировой войны. Комитет собирается возобновить подписку на облигации… Вам это, наверное, дико слышать, да? После того, что вы пережили, вся эта мышиная возня должна казаться вам просто чудовищной. И правильно. Мне она всегда такой казалось. Но я не могу не пойти. Это будет необычно, понимаете? А мы не можем сейчас поступать необычно.

Коскинен быстро кивнул, подавив в себе острое желание не отпускать ее никуда. Лия ушла, и он отправился осматривать дом в одиночку. В конце концов, Питер наткнулся на библиотеку и обрадовался. Хорошая книга — лучшее лекарство от скуки. Но в библиотеке, больше похожей на просторный зал заседаний, уже сидела Вивьен. Она переоделась в белое платье, и оно напомнило Питеру первый вечер, когда они познакомились. Казалось, это было чертовски давно. Коскинен смущенно подумал, что — надо же! — совсем забыл о Вивьен.

— О! Ты здесь! Почему ты к нам не присоединилась? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал естественно. — А мы решили, что ты легла спать.

— Я выходила на террасу, — она передернула плечами, — но вы были так увлечены друг другом, что я решила вам не мешать.

— Ви! Мы не обсуждали никаких… никаких секретов. Неужели ты могла подумать?..

Уголки ее губ слегка приподнялись в язвительной усмешке. Такую Вивьен Коскинен раньше не видел.

— А я ничего и не подумала.

— Тогда почему ты не…

Улыбка слетела прочь. Вивьен отвернулась.

— Когда я вижу, что меня ставят на место, то принимаю это к сведению, — жестко сказала она. — И я не собираюсь разыгрывать представление, будто ничего не произошло.

— Что за чушь ты несешь! — воскликнул Коскинен. — Ты в своем уме? Господи, Ви, но так же нельзя жить… подозревая всех подряд черт знает в чем!

— Это мое дело, — отрезала она. Затем уже спокойнее, добавила: — Я не сержусь на тебя, Питер. Можешь зря не волноваться. Но сейчас я хочу остаться одна. Когда будешь выходить, закрой, пожалуйста, за собой дверь.

12

Во второй половине дня Коскинен играл с Лией в теннис. И когда, еще не успев отдышаться, он вернулся к себе, то почти сразу слуга сообщил, что совещание состоится в 16.00. Переодевшись и приняв душ, Питер явился в кабинет одновременно с Лией. Вивьен и Трембецкий уже о чем-то беседовали с Абрамсом.

— Без тебя, дорогая, — сказал глава семейства, взглянув на дочь.

— Что за глупости, папа, — запротестовала она. — Я ничем не отличаюсь от других…

— Лучше бы тебе ничего не знать. Мы тут не в блошки играем.

— Я сталкивался в Европе с подобными трудностями, — добавил Трембецкий. — Чем меньше людей посвящены в подробности, тем лучше.

— Я не проболтаюсь! — возмущенно выкрикнула Лия.

— Ну что ты! К сожалению, на свете существуют наркотики.

— Неужели ты думаешь, что меня могут похитить?

— Похитить — вряд ли. Гораздо проще тебя арестовать. Дэйва они уже арестовали.

Лия закусила губу.

— Да, ты прав, папа, — проговорила она, — Но я тоже хочу помочь!

— Ты будешь делать самое трудное — сидеть, как мышка.

Девушка расправила плечи и обвела взглядом всех по очереди. Глаза ее остановились на Коскинене.

— Мы увидимся, Пит, обязательно. — Она на секунду коснулась его руки и вышла.

— По той же причине, — сказал Трембецкий Коскинену, — будет лучше, если бомба останется висеть на вашей шее.

Вивьен беспокойно заерзала в кресле и дотронулась до небольшой сумочки на поясе. Постепенно она вновь расслабилась.

— Может, и так, — согласилась она.

— Вы постоянно держите при себе детонатор. Это весьма разумно, — похвалил ее Трембецкий. — Полагаю, вы не сумеете изготовить генератор поля в одиночку, верно?

— Да. Мы не закончили опыты и не успели составить все схемы. Я не владею теорией, а описание разрозненных фрагментов никого не интересуют.

— Таким образом, Пит, вы — единственный, кто знает устройство генератора, — жестко сказал Абрамс. — Мне кажется, у миссис Кордейро должна остаться эта… страховка на самый крайний случай. Я думаю также, что вы сами предпочли бы этот вариант пожизненному заключению.

— Согласен с вами, — с трудом выдавил Коскинен.

— Надеюсь, нам не придется прибегать к крайним мерам, — произнес Абрамс уже не так сурово. Он уселся за стол, стиснул пальцы и несколько секунд молча смотрел перед собой, словно не решаясь заговорить. — Давайте обсудим наши следующие шаги, — сказал он наконец. — Как я понимаю, проблема заключается в том, что мы не можем допустить, чтобы это устройство попало в чужие руки — это первое; второе — мы должны постараться использовать это устройство в качестве предмета для торга, чтобы выручить наших друзей, а если получится, выкурить Маркуса из норы. Я считаю, что правильнее всего действовать через Президента. Если ввести его в курс дела, а это-то как раз проще всего, он предпримет определенные шаги. В конце концов, если в распоряжении Соединенных Штатов окажутся экраны, которыми можно будет накрыть города и другие уязвимые объекты, то Протекторату не придется столь тщательно контролировать обстановку в мире. Речь может зайти даже о ликвидации Службы Безопасности или, по крайней мере, q сокращении численности агентуры и переориентации главных сил. В свою очередь, те члены Конгресса, кто ратует за экономическое процветание страны, смогут не оглядываться после каждой реплики на ястребов, которые возвели национальную безопасность в настоящий культ.

Но чтобы расшевелить Президента, потребуется время. Едва ли что решится за одну встречу. Самое большое, чего я рассчитываю добиться при первой встрече, показать, как действует экран. Демонстрация должна держаться в строжайшем секрете, иначе Маркус запросто устроит нам несчастный случай. Мы также должны предусмотреть и весьма нежелательный вариант, если люди Маркуса попытаются захватить генератор… Но самое главное — в случае успеха от нас потребуется беспримерное терпение, пока Президент подготовит почву для столь ответственного политического решения, которое может сравниться лишь с coup d'Etat^[8], но в легальной форме. Тем временем, вам потребуется куда более надежное убежище, чем сейчас.

К сожалению, каждый мой шаг на виду. Нормальные взаимоотношения с посторонними людьми почти невозможны. Я абсолютно доверяю обслуживающему персоналу нашего дома, но сильно сомневаюсь в их способности облапошить профессионалов из ВК. Будь у нас в запасе хотя бы неделя, мы нашли бы вам убежище, надежнее которого не бывает; но у нас нет недели. Вы не должны оставаться здесь даже на один лишний час. Как мне сообщили из Вашингтона, сейчас ВК занята, в основном, захваченными китайскими агентами и боевиками, Маркус был вынужден направить на это практически всех своих людей. Но когда они разберутся с китайцами, то неминуемо обратят на меня самое пристальное внимание. Как я представляю, ждать осталось недолго.

Конечно… это рискованный шаг, но в данном случае я считаю риск оправданным. Бездействие не менее опасно. Поэтому я предлагаю обратиться к эгалитарианцам.

— Кто это такие? — спросил Коскинен. — По-моему, я когда-то о них слышал, но совершенно не помню — что.

— Могу рассказать вкратце. Эгалитаризм — на мой взгляд — довольно утопическое движение. Его приверженцы выступают за превращение Протектората в Общемировое Правительство с равным представительством для всех наций. В этой агитации нет ничего противозаконного, она не подлежит судебному преследованию. Правда, Маркус и его люди не преминули объявить эгалитарианцев агентами иностранных держав, но никаких полицейских мер против них не принималось. В этом просто не было необходимости. Они лишь организовали дискуссионные клубы, в годы выборов агитировали избирателей за кандидатов, которые симпатизировали их идеям. Примечательно, однако, что они сумели привлечь на свою сторону большое число интеллектуалов.

— Простите, мистер Абрамс, но меня не впечатляет ваш рассказ, — спокойно произнесла Вивьен, — Видите ли, те эгалитарианцы, которых мне довелось знать, были сплошь милыми старыми леди… Впрочем, мужчины среди них тоже попадались.

Абрамс рассмеялся.

— Верно, миссис Кордейро, почти верно! Но дело в том, что среди эгалитарианцев есть люди, ратующие за активные формы политической борьбы. И они никогда не делятся своими взглядами со «старыми милыми леди.»

— Что они подразумевают под «активной формой»?

— Если бы я мог рассказать об этом в деталях, думаю, тем людям вряд ли осталось бы жить долго. Могу лишь сказать, что они пишут и подпольно распространяют произведения, в которых призывают, в частности, к насильственной ликвидации Службы Безопасности. Я знаю также, что кое-кто из них пропал без вести, нарвавшись на неприятности с Протекторатом. Помните Ямашиту? Несколько лет тому назад он призвал японский народ к «активному сопротивлению» — если слово «сопротивление» в данном случае уместно. Агенты Маркуса арестовали его, но ему удалось бежать. Он до сих пор на свободе и периодически появляется в отдаленных селениях, выступает там перед жителями и вновь скрывается прежде, чем прибывают агенты ВК. За несколько эпизодов я готов поручиться, но уверен, большинство случаев осталось вне моего внимания. И главное — такая жизнь в течение нескольких лет требует поддержки мощной организации. Очевидно также, что подпольное движение не является националистическим, скорее наоборот — многонациональным.

— Мне это не нравится, — пробормотал Трембецкий. — Подполье замешано в целом ряде убийств.

— Но согласись, Ян, жертвы заслужили эту участь. Взять хотя бы генерала Фридмана. Того самого, который отдал приказ расстрелять мирную демонстрацию в Риме.

— Генерал, был, конечно, подонок, но я не считаю политическое убийство мелочью, которой можно пренебречь. Ладно, продолжай, Нат.

— Итак, — сказал Абрамс, — некто Карсон Ганноуэй, исполнительный секретарь местного отделения Вычислительного центра, а главное — эгалитарионец. Несколько лет нас связывают с ним тесные деловые отношения, а два дня назад я направил детективов на предмет изучения каждого его шага. В открытую он не связан с работой подполья, конечно же, но я получил самые серьезные подтверждения своих подозрений. Например, в ряде мест периодически вспыхивают незаконные забастовки. Ганноуэй, как и остальные служащие ВЦ, публично выступают с резким их осуждением, обращаясь к людям с призывами вернуться к работе. При этом он утверждает, что абсолютно не в силах воспрепятствовать «стихийным выступлениям граждан». И тем не менее, зная теперь некоторые подробности жизни Ганноуэя, я не сомневаюсь, что в его, власти либо прекратить вообще, либо активизировать подобные акции. То есть, за казалось бы стихийными выступлениями населения стоят люди, у которых голова работает. Есть и еще достоверные факты. Например, Ганноуэй несколько раз уезжал в кратковременный отпуск, и каждый раз это совпадало с очередными акциями неповиновения… Взять хотя бы тот случай, когда в Торонто демонстранты применили оружие…

— Следит за ним Служба? — поинтересовалась Вивьен.

— Почти уверен, что нет, — ответил Абрамс. — Ведь Маркус тоже не всемогущ, он не в состоянии установить слежку за каждым, слава Богу, а Ганноуэй не настолько уж значительная фигура. Я осведомлен о нем больше других только потому, что дольше других его знаю. И именно по этой причине у меня закралось подозрение, что он связан с подпольем. Я не собирался на него доносить, хотя до самого последнего времени не считал себя рьяным противником Маркуса. Но я никогда не одобрял методы работы Службы Безопасности. Полагаю, что люди вроде Ямашиты имеют полное право напоминать своим согражданам о великом наследии своей страны. Кроме того, есть причина попрозаичнее — подполье не причиняло вреда мне. Теперь, я надеюсь, оно нам поможет.

— Значит, вы считаете, что Ганноуэй… — начал было Коскинен, но Абрамс его перебил:

— Да, сегодня нам предстоит встреча с мистером Ганноуэем. Я звонил ему днем и попросил разрешения подъехать для обсуждения некоторых деловых вопросов. Вы оба поедете с нами. Если он согласится спрятать вас — замечательно. Если нет, я не сомневаюсь, что наш визит останется в тайне. В этом случае мы спрячем вас на складе корпорации «Дженерал Атомикс». Там не очень уютно, но придется потерпеть.

— Если Ганноуэй согласится вас спрятать, но предложение его покажется мне подозрительным, мы немедленно покинем его дом, — добавил Трембецкий.

— Мы все? — переспросила Вивьен. — Вы поедете с Питом и со мной?

Поляк кивнул:

— Я еще не разучился обращаться с пистолетом, — он похлопал себя по боковому карману пиджака.

13

Современно обставленный дом Ганноуэя в Квинсе занимал он сам, жена и четверо детей. Хозяин провел гостей в кабинет, где, как он заверил, было все в порядке с прослушивающей аппаратурой и звукоизоляцией. Свое семейство Ганнноуэй предусмотрительно отправил на весь вечер в гости.

Высокий, угловатый, похожий на Эндрю Джексона^[9], он прикрыл за собой дверь и замер, внимательно рассматривая незнакомцев. Коскинен, чувствуя себя неловко под пристальным взглядом, переминался с ноги на ногу, поглядывая то в окно на сияющие огни ночного города, то на невозмутимую Вивьен. В конце концов, молчание нарушил сам Ганноуэй.

— Полагаю, Ян, у вас были серьезные основания привести ко мне этих бандитов. Провокации — не ваше амплуа. Но я был бы весьма признателен, если вы все-таки рассеете мои сомнения…

— Бандитов?! — воскликнула Вивьен. — Значит нас объявили вне закона? И дали санкцию на арест?

— Да, примерно час назад, — ответил Ганноуэй. — В вечернем выпуске Новостей. Имена, фотографии, прокрутили запись звонка мистера Коскинена в Службу Безопасности. Вы — опасные иностранные агенты, неужели не помните?

— Черт побери! Я рассчитывал, что у нас будет больше времени, — недовольно произнес Трембецкий. — Очевидно, они расправились с китайцами. Теперь все силы будут брошены по вашим следам, Пит.

— Почему ВК охотится за вами? — спросил Ганноуэй.

Джексон Эндрю, один из основателей демократической партии.

— Это долгая история, — сказал Трембецкий, — если захотите, можете ее услышать.

— Мне известно, что все участники экспедиции на Марс находятся под «превентивным арестом». Не скрою, это меня удивило. Очень жаль, что сын Ната Абрамса в их числе.

— Его будет легче освободить, если эти двое останутся на свободе, — сказал Трембецкий. — Необходимо спрятать их на некоторое время. На месяц, или дольше. Абрамс этого сделать не может — слишком рискованно, арест Дэйва означает слежку за ним самим. Не могли бы вы взять на себя заботу о Питере и Вивьен на себя?

— Я?! Не смешите меня Ян! Даже если я сочувствую человеку, попавшему в подобную ситуацию, почему я должен рисковать собой и своей семьей?

— О, это и в ваших интересах тоже, — сказал Трембецкий. — Разве вы не хотели бы избавиться от Маркуса? — спросил Трембецкий. — У мистера Коскинена есть неплохой шанс справиться с этой задачей, если мы ему поможем.

На лице у Ганноуэя не дрогнул ни один мускул. Он лишь вздохнул и широким жестом указал на кресла.

— Садитесь и рассказывайте.

— Боюсь, вы не слишком мне доверяете, — сказал Трембецкий. — Между нами бывали разногласия, это так, но мы никогда не старались обмануть друг друга…

Ганноуэй покачал головой.

— В любом случае, я не решаю такие дела один. Мне придется привлечь людей, которые не знают вас лично. Они потребуют доказательств, что риск в данном случае обоснован.

— То есть, окончательное решение примут они?

— В общем… да. Но если у вас действительно есть достаточно мощное оружие, чтобы свалить Маркуса и помешать приходу на его место столь же одиозной личности… Тогда, возможно, это нас заинтересует.

— Уверяю вас, с этим оружием все в порядке, — показал на генератор у ног Коскинена Трембецкий. — Мы не обратились бы к вам, если бы у нас была возможность выбирать. Только без обид, мистер Ганноуэй, скажите, насколько мы можем доверять вашим друзьям?

— Во всем, пока ваши интересы совпадают с их.

— И в чем заключаются их интересы?

— Прочитайте Кворелса, и вы поймете. Мы последователи его учения.

Трембецкий пожал плечами.

— Кворелс будет не первым, чье ученье люди поставят с ног на голову.

— Он еще жив, как вам известно, и вполне способен вести нас за собой, — заверил Ганноуэй. — Он был профессором Колумбийского университета, а сейчас в отставке. Я довольно часто вижу его.

Ганноуэй сделал минутную паузу, словно о чем-то раздумывая, затем обратился к Коскинену:

— Короче, если вы тот, из-за которого весь этот тарарам, то именно вам принадлежит право решающего голоса. Я хочу услышать ваше мнение. Поверите ли вы мне без дополнительных гарантий или же развернетесь, выйдете отсюда и навсегда обо всем забудете. Обещаю не сообщать ничего ВК, хотя, если вас все-таки поймают и прогонят через психодопрос, меня ожидают крупные неприятности. Почему-то мне кажется, что вы выберете первый вариант. Я не прав?

— Я… — Коскинен облизал губы. — Дело в том, что я абсолютно не знаю, что происходит сейчас на Земле… Я не могу…

Вивьен накрыла его руку ладонью.

— Питер попал в ужасную передрягу, — сказала она. — Откуда ему знать, кто его друг, а кто враг?

— У нас нет времени сидеть и спорить, — предупредил Ганноуэй. — Почему бы нам не пригласить сюда Кворелса самого, чтобы вы лично оценили, что такое эгалитаризм, и решили, стоит ли он вашей искренней поддержки?

— Подождите, — запротестовал Трембецкий. — Мы не хотим, чтобы кто-то еще узнал о нашем участии в судьбах этих людей.

— Никаких проблем, — заверил Ганноуэй. — Десять лет назад Кворелс совершенно ослеп. Мы представим вас под вымышленными именами.

— А захочет ли он приехать? — с сомнением спросил Коскинен.

— Почти наверняка. Он в этом мире один, как перст. По вечерам он часто приезжает поговорить.

— В каких только переговорах я не участвовал, — хмуро пробормотал Трембецкий, — но впервые меня заставляют предварительно прослушать лекцию по социологии. А на десерт обещают розовый сладкий пирог…

— Нет. Я считаю, мистер Ганноуэй прав, — сказал Коскинен. — На Марсе поступают также, это дает более полное описание ситуации. Эмоции важны не меньше, чем логика. Это то, что человек ощущает здесь и сейчас. Вы должны натолкнуться на это лбом…

— Тогда я звоню, — Ганноуэй вышел из комнаты.

Трембецкий досадливо покачал головой:

— Вот когда я жалею, что не узнал эгалитарианцев лучше, — прошептал он. — Ведь чувствовал же, что не так у них все просто, как кажется, и ничего не предпринимал. Приходится теперь действовать наобум, по наитию… Знаете, может, это не такая уж плохая идея — побеседовать со стариком о сути эгалитаризма, только вряд ли он в курсе существования подполья. Впрочем, иногда именно по корням можно судить о дереве в целом. — Трембецкий прикурил сигарету. — Но только иногда.

Вернулся Ганноуэй.

— Все просто отлично. Сейчас он уже наверное садится в такси. Я сказал, что у меня в гостях несколько человек, которые довольно долго работали за границей и которые хотели бы с ним встретиться и поговорить. — Он сдавленно рассмеялся. — Старик Кворелс почти святой, но отнюдь не лишен тщеславия.

— Давайте пока придумаем легенду, — предложил Трембецкий. — Клички и всякие вымышленные детали.

Ожидая Кворелса, они репетировали, а когда тот приехал, все перешли в большой зал.

Философ оказался невысоким, но держался очень прямо и с достоинством. Гриву тронутых сединой волос стягивал обруч с приборчиком «искусственный глаз», который, действуя по принципу радара, позволял старику безбоязненно передвигаться по комнате, не натыкаясь на мебель. Изысканность чувствовалась в его манере пожимать руки, и в легком поклоне, который он отдал Вивьен, и в том, как он взял бокал с шерри. Несколько минут прошло в стандартном обмене любезностями. Но незаметно Кворелс направил разговор в нужное русло — начал знакомить со своими идеями.

— Откровенно говоря, — сказал он, — мне не нравится термин «эгалитаризм». Во-первых, он неблагозвучен, во-вторых — он представляет собой банальный ярлык. Люди слишком склонны определять по этикетке содержимое бутылки вне зависимости оттого, насколько они вообще соответствуют друг другу. Посмотрите, что стало с такими понятиями как христианство и демократия. Возникновение демократии связывают со свободой. Но это не взаимосвязанные понятия, как представлял Токвиль и вслед за ним Джувеналь^[10].

Если народу нет дела до самого себя, у власти не останется никаких ограничений на степень контроля за личностью. Людовик XIV день и ночь бредил воинской повинностью, но лишь после Французской Революции режим смог узаконить эту идею. Или, пожалуйста, более приближенный к нашим условиям пример, когда демократические общества стремятся принять набор столь пуританских законов, которые невообразимы даже для монархии. Я действительно считаю, что сегодняшний либерализм в общественной морали — если что-нибудь еще законодательно запрещено, на это закрывают глаза, — произрастает из обесценивания принципов демократии. И я готов поступиться многим, если бы это помогло сохранить более важные свободы, которые сегодня нами уже утеряны.

— Но ведь мы живем при демократии, — опрометчиво выпалил Коскинен. — Разве не так?

— В известном смысле — да. Мы до сих пор выбираем законодательную и исполнительную власть. Но процент населения, который допускают к голосованию с каждым годом уменьшается. И вовсе не потому, что сокращается население, уменьшается образовательный уровень и прочее — бороться здесь мы не в силах, это, скорее, заслуженная кара. Дело в том, что с каждым годом власть все больше переходит в руки подразделений спецслужб. Законы писанные подменяются неписанными. Хуже того, каждое «отраслевое» подразделение в конце концов становится вотчиной сильных и достаточно хитрых людей, способных подчинить себе контроль над управлением всей системой в целом. Служба Безопасности — наиболее яркий пример. Остальные идут тем же путем. Если вы решите изменить что-либо в промышленности, науке, связи, да почти в любой сфере жизни, станете ли вы встречаться с членами сенатского комитета? Обратитесь ли вы к ним за помощью? Нет, вы отправитесь в отделение Службы Безопасности, которая фактически управляет страной, интерпретируя законы, как ей вздумается.

— Вы хотите сказать, что Конгресс не более, чем резиновая печать? — спросил Коскинен.

— Пока нет. Номинально власть все еще сосредоточена в Конгрессе. Но если Конгресс захочет провести свои решения, это потребует ломки той порочной практики, которая складывалась годами. Исполнительная власть все чаще подменяла законодательную, забирая все больше и больше полномочий. Эта тенденция проявилась вместе с другой, когда открытое волеизъявление народа было подменено давлением наиболее мощных социальных групп. Отцы государства предвидели эту опасность и в свое время заложили в Конституцию статьи, запрещающие правительству некоторые поступки, даже если на них настаивает большинство населения. Но со временем многие гарантии были интерпретированы на новый лад, так что об их существовании можно было только догадываться. И теперь полиция штата подчиняется «центру», а не штату, гражданам запрещено носить оружие… О безусловно, все делалось из лучших побуждений, дабы устранить возникающие злоупотребления, но только в результате республика превратилась в мудреный сплав демократии с олигархией. Между прочим, эволюция страны не закончена и по сей день; причем признаки олигархии проявляются все сильнее, демократия же отходит все дальше на задний план.

— Мне казалось, что вы ратуете за всемирную демократию, — заметила Вивьен. — Но вы рассуждаете так, словно это далеко не лучший вариант…

— Ах, совсем наоборот, моя дорогая… Я считаю, что концепция свободы одна из самых блестящих, вернее, самая блестящая из всех, которые когда-либо рождал человеческий разум.

Но свобода вовсе не тождественна демократии. Демократия — это лишь одна из форм государственной власти. Проблема заключается в том, как гарантировать однажды провозглашенную свободу. Человеческая личность не в состоянии существовать вне общества. Если некто попробует порвать с обществом, он закончит свой век несчастным, опустошенным психопатом. Человек не мыслим вне культуры; в рамках этой культуры он обладает правами и обязанностями. Соответствие между ними должно устанавливаться самой личностью, в этом и состоит ее свобода выбора. Никто не должен отдавать обществу больше, чем сам для себя определил. И если это условие выполняется, то должно выполняться и другое, а именно — каждый получает от общества пропорционально своей отдаче. Кроме того, мы не должны забывать, что рядом с нами всегда живут несчастные и бедные, от которых либо отвернулась удача… либо они просто потеряли ориентацию. Мы должны заботиться о них, иначе, рано или поздно, этот недуг поразит все общество, и для лечения останется только одно средство — диктатура Помогать этим людям нужно неограниченно, только так можно сохранить стабильность в обществе.

Но даже при всех своих промахах демократическая республика была лучшей попыткой разрешения проблемы достижения свободы личности. Она произвела на свет структуру власти, в которой ящик с бюллетенями для голосования стал верной гарантией против автократии. Большинство получило возможность претворить в жизнь свои чаяния, но и меньшинство — и даже отдельная личность — получило возможность — свободу! — отстаивать свои убеждения и права, на которые никакое большинство не может покуситься ни при каких обстоятельствах.

Главная же трудность заключается в том, что изменилось само общество. Произошла революция в транспорте и средствах связи, границы между государствами стали прозрачны, и личность, получив свободу передвижения, перестала ощущать зависимость и от транспорта, и от источника информации. С этого момента нацеленный исключительно на личное благосостояние индивидуум обнаружил, что никому во всем мире до него нет дела. За помощью он обратился к родному правительству, которое не преминуло залезть с ногами в его частную жизнь. Но отказ от Билля о Правах еще не означал, что правительство в ответ позаботится о вас. Поэтому, чтобы выстоять, личность должна иметь корни в общественных «институтах», для которых ее существование жизненно необходимо.

После того, как превратились в фарс суверенные права штатов, а в ядерных войнах вместе с миллионами людей погибли моральные устои цивилизации, животное желание выжить во что бы то ни стало перечеркнуло традиционную концепцию международного закона В итоге мы получили Протекторат, чей ошейник душит не только другие народы, но и нас самих.

Но, как говорится, нет худа без добра Я считаю, что в данный исторический момент у нас есть шанс возродить подлинную демократию, причем на более прочном фундаменте. Я имею в виду весь мир…

— Прошу прощения, — произнес Трембецкий, — мне довелось побывать во многих уголках земного шара, и, по-моему, ваша идея не пройдет. Жители Азии, африканцы, большая часть европейцев и латиноамериканцев — это совсем не янки. Их образ мышления отличен от вашего, их цели не соответствуют вашим, их не заботит то, что важно для вас. Именно по этой причине Протекторат так опасается возникновения национальных армий. Вам не удастся сделать из этих людей подлинных демократов, также как они никогда не станут правоверными мусульманами или индуистами. Насильно такие вещи не делаются.

Кворелс улыбнулся.

— В национальных характерах иногда происходят самые невероятные перемены, — сказал он. — Но я никогда не рассчитываю на случайности. В действительности я отнюдь не сторонник американизации всей Земли, и не хочу, чтобы нечто подобное когда-либо произошло. Это только обеднит и лишит выразительности человеческую расу. Гибель всего многообразия национальных культур — слишком дорогая цена. Кроме того, это поставит под вопрос и мою собственную схему…

— Почему же, — перебил Коскинен. — Я считаю, что данный способ — единственный. Только так возможно создать дееспособное всемирное правительство. Единая мировая культура, внутри которой каждый живет в согласии со всеми остальными…

— Отнюдь, — покачал головой Кворелс. — Если это произойдет, мы повторим тот же путь, который однажды уже прошла наша страна, но теперь в планетарном масштабе. Главное в моей схеме — создать структуру, в которой каждый, будь то мексиканец, русский, нигериец, индеец, кто угодно, смог бы оказать сопротивление попыткам любой центральной, то есть авторитарной, власти вмешаться в его жизнь. Поддерживать его в этой борьбе должны национальные традиции, нравы и обычаи; только они могут составить конкуренцию центральному правительству. И если возникнет такое многообразие национальных институтов, каждый из которых будет достаточно крепок, чтобы выжить самостоятельно, не паразитируя на соседях, то… Ведь и мы, американцы, только выиграем от этого. Мир будет состоять из равноправных сообществ свободных людей.

— А что же будет представлять собой пресловутая центральная власть? — поинтересовалась Вивьен.

— Необходимость предотвратить возможность войны. Это основная цель, которой служит Протекторат на свой своеобразный печальный манер. Я предлагаю иной вариант: должны быть созданы специальные миротворческие формирования со строго очерченными правами. Этим формированиям поручается инспекция на местах, некоторые полицейские функции, а также они будут обладать монополией на уничтожение наиболее разрушительных видов оружия и средств массового поражения. Эти силы должны находиться под строжайшим контролем Президента планеты, которого изберет двухпалатный всемирный парламент — по одному сенатору и одному конгрессмену от каждой страны.

— Стоп! — воскликнул Трембецкий. — Вы хотите предоставить каждой стране равное представительство. Нечто похожее пытались сделать в старом ООН, результаты той уравниловки вам известны так же хорошо, как и мне. Кстати, принцип пропорционального представительства ничуть не лучше. Стоит вам только принять подобное решение, и на следующий день мир окажется захвачен китайцами.

— Нет, — возразил Кворелс, — право голоса получат только цивилизованные жители каждой страны. Выборная и многоступенчатая система голосования — слишком хорошая идея, чтобы ее отбрасывать. Будет учитываться и уровень образования, и социальный статус, и профессиональная квалификация… Это придаст выборам должный вес и значимость. Естественно, каждая страна внутри собственных границ будет иметь право вводить собственные дополнительные условия для избирателей.

— А что еще будет входить в компетенцию планетарного правительства? — спросил Коскинен.

— Не очень многое. Оно будет заниматься здравоохранением, охраной природы и прочими политическими нейтральными вопросами. Финансировать программы должны все страны поровну, хотя Америка, например, вполне в состоянии взять на себя затраты на экологию. По моим подсчетам, это примерно та сумма, которая расходуется в год на нужды Протектората. Но это лишь на первое время. Лет через десять свой вклад в копилку смогут внести и другие страны.

— Слишком благозвучно, чтобы стать правдой, — сказал Трембецкий. — Жизнь неизмеримо сложнее любых схем. Государства взаимодействуют между собой, объединяются, а потом вновь разваливаются на части… Отнюдь не все войны в человеческой истории были несправедливыми…

— Конечно, существующие границы могут быть изменены в любой момент, — отстаивал свое мнение Кворелс. — Это одно из условий Концепции внутреннего суверенитета. В том случае, если возникает возможность прихода к власти деспотического режима, Планетарное правительство имеет право восстанавливать прежнюю власть и силой защищать основные права человека. Любой, кто не обвиняется в совершении ряда уголовных преступлений — политическое инакомыслие из данного списка, конечно же, исключается, — имеет право уезжать из своей страны.

— А какая же страна разрешит ему въезд?

— Не сомневаюсь, что согласятся многие, если только человек действительно стремится избежать тирании. Это будет несложный, но очень действенный способ дискредитации режима. Безусловно циничный фюрер способен расправиться со своими оппонентами — убийства, тюрьмы, психиатрические клиники… Но вы не сможете поступать так слитком долго, иначе вам придется спасаться бегством от собственных заключенных. Первейшей задачей власти станет необходимость заслужить любовь и уважение народа…

Кворелс остановился, сделал небольшой глоток и продолжал:

— Поймите, это отнюдь не бредовые грезы утописта. Наш мир еще долго пребудет в жестокости и несчастии. Вот почему я избегаю этого ярлыка «эгалитаризм». Он предполагает в себе панацею. Но, с другой стороны, если мы хотим пройти этот путь, то надо сделать первый шаг. И не все ли равно, как будет называться организация, способная осуществить столь великолепный план?

Беседа продолжалась в том же духе еще несколько часов, пока Кворелс, наконец, не откланялся, пожелав всем спокойной ночи.

— Итак? — нетерпеливо спросил Ганноуэй, стоило двери захлопнуться.

— Бог мой! — воскликнул Коскинен. — Ну, конечно же, да!

14

Казалось, трудно было подобрать менее подходящее место для размещения штаб-квартиры эгалитарианцев, чем огромное здание «Зодиак» на Манхэттене. Оно было роскошным и престижным, кроме обыкновенного богатого люда в нем обитала многочисленная верхушка Службы Безопасности. Это было настоящее «осиное гнездо», но по той же причине здесь можно было не опасаться слежки и подслушивающих устройств.

Коскинен шел следом за всеми, чувствуя на спине тяжесть генератора. Коридор привел их к внушительной металлической двери. Ганноуэй наклонился к сканеру, и дверь открылась — кодом был рисунок сетчатки его глаза. За дверью оказалось довольно аскетично обставленное помещение с длинным столом для совещаний и стандартным офисным оборудованием. Вдоль стены стояли шестеро мужчин. Ни по лицам, ни по одежде нельзя было предположить, что они — профессиональные революционеры, вроде тех, которых часто показывают в Новостях. На вид им было от 30 до 60, костюмы свидетельствовали о консервативном укладе жизни и достатке чуть выше среднего. Они поочередно представились: Томсон, Уошберн, Ланфье, Бросен, Хилл, Риколетти. Как будто бы совершенно нормальные люди… Но Коскинен не мог не почувствовать внутреннее напряжение, владевшее каждым из шестерки. У двоих на лбу даже проступили капельки пота.

— Мне удалось собрать необходимый кворум руководящего совета за столь короткое время только потому, что у нас есть специальное «прикрытие» для непредвиденных случаев, — сказал Ганноуэй.

— Подобное происходит крайне редко, — вставил Бросен. — Надеюсь, сегодня мы собрались не зря.

— Несомненно. Вы не против, если я объясню суть нашей встречи? — И, не дожидаясь ответа, Ганноуэй начал быстро вводить шестерых своих друзей в курс дела. Его рассказ и ответы на бесчисленные вопросы заняли больше часа, и под конец Коскинен почувствовал, что у него пересохло в горле. Пришлось выпить залпом предложенный кофе.

Между тем, Ганноуэй, сидя во главе стола, говорил:

— Польза от этого устройства может быть огромна. Если мы сумеем добиться, чтобы кокон давал защиту не только от пуль, но и от лазерного луча, нам потребуется несколько тысяч человек. Даже такая маленькая армия запросто возьмет под контроль всю страну.

— Постойте, — перебил Трембецкий. — Кажется вы забыли, что мистер Коскинен пока не давал своего согласия на участие в государственном перевороте.

— Что вы там задумали? — взвился Уошберн.

Трембецкий изложил план Абрамса.

— Очень мило, — фыркнул Ланфье. — А теперь, будьте добры, поведайте другой план. Желательно более эффективный.

— Что, вам не по вкусу идея Абрамса?

— Я считаю, что риск здесь совершенно неоправдан. Даже если Президент полностью вас поддержит, что само по себе почти невероятно, неужели вы думаете, что Хью Маркус будет сидеть сложа руки, дожидаясь, пока под ним провалится стул? Даже если он будет действовать строго в рамках закона — а мы не можем дать на то никаких гарантий, — у него есть лобби в Вашингтоне и собственная пропагандистская машина. Он вполне резонно заявит, что эффект экранизирования нельзя держать в секрете вечно. Вспомните, например, историю создания атомной бомбы. Что произойдет, если другие страны опередят Америку? Следовательно, заявит Маркус, Службе Безопасности нужны еще большие полномочия…

— Но по другую сторону баррикады будут не только простые люди, а национальные герои, — заспорил Трембецкий. — Ведь именно Коскинен подарит прибор Соединенным Штатам.

— Ха! Что такое герой? Его можно превратить в навоз в один миг.

— Не обязательно. Не забывайте, Конгресс может подать в суд на СБ, обвинив руководящую верхушку даже в попытке преднамеренного убийства.

— Этому вашему суду предъявят доказательства, что мистер Коскинен — обыкновенный лжец. В лучшем случае его поведение объяснят, что он, не разобравшись в ситуации, испугался собственной тени и запаниковал, в то время как его товарищи были взяты под стражу с единственной целью — защитить их от китайцев. И между прочим, отчасти это будет правдой, учитывая, что капитана Твена убили именно они. То, что космонавтов подвергли психодопросу — не более, чем вынужденная мера, так как в чрезвычайной ситуации Служба Безопасности должна располагать всей полнотой информации, причем максимально быстро. — Ланфье пожал плечами. — А еще он может обвинить агентов, которые действовали грубо, не уложившись в рамки инструкции и взяв инициативу на себя без его ведома То есть, свою шкуру Маркус спасет в любом случае.

— Даже если подставить его Президенту?

— Да Вы недопонимаете, какой образ СБ сложился в общественном мнении. Американцы уверены, что должны преклоняться перед доктриной Норриса, потому что она является единственной альтернативой термоядерной войне. А из доктрины Норриса логически следует, что без Службы Безопасности Америке не выжить.

— Вы должны понять, — добавил Ганноуэй, — что как бы вы ни уточняли свой план, ваши действия не затронут структур Протектората Именно поэтому ваш план порочен изначально.

— Подождите, — сказал Трембецкий. — Ведь что бы ни случилось, кокон останется собственностью США на долгие годы. Принцип его действия основан на совершенно новых концепциях, причем, внеземного происхождения. Откуда им взяться в мозгу постороннего человека? Боюсь даже назвать срок, который потребуется инженеру-иностранцу, чтобы построить это устройство без подсказки марсиан. Минимум — десятилетие, если не больше. На это время стране гарантированы лидерство и безопасность. Страх покинет людей, они снова начнут руководствоваться в поступках здравым смыслом. Кроме того, могу обещать, что мой босс приложит максимум сил и средств, чтобы поддержать вашу политическую борьбу. Практически все влиятельные люди прислушиваются к мнению Натана Абрамса.

— Удивительно, учитывая ваш богатый жизненный опыт, — кивнул Ганноуэй, — как высоко вы цените в людях рационализм.

Трембецкий невесело рассмеялся.

— Да. Пожалуй это хорошее качество. Помогает использовать шанс до конца, когда он есть. Сейчас такой шанс у нас появился. Небольшой, конечно, надежда в любой момент может рухнуть; но разве кто-нибудь когда-нибудь мог гарантировать в этой жизни хоть что-нибудь?

Члены совета переглянулись. Ганноуэй прикурил новую сигарету, глубоко затянулся и, выдохнув дым, ответил:

— Вы правы, любые активные действия рискованны. Проблема в том и состоит, как свести риск до минимума. Один из способов — устранить неизвестные факторы, с которыми, возможно, придется столкнуться. Сейчас я точно знаю, чего хочу сам, чего хотят мои друзья, сидящие здесь, чего хотите вы, чего хочет Нат Абрамс. Но я никогда не встречался с Президентом, да и вы тоже никогда не беседовали с ним с глазу на глаз. Точно также, мы не знаем, чем дышат тысячи конгрессменов, бюрократов-чиновников, офицеров военной разведки, бизнесменов, все, кто составляет структуру власти в нашей стране. Я уже не говорю о двухстах пятидесяти миллионах американцев с их надеждами, страхами, переживаниями, привязанностями, мечтами и религиозными убеждениями. Если сложить все эти неизвестные вместе, то мы даже в общих чертах не сможем предсказать, что произойдет завтра утром. А ведь интересы разных групп имеют свойство пересекаться… Вы же предлагаете просто ждать и надеяться на благоприятный исход.

Сощурившись, Трембецкий впился в него пронзительным взглядом.

— Вы хотите сказать, что единственный надежно предсказуемый фактор — сила? — произнес он.

— Да, — без запинки ответил Ганноуэй. — А разве не так? Если я попрошу первого встречного помочь мне, то он либо согласится, либо откажется. Но если я наставлю на него ружье — будь я проклят, если он решит мне отказать.

— Хм, я запросто назову вам десяток исключений. Но оставим дискуссии на потом. Интересно, как, по-вашему, должны поступить мы?

— Могу предложить стратегию, тактику у нас просто не было времени обдумать. Так вот, мы должны держать генератор в надежном месте, где досконально изучим его возможности и способы применения. Начиная от элементарных навыков работы с ним и заканчивая разработкой и сборкой более совершенных и мощных моделей.

— Одну минутку, — не выдержал Коскинен. — Разработка займет месяцы, а то и годы. А как же мои товарищи по полету на Марс?

— Своевременный вопрос, — согласился Ганноуэй. — По-моему, Нат Абрамс не согласится, чтобы его сын так долго оставался за решеткой. О’кей, мы соберем несколько экранов этой модели — вряд ли это займет много времени, верно? С их помощью мы вытащим на свободу и наших друзей. Я хочу сказать, что в тюрьмах военной контрразведки томятся не только космонавты, но и эгалитарианцы.

— Нападение на тюрьму? — Уошберн радостно хлопнул в ладоши и сжал их в один большой кулак. — Наконец-то! Я знаю как это сделать. Нужен кокон, который закроет небольшой армейский флиттер. На нем — для начала — мы захватим пару агентов Службы Безопасности, накачаем их наркотиками и узнаем в каких камерах кто сидит. И тогда нас ничто не остановит!

— А когда мы усовершенствуем генератор, — добавил Ганноуэй, — начнется вторая стадия нейтрализации Службы Безопасности.

— Вы собираетесь убивать агентов и взрывать помещения? — поинтересовался Трембецкий.

— Если придется. Но, надеюсь, обойдется без крови.

— Служба — структура, подчиненная Правительству Соединенных Штатов. Вы проповедуете восстание.

— Да, именно так.

— Как вы считаете, вмешается ли в ход событий армия? Поднимет ли шум Конгресс или Президент?

— Нет.

— Вы хотите сказать, они промолчат?

— Мы проведем интенсивную пропагандистскую кампанию.

— Этого мало, когда поднимаешь руку на такую страну, как США. По Конституции ваши действия определяются как измена Родине.

— Когда Джордж Вашингтон начинал революцию, его тоже называли изменником.

— Я не хочу произносить громких слов, просто прошу уточнить… Раз уж вы сказали «А», нужно говорить и «Б». — Трембецкий исподлобья оглядел сидящих за столом. — Пожалуйста уточните свои слова. Вы всегда преследовали цель насильственным путем сбросить правительство США?

— Пусть так, — раздраженно ответил Риколетти. — Другого пути мы не видим.

— Это означает приход к власти полувоенной хунты, установление диктатуры и крах всех сдерживающих факторов в международной обстановке. Что вы собираетесь делать, если ваши планы осуществятся?

— Ничего такого, что могло бы вас разволновать, — ответил Ганноуэй. — Мы тщательно все продумали, Ян. Мы ведь не бородатые анархисты из крысиных подвалов. Наша военная подготовка не хуже, чем у выпускника Уэст-Пойнта^[11]. Мы долго и детально готовились… Так вот, самое важное преимущество, которое эгалитарианцы будут иметь перед республиканским правительством — быстрота и решительность. Конечно, дело не сделается за одну ночь, и бюрократия даже без поддержки Службы Безопасности еще какое-то время будет влиять на обстановку в стране. Но наша победа неизбежна, и как только ситуация нормализуется и восстановится порядок, мы немедленно созовем международную конференцию. У нас уже есть наметки на состав делегаций. На конференции мы предложим создать всемирное правительство, ратифицируем необходимые документы и, уже на законной основе, вернем домой американские войска.

— А дальше? — хмуро спросил Трембецкий.

— Ручаюсь, Ян, это прозвучит для вас неожиданно. А дальше — мы складываем с себя властные полномочия и начинаем наслаждаться жизнью. Согласитесь, жизнь в справедливо устроенном мире не так уж плоха!

15

Обсуждение продолжалось всю ночь, и когда Трембецкий и Коскинен вернулись в отведенный им номер-люкс, за окнами уже занималась заря. Можно даже не ложиться, все равно заснуть не удастся, подумал Коскинен.

Он положил генератор на пол, выпил полстакана воды, сел в кресло, но тут же вскочил и, подойдя к окну с видом на ночной город, выругался. Трембецкий закурил. Его широкое лицо было тяжелым, как грозовая туча.

— Что будем делать, Ян? — спросил Коскинен, нарушив долгое молчание.

— Постараемся отсюда выбраться, — не задумываясь ответил Трембецкий. — Не знаю, правда, куда мы пойдем. ВК уже наверняка обложило Абрамса со всех сторон. Он нам теперь не помощник.

Коскинен повернулся от окна и посмотрел на него.

— Что вы имеете в виду? Что нам некуда идти?

— Да, — Трембецкий кивнул. — Но, с другой стороны, если мы задержимся здесь, это будет означать, что мы согласны сотрудничать с эгалитарианцами. Я уже не вижу способа уговорить их занять более умеренную позицию.

— Может, они… кое-в-чем и правы, знаете ли…

Трембецкий хмыкнул.

— Я хочу сказать… Они хотя бы откровенны, — выпалил Коскинен.

— Откровенность — самая похвальная добродетель во всей Вселенной.

— Не знаю… Понимаете, Ян, перед отлетом я присягал на верность Конституции. Может, я и наивен, как первоклассник, но к присяге у меня отношение серьезное. Эгалитарианцы же склоняют меня ее нарушить…

— Ты, как никогда, прав.

— Но в прошлом революции совершались ради торжества справедливости…

— А вот в этом я сомневаюсь.

— Американская Революция, например? Или война за независимость?

— Это совсем другое. Декларация Независимости была принята в ответ на попытку лишить колонистов их традиционных прав, объявить всех одним взмахом руки англичанами. Но в действительности уже сложилась новая, молодая нация американцев, и люди не захотели считать себя подданными далекой Империи. Война вспыхнула как общенациональное восстание против иностранных захватчиков. Это была освободительная война. Но мятеж внутри страны оправдать нелегко.

— Даже против притеснений со стороны правительства? А как Французская Революция?

— Перечитай учебник истории, Питер. Французская Революция была ненасильственной. Она даже не отменила монархию. Она была просто формой политического давления с целью начать ряд долгосрочных реформ. Но затем экстремисты всех сортов закусили удила, и в результате возникло государство Террора и Наполеона. Аналогично происходили революции и в России. Совершенно законным образом Дума вынудила царя отречься от престола. Но не прошло и года, как большевики с помощью оружия растоптали только что возникшую республику. Таких примеров масса.

— Но должны же существовать исключения…

— Да Бывало, что отдельные личности поднимались с низов, свергая тирана. Но над ними словно тяготел рок — неизбежно они становились наследниками деспотов, быть может, чуть более великодушными, но все равно деспотами. А великодушный деспотизм не лучшая форма управления государством. Через какое-то время такого диктатора начинают в глаза обзывать дураком. За всю историю цивилизации только один человек, пробившись на верхушку власти, сумел дать людям свободу, при этом удержавшись на краю пропасти. Это был Кемаль Ататюрк^[12]. То, что произошло в Турции, можно назвать справедливой революцией, но — и это очень важно — Ататюрк действовал медленно и очень осторожно, и не приставлял к виску народа револьвер со взведенным курком.

— Ладно, черт с ней, с древней историей, — сказал Коскинен. — Сейчас мы в своем времени и не в лучшем месте. Давайте лучше подумаем, как отсюда убраться, если не сумеем с ними договориться.

В глубине номера Трембецкий мерно попыхивал сигарой. Помолчав, он ответил:

— Давайте. Я только хочу, чтобы вы поняли, Питер — с человеком, который исповедует только одно право — право сильного, я не стану иметь никаких дел. И вам не советую. Знаете, по-моему, эти эгалитарианцы слишком старались нас убедить в своей правоте… Слишком. И перестарались. Я теперь просто убежден, что мы должны избрать мирный путь. И нас еще не прижали спиной к стене. Маркус не такой уж всемогущий демон, каким они попытались его изобразить, да и Президент отнюдь не марионетка в руках директора Службы Безопасности. Они охотно и настойчиво твердили об общественной поддержке СБ, но еще старательней замалчивали общественную оппозицию, которая тоже существует. Взять, например, их собственное движение. Но они — фанатики, а эти субъекты всегда игнорировали любые факты не вписывающиеся в их собственную теоретическую схему. Кстати, Маркус находится в таком же трудном положении — он слишком ограничен. Он не настолько жаден до личной власти, хотя, конечно, этот элемент тоже присутствует в его политике, но — главное — он находится в плену почти религиозного убеждения: что иностранцы — суть олицетворения Зла, и только он один знает, как спасти цивилизацию. Неужели, Питер, вы хотите поменять «шило на мыло»?

— Но Ганноуэй сказал, — напомнил Коскинен, — что хунта откажется от власти, как только…

— Вы даже не представляете, Питер, сколько раз мир слышал подобные песни. Есть старая поговорка: «Нет ничего более постоянного, чем временное». Эгалитарианцы — не исключение; ни одна хунта, дорвавшись до власти, не отказывалась от нее добровольно. Сначала они должны убедиться, что все идет по плану, но разве так бывает? Разве новое начинание может увенчаться успехом сразу? Нет, и значит, потребуется кого-то расстрелять, обвинив в саботаже. Следующими будут расстреляны те бывшие соратники, которые не разделяют восторга диктатуры от нее самой. Как же иначе? Ну а для отлова инакомыслящих будет создана секретная полиция на порядок более мощная, чем СБ, которую мы имеем сейчас. И такая организация очень скоро почувствует собственную силу. Поверьте, Питер, я не преувеличиваю. Такова история любого тоталитарного общества. Так было в двадцатом веке в Германии, Китае, России и еще много где… Другого пути просто нет.

— А если свое слово скажет Кворелс?

— Что он может сказать? Он всего лишь неплохой теоретик. Если, уловив истинное значение происходящего, он заявит Ганноуэю протест, то тем самым подпишет себе смертный приговор… Ладно. Сам не пойму, с какой стати я разговорился столь абстрактно, — тряхнул головой Трембецкий. — Вы должны спросить самого себя, Питер, насколько вы можете доверять тем, кто во имя своих целей готов ввергнуть страну в новую гражданскую войну.

Молчание нависло над комнатой. Коскинен посмотрел на генератор. «Зачем я привез его с собой? — удивленно подумал он. — Неужели для этого?»

Шум в спальне Вивьен вернул его к действительности. Дверь открылась, и девушка вышла к ним в халате, накинутом поверх ночной рубашки.

— Я услышала ваши голоса, — объяснила она.

— Когда вы вернулись? — спросил Трембецкий.

— Около полуночи. И столько всего узнала, что даже не ожидала.

— И например?

Вивьен вытащила сигарету, Трембецкий поднес ей огонь.

— Не буду все пересказывать, это долгая история. Пришлось сыграть роль подружки главаря банды, которую босс послал с кое-какими предложениями. Проделано было чисто, я у Зиггера зря хлеб не ела Теперь-то, когда Зиггер сгинул, на его территорию многие точат зубы. Но мир не без добрых людей. Один сутенер — пришлось ему, правда, пообещать близкое знакомство, — рассказал потрясающую вещь. Я даже не поленилась ее проверить. Знаете, кто, оказывается, настоящий владелец «Зодиака»?

— Кто же?

— Незарегистрированная корпорация, главным держателем акций которой, под вымышленным именем, является Карсон Ганноуэй.

— ЧТО?! — Коскинена буквально выбросило из кресла Трембецкий же, наоборот, нисколько не удивился словам Вивьен.

— Я примерно так и предполагал, — спокойно произнес он. — Финансирование — больной вопрос любой революционной группировки.

— О, нет, нет, не может быть… — Коскинена трясло при мысли о том, с кем он хотел сотрудничать.

Наконец, решение созрело.

— Мы уходим, — сообщил он. — Одевайся, Ви.

— Тебя так сильно встревожили мои слова? — спросила она.

— Нет, просто он кое-что понял, — объяснил Трембецкий. — Одевайтесь, миссис Кордейро.

Куда идти? Коскинен мерил шагами просторный номер-люкс, чувствуя, как вспотели ладони. Трембецкий считал, что в дом Абрамса возвращаться нельзя, и он знал, что говорил. Они сгорят сами и заодно подвергнут опасности Абрамса и Лию… Мысль об этом была невыносима. Хотя… Стоп! Вивьен как-то мельком упоминала об убежище Зиггера… Точно! Сейчас это будет лучшим выходом из положения. Там можно перевести дух и спокойно подумать, где найти более надежное укрытие.

Коскинен рассказал свой план Трембецкому, и поляк согласился с ним:

— Если успеем до того, как поднимется тревога, возьмем такси, спланируем маршрут позапутаннее… Надо будет сменить несколько машин. Что ж, может быть, еще не все потеряно. Вы уже готовы, миссис Кордейро?

— Одну секунду. — Вивьен вышла из спальни в платье. Сумочка была пристегнута к поясу на талии. — Как вы считаете, может нам надеть маски?

Ответить Трембецкий не успел. Дверь номера резко распахнулась. Поляк потянулся за пистолетом, но было поздно.

— Стоять на месте! — скомандовал Ганноуэй, держа всех троих под прицелом. Остальные члены совета быстро вбежали в номер и взяли их в кольцо.

— Неужели вы думали, что мы позволим себе не подслушать ваши разговоры?! — хохотнул Ганноуэй. — Удивляюсь вашей наивности!

16

— Пит! Генератор! — крикнула Вивьен.

Прибор висел за спиной Коскинена. Он отчаянно крутил регулятор, безуспешно стараясь расширить поле до таких размеров, чтобы внутри оказались и Ви и Трембецкий. И чуть было не опоздал. Пистолет Хилла рявкнул, но тишина уже сомкнулась вокруг Коскинена, и пуля, не причинив вреда, упала на пол. Риколетти ударило полем и отбросило в сторону, но Бросен и Ланфье схватили Вивьен за руки, а Томпсон и Уошберн занялись Трембецким. Ганноуэй выхватил у поляка пистолет из кобуры подмышкой, бросил его на софу и закрыл дверь. На миг Коскинену показалось, что он участвует в кошмарном ночном шоу с привидениями.

Ганноуэй что-то сказал Вивьен, она ответила ему с презрительной миной. Эгалитарианцы заспорили между собой, но Ганноуэй утихомирил их одним повелительным жестом. Он подошел к границе поля и несколько минут внимательно смотрел на Коскинена, который мог только тихо злиться в ответ.

Наконец Ганноуэй достал из кармана два миникома, взял лист бумаги и что-то написал на нем, и поднял так, чтобы Питер мог прочитать: «Слишком неуклюжий способ общения. Предлагаю вам один миником. Наберитесь смелости, отключите экран на секунду и возьмите. Пистолет я положу в другом углу комнаты, так что не успею его схватить. Мои друзья пока поднимут руки вверх. Договорились?»

Коскинен кивнул. Пока Ганноуэй готовился — относил пистолет в дальний угол, он обдумывал, что бы такое крикнуть Вивьен, но так и не придумал. Две секунды — это очень мало…

Вновь изолировав себя от нападавших, он прикрепил миником к запястью. Ганноуэй включил свой миником на полную мощность, так чтобы он передавал все, что говорят в комнате, и положил его на стол.

— Ну вот, теперь мы можем спокойно побеседовать, — сказал он.

— Нам не о чем разговаривать, — отрезал Коскинен.

— Напротив, мы многое должны обсудить. У вас сложилось абсолютно неверное представление о нашей организации.

— Мне кажется, ваши действия говорят сами за себя.

— В кабинете вы охотно слушали нас. Но мистер Трембецкий оказал пагубное влияние на ваши мысли.

— Он лишь объяснил мне, чего в действительности стоят ваши принципы. Я никогда не поддержу план, который предусматривает убийства моих сограждан.

— Не всех. Кому-то повезет, его не тронут, — заметил Трембецкий. Риколетти наотмашь ударил поляка по лицу.

— Чтобы больше этого не было! — резко одернул его Ганноуэй.

— Какая же революция без жестокости, — зло усмехнулась Вивьен.

— Мы хотим видеть вас нашими друзьями, — сказал Ганноуэй.

— Для начала дайте нам возможность уйти отсюда.

— Вы, кажется, недопонимаете ситуацию. Вы не пробудете на свободе и недели. Я не могу позволить, чтобы такое изобретение, как этот кокон, попало в лапы Маркуса!

— Тогда помогите сделать так, чтобы оно попало к Президенту.

— Ну, я ведь уже объяснял вам…

— Нас не удовлетворило ваше объяснение, — перебил Коскинен. — Я предлагаю передать прибор в руки людей, имеющих законную власть. Вы в их число не входите.

— Пустой разговор, Керс, — прорычал Томсон. — Они просто фанатики.

— О, лишь один — мистер Трембецкий, — вздохнул Ганноуэй. — Мистер Коскинен, как мне кажется, более благоразумен. Надеюсь, вам не составит труда взглянуть на ситуацию нашими глазами?

— Не составит, — ответил Коскинен.

— Боюсь показаться вам излишне жестоким. Но ведь не мы заключили вас в кокон. Между прочим, человек умирает от жажды всего за несколько дней…

Коскинен с некоторым удивлением отметил, что совсем не испытывает страха. Конечно, он хотел жить долго, как можно дольше, но сейчас в его мозгу не осталось других чувств, кроме злости.

— Я к этому готов, — резко ответил он. — Но запомните, тело мое останется под полем навсегда. Либо — другой вариант — вы разрушаете генератор лазерным лучом. Сомневаюсь, правда, что это поможет вам собрать новый генератор.

— Зато я в этом не сомневаюсь, — бросил Ганноуэй.

— Вы просто не успеете. У Абрамса хватит денег, чтобы послать на Марс новую экспедицию, и у него хватит ума отправить туда людей, которым марсиане пожелают передать чертежи.

— Что ж, в этих словах есть зерно… — пробормотал Ганноуэй себе под нос. Когда он вновь поднял глаза, в них светилась какая-то жуть: — Конечно, мистер Коскинен, вы — герой, вы действительно спокойно относитесь к смерти… Рад за вас. Но вот позволите ли вы так же спокойно умереть своим друзьям? Из-за своего геройства, а?

Трембецкий раздраженно плюнул на пол:

— Ну, Пит, разве он не негодяй?

— Он прав, — вздохнул Ганноуэй. — Я негодяй, но я поступлю именно так, как сказал. Есть вещи поважнее чьей-то жизни или смерти. В нашей игре слишком высока ставка.

Коскинен почувствовал, как по телу волнами побежали озноб и жар.

— Если вы их убьете, вы никогда, слышите, никогда не получите кокон! — в бешенстве крикнул он.

— О, нет, — с улыбкой протянул Ганноуэй, — я вовсе не имел в виду мгновенную смерть. Вы продержитесь в коконе дня три-четыре, максимум пять. Для миссис Кордейро эти дни тоже будут немного неприятны. Она проведет их у вас на глазах. Но пока вы живы, у нее тоже будет надежда.

Лицо Вивьен побледнело, как мел. Она пыталась что-то сказать, но произнесла лишь с третьей попытки:

— Не обращай внимания, Пит. Что бы ни случилось.

— Вы помните где оборудование? То самое. Отлично. Принесите его сюда, — приказал Ганноуэй помощникам.

Хилл и Риколетти вышли, и Ганноуэй, закурив, уселся в кресло с довольным видом.

— Почему вы замолчали? Можете поговорить друг с другом, — предложил он.

— Ви, — хрипло позвал Коскинен.

Она несколько раз глубоко вздохнула.

— Не переживай за меня, Пит. Я не хочу жить, если мною станут управлять такие ублюдки…

— Э нет, постойте, — запротестовал Томпсон. — Вы что же думаете, нам доставляет удовольствие мучить людей?

— А почему бы и нет? — ответил Трембецкий.

— Послушайте, — напористо сказал Ганноуэй. — Я уважаю ваши убеждения. Вы не представляете, с какой радостью я видел бы вас среди своих друзей. Вы могли бы принести огромную пользу нашему делу, всей планете, ведь, если я и согласился с тем, что негодяй, это вовсе не значит, что я враг рода человеческого. И если вам суждено погибнуть от моей руки… Я даже не знаю удастся ли мне когда-нибудь отмыть руки от вашей крови… Но если я позволю вам уйти, сколько крови прольется тогда?

— Да замолчите вы! — рявкнул Трембецкий. И тут же обратился к Коскинену: — Питер, я вырублюсь быстро. Меня пытать не имеет смысла. Проще пристрелить. Но… — Голос его предательски дрогнул. — Но если я сломаюсь и попрошу вас выключить поле, обещайте мне, что вы этого не сделаете. Вы поняли?

Коскинен почти не слышал его слов, раздавленный ужасом предстоящего зрелища. От волнения глаза застилала пелена.

— Твое решение? — спросил он Вивьен. — Как ты скажешь, так и будет.

— Я уже все решила, — ответила девушка — Ты должен остаться внутри.

— Нет, подожди, ты не поняла… Ведь все это политиканство лично для тебя ничего не значит. Ты ненавидишь Маркуса, но Ганноуэй с шайкой может гарантировать тебе, что с Маркусом они разделаются обязательно. Это не твоя игра, Ви. Поэтому я хочу, чтобы ты знала, на что идешь…

Она ответила ему с улыбкой, которая далась ей с неимоверным трудом:

— А ты, оказывается, трус, Пит. Хочешь переложить на меня ответственность.

— Пойми, я не вправе решать один. Ведь дело касается не меня… — с мольбой в голосе произнес Коскинен.

— Ладно. Тогда я тебе скажу, Питер. — Ты остаешься внутри. Я не очень ценю жизнь. Последние годы она меня не баловала, так что если и оборвется — невелика потеря!

— Не говори так!!

— Ты только не переживай, — тихо проговорила она. Ганноуэй нанизывал друг на друга колечки дыма Советники нервничали. Риколетти и Хилл задерживались, а время играло на руку Коскинену.

— А как быть с тем о-чем-мы-все-знаем? — спросил Трембецкий.

«Детонатор» — вспомнил Коскинен, похолодев от внезапно вспыхнувшей надежды и страха. Но сразу же подумал, что лучше смерть именно так, мгновенно, чем мучиться несколько дней от жажды и голода Тем более, став свидетелем страданий Вивьен.

— Нет, — без колебаний ответила она — Я не могу. Это невозможно.

— О чем вы болтаете? — рявкнул Бросен, но в этот момент дверь номера открылась, и в нее протиснулись Риколетти и Холл, неся за ручки большой ящик и толстый моток пластикового шнура.

— Где поставим? — спросил Холл.

Ганноуэй вздохнул, но ответил быстро. Видимо, решение он принял заранее.

— Ставьте прямо здесь, возле двери в спальню. Из-за этого поля тут стало слишком тесно.

Риколетти расстелил перед дверью большую пластиковую простыню.

— Чтобы потом не пришлось мыть полы, — проговорил он с усмешкой.

Моток шнура Хилл бросил к ногам Уошберна.

— Свяжи этого парня как следует.

Трембецкий вздохнул и прошептал, как молитву, что-то по-польски. Он не сопротивлялся — ни когда его вели к креслу, ни когда привязывали. Он лишь тихо звал: «Пит…» На третий раз Коскинен услышал его.

— Да, Ян?

— Пит, посмотри на меня внимательно, — Трембецкий перешел на «ты», но ни Коскинен, ни он сам этого не заметили. — Послушай, я мертвец. Что бы ни случилось, не забывай, что ты — гражданин Соединенных Штатов. Жаль, я не увижу, как в эту комнату ворвутся морские пехотинцы…

— Господа, — проговорил Ганноуэй. — Отдайте мне кокон, и вы проживете еще не один десяток лет.

Трембецкий не обратил на него никакого внимания.

— Теперь слушай очень внимательно, Пит. Мне уже все равно. Я прожил долгую жизнь, и в один прекрасный день понял, что больше не боюсь смерти. А я повидал много ее в самых различных обличьях. Меня ничто больше не держит, жена умерла, дети давно взрослые. И я всегда считал, что лучше умереть сражаясь, чем стать рабом. Ты понимаешь?

Коскинен растерянно кивнул. Сквозь неистовое сердцебиение и головокружение, он смутно почувствовал, что Трембецкий хочет сообщить ему что-то важное. Но он никак не мог заставить себя сосредоточиться.

— Запомни, Пит, если у тебя появится шанс, забудь обо мне, — продолжал Трембецкий. — Я успел испытать все, что дает человеку жизнь. Но вы с Вивьен молоды, и в твоем распоряжении есть бесценная для мира вещь — кокон. Однажды и у меня в жизни был похожий случай, еще там, в Европе, когда я отдал приказ бомбить городок, в котором нескольких моих друзей держали как заложников. Они все погибли… Но мы были обязаны взять этот город. И я никогда после не испытывал угрызений совести. Так и ты сейчас должен забыть о том, что я рядом.

Ганноуэй, подозрительно глядя на Трембецкого, поднялся на ноги:

— Я приказываю вам замолчать.

— О'кей, — согласился Трембецкий. — Прощай, Пит.

— А вот прощаться еще рановато, — Ганноуэй покачал головой и подошел к Коскинену: — Питер, вы понимаете, что здесь сейчас произойдет? Миссис Кордейро недолго будет оставаться… миссис Кордейро. Она потеряет разум и фактически перестанет быть человеком…

— Значит, тебе это не впервой, — заметила Вивьен.

Ганноуэй прикусил язык, поняв, что проговорился.

— Начнем с нейровибратора, — сообщил он каменным тоном. — Серьезных нарушений он не вызывает, если действует недолго. Поэтому, если мистер Коскинен надумает что-нибудь нам сообщить, все кончится хорошо. Но если он будет упорствовать…

Хил поставил на пластиковую простыню кресло, прямо в проеме двери в спальню, и Риколетти подтащил к креслу нейровибратор. Бросен и Ланфье подвели к креслу Вивьен и быстро привязали. В их действиях чувствовалась сноровка.

— Отлично, — мрачно произнес Ганноуэй. Возле привязанной Вивьен остался только Риколетти. Все остальные дружно прошли в глубину гостиной, заслонив связанного Трембецкого, который сидел возле стены.

— Итак, мистер Коскинен! — набычился Ганноуэй.

— Нет! — выкрикнула Вивьен. — Пошли их к черту! В аду мы их встретим первыми!

Риколетти начал прикреплять контакты к лодыжкам и запястьям девушки.

— Пит! — заорал Трембецкий, — расширяй поле!

Коскинен среагировал мгновенно, словно только этого повелительного оклика ему и не хватало, чтобы найти выход. Рука буквально взлетела на рычаг регулировки, рванула его на максимум, и кокон взорвался. Лишь когда пыль рассеялась, Коскинен смог оценить, что он сотворил.

Он увидел… Ганноуэя, которого просто размазало по стене, как насекомое под каблуком. Один из советников был вжат в угол; поле прошло дальше, превратив человека в красное месиво. Нарушилась даже геометрия стен, отчего местами провис потолок — с него сыпались штукатурка и мельчайшие осколки люстры. Стол выдавил оконную раму и вместе с ней вывалился на улицу.

Вивьен и Риколетти втолкнуло в спальню. Отключив поле, Коскинен бросился к ним. Но Риколетти, пошатываясь, уже появился в дверях — в глазах его светилось безумие, правая рука судорожно сжимала пистолет. Резко пригнувшись, Коскинен подхватил с запорошенного пылью пола вывалившийся откуда-то нож. Грянул выстрел, пуля взбила облачко пыли в дюйме от ног Питера. Но второй раз выстрелить Риколетти не успел.

Мгновение спустя он рухнул на пол с ножом в горле. Коскинен, перепрыгнув через труп, вбежал в спальню.

— Ви! — закричал он. — Ты ранена?

— Нет! — выдохнула она. — Веревки, Пит. У меня связаны руки. Нужно быстрее выбраться отсюда. Этот грохот поднимет на ноги весь дом.

Коскинен освободил ее, и Вивьен поднялась на ноги; самообладание вернулось к ней на удивление быстро.

— Идем! — Она задержалась только на пару секунд, чтобы поднять с пола пистолет и положить его в сумочку. Дверь в коридор была выбита вместе с дверной коробкой, в проеме клубилась пыль.

Коскинен так и не нашел в себе мужества повернуть голову и посмотреть, что стало с Трембецким. Но он поднял руку, как бы прощаясь с поляком.

В коридоре они почти сразу наткнулись на визжащую от страха девушку. Вивьен потащила Коскинена в противоположную сторону. Из бокового коридора прямо на них выскочил молодой парень — дежурный по этажу.

— Что случилось?! — растерянно воскликнул он.

— Кажется, там взорвалась бомба! — крикнула Вивьен в ответ. — Мы бежим за помощью!

Руку она держала на сумочке, готовая в любую секунду выхватить револьвер и выстрелить. Но парень и не думал «дергаться», он как ненормальный помчался куда-то дальше. Ближайший холл с лифтами был заполнен возбужденно галдящей толпой. Но, свернув к пожарной лестнице, беглецы фактически остались незамеченными. Спустившись на два этажа, они снова вернулись в коридор и только там остановились перевести дух.

— Кажется, выкрутились, — сказал Коскинен. — Мы от них улизнули.

Вивьен облокотилась о стену и прижалась носом к изгибу локтя.

— А Ян остался… — проговорила она сквозь слезы.

Коскинен обнял ее за талию. Он не смог бы сказать, кто из них успокаивал другого больше, пока они стояли так, прижавшись друг к другу. Но через несколько минут Вивьен отстранилась. Тон ее был деловым.

— Мы должны выбраться отсюда, пока они не связали взрыв с тем, что видели именно нас, и не бросились по следу. Нужно уехать из города. Дай-ка подумать. Окна номера выходили на юг. Значит, нам лучше выйти из здания через северный подъезд, наверняка, там еще не собралась толпа. Сними генератор и неси его на руках. Так он не будет бросаться в глаза.

Вивьен достала расческу, пудреницу и немного привела себя в порядок.

— Ян был настоящим мужчиной, — сказала она грустно.

«А ты — настоящая женщина», — подумал Коскинен. Ему показалось странным, что он не испытывал никаких чувств по поводу того, что меньше часа назад убил нескольких человек. Ему было искренне жаль Трембецкого, но ведь поляк сам снял груз ответственности с Коскинена за свою смерть. Гибель врагов Питер воспринимал отстраненно — он просто должен был убить их, чтобы спасти жизнь Вивьен и свою.

17

Когда Вивьен и Коскинен вышли на улицу, уже фактически наступило утро. На западе еще виднелись звезды, но на востоке горизонт уже пробивали блестящие лучи поднимающегося солнца. На улице было по предрассветному тихо, лишь случайные машины проскальзывали меж высоченных стен. Воздух казался непривычно чистым и холодным.

— Держим курс на убежище Зиггера?

— А разве у нас есть выбор? — откликнулась Вивьен вопросом на вопрос.

— Ви, мы должны как-то связаться с Абрамсом. Хотя бы попытаться…

— Попытаться-то можно, — скептически усмехнулась Вивьен. — Правда, вот незадача, его телефон прослушивается. Знаешь, — добавила она, — в рассуждениях этих бандитов была одна мысль очень верная. Передав генератор Протекторату, ты едва ли скоро дождешься реального улучшения жизни. Это то же самое, как дать наркоману аспирин, и надеяться, что он спасет себя от пагубной привычки.

— Но тогда — есть ли смысл передавать генератор в чьи бы то ни было руки вообще? — рассеянно спросил он. — Кому можно его доверить?

— Не знаю… Я действительно не знаю. Ага, вот и такси.

Водитель нажал кнопку, двери открылись, и они влезли внутрь.

— Сиракюс. — сказала Вивьен.

Там будет лишь первая из множества остановок. Им предстоит неоднократно пересаживаться из машины в машину, чтобы сбить со следа возможную погоню.

Водитель начал колдовать над пультом управления; защитное стекло, отделяющее салон от кабины, поползло вверх, одновременно затемняясь.

— Не надо, — сказала Вивьен. — Лучше без стекла.

Водитель удивленно посмотрел на Вивьен, но спорить не стал.

— Я… мне нравится смотреть на вид впереди, — с запинкой сообщила она. Но никакого вида «впереди» не было и в помине, только пустынное, фиолетово-голубое небо. Коскинен засомневался, удовлетворен ли водитель объяснением Вивьен.

«Стоп!» вспыхнуло в голове у Коскинена. Он понял, что все это время гвоздем сидело в памяти, не давая ни на секунду расслабиться. Теперь он должен положить этому конец. Воспользовавшись тем, что Вивьен наклонилась к водителю, Питер обхватил ее за талию и принялся отстегивать сумочку.

— Какого черта?! — воскликнула она и попыталась вывернуться. Но Коскинен отпустил ее только когда сжал в руке детонатор. Вивьен отпрянула от него и как-то съежилась, в глазах отразилась смесь испуга и гнева. — Какая муха тебя укусила, Пит?

— Извини, Ви, — сказал он. — Пожалуйста, не думай ничего плохого. Но с этого момента я предпочитаю сам принимать решения.

Он опустил детонатор в карман своей блузы и застегнул молнию.

— Ты мог просто попросить меня!

— И ты так же просто ответила бы мне «нет». Один раз ты отказалась воспользоваться этой штуковиной, и я тебе чертовски за это благодарен. Но я не могу больше жить под дамокловым мечом. Самое время стать хозяином своей судьбы.

Вивьен глубоко вздохнула, и Коскинен заметил, что она почти успокоилась. А потом она улыбнулась, и от этой улыбки у Питера потеплело на душе.

— Приятно видеть, что ты быстро взрослеешь, Пит, — прошептала она.

— Обстоятельства вынуждают, — вспыхнул он.

С чувством некоторой неловкости он заметил, что водитель следит за ними в зеркальце над ветровым стеклом. Почему Ви отказалась от затемненного защитного стекла?

Сообщение, вспыхнувшее на экране перед водителем две минуты спустя, объяснило Коскинену решение Вивьен.

ВНИМАНИЕ! ВСЕМ ВОДИТЕЛЯМ НАЗЕМНЫХ И ВОЗДУШНЫХ ТРАНСПОРТНЫХ СРЕДСТВ! СООБЩЕНИЕ БЮРО ВОЕННОЙ КОНТРРАЗВЕДКИ. РАЗЫСКИВАЮТСЯ ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ПРЕСТУПНИКИ, ЯВЛЯЮЩИЕСЯ АГЕНТАМИ ЗАРУБЕЖНЫХ СПЕЦСЛУЖБ. ИХ ЗАДЕРЖАНИЕ И АРЕСТ — ЗАДАЧА ПЕРВОСТЕПЕННОЙ ВАЖНОСТИ. В ДАННЫЙ МОМЕНТ ОНИ МОГУТ НАХОДИТЬСЯ В ОБЩЕСТВЕННОМ ТРАНСПОРТЕ…

Пистолет Вивьен уже не лежал в сумочке, а был приставлен к виску водителя.

— Не двигайся приятель, не шевелись, — скомандовала она. — И не дай Бог, если ты потянешься к передатчику!

… ПРИЗНАНЫ КРАЙНЕ ОПАСНЫМИ!

Надпись пропала вместе со скрипучим голосом, и на экране Коскинен увидел свою фотографию, сделанную совсем недавно, а затем фотографию Вивьен, непонятно из каких источников полученную. Сообщение передавалось, очевидно, несколько раз в день.

ЕСЛИ ВЫ УВИДИТЕ ЭТИХ ЛЮДЕЙ, ВАМ НАДЛЕЖИТ ДЕЙСТВОВАТЬ СОГЛАСНО ЗАКОНУ О НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ США…

— … Я думал, что… просто очень похожи, — пробормотал водитель. — Что же это такое? Чего вы хотите?

— Сотрудничества. И тогда останешься жив.

— Послушайте, у меня жена, дети… Я…. пожалуйста…

Коскинен глянул вниз из окна. Скорость была приличной, они уже вылетели из фешенебельной части города, зеленые участки и особняки сменились сплошным ковром крыш муниципальных домов.

— В моей машине вам далеко не уйти, — со страхом в голосе произнес водитель. — Контроль будет просеивать сквозь полицейское сито…

— Слишком накладно, — с сомнением сказал Коскинен. — Такая проверка нарушит движение. Они тогда до завтра не разберутся. Это крайняя мера, и они на нее еще не пошли, кстати.

Вивьен посмотрела на него.

— Значит, они еще не знают точно, какой способ бегства мы выберем. Но рано или поздно ВК обязательно начнет тотальную проверку машин. Как только Маркус пронюхает, что произошло в «Зодиаке» — а он непременно об этом узнает, ведь в здании полно стукачей… Сопоставить события и сообразить что к чему — минутное дело. Лучше сменить машину, пока нас не засекли. Или вообще обойтись без такси.

— Но… как мы доберемся?

— Не знаю. Пока. Эй, мы собираемся выходить. Посадите машину вон на ту детскую площадку.

Аэрокар скользнул вниз и опустился на обочине старой дороги, рядом с площадкой. Дома напротив были однотипны — довоенной постройки, с узкими окнами, остроконечными крышами и облупившимися стенами. Они были давно безнадежно пусты, никто не хотел жить в них.

Вивьен нажала кнопку на пульте, и стекла стали непрозрачными.

— Надо связать парня, — сказала она. — И не забудь про кляп.

Коскинен секунду подумал.

— О’кей, моя одежда сойдет. А я переоденусь в его. Возможно, кто-нибудь видел меня в «Зодиаке».

— Прогресс налицо! — похвалила Вивьен. — Ты становишься настоящим разбойником.

Она молча следила, как он переодевается в форму водителя. Потом Питер поковырял в багажнике, нашел кусок провода и, тщательно связав, уложил заложника на гладкий пол кабины между сиденьями.

— Придется тебе пару часов полежать, — сказал Коскинен водителю. — Не волнуйся, кто-нибудь наверняка скоро заинтересуется, что за машина здесь так долго стоит. Перетерпишь.

Вивьен выбралась из такси, и тут же Питер услышал ее голос:

— Осторожно! Кто-то идет!

Коскинен быстро вылез следом и захлопнул двери. Рядом уже стоял плотно сбитый мужчина в комбинезоне механика.

— Неприятности, девочка? Может, я на что сгожусь?

— Благодарю, — ответил Коскинен. — Но компания обязывает водителей лично сообщать о всех случаях поломок. К тому же, я должен проводить пассажирку. Где тут ближайшее метро?

Механик окинул Коскинена долгим угрюмым взглядом.

— Поблизости нет метро.

— Ха, — рассмеялся Коскинен. — Я совсем недавно перебрался сюда из Лос-Анджелеса. Плохо еще ориентируюсь, знаете ли. Так где же поблизости станция?

— Я как раз туда иду, — уже спокойнее ответил верзила.

Коскинен с радостной готовностью отвечал на вопросы о Западном побережье, где он, на самом деле, никогда не бывал.

Разговор отвлекал механика от генератора, детина посчитал, что водитель, как и положено тащит багаж клиента.

Они шли дальше. К счастью стоянка такси оказалась пуста. Если, конечно, в эти трущобы вообще залетали такси.

На станции метро Коскинен первым делом направился в телефонную будку, делая вид, что звонит в свою компанию. Механик, не попрощавшись, сел в первый же подошедший поезд. Питер и Вивьен, естественно, предпочли подождать следующего.

— Просто чудо, — вздохнула Вивьен, — что он не опознал нас по объявлениям. Когда он увидит фотографии, то все сразу поймет.

Коскинен кивнул, и в этот момент подошел поезд.

Они устроились на свободных местах. Вагон был практически пуст, в нем ехало лишь несколько человек — заспанные, в обтрепанной одежде. Интересно, подумал Питер, многие люди из-за безработицы вообще никогда не ездят, сидят дома.

А куда им податься, в самом деле? У обитателей трущоб выбор небогатый: решиться на преступление, покончить с собой, либо наняться на какую-нибудь нудную, монотонную работу. А ведь даже с элементарной механизацией при дешевых энергоносителях и современных технологиях выращивания пищевых продуктов — вроде тех, которые разработаны для внеземных поселений, средняя семья станет экономически самостоятельной. Возродившееся фермерство будет существовать параллельно с крупными автоматическими фабриками и это заставит экономику рациональнее использовать автоматику…

Тряхнув головой, Коскинен отогнал утопические грезы.

Не я первый и не я последний, кто предается в этой стране мечтам о ее будущем. Все бесполезно. Большой бизнес, верхушка правительства — эти люди могут сидеть, сложа руки, и молча смотреть, как под ними рушится ими же самими выстроенное здание. Бюрократия задушит любую инициативу. Наверное, чтобы найти выход, нужно досконально знать законы развития общества. Но умение видеть эти законы дано немногим. Я, Питер мысленно усмехнулся, разложу по полочкам любой механизм, но мгновенно растеряюсь в общественном устройстве. Эта мысль неожиданно вернула Питера в вагон метро.

— Как же мы доберемся до цели? — спросил он Вивьен. — Если мы угоним какую-нибудь машину, Контроль засечет нас сразу же.

Вивьен посмотрела в окно. Они снова были в пригороде, и по обе стороны монорельсовой дороги расстилались поля, на которых в лучах утреннего солнца блестела роса.

— У меня есть идея, — сказала она. — Этот дурацкий Комитет Празднования Столетия Первой Мировой войны построил массу макетов. Их используют для того, чтобы снимать фильм. Там и самолеты, и пушки, и танки — первоклассно сработанные копии. Когда нет съемок, к макетам водят детей — показать, чем воевали их прадедушки.

— К чему ты клонишь?

— К тому, что здесь недалеко есть аэродром. Эти этажерки могут летать где угодно, без ограничений. Они настолько медлительны, что Контроль просто не обращает на них внимания. А самое главное для нас — полиция не сможет посадить или повернуть самолет против нашей воли, потому что на них нет автопилота! Кроме того, едва ли кто-нибудь задастся вопросом, куда делся старый аэроплан, даже если пропажу обнаружат. И никто не станет нас преследовать.

— Мой Бог! — от удивления Коскинен даже прищелкнул языком.

— Мы с Зиггером были там в прошлом году, так что я знаю тамошние порядки. Если ты сообразишь, как поднять в воздух такой самолет, тогда нам должно повезти. Ну, что скажешь?

Коскинен понял, что отныне Вивьен складывает с себя полномочия лидера. Вся ответственность ложится на него, и, прикинув ее «на вес» он подумал, что ноша не так уж легка. Чувствуя подкатывающий к горлу комок, Питер сглотнул и произнес внешне спокойно:

— О’кей. Мы попытаемся.

18

Аэродром располагался примерно в трех милях от станции. Коскинен и Вивьен зашли в супермаркет, купили там продуктов на завтрак, два мотка веревки, упаковку тонизирующих таблеток, после чего направились к самолетам. Большая часть их пути пролегала по вихляющим улицам отживающего свой век города. Все дома по обе стороны дороги требовали немедленного ремонта. Мимо проезжали грузовики, легковые машины, трактора. Но пешеходов, кроме них, почти не было — лишь старухи, безработные и какие-то подозрительные мрачные типы; никто не обращал на них внимания. Какой-то изнуренного вида человек показал им, где повернуть; выглядел он так, словно был слишком слаб, для того, чтобы задавать вопросы.

Боковая улица, на которую они свернули, постепенно перешла в тропинку, которая влилась в сильно заросший луг.

— Да-а… — протянула Вивьен. — Когда-то здесь стояли дома. До войны. Как бы нам ноги не поломать. Придется идти осторожно.

Зеленый травяной ковер был местами покрыт свежей позолотой цветов. Где-то в кустах пела птица. Вместо привычного запаха пыли, Коскинен ощутил аромат свежей сырой земли.

— Мне нравится это место, — сообщил он.

— Вот как? А мое сердце всегда остается в городе. — Вивьен коснулась его руки.

— Почему аэродром расположен именно здесь?

— Здесь очень дешевая земля. Кроме этих людей из Комитета никто не хотел ее покупать.

Ангары и взлетная полоса находились в центре поля. Территория была огорожена забором из проволоки под током высотой чуть ли не в два человеческих роста. Радарные установки контролировали посадку любого незарегистрированного летательного аппарата, и по их сигналу на ноги поднималась полиция в городе. Поэтому живой сторож на аэродроме был попросту не нужен. Коскинен внимательно осмотрелся. Кажется, вокруг было пусто.

Питер связал из одной веревки лассо и после нескольких неудачных попыток набросил его на один из столбов ограды.

— О’кей, Ви, — произнес он и помог ей надеть генератор. Вивьен включила поле. Вторую веревку Коскинен использовал, чтобы обвязать Кокон и привязаться к нему с противоположной от проволоки стороны. Затем он пропустил конец лассо через упряжку кокона и осторожно начал поднимать себя вместе с ним вверх, обеими руками подтягиваясь по веревке. Таким образом, поле работало как изолятор. Питер представил, что произойдет, коснись он проволоки, и почувствовал как на лбу выступил пот. То, что ударит током — ладно, главное — получив сигнал тревоги, полиция схватит их через пару минут.

Но все обошлось. Поднявшись на макушку столба, Коскинен отвязался от кокона, перебрался через ограду и спрыгнул с веревкой в руках. Удар о землю оказался весьма чувствителен. Отдышавшись, он намотал покрепче веревку на руку и, раскачивая кокон, сдернул его на территорию аэродрома.

Вивьен выключила экран, выбралась из-под веревок:

— О’кей, вот мы и внутри! — Ветер подхватил ее звонкий смех. — Коскинен и Кордейро, Кошачьи воры, по приглашению Его Величества Тибальта Второго, Короля Котов! Следуйте за мной, мистер пилот!

Они пересекли еще одну поляну сорняков, взлетную полосу из бетонных плит и вышли к ангару. Вивьен достала было пистолет, чтобы отстрелить замок с двери, но створки сами распахнулись перед ними, стоило только подойти поближе. Внутренность ангара открылась гигантским мрачным чревом, и Коскинен замер, с немым восторгом уставившись на летающие машины. Неведомым образом старинные самолеты погрузили его в более глубокое прошлое, чем это удавалось даже марсианским башням.

Вот оно, сказал он себе, истинное прошлое. Вот на таких штуковинах, неведомо как державшихся в воздухе, летал, наверное, мой пра-прадед. Он почувствовал, как в душе закипает злость. Маркус и с ним другие надругались над прошлым, прошлое им отомстит…

Через час Питер точно знал на каком самолете они полетят. Табличка сообщала, что этот огромный биплан с двумя открытыми кабинами назывался «Де Хэвиленд-4» — дневной бомбардировщик. Скорость у него была меньше, чем у «Фоккера» или «Спэда», но этот аппарат подкупал надежностью, именно она предопределила выбор Коскинена. Затем ему пришлось сделать выбор между толстой инструкцией и собственной интуицией; он выбрал последнее и скоро разобрался, как поднять самолет в воздух.

Выкатив биплан на взлетную полосу, они заправили баки горючим с помощью насоса. Коскинен развернул самолет — нужно было взлететь так, чтобы не попасть под прицел радаров.

— Сядешь на заднее сидение и постараешься завести мотор, — сказал он Вивьен. — Сейчас я покажу тебе, как. А я вручную постараюсь раскрутить пропеллер.

— Мы можем разбиться, или нас собьют… Что угодно может случиться, ты понимаешь? — тихо произнесла Вивьен, внимательно глядя на Коскинена.

— Да, — кивнул он и пожал плечами. — Но все это было понятно еще до того, как мы залезли в ангар.

— Я… — Вивьен взяла его руки в свои. — Я хочу, чтобы ты кое-что узнал. На всякий случай. Вдруг мне не представится другой возможности сказать…

Он пристально посмотрел ей прямо в глаза.

— Этот детонатор, — вздохнула Вивьен, — подделка.

— Что?!

— То есть, детонатор в полном порядке, а вот бомба… — смех застрял у нее в горле. — Когда Зиггер приказал подготовить бомбу… мы тогда еще проговорили с тобой полночи, помнишь? Я сказала себе, что не могу этого сделать… В капсуле нет взрывчатки. Просто безобидный тальк.

— Что?! — вновь повторил он.

— Я ничего не сказала об этом в доме Абрамса. Мне почему-то показалось, что у них хватит ума заменить тальк на настоящую взрывчатку. И пусть я сама никогда не смогла бы нажать кнопку, это запросто мог сделать кто-то другой. Понимаешь меня, Пит? Понимаешь, почему я хотела, чтобы ты узнал об этом именно сегодня?

Она собралась было убрать руки, но он поймал ее за запястья.

— Это правда, Ви?

— Да. Почему ты сомневаешься?

— Я… Нет… — Он покачал головой.

Питер собрался с духом, вытащил из кармана детонатор, откинул предохранительную оболочку. Она следила за ним сквозь слезы. Коскинен нажал кнопку.

С гиканьем он зашвырнул детонатор в сорняки, с неожиданной пылкостью расцеловал Вивьен, сбивчиво проговорил что-то насчет того, что она теперь его лучший друг, часть его самого, его надежда… и еще много таких же горячих слов. Потом он еще раз крепко поцеловал ее, легко приподнял и посадил в заднюю кабину. Вивьен устроилась между пулеметами и взялась за рычаг управления. Коскинен крутанул деревянный пропеллер с неведомо откуда взявшейся силой.

Мотор кашлянул и ожил, от него потянулись струйки дыма, и Питер почувствовал резкий запах. Вскочив на нижнее крыло, он забрался на переднее сиденье, минуту-другую сидел, не шевелясь, прислушиваясь к стуку мотора и привыкая к разнобойным вибрациям самолета. Вроде бы все работало исправно. Самолет вырулил на взлетную полосу, набрал скорость, разбежался, подскакивая на стыках бетонных плит и, наконец, легко оторвавшись от земли, взмыл в воздух, словно впервые почувствовал себя свободной птицей.

Еще на аэродроме Вивьен наметила на карте маршрут и место посадки. Но Коскинен с удивлением обнаружил, что отлично ориентируется на местности, учитывая, что они не летели, а ползли низко над землей. Тело само вспомнило тренировки Элкора — он все лучше и полнее чувствовал самолет, и скоро научился предугадывать его норов.

«Де Хевиленд-4» оказался тряским, вонючим и неуклюжим «аппаратом тяжелее воздуха» с на редкость неудобным управлением. Но в тоже время Коскинен никогда прежде не чувствовал такую близость с воздухом и с ветром, который ревел, обтекая низенький защитный козырек, хлестал в лицо, трепал в неубирающихся шасси и звенел в натянутых между плоскостями тросах. Странно, подумал Коскинен, от какой малости зависит наша жизнь. Стоит сломаться любой ерунде — и мы покойники. И еще он подумал, что многому научился у девушки, которая, как выяснилось, совсем не собиралась его убивать…

А ландшафт «под крылом самолета» открывался невероятно свежий, чистый, жизнерадостный; они летели над богатыми районами: люди здесь жили в усадьбах, разделенных лесами и парками. Меж холмов под голубым с бело-пушистыми облаками небом сверкал Гудзон.

Какой прекрасный мир, подумал Коскинен. В таком мире нет, не должно быть места маркусам, ганноуэям и прочим гадам земным… Он вдруг преисполнился решимостью и предчувствием победы, взглянув вперед, сквозь бьющий в лицо ветер и выкрикнул:

— Спи спокойно, Элкор!

19

После тяжелой двухдневной работы приятно было устроить себе передышку вдали от людей и наедине с природой. Из загородного «убежища» Зиггера виднелась река, напоминавшая в лучах заходящего солнца остывающий огненный поток. На противоположном берегу поднимались холмы, поросшие лесом.

С террасы усадьбы открывался вид на ровные газоны с розовыми кустами, сбегавшие вниз по склону, к воде. Над головой Коскинена шелестели дубовые листья, рядом стояла яблоня, склонясь под тяжестью плодов. Чуть дальше вздыхала пихта, наполняясь бризом; в глубине ее ветвей заливался дрозд. Тысячи ароматов носились в воздухе, околдовывая очарованием.

Но Питер чувствовал, как какой-то червь точит изнутри его душу, и как только схлынула первая радость обретенной свободы, он постарался разобраться в своих ощущениях.

— Что меня мучит? — спросил он себя. — Свою часть работы я выполнил. Построил укрытие. Мы спрятали пока наше знание. На планете по-прежнему мир, нас пока не нашли… Но это не может продолжаться вечно… Неужели все начнется сначала? Я не хочу умирать…

Но что произойдет дальше и как скоро — зависит от того, когда враги выследят их. Нельзя исключить, что кто-то видел, как приземлялся аэроплан, кроме того, остался след на площадке для гольфа, когда самолет тормозил хвостовым полозом. В поселке, расположенном в нескольких милях от поместья, никто не заподозрил, что они с Вивьен взломали двери, чтобы проникнуть в особняк мистера Ван Велта. Вивьен здесь помнили, хотя и под другим именем. Не так то просто узнать в ней женщину, за которой охотится полиция, тем более, что с помощью косметики эта женщина умеет творить чудеса перевоплощения.

И все-таки слухи и сплетни наверняка поползли по округе. Почему, к примеру, «она» приехала одна, без мистера Ван Велта, без прислуги и охраны? Зачем, не успев приехать, она распорядилась доставить в усадьбу мини-бульдозер, подъемный кран и целый список строительных материалов, включая бетонные блоки? Кто-нибудь из местных любителей совать нос в чужие дела, прослышав об этом, вполне мог задать ненужные вопросы…

Да и в прошлом у них не все «чисто». Рано или поздно контрразведка, несомненно, узнает об этом поместье Зиггера от захваченных в Кратере головорезов, а сопоставление фактов не пойдет на пользу беглецам. И как бы не хотелось Коскинену отодвинуть момент признания очевидного факта, это было неизбежно. Враг был хитрее, быстрее, могущественнее и осведомленнее. И с каждым днем надежды Коскинена на спокойную жизнь — хотя бы на достаточно долгую передышку в этом райском уголке — становились все призрачнее. Мир рационален, думал Питер, и значит, решение нужно искать, исходя из этого постулата.

Разумно ли дальше пытаться убежать от того, что неизбежно тебя настигнет? Или настала пора сделать выбор? Повернуться лицом к опасности и… Коскинен глубоко вздохнул.

— Эй! — позвала Вивьен, выглядывая из створчатых дверей веранды. — У меня пальцы от кнопок болят. По-моему, мы заслужили отдых. Крепость построена, защитники дежурят на стенах… Все в порядке! Я уже очень многим сообщила об экране. Наверное, всему миру. Пусть мир сам решает, что ему делать. Только без нас.

— Это верно, — ответил Коскинен. — Отдых действительно мы заслужили.

— Тогда я приготовлю настоящий ужин. Праздничный!

— Хочешь, как обычно, подогреть два пакета походного концентрата? — поддразнил он Вивьен.

— Нет. Ты скажешь мне, что ты больше всего любишь, и я приготовлю это своими руками из настоящих продуктов. Пит, ты даже не знаешь, какой я «сказочный» повар. — Вивьен остановилась вплотную к нему и произнесла совершенно серьезно: — Другого шанса поужинать вместе у нас может и не быть.

— Может, — согласился он. — Но, скорее всего у нас в запасе еще несколько дней.

Она обняла его и положила голову на плечо.

— Ты только скажи, Пит, и… Я могу не только готовить ужин.

Коскинен почувствовал, как его бросило в жар. Он хотел было посмотреть на нее, но не мог отвести взгляда от реки и далеких холмов.

— Я стольким тебе обязана, Пит…

— Нет, — заспорил он. — Это ты спасала меня… я даже и не упомню, сколько раз… Вот с этим, например, — он потрогал свой ошейник. — Я даже не знаю, захочу ли я его теперь снимать.

— Неужели это так важно для тебя, Пит? Действительно важно?

— Да Понимаешь, Ви, я сам не знаю… когда ты стала для меня близким человеком. Когда между нами возникла такая же невидимая связь, которая соединяет меня с каждым из экипажа моего корабля. Это… доверие. Я боюсь, что никогда не смогу отплатить тебе тем же, что ты сделала для меня.

— Знаешь, — прошептала она, — точно такое же чувство испытываю и я…

Она резко отстранилась и стремительно убежала обратно в дом. Он не понял, что произошло, хотел было броситься следом, но быстро опомнился. Ситуация сложилась деликатная, они находились вдвоем в этом особняке, и ненужная спешка могла лишь разорвать возникшие между ними еще непрочные нити дружбы.

Но беспокойство не отпускало, Питер маялся, чувствуя потребность чем-то заняться, и наконец решил, что, пока Вивьен готовит ужин, он позвонит еще нескольким достойным людям. Да, пожалуй, это то, что нужно, подумал он и направился в гостиную к видеофону.

Дисплей показывал, что Вивьен в последней порции звонков связалась с полудюжиной абонентов в разных городах Индии, Америки и Европы. Коскинен задумался: с какой бы страной связаться теперь? Идея заключалась в том, чтобы как можно подробнее информировать о коконе максимальное число государств.

Китай? Нет, он не мог заставить себя позвонить в Китай. Среднестатистический китаец, конечно же, честный, ни в чем не повинный труженик, как и любой другой простой гражданин страны. Но нынешнее руководство Китая!.. Нет уж, пусть Китай узнает о коконе от своих шпионов. Коскинен нажал кнопку.

— Список англоязычных токийских абонентов, — попросил он.

Фон без задержки и дурацкой человеческой подозрительности высветил на экране текст. Питер прогнал список до подзаголовка «Инженеры» и выделил наугад несколько рабочих и домашних номеров. Затем он очистил дисплей и вызвал первый номер, добавив код RX, который автоматически включал запись у вызываемого абонента. Через несколько секунд на Коскинена смотрело с экрана плоское лицо японца.

— Я — Питер Коскинен, — заговорил он деловито и улыбнулся одними губами. — Служба Новостей подтвердит вам, что совсем недавно я вернулся на «Франциске Боасе» в составе марсианской экспедиции. С собой я привез устройство, которое обеспечивает его владельцу полную защиту, практически — неуязвимость. Чтобы предотвратить использование этого устройства определенными политическими силами, я сообщаю вам и в вашем лице японскому народу физические принципы, технические спецификации и инструкции по применению этого устройства.

Японец ввернул словечко, которое означало, что произошла ошибка, и он не говорит по-английски, но Коскинен развернул перед ним первый лист схем… За ним последовал другой. Питер работал так быстро, как только мог.

Подготовить листы не составило большого труда, и он, и Вивьен хорошо помнили те схемы, которые чертили в Кратере.

Вивьен рассказывала, что многие люди просто отключали связь, не сомневаясь, что с ними связалась какая-то сумасшедшая истеричка, но этот японец следил за своим экраном со все возрастающим интересом. Можно было не сомневаться, что он обязательно отнесет запись какому-нибудь специалисту, который лист за листом прочтет все чертежи. Даже если лишь один из десяти случайно выбранных абонентов заинтересуется чертежами генератора, мир непременно узнает о коконе в самое ближайшее время.

Коскинен показал японцу последний лист схем, попрощался легким кивком и уже вызвал следующего абонента, как вдруг услышал испуганный крик Вивьен.

Он отключил связь и сломя голову бросился на террасу. Вивьен стояла, прижав руки к груди, и когда он подбежал, в отчаянии показала на небо. Четыре черных транспортных аэрокара шли на посадку, матово блестя в лучах предвечернего солнца. На фюзеляже отчетливо виднелась эмблема Службы Безопасности.

— Я увидела их из окна кухни, — голос Вивьен задрожал. — Слишком быстро они нашли нас… Слишком быстро…

— Передачи они засечь не могли, линия экранирована, значит, мы где-то наследили.

— Но… — она поймала его руку холодными пальцами и крепко сжала, наверное, чтобы не заплакать.

— Надо идти, — позвал он. Вернувшись в гостиную, они забрали генератор и поспешно вышли во внутренний двор через черный ход. Широкое, вымощенное камнями пространство окружали заросли ивняка и розовые кусты; открывшимся видом можно было бы залюбоваться, но… ситуация к этому не располагала. За последние два дня Коскинен устроил на заднем дворе некое подобие укрытия из земли и камней, накрыв сверху бетонными плитами. Пакеты с концентратами и канистры с водой, постельные принадлежности, винтовка из кабинета Зиггера и миником на случай переговоров — все уже лежало внутри. Коскинен внес генератор в укрытие, настроил его так, чтобы в цилиндр поля попало само укрытие и две комнаты, и включил.

— О’кей, — вздохнул он, как только их накрыла тишина. — Теперь мы с тобой в безопасности.

Она бросилась в его объятия, уткнула голову в грудь и задрожала в рыданиях.

— Ну что ты? — Питер осторожно просунул ладонь под мокрую щеку девушки, приподнял лицо, чтобы видеть ее глаза. — Мы еще поборемся. Ты же у меня несгибаемый воин!..

— Я так хотела… — Слезы градом текли из ее покрасневших глаз. — Я так хотела, чтобы у нас было хоть немного времени… Только для нас двоих…

— Да, — согласился Коскинен. — Это было бы здорово.

Вивьен распрямила плечи.

— Не обращай внимания, Пит, я сейчас…

Забыв о своей обычной робости, он нежно поцеловал ее в губы и не отрывался пока агенты ВК осторожно окружали дом, перебежками приближаясь к укрытию — все в штатском, но при оружии. И только когда один из аэрокаров, завис прямо над головой, закрыв длинной тушей солнце, Коскинен сообразил, наконец, что враг уже на пороге.

Словно комические герои из старых немых фильмов, агенты судорожно пытались пробиться сквозь поле. Их было десятка два, не меньше. Усевшись на низкую каменную ступеньку, Вивьен закурила с безразличным видом.

Подойдя к невидимому барьеру, Коскинен включил миником. Человек напротив него кивнул, что-то крикнул, и через несколько секунд — Питер даже не успел удивиться — из дома на площадку вышел сам Хью Маркус с переговорным устройством на запястье. Не доходя до Коскинена примерно ярд, он остановился и улыбнулся.

— Приветствую тебя, Пит, — произнес Маркус.

— Мистер Коскинен, если не затруднит, — холодно ответил Питер.

— Питер, это ребячество. Не ожидал от тебя, — заметил Маркус. — Хотя, признаю, в последнее время тебе многое пришлось пережить. Так что неудивительно, что ты слегка… — Маркус поднес руку к виску и прибавил: — Выходи, Пит. Мы здесь исключительно ради твоего блага. Мы тебя вылечим.

— Вылечите меня от памяти? Или сразу от жизни?

— Пит, давай без театральных сцен.

— Где Дейв Абрамс?

— Он…

— Я хочу видеть моих товарищей по полету, — решительно заявил Коскинен. — Не так давно вы подтвердили, что все они у вас. Ну, так давайте их сюда. Если они подтвердят ваши слова, что сидят под стражей ради собственного же блага, тогда я, так и быть, выключу поле и принесу вам свои извинения. В ином случае я останусь внутри кокона и буду сидеть в нем пока не потухнет Солнце.

Маркус побагровел.

— Ты вообще-то понимаешь, что делаешь? Ты противопоставляешь себя Правительству Соединенных Штатов.

— Да неужели? Возможно, я виновен в том, что оказал сопротивление при аресте, но я не нарушил ни одной статьи Конституции моей страны. Давайте-ка перенесем наш разговор в суд. И мой адвокат докажет, как дважды два, что попытка ареста была актом незаконным и неправомочным. Потому что действий, за которые предусмотрен арест я не совершал.

— Что?! А как насчет сокрытия государственной собственности, причем секретного характера?

— Вот именно. — Коскинен кивнул. — Я готов это устройство передать в руки законных властей в любое время, например, Комитету по Астронавтике. Одно из положений «Экспедиционных правил» черным по белому гласит, что…

Резко взмахнув рукой и наставив на Коскинена длинный кривой палец, Маркус перебил его:

— Это измена! Твое преступление доказано! Ты украл и утаил устройство, жизненно важное для безопасности США!

— А разве Конгресс уже принял закон, запрещающий использование кокона? Или, может, я просто не в курсе дел, такой указ издал сам Президент? Извините, приятель, но в бумагах, которые я подписывал перед отлетом, ни слова не было сказано о безопасности. Напротив. Мы намеревались опубликовать результаты научных работ.

Маркус замер, затем, отступив на шаг, ровным голосом произнес:

— У меня есть дела поважней, чем пререкаться с адвокатом-самоучкой. Считай, что ты арестован. Погоди, мы тебя выкурим.

— Будет весьма любопытно узнать, каким образом? — спросил Коскинен, и не дожидаясь ответа вернулся к Вивьен. Фигуры за пределами барьера заметались взад-вперед, и вскоре трое агентов уже тащили лазерные ружья.

— Значит, до этого они тоже додумались, — сказала Вивьен, но в голосе ее не было страха.

— Если честно, я в этом даже не сомневался. Не настолько они глупы. — Коскинен и Вивьен спустились в укрытие и уселись на деревянной скамье.

Солнечный свет, проникая в щели крыши, играл в ее иссиня-черных волосах. Питер смотрел на Вивьен и чувствовал, как бешено колотится сердце.

Агенты открыли огонь. Вивьен не шевельнулась, только сильнее сжала руку Коскинена. Но лучи, запросто расплавившие любую броню, оказались бессильны против бетонных плит и земляного вала толщиной в несколько метров.

Через некоторое время из миникома вновь раздался голос Маркуса:

— Питер, я хочу поговорить с тобой.

— С удовольствием, — ответил Коскинен, — но при условии, что вы уберете подальше свои тепловые пушки.

— Хорошо, — раздраженно согласился Маркус.

— Девушка останется в укрытии — на случай, если вы решите меня обмануть, — предупредил Коскинен. — Учтите, она куда более несговорчивый соперник, чем я. — И не долго думая, он вылез из укрытия.

Шеф Военной Контрразведки и всей Службы Безопасности пребывал в явном замешательстве. Пригладив растрепавшиеся с проседью волосы, он спросил:

— Чего ты добиваешься, Коскинен?

— Для начала, освобождения друзей!

— На свободе им будет грозить опасность. Особенно рядом с тобой.

— Прекратите врать! Чтобы оградить их от китайцев, хватит обычного наряда полиции. Но вы держите их у себя, и могу представить, как им досталось от ваших ублюдков. И еще одно, Маркус. Когда мои друзья окажутся на свободе, у вас не должно быть повода арестовать их вновь. Иначе говоря, все материалы, касающиеся кокона, включая производственные детали, должны быть опубликованы.

— Что?! — Маркус аж побелел от злости. Среди агентов прокатилось шевеление, но шеф остановил их взмахом руки, давая понять, что все нормально. Потом он внимательно посмотрел на Коскинена.

— Ты действительно сумасшедший, — процедил он сквозь зубы. — Ты понятия не имеешь, к чему это приведет.

— В таком случае, просветите меня на этот счет.

— Да что тут говорить! Любой преступник окажется недосягаем для полиции!

— Зато каждый честный гражданин станет недосягаем для преступников, разве не так? Давайте выдвигать на первый план именно этот тезис, а уж от него пойдем дальше. Стоит лишь сконструировать компактные переносные генераторы поля, и, уверяю вас, преступления против личности практически сведутся к нулю. Конечно, они будут совершаться, преступников труднее взять под стражу, но общество выиграет больше, чем потеряет.

— Может и так, юноша, но я скажу тебе, чем все это кончится. — Маркус выпятил нижнюю челюсть. — Войной. Ты хочешь, чтобы вновь началась атомная война?

— Протекторат будет более не нужен…

— Твое устройство может противостоять атомной бомбе?

— Нет. Оно не выдержит прямого попадания или взрыва в непосредственной близости. Но более мощный кокон выдержит и это. Если каждый город будет иметь свой генератор, который включится автоматически, как только сработает система оповещения о взлете ракет, то… Единственная опасность — взрыв бомбы внутри кокона, но эта проблема уже не в вашей компетенции.

— На Земле миллиард китайцев, Коскинен. Миллиард — ты можешь себе представить? Мы, ты и я живы только потому, что способны уничтожить их раньше, чем они успеют что-либо предпринять против нас. И если они вдруг узнают, что наше оружие бесполезно…

— В таком случае вы просто включите собственный экран. Не бойтесь, Маркус, вам не придется увидеть китайские полчища, марширующие зимним утром по льду Берингова пролива. Один огромный экран, который укроет всю страну — от побережья до побережья… Вы не сделаете ни единого выстрела, а китайцы уйдут обратно. — Коскинен обратил внимание, как изменилось лицо Маркуса.

Может, его проняло? Питер удвоил усилия.

— Поймите, — воодушевленно продолжал он, — вы упускаете из виду главный момент — война не только становится бессмысленной, ее попросту невозможно станет развязать. Чтобы развязать войну в этих условиях, вам потребуется твердолобое правительство и тупое единомыслие всего населения. Как вы думаете, долго ли удержится у власти твердолобое правительство, если каждый житель посоветует ему принять холодный душ? Можете не беспокоиться о диктатуре Ванга. Уверяю вас, ровно через шесть месяцев Ванг сам спрячется под защитным колпаком, а тысячи зрителей будут с интересом за ним наблюдать, ожидая, когда он, мучимый голодом и жаждой, выползет наружу.

Маркус чуть наклонился вперед:

— А ты понимаешь, что то же самое произойдет и у нас? — шепотом спросил он.

— Конечно, — радостно ответил Коскинен. — И много раньше.

— Значит, ты хочешь, чтобы воцарилась анархия?

— Нет. Только свобода. Я хочу ограничить власть правительства и дать возможность любому человеку протестовать против любого нарушения его гражданских и человеческих прав. Не этот ли принцип всегда провозглашался как идеал, к которому должна стремиться Америка? Вы помните, Маркус, слова Джефферсона: «Древо свободы должно время от времени орошаться кровью патриотов и тиранов». Помните? Отчасти я с ним согласен, но считаю достаточным, чтобы проливалась только кровь тиранов, — продекламировал Коскинен с немалым пафосом. — Я понимаю, вы боитесь признать свою работу бессмыслицей. Работу, в которую вы верите. Но у вас и без нее предвидится гора дел — ведь мы должны помочь восстановлению нового мира. Это лучше, чем поддерживать постоянную ненависть. Давайте станем друзьями, неужели это так трудно?

Обдумывая слова Коскинена, Маркус застыл в неподвижности. Ветер легко шевелил волосы предводителя ВК, и Коскинену очень захотелось, чтобы ветер «перемен» коснулся и мыслей. Незримая борьба в душе Маркуса продолжалась долго, но наконец он поднял на Коскинена глаза и произнес резким скрипучим голосом:

— Пит, ты зашел слишком далеко. Если вы оба немедленно не сдадитесь, вас ожидают неприятности.

Это был полный крах. Проглотив обиду и злость, Коскинен рывком отключил связь и вернулся к Вивьен.

— Ничего не вышло? — спросила она.

Коскинен устало покачал головой. По телу разлилась слабость.

— Поешь немного, — предложила она. — Конечно, это совсем не тот ужин, который я тебе предлагала. Но в другой раз ты не откажешься?

— Нет, никогда, ни за что не откажусь…

— Ты так говоришь, словно боишься, что… ничего не будет…

— Нет, Ви, просто я очень устал. Честное слово, я надеюсь, что ты еще накормишь меня ужином. Ведь накормишь?

— Поспи, если хочешь, Пит, — сказала Вивьен, когда он вяло перекусил.

Питер устроился на жестком лежаке, положив голову ей на колени, и уснул прежде, чем успел закрыть глаза.

20

Проснулся он от того, что Вивьен настойчиво теребила его за плечо.

— Ух, — только и сказал Питер, пробираясь в сознание сквозь многоэтажность сна. — Ты, наверное, тоже хочешь отдохнуть, а? — Он протер веки костяшками пальцев: в глаза, казалось кто-то насыпал песок. — О, черт! Извини, Ви. Я должен был уложить тебя спать первой.

— Ерунда, — ответила она. Коскинен почувствовал, что Вивьен чем-то встревожена. — Они там что-то делают.

Коскинен высунулся из укрытия. Прожектора, установленные на высоченных подставках, разгоняли тьму ночи. Два передвижных крана на автоплатформах, как динозавры, склонили длинные шеи над коконом. Травянистый газон перед домом был исполосован следами шин. Вокруг кранов толпились рабочие в комбинезонах.

— Четверть пятого, — отметил Коскинен, посмотрев на часы. — Ну-ну, ребята, работайте.

— Но чего они добиваются?

— Мы сейчас весим слишком много, так просто нас с места не сдвинешь. Они решили приподнять нас с помощью кранов, а потом, наверное, погрузить в стратоплан. Не знаю.

— Но Пит… — Вивьен прижалась к нему, и Коскинен обнял ее за плечи. Через минуту он почувствовал, как страх покидает девушку. — Тебе не страшно?

— Нет! — рассмеялся он.

Стрелы кранов нависли над их головами. Бригадир дал отмашку, стрелы начали медленно подниматься, и цепи, оплетавшие кокон со всех сторон, натянулись.

— О’кей, — кивнул Коскинен. — Пора освободиться. — Он нагнулся к генератору и тронул регулятор ширины поля. Кокон раздвинулся на фут, и цепи, превратившись в мелкие обрывки, разлетелись по всему двору. Стрелы кранов качнулись и замерли. Коскинен тут же вернул поле на прежний уровень.

— Ничего не стоит опрокинуть эти чудовища, если расширить поле, — сказал он. — Но тогда пострадают водители.

— Ты удивительный человек, — прошептала Вивьен.

За пределами кокона вновь началась суетливая беготня. Автокраны быстро ретировались и растворились за краем освещенного круга. Из темноты вновь выступил Маркус. Он шел один, без агентов.

— Коскинен, — раздался его голос из миникома.

— Да? — откликнулся Коскинен, но не двинулся с места. Он не хотел видеть этого человека.

— Интересный трюк, надо отметить. Значит, мы стоим на своем и продолжаем сопротивляться?

— Да.

— Ты не оставляешь мне выбора, — вздохнул Маркус.

Коскинен молчал, прислушиваясь к неистовому биению сердца.

— Меня воротит от одной мысли… — продолжал Маркус. — Но если ты не выключишь экран и не выйдешь, я взорву атомную бомбу.

Коскинен слышал, как охнула Вивьен. Ее ногти впились ему в запястье.

— Вы не посмеете, — сухо ответил Коскинен. — У вас нет санкции Президента. Я знаю точно, принятие данного решения вне вашей компетенции.

— А откуда тебе знать, что у меня нет санкции, а?

Коскинен облизнул пересохшие губы.

— Если вы с такой легкостью получаете у Президента разрешение взрывать атомные бомбы, с еще большей легкостью вы можете привезти его сюда, чтобы он лично подтвердил ваши полномочия. В противном случае я буду считать, что таких полномочий у вас нет. Если он скажет мне: «Выходи», — я не задумаюсь ни на секунду.

— Ты выйдешь потому, что так приказываю тебе я…

— Иными словами ваши действия с Президентом не согласованы. Более того, вы знаете, что никогда не получите у него такой санкции и таких полномочий. Итак, кто из нас двоих нарушает закон?

— Служба Безопасности имеет полное право применить ядерное оружие, находящееся у нее на вооружении, по своему усмотрению в экстремальных ситуациях, угрожающих национальной безопасности.

— Это мы-то угрожаем национальной безопасности?! Мы, двое?!

Маркус молча и внимательно следил за стрелкой часов.

— Половина пятого, — сообщил он. — Даю вам время на размышление до семи часов. — Он развернулся и торопливо скрылся в темноте.

— Пит, — Коскинен почувствовал, что Вивьен снова дрожит. — Ведь он блефует? Ведь он не может?.. Это опять вранье.

— Боюсь, он может.

— Но как он потом все это объяснит?

— Придумает что-нибудь. Ведь свидетелей, как ты понимаешь, просто не останется. А охрана сложит за него головы, за него, а отнюдь не за Конституцию. Каждый, кто готовится на роль диктатора, заранее подбирает окружение из готовых на все головорезов. Они поддержат любое его начинание. Если он прикажет, они и на родную мать бомбу сбросят.

— Но тогда он лишится генератора!

— Лучше потерять генератор, чем власть. Кроме того, он наверняка рассчитывает, что у его карманных ученых уже есть зацепки, которые помогут им создать собственный кокон.

— Пит! Но ведь никакого секрета не существует! Уж об этом-то мы с тобой позаботились. Почему ты ему не сказал?

— Потому что боялся, и боюсь сейчас, что тогда он взорвет бомбу сразу. Ведь мы, сидя в коконе, являемся единственным наглядным доказательством того, что он просто лжец и изменник. Никто не соберет кокон за одну ночь, ты же понимаешь. Даже если делать опытный образец по чертежам, и то понадобится несколько дней. Если эта банда быстро возьмется за ум, у них есть шанс выследить людей, с которыми мы контактировали, и объявить их заговорщиками против Протектората. Но для этого потребуется поддержка остальных членов правительства Чего Маркус никогда не получит, и он отлично это знает.

— Понимаю, — сказала Вивьен и выключила лампу. — Нам остается только ждать.

— Может быть, твой бразильский друг, которому ты звонила, успеет что-нибудь предпринять…

— Может быть. Ему придется преодолеть массу бюрократических препон, но, я думаю, он справится. Бразильское правительство занесло его в списки «неблагонадежных», потому что он был знаком с Джонни. Но он знает уловки, он ведь журналист…

— А как насчет сенатора? Того, которому ты все рассказала сегодня днем? Говоришь, он свободомыслящий человек?

— Хохенридер? Да, только я показывала чертежи не ему лично, а секретарю. Этот хлыщ меня почти не слушал и наверняка сразу стер запись разговора В офис Хохенридера, должно быть, поступает много дурацких звонков.

— И все же мы должны рассчитывать на всех, кому звонили. Если информация прошла, мы можем ожидать подмоги с минуты на минуту.

— Пит, я в состоянии взглянуть смерти в лицо. До семи часов никто ничего не успеет сделать. Конечно, к полуночи Маркус может оказаться уже в тюрьме, но только мы с тобой об этом не узнаем…

— А я надеюсь, что узнаем, — настойчиво спорил он. — Мы сейчас в гораздо лучшем положении, чем, скажем, в «Зодиаке». Кроме того, мы не будем мучиться. Атомный взрыв — это мгновенная смерть.

— Знаю. Но именно это меня больше всего и печалит. Всего за миллисекунду жизнь превратится в мертвую материю.

— Хочешь выйти к ним? — спросил Коскинен. — Я могу выключить поле на пару секунд, и ты выскочишь.

— Ты с ума сошел!! — Ее негодующий крик как будто вернул их обоих к жизни. Неуверенно рассмеявшись, Вивьен потянулась за сигаретой.

— Ты же видишь, Ви, я люблю тебя, — сказал Коскинен.

— И мне… кажется, что я тоже люблю тебя, — ответила она.

И тогда он взял ее ладони в свои и начал говорить о том, как они будут жить, когда выйдут отсюда…

Первые лучи солнца позолотили небо. Питер и Вивьен осторожно выбрались из укрытия, постоянно оглядываясь, чтобы не напороться на снайперов с лазерными ружьями. Они увидели охранников, которые прятались в тени деревьев, а рядом с барьером — отвратительный серый цилиндр, установленный на грузовом автоприцепе.

— Солнце, — проговорил Коскинен. — Деревья, цветы, река, а главное — ты. Я рад, что вернулся на Землю.

Она не ответила. А он не мог оторвать взгляд от циферблата часов. Стрелки показывали шесть часов сорок семь минут.

Что-то произошло — Коскинен заметил, как в стене дома появилась ровная строчка отверстий. Аэрокар ВК, который висел над землей на страже, вдруг рванул прочь. Вслед ему вынеслась огненная стрела ракеты, и машина, завалившись на бок, рухнула за деревьями. Взрыва они не услышали, но пламя, поднявшееся огромным столбом, доставило обоим удовольствие.

— Это ВВС! — выкрикнул Коскинен, вглядываясь в узкий силуэт в небе. — Вон опознавательный знак, смотри! Это ВВС!

Какой-то солдат бежал к ним через цветочные клумбы. Агент ВК, припав на одно колено, выпустил в него из автомата длинную очередь, но солдат успел упасть на землю — прямо в грязь, и тут же в агента полетела граната. Коскинен, забыв, что их защищает кокон, повалил Вивьен и закрыл ее своим телом. Но ни звука не проникло сквозь барьер. Коскинен поднял голову. Что-то явно происходило вокруг, но людей видно не было.

Нет, вон кто-то пробирается через густые заросли… Маркус! Лицо грозного шефа контрразведки напоминало маску-карикатуру, кровь стекала по подбородку. Он подбежал к цилиндру бомбы и принялся что-то крутить в основании… Сердце у Коскинена замерло. Но в этот момент из кустов выскочил солдат. Автомат затрясся в его руках, и Маркус, корчась, повалился на живот. Солдат перевернул тело на спину, покачал головой в каске и озадаченно огляделся. Мертвые глаза Маркуса смотрели на восход солнца.

Коскинен встал и поднял Вивьен на ноги. Он крепко прижимал к себе девушку, не понимая, почему она плачет.

Взвод солдат рассредоточился вокруг кокона. На молодых лицах читалось удивление.

Седой военный в сопровождении трех офицеров и двух человек в гражданском обошел вокруг дома. На его погонах сверкали четыре звезды.

Он остановился и недоуменно уставился на странную пару.

— Коскинен? — спросил он, воспользовавшись миникомом.

— Да? — Коскинен включил свой передатчик. — Это я.

— Я генерал Грахович. Армия Соединенных Штатов… — Он бросил презрительный взгляд на труп Маркуса. — Отряд специального назначения. Мы прибыли сюда по приказу Президента, чтобы изучить обстановку, но стоило нам приземлиться, как эти птенчики открыли огонь. Какого черта! Что здесь происходит?

— Я все объясню, — произнес Коскинен. — Одну минуту, будьте любезны. — Он осторожно отстранил от себя Вивьен, нырнул в убежище и отключил генератор поля.

Когда он вышел, в лицо ему ударил душистый ветер только что начавшегося дня.

21

Им удалось побыть наедине лишь несколько минут, и то — только благодаря любезности генерала Граховича.

Когда Коскинен вошел, Вивьен стояла возле окна, глядя вдаль на луг, реку и убегающие вдаль холмы.

— Ви, — позвал он.

Она не обернулась. Он подошел сзади, осторожно обнял за плечи и тихо произнес в ухо, губами коснувшись черных волос, которые пахли летом:

— Все кончилось. Все кончилось, кроме приветственных воплей.

Вивьен не пошевелилась.

— Конечно же, шум еще не скоро уляжется. Мне сообщили, что половина правительственных чиновников, которые слышали новости, хочет меня повесить за то, что я раскрыл всему миру секрет кокона. Но другая половина считает, что у меня не было иного выбора. К тому же, я не нарушил ни одного закона, поэтому лучше признать Fait accompli^[13] и объявить нас героями. Не могу сказать, что мне все это нравится, но придется потерпеть.

— Ну что ж, значит, теперь все хорошо, — вяло проговорила Вивьен.

Он поцеловал ее в щеку.

— А когда…

— О, да, — кивнула она, — тебя ждет удивительное время.

— Почему ты говоришь «тебя»? Я считаю — нас обоих. — Он вдруг почувствовал, как немеют руки. — Послушай, Ви, с нас сняты все обвинения, и тебе ничего не будет. Генерал Грахович дал мне слово. Он сказал, что ты вела себя просто геройски, а за это положена награда…

— Очень мило с твоей стороны, что ты не забыл обо мне в такой суете, — сказала она. Потом повернулась и встретила его взгляд. — Если честно, так я ничуть не удивлена. Ведь ты у нас замечательный парень.

— Что за чушь! — взорвался он. — Разве не должен я заботиться о собственной жене?! — Коскинен замолчал и тут с ужасом заметил, что она не плачет только потому, что уже выплакалась досуха.

— Я потеряю тебя, Пит, как и все остальное, — сказала Вивьен.

— О чем ты говоришь?!

— Неужели ты думаешь, что я соглашусь соединить наши жизни? Что я соглашусь привязать к себе такого человека, как ты? Неужели ты так подумал? Нет, Питер, я никогда не позволю себе зайти так далеко.

— Что значит «зайти так далеко»? Разве ты не хочешь быть со мной? Сегодня утром, перед рассветом…

— Тогда все выглядело иначе, — сказала она. — Я не верила, что мы останемся живы. Так почему было не дать друг другу то немногое, что оставалось? Но сейчас, когда впереди вся жизнь?.. Нет. Это будет неправильно.

— Значит, меня можно в расчет не принимать?

— О, Пит, Пит, — она осторожно обняла его. — Разве ты не понимаешь? Все вокруг изменилось, жизнь пошла по иному руслу. После того, что я пережила, после того, что было со мной…

— Неужели ты думаешь, что это имеет для меня значение?

— Но привычки не уходят, стоит только захотеть. Ах, ты слишком молод, чтобы понять. Но чуть позже ты поймешь, что права именно я. Через несколько лет, когда ты узнаешь других людей, других женщин, а не только меня. Например, Лию Абрамс… Ты поймешь… Нет, я не в силах бороться с собой. Давай распрощаемся и не будем держать друг на друга обид.

— Но что ты станешь делать? — спросил он, погружаясь в состояние тупости и апатии, видя только последствия ее слов, но не представляя другого выхода, разве что заставить ее силой…

— Я найду свое место в жизни. Я и прежде всегда находила себе место. Я исчезну. Я очень хорошо знаю, как затеряться среди людей… А потом выплыву — с новым именем и с новым лицом. Вспомни, милый, как недолго мы знакомы. Через полгода ты с трудом вспомнишь, как я выгляжу. Я знаю. В свое время мне пришлось узнать слишком многое.

Она поцеловала его — резко, быстро, словно испуганно.

— Ты первый, кто мне понравился после Джонни.

… Коскинен смотрел, как она идет к берегу реки, где их ждали армейские аэрокары.

Вивьен шла, высоко держа голову.