Коленька

Внезапный помощник.

Ненавижу запах тыквы. Едкий, приторный, он так и ввинчивается в нос оранжевой щекочущей спиралью. Свербит так, что чихнуть хочется. А от каши с тыквой, даже если просто вспомню ее вид, меня тошнить начинает. Зато вот соседка, видать, тыкву любит. В прихожей, на галошнице возле ее комнаты, расположилась целая армия желтобоких кривых уродцев, с засохшими зеленоватыми хвостиками. Хотя, сама соседка - бабка Нина, уже давно не вставала с постели, тяжело болела. Это ее сестра, живущая где-то в деревне, приехала за ней ухаживать, и привезла с собой мешок тыквы. Как только дотащила - ведь сама вроде еще старше бабы Нины, совсем древняя старуха.

Я ее правда и видел-то всего два раза на общей кухне. Вся какая-то черная, словно земля въелась в глубокие морщины на лице, длинное платье допотопного фасона, с высоким, наглухо застегнутым воротничком, седые редкие волосы закручены в жалкую гульку на затылке. И так она на меня зыркнула, что я чуть чайник с кипятком не выронил из рук. Захотелось как-то сразу стать невидимым, просочится вдоль стеночки сквозняком, к себе в комнату. Ни дать ни взять - королева на коммунальной кухне увидела чернь. Чернь -это я. Понаехавший.

Мои родители купили мне комнату в Питерской коммуналке, чтобы я мог жить не в общаге, и после обучения в институте здесь же и устроится. Все таки столичный город, не наша Кызылорда. И я им был очень благодарен за такой подарок. Город оказался чудесным. Поначалу все было странно, но потом я привык. Дом мой был в центре, недалеко от Московского вокзала, все как положено - двор-колодец, истертые до дыр ступени в парадной, решетка на арке, ведущая к ней, и сама квартира - просто место для съемок артхаусного фильма.

Вековые наслоения обоев разной расцветки в длинном коридоре, заставленном старыми шкафами, полками для обуви; на стенках висели чьи-то тазы, корыта, на вешалках пылились драповые пальто, изъеденные молью шубы и кроличьи шапки. Словно эта одежда осталась от людей, которые здесь уже давно не живут. Я, когда переехал, понял, что в наследство мне досталась приколоченная возле моей двери доска с крючками, на которых грудой висели: грязный полушубок из коричневого нейлона, ватники, пропитанные мазутом, и полка для обуви, как ее тут называли - галошница, забитая стоптанными ботинками, облезлыми тапками, воняющими псиной, и как венец - над дверью красовались огромные оленьи рога. Присобаченные на дощечку.

Рога меня поднапрягли сразу, поэтому они первые отправились на помойку. Отодвигая галошницу, обнаружил пару засохших трупиков мышей и небольшой блокнот, явно выпавший из чьего-то кармана. На пожелтевших страницах корявым почерком были записаны долги. “Варя - 5 рублей, взял 7 ноября, Нина Ивановна - рубль, взял 10-го на опохмел.” И другие увлекательные события из жизни какого-то работяги, тянувшего от зарплаты до зарплаты. Запись от 11 ноября гласила: “Просил у Нинкиной сестры рубль, не дала, сволочь. Проклинала, сказала что изведет, если пить буду. Как протрезвеешь - не ходи к ней. Ниче, злыдня, не даст.“ Хорошенькое напоминание.

Блокнот отправился в мусорку, вместе с заскорузлыми ботинками и мышиными останками.

Но, даже сделанный ремонт не дал мне почувствовать себя хозяином в уютной комнате. Соседей своих я за все шесть лет так и не узнал. В коммуналке было восемь комнат. Одна стояла закрытая с того времени, как я приехал. Иногда приходил невысокий толстый мужчина в фетровой шляпе и темных очках, открывал дверь, пару минут ходил в пустой комнате, выходил обратно, закрывал ее на ключ, и перекрестив дверь на прощание, быстро сматывался. Что это был за ритуал, я терялся в догадках. Спросить у него было как-то неудобно, да и смотрел этот мужик всегда в пол, словно боялся встретиться с кем-то взглядом.

Сегодня вечером в коридоре было пусто. Пока я стягивал ботинки, вышла из своей комнаты Тошка. Жила она через дверь от меня, и училась в художке имени Рериха. Будущая звезда галерей, как она считала. Черное шелковое кимоно на ней так подчеркивало убогость места, где мы живем, что я невольно ухмыльнулся.

— Никит, так чет воняет у нас в коридоре, ботинки твои что ли? — девушка брезгливо сморщила точеный носик.

— Знаешь что, Тонь, может это краски твои воняют? Или ты опять суп на плите забыла на пять дней? А? — я и так был злой и уставший, а тут прямо завелся. — Может, это твое говнотворчество так пахнет?

— Плебей! — процедила Тошка сквозь зубы, и пошла на кухню, гремя крышкой оббитого эмалированного чайника.

— Это тыква, видишь у баб Нины на галошнице стоит, это она так пахнет. — зачем-то стал оправдываться я.

— Тыква у тебя на плечах.

И девушка скрылась в глубине длинного коридора. Рисовала она странные картины в стиле Пикассо, говорила что ей приходят видения по ночам, какие линии должны быть на холсте и экспериментировала с веществами, как она выражалась, расширяющими сознание. Воняет ей. Ишь, богема нашлась.

Зашел в комнату, включил ноут и пока переодевался, вдруг обнаружил пропажу. На столе, рядом с ноутом у меня была моя первая, приобретенная с собственной зарплаты, фигурка Хацунэ Мику. А теперь ее не было. Это как это?

Открывал я дверь своим ключом. Второго никому не давал. Через окно на третий этаж вряд ли за таким кто полезет. На всякий случай обшарил все свои заначки. Все было на месте. Ничего не понял, и в смятении пошел на кухню, жарить замороженные котлеты.

Там еще курила Тошка, стоя у окна.

— Чо, как дела? — спросил я, как ни в чем не бывало. Ссориться с ней в мои планы не входило. Все же выручали друг друга по финансам не раз.

— Воняет, Никит. И Евдокию Стефановну уже не видела давно.

— Кого?

— Сестру баб Нины. Ну, ты ее видел, ухаживает за ней. Такая старуха в черном.

— Ну, так сходи к ним. Спроси. Типа, как здоровье? — я включил плиту и поставил сковородку.

— Ты знаешь, я ее боюсь, Стефановну эту. Она прям очень негативная. Отталкивает от себя. Я не могу ее постичь! Может, вместе сходим?

— Тоня, я конечно рыцарь в белом, но только в своих мечтах. Я ее тоже боюсь.

— Ммм.. Ладно, завтра я дядю Володю попрошу со мной сходить.

Дядя Володя работал в местной УК слесарем-сантехником и не боялся ни бога, ни черта. Уж всяких дерьмодемонов навидался, как он говорил.

Мы еще поболтали, я дожарил котлеты под Тошкиным руководством, и мы пошли к себе. У дверей бабы Нины немного задержались, Тошка рассказывала, как натурщик сегодня на занятиях постоянно чесался. Потом выяснилось, что это бомж и у него вши. Лобковые.

И тут я почувствовал, как сквозь запах тыквы пробивается другой. Такой же приторный, но уже чем-то пугающий. Резко в голове всплыла картинка с похоронами, куда меня притащила подруга. Я не знал покойницу, но знал, что ее переехал грузовик. Девушке было 17, неудачно перебежала дорогу поздним вечером. Бросилась в последний момент на переход, рассчитывая перебежать вслед за остальными друзьями. Водитель не увидел человека в темной одежде, не успел затормозить.

В грудную клетку ей напихали ваты, одели в платье невесты и фату, как принято у нас хоронить незамужних девушек. И вот тогда впервые я почувствовал этот запах. От покойницы. Было лето, жарко, а похороны не смогли устроить сразу, потому что мать сидела возле гроба двое суток, намертво вцепившись в край оббивки. Не засыпая, не плача. Но когда пришли выносить тело, бросилась на ритуальщиков как разъяренная медведица. От греха решили подождать, когда же она устанет. Шел третий день, а гроб так и стоял у них во дворе. Калитка была открыта для всех. Мать так и сидела там.

— Тоша, ты знаешь, наверное, проверю, как там старушки. Все-таки запах такой… — я решил действовать смело, и заглянул в замочную скважину двери бабы Нины.

Ничего я там не увидел - в ней был вставлен ключ с той стороны.

— Постучи, дурень, что как маленький. — Тошка поставила горячий чайник на старый трельяж, неизвестно кому принадлежавший. Я оставил свою сковородку там же.

Только я занес руку, чтобы стукнуть, как ключ повернули изнутри, открывая замок. Дверь приоткрылась, тихонько скрипнув.

— Баб Нин? Евдокия Стефановна? Можно войти? — из щели на меня накатило зловоние. — Тонь, по ходу надо в 112 звонить.

Я заглянул в щелку, увидев часть стены, на которой были развешаны старые фото в рамках, веник, прислоненный к табуретке, и полки с книгами. Горела настольная лампа. Из-под табуретки выскочила черная тень и пропала. Кот у них, что ли? Вроде не было же. Не дождавшись ответа, потянул дверь на себя. Тоня стояла у меня за спиной, заглядывая через плечо.

От увиденного резко поплохело. Старушки лежали в своих постелях. Баба Нина на железной, с никелированными шариками, кровати, а ее сестра - на диване.

Заострившиеся черты лица, запавшие глаза и приоткрытые рты с оголенными зубами. Судя по запаху, лежали так они уже давно. Может звали на помощь, да или нас дома не было, или толстые стены помешали услышать. Вонь, видимо, вынесло в коридор — там блевала Тошка.

— Никит, окно открой! — провыла Тоня, а я двинулся по комнате, осторожно ступая, словно боясь разбудить двух умерших. Не то, чтобы я боялся покойников, но косил глазом на них, чувствуя себя препаршиво. В какой-то момент мне показалось, что сестра баб Нины шевельнулась. Я застыл посреди комнаты. А может, я ошибся? Может у нее инсульт? Мало ли, одна умирает, а второй резко плохо стало. Инсульт - дело такое, обездвижить может насовсем.

Я подкрался на цыпочках к дивану, краем уха слушая Тошкины вопли в коридоре:

— Да не знаю я, сколько им лет! Лет 90! Да,обе мертвые. Я соседка. Запишите адрес, наконец! Девушка, быстрее, пожалуйста!

Со стен на меня укоризненно пялились мужчины и женщины с черно-белых фото. У дивана я застыл, и еще минуту стоял, пытаясь уловить дыхание, или шевеление грудной клетки. Потом решил наклониться и послушать ближе. Прикасаться к черной старухе мне не хотелось.

Ну и ожидаемо - никакого дыхания. На всякий случай, я поднес ладонь к ее носу.

Ничего.

Старуха резко рванулась и цапнула меня за руку, не открывая глаз. Тонкие синие губы сжались, из уголка рта потекла черная кровь.

— Забери... Забери... — захрипела она.

“Живая, слава богу!” — проскочила мысль в голове, застывшей от ледяного ужаса.

— Забери! — она трясла мою руку, все глубже впиваясь ногтями в кожу.

— Заберу, заберу, не беспокойтесь. Тоня уже скорую вызвала. Сейчас приедут. И сестру вашу заберут. И вас.

Что нужно было старухе, я не понял, но подумал, что лучше согласиться.

Рука ее разжалась, плетью упав на постель. Я облегченно выдохнул и попятился назад. Внезапно тело старой женщины выгнулось дугой, одеяло сползло на пол. Рот ее распахнулся так, словно это была черная яма с белым фарфоровым частоколом вокруг. Кровь хлестнула из горла, забрызгивая наволочку с кружевами и ночнушку в мелкий цветочек.

Воздух вокруг загустел, звуки стали словно вязкими, растянутыми - Тошкины разговоры с кем-то в коридоре звучали как мычание, дышать стало трудно, как будто я пытался вдохнуть кисель.

— Зааа-бее-рии… — провыло басом тело, изо рта его вырвался маленький черный смерч, в котором крутились, сверкали алые искры, и пока я стоял, открыв рот, глядя на все это, долбанул меня в грудь, сбив с ног, мигом ввинтившись куда-то между ребер.

Сидя на заднице, посередине комнаты, меж двух старух, лежавших на своих постелях, я отчетливо чувствовал, что сейчас стану третьим, валяющимся на полу, телом.

Внутри все жгло, распирало, ворочалось. Краем глаза я заметил, что когда падал, из кармана треников выпала красная зажигалка, которую я прихватил со стола в своей комнате. Она так ярко выделялась на затертом паркете.

Из-под свисающей почти до пола простыни, на кровати бабы Нины, вылезла когтистая лапа, покрытая черной короткой шерстью, цапнула зажигалку и скрылась во тьме.

Очнулся я, из-за того, что в нос шибануло аммиаком. Разлепив очи, узрел себя лежащим на полу, а передо мной на коленях стоял ангел в синем. И водил перед носом ваткой с нашатырем.

— Пха.. пху.. Кха! — задохнулся я от счастья. — Какого черта!

В коридоре слышался возмущенный мужской голос:

— Вы же говорили, что две покойницы! Где вторая? Где, вторая, я вас спрашиваю! Это введение в заблуждение. Была? Где была? Там одна и больше никого нет.

Тошка что-то блеяла в ответ, я попытался сесть, сказать, чтоб врач глаза разул - вот они, обе две тут лежат. Может только одна чуть живее. И тяжело привалился к плечу молодой фельдшерицы. Голова кружилась. От девушки так приятно пахло. Чистотой, немного лекарствами и сладкими духами. Я даже лицо не очень разглядел. И так мне захотелось, чтобы она меня поцеловала… Просто до дрожи. Зарыться в ее волосы, вдыхая этот аромат белых цветов, корвалола…

Глаз еще нормально не разлепил, как почувствовал , как ее губы впились в мои, юркий язычок скользнул ко мне в рот, выводя там такие пируэты, что в голове опять зашумело, а в паху запульсировало. Чудесное начало среди мертвых прервал грубый мужской голос.

— Лилечка, а что это тут у вас происходит?! Рот в рот делаете? Он вроде уже в сознании.

Лилечка отпрыгнула от меня, как от чумного, я чуть снова не свалился на спину. В голове металась та же мысль, что и у врача: “ Что тут происходит?” Никогда меня девушки вот так, до свиданий, гуляний и обольщений не целовали. Ну, не красавец я. Что есть, то есть.

Невысокий, полноватый дядька, с шапкой кудрявых волос, деловито вошел в комнату, включил верхний свет, и усевшись за стол, достал из чемоданчика стопку бумаг.

— Так, молодые люди. Ищите документы покойной. И откройте окно, наконец.

Хотел возразить, что второй старушке тоже надо документы - в больницу везти, инсульт или чего там такое.

Но, когда повернулся к дивану, до меня дошел смысл ругани перед дверью, в коридоре. Второй не было.

Была разворошенная постель на диване, покрытая тонким слоем серой пыли и красными пятнышками. Посередине угадывался силуэт человека, но я решил не заострять на этом внимание. И так мне было плохо, все было максимально непонятно, поэтому я встал, зачем-то козырнул врачу, поклонился Лилечке, и пошатываясь побрел к себе, затолкав стоявшую у входа Тошку в комнату старушек. Пусть она все объясняет.

В комнате я рухнул на свой диван и закрыл глаза. Что это сейчас было? Мертвая старуха, смерч из ее рта, куда она потом делась вообще? И что со мной творится? Было жутко плохо. В кончиках пальцев началось противное покалывание. В дверь деликатно постучали, и вошли без спроса. Давешний врач и парень в форме полицейского.

— Ну-с, молодой человек, давайте вашу лапку. Проверим пульс. Что-то слабовато нынешнее поколение пошло. От вида покойников в обморок падают. — парень с тремя полосками сержанта на погонах одобрительно закивал.

— Угу. — спорить сейчас я был не способен.

— Так, ну, в принципе в пределах нормы. — расплывчато выразился врач, и засобирался на выход. Сержант мялся около двери.

— А скажите, пожалуйста, — обратился он ко мне, — ваша соседка говорит, что в комнате было двое. Покойная и ее сестра. Вы не видели, куда она делась?

— Мммм.. — замотал головой и тут же застонал - в висок словно вогнали гвоздь.

— О, пушистый какой котик у вас. Хвост роскошный. У меня тоже сибирский, черный. — врач кивнул куда-то в сторону стола. Я скосил глаза, но не понял о чем речь. — Ну, отдыхайте. Пойдемте, сержант, пойдемте, не будем мешать. И так все ясно. Труп не криминальный, девушка от страха перепутала что-то.

И они вышли, тихо притворив дверь.

В коридоре слышались шаги, разговоры, потом санитары, делая комплименты Тошке, вынесли бабу Нину. Ненадолго воцарилась тишина. Потом пришел дядя Володя с работы. Тихо упал, вежливо извинился перед обоями на стенах, и пополз к себе. Слух у меня как-то обострился, что ли. Я слышал, как Тонька разговаривает по телефону у себя в комнате, рассказывая кому-то, что его тетя умерла.

Потом она сама зашла в комнату.

— Никит, ты как?

Девушка присела на диван рядом.

— Жопа какая-то… — прошептал я. — Голова болит. Слушай, а у старух кот был? Нет же вроде? А то мне тут врач про котика пушистого затирал, типа хвост шикарный у него.

— Какой котик, ты чего?

— Да ничего, подумал, может сбежал от них ко мне. Врач-то его видел.

— Иногда врачи видят то, чего нет. Специфика работы. — Тошка ухмыльнулась. — Спи давай. Завтра племянник Нины приедет, позвонила. У меня номер его был.

Оказывается, у бабки был племяш, о как. Только я его тут ни разу не видел. Ни в гостях, ни ухаживать за больной бабкой.

Тошка сидела очень близко. И халат так сложился на груди, что приоткрыл чуточку белого тела. Голова резко прошла, и я решил еще раз попытать счастья. Ну, вдруг как с симпатичным фельдшером получится?

— Тош, поцелуй меня?

— Ты чо, дурак? Филатов, чтобы я тебя поцеловала, тебе нужно сменить пол.

— Милюкова, сама дура. Упускаешь такой шанс.

Тоня наклонилась, чмокнула меня в лоб и ушуршала своими шелками в коридор.

Тихо тикали часы на стене, в окно из двора-колодца проникал тусклый свет от дома напротив, еще немного пахло тыквой, где-то хлопали двери жильцов нашей коммуналки. Я повернулся на бок, накинул на себя плед и свернулся калачиком. Стало совсем темно и уютно.

Проснулся от дикого голода. Еще в полусне вспомнил, что на трельяже, в коридоре, оставил свои котлеты на сковороде. Котлееетки... с макарошками.

Открыл глаза. В сумраке, прямо напротив дивана, на выдвинутом в середину комнаты стуле, сидел огромный кот. Ушастый, как заяц.

В доме напротив зажглось еще одно окно, и в комнате моей стало светлее. Я подскочил, как ужаленный. На стуле, который я сам от стола не двигал никуда, сидело существо, отдаленно напоминающее то ли кота, то ли обезьяну. Пушистое, с шикарным хвостом, свисающим до пола, и длинными ушами. Глаза его светились серебром, как будто были наполнены ртутью.

Заполошно задергавшись, я только усугубил ситуацию. Существо раззявило огромный рот, и запустило в него длинную когтистую лапу по локоть. Пока я пытался выдавить крик о помощи, достало из глубин своих древний фонарь на ручке, со стеклянными стенками. Стукнуло пару раз когтем по стеклу и внутри загорелся огонек. Осветивший зубастую морду, оскалившуюся в жуткой улыбке. Как будто собака Баскервилей тебе улыбнулась. Я было заорал, но тварь прижала длинный черный палец ко рту, показывая, что мне лучше молчать, а то будет еще хуже.

Забился в угол дивана, скомкав пятками плед, лихорадочно думая, что под рукой нет ничего дельного, чтоб прибить эту тварь. Пушистый монстр поковырял ногтем где-то на пузе.

— Знаешь, не так я себе тебя представлял. — чудовище говорило. У меня на спине пробежал табун мурашек, захотелось завизжать, и чтоб Тошка прибежала и спасла меня от этого кошмара.

Хриплый, сипящий голос, словно у вокзального бомжа.

— Ну и хули? Не так, так не так. Я те че-то должен, братан? Нет. Я тебя первый раз в жизни вижу. Че за предъявы? Давай разрулим все, и ты свалишь отсюда. — от страха включился режим кызылординского пацана. — Не нравится что-то? Ну и пиздуй по холодку.

— Не брат ты мне, …а хозяин теперь. — существо криво ухмыльнулось, на спине его что-то зажужжало и оно перелетело ко мне поближе, на диван. Оказалось, у него на спине были крылья, типа стрекозиных. Я еще глубже вжался в спинку дивана и натянул на себя клетчатый плед.

— С каких херов дров-то? Ты кто такой есть ваще? — провинция вовсю бурлила в крови, адреналин шкалил за край.

— Коловерша я. Ты и не слыхал про таких, да? — тварь довольно оскалилась, я видел весь частокол его белых острых зубов. Сожрет и не подавится.

— Кало - кто, простите?

— Коловерша, мать твою! Хватит придурка изображать! Силу Дуськину забрал? Забрал. Вот и все. Теперь давай, корми.

Да что это тут происходит?! Какая-то жуткая мохнатая обезьяна требует ее покормить. Я тоже, кстати, есть хочу. Котлеты где-то там, в коридоре стоят… В животе заурчало.

— Аааа... тоже жрать хочешь. — коловерша поднял фонарь повыше и придирчиво меня осмотрел. — Худой какой… Студент, что ли?

— Не, закончил давно. Магистр лингвистики я.

Глаза у существа стали еще больше, мне стало ясно, что хвастаться не стоило. Работал-то я все равно в книжном магазине, продавцом.

— Магииистр? Да ты полон тайн, дружок. Может хоть на этот раз повезло с хозяином. И латынь, стал быть знаешь? Заклинания всякие?

Коловерша поставил свой фонарь на пол, зыркнул на меня, и направив в мою сторону черный указательный палец с длинным когтем, типа предупреждая сидеть тихо, распахнул пасть и засунул туда лапу по локоть. На груди его вздулся зоб, в котором он зашурудил, словно перебирая там что-то на ощупь.

Я уже с интересом следил за тем, что будет дальше. Бояться странное существо я перестал, потому как понял, что жрать меня никто не будет, убивать тоже. И если он меня хозяином называет, то может быть даже это уже мой домашний питомец теперь. Экзотический.

“Лоток, может, ему надо купить?” — пронеслось в голове.

Тем временем коловерша достал из бездонного зоба старую толстую книгу. Даже не в слюнях. И как это ему удается?

— Вот! Дуся-то не сильна в языках была, но хранила. — и он протянул мне томик в коричневой кожаной обложке.

С опаской взяв книгу, я стал ее рассматривать. Золотое тиснение стерлось, края обложки растрепались, у книги была застежка, когда-то, а теперь ремешок просто болтался без дела. На первой странице готическим шрифтом было напечатано название.

— Лемегетон клавикула соломонис. Гоэтия. — прочел я, под одобрительные кивки мохнатой обезьяны. — Слушай, я так есть хочу, может котлеты заберу из коридора, я там оставил…

И стал слезать с дивана, по-свойски отпихнув коловершу, чтоб не мешал. На удивление, шерсть у него была, как у кошки - мягкая и шелковистая. Тот только в спину мне хмыкнул. Вроде, неодобрительно. Не, ну а чего, хозяин так хозяин. И вообще -это моя комната.

— Только в зеркало не смотри.

И конечно же, я машинально глянул в зеркало, мимо которого проходил.

Заорать опять не вышло - дурацкая интеллигентность помешала снова. Вдруг разбужу соседей. А там, в зеркале, стоял высокий худой парень с глазами цвета серебра. Радужки светились и бликовали.

— Нравится? — ехидно хихикнул коловерша.

Я подбежал к выключателю, и зажег верхний свет. В зеркале лучше не стало. Глаза были как будто из ртути. Как я завтра на работу пойду, с такими фонарями?

— Плюнь. — сказала пушистая тварь. — Через три дня пройдет. Поначалу у всех силу через глаза видно. А у Дуси сила была ого-го. Помереть два дня не могла нормально. А как ты ее забрал, так уж и прахом рассыпалась, давно ей пора было уходить.

Сначала я ничего не понял. Дуся, сила, забрал. А потом как понял!

— Хоссспади, что же теперь со мной будет… — прошипел я, растирая лицо ладонями.

— А че будет? Ниче с тобой не будет. Оклемаешься скоро и шерстью обрастешь. Как я.

Мысленно застонав, опустился на пол и стукнулся лбом об пол. Не хочу! В леса теперь уходить? Жить, как снежный человек? Хотя, погодите... Дуся-то, то есть, Евдокия Стефановна, не в шерсти же была? Хотя, кто их, женщин, знает. У них вон сколько всего для выведения волос есть. Воск там, например. Меня передернуло.

Подняв голову, увидел ухмыляющуюся во весь частокол зубов рожу существа.

— Ну и кто же я теперь? А? Что я у бабки забрал, будь она неладна ?

— Ну, ты сам согласился ее силу забрать, добровольно. Так что нечего тут. Ведьмак ты теперь. А я - твой помощник. Твой сейф, — коловерша демонстративно раззявил бездонный рот, раздув зоб - там, кажется, крутились в черноте далекие галактики, — и твое вместилище дополнительной силы, энергии.

— Эт че, как павербанк, что ли?

— Я, конечно, не банк, но денег дать могу. Ты теперь наследник же, а Дуся прижимиста была. Хранила все в валюте.

И длинная когтистая конечность снова полезла в распахнутый рот. Я аж привстал от удивления, и тоже заглянул в эту бездну повнимательнее. А бездна посмотрела на меня. Коловерша недобро прищурился, выволок на свет божий пачку долларов, перетянутую беленькой резинкой от трусов, и захлопнул рот.

— Вот тебе, на первое время.

Я таких денег в жизни не держал. И тут мне их дают, и даже не в кредит. Наследство, вишь. Ах-ре-неть. Вскочив с пола, я сгреб пушистого в объятия, поднял, и радостно заскакал по комнате. Да и ладно, что страшненький такой, зато вон какой богатый.

Где-то на заднем плане промелькнула мысль, что все как-то неправильно, но пачка баксов в руке задвинула ее еще дальше. Я теперь ведьмак! С баблом! Такой комп куплю - и “Дэд стрендинг” на нем пойдет, и “Призрак Цусимы”!

Внезапно я почувствал, как что-то теплое потекло у меня по шее. У уха захлюпало, я сел на диван и попытался оторвать от себя существо, обнимавшее меня что есть сил.

— Ну чего ты, чего ты…

Коловерша потерся мордой о футболку на плече, намочив ее, слез с меня, и сел рядом. Черная шерсть на зобе как-то встопорщилась, уши прижались к голове.

— Да ничего, сынок, ничего. — прохлюпал он, вытирая нос. — Дурачок ты у меня. Ведьмак - повелитель срак. Ну, да все так начинают. Научишься еще командовать. Будешь старика гонять. И это вот еще... На тебе обратно.

Длинная лапа нырнула в зоб, и вытащила оттуда фигурку Хацунэ Мику. Ту, что пропала днем с моего стола. Я прищурился.

— И что, много там у тебя такого? Тихо спиздил и ушел - называется нашел?

— Да ладно тебе… Мне она уж очень понравилась. А кто это?

И тут я действительно почувствовал себя хозяином положения. Включил ноут, велел потушить древний фонарь, что до сих пор стоял на полу, заказал пиццу и шашлык с кебабом, и стал показывать видео с вокалоидом.

Мы чудесно провели вечер, я обожрался, тем более, как потом выяснилось, котлеты мои бесследно исчезли со сковородки, оставленной в коридоре. Может дядя Володя, а может сержант голодный был, но все, что не делается, все к лучшему.

Коловерша объяснил мне, что я теперь не такой, как все, а я ему про интернет, аниме, и про то, что воровать не хорошо. Он согласно кивал и похлопывал меня по плечу.

Почти полночь. Тихо тикали часы на стене, прижавшийся ко мне под бок коловерша сидел, зачарованно таращась на монитор, я почесывал его за ухом и думал, как быстро человек привыкает к экстремальным для себя обстоятельствам. Вот только что я был никто - продавец в книжном, а теперь я вот ведьмак, нихрена еще не знающий, но какие перспективы впереди!

В дверь квартиры позвонили. А потом еще и еще. Звонок раздраженно крякал, а потом задолбили кулаком.

Часть вторая. Дама червей.

Вчера, когда в дверь стали тарабанить, я вообще не хотел идти открывать. А потом подумал, что может полиция опять явилась. И открыл. В дверь, оттолкнув меня, ворвался низенький толстячок, лет 25-и. Пухлое лицо украшали ухоженные усы, борода, стрижка, явно от барбера, и розовенький носик-кнопочка. Такой себе милый гном в красной курточке и джинсах в облипочку, с подворотами. Не успел я удивиться, как гном просеменил к комнате бабы Нины, нырнул туда, хлопнув по выключателю рукой.

— Где? Где они? — донесся оттуда гневный вопль через минуту.

Я подошел к двери в комнату и заглянул. Парень рылся в шкафу, выкидывая с полок вещи, белье и какие-то бумажки.

— Да увезли уже...

— Как увезли? — бородатый возмущенно воззрился на меня.

— Ну, как... В морг. Они тут и так дня два пролежали. Вам завтра надо будет съездить туда, ритуальщиков, может, нанять...

— Да похрен мне на бабку! Бумаги где? Она говорила, что завещание в шкаф положит. Кто спер? Ты спер? Дуська, гнида, забрала? Где она? Соседка твоя где? Вы что тут, шарились по вещам, да? Наркоманы, да? Че с глазами? Линзы? В клуб собрался, под Эл Джея косишь?

Из милого гнома этот паренёк резко превратился в злобного карлика. Племянничек-то оказался уродом просто. Бабку еще зарыть не успели, а ему уже хату подавай.

— Дуська где, ведьма старая? Она бумажку утащила! Всю жизнь меня ненавидела… — толстый продолжал поиски, перетряхивая теперь ящики комода. На пол летели шерстяные носки, платочки и голубенькие панталоны с начесом. Они как-то так жалко упали на пол, комочком, а потом толстый наступил на них грязным кроссовком, оставив коричневый след.

И что-то так меня это задело. Даже не то, что наркоманом обозвали, а вот

это отношение к вещам умершего человека. Прискакал тут посреди ночи, орет, раскидал все.

— Слышь, дружок. Давай-ка на выход.

Меня обдало горячей волной злости. Я прошел в комнату и навис над пухликом, используя преимущество в росте.

— Пошли, провожу тебя. Бумажку потом найдешь, а не найдешь - у нотариуса копия есть.

Парень отпрыгнул к столу, чуть не опрокинув стоящий рядом стул.

— А! Это ты завещание спер! Думаешь, я нотариуса не найду? — заорал он, срываясь на визг.

— Ты че, дурак, я тебе только что тоже самое сказал.

— Не подходи! — крикнул толстяк, — Твои глаза…

“Ну вот, только понял, что не линзы. Туповат парень.” — подумал я, и тихо пропел:

— Твоии глаза… Такие чистые как небо…

И цапнув его за рукав курточки, поволок к выходу из квартиры. Тот не особо-то и упирался. Только я открыл дверь в подъезд, этот мелкий гад встрепенулся и резко подпрыгнув, зарядил мне в глаз. Пока я мычал от боли, пытаясь проморгаться, он выскочил на площадку, и отбежав на безопасное расстояние по лестнице вниз, стал орать, заплевывая все вокруг, как он нас тут всех размотает, приедет с друзьями и поимеет во все места и меня, и шмару из художки, и бабку Дусю.

— Заткнись, псих, разбудишь всех.

И так мне захотелось, чтоб его тут не было, прям до дрожи. Глаз болел, хотелось ему тоже вдарить, но не хотелось за ним гоняться, я уже понял, что толстяк храбрый только ртом и побежит от меня вниз.

Где-то на верхних этажах послышался топот по ступенькам, как будто большая собака бежит, цокая когтями. Вроде бегущий что-то говорил, но слов было не разобрать. Наверное сосед какой-то нервный проснулся, на разборки бежит. Я поднял глаза вверх и стал ждать, кто же там к нам идет. А когда увидел - прилип в дверному косяку от ужаса.

С верхней площадки лестницы, по ступенькам, на четвереньках неслось тело в лохмотьях. Длинные тощие конечности обтянутые серой пергаментной кожей торчали из-под древнего драпового пальто в дырках, покрывавшего спину существа. Голова была обмотана грязным шерстяным вязаным платком, изъеденным молью. Где-то под платком, там, где вроде лоб должен быть, что-то шамкал большой рот. Глаз вообще не было. Сквозь дырку в платке торчало большое ухо, поросшее шерстью.

— Плачет - плачет. Плачет-плачет. Дай обниму. Дай! — разобрал я в бормотании, и тварь пронеслась мимо меня, обдав запахом только что вымытых подъездных ступенек.

Не прекращающий орать и обзываться толстяк внезапно перешел на ультразвук, взвизгнув так, что в подъезде пошло эхо.

Серая тварь добежала до него и встав на задние лапы, схватила его, прижав к себе и покачивая.

— Плачет... Плачет... — приговаривала она, стискивая объятья все сильнее. Парень уже хрипел и задыхался. — Плааачет. Обниму. Тсссс... Тихо.

А потом рот твари распахнулся, превратившись в нереально огромную пасть. Голова еще дергающегося парня мгновенно в ней скрылась, и наступила тишина. Только похрустывало что-то. Я медленно и тихо отступил вглубь квартиры, закрыл дверь. На все замки. А потом на цыпочках побежал к себе в комнату. И там тоже закрылся на ключ.

Спина была мокрой, руки тряслись. Коловерша так и сидел у ноута, словно завороженный. “Унесенные призраками” ему очень понравился.

— Что там за крики были? — не поворачиваясь спросил он.

Я плюхнулся на диван рядом. Меня стало потряхивать.

— П-племянник приходил.

— Чего хотел?

— Да ты может повернешься наконец! — взбесился я, — Там такое было! Такое!

И я рассказал, что видел страшную тварь в платке, с большим ухом, и что она сожрала орущего толстяка. И меня чуть не сожрала.

Мохнатый лениво повернулся и почесал бок.

— Ну, ты ври, да не завирайся. Тебя не сожрала бы.

— Ты-то откуда знаешь? Пока ты тут мультики смотришь, я там борьбу вел. ...Может быть.

— О, смотри-ка ты, Адольф недоделанный. Борьбу он вел. Мило, мило. Вот только та тварь - это крикунья. И ты сам ее призвал.

— Никого я не звал! Он там орал, а потом она прибежала!

— Ты же хотел, чтобы он замолчал, успокоился?

— Ну, хотел. Очень. Этот гад мне в глаз дал. И обзывался всяко. Грозил нас тут всех поиметь.

— Хотел и получил. У тебя теперь сила, и твои желания слышат все твари вокруг. Даже те, кто обычно на наш мир внимания не обращают. А крикунья, она на чердаке обычно живет. И там где она живет, в доме не орут и не ссорятся. Потому что, она, хоть и глуховата, но на второй - третий раз прийти может. Она думает, что люди так плачут, кричат от боли душевной, и бежит их успокаивать. Детям, что кричат, может колыбельную напеть, чтоб спали, а если долго кричат, то рот заклеит. Или нос.Тут уж как получится. Слюна у нее, как клей...

— А чего ж ему не заклеила? Она его задушила! И сожрала.

— Ну, а вот со взрослыми она так. Утешает. Обнимет и спрячет от мира. Навсегда.

— И что же теперь делать? Я же видел, как она его… В полицию, может, позвонить?

Коловерша цокнул языком, покрутил пальцем у виска и отвернулся к монитору.

Я еще посидел немного, обдумывая свои новые способности и решил, что пока от них больше неприятностей. Как-то уже не радостно совсем было.

— Слушай, Коль, — толкнул я в бок помощника, — а оно всегда так будет? Может мне не хотеть ничего? Проще жить тогда.

— Как ты меня назвал? — глаза существа стали больше в два раза.

— Коля. Коловерша - Коля, для краткости. А чего, ты же не сказал, как тебя зовут.

— Да никак не зовут. Дуся вот так звала, — и он щелкнул пальцами два раза.

Бедолага, подумал я, даже у негров на плантациях имена были. А этот по щелчку должен был являться.

— Ну, я не Дуся. Я Никита. А ты Коля теперь. Колян.

Тот поерзал на заду, словно примеряя новое имя и счастливо ухмыльнулся.

— Мне нравится.

— Все, раз нравится, спать давай. Ты спишь вообще?

— Ну, не то чтобы... Но, отдыхаю иногда. Ты ложись.

Расстелив диван, я облегченно на нем вытянулся и заснул под бормотание из колонок - Коленька никак не хотел расставаться с героями мультфильма Миядзаки.

Продрал глаза я уже днем. Коловерши нигде не было. Но пачка стодолларовых купюр на столе давала понять, что все это мне не приснилось. По дороге в ванную мне встретился дядя Володя, выходящий из туалета. Не успел поздороваться, как тот, что-то невнятно пробормотал, и отпрыгнув обратно в сортир, захлопнул перед моим носом дверь. Живот, что ли опять прихватило… Или так плохо ему? Надрался же вчера, аж на ногах не стоял. Ну ладно, решил умыться сначала. Сквозь звук льющейся воды доносились стенания сантехника: “ Пить брошу, пить брошу, прости, господи…” Ишь, как его скрутило, подумал я, и посмотрел в зеркало.

Ну, вот так человек заикой и становится. Понятно, чего там Вова воет. Глаза мои светились серебром, волосы торчали дыбом, на щеке засох красный соус от пиццы, а под глазом наливался фиолетом синяк. Как я мог забыть? Так и не дождавшись, когда Володя соизволит перестать скулить и выйдет из туалета, я еще минут пять попританцовывал у раковины, а потом мрачно подумал: “Только покойник не ссыт в рукомойник”. Ну и все потом помыл.

Обратно пробирался по коридору, как шпион. Тихо, и смотря сугубо в пол.

Проходя мимо закрытой комнаты, дверь которой все время крестил мужик в шляпе, я невольно задержался. Мне показалось, что меня оттуда кто-то зовет. Но вот не прям так, словами, а как будто в голову мне кто-то послал неясный сигнал. Словно зовут издалека, так, что почти не слышно. Я воровато оглянулся по сторонам и наклонился к замочной скважине. На той стороне было мало чего видно. Потертый паркет, пыльное окно, и венский стул, стоящий посередине пустой комнаты. Но все равно казалось, что кто-то там есть. За дверью тихонько скрипнуло. Из-под нее потянуло холодом. Звякнуло что-то стеклянное. И дырку от ключа заслонила тьма.

Я отпрянул, отскочил подальше. Мне показалось, что из замочной скважины вылетело что-то напоминающее бурого червя, и мгновенно втянулось обратно.

Стоя посередине коридора я не мог отвести взгляд от этой старой двери, покрытой облупленной коричневой краской. Что там внутри? Кто? В комнате что-то зашуршало, опять послышался звук, такой, словно стеклянные шарики рассыпались по полу. Лампочка, горящая в коридоре стала светить тусклее, замигала и лопнула с громким хлопком.

Роняя тапки я ломанулся к себе, по дороге больно ударившись ногой об чью-то полку для обуви.

Забежав к себе, я заметался по комнате. Да как же это. Теперь всегда так будет? Я буду жить рядом с разными существами и призраками и еще хрен знает чем? И дернул черт меня сказать бабке, что “заберу”. Я корил себя на все лады, не желая уже никакой колдовской силы, всего этого страха, неизведанного и непонятного.

— Коля! Колян!

Никого и тишина. Где его носит?

— Коленька, мать твою!

На шкафу зашебуршало, из-за ящика со старыми вещами выснулуась сонная морда коловерши.

— А, не спит он, значит, да? Отдыхаешь? А меня тут опять чуть не сожрали!

— Ну чего ты врешь опять? — недовольно проворчал ушастый и затрещав крыльями слетел на диван. Я зачарованно следил за его перемещением. Крылья были небольшие, но работали так, словно внутри был мотор.

— В закрытой комнате кто-то есть! — выпалил я.

— Конечно есть. — коловерша зевнул и почесался.

— В смысле? Ты что, знаешь, кто там?

— Это Дама Червей. Присядь, не бегай. Расскажу сейчас. Только чай сделай.

Я нажал на кнопку электрического чайника и под шум закипающей воды стал слушать историю закрытой комнаты.

Оказалось, что мужик тот въехал в нашу коммуналку давно, еще в 80-е. Досталась ему по наследству комната.

— А мы как раз с хозяйкой в гости приехали. Нина-то на самом деле и не сестра ей. Во время блокады ее Дуся нашла. У саночек. На саночках мальчик мертвый и рядом женщина лежала. Тоже уже… А Нинке годика два всего было. Стоит, плачет. Тихо-тихо так, совсем силенок не осталось. Мать, видать последние крохи детям отдавала, да вишь, один не выжил все же. Так вот. Приехали мы к Нинке, а тут сосед новый.

Молодой, красивый. Вежливый. На новоселье соседок пригласил. Друзья его пришли тоже. Там дым коромыслом, вино, танцы, на гитаре кто-то играл. А потом как народ немного разошелся, решили в карты сыграть. После стали дурачится, на картах гадать. Дело уже к полночи, какая-то девушка предложила Пиковую даму вызвать. Все стали над ней смеяться, мол не детский сад уже. Дуся с Нинкой ушли после этого, да и гости стали расходится.

А девушка там осталась. Ну, дело молодое. И вот стала она все парня подначивать, мол давай у зеркала сядем, Даму вызовем. Тот решил, что сейчас ее тупое предложение реализует, а потом свои желания реализует в койке. Ну, чего стоит у зеркала покривляться, как в пионерлагере. А оно большое, старинное, в стену вмурованное, еще от прежних хозяев осталось. Ну и вот они там свечи зажгли, выпили еще, и эта девушка перед зеркалом стала Даму звать, а парень ее обнимает, и говорит, мол, моя дама уже здесь - Дама червей. Намекает, что она его дама сердца так.

Ну, потом там все прямо перед зеркалом и произошло.

— Чего произошло? — затаив дыхание прошептал я.

— Чего, чего. Того. А ночью парень стал кричать так, что все соседи сбежались. Орал, как сумасшедший. Что вышла из зеркала женщина в белом платье, с волосами до пола, кишащими червями, и утянула его девушку в зеркало. Мы, когда прибежали, и вправду там на постели и на полу червей видели. И белых, как опарыши, и красных, как земляные. Пока носились все, передавили их.

Коловерша замолчал, взял чашку с чаем и засёрбал, прихлебывая.

— Слуушай, а ты откуда узнал, что парень с девушкой перед зеркалом “того”? Ты чего, — прищурился я, — подсматривал, да?

Мохнатик поперхнулся. Глазки его забегали, он поставил чашку и стал делать вид, что не услышал вопрос.

— Подглядывал! — припечатал я.

— Любопытство - не порок. — буркнул Коленька. — Да и времена тогда такие были. По телевизору две программы, а у Дуси и кавалеров-то не было.

— Извращенец. А чего там дальше было?

— Да чего, в дурку парня забрали. Выпустили через полгода. Жить он здесь не хотел. Сдавать комнату стал. Да вот только жильцы пропадать начали. Так вот и стоит комната закрытой. Продать ее видать совесть не позволяет, приходит только когда отопление включают - трубы проверить. Но, пока там никто не живет, Дама червей и не придет, так что показалось тебе, что там кто-то есть, наверняка.

— Слушай, а чего же Дуся парню не помогла как-то? Ты ж говоришь, сильная ведьма была.

— А ей-то это зачем? Риска много, а кто заплатит? Нищий студент?

Я задумался. А ведь и правда. Непонятно, кто сильнее - ведьма или дама из зеркала.

В тот день я из комнаты почти не выходил. Было боязно проходить мимо той двери. Да и с соседями столкнуться в коридоре не хотелось бы. И так доставку еды принимал в темных очках. Уж что подумал курьер -одному ему известно.

Потом вспомнил, что надо заменить лопнувшую лампочку в коридоре. Стал искать новую, но оказалось, что запасы кончились. Можно, конечно, пользоваться соседским выключателем, но если меня застукают - будет выговор. И тут я вспомнил, как коловерша доставал книгу из своего зоба. Чем черт не шутит? Может там и лампочка есть?

— Слушай, Колян, а у тебя случайно там, в схроне твоем, лампочки нет?

Тот сидел на подоконнике и смотрел во двор. Там, в вечерних сумерках, светились квадраты окон дома напротив. В них сновали силуэты людей, чужая жизнь была, как на ладони.

— Да вон, фонарь же вытащил вчера.

Я объяснил, что мне нужно, чтобы не ходить в туалет с фонарем, и коловерша, распахнув пасть, полез в свои закрома. На свет божий были извлечены: пачка соды, упаковка печенья “Вагон вилс”, коробка духов “Красная Москва”, пачка какао ”Золотой ярлык”, кусок хозяйственного мыла, и блок сигарет “Родопи”. Еще немного посопев и поковырявшись Коленька вытащил древнюю лампу накаливания в желтоватой картонке, видавшую, наверное, еще Ильича, того, который Ленин.

— О, спасибо, друг, выручил! А вот это все тебе зачем? — я ткнул пальцем ва предметы.

— Ну, так Дуся положила хранить.

— Так, выкинуть все надо. Вон мусорка, у двери.

Немного подумал и оставил соду и мыло себе. Ну, а чего, я тоже хозяйственный.

У входной двери взял стремянку, хлопнул по соседскому выключателю, и полез менять лампочку. Стоя на стремянке, изредка поглядывал на дверь таинственной комнаты и заметил, что над ней, в старой фрамуге с закрашенным стеклом, есть небольшая дыра. То ли краска отвалилась, то ли прокрасили плохо. Снизу эту дырку было и не увидеть. И так меня потянуло туда заглянуть. Ведь еще не очень темно, только начало смеркаться. Может удастся разглядеть что-то. Я только одним глазком. Быстро гляну, и все.

Сунул осколки лампочки в карман, слез со стремянки и крадучись перенес ее к двери. Прислушался - за дверью все тихо. Поднявшись на верхнюю ступеньку прилип глазом к пыльному стеклу. Сквозь дыру была видна большая комната без мебели. Только деревянный стул стоял посередине. На стене справа висело огромное зеркало до пола, в золоченой раме. Да уж, было перед чем “того”, завистливо подумал я, и стал придумывать, как бы я героически отбил свою девушку от лап какой-то там червивой дамы. Замечтавшись о том, как бы меня сладко наградила спасенная, я не заметил, что зеркало стало тускло светиться, как будто там, внутри, зажглась свеча.

Свет становился все ярче, по стеклу побежала рябь, словно по воде, и в глубине зеркала я увидел коридор, устланный красной ковровой дорожкой. На стенах, оббитых темным деревом, можно было рассмотреть чьи-то портреты и одну закрытую дверь, с вычурной бронзовой ручкой.

Откуда-то издалека послышались приглушенные ковром шаги. Они все звучали и звучали, но никто не появлялся. Зачарованно пялясь на проход в зазеркалье, пропустил момент, когда деревянная рама от фрамуги стала ледяной под моими руками. Как будто в комнате был адский мороз. Кожу обожгло, я дернулся, а когда снова посмотрел через стекло, увидел, что из зеркальной ряби выходит женщина в пышном старинном платье. Волосы были уложены в высокую замысловатую прическу, на груди сверкали камни в колье. Она была похожа на фрейлину королевы из сказки - платье богато украшено, веер, лицо белое, как мел, и румяна двумя красными пятнами.

Дама прошлась по комнате, похлопывая веером по руке. Повернулась и посмотрела прямо мне в глаза. Криво усмехнулась, раскрыла веер, встряхнув его. С веера на пол поскакали ледяные шарики, засыпая все вокруг. От двери потянуло стылым ветром, а я все не мог сдвинуться с места. Примерз.

— Заходи… Заходи… — она призывно помахала мне рукой.

Горло перехватило, морозные иголки закололи тело. Ноги намертво прилипли к железной стремянке, пальцы скрючило. Я попытался крикнуть, но не смог. Губы не слушались. А та, что стояла в комнате, смеялась хрустальным смехом, словно рассыпалось битое стекло.

Внезапно у уха послышалось жужжание, рядом появился коловерша.

— Так и знал, что ты, дурень, тут ошиваешься. Насмотрелся уже? Идиот!

Коленька долбанул лапой по стеклу, оно разбилось и упало в комнату с оглушительным звоном. Быстро достал из зоба желто-белую пачку и сыпанул внутрь какой-то порошок, обдав даму белесым облаком. Женщина завизжала, мгновенно превратившись в страшную тварь, волосы взметнулись и опали, в них закопошились черви, платье стало похоже на истлевший саван, веер стал пучком трав, а сверкающие камни в колье - нанизанными на веревку коричневыми высохшими пальцами.

Тварь метнулась к зеркалу, поскальзываясь на ледышках, кожа ее дымилась, порошок действовал. Секунда - и в комнате никого не было. Только на полу, в лужицах воды извивались бурые земляные черви вперемешку с опарышами.

— И что это было? — я сидел у себя, на диване, закутавшись в плед. Дрожал и потирал ушибленный затылок. Прилетело мне не слабо. От Коленьки. Зато я сразу отмер, резво спустился со стремянки, и убежал в свою комнату.

— Сода. Старая советская сода. Выведет любую гадость. У меня еще пачка была. Дамы не любят, когда их содой посыпают.

— Да уж, понял уже. И как же теперь? Она же не насовсем ушла? Вдруг еще придет, а там окно разбито? Она не выберется к нам?

— Может и выберется, я откуда знаю? Но, не скоро. Надо окно завтра починить. И будем учить защитные знаки. Придется нарисовать там.

— А как же это получилось - там никто не живет, а Дама Червей опять пришла?

— Да видать никто не зовет уже. А крови надо. Даже дети уже таким не занимаются. А здесь уже у нее дорожка проложена. Вот и вышла на охоту, вдруг кто попадется. И тут ты, любопытный нос.

В коридоре хлопнула входная дверь. Что-то забухтел дядя Володя, приползший с работы. Загремела стремянка, судя по звуку, упали оба.

Все, как обычно. В коммуналке наступал вечер, соседи возвращались в свои уютные комнатки, проживать жизнь, наполненную рабочими буднями, унылыми вечерами и не замечать, что рядом с ними происходят странные вещи.

Часть третья. Неваляшка.

Как рассчитать скорость встречи лица с обледеневшим асфальтом? Вот и я не знаю. А по ощущениям показалось, что один миг. В первый раз за три дня вышел из дома. Глаза мои уже были обычного карего цвета, все прошло. И дома сидеть надоело. А ночью, оказывается, был ледяной дождь, укрывший хрустальным колпаком машины, деревья, крыши домов. Асфальт в стеклянной корке льда, кроссовки просто скользили, не держа сцепление с почвой. Я выписывал ногами пируэты, как корова на льду. И в какой-то момент упал. Вот так, не вынимая озябших рук из карманов. Прямо возле подъезда. Из дверей выпорхнула Тошка со своей подружкой, и они стали смеяться над тем, как я барахтаюсь на льду, пытаясь собрать конечности. Но через минуту они обе полетели вверх ногами, шлепнувшись на спины. И заржали еще громче.

А мне пришлось их поднимать. Мы ехали на похороны бабы Нины. Тоня побегала, собирая справки для погребения, я вызвонил ритуальщиков и отстегнул им из Дусиной пачки долларов. У меня даже радостно взяли так, не рублями, но по курсу. Уже немного понимая, как я могу влиять на людей, нагнал жути на ритуального агента, сказал, чтоб все было, как у Брежнева - венки, цветы и “Лебединое озеро”. Если не в исполнении балета Мариинского театра, то пусть сами ритуальщики пляшут. Моя соседка этого достойна. Прибыть на кладбище мы должны были к трем часам дня.

С работы я уволился, просто позвонив нашему замдира и послав его нахер. На что коловерша сказал, что это было недальновидно. Видимо, не очень понимал рейтинг продавца книг в задрипанном магазине, умирающем с советских времен.

Бело-желтое такси довезло нас как раз вовремя. Подъехал наш ритуальный возница, из здания дирекции кладбища вышли смурные парни в спецовках, утирая бороды. И понесли нашу соседку к месту захоронения. Все закончилось быстро и прозаично. Гроб, оббитый красным плюшем, опустили в яму, мы немного постояли, вспоминая о покойной хорошее, и пошли обратно, вручив копщикам по тыще на лицо. Хорошо, что Дусю не пришлось закапывать, уж очень дорого выходит.

Тошка предложила помянуть баб Нину, и мы поехали в рюмочную “Маяк” - отличное место, если там в это время не идет футбольный матч. Сегодня было довольно тихо, занято всего лишь три столика. Компания молодых людей обсуждала какие-то свои дела, то и дело выскакивая на улицу покурить. За соседним столиком ошивался какой-то мутный субъект, в одну харю выжирая графин беленькой, закусывая яйцами, фаршированными красной икрой, и винегретом. В дальнем углу сидела компания старых пропойц, как будто и никуда не уходящих отсюда. Сколько бы я тут ни был - все персонажи были на месте. Пара толстых усатых дядек в потертых кожанках, тощий дед в немецком камуфляже и степенный седой мужчина в потертом, лоснящемся от грязи костюме .

На столе у них был “разброд и шатание” - водка в графине, кружки пива, вобла на газетке, нарезанные соленые огурцы на тарелке, кувшин томатного сока и кучка яблок.

Пока мы сидели, разговаривая про похороны, Тошкины терзания насчет новой картины, я заметил, что мужчина в костюме как-то пристально разглядывает румяного высокого парня за столиком, где вся братия бегала покурить. Парень и вправду привлекал внимание. Его громогласное рычание разносилось по всему залу, смех сотрясал старые стены, а от его шуточек застолье просто искрилось. Но он не курил и в какой-то момент остался один за столом. Костюм хищно облизнулся и серой тенью шмыгнул к нему за столик.

Я внимательно стал смотреть за происходящим, игнорируя Тошкины жалобы на препода. А мужик в костюме в это время, приветственно улыбаясь, знакомился, тряс руку парня, бубнил что-то ободряющее и предлагал выпить за знакомство. Вроде обычная сценка в забегаловке, где все равны - и таксисты, и финансисты. Но, что-то здесь было не так, и я это чувствовал.

— А как тебя зовут? — напирал на парня “костюм”, — Саня? Чудесное имя, чудесное. У меня друг был, Саня. Помер. Да, вот так и помер. Внезапно. Сегодня поминаем. Выпьем, Саня? За моего друга!

Они чокнулись и мужчина что-то забубнил парню на ухо, подтягивая его все ближе и ближе, ухватив за плечо. Молодой человек, словно в трансе, слушал нового знакомого, уставившись куда-то перед собой. Как кукла, деревянным движением махнул водки, что заботливо подлил в рюмку сидящий рядом. А потом произошла какая-то хрень.

Время на секунду остановилось, и я увидел, что у мужика в костюме вместо рук паучьи лапы, с такими маленькими мерзенькими коготками, что вцепились в румяного детину и тянут, тянут к себе. Изо рта “костюма” вылетел черный змеиный язык и ввинтился в ухо парню, как будто высасывал оттуда что-то. Мужик шипел нечленораздельное, погружая свой язык все глубже, а парень Саня сидел, как истукан, глупо хлопая глазами, белея лицом и явно не понимая, что сейчас происходит.

Пьянь за столиком в углу все так же разговаривала, смеялась, ничего не замечая, Тошка ныла про новую картину, которую не оценили, а ее подружка поддакивала.

За полсекунды я принял решение не орать, а действовать. Стартовал резко, сбив стул, стоявший в проходе. Паук этого даже не заметил, сладострастно закручивая свой язык уже где-то в мозгу парня. Почувствовал, как меня накрывает. Волна жгучей ярости, желания убивать - сердце забухало, в голову ударило горячим. Как это получилось, сам не разобрал, но я подскочил к столику, вцепился мужику в загривок, сжав пальцы со всей дури, и долбанул снизу в челюсть. Зубы схлопнулись с противным звуком, откусив черный язык. Башка его откинулась назад, стукнув об стенку, на столик полилась алая кровь, забрызгивая все рюмки и закуску.

Паук зашипел и, выпучив глаза, вскочил из-за стола. Вопреки моим ожиданиям, он не стал нападать, а, криво дергаясь, побежал к выходу, расталкивая вошедших с улицы друзей парня. Те картину не могли оценить во всей ее полноте и решили, что это я напал на их друга. У этого Сани из уха сочилась кровь, сам он сидел в полнейшем ауте. На столе извивался обрубок черного языка, раздвоенного на конце, медленно превращаясь в слизь. Как медуза на берегу. Хорошо, что в Питере бьют не сразу.

— Это он, ловите его! — крикнул я, тыкая пальцем вслед убегающему существу, и сам, схватив куртку и шепнув подругам:” Бежим!”, ломанулся на выход.

Под крики и попытки меня перехватить удалось выскочить наружу, и мы понеслись по темной улице. Свернули в арку, забежав во двор. К счастью, он оказался проходным, а то бы мне пришел конец. Друзья Сани бегали быстро и орали упорно.

Выбежав на Чехова, отдышались и решили идти в “Угрюмочную” дворами. Пока шли, Тошка ругала меня за испорченный вечер. Спрашивала, чего меня понесло вообще за тот столик? Пришлось наврать, что тот мужик в костюме хотел обокрасть пьяного парня, а я заметил. Но было самому интересно, что тот паук хотел отнять у парня? Мозг высосать, может? Или разум? И как это я его так увидел, прям нутро его, что ли, или истинную внешность… Мысленно передернулся, вспомнив мохнатые лапки с крючками коготков вместо пальцев. Не стоит пить с незнакомыми в таких заведениях.

Проходя через мрачные дворы и воняющие мочой арки, мы немного заблудились, пару раз выходили туда, откуда не было выхода, разглядывали странные конструкции, которые можно было с натяжкой назвать детскими площадками и, увлекшись, стали придумывать, как на них играют бледные дети со вселенской тоской в глазах, медленно перекидывая красно-синий резиновый мяч друг другу. Нам было смешно. В некоторых дворах не было ни намека на растительность, а в каких-то посредине жались скрюченные деревца, насмерть прихваченные асфальтом.

Заглядывали в окна домов, которые были расположены почти у земли - люди забывают иногда задергивать шторы. В одном из них мы увидели висящий на стене огромный портрет Троцкого, написанный маслом, уж Тошка в этом разбиралась. Было забавно, потому что в остальном комната, освещенная тусклой лампочкой, выглядела убого. Желтые от старости обои, мебель из 60-х годов прошлого века, на низеньком серванте стоит ряд бюстиков из гипса. Вроде как Ленин и еще какие-то революционные деятели, я их не опознал. На круглом столике, покрытом зеленой скатертью, разбросаны книги, раскрыта толстая тетрадь, лежат карандаши и ручки. Мы стояли и пялились на эту жизнь, как на муху, застывшую в янтаре. Как будто эта комната застряла где-то во времени.

В проеме двери появился невзрачный мужчина средних лет, в полосатых пижамных штанах и белой майке. На голове у него была лысина, которую зачес оставшихся волос набок никак не помогал скрыть. Он прошел к столу, отодвинул стул, сел и развернул перед собой газету. Бумажную газету, которых я не видел с детства. Газета называлась “Правда”. Даже был отчетливо виден заголовок статьи: “ ХХ съезд КПСС. Выступление члена Политбюро Микояна А.И.”

— Ты тоже это видишь? — толкнул я Тошку в бок.

— Ну да, газету читает. Он старый же, чего ему еще делать?

— Ты заголовок видишь? Откуда она у него?

— Ну, может, в библиотеке взял. Чего ты. Я вон брала издание “Мурзилки” за 1978 год, чтобы там иллюстрации скопировать. Для детской книжки.

— Милюкова, воровать не хорошо, — начал я обвинительную речь о плагиате и, подняв глаза вверх, замолк.

Окна этого дома были очень странные. Точнее, не сами окна, а то, что в них было видно. Они светились теплым желтым светом, нигде на потолках не было видно точечных светодиодных светильников. Где-то удалось рассмотреть старинные абажуры из материи, с бахромой. И что самое главное - все окна были деревянные. Ни одного пластикового. На втором этаже распахнулась форточка, оттуда послышались звуки настройки радио, потом зазвучала речь комментатора футбольного матча.

— Хенриксен никак не может собраться. Команда Дании сегодня явно не в форме. Так, так, так… Давайте, ребята, поднажмите! На стадионе Динамо сегодня 54 тысячи зрителей, все болеют за нашу сборную. Симонян. Симонян передает пас Сальникову. Сальников ведет, передача Стрельцову. Стрельцов!!! Стрельцов забивает! Гооол! Гол, товарищи! 4-1 в пользу сборной СССР! Какой счет... Какой счет... Идет 52 минута матча…

Я стоял и не мог отделаться от ощущения, что в этом дворе все неправильно. Что нам здесь нельзя находиться, иначе случится беда. Нужно уходить. Я обернулся и не увидел выхода из коробки двора. Арки, через которую мы вошли, не было. На том месте была стена, в темноте казавшаяся черной.

— Никит, пойдем уже. — Тошкина подруга обняла ее, и они потопали к той самой стенке.

Я уже хотел крикнуть, что все, там выхода нет, но когда они подошли почти к дому, арка появилась снова. Я помотал головой, не поняв, что это было, и побежал за девушками, опасаясь остаться здесь навсегда. Проходя сквозь арку я почувствовал, как за моей спиной словно закрылись гермоворота в метро, дохнуло холодным потоком воздуха. Оглянувшись, я увидел позади только стену в надписях. Никакого прохода не было. Где мы сейчас были? Такое впечатление, что в прошлом. В этом городе бывает так странно и жутко.

Тоня с подругой уже маячила далеко впереди, мы шли через очередной дворик, вдали слышался шум Литейного проспекта. Вечер накрыл город, темнота заползала во все неосвещенные уголки дворов, клубилась в закоулках у подъездов, под ногами хлюпал растаявший лед вперемешку с грязью. Начался мерзкий мелкий дождик. И так мне захотелось домой. В свою уютную комнату, где на шкафу, свернувшись, за картонным ящиком спит Коленька. И чтоб он начал бурчать всякое разное. Даже про дурня и любопытный нос. Но только чтоб дома, в тепле, и мне бы вот на диванчике сейчас очутиться.

За своими мыслями не заметил, как свернул в очередную арку. Низкую, грязную, с такими же грязными по смыслу надписями, освещенную маленькой тусклой лампочкой в запыленном плафоне с решеткой. В стене арки были ниши, как будто там когда-то были двери, но их замуровали. Хотя до сих пор встречаются входы в квартиры прямо из этих арок. Для меня поначалу это было удивительно. И тут я увидел, как в одном из углублений открылась дверь. Свет из щели прорисовал желтую полосу, упавшую на мокрый асфальт. Сама дверь - ничего примечательного. Оббитая железом и покрашенная в уродский коричневый цвет. Правда, давно покрашенная. На двери красовался почтовый ящик гигантских размеров с коряво выведенной белым надписью “Для писем”.

Меня прямо магнитом потянуло взглянуть, что там, за этой дверью? Как там все устроено? Есть ли вход прямо в квартиру или, может, там еще ступеньки какие, вторая дверь? Бочком подобравшись к щели в двери, заглянул, но ничего не увидел. Там было тихо, и я решился толкнуть немного ручку. Если чего, скажу, что хотел закрыть. Чтоб не зашел никто.

Петли заскрипели, дверь легко подалась внутрь. Там дальше шел узенький коридорчик с покрашенными в зеленый стенами и заворачивал направо. Никого там не было. Видимо, сам вход в жилое был дальше. У входа лежала серая тряпка из мешковины в качестве придверного коврика, и я, немного на ней потоптавшись, чтобы не оставлять следы, на цыпочках пошел по коридорчику, прислушиваясь. Где-то бубнили голоса.

Я заглянул за угол. Там была тоже дверь. Оббитая коричневым дерматином, с железной цифрой 9. Как тут мог оказаться девятый номер квартиры, первый вроде же в подъезде, а там шесть этажей. За моей спиной скрипнуло, дверь захлопнулась. Я подпрыгнул от неожиданности и страха быть застуканным за таким неприличным занятием, как проникновение в чужое жилье, и так же, на кончиках пальцев, поскакал обратно.

Дверь не открывалась. Я дергал ручку, давил плечом, но все это было бесполезно. В конце коридорчика открылась дверь квартиры номер 9.

— Ой, будет с кем сыночке поиграть, да? Кто там у нас? Кто? — заскрипел противный сюсюкающий голос. Из-за угла появилась полная женщина в затертом махровом халате. Вся какая-то неряшливая - волосы, щеки, глазки, утопающие в щеках, все это лоснилось от жира, заплывало салом, было засыпано перхотью.

— Мальчик. — она повернулась и крикнула куда-то вглубь своей квартиры, — Вадик! Здесь мальчик, он пришел с тобой поиграть!

С удвоенной силой я задолбился в дверь, пытаясь выйти на улицу, и стал извиняться:

— Простите, я нечаянно зашел, у вас открыто было!

— Было, было... — закивала толстуха, гаденько улыбаясь.

— Я пойду, но тут закрыто. Можете открыть? Я ничего такого не хотел.

— Хотел, хотел... — снова повторила женщина. — Вааадик! Иди, это мальчик!

И, сунув руки в карманы халата, удалилась. Я уже обливался потом, пытаясь выдавить себе выход на свободу. Я не хотел играть с Вадиком.

В коридорчик вывалился парнишка лет 20. В женском платье. Просто кошмарном платье. Красные пайетки сверкали и переливались, глубокое декольте открывало волосатую грудь, а разрез на длинной юбке - тощую мосластую ногу. Давно немытые сальные волосы висели сосульками. Высоко вскинул руки, встал в позу дивы на сцене и громко засмеялся высоким женским смехом.

“ Он невменяем.” — пронеслось в голове.

— Поиграем? — парень пытался копировать голос маленькой девочки. — У меня есть новая кукла. Неваляшка. Давай, пойдем!

Он схватил меня за руку, потянув за собой. Я, еле перебирая ногами, тащился следом, думая, что с сумасшедшими лучше не спорить. Войдя в квартиру, меня чуть не вывернуло. Я много чего повидал у нас в Кызылорде, но такой бомжатни - ни разу. Было такое впечатление, что этот дом не убирали ни разу, со времен заезда.

В кухне, что просматривалась из коридора, царил хаос - грязная посуда стояла даже на подоконнике. Мухи роились под потолком. На столе мамаша что-то резала на разделочной доске. Она повернулась ко мне, растянув губы в улыбке.

— Идите, мальчики, поиграйте. Скоро будет что покушать.

— Кушать, кушать! — захлопал в ладоши парень, а меня чуть не вывернуло еще раз.

Ненавижу это слово. Оно так мерзко воспринимается из уст взрослого человека… Даже наш препод по филологии не смог изменить мое восприятие, утверждая, что некоторые устаревшие слова имеют право на жизнь в современном лексиконе. Вот только для меня мужчина, женщина - ест. И только маленький ребенок - кушает. Но лучше, чтобы он ел.

Пока я торчал столбом в прихожей, разглядывая бардак в квартире, Вадик снова схватил меня за рукав и потащил в комнату. Окна в ней почему-то не было, пространство было разделено стоящим посредине большим шкафом. На одной половине, видимо, обреталась мамочка, там был разобранный диван с серым скомканным бельем, на стенах картинки с котиками, розочками, и куча барахла, валяющегося прямо на полу. На половине, куда затащил меня Вадик, стояла узкая кровать, облезлая тумбочка и беленький круглый столик с железными ажурными ножками, явно спертый из уличного кафе. На полу так же было набросано вещей, в одном углу стоял пыльный трельяж с кучей грязных флаконов, расчесок и коробочек.

— Будем играть! — Вадик шлепнул ладонью по столику, я заметил, что ногти у него длинные и покрыты облупившимся розовым лаком. — Ты будешь мальчиком!

— Да я и так мальчик. — пробурчал я и вытащил телефон из кармана. Надо набрать Тошке, пусть меня отсюда как-нибудь заберет. Номер сбрасывался. Связи не было. Ни одной палки. Очень странно. Ладно, сам как-нибудь. Успокою сумасшедшего и заставлю мамашу открыть дверь. Не вечно же они тут будут меня держать.

— Нет! — взвизгнул парень. — Ты пока мальчик. Потом будешь куклой. Смотри, какая красивая. Это мама сделала. Моя неваляшка.

И он подскочил к другому углу комнаты, разворошив кучу тряпья, что лежала там.

На полу, без сознания, сидел парень. Изможденное лицо с синими веками, черный рот с запекшейся кровью. Я сначала не понял, что с ним не так, а потом от увиденного у меня волосы встали дыбом, меня затрясло.

У парня не было ног. Прямо по самые яйца. Был просто обмотанный кровавыми тряпками обрубок. Неваляшка. Прислоненная в угол, чтоб не падала.

На шее у “неваляшки” был завязан клеенчатый слюнявчик. Вадик наклонился и погладил парня по голове.

— Сейчас мы будем тебя кормить. Мамочка пришла. Я привела тебе друга, — безумный играл в дочки-матери.

Он достал из-под кровати алюминиевую мятую кастрюльку и, зачерпывая из нее ложкой, стал тыкать в губы обрубка, пытаясь накормить его какой-то желтой жижей.

— Смотри, у нас в гостях мальчик, покажи ему пример. Кушай! Он скоро будет такой же, как ты. Бабушка потом пожарит окорочка, это вкусно. Будем вместе играть.

Окорочка. Пожарит окорочка. Чьи?!

Холодный пот тек между лопаток, я стал медленно отступать назад, пытаясь добраться до выхода из этой кошмарной квартиры. Может, удастся выбить дверь, или около нее начнет ловить телефон, и позвоню в 112. Стоя уже почти в прихожей, краем глаза заметил движение у себя за спиной. Повернулся, и удар пришелся по касательной. Затылок пронзило дикой болью. Сраная жирная мамаша стояла, опять замахиваясь обрезком массивной доски. Я понял, что живым меня отсюда не выпустят.

Я ринулся на даму с доской, как разъяренный носорог. И тут же получил по голове еще раз. В глазах помутнело, я стал оседать на пол. Последнее, что я запомнил - вопящего как резаный Вадика, изумленное лицо жирной свиньи, отлетевшей к стене, и появившийся из ниоткуда пушистый черный сгусток шерсти, который раззявил пасть с миллионом острых зубов и проглотил меня.

Я плавал в темноте, вокруг вспыхивали и гасли тысячи красных огоньков, напоминая блеск пайеток на платье Вадика. Или отсветы гирлянды в елочных шарах. Было тихо и спокойно. А потом меня стали лупить по щекам.

Очнулся я в своей комнате. Рядом сидел Коленька и отвешивал мне пощечин, матерясь так, что у меня чуть уши в трубку не завернулись. Это было очень неожиданно. Не место, где очнулся, а то, что коловерша знает такие обороты, что впору записывать на случай важных переговоров в темной подворотне.

— Все, все, хорош! — промямлил я, попытавшись присесть. Голова кружилась и болела. Сотряс точно. Мамаша постаралась, чтобы у сыночка была новая неваляшка.

— Там, в этой квартире, парень. Ему нужно помочь, я полицию вызову. Надо только номер дома найти, я смутно помню.

— Лежи, дурак! Туда ни одна полиция не попадет. Отпустил на свою голову. Думал, вы как приличные - на похороны и обратно. А вы чего? Как ты вообще там оказался?

Я рассказал коловерше свои похождения, как увидел “паука”, запускающего змеиный язык парню в ухо, как в арке открылась дверь и что потом было.

Коленька зачем-то потрогал мою ногу, словно проверяя ее наличие, и, потерев лоб, сказал:

— Ты понимаешь, какое дело. Я могу спасти тебя из любой ситуации, но только в том случае, если ты очень сильно испугаешься и разозлишься. Тогда я чувствую, что нужно быть там же, где и ты. Просто обычный ваш страх я не слышу. Если ты чего-то просто боишься или не заметил опасность - я не приду. Я так устроен.

— Я и не знал, что ты спасатель еще. Сейф, павербанк и спасжилет, — попытался пошутить я.

— Ты не ухмыляйся, а слушай. Завтра начнём учиться. Я тебе Дусины записи дам. Там на русском, разберешься. А потом будешь гримуар читать. — Коленька кивнул на книгу, что лежала на столе. Ту, что он достал из зоба при первой нашей встрече.

— Гримуар? Это она так называется?

— Называется она “Ключи Соломона”. А гримуар - это книги по обучению колдовству, вызову духов и демонов. Рецепты там тоже хорошие есть. Колдовских напитков.

— Ммм, чудесно, сварим вунш-пунш!

— Чего? Алкогольные там есть, но такого не помню.

Еще день я провалялся в постели. Голова трещала. Тошка приходила два раза. Один раз ругаться, что они меня потеряли, а второй принесла шаверму. Как только полегчало, засобирался на Чехова, искать тот дом с аркой, где было жилье людоедов. Я хотел помочь парню-неваляшке, если он жив еще. “Найду дверь и вызову полицию”,

— думал я. Коловерша следил за сборами и сказал, что со мной пойдет.

— Да как же я тебя с собой возьму? В переноске, что ли? И то, у меня ее нет, и ты туда не влезешь!

— А вот так, — Коленька вдруг начал уменьшаться и вскоре стал размером с мышь. Треща крылышками, как стрекоза, перелетел ко мне на плечо и юркнул за пазуху, во внутренний карман пуховика.

И мы поехали. Через полчаса я бродил во дворах, пытаясь повторить наш маршрут. Выходило плохо. Еще двадцать минут блужданий в серых дворах, и я окончательно запутался. Пошел обратно и возле дома 6Е обнаружил ту самую арку - низкую, проходящую через весь дом нору. При дневном свете она казалась вполне обычной. Облупившаяся штукатурка, те же надписи, ниши в стенах. Та же лампочка в пыльном плафоне с решеткой. Только двери там никакой не было. Просто углубление в стене. И все.

— Дверь есть только изнутри. И только живущие в том доме могут открыть ее. Так бывает, — пропищало где-то под ухом. — Говорил же тебе.

После этого события прошло два месяца. Я все так же не понимал половину того, что написано в Дусиной “книге рецептов”, а уж “Ключи Соломона” на староанглийском пришлось изучать с помощью словарей, гугла и такой-то матери. И все равно было не понятно. Но, я упорно учился, так как понял, что был туп, глуп и самонадеян.

Приобретя силу, нужно научиться ей пользоваться, потому что сила без знаний - бесполезное приобретение, да еще и могущее привести к печальным последствиям.

Надеюсь, что мои старания не пройдут даром и я вам расскажу потом, кем я стал.

Так что я учусь владеть своими способностями. А пока я никто. Ведьмак - повелитель срак.

Часть 4. Доска Уиджа.

Да-да, теперь-то я знаю, что сам дурак. Не надо было там умничать. И с чужими вещами надо обращаться осторожно, особенно если не знаешь кому они принадлежали. С барахолки на Уделке можно притащить все, что угодно. От сокровищ до тараканов и клопов. Ну и всякие неприятности тоже.

Зато теперь у меня есть отличное памятное фото. Вот, смотрите. Вот этот длинный дрыщ, забавно выпучивший глаза - это я, а вот это светлое пятно рядом - Михаил Афанасьевич Булгаков, собственной персоной. А вот это пятно слева -тот инфернальный придурок, что живет теперь в моем доме. Доигрались мы, короче.

Ну, а теперь - почему все так произошло.

В тот день ничего не предвещало, как говорится. Я уже три месяца копался в записях бабы Дуси, прорываясь сквозь нечитаемый почерк, непонятные названия ингредиентов, которые приходилось гуглить. Спасибо тебе, технический прогресс, а то пришлось бы бежать в библиотеку. Разучил уже, как заговаривать лихоманку, ОРВИ, по-нашему, мог готовить отвары для лечения почек, сексуальной дисфункции, для приворота уже знал, что надо сделать, и прочие нехитрые рецепты. У коловерши для меня был продуман план, и мы его придерживались.

Со следующего месяца я должен был выступить в роли полноценного ведьмака, дать объявления на все сайты, и грести бабло лопатой. Потому что толпа страждущих только множится. Времена такие. Многим к психиатру надо, но они все равно пойдут к колдуну. Снять сглаз, отвести бессонницу, извести соседей, что облучают радиоволнами через микроволновку - это вот да, это вот все ко мне будут идти. Я уже даже себе шапочку из фольги соорудил. Чтоб соответствовать клиентам.

И даже посмотрел, что конкуренты делают. Тут, неподалеку, нашелся один. На Тележной улице принимал один “потомственный колдун и чародей ”. Я записался на прием. Мол, мне приворот надо. Просили за такое волшебство 8 тысяч. Коленька был очень против.

Прием был, конечно, моим позором.

В сумрачном коридоре квартиры на Тележной меня встретил молодой человек, жеманно кривляющийся, пахнущий как персидский шах - также душно и пряно, и сопроводил до зала, где велся прием клиентов.

Стены гостиной с высоким сводчатым окном и длинный коридор были обтянуты черной тканью, окно занавешено темно-фиолетовой бархатной шторой, мебель под старину с местной барахолки, пучки трав в стеклянных стаканах, жидкости и мази в фигурных флакончиках и баночках, запах, свечи, хрустальные шары и карты Таро. Все так живописно расставлено и продуманно разбросано, что у меня не осталось сомнений - тут действительно живет тот, кто знает толк в приворотах.

Встретил меня в комнате для приема посетителей сам “потомственный колдун”, в черном балахоне, расшитым золотыми рунами и знаками зодиака. Звали его Лель. Очень странное имя, как у славянского божка любви. Такие обычно называют себя звучно - Велемир там, или Иннокентий. А этот - просто Лель. Херня какая-то, подумал я. Вот если я буду выбирать себе имя колдунское, то буду Радогаст. Или Сеалекс Белый. Звучит же.

В общем, этот Лель разделал меня, как селедку. Послушав мои стенания, как я хочу приворожить мою соседку по квартире, он ткнул в меня пальцем и заржал.

— Ты... ты… Да ты че, думаешь что один умный такой? — ворожей смеялся, складываясь пополам, — Новичок, да? Ток силы хапнул? Люб, Люб, иди на дурачка глянь!

На призыв, из-за шторы, что занавешивала вход в комнату, выглянул тот жеманный, душно пахнущий чувак, и, на ходу превращаясь в огромного рыжего кота, прошел в комнату.

— Че ржешь, этот всего второй за 4 года. Значит - что?

— Что? — озадаченно переспросили мы хором с колдуном.

— Значит то, дурни, что силу местным ведьмам или некому передать, или те, кому передали, сидят и не знают что с ней делать! А это проблема.

Ворожей стянул с головы капюшон и стал просто обычным парнем, с длинными черными волосами, ну, может немного похожим на молодого Оззи. Котище развалился на диванчике, заложил ногу за ногу и, мотая лапкой, продолжил:

— А чего, молодой человек, как там вас звать? — он придвинул к себе блокнот, лежащий на столике, и взглянул на исписанные страницы, — Никита! И что вы думаете делать дальше? Сразу предупреждаю - конкуренты нам не нужны.

Пока я акал и квакал от увиденного, Лель успел налить себе чего-то розового в бокал и, не предлагая мне, как гостю, стал расхаживать по комнате.

— Мы вот что сделаем, дружок. — тон колдуна был высокомерен и резок. — Ты сейчас выйдешь отсюда и забудешь все, что тут видел. Иначе быть тебе чем-то немым, типа рыбы в Неве. Как сказал мой друг - конкуренты нам не нужны. Я вижу, сила в тебе есть, но пока ты не умеешь ей управлять. Так что решим так - к приворотам ты ни на шаг не лезешь. Тут моя территория. А дальше развивайся в какую захочешь сторону. Люб! Проводи!

Кот встал, и я понял, что ростом он мне по плечо. Шагая на задних лапах, кот дошел со мной до двери, ведущей на выход, и только что не пнул под задницу. Хвост его раздраженно мотался туда-сюда всю дорогу. На прощанье он потянулся к моему уху и, щекоча усами, промурлыкал:

— Ты заходи, если че. Хозяин добрый. Поможет.

И вот я сидел, учил новый заговор на устранение бродячих призраков из жилья, переживал за свой позорный визит к конкуренту, где меня сразу же разоблачили, как тут без стука завалилась Тошка.

— Филатов! Ты че тут прижух? У меня сегодня вечеринка, приходи, все же не чужой человек. Будет весело.

— Ага, опять твои художники - страдальцы будут плакаться, как их никто не понимает, пить водку и блевать в коридоре? Ну уж нет.

Я видел, чем обычно заканчивались Тошкины вечеринки. Пару тел мне самому приходилось выносить до скорой, потому что алкогольная интоксикация, и как-то раз делить диван с обдолбанной в усмерть девицей, которой не нашлось место в Тониной комнате.

— Нет. — твердо заявил я, и сурово посмотрел на Антонину. — Никаких больше вечеринок.

— Ну, Никит, ну чего ты, ну ты ж мой друг. Приходи, а то скучно будет.

— А чего скучных позвала?

— Да нескучные с моей бывшей дружат. А эти Машку не знают, вот и позвала. Ой, слушай, мы тут с Лёликом на Уделке были, прикупили такие вещички! Там тетка одна продавала, я сразу поняла - раритет! Доска, для вызова духов. Уиджа называется.

На Блошином рынке, на Удельной улице, продавалось все, что осталось от прошедших эпох и покойников. Вещи на все случаи жизни. Пальто, изъеденные молью, стоптанные туфли, книги, значки, часы, игрушки, фарфоровые фигурки, картины - всего не перечесть. Я тоже любил там бывать, но больше смотрел, натыкаясь на воспоминания из своего детства, разглядывая диковинные вещички, угадывая их предназначение, листая старые книги с пожелтевшими страницами.

— А та тетка нам и говорит, — донеслось до меня сквозь воспоминания о рядах никому не нужных вещей, лежавших на земле, на подстилках, — Это только в наборе! Какой набор, у нас чего, Совок? Апельсины со статуэткой лебедя? Ну, я конечно все ей высказала! В общем, пришлось Лёльке купить доску, а мне - фигурки и книжку. Старая карга никак уступать не хотела, вот сволочь. Не, ты подумай, ну вот нафига присовывать еще каких-то страшков к доске! Ну?

— Че ну?

— Ну ты придешь?

— А кто будет?

— Моя Лелька, Вадик с реставраторского, Соня, ты ее помнишь, Вася, он в нашей галерее выставляется, да все нормальные ребята, че ты…

Никакую Соню я, конечно же, не помнил. Да и с художниками Тошкиными мало общался. Уж очень высокодуховная публика. А я че, лингвист с Кызылорды.

Когда Тошка ушла, получив мое согласие прийти, со шкафа спустился Коленька. Коловерша зевал, выставляя на всеобщее обозрение длинные белые клыки, потягивался и почесывал себе брюхо. Одно крыло замялось набок.

— Куда собрался, заговоры учи. Задание не сделано, а у него гулянки на уме. — недовольно забухтел он, — Успеешь еще нагуляться.

— Ты как моя мама. Хватит уже, я взрослый мужик. Чаю хочешь?

Коловерша пристроился на подоконнике с кружкой, а я стал доставать из лежащих на столе кульков разные травы и порошки, чтобы опробовать рецепт “кошачий глаз”. В Дусиной тетрадке было написано что тот, кто его выпьет, будет видеть то, что обычный человек не увидит никогда — домовых, призраков и прочую нечисть.

— Таак… Еще два кусочка сушеного мухомора, щепотка толченой руты, щепотка мака толченого, что тут еще?

Я поводил пальцем по строчкам, один ингредиент был написан не понятно. Ну и почерк у Евдокии Стефановны был… Сам черт не разберет.

— Бу... буза… бузита? Бузова? Что тут написано, вот же бабка! Шифровки Свифта какие-то. Колян!

Мохнатик поставил чашку и спрыгнул с подоконника. Молча уставился в тетрадку, видимо тоже не особо понимая, что там начирикано. Потом он завел глаза к потолку и стал загибать когтистые пальцы на лапе, что-то бормоча, как будто вспоминая состав.

— Ааа, так это ж бузина! Она защитная. Чтоб нечисть к тебе не прилипла.

— Тьфу ты, хоспади, понапишут же! — и я щедро сыпанул в ступку сушеных ягод. Ну, чтоб точно никто не прилип.

Растолок все, залил кипятком, как советовала ведьма в своей тетрадке и стал, водя руками над чашкой, произносить заговор, читая строчки на пожелтевшей странице:

СОРОК ТРАВ ЛЕСНЫХ, СОРОК ПОЛЕВЫХ

СОРОК ПОСОРОК ПРЯДЕЙ ГРОМОВЫХ

ВЕТРЫ БУЙНЫЕ В НИТКУ ВПЛЕТЕНЫ

ПО ТРИ СИЛУШКИ С КАЖДОЙ СТОРОНЫ!

УХВАТИЛСЯ Я, ШУЙЦЕЙ-КРЫЛЫШКОМ

ЗА ВЕРЕВОЧКУ - ЗЛАТУ НИТОЧКУ.

ОЧИ РАСПАХНУЛ, ВИЖУ Я ВО ТЬМЕ!

Над чашкой стал подниматься белый пар, вперемешку с розовыми искорками, я аж залюбовался своим творением. Внезапно раздался резкий хлопок, повалил вонючий дым, я отпрыгнул подальше, а коловерша взлетел на шкаф с грацией напуганной обезьяны - на пол свалились коробки и стопка журналов.

— Это чевой-та? Ты чего туда насовал? — Коленька возмущенно тряс ушами, глядя на меня выпученными круглыми глазками.

— Да все по рецепту. Вон, смотри, уже не дымит.

— А, ну раз по рецепту, то пей!

— Вот еще. Сам пей.

— Если ты это не выпьешь, то и не узнаешь, получилось или нет. Так что давай, ведьмак, опробуй зелье. — мохнатый хихикнул и удобно расположившись на освободившейся площади, вытянул морду в ожидании.

Ну, я и выпил. Гадость несусветная. Влезла в меня только половина. Отплевавшись, я почувствовал, как в голове тихонько зазвенело, в переносице заломило, словно я сожрал много мороженого, и мир стал таким чудесным.

Милый Коленька сидел на красивом коричневом шкафу с затейливо отслоившимся лаком, и забавно пучил глазки. Такой он няшный, подумал я, и сдернув его за лапы, принялся тискать мохнатую тушку, похлопывать его по холке, ерошить шерсть на макушке и приговаривать, какой коловерша замечательный, добрый, и ушки у него такие длинные, мягкие, и… и… И тут меня отпустило.

Ошалевший от такого обращения Коленька притих у меня на руках, с тревогой следя за моим лицом. Я сам чуть не провалился со стыда, что на меня нашло?

— Эээ… Извини. — сказал я, опуская мохнатика на пол. — Чет я не то…

— Да уж, — приглаживая шерсть на заднице ответил он, — У Дуси такого эффекта не было. Ну и чего, работает?

— Да фиг его знает. Пока никого не вижу. Но, может в моей комнате и нет ничего. Пойду к Тошке, там проверю.

Весь вечер дребезжал звонок, гости прибывали. Из-за Тошкиной двери был слышен гул голосов, музыка и смех. Хорошо, что наши комнаты в коммуналке крайние к выходу и соседи далеко. Никому не мешаем.

Я приоделся, напялил лучшую рубашку в синюю полосочку, новые джинсы, и даже расчесался и уложил волосы. Там жеж бохема, как бы не ударить в грязь лицом. Взял в холодильнике батл водки, что стояла там уже пару месяцев, и поперся на светский раут.

В коммунальных хоромах Антонины витал табачный дым, запах дешевого вина и отчетливый дух богемной жизни Санкт-Петербурга. Картины Тошкины задвинули к стенке, в кои-то веки в комнате не валялись вещи на спинках стульев и кресел, на диване рядком сидели трое с кислыми лицами. Еще одна девушка, весело смеясь и обсуждая что-то с Тоней, разливала вино в пластиковые стаканчики, на широком подоконнике соорудили импровизированный стол, где на тарелках покоились колбаса и сыр в нарезке. Играла джазовая музыка, мне все нравилось. Кроме кислых рож на диване. Тайком я осмотрел комнату и никаких потусторонних личностей в ней не заметил. А может, отвара надо было больше выпить, тут пока не понятно.

Меня познакомили с сидящими на диване. Будущий реставратор Вадик в свитере с дырками, Василий - подающий надежды художник, и нынешняя подруга Тошки - Лёля. Сама она представилась как Ольга, астролог. И как Тонька на таких западает, подумал я, какая-то курица вялая. Ольге было прилично за 30, судя по лицу. Крашенные в черный редкие волосы сосульками свисали на плечи, рот, выгнутый в вечно недовольной гримасе, выдавал в ней особу нервную. Одета она была в черный балахон и широкие, тоже черные, брюки. Ну, а чего. Прямиком из готов в астрологи.

Пока все пили и болтали, я узнал главное - вечеринка была в честь покупки на Уделке. Вся эта компания на серьезных щщах вещала, что сегодня они будут вызывать духов, чтобы опробовать доску Уиджа. У них даже книжка была с инструкцией, та, которая шла в наборе. Инструкцию, как обычно, никто еще не читал.

Ольга, помахивая стаканчиком в руке, рассказывала о сеансах мадам Блаватской, о том, что Рерих был пророком, что цвета в его картинах символичны, и что она составила гороскоп Антонины на ближайший год. И там есть все признаки, что Милюкова станет известной художницей и будет продавать свои картины пачками. Тошка светилась от радости и поддакивала. Василий охмурял Сонечку, рисуя ее портрет углем. Я заглянул ему через плечо. Определенно, сходство было, но лучше бы Вася рисовал в стиле Пикассо. Тогда бы вышло убедительней.

Все уже были очень навеселе, когда Тошка хлопнула в ладоши и велела выдвинуть круглый стол на середину комнаты. Ольга, делая загадочное лицо, больше похожее на унылую мордочку ослика Иа, торжественно водрузила на стол доску, явно старую - лак на ней успел облупиться, буквы поблекли, а слова “да“, “нет” стерлись. И на ней были два странных углубления посередине. Я таких на этих досках никогда не видел. Хотя, и видел-то их только в кино. Планшетка, которая как курсор должна указывать на буквы, была явно из другого набора, потому что сама доска была коричневатая, сделанная из фанеры, покрытой лаком, а планшетка выточена из цельного дерева и покрыта темной морилкой.

Девушки зажгли все свечи, что нашли у Тошки, а она была любительницей всей этой парафиновой продукции, и комната стала похожа на церковь.

— Ой, это так интересно, — трещала Сонечка, — я никогда в таком не участвовала. Тоня, у тебя книжка есть, как все делать. Давай посмотрим!

Ольга высокомерно фыркнула, мол, чего там смотреть, и так все знает. А вот я и Соня сели на диван и стали изучать правила.

Книга была старинная по виду, еще с ятями, год издания был не указан. Но книга была издана в количестве 50 штук всего. И это уже настораживало. То есть, это совсем не массовое производство. Она называлась “ Правила игры с духами, или как вызвать дух для развлечения благородных дам и господ.”

Сначала там полкниги объясняли, почему благородным господам, а тем паче дамам, не стоит связываться с потусторонним миром, что послания оттуда должен трактовать опытный медиум, и вообще, госпожа Блаватская имеет печальный опыт провалов подобного рода сеансов. Но, она усовершенствовала метод призыва и теперь вы должны действовать по правилам, и ни в коем случае не нарушать их.

Правило первое гласило:

“Сидя за столом, возьмитесь за руки. Медиум или избранный должен положить свои руки на планшетку-указатель, а сидящие рядом с медиумом положить руки на его плечи, таким образом замкнув круг. Что бы не случилось во время сеанса, не разрывайте круг !”

Второе правило советовало всем расслабиться, довериться тому, кто будет вызывать духа. Я посмотрел на Ольгу, которая уже сидела за столом с застывшей улыбкой, и мне стало как-то не уютно.

Третье правило говорило о том, что вопрошать дух призванного нужно четко, громко, и вежливо. Чтобы ничем не обидеть пришедшего с той стороны.

А вот дальше, кроме слов, что надо положить руки на планшетку и не отпускать их до конца сеанса, было и о том, что в специальные углубления на доске нужно поставить фигурки так, чтобы они стояли лицом к лицу.

— Тонь, а где фигурки, что ты купила? Тут пишут, что их на доску надо поставить.

— Да? Странно, впервые слышу, чтобы на такую доску что-то ставили. — Ольга пренебрежительно поджала губы.

— Ну, так в правилах написано. Усовершенствованный вариант.

Тошка достала с полки двух пузатых чертенят, вырезанных из дерева, покрашенных черной краской, и воткнула их в имеющиеся пазы. Оба черта глумливо скалились, и получалось так, что они упирались друг в друга ладошками на вытянутых руках. К спинке одного были пришпандорены вилы, обломанные на кончиках, а у второго - что-то похожее на багор. Вся эта композиция крепилась над буквами. Я почесал ухо. Ну, наверное, так и надо. Хотя, непонятно, зачем они тут нужны.

Свет выключили, расселись за столом, взялись за руки. Ольга подняла лицо вверх, и стала глубоко дышать. Отблески свечей сделали ее лицо свежее, симпатичней. Рядом со мной сидела Сонечка и давилась от еле сдерживаемого смеха. Вадик сидел, уныло пялясь в потолок, Василий заинтересованно разглядывал тени на стенах, лишь только Милюкова трепетно заглядывала в рот Ольге. Явно ожидая чудес.

— А кого вызывать-то будем? — не выдержал Вадик.

На него зашикали, одернули и велели заткнуться. Но, мне тоже стало интересно. А чего это выбор только Ольгин?

— А давайте Булгакова вызовем? — предложил я. — Я у него всегда хотел спросить почему когда вся свита Воланда улетает из Москвы, то с ними нет Геллы? Той вампирши, что была на балу? Куда она делась?

— Да, да… Булгаков, зовем Булгакова… — загудели все, и Ольга, нарочито вздохнув и покачав головой на нашу незатейливость в выборе, откинулась на спинку стула.

— Дух Михаила Афанасьевича Булгакова, приди к нам! Дух Михаила Афанасьевича… — завывала Ольга, и мне стало ясно, что никто на такие подвывания не откликнется.

Когда доморощенная экстрасенс проскулила в десятый раз про Булгакова, у меня появилось стойкое желание встать и уйти из этого балагана. Внезапно, в комнате стало как-то холодно, огоньки свечей заплясали, половина погасла. Я отчетливо увидел, как откуда-то из стены к нам выходит худой невысокий мужчина в старомодном костюме. Темные волосы зачесаны назад, крупный нос, узкие губы сжаты в нитку. Он был явно не доволен.

Мужчина остановился рядом с Ольгой, и протянув руку, положил свою ладонь поверх ее пальцев. Планшетка стала двигаться, все, как завороженные, смотрели только на доску. У нашего “медиума” лицо было такое, словно она сейчас вскочит и побежит, а потом грохнется в обморок. Ольга была в ужасе. Астрологиня явно не ожидала такого эффекта. Зато я понял,что кроме меня мужчину никто не видел. Дусино зелье работало! Раздвушись от гордости, я приосанился и крепче сжал руку Сонечки. Рука сидящего рядом Вадика стала мокрой и противной. Вот жеж!

А планшетка ездила по доске, выписывая кренделя. Ольга шепотом произносила буквы:

— И.. Д.. И.. Т.. Е.. Н.. А.. Х.. Что?

Булгаков стоял рядом с ней и ухмылялся. Видать достали его, отвлекают от загробной жизни. Может, он там гениальный роман пишет. Потом подумал: “А что я теряю?”

— Михаил Афанасьевич! — громко и вежливо сказал я, — А почему в свите Воланда нет Геллы, когда они все улетают из Москвы? Куда она делась?

Ольга растерянно хлопала ртом, а Булгаков сморщился, как будто лимон съел. Посмотрел на меня ненавидящим взглядом и задергал планшетку. “ Я про нее забыл.” — прочел я, и решил, что гулять так гулять. Сеанс получался очень увлекательным.

— А кота почему назвали Бегемот? Я недавно видел одного кота, который превращается в юношу, прям как у вас. Может и вы такого видели?

Писателя словно дернуло током. Он явно знал, о чем идет речь. По его лицу я понял, что попал в точку. Видел он такого кота!

— Так почему - Бегемот? — продолжал напирать я, а Булгаков стал махать руками, словно прося меня замолчать.

— Все, я больше так не могу! — взвизгнула Ольга, вскочив из-за стола, — Этот дурак со своим Бегемотом все испортил! Дух ушел.

Булгаков схватился за голову. На доске медленно разъехались два черта, поворачиваясь спиной друг к другу.

На миг показалось, что в уши вонзились все крики грешников из ада. Под пронзительный вопль на столе, прямо на доске Уиджа, возник темный силуэт. Сидящие за столом зашевелились и стали вставать, не видя, что происходит. Силуэт немного покачался, словно разминая ноги, и спрыгнул на пол, обретая вид худенького юноши, с темными кудрявыми волосами до плеч, улыбкой во все 32, разрывающей лицо. Одет он был в шутовское разноцветное трико.

“ Мама дорогая, мы вызвали Бегемота!” — пронеслось в голове. И я отчетливо вспомнил, что Бегемот - одно из традиционных наименований демона, приспешника сатаны. Демона плотских желаний. Так в Дусином гримуаре было написано.

Я прилип к стулу, ноги стали ватными. В голове, залитой дешевым вином, гудел один вопрос: “ Как такое может быть?”, и еще утверждение: “ Ну ты, Филатов, и дурак!”

Булгаков застыл столбом, а вот Бегемот, глумливо ухмыляясь, взмахнул руками, и в комнате пронесся вихрь. В воздухе замелькали пластиковые стаканчики, Тошкины кисточки, выжатые тюбики краски, лифчики, перед глазами пронесся дырявый свитер Вадика. Девочки, и почему-то Вадик, оказались голые по пояс. С них просто сорвало одежду. Дамы завизжали, ничего не понимая, стали прикрывать грудь. Один Василий не растерялся. С криками: ”Полтергейст!” он достал смартфон, натыкал в него и стал фотографировать. Со вспышкой. От этого фейерверка у меня в глазах поплыли огненные шары. Я вскочил и кинулся к выключателю. Хлопнул по нему, зажег свет.

А при свете не стало лучше. По крайней мере, для меня. По комнате метались полуголые женщины, Вадик и Бегемот. Булгаков, печально улыбнувшись, растворился в воздухе. Вася перестал тыкать в экран телефона и радостно вопил. Видать думал, что заснял сенсацию.

Девушки, прикрывшись кто чем, застыли кучкой в углу комнаты, Вадик, подвывая от страха, сдернул с люстры свой свитерок и сунув его подмышку, ломанулся на выход. Было слышно, как он там зовет маму, пытаясь обуться. Через пару секунд хлопнула входная дверь.

Бегемот подбирался к девицам, кривляясь и шутливо кланяясь. Они его, конечно же не видели, но напряжение сыграло свою роль - Ольга хлопнулась в обморок.

— Так! Хватит! — заорал я.

Соня с Тошкой дернулись, стали поднимать свою подружку, выпустив из рук то, чем прикрывали свои прелести. Отличный вид мне открылся. Я аж вспотел. Самое смешное, что Соня прикрывалась Тошкиной картиной, на которой была запечатлена чья-то задница. Без нее стало лучше.

На Бегемота мой окрик тоже подействовал. Он подошел ко мне вплотную и внимательно меня разглядывал. Глаза у него были действительно кошачьи. Желто-зеленые, с вертикальным зрачком. Шутовское трико, в которое он был одет, казалось старым и грязным, красные ромбы выцвели, а белые стали серыми.

— О, да ты, дружок, меня видишь! — протянул он, — И слышишь! По глазам вижу. Ну, и спасибо вам, дурачкам, что позвали на такую чудесную вечеринку. Давно я у людей в гостях не был. А где я, кстати? Опять Москва?

— Д-да нет. Это Санкт- Петербург.

— Петербург? — вздернул брови демон, — А кто царь сейчас? В прошлое занесло? В последний раз в Ленинграде бывал. С Воландом.

— Был Ленинград, стал Петербург. Опять. — тут я почувствовал, что от демона пахнет. Такой странный запах, как будто в бабулин шкаф, напичканный нафталином, положили апельсины, лакрицу и ссыканул кот.

— Ну, да не важно, главное, обратно мне вернуться не грозит. — он ткнул пальцем в фигурки на доске. Черти как раз завершали движение, съезжаясь обратно. Черные ладошки опять соприкоснулись. Пузатые бесы словно дали друг другу “пять” и снова принялись весело скалиться. — Все, ворота в мой мир закрыты. Да и хрен с ним, там все равно скучно. Будем веселиться!

Это был какой-то сюр. В разгромленной комнате сновали полуголые девицы, демон в грязном шутовском трико собирался здесь обосноваться, и ему было весело, а я просто не знал, что делать дальше. Изгонять демонов, да еще таких легендарных, я еще не умел. Да и не хотел, почему-то. Ничего лучше не придумав, я ляпнул:

— А ты правда в кота можешь превращаться?

Юноша фыркнул, смерил меня взглядом с головы до ног и, даже не меняя позы, стал трансформироваться. Через две секунды передо мной стоял огромный черный пушистый кот. Да, на задних лапах. Он пригладил шерсть на макушке массивной лапой и тут опять раздался девичий визг.

— Да, дружок, к сожалению у этого эффекта есть один дефект. Меня видят обычные люди. — сказал Бегемот, разглядывая валяющихся на полу дам. И Васю. Вася тоже хлопнулся в обморок, ну еще бы. Когда прямо из воздуха появляется котище, ростом с нашу Тошку, то тут не всякий герой справится. А тем более художник, человек с тонкой душевной организацией. Так что Василия я не винил. А просто уложил на пол поудобней, подвинув к нему Сонечку и Антонину. Пусть очнется в раю. Потому что я уже в аду, судя по присутствию в моем житие демона. Житие мое… Будем надеяться, что девочки ничего не вспомнят, или подумают, что набухались до черных котов.

— Пошли отсюда. — я открыл дверь, и кот вальяжной походкой выплыл в коридор коммуналки.

— О, нет! Опять нищета? У вас что тут, со времен Сталина ничего не поменялось? — завопил он, разглядев интерьер нашей прихожей.

Не, ну а че. У нас тут миленько. 4 вида обоев на стенах, вешалки с грудой старых пальто и плащей, ящик с тапками для гостей, которому место на помойке, а висящие на гвоздях чьи-то велосипеды и оцинкованное корыто, это даже можно принять за инсталляцию.

“Да не пошел бы ты… Ричи Рич хренов.” — подумал я. Нищета ему тут. Я мило заулыбался и сказал:

— Да, а еще у нас есть сломанные примусы. Тебе будет чем заняться. — и распахнул дверь своей комнаты. — Заходи!

Бегемот закатил глаза и покачав головой прошел в мою обитель, так махнув хвостом, что мне попало прямо по паху. Как будто шлангом от стиралки прилетело. И за это я его понизил в ранге своих кумиров.

В комнате он завалился на диван, уселся ровно так же, как тот кот, которого я видел у колдуна Леля - закинул ногу на ногу, и нервно закачал лапой.

— Ну что за люди пошли, что за люди! Не могут вызвать во дворец какой-нибудь, или в замок в Англии. Почему всегда Россия? Почему эти обшарпанные нищие районы, пахнущие немытыми жопами? — театрально завыл он, а я стал потихоньку злиться. Вообще-то, у нас престижный район. Центр города. А не вот это вот все.

— Ну и не приходи сюда, хуль ты ноешь? — снова из меня вылез кызылординский пацан.

— Да не могу я! Вы три раза произнесли мое имя. А мессир, после того, как разгневался и выгнал меня из свиты, наложил такое проклятие. Да еще этот писака! Я так понимаю, его книжка до сих пор популярна? Какой нынче год, кстати?

Со шкафа свесилась заспанная морда Коленьки.

— 2021! — прохрипел он спросонья, — Милости прошу к нашему шалашу. Я смотрю, сапоги где-то потерял, а, мусьё? И шляпу. И маркиза Карабаса где-то по дороге проморгал.

— А ты что, ведьмина сумочка, всё хозяйкины панталоны в себе хранишь? Чтоб не проморгать. Нюхаешь их по ночам, да?

— А ты теперь без хозяина, и панталоны на заднице некому понюхать, да? Ну ничего, ты не плачь. Мы тебя пристроим. У нас тут теперь цирк есть, где кошки выступают. Ты там звезда арены будешь.

Я стоял посреди комнаты и смотрел на эту перепалку, полную подколов и подтекста. И до меня дошло. Эти двое знакомы. И очень давно.

Время было позднее, я устал и хотел спать. Поэтому без церемоний велел Коленьке заткнуться, а Бегемоту тоже заткнуться или проваливать отсюда. Короче, навел порядок. Кот не свалил, а принялся жалобно выпрашивать приют и водки. При этом он кривлялся и вел себя как привокзальный бомж - переигрывал. Водки не было. Спать коту было велено на полу.

И тут Коленька, до этого сидевший, свесив лапы, на шкафу, распахнул свою пасть и запустил когтистую лапу в зоб. На свет явилась бутылка “Пшеничной”, с этикеткой, которую я с детства не видел. Бегемот обрадованно завопил, вскочил с дивана и заплясал что-то похожее на джигу. Потом повернулся спиной к шкафу, коловерша спрыгнул ему на плечи, устроился там, ухватив демона за уши, и эти два брата - акробата продефилировали на выход. Биба и Боба.

— К Дусе в комнату пойдем, ты спи. — Коленька махнул мне рукой. — Спи.

Еле дойдя до дивана, я бревном упал на одеяло и тут же провалился в сон.

Последней мыслью было, что надо было Пушкина вызывать, он все равно никогда не приходит.

Часть 5. В юном месяце апреле.

Поделюсь с вами своим открытием. Может кто-то из вас уже это понял, но я о таком раньше и не задумывался. Тому, кто всю сознательную жизнь прожил как мразь, подлец и сволочь, лучше не осознавать это никогда. Они ведь так и живут. Гадят, предают, втаптывают близких людей грязь, не задумываясь, не близких - оскорбляют, пытаются унизить и всячески осложнить им жизнь. Шагают по головам к своей призрачной цели, гребут все под себя, и считают что они умнее других.

Но есть такая вещь как очищение. Оно может прийти внезапно. И вовсе не по их воле. В мозгах все станет кристально чисто, ясно, наконец там замкнет тот коротящий провод, и вылезет вся убогая неприятная правда об их жизни. Кто они, как их ненавидят окружающие, правда о том, что жена и дети желают им смерти, и желательно побыстрее, а родители стыдятся своего ребенка. И вот тогда с такими людьми случаются определенно хорошие вещи. Но, только не для них, а для тех, кто с ними сталкивался в жизни. Может быть, даже жил со сволочью под одной крышей. Наступает радостный день освобождения. Но, я не хочу это увидеть еще раз.

В то утро продрал глаза рано, и обнаружил, что спал я в одежде. Бессмысленно попялившись в потолок, понял, что очень хочу пить, а потом понял, что вчера натворил. Бегемот! Тошка! Подскочил, налил в чашку воды из чайника и, прихлебывая на ходу, поскакал в коридор. В квартире было тихо. Если никто не орет, то все нормально же, да? Я осторожно приоткрыл Тошкину дверь и запустил глаз в узенькую щелку. На разложенном диване дрыхли голые жертвы спиритического сеанса. Втроем. Тошка, Ольга и Вася. Да уж, как звать гостей развлекать, так это меня, веселого. А как на тройничок, так и скучный Вася сойдет. Ну, Милюкова, припомню я тебе. Я резко развернулся и облился водой из стакана. Да что ж такое то!

Подкравшись к двери бабы Нины, прислушался. За ней тоже было тихо. “Ну я сейчас им!” — подумал я, рванув на себя дверь. Что “сейчас” я решил не уточнять. А то мало ли, что и здесь творится.

Кота я застал посреди комнаты в позе горниста. Демон лудил из горла́. Прозрачная жидкость убывала, с подбородка по шерсти стекали капли. У стола на табуретке пригорюнился икающий Коленька.

— Ту-туру-туру-ту-ту! В эфире “Пионерская зорька”! — заорал я, кот вздрогнул и закашлялся, поперхнувшись. — И откуда же у вас такие запасы?

Пока я удивленно разглядывал стол, уставленный разнокалиберными пустыми бутылками, Бегемот откашлялся, рыгнул, выпустив из пасти языки пламени, клуб вонючего дыма, и ткнув в меня когтем, сказал:

— Я тебя сейчас не убил только потому что ты меня призвал. Еще раз так про пионеров заорешь, я тебе палец сломаю. В прошлый раз, в Москве, эти добрые дети хотели меня в зоопарк сдать. Всем пионерским отрядом конвоировали.

Коленька встрепенулся, хотел что-то сказать, икнул, вяло махнул лапой и снова подпер голову кулаком. Коленька был в говно.

— А чего ж ты от них не убежал? Или исчез бы, и все. Ты ж демон! — задал резонный вопрос я.

— Я был нетрезв. Поэтому так котом и ходил. Не, я могу в другую ипостась, но тогда у вас бы тут бродили седые дети. — кот мерзко хихикнул, а я прикинул, что ж там еще за форма у Бегемота может быть, кроме юноши в трико. Наверное, что-то неприятное. Лучше не экспериментировать.

— Ладно, заканчивайте шабаш тут, а то ты плохо влияешь на окружающую среду. Коловерша вон, набрался по самые брови, соседи перетрахались друг с другом. И меня не позвали.

— Ну я же демон плотских желаний, че ты. Мне что тут, избу-читальню устроить? Библиотэээку? Или институток на вышивку государева портрета сподвигнуть? Все, что дает мне дополнительный заряд жизни - ваши, так называемые, грехи. Пожрали, побухали, ну, и оргия. Чудесно же!

Кот уселся на диван бабы Дуси и стал водить лапой по так и неубранному белью.

— Что-то у вас тут пыльно как-то… — он набрал в лапу кучку пепла, которым стала старая ведьма и дунул. Серые частички взвились в воздух, плавая в лучах утреннего солнца, заглянувшего в окно. Кот отчаянно зачихал, у меня тоже засвербило в носу так, что пришлось бежать открывать форточку.

Коленька чихнул и упал под стол. Там он свернулся калачиком, накрыл нос пушистым хвостом, что-то промямлил и захрапел. Прекрасно.

А в открытое окно врывался теплый весенний ветер, шум автомобилей и запах клейких почек на старом тополе, что торчал посреди двора как нерушимый символ озеленения города в 70х годах прошлого века. Конец апреля уже. Весна.

За моей спиной звякнули бутылки. Кот поочередно заглядывал в каждую, видимо, жаждая продолжения банкета. Банкет продолжаться не желал. Главный спонсор вакханалии валялся под столом, и выдавать новые порции алкоголя категорически отказывался, вяло отмахиваясь задней лапой. Опечаленный Бегемот проверил еще раз тару, стоящую кучкой на полу, и загрустил.

— Я же чувствую, что есть где-то спирт. Немного, но есть. — вздохнув, сказал демон, — А где?

— Не знаю я! Давай уже, хватит! Надо думать как тебя обратно запихнуть или что ты тут делать будешь.

— Мама, мама, что я буду делать… — запел кот, обходя комнату и принюхиваясь, — мама, мама, как я буду жить… О!

Он раскрыл навесной шкафчик старушек, где хранились какие-то бутылочки, баночки и с торжествующим воплем достал пузырек коричневого стекла.

— Боярышника настойка, — прочел он этикетку, — для приема внутрь. Ну, говорил же, что есть!

— Алкаш… — недовольно пробурчал я, ожидая, когда пузырек опустеет. — Чего делать-то с тобой?

— А че хош! — залихватски утирая усы, кот выпятил грудь и подбоченился. — Можем оргию в жральне устроить. Как это там называется? В ресторане! Можем заставить людей все на рынке сожрать. Можем оргию на рынке. Можем чтоб и жрали, и оргию одновременно. На рынке. Весело будет. Там торговки, свиные головы на прилавках, тыквы, колбасы…

— Нет уж, не надо. — перебил я несущуюся вдаль рыночную фантазию демона. — А то как бы тебя самого местные торгаши там не это, того самого. Еще кроме оргий и жратвы предложения есть?

Кот задумчиво походил, сшибая хвостом пустые бутылки, почесал ухо и выдал:

— Да ты знаешь, вспомнил я тут одно незавершенное дельце. В 1936 это вроде было. Оставил я тут одну вещь, она тогда не нужна была никому, да и вообще мессир велел ее подальше спрятать. Разломал ее на две части. Сказал, что в разных местах надо тайники сделать. По отдельности - негодные вещи, а вместе это разрушит ваш мир.

— В смысле? Ты сейчас что, планы по утилизации человечества строишь? Охренел совсем?!

— Цыц! Повякай тут еще. — кот стал вроде больше размером, я отошел на пару шагов к двери, — Дослушивать не учили? Зачем мне ваше человечество уничтожать? Без вас скучно совсем будет, да и сил у меня нет на такое. Там такая штука, которая людьми же и отвергнута, хотя и даровалась вам вашим же богом. Вы ж, прощелыги, не хотите по десяти правилам жить. Вам обязательно лазейку надо найти, чтоб правила обходить. Ну и конечно же, без наших советов не обошлось.

— И чего там? — приуныл я. Уже было ясно, что придется переться с ним, чтоб хоть как-то сдерживать “души прекрасные порывы” демона. А то на каждом углу будет оргия. Или оргия в рюмочной. А может, и на рынке. Я представил удивленные рожи усатых торгашей из солнечных республик, обозревающие волосатые жопы своих коллег, и довольно хрюкнул. Не все же покупателей наебывать. Может и стоит его на рынок отвести.

— Да так… Каменюка одна древняя... Ты собирайся давай, а то я город не помню.

В шесть часов утра я вышел из парадной, готовясь умереть от стыда, страха и непонимания, как мне контролировать такую ситуацию. За пазухой ветровки пускал слюни сладко спящий Коленька, позади меня волочился огромный черный котище, шагающий на задних лапах. Кот заинтересованно вертел головой, оглядывая все вокруг. Обратится в кого-либо пристойного или невидимого Бегемот не смог, хотя и попытался. Выглядело это мерзко, словно человек застрял в животном. Так и пошли мы по городу, я очень надеялся, что люди сейчас настолько привыкли к разным фрикам, что примут нас за цирковых актеров или аниматоров. Мы прошли немного дворами, вышли на Литейный, как и просил кот. Там он долго всматривался в дома, удивлялся машинам и вывескам в витринах, но это быстро прошло. Он словно впитал в себя разом всю информацию о городе, атмосферу и, немного постояв, уверенно двинулся вперед. Народ, спешащий на работу, вяло шарахался от кота, а если по дороге встречались дети, то они начинали восторженно попискивать и дергать родителей за руку. Одна девочка даже подбежала и стала обнимать демона с криками: “Котик! Котик! Мама, хочу котика, пушистый!”

Бегемот растерянно отдирал от себя человеческого детеныша, а его мать подошла ко мне и протянула руку. Я непонимающе уставился на нее.

— Ну?! — требовательно сказала женщина, — Чего застыл? Флаер давай!

— К-какой флаер?

— О, хоспадя, понаберут по объявлениям. Листок с рекламой, что там у вас? Магазин игрушек открылся? Зоопарк? Котокафе? Видишь, ребенок хочет!

Тут из-за пазухи у меня выснулся разбуженный криками девочки Коленька.

— Вот! Мейн-кун! — обвиняюще ткнула пальцем мне в грудь дама, — Говорю же, котокафе! Давай листовку!

— Не-не, мы к ветеринару, на кастрацию! — крикнул я, схватил демона за шкирку и поволок подальше от настойчивой родительницы.

Кастрацию очень хотелось сделать двум бухарикам из магического мира, а еще себе - лоботомию. Чтоб ничего не делать. Сидеть и слюни пускать. Пока я мечтал о спокойствии, мы дошли до поворота на улицу Пестеля. Огромный дом Мурузи, построенный в мавританском стиле, занимал почти весь квартал. Украшенный лепниной, колоннами и замысловатыми арочными окнами, он был знаменит своими жильцами. Здесь жила богема. Поэты, писатели, художники, весь цвет Серебряного века тут жил, работал и отдыхал. Здесь даже хотели сделать музей Бродского, но что-то не срослось. Демон остановился напротив арки, с закрытыми воротами и поднял голову.

— Нам сюда. На пятый этаж. Думаю, никуда он не съехал.

Кот ломанулся в ворота, но они были ожидаемо заперты.

— Дворник! Дворник! — заорал он так, что заглушил шум машин с Литейного. — Открывай!

“Ну и цирк! — подумал я, — они ж на кодовом замке. Он так долго орать будет. Демон еще называется, сделал бы что-то, заклинание там..”

Пока кот вопил, ворота отворились, медленно распахнув створки. Не успел я подумать, что ошибался насчет Бегемота, из арки выкатился черный мерс-купе. Ага, ну, все прозаичней гораздо. Мы успели прошмыгнуть в закрывающиеся ворота и тут же встал вопрос. Как попасть в парадную? Но тут нам помогла дама, вышедшая прогуливать своего йорка. Очень помогла. Потому что йорк, как молния, метнулся к Бегемоту и, пронзительно лая, стал скакать вокруг. Демон взметнулся на пятый этаж за пару минут. Я, обремененный Коленькой, гораздо позже. Когда поднялся на площадку, обнаружил там мужчину, стоявшего в проеме двери. Лицо его было очень бледным, тонкие губы поджаты, короче, он визитом был недоволен, но и никакого удивления не проявил. Значит демона знал, и давно.

Мы прошли в богато обставленную квартиру, хозяин, дернув плечом в бордовом бархатном халате, пригласил нас в гостиную, а потом принес бокалы и стакан. Обычный граненый стакан. Пока я рассматривал обстановку, мужчина налил в бокалы вина, молча сунул мне в бокал в руку, а коту налил в стакан водки. И все это в полном молчании.

— И что, тебя до сих пор не поймали? — кот замахнул стакан и полез к графину, стоявшему на антикварном столике. Налил себе еще. Хозяин квартиры вздернул бровь.

— Да ничего, живу, как видишь. Документы меняю, завещания сам себе пишу. Соседей меняю, так сказать, через каждые лет 40. Хотя, они и сами тут долго не задерживаются. Наследники их ликвидируют. Время сейчас такое. А тебя что, мессир простил? Выпустили?

— Да не то чтобы… — кот покосился на меня и постучал когтями по стакану. — Короче, неси давай.

Бокал хозяина квартиры опустел через 5 минут, которые мы провели в тоскливом молчании. Он не спеша встал и вышел из гостиной. Демон развалился в кресле и, помахивая лапой, принялся разглагольствовать.

— А вот в прошлый раз в этом городе все было не так. Шикарно вы живете. Да, и Дмитрий Алексеевич, — кивнул он на вошедшего обратно хозяина, — тоже неплохо устроился.

Хмурый Дмитрий подошел к Бегемоту и замахнувшись, словно хотел пробить тому голову, плюхнул на колени демону сверток, замотанный в серую ткань. Кот оскалился, вытянув лапы с выпущенными когтями, но потом, сделал вид, что не испугался вообще. Приоткрыл сверток, взглянув на содержимое и удовлетворенно кивнул.

— Что ты думаешь с этим делать? — Дмитрий Алексеевич был холоден, как морозильник Бирюса, тон его голоса не менялся, обдавая всех вокруг ледяным презрением.

— Заберу вторую часть, и прочту людям, что там написано. Пусть наконец узнают, на что согласились.

— Дурацкая идея. — хмыкнул Алексеич, подхватив бокал со столика, украшенного инкрустацией из перламутра. — Тебе здесь не рады.

Из смежной комнаты вдруг вышел молодой мужчина, в сутане пастора. Белая колоратка плотно облегала его шею, почти сравнявшись цветом с кожей. На руках у пастора возлежал голокожий кот-сфинкс. Котище противно ощерился, увидев Бегемота, пастор оскалился и зашипел. А я выпал в осадок. Клыки у пастора были куда круче чем у его кота. Мороз продрал по коже, я вжался в бархатное кресло еще глубже, и наконец-то до меня дошло, что мы не в гостях у старого знакомого кота Бегемота. Мы пришли в дом вечных. И нам тут действительно не рады. Дмитрий Алексеевич, или как его там на самом деле зовут, меняет соседей и пишет завещания, потому что вампиры очень долго живут. И дружок его, пастор, тоже. Одному демону все было нипочем.

— Отче, отпусти грехи мои! — закривлялся демон, протянув лапы к пастору, — Грешен я, ибо житие мое...

— Какое житие твое, пес смердящий, ты посмотри на себя, житие… Дмитрий, что этот хам себе позволяет? — молодой человек закатил глаза, манерно цокнул языком, и скрылся в коридоре, напоследок крикнув, — Выкинь эту шваль за периметр!

— Ну, вам пора. — не слушая верещания Бегемота, Дмитрий Алексеевич взял нас крепко за локотки и поволок по сумрачному длинному коридору к выходу из квартиры.

В это время одна из дверей, ведущих в комнаты, отворилась, и из нее вышла худенькая девушка, в одной майке и трусиках. Белые волосы были странно подстрижены. Спереди все очень коротко, на макушке торчали белые вихры, а с затылка спускались длинные, до середины лопаток пряди. Огромные, залитые черным глаза, маленький носик - внешность была как у ребенка.

— Дима, ват а фак? — высокий голос девушки резанул по ушам. — Где папа?

— Привет, Йоланди, — вампир все так же волочил нас к выходу, — пошел кормить кота. Или себя кормить котом, посмотри на кухне.

Напоследок нам досталось по пинку, высокая резная дверь захлопнулась за нами, обдав запахом мокрой пыли, и я понял, что никогда не захочу узнать, что творится в таких квартирах. Живее буду.

— Ты знаешь, — сказал я Бегемоту на улице, — Меня уже второй раз за неделю вышвыривают из квартиры с пинками. И все какие-то невероятные существа. У нас в городе вообще нормальные люди остались?

— Нормальных в природе не существует. Что есть норма или отсутствие нормы? Кто эти рамки устанавливает? Я думаю, покажу тебе сегодня, как быть нормальным по вашим установкам. Если ты станешь нормальным хотя бы на пять минут - многое поймешь.

— Можно ненадо? — угрюмо буркнул я, и поправил сбившегося куда-то вниз куртки Коленьку.

Коловерша тихо похрапывал. Какая же все таки скотина этот демон. Споил моего помощника, возвращаться в свой мир не хочет, а дело его, не завершенное, явно мутное какое-то. Что он там хочет людям прочесть? Смогу ли я сделать что-то если он станет делать что-то плохое? Потихоньку меня стало трясти. Хмель выветривался, и я стал четко понимать, что я один с ним не справлюсь. Но, вроде бы пока ничего страшного не происходило. Может, все не так плохо? Вон он какой веселый. Вроде бы.

Тем временем, свернув с Литейного в ближайшую арку, мы пошли дворами. Я уже стал побаиваться этих серо-желтых каменных лабиринтов с их непередаваемой атмосферой тоски, запущенности, и высоких стен без окон. Да, особенно после того дня, когда я нечаянно попал в квартиру с “неваляшкой”. В этих арках черт знает что творится, и я никак не могу повлиять на странности старого города. Он как будто живет сам по себе: открывает потайные двери когда захочет и закрывает проходы между домами, когда ему вздумается. А может, и есть какой-то график, но мне его не постичь.

Тем временем кот пер куда-то вперед, оторвался он только на пять секунд, увидев у круглосуточного магазинчика потрепанного жизнью мужика, дрожащими пальцами открывающего бутылку водки. Бесцеремонно выхватив ее из слабых рук жаждущего похмелиться субъекта, вылакал в один момент, да так быстро, что ограбленный только и смог просипеть вдогонку:

— Эээ, сударь… Господь делиться велел. А ты в одно рыло.

— Ваш господь много чего вам велел. Так вы же это не делаете. — фыркнул Бегемот, и пошел дальше, не оглядываясь. Пустую бутылку он “культурно” выкинул в решетку одного из окон на цокольном этаже.

— На вот, новую купи. — я вытащил из кармана две сотки, втер их в грязную лапу мужичка и бросился догонять демона.

— Спасибо, друг, но мне хватит. — донеслось сзади, — Котов бухающих я еще не видел. Домой пойду.

В одном из дворов мы остановились. Демон повертел ушастой головой, чему-то удовлетворенно кивнул и ринулся к узкой щели между двумя домами, нервно помахивая хвостом. Здесь все было по классике. Дома старой постройки, с выпавшими кусками штукатурки, сто лет некрашеными стенами, трещинами, бегущими паутиной между окнами, воняющие ссаньем углы зданий, пара выходов с черных лестниц, наглухо заколоченных листовым металлом. Вздыбившийся местами асфальт видал еще комсомолок в белых фартуках, курящих здесь втихую одну сигарету “Родопи” на троих. Пусто, грустно и очень серо.

Демон, вмиг став каким-то плоским, юркой ящерицей проскользнул в щель между домами, только черный хвост мелькнул в облаке пыли. Пару минут там пошуршал и вылез обратно, весь в хлопьях сажи и крошках кирпича. В лапах он держал уже два свертка.

— Я тебе сейчас покажу кое-что, — котище отряхнулся, положил свертки на асфальт и принялся их разворачивать.

От любопытства у меня аж под ложечкой засосало. А может есть захотелось очень, я не понял. Подойдя поближе, я увидел на серой ткани два куска плоского камня, с выбитыми на них странными буквами, или знаками. Уже понял, что если их соединить воедино, получится каменная доска с надписью. Небольшая, может в высоту сантиметров десять, и в ширину не больше сорока.

— Ну и что это за доска почета? У фараона на гробнице была? Здесь лежит великий Тутанхамон? Или спер из музея восточных искусств? Что тут написано?

— Дурак ты, человек. Это часть скрижалей свидетельства, дарованных вам богом. Точнее, сначала он Моисею другие даровал, да тот возомнил себя верховным судьей. Он, когда стал всем их зачитывать, был послан идти мимо и не мешать людям своей ерундой. Ну, обиделся конечно, и первые скрижали с заветами разбил. Так потом бог ему сказал, чтоб сам тогда на камнях выбил то, что раздолбал, а Господь мол, резолюцию поставит — с моих слов записано верно. Но, бог не будь дураком, еще пару строк приписал, формулу, чтоб когда зачитывали заветы, как людям жить, сработало очищение. Пришло понимание, что делали всё до этого люди не правильно. И как с чистого листа потом он должны начать жить. По заветам божьим: не убий, не укради, не возлюби, ну, и прочее, сам знаешь.

— Ну, про десять заповедей все знают, дальше-то чего было?

— Да там темная история, никто из нашего мира на себя ответственность брать не захотел, а бог тот, как дал эти две каменюки людям, успокоился и не следил за ними больше. Ну, по себе судил, видимо. То есть, сказано - читай от сих и до сих, то прочтут как надо. Короче, насоветовал один бес некому еврейскому пареньку, что надо часть скрижалей отбить. Вот прям по верху, до вооот этой канавки, — кот ткнул когтем в край каменной пластины, — он и отломал. Думал, что сам понесет слово божье в люди. Да не простое, а секретное, сокровенное. А потом сгинул где-то этот человек, искали, да не нашли. А Моисей и не заметил ничего, особо не вчитывался. Он же наизусть уже все знает, что там написано. Самоуверенность всегда людей подводит.

Кот гаденько хихикнул и сдвинул таблички.

— Ну прочтешь ты это, и чего? Все станут добрыми и порядочными людьми сразу? — озадаченно нахмурил брови я.

— Да нет конечно. Охват невелик. Накроет на пару кварталов. Раньше же как было? Народу мало, собрал толпу - зачитал, а дальше они уже сами несут свет просвещения своим детям, прививают принципы поведения. Это так работать должно.

—Так и чем же это плохо? Как это может разрушить мир? Если все будут жить по заповедям - коммунизм наступит!

— Ты тут про коммунизм не выступай. Навидался я вашего коммунизма в 30-х годах тут. Коммунизм не наступит. Наступит ад и Израиль. Ваш мир построен на подлости, подлогах и взятках. На убийствах, войне и уничтожении себе подобных. Жить правильно надо было начинать издревле. А сейчас… Да ты сам увидишь. Просто я хочу развлечься.

Два дома в пять этажей смотрели тусклыми окнами на то, как огромный черный кот подобрал с земли пару каменных пластин. Зажав их в лапах поудобнее, сдвинул. Таблички словно срослись, став единым целым. По надписям заскакали огненные вспышки. Да и сам демон стал видоизменяться. Это было так страшно, что я отбежал назад. Крупная дрожь прошла по телу кота, он вытянулся, стал еще больше, на месте морды проявилось худое человеческое лицо, лапы превратились в тощие руки с длинными пальцами, и вот через пару секунд у стены дома стояло двухметровое существо, одетое в длинную черную папскую сутану, расшитую золотыми нитями и камнями сверкающими синими искрами, с роскошным подолом, укрывающим землю вокруг него. На голове демона покоилась огромная митра, украшенная перевернутым крестом, металлическими нитями, разбегающимися сложными узорами по всей поверхности. Лицо скрылось под черной вуалью, плечи его накрыла белая епитрахиль с нашитыми металлическими круглыми пластинами.

Демон поднес часть скрижалей к лицу и словно вдохнул с них слова, втянув в себя огоньки на буквах.

— Ли́мпиа вера́ , лимпиа эпифани́а… — загудел низким голосом Бегемот.

В животе у меня было холодно и противно. Питерское утро стало еще серее, как будто город накрыло грозой. “И тьма накрыла Ершалаим.” — не к месту всплыло в голове.

Кабзда тебе, Никитка, подумал я, и стал вспоминать все свои грехи. Как врал, изворачивался в универе, как Тошку хотел соблазнить, думая, что у нее просто мужика нормального не было, как украл бутылку пепси в магазине по пьяни, да много чего еще.

Из куртки высунулся сонный Коленька. Глаза его, и без того большие, стали размером с кусок краковской колбасы. Тьма опускалась все ниже и ниже, демон вопил непонятные слова, повторяя одно и то же, как заведенный.

— Ты что же делаешь, скотина?! — тоненьким голоском заверещал коловерша и выпрыгнул у меня из за пазухи. — Заткнись! Заткнись!

Черной молнией он метнулся к Бегемоту, и, по-обезьяньи взобравшись ему на плечи, выдернул каменную табличку у того из рук, открыл свою бездонную пасть и резво запихал туда часть скрижалей.

— Дурак! — крикнул коловерша и хлопнул лапой по затылку демону. Красивая митра слетела и покатилась по серому асфальту.

Этого хватило, чтобы Бегемот замолчал и стал растерянно озираться, на глазах уменьшаясь в размерах, обрастая мехом. Снова становясь котом. С мохнатой ушастой обезьяной на плечах. Так они и стояли. В полной тишине. Я даже подумал, что демон наврал, и ничего не случилось. Ну, подумаешь, орал он какие-то слова странные, и чего?

Да ничего вроде… Коленька еще раз стукнул приятеля промеж ушей и разразился отборным матом. Вся речь сводилась к тому, что Бегемот- тварь, которую в бездне зачали, и мать его была неразборчива в связях, поэтому такой дурень уродился.

На третьем этаже распахнулось окно и в него выставили большую квадратную колонку.

— Лююуди! — заорал пьяный голос, — живем! Веснааа!

В юном месяце апреле

В старом парке тает снег,

И весёлые качели…

Из колонки полилась песня, высокий, звенящий голос заполнил весь двор, словно солнце вышло из-за туч, наполняя теплом пространство. Мне тоже захотелось петь, радостно бежать куда-то, влюбится, говорить людям что-то хорошее...

На пятом этаже тоже открылось окно. Из него вышел старик. Этот звук я никогда не забуду. Где-то на верхних этажах, в доме справа, раздался выстрел. В доме слева на третьем этаже тоже распахнули окна. Из одного выпала женщина в ярком халате, из другого лысый мужчина в трусах и майке. Кровавая лужа растекалась вокруг людей, похожих на сломанные куклы. Спина у меня стала ледяной, стало трудно дышать.

Где-то завыла женщина, заплакал ребенок. А чистый детский голос все пел и пел про крылатые качели, что летят… Летят…

— Что ты наделал?! — я орал и тряс эту тварь, которая решила, что можно так развлекаться. — Что мне теперь делать?

Коленька бегал возле нас, потом взлетел и закружил вокруг, пытаясь оттащить меня от кота.

— Ну, я же не думал, что у вас так плохо все. — встрепенулся Бегемот. — Люди вообще странные. Сначала нагадят, а потом раскаиваются. Ишь, как их пробрало. Интересный эффект. Не знал, что так получится.

В воздухе пахло кровью и мочой. Я стоял, бездумно пялясь на мозаику из тел, и не мог отвести глаз. Он не знал, что так получится. Вот так просто решил поэкспериментировать.

Из окна с колонкой опять донесся радостный голос, подпевающий про крылатые качели.

— Вот у него, — кот ткнул лапой на окно, — не было в жизни ничего, за что он мог бы себя проклинать. Да, он пьян, но прожил жизнь так, что упрекнуть себя сейчас ему не в чем. Не врал, не предавал, не убивал, не делал другим плохо. И сейчас ему хорошо. А эти неизвестно чем занимались всю жизнь. Но раз их так накрыло, то жалеть их нечего. В реальной жизни индульгенций нет. Пошли отсюда.

И мы пошли. Потому что вдалеке уже завывала сирена скорой и полиции. Свидетелем действия осколка скрижалей свидетельства в полицейском участке я быть не хотел. Очень долго и муторно.

По дороге до дома демон и коловерша препирались о том, кто лучше сохранит раритет. Коленька сказал, что у него в зобу будет надежней, и уж больше он такого результата не допустит. Кот всячески настаивал, что он лучший хранитель и клялся что больше никогда, никогда…

А я шел и думал, что же такое совершили в своей жизни все эти люди вышедшие из окон, что не смогли жить дальше с грузом осознанных мразотных поступков. Как сработало это очищение? Они поняли, какие они твари, но почему не решили продолжить жить правильно, так, как советовал христианский бог? Или без зачитывания им десяти заповедей для дальнейшего функционирования, они не знали что делать? На все вопросы кот только улыбался, топорща усы.

Примерно в полдень, голодный и злой, я ввалился в коридор нашей коммуналки в сопровождении экзотического эскорта. Навстречу мне, цепляясь за стенки, шел дядя Володя, видимо, за очередной бутылкой.

— Ух, ё… — молвил он и сполз по коричневым обоям вниз.

Кот презрительно посмотрел на соседа-сантехника, толкнул дверь в комнату бабы Нины, и обернувшись, выдал:

— Пролетарии всех стран, объединяйтесь!

Вот такая тварь теперь живет у меня за стенкой. Что с ним делать - ума не приложу.

Продолжение пишется.