Коленька

Глава 6 Изыди, сатана!

Комнату заволокло вонючим дымом, в ушах звенело, а я пытался протереть глаза, да так, чтобы они не выпали. Бахнуло знатно. Все таки у старой ведьмы почерк, как у двоечника. В тетрадке, доставшейся мне по наследству от Евдокии Стефановны рецепты зелий были написаны так, что и сам коловерша не очень разбирал, что там надо из ингридиентов. Последний мой эксперимент был по созданию адской версии, изгоняющей нежеланных сущностей из дома. Так я надеялся выкурить из нашей коммуналки демона Бегемота.

За последние два месяца надоел он мне своими выходками, от которых трясло весь подъезд, а еще он умудрился скорефанится с дядей Вовой - сантехником из шестой комнаты. Как уж объяснял себе присутствие в своей жизни огромного черного кота, пьющего все, что горит дядя Вова, я не знал, но скорее всего, его устраивал безотказный собутыльник, который вел за столом интересные беседы. После таких посиделок Володя становился очень задумчивым, тихой тенью скользил по коридору, и иногда, будучи в диком нажоре, орал что монархию надо вернуть. А иногда, что Сталина.

Явно под влиянием ауры демона Тошка водила к себе девиц, разной степени потасканности, чуть ли не каждый день, а когда одна из ее подружек пыталась спереть у Милюковой одну из последних картин, которая писалась на продажу, и был громкий скандал с выдиранием волос в коридоре нашей коммуналки, я сильно призадумался.

Комната бабы Нины превратилась в бомжатню, по полу катались пустые бутылки, все заросло пылью так, что на полу отчетливо была видна тропинка, протоптанная от входа до стола. Даже коловерша перестал общаться со старым знакомым. Только иногда тяжело вздыхал, слыша как Бегемот в очередной раз бубнит что-то за стенкой.

Две совершенно тихие семьи, живущие в дальних комнатах стали скандалить, драться, жены таскали друг друга по коммунальной кухне, пытаясь выяснить, откуда у их мужей царапины на спине. В это время поцарапанные мирно смотрели футбол, потирая синяки и ссадины на скулах, которые понаставили друг другу в собственной потасовке. В квартире стало жить невозможно, постоянно кто-то орал, стонал, бились стеклянные предметы, а я подумывал о переезде. Люди словно обезумели.

Бегемот, или как он просил теперь себя назвать “Бехимот”, часто просто исчезал, и я не знал, где он может находиться. В новостях стали появляться репортажи о странных видениях у людей, которых потом увозили в психушки, и все это списывалось на то, что Питер накрыло волной солевой наркомании. А когда вышел на местном канале сюжет о позорной групповой оргии в ресторане “Баку”, в которой участвовали местные “уважаемые люди”, я понял, что надо хоть что-то попытаться сделать.

Но последней каплей стало то, что в нашем районе, по вечерам, женщинам было передвигаться не безопасно. Улицы наводнились психами, жаждущими плотских утех, так скажем. И все об этом знали, но Милюкова считала себя неуязвимой и бессмертной. А потом я нашел ее буквально в трех метрах от нашего подъезда, за скошенной крышей над лестницей, ведущей в подвал. Маленькую, скрюченную,всю разодранную, с посиневшим лицом, раздавленным чьей-то ладонью. Ей так зажимали рот, что от носа до подбородка все было черно-багровым.

В тот вечер меня как будто что-то задергало, хотя я дома сидел и талдычил вслух уже который раз заговор от головной боли. Очень захотелось выбежать на улицу, прямо срочно. Внутри все сжалось от тревоги, пока одевался, еще думал, а зачем мне туда? Бред же какой-то, чего переться на ночь глядя во двор? А переться хотелось, рвало из дома. И если бы я чуть быстрее думал… Может и успел бы.

Когда я понял, что Тошка не дышит, скрутило так, что больно было каждой клетке тела, мозга, пальцы скрючило, ноги подкосились, и я упал. Воздух загустел, с трудом проталкиваясь в легкие, на глазах словно застыла корка жгучего льда, тусклый свет фонаря во дворе показался яркой вспышкой, осветившей темный угол, где на грязном снегу сломанной куклой лежала моя подруга. Мой единственный друг в этом городе - это я очень отчетливо понял. Я взвыл так, что половина окон тут же погасло. Казалось, что мне раскроили грудь, вывернули ребра и вытащили сердце. Потом пришла ярость и злость. Одернул Тошкину юбку, зачем-то подобрал ее сумку, перекинул ремень через плечо. Сгреб маленькое тельце в охапку и на руках потащил к парадной, что-то орал и выл, не понимая еще, что дальше буду делать. Я не мог оставить ее там, в этой грязи.

Дверь парадной распахнулась, в проеме замаячила тварь на четырех конечностях, большое ухо торчало из-под платка, сканируя местность. “Очень кстати.”- подумал я, добежав до двери.

— Плачет… Плачет.. — бормотала Крикунья, придерживая лапой дверь.

— Пшла отсюда! — отпихнул ее ногой, и помчался к себе на этаж, слыша, как за моей спиной шлепают по ступенькам серые лапы.

Мое появление в комнате не было неожиданным. Коленька уже сидел на столе, разложив кучу каких-то трав, черный чемоданчик с красным крестом на крышке, видимо чутье его не подвело, понял, что кому-то нужна помощь. Только вот поздно…

Я положил Тошку на диван так аккуратно, как будто она еще… еще… И тут меня накрыло. Ледяная корка на глазах треснула и стала таять, слезы захлестнули душу, мою, сгоревшую в миг, черную душу, и наполнили ее ненавистью. К твари, которая это сделала. К людям, что ничего не слышали, и к себе.

— Тише, тише… Дыши. — Коленька запорхал над Тошкой, осматривая ее, приглаживая ей волосы, что-то бормоча себе под нос. — Никита! Очнись! Еще можно.

— Что можно?! — размазывая сопли по щекам заорал я. — Что тут можно?

— Заткнись и делай. Сними с нее одежду. Надо быстро, иначе не успеем.

И почему-то я так поверил этому мохнатому странному существу, что быстренько снял куртку, потом стянул с Тошки вообще все, даже не застеснявшись, и если бы мне сейчас приказали взять скальпель и сделать надрез, уверив, что это спасет Тоню, то я бы без раздумий распорол бы Милюковой живот. И зашил. Надежда на чудо полыхала синим пламенем внутри, я верил в себя, и в моего помощника.

А Коленька тем временем порылся в своих недрах и вытащил две бутылки зеленого стекла, запечатанные сургучом, поставил их на стол.

— А теперь тебе надо решить, — коловерша подвинул бутылки к краю стола, — отдашь свой шанс на вторую жизнь этой девушке или себе оставишь?

Я тупо пялился на стол, на бутылки, и ничего не понимал. При чем тут шанс на жизнь?

— Это живая и мертвая вода. Самое ценное, что у Дуси было. Ни разу использовать не пришлось, она никому отдать не разрешила. От старости не спасет, а вот убитых вернуть может. Быстрее давай соображай.

И я сообразил. Очень быстро. Может, когда-нибудь, я и пожалею, а может, и пожалеть-то не успею.

— Давай, что делать надо?

Сначала мы облили Тошку мертвой водой, пришлось залить и в рот, и ну, туда… Кровь на ногах быстро свернулась, засохла и отпала коричневыми хлопьями. Лицо стало белым, все синяки мгновенно прошли. Я завороженно следил, как меняется Тонино тело. Потом из другой бутылки, на которой я разглядел налепленную криво пожелтевшую бумажку с надписью “живая”, залили ей в рот воды. Остатки Коленька вылил на всю Тошку, и растер везде, даже спину. И мы стали ждать. Минуты тянулись, мысли стучали в голове длинными грузовыми составами, оглушая однообразием и безысходностью. Ничего не произошло. Она не задышала, не проснулась, как спящая красавица, даже не пошевелила пальцами.

Я сидел на полу, прижав ладони к лицу, и думал, что я - идиот. Дебил, верящий в сказки. Верящий, что что-то может, и у него есть магический помощник с заначкой из живой воды. И мне пора к психиатру, вот прям срочно. Я вижу всякую хрень наяву. И надо для Тошки вызвать всех тех, кого для бабы Нины вызывали. И ритуальщиков. Опять. Потихоньку стал раскачиваться, чтобы унять боль. И тут до меня дошло, из-за кого это все. Демон чревоугодия и плотских утех. Его кормят наши грехи, так же он говорил? Да только грехи у всех разные по уровню - для кого-то страшный плотский грех - подрочить в ванной, а для кого-то и ребенка трахнуть - ну, чуть хуже дрочки. Грешновато, но оправдание такие уроды всегда себе найдут. И демон всегда будет мутить разум людей, подталкивать их на ужасные поступки, способствовать разложению их моральных устоев, потому что мы для него - просто куклы, в которые он играет, с озорным любопытством ставит опыты, как на крысах, и человечество для таких - просто еда, развлечение и создатели комфорта. И даже тот образ кота, видимый облик демона Бегемота, только для того, чтобы отвлечь внимание от его мерзких делишек. Какой же я был дурак, хосспади, какой дурак!!

— Никита! Я что тут, я… Я в луже… Божечки, как голова болит. Я что, нажралась? — голая Тошка сидела на мокром покрывале испуганно выпучив глаза. — Что я тут делаю?

От облечения, радости, вида перепуганной, но вполне живой и здоровой Милюковой, я заржал, как конь, подхватился, подскочив с пола, и бросился обнимать подругу, краем глаза заметив довольно ухмыляющуюся морду коловерши на шкафу.

Хорошо, что Тоня поверила в мою версию событий. Что я нашел ее у парадной, в глубоком обмороке, замерзшую, притащил домой и стал растирать горячей водой. Она все помнила как раз до момента, как открывала подъездную дверь. Вроде пронесло.

Проводил Тошку в ее комнату, закутав в плед, уложил спать. И стал строить планы, как же избавиться от большой проблемы, которую сам, по факту и создал.

******

В записях старой ведьмы был найден рецепт, как изгнать сущность из дома, а в гримуаре “Ключи Соломона” после долгих поисков - пентаграмма, открывающая путь в наш мир демонам. Ну, по крайней мере, я так понял из перевода. А что открывает, то и закрывает. И если объединить открытую дверь и пинок под задницу в виде ведьминого зелья, то все должно получиться. Логично же? Вот и я так думал. Коленька на мои рассуждения похмыкал, сказал, что у него такого опыта нет, но знает он Бегемота давно, и если ему предоставить пару канистр чистого спирта… Чем черт не шутит, может и выгорит.

Выгорело полкомнаты бабы Нины. То ли пентаграмма была кривая, то ли знаки я написал неправильно, а может и рецепт по изгнанию был с багами, но сейчас, я, сидя на заднице у двери в комнату, обозревал последствия поставленного опыта.

Посреди батареи из пустых водочных бутылок, на полустертой огнем пентаграмме валялся Бегемот с подпаленной шерстью, дымящейся задницей, и заливисто похрапывал. Старые фотографии на стенах скукожились и пожелтели, обои с шелестом отваливались от стен, свечи растеклись темными лужами, на потолке черным отпечатались очертания тушки демона. А ведь вроде все правильно делал!

Начертил, свечки зажег, затащил в круг синее в ноль тело, и разбрызгав зелье, прочел заклинание. Для верности. Сам придумал, между прочим. Конечно, не бабкины заговоры, но все же. Зацените:

Амено. Авогадро дориме амено.

Оменаре имперави эмуляри

Димеро матеремо амено

Латриемо санктус амено.

Может, “изыди, сатана” орать не надо было… Короче, не сработало чего-то. Дверь воткнулась в спину, из-за нее донесся Тошкин голос:

— Никит! Дымом прет! Ты чего там делаешь? Пожар?

В общем коридоре захлопали двери, сонные соседи выползали из своих нор. В дверь стали толкаться, я еле встал, и высунув нос в щелку, посоветовал всем расходится, у баб Нины тут это… Короче, банка с огурцами хлопнула. Все нормально, ща уберу. А дым валит - так то ж свечки не качественные, за упокой души поставил.

— Квартиру чуть не спалил! Придурок! Понаедут из деревни… — соседи, немного повозмущавщись, расползлись по своим постелям.

А вот дядя Вова остался. В застиранном махровом халате цвета беж и резиновых шлепках.

— Че, студент, — прохрипел он мне прямо в нос, обдав перегаром, — брага там у тебя долбанула? В бабкиной комнате поставил, да, засранец? Делись давай!

И, отжав створку, просочился внутрь. Обозрев все безобразие, творящееся в комнате, сантехник присел на табурет у стола, полы халата разъехались, обнажив тощие жилистые ноги в синих сатиновых семейниках.

— Ты, брат, пошто животинку мучаешь? — Вова ткнул пальцем в сторону пентаграммы, где еще пускал дымы поджаренный заклинанием кот.

И тут меня прорвало. Я рассказал все. И как эта “животинка” сюда попала, и что хотела сделать и сделала, и что ее срочно надо или усыпить, или обратно засунуть в ту задницу, откуда она вылезла. Володя почесал подмышкой, халат еще больше сполз набок, открыв на груди синюю татуировку - медведь в берете со звездой.

— Ну, одно хорошо - не “белка” значит. А то уж я думал, что все, допился. Соседский кот такой интересный собеседник, да как компания за столом -лучше не найдешь. А мы ж простые люди… Нам чего? Чтоб меня послушали, да чтоб свое рассказали. Понимаешь? А то, что он здоровый такой да умный, ну, думал, что это как с водкой. Чем больше выпьешь, тем женщина красивее. А как говорил, как рассказывал… Жириновский отдыхает! Каждый день - все новое, и как мы завоюем весь мир! Жаль, что его обратно надо. Вот бы он в думе делов натворил.

— Вы, дядь Вов, извините, что вот так все… Мы не хотели, мы просто духов вызывали, вечеринка, развлечения…

— Знаю я ваши развлечения, видал. Ты думаешь дядя Вова старенький, алкаш, ничего не видит и не знает? Поколение ваше - хлипкое! — резиновый шлепок припечатал пыльный паркет. — Чтоб вы без нас делали… Я тебе, студент, помогу, но ты чтоб язык за зубами держал. Понял?

Еще б не понять.

Сантехник встал, походил у стола, распихивая пустые бутылки, еще раз критически обозрел кота, лежащего в центре пентаграммы и, пнув его легонько, сказал:

— Нести будем в мешке. Поместится.

— А понесем куда? — надежда на то, что сейчас придут взрослые и все разрулят, не покидала меня все это время, поэтому любое предложение было хорошо.

— В жопу под муда! — рявкнул Володя, и приказал идти одеваться. В теплое и ботинки.

Мы разошлись по своим комнатам, готовиться к ночной вылазке. Я очень волновался, но Коленьку будить не стал, стыдно было, что сам не справился с такой проблемой.

Через пять минут я застал дядю Володю, запихивающим в большой мешок демона, который так до сих пор валялся на полу и вонял паленой шерстью. Опыт обращения с телами, не подающими признаки жизни, у нашего соседа явно был. Мне даже помогать не пришлось, Бегемот был упакован, как надо.

Пока я разглядывал камуфляжный костюм дяди Вовы, с какими-то нашивками, ремнями и подсумками, тот уже отволок мешок с котом к двери, притащил из коридора рюкзак с чем-то тяжелым, и велел мне его нести. В тишине ночной парадной гулко отдавались наши шаги.

Мы пошли дворами, сквозь темные вонючие арки, месиво из мусора и осыпавшейся штукатурки, сквозь мертвенный тусклый свет одиноких фонарей, распугивая серые тени, вышмыгивающие из дальних закоулков. Ночной город - притихший, сонный, затаив дыхание следил за нами, я прям чувствовал, что если бы я шел один, то или опять попал бы во двор, где время остановилось, или в другую ловушку. Здесь все очень не просто.

Когда Володя подустал, он отдал мешок мне, и наконец-то соизволил рассказать, куда мы идем.

— Ты, эта, вот думаешь дядя Вова человек маленький, чего там, сантехник, говно ваше прочищает да по подвалам лазит, отопление дает и отключает. А я вот воевал, между прочим. Много чего повидал за свою жизнь. Да к черту она покатилась. Друзей похоронил, жену похоронил, а детей и не было. Помыкался какое-то время, запил, чего уж там, да и решил, что надо спокойную профессию найти. И даже тут не повезло. Ты думаешь, что у сантехника в нашей управляйке за заботы? Тебе, студент, даже и не снилось.

Как стал по подвалам в нашем районе ходить - так через полгода и поседел. А как до чердаков добрался - облысел. Короче, знаю я одно место тут, где люди пропадают, безвозвратно. Подвал там, доме 18 а, а из него ход есть, в катакомбы.

— В смысле? Еще глубже подвала? Это те, про которые рассказывают? Тайные ходы, что через весь старый город идут. Там еще нашли человека, который потерялся два года назад, это про них? Я читал в новостях.

— Ну, кого там нашли, тем более через два года, тот уже навряд ли человек. — сосед захлопал себя по карманам, вытащил пачку сигарет и закурил. — Там чего только не встретишь. В общем, если туда твоего дружка закинуть, он тоже не сможет вернуться, я думаю. Видел я, как туда закидывали тех, кто тут не нужен. Не нашли никого потом, ни через год, ни через десять лет.

А если добренький дядя Вова ща меня туда как закинет, и дело с концом? Я тащил мешок с котом, попутно обливаясь потом и нервными мурашками от ужаса, думал, что может зря доверился старому пропойце, вдруг он ведет меня туда, как барана на заклание и я дурак, сам, своими ножками туда скачу? А потом любопытство пересилило страх. Тайное место! Под самым центром Питера, где почти никто бывал, а кто бывал, мог и не вернуться. Кто мне еще такое покажет?

Тем временем, мы подошли к старинной пятиэтажке на два подъезда. Недавно отреставрированный дом сверкал в ночи белизной покрашенных полукруглых балкончиков, резные пилястры подпирали крышу дома, все просто кричало, что если сейчас в этих французских окнах загорится свет, мы сможем увидеть роскошную жизнь, освещенную чудовищно дорогими хрустальными люстрами. Вход в подвал был на спуске в цокольный этаж, за железной массивной дверью, которую Вова долго не мог открыть, гремя связкой ключей.

На входе в подвал мы остановились на перекур, сосед затребовал рюкзак, который я пер, вытащил из него два фонарика, и один мерзавчик. Приложился, вдохновился, и повел вглубь городского мира. Я вообще никогда в таких подвалах не был, читал только про них иногда в страшных историях. У нас, в Кызылорде, подвал под домом, где соленья-варенья хранят, да батину самогонку. Ничего там такого ужасного, кроме пауков, нет. А здесь сразу стало как-то жутковато. Запах еще этот… Затхлый, гнилью несет, мокрыми тряпками и ссаниной кошачьей.

Оказалось, что это все еще версия лайт. Продвигаясь все дальше, петляя по длинным темным коридорам, я чувствовал, как с каждым шагом на меня давит низкий потолок, давит ощущение, что дом над нами может вот-вот обрушиться, и мы никогда не выберемся из этой крысиной норы. Полуразвалившиеся стены попадались с такими большими дырами, было понятно, что вот время и гравитация не щадит ничего, и куча выпавшего раскрошившегося кирпича - это знак тревоги. Может все в минуту стать пылью. Старое все. Такое старое, что даже представить сложно. Люди, строившие все эти подвалы и дома, умерли так давно, что и мой прадед их не мог помнить и знать. Ну, теоретически.

Проходя мимо одного из темных закутков, Вова с кем-то поздоровался, я вгляделся вглубь этой тьмы и чуть не заорал. Там, на двухярусных нарах, сидели тощие дети. Или подростки, я не решился направить фонарь прямо на их лица. Но глаза их бликовали красным, отражая свет.

— Кто это ? — я поддернул сползающий мешок, четко поняв, что я и десятой доли не знаю, что в этом городе происходит.

— А, да свои пацаны. Дети подземелья. — будничным тоном ответил сосед. — Падальщики. Про них одно тебе скажу - пьяным на улице не спи. Обглодают до костей.

Вот это у Вовочки “свои”, подумал я, и меня передернуло.

Мешок давил на спину, мысли давили на мозг, от страха и тревожности внутри все вибрировало, я стал чаще оглядываться за спину. Прибавилось ощущение, что кто-то за мной идет, там, в этой темноте, ступая ровно за чертой, где пропадает свет от фонарика. Одному дяде Вове все было нипочем. Пер, как танк, бухтя про то, что надо было пожрать захватить, про то, что может это надолго, и еще что-то. А потом я действительно прислушался:

— И вот ты понимаешь, сидим мы с Михалычем, разложились там, огурчик достали, разлили, тока вот стакашки подняли, а с этой стены вылазит такая хрень! Мужик! И глаза у него по разные стороны лица, здоровые такие. Он-то глаза эти руками сдвинул к носу, и вроде как нормальный стал. А я ж понимаю, что он не нормальный! И Михалыч понял. А так - обычный мужик, в пальто, в туфлях. Ну, мы тихо сидели, он мимо прошел, не заметил нас. И стали мы туда уже ходить часто. Так еще два раза видели, как выходят из стены. Они разные. На улице встретишь - не поймешь что не человек это. Ты это… осторожней тут, ступеньки… Эт уже катакомбы.

Дядя Вова на минуту заглох, и я услышал, как темноте, куда не доставал свет наших фонарей, часто капает вода, что-то скребется, скрипит и ворочается. И словно шепот такой, неразборчивый, как будто несколько голосов тихо обсуждают в гулкой пустоте, как нас убить.

— Дак и че ты думаешь? Михалыч говорит, что пару раз туда сам ходил, чисто из любопытства, так видал, как стенка рябью идет. И если туда разводной ключ кинуть, то как круги по воде, и гул такой, что в доме поди слышно. Он один раз кинул, и больше не стал. Испугался.

Пока Вова бухтел про странную стенку, мы шли по длинному сырому тоннелю, с потолка текла вода, в темных ответвлениях каменной трубы, мелькали какие-то тени, потревоженные светом фонаря. Внезапно сантехник остановился, я нечаянно ткнулся в его спину.

— Тшшшш! — крадущийся на цыпочках дядя Вова вызывал во мне дикое чувство страха. Я вообще не понимал, что он делает, и что делать мне. Мы вышли в большую такую пещеру, где не было уже кирпичных стен - просто вырубленное в каменной породе пространство, с ведущими в темноту тремя проходами. Слева от нас, за небольшой горкой камней, был сооружен импровизированный стол и два стула, сложенные из плоских кусков породы. А прямо по курсу была стена. Простая такая, с миллионом выбоин стенка из камня. Единственное, что было неправильно - в свете фонарика было заметно, что периодически по стене пробегала мелкая волна, как будто она дышала. Словно это была тонкая ткань, которую обдувал ветерок.

За моей спиной зашебуршало, затопало, и мимо меня, на уровне коленок, проскочила куча тряпья. Такого вонючего, что когда я приготовился заорать и открыл рот, кошмарная вонь проникла в горло, и я быстренько захлопнулся, еле сдерживая рвотные позывы. А дядя Вова что-то одобрительно бурчал, и похлопывал по лохматой башке бросившуюся к нему странную тварь. Бегала она на четырех костях, и вела себя как собака, увидевшая любимого хозяина. И только по наличию босых ног я понял, что это человек. Это было когда-то человеком. Оно рычало, скакало вокруг моего соседа, поскуливая и обтираясь головой о Володины ноги.

— Это что? — просипел я, закрывая рукавом нос.

— А, ты не пугайся. Это Зойка. На Зоечка, на… Я тебе вафельки принес. — сантехник достал из кармана вафли в бумажной обертке. Ну, знаете, эти серые, со вкусом картона и нищеты, я таких уже давно в магазинах не видел, и стал скармливать благодарно повизгивающей Зойке. Честно говоря, до меня только через пару минут дошло, что это женщина. И это было чудовищно. Как человек может превратится в такое? Словно отвечая на мой немой вопрос, дядя Вова сказал:

— А Зойка там была, за стенкой этой. Только чуток, башка туда у нее попала, на секунду. Это бомжиха местная. Лазали они тут с дружком. Мне падальщики про нее рассказали, сам когда ее в первый раз увидел, чуть не обосрался. Дружок то ее сзади пер, а она, получается, у стенки и стояла. Да занырнула туда. Он ее выдернул, не понял ничего, а баба с ума сошла тут же. Короче, здесь и живет теперь, я ее подкармливаю, да пацаны ей таскают , чтоб с голодухи не померла.

Зойка сожрала все вафли, еще немного покрутилась возле ног, и резво поползла куда-то в темноту, довольно урча. Нервы мои были на пределе.

Что там, за этой стеной? Она как тонкая мембрана, отделяет наш мир от другого? Такого, что человеческий разум не выдержал, попав туда на секунду? Конечно, интеллектуальные способности Зойки, может, и раньше не блистали, но ходила она явно на своих двоих, и если могла вести маргинальный образ жизни, то смекалки ей было не занимать.

Я скинул с плеча мешок с демоном и приготовился отправить его в путешествие. С билетом в один конец. По крайней мере, я очень на это надеялся.

Если за эту стену можно закинуть все мои проблемы безвозвратно, я это сделаю.