Колодец душ

ГЛАВА 21. Как измерить жизнь былых империй

Говорят же, что утро вечера мудренее, вот и Касс к утру пришла к решению: вместо того, чтобы пытаться самостоятельно найти дорогу домой, она, пожалуй, вернется в Общество Зететиков. В конце концов, они предлагали помощь, как раз помощь-то ей сейчас и нужна. Вдруг они смогут объяснить ей, что происходит и как это работает — ради этого стоит задержаться еще на денек. Нет, она не собиралась становиться членом общества, ее не интересовали их таинственные махинации, просто неплохо бы получить ответ на несколько вопросов, например: как лучше и быстрее добраться домой, а что, уже неплохо.

Приняв решение, Кассандра позавтракала с монахинями и сиротами монастыря Святой Фёклы, помогла убрать посуду. Впереди был совершенно свободный день, самое время навестить зететиков. У ворот монастыря к ней подошла одна из сестер и протянула тонкое хлопчатобумажное платье тусклого зеленого цвета.

— Pour vous, mon amie

{Это для вас, мой друг (франц.)}

— Мне? — удивилась Касс. — Но…

— S’il vous plait, — настаивала монахиня. — C’est mieux, ma soeur

{Так лучше, сестра (франц.)}

— Мерси, — сказала Касс, принимая платье. — Замечательно, сестра! Мерси.

Монахиня с улыбкой протянула руку и в два движения превратила хлопковый шарф Касс в головной платок, а затем открыла перед ней ворота. «Доброго пути!».

Касс пожелала ей хорошего дня и вышла за ворота. Довольно быстро она дошла до знакомой черной лакированной двери. Постучала один раз, подождала, затем постучала снова. Когда ответа не последовало, она постучала в третий раз и еще немного подождала. Наверное, слишком рано, подумала она. Вернусь потом. Она повернулась, собираясь все-таки посмотреть Дамаск как следует, дошла до конца переулка и, завернув за угол, налетела на высокого худощавого мужчину в льняном костюме и белой панаме.

Касс совершенно не ожидала столкновения, и если бы мужчина не поддержал ее, упала бы.

— Осторожно! — Он помог ей утвердиться на ногах, отступил на шаг и заботливо осмотрел. — С вами все в порядке, мисс?

— Да… нормально, — сказала она смущенно. — Извините. Я задумалась. Надо было смотреть, куда иду.

Он посмотрел ей за спину.

— Вы заходили в общество.

— Да, хотела кое-что выяснить. Но там никого нет. — Она хотела продолжить путь.

— Розмари сказала, что вчера кто-то заходил. Не вы, случайно? — Он говорил с легким ирландским акцентом.

— Думаю, речь шла обо мне, — признала она. — Вы тоже из них?

— А что? — Он усмехнулся. — У нас не так уж плохо. — Касс еще не перевела дух, а он уже представился: — Брендан Ханно к вашим услугам, — его легкая ирландская картавость стремительно уменьшалась. Касс робко пожала протянутую руку. Он вопросительно смотрел на нее.

— Меня зовут Кассандра.

— Я почему-то так и думал, — с ироничным поклоном ответил он. — Я как раз направлялся в общество. Не составите компанию? Можем выпить по чашечке чая и посмотреть, не найдутся ли ответы на ваши вопросы. — Он сделал легкий приглашающий жест.

Касс пошла рядом с ним.

— Почему вы думаете, что у меня есть вопросы?

— Видите ли, у каждого, кто к нам приходит, есть вопросы, — небрежно заметил он. — У меня самого были вопросы, например, меня очень интересовал Дамаск.

— Да, — неуверенно кивнула Касс. — Я никогда раньше здесь не бывала. Хотя я только вчера приехала, и вообще видела совсем немного.

— О, это обязательно надо исправить. Знать Сирию — значит любить Сирию.

Они подошли ко входу в общество, и Брендан открыл дверь своим ключом. Он пригласил Касс войти и сам пошел вперед, на ходу зажигая свет. Откуда-то из глубины дома послышалось жужжание.

— Это миссис Пилстик. Она заварит нам чай. Мы тут все большие любители чая. Присаживайтесь, я скажу ей, что мы здесь.

Касс села на мягкий стул и еще раз оглядела комнату: полки с книгами, старомодную мебель, пыльные зарешеченные окна.

Очень скоро Брендан заглянул в комнату и объявил, что они будут пить чай в саду.

— Сюда, пожалуйста. На воздухе гораздо приятнее.

Он провел ее по коридору с высоким потолком к двери. Оказалось, что она выходит в просторный закрытый двор, выложенный все тем камнем с черно-белыми полосами. Половину двора прикрывал полосатый брезентовый навес. Воздух был прохладным, рядом журчал небольшой восьмиугольный фонтан; чашу фонтана покрывали лепестки красных роз. В углу в большом терракотовом горшке росла пальма, в другом углу стоял круглый тиковый стол.

— В это время дня намного приятнее на воздухе, — заметил Брендан, жестом приглашая Касс сесть. Вскоре появилась вчерашняя женщина с подносом с чайными принадлежностями. — Полагаю, вы знакомы с миссис Пилстик, — предположил Брендан.

— Да, доброе утро, миссис Пилстик, — поздоровалась Касс.

— Пожалуйста, зовите меня Розмари.

— Да, Розмари. Прошу прощения, если вчера я показалась вам несколько… растерянной. У меня были для этого основания.

— Понятно, дорогая, — ответила женщина. — Не думайте об этом.

— Розмари в обществе с момента его основания, — объяснил Брендан с непонятной улыбкой.

— Да ну вас! — женщина махнула на него рукой. — Скажете тоже. — Она занялась чайной церемонией, разливая черный чай по чашкам с обязательными листьями свежей мяты. Передавая чашку Касс, она сказала: — Вы среди друзей, дорогая. Я надеюсь, вскоре мы действительно станем друзьями.

— Другими словами, — продолжил Брендан, — предлагаю говорить откровенно.

— Ну что же, давайте попробуем, — ответила Касс, отпивая из чашки. — Я всегда за откровенность.

Солнце пригревало, пальма нежно шелестела листьями. Маленькие белые бабочки порхали среди жасмина, растущего вдоль забора. Касс почувствовала, как ее оставляет тревога, жившая в ней все это время. Каким-то образом ей вдруг показалось, что все правильно, все так, как надо, хотя ничего ведь, по сути, не менялось.

Они неторопливо пили чай под рассказы ирландца о здании, занимаемом обществом, и о том, как они стали его владельцами. Он описывал жизнь в Дамаске, где время, по словам Марка Твена, измерялось не часами, днями или даже годами, а империями. Они рождались, процветали и, в конце концов, обращались в прах…

Как-то незаметно разговор перешел на появление в Дамаске Кассандры.

— Мы знаем, что вы путешественница, — сказала миссис Пилстик, — причем из тех, для которых время и пространство не помеха. Иначе вас здесь просто не было бы. Это факт. Следующий факт состоит в том, что для такого рода путешествий есть два способа: либо инициация другим путешественником, либо вы с рождения обладаете способностями. Обычно такие вещи передаются генетически. Первый путь — довольно обычный; второй встречается сравнительно редко.

— Ни один из способов не лучше другого, — добавил Брендан, — хотя те, кто от рождения способен прыгать из одной реальности в другую, обычно более чувствительны к силовым характеристикам местности. — Он вопросительно посмотрел на нее: — Вы из каких, Кассандра?

— Насколько я знаю, — задумчиво ответила она, — никто у нас в роду не обладал такими способностями. Думаю, если бы что-то такое было, я бы знала. Так что скорее все-таки меня инициировали.

— А кто, позвольте спросить? Кто вас посвящал?

— Коренной американец. Мы зовем его Пятницей.

— Вы хорошо его знали, не так ли?

— Нет, откуда же? Мы работали вместе, вот и все. Он участвовал в раскопках вместе со мной, в Аризоне. — Она немного подумала. — Нет, я бы вообще не называла это инициацией. Просто однажды я увязалась за ним в каньон… ну, так получилось.

— Должно быть, для вас это стало шоком, — предположил Брендан.

— Так и было, — согласилась Касс. — Для меня это и до сих пор шок. Я понятия не имею, как здесь оказалась.

— Значит, одно из двух: либо у вас дар, либо вам его подарили, — убежденно произнесла Розмари. — Да это и не важно. В любом случае, вы теперь астральный путешественник.

— Мне больше нравится термин «исследователь межпространственных измерений», — заметил Брендан. — Так не чувствуется злосчастного оккультного подтекста. Вы просто не представляете, сколько болтовни и чепухи нагромоздили вокруг этой темы за долгие годы.

— Чего только не болтают люди, которые совсем в этом не разбираются, — вздохнула миссис Пилстик, предлагая Касс тарелку с крошечным круглым печеньем с кунжутом и фисташками. — Попробуйте; это вкусно.

— Большая часть этой чепухи, в общем-то, полезна, — заметил Брендан, — поскольку напускает туману и защищает нашу работу.

— От чего ее защищать? — удивилась Касс. — Почему ваша работа нуждается в защите?

— Не хочу наводить тень на плетень, — проговорил Брендан. — Наша работа важна, поскольку служит великой цели. Можно сказать, будущее человечества зависит от нашей деятельности. Мы работаем на проект, успех которого напрямую связан с существованием Вселенной.

— Господи! — вырвалось у Касс; она не хотела, чтобы стал заметен сарказм, но слово было сказано.

Брендан помолчал, наблюдая за ее реакцией.

— Понимаю, звучит выспренно, — признал он, — но, тем не менее, это правда. Короче, Общество Зететик создано для того, чтобы предложить помощь и поддержку всем тем, кто принимает участие в нашем весьма специфическом проекте. А цель наша — не что иное, как постижение Божественного замысла и смысла Его творения.

— Это разве цель? — Касс надеялась, что ее ответ не оскорбит этих добрых и гостеприимных, но, кажется, слегка спятивших людей.

Отвечать взялась миссис Пилстик.

— Я бы сказала так: мы исследуем объективное проявление высших ценностей добра, красоты и истины, основываясь на бесконечной любви и доброте Создателя. — Она говорила таким тоном, словно это совершенно очевидная вещь.

— Люди отнюдь не тривиальный побочный продукт Вселенной, — продолжил Брендан. — Скорее, мы — вы, я, все человечество — это и есть причина рождения космоса.

— Я знакома с антропным принципом, — ответила Касс. Это была любимая тема ее отца. — Те, кто его исповедает, считают, что Вселенная существует не только для нас, но и благодаря нам.

— То есть вы знакомы с космологией, — кивнул Брендан.

— Мой отец — астрофизик. — Касс пожала плечами. — Я вполне ориентируюсь в космологических идеях.

— Тогда идем дальше, — сказала миссис Пилстик. — Мы расширяем этот принцип, утверждая, что Вселенная была задумана и создана как место для роста и совершенствования независимых сознательных агентов, и приспособлена для их вечного существования.

— Под «независимыми сознательными агентами» вы имеете в виду людей? — поинтересовалась Касс.

— Да, дорогая, именно людей.

— Естественно задать вопрос: какова цель столь сложной схемы? — вставил Брендан.

— Конечно, — кивнула Касс, — отсюда все споры и начинаются.

— Верно, — согласился Брендан. — Мы считаем, что цель процесса создания этих «независимых сознательных агентов» в том, чтобы способствовать созданию гармоничных сообществ людей, способных познать Создателя и вместе с ним заниматься со-творчеством в продолжающемся творении космоса. — Он развел руками. — Вот как-то так, если коротко.

Касс закусила губу. Подобные разговоры всегда вызывали у нее беспокойство: грандиозные претензии мечтателей, шарлатанов и безумцев казались ей схожими. Этого добра хватало в Седоне, а еще к отцу то и дело заходили разные чудаки… Ей надоели квазинаучные и иррациональные бредни.

— Я смотрю, вас что-то смущает, — заметил Брендан. — Возможно, нам стоит попробовать заново. — Он задумался, склонив голову и опершись на сложенные руки подбородком. Затем, внезапно просветлев, он спросил: — Вы когда-нибудь слышали о Точке Омега?

{Термин, введенный священником-философом Тейяром де Шарденом для обозначения состояния наиболее организованной сложности и одновременно наивысшего сознания, к которому, по мнению Шардена, эволюционирует Вселенная.}

— Кажется, не приходилось, — вынуждена была ответить Касс. Она порылась в памяти и покачала головой. — Нет.

— Точка Омега символизирует конец времени и начало вечности, в этой точке окончательно и полностью реализуется цель Вселенной. По мере достижения точки Омега все больше людей будут стремиться к гармонии и реализации замысла Создателя. Тогда сегодняшнее равновесие будет нарушено, и космос перейдет к Точке Омега, то есть к своему окончательному завершению. Вселенная превратится в нетленную, вечную реальность высшего добра.

— Другими словами, в рай, — заключила Касс.

— Да, но в другом смысле, — поправила миссис Пилстик. — Новое Небо и Новая Земля. Это будет место вечного торжества Божьей любви и доброты. Мы будем жить и работать, чтобы полностью реализовать потенциал, ради которого и было создано человечество.

— И в чем же заключается этот потенциал? — Касс уже не заботилась о том, чтобы скрыть сарказм.

Миссис Пилстик ответила удивленным взглядом, как бы говоря: «Разве вы не понимаете?»

— Я не занудствую, — попыталась оправдаться Касс. — Мне в самом деле хотелось бы услышать вашу теорию.

— Предназначение человека в том, чтобы овладеть космосом, обрести опыт добра, красоты и истины.

— А еще, — быстро добавил Брендан, — в том, чтобы распространять эти несомненные ценности на всю вселенную в целом. Видите ли, Вселенная в том виде, в каком она существует сейчас, — это всего лишь Первая Фаза, можно сказать, — именно здесь рождаются живые человеческие души и учатся сознательной жизни и независимости. Однако окончательное воплощение всех этих жизней мы увидим только в следующей фазе творения — нам предстоит трансформация, которую мы едва ли можем пока себе представить.

Касс покачала головой. Их рассуждения… но какое отношение все это имеет к межпространственным путешествиям или, если уж на то пошло, к ней самой?

— Наши поиски Карты на Коже — это только начало, — сказала г-жа Пилстик. — Это далеко не все.

— Карты на Коже? — удивилась Касс.

— Вам никто о ней не говорил? — в свою очередь удивился Брендан.

Касс покачала головой.

— Ни слова.

— Тогда позвольте я расскажу, ладно? Много лет назад жил человек по имени Артур Флиндерс-Питри…

Миссис Пилстик подняла руку.

— Пожалуйста, пощадите меня.

— Миссис Пилстик уже слышала эту историю неоднократно, — пояснил Брендан.

— Да, и мне незачем слушать все это снова. — Она светло улыбнулась им. — Надеюсь, вы меня извините, но мне надо наведаться в бакалейную лавку. День сегодня хорош, что дома сидеть? Между прочим, Кассандра не видела Дамаск. Почему бы не показать ей Старый квартал, Брендан?

— Хорошая мысль, Розмари. Я так и сделаю.

— Ну, тогда я пошла. Не утомляй ее разговорами, Брендан, я-то знаю, на что ты способен. И постарайтесь не опаздывать. К вашему возвращению я приготовлю ужин.

ГЛАВА 22. Отчаяние рождает дерзость

Необходимость посещения Черной Хмари всегда вызывала у Чарльза Флиндерса-Питри опасения. Вроде бы пологие холмы Котсуолда не должны внушать подобных чувств, если бы не Черная Хмарь. Сегодня он даже смотреть не мог на огромный холм из окна кареты. Но вот он, стоит и ждет его. Холод пробирал от этой мысли.

Прошло почти пятьдесят лет с тех пор, как его отец, Бенедикт, привел его к этому кургану, и он до сих пор помнил мрачное впечатление, которое произвел на него вид холма. Насыпь неисчислимого возраста, работа древних землекопов, у которых не было ничего другого, кроме кирки из оленьего рога и тростниковой корзины. Ну зачем им вздумалось создавать еще один рукотворный холм среди других таких же природных? Загадка. «То-то их тянуло строить памятные сооружения», — пробормотал про себя Чарльз. Насколько он мог судить, та эпоха была просто переполнена всевозможными тайнами.

Карета накренилась на повороте, оставив позади деревню Банбери, и Чарльз опять пожалел о своем решении ехать в это Богом забытое место. Но пришлось. Его последний разговор с Дугласом не оставлял других возможностей.

Мальчик всегда отличался упрямством; с самого раннего детства он рос своенравным и несговорчивым. Чарльз, потерявший жену, умершую во время родов, отчаялся справиться с мятежным характером мальчишки и отправил его в школу-интернат в надежде, что суровое учреждение сможет научить его дисциплине, сам он никак не мог этого сделать. Школа Стоуникрофт, конечно, сделала парня более воспитанным; но одновременно и более хитрым. В сочетании с самоуверенностью, граничащей с безрассудной смелостью, Дуглас вырос грозным противником для всех, кто захотел бы перейти ему дорогу. Короче говоря, из эгоистичного, трудно выносимого юноши Дуглас быстро превращался в хитрого, непримиримого и опасного молодого человека.

— Не понимаю я, в чем смысл этого листа бумаги, — жаловался он во время очередного напряженного разговора с отцом. — В любом случае, он мой по праву рождения. — Дуглас с вызовом взглянул на отца. — Или ты мне и в этом откажешь, как и во всем остальном?

Чарльз взорвался.

— Вот же ты неблагодарная скотина! Как у тебя вообще язык поворачивается? Я ни в чем тебе не отказывал. — Вскочив со стула, он начал расхаживать по гостиной. — Я прошу у тебя только одного — чтобы ты получил хоть какие-то знания, занялся учебой и доказал, что можешь достичь хоть чего-то своими собственными силами. — Он посмотрел на угрюмое лицо Дугласа и увидел, что его слова не доходят до сознания сына. Тогда он попробовал другой вариант. — Ты же не дурак, Дуглас. Во многих отношениях ты — один из самых умных людей, которых я знаю. Если бы ты воспользовался хотя бы малой толикой своих природных талантов, ты мог бы достичь замечательных результатов.

Я пристроил тебя в Крайст-Черч, с этим все в порядке, — продолжал Чарльз. — Три года — это ерунда: зато ты будешь занят, заведешь новых друзей и создашь такой задел, который будет служить тебе всю жизнь. Надо всего лишь приложить некоторое количество усилий. — Чарльз щелкнул пальцами. — Вот сдашь выпускные экзамены, и в тот же день я сам передам тебе карту.

— И почему я должен тебе верить? — проворчал Дуглас. — Откуда мне знать, что ты сдержишь слово?

— Сынок, это уж слишком. Да, было, я продал дедушкину коллекцию и проиграл деньги. Тут справедливостью и не пахнет! Я тоже совершал ошибки, и мне пришлось расплачиваться за них всю жизнь. — Он умоляюще протянул руки. — Дуглас, пожалуйста, постарайся понять. Да, я скрывал от тебя карту, признаю, но я не хотел видеть, как ты наступаешь на те же грабли, что и я в твоем возрасте.

— Значит, ты потерпел неудачу, а я теперь должен это исправлять? Ты это хочешь сказать?

— Я хочу всего лишь, чтобы ты был готов. Чтобы смог справиться с заданием лучше меня. — Он сделал паузу. — Да, я потерпел неудачу. Но у тебя может получиться. Для этого надо знать историю и языки. Оксфорд может все это дать тебе.

— А если я не хочу? Что тогда?

— Пойми, я же не прошу невозможного, — Чарльз исчерпал все аргументы. — В конце концов, это для твоего же блага.

— С каких пор ты знаешь, что для меня лучше, а что хуже, отец? — Вопрос прозвучал как пощечина.

— Дуглас, нет причин для…

— Да всё я понимаю, — усмехнулся сын. — Тебя с позором спустили с лестницы, а мне теперь идти, восстанавливать честь семьи. Ты попробовал и у тебя не получилось. И теперь ты, стало быть, хочешь, чтобы я не повторял твоих ошибок?

— Да, сын, я пытаюсь. Вижу, что мне не удалось тебя убедить. — Чарльз тяжело навалился на стол. — Я рассказал тебе, чего от тебя жду, и что ты должен сделать, чтобы получить наследство. Либо ты продолжаешь учиться, либо сам отвечаешь за свои дела.

Дуглас встал со стула, сжимая кулаки.

— Мне наплевать на твои угрозы! — Он повернулся и выбежал из комнаты, хлопнув дверью с такой силой, что задребезжала лампа на каминной полке.

— Дуглас! — позвал Чарльз. — Вернись!

В коридоре хлопнула еще одна дверь, и в доме воцарилась тишина.

— Ну вот почему так всегда? — вздохнул Чарльз, печально качая головой.

Их спор длился уже два года, и каждый раз кончался одинаково. Дуглас занял его место в Крайст-Черч, но, судя по всему, сын редко посещал лекции и никогда не заглядывал ни в одну из университетских библиотек. Для преподавателей Дуглас мало отличался от тени отца Гамлета, они его редко видели. Затем начали поступать иски от городских купцов и казначея, Чарльз писал, просил одуматься, письма оставались без ответа.

А потом случилась та самая соломинка, переломившая хребет многострадального верблюда: срочное сообщение от капеллана колледжа. Дуглас вместе с двумя другими студентами арестован за то, что в пьяном виде нарушил порядок и затеял драку в публичном месте. Преподобный Филпотт писал, что молодого хулигана могут отпустить под залог в пятьдесят фунтов; в противном случае он будет сидеть в тюрьме до тех пор, пока дело не будет передано в суд.

Чарльз был в отчаянии. Но решение он принял, еще не успев дочитать письмо до конца. Дуглас останется в тюрьме и предстанет перед судьей. Пусть не рассчитывает на этот раз, что отец кинется спасать его никчемную шкуру; ему только на пользу пойдет, если придется самому отвечать за свои действия. Но тюрьма — это временное решение, корня проблемы оно не затрагивает, а решение найти необходимо. Если Чарльз хочет обрести мир в душе, ему придется быть смелым и безжалостным — тут нужна такая смелость, какую ему еще не приходилось проявлять в жизни.

Три дня и три ночи он провел в тягостных размышлениях, перебирая самые разные варианты действий, пока не наткнулся на решение, показавшееся ему идеальным. К сожалению, это решение, порожденное отчаянием, сильно помешало бы будущим наследникам.

Карета покачивалась на разбитой дороге. Когда Чарльз в очередной раз выглянул в окно, темная неестественно ровная тень холма уже возвышалась над ним. Даже на таком расстоянии он почувствовал, как затылок покалывает от предчувствия. Черная Хмарь — это всего лишь портал, сказал он себе. Он же пользовался им раньше, бояться нечего.

Чарльз глубоко вздохнул и нервно переложил деревянный ящичек, стоявший рядом с ним на сиденье. Положил руку на полированную крышку. Ох, как нужна ему была сейчас уверенность в правильности своих действий!

— Боже, помоги мне, — прошептал он. — Дай знак.

Он перевел взгляд на вершину холма, на Трех Троллей — древние дубы, растущие там от века. Как раз в этот момент с нижних ветвей снялись три вороны, по одной с каждого дерева. Был ли это тот самый знак, о котором он просил? Чарльз пожал плечами. Так тому и быть.

ГЛАВА 23, в которой все складывается на удивление удачно

— Говорите, все ушли? — спросил аббат Сиснерос. Он оторвал глаза от бумаг на столе и поправил очки на носу.

— Да, Ваше Высокопреосвященство, все ушли, — ответил брат Антолин, секретарь настоятеля.

— Куда же они подевались? — Аббат отложил перо и подул на еще влажные чернила на листе перед ним.

— На экуменическую конференцию, Ваше Высокопреосвященство, — ответил секретарь. — Ту, которую созвал кардинал Бернетти.

— А, Люцернскую конференцию, да, да, я помню. — Настоятель задумчиво погрыз кончик ручки. — И что же, совсем никого нет?

— Кажется, нет, Ваше Святейшество.

Настоятель бросил ручку на стол.

— Не могу поверить, что во всем аббатстве больше никто не говорит по-английски. Возможно, кто-то из наших иностранных гостей?..

— Конечно, мы об этом подумали, — ответил брат Антолин. — Однако сочли неразумным привлекать посторонних к такому деликатному вопросу.

— Хм-м… — Настоятель снова взялся за ручку. — Возможно, ты прав. Лучше сначала попытаться разобраться самим. — Он подумал и встрепенулся. — А в епархию запрос посылали?

— Да, Ваше Высокопреосвященство, еще до того, как вам доложить. Но, похоже, все, владеющие английским, на конференции.

— Вот досада! — Настоятель что-то дописал на бумаге.

Секретарь сложил руки и ждал решения начальства.

Вскоре аббат Монсеррата закончил работу и поинтересовался:

— Вы сами видели этого парня?

— Да, Ваше Высокопреосвященство. Выглядит вполне обычным, хотя и одет довольно странно.

— О нас некоторые сказали бы то же самое, — заметил аббат Сиснерос.

— Вы правы, Ваше Высокопреосвященство.

— Значит, местная полиция просто высадила его у ворот, так?

Брат Антолин кивнул.

— Это все, что я знаю.

— И мы не можем найти человека, способного расспросить его?

— Говорят, у брата Лазаря есть помощница, кажется, немецкая монахиня, она знает английский.

— Вот! — Настоятель торжествующе воздел ручку. — Вызовите сестру и действуйте соответственно. — Он вернулся к своей работе. — И вот еще что, брат, пусть этим делом дальше занимается приор Донато. Сообщите ему все подробности, относящиеся к делу.

— Но брат Томас сейчас тоже на конференции в Люцерне, Ваше Высокопреосвященство.

— Ах, да. Ну ладно, как-нибудь решите. — Настоятель махнул на секретаря рукой. — Потом мне доложите. Не сомневаюсь, что вы с этим справитесь.

— Хорошо, Ваше Высокопреосвященство. — Секретарь вышел из кабинета, и вернулся к своему столу, где его ждал молодой послушник. Брат Антолин сказал монаху: — Аббат Сиснерос поручил это дело мне. Передай брату Лазарю, пусть возьмет свою помощницу, немецкую монахиню, и ждет меня в зале для приемов. Она поработает переводчиком.

Полицейский высадил Кита у ворот и оставил на попечение привратника, коренастого испанца с пухлыми руками и лицом херувима. Следующие несколько часов Кит провел в его домике в качестве то ли пленника, то ли гостя: его не запирали, но выйти он не мог; стоило ему встать, как тут же подбегал привратник и начинал ругаться по-испански. Киту дали понять, что нужно ждать, пока кто-то — он не понял, кто именно, — не решит его судьбу. Дали воды с лимоном и немного сухих галет. Звонили церковные колокола, однажды пришел священник, посмотрел на него, обменялся парой слов с привратником и ушел. Кит так и пребывал в неведении.

Он решил, что никакого смысла ссориться с привратником нет, да и как с ним поссоришься, не владея испанским? Значит, оставалось притвориться покладистым и ждать, что будет. Ожидание затянулось до вечера. Колокол ударил уже в третий раз, когда снаружи послышались шаги, распахнулась дверь, и Киту предложили выходить. За порогом стояли два здоровенных рабочих в пыльных, потертых одеждах и тот священник, который заглядывал к нему раньше.

— Gracias, — сказал Кит, используя свой небольшой запас испанского. Священник улыбнулся, похлопал его по плечу и жестом пригласил следовать за собой. Кит с удовольствием покинул изрядно надоевшую ему сторожку и вышел на очень красивый предзакатный двор аббатства. Зубчатые серые вершины краснели в свете заходящего солнца, они словно парили в воздухе, накрыв тенями территорию аббатства. Ближе к вечеру стало отчетливо прохладнее.

Маленькая процессия поднялась по длинной извилистой аллее в следующий огороженный двор. Одной стороной он выходил на огромную церковь аббатства, которая казалась высеченной из скалы; с другой стороны располагалось величественное каменное здание с фасадом в стиле барокко. Кита провели внутрь; выложенный плиткой вестибюль сменился длинным, обшитым панелями коридором, пахнущим пчелиным воском и лаком для дерева. Его привели в зал, где не было ничего, кроме деревянных стульев, выстроенных вдоль стен.

— Siéntense, por favor

{Присаживайтесь, пожалуйста (исп.)}

Кит вошел в комнату, и дверь за ним закрылась.

— Надо же, фигня какая, — пробормотал он.

Большую часть дня он просидел — сначала в полицейской машине, потом на стуле в сторожке, — так что теперь решил размять ноги и попытаться понять, что с ним собираются делать. Почему бы просто не отпустить его? И каковы шансы получить нормальную рубашку и брюки? Он неловко чувствовал себя в своей такой удобной в Речном Городе, но такой нелепой здесь одежде из шкур животных.

Он уже раз пять обошел зал, когда услышал голоса снаружи. Он стоял у двери как раз в тот момент, когда в нее входили пожилой седой монах в черной рясе в сопровождении молодой женщины в сером платье монахини.

— Мио Дио!

{Боже мой! (итал.)}

— Вильгельмина! — выдохнул Кит.

Она наклонилась вперед, изучая его лицо.

— Кит, слушай, это в самом деле ты? Тебя под твоей прической и не разглядишь!

— Я, Мина, я. — Он ринулся вперед, протягивая руки, чтобы обнять ее. — Я безумно рад тебя видеть!

Мина отшатнулась. Кит опешил.

— В чем это ты одет? — сморщившись, спросила она. — Что это за запах?

— А, долго рассказывать, — отмахнулся Кит. — Вот ты что здесь делаешь? И где мы вообще?

— Разве ты не знаешь?

— Никто мне ничего не говорит, — он сокрушенно покачал головой.

Седовласый священник шагнул вперед.

— Вильгельмина, — сказал он по-немецки, — ты его знаешь? Кто этот мужчина?

Мина повернулась. На лице у нее все еще сохранялось выражение радостного недоверия.

— Позвольте представить моего старого друга. Кит Ливингстон.

Священник изумленно вздохнул. Он осмотрел Кита с головы до пят и обратно.

— Unglaublich!

{Невероятно! (нем.)}

— Я тоже не ожидала, — согласилась Вильгельмина, наблюдая за Китом так, словно он мог внезапно исчезнуть прямо у нее на глазах. — Согласна, невероятно, но вот же он! Мы его ищем-ищем, а он — вот он! Вуаля! Он сам нас нашел. Действительно, невероятно!

Она резко повернулась и крепко схватила Кита за руку.

— Ну и где ты все это время шлялся, мой дорогой обросший грязнуля?

Кит наконец поцеловал ее в щеку, а затем ткнулся лицом в ямку на ее шее.

— О, Мина, — вздохнул он, испытывая невероятное облегчение, — как же я рад тебя видеть!

— Да, да, — сказала она, отталкивая его. — Надо выбираться отсюда. — Она оглянулась через плечо и быстро заговорила с монахом по-немецки. Тот подумал и коротко ответил, а потом протянул Киту руку. — Это брат Лазарь, — представила Мина. — Местный астроном. Сейчас мы поднимемся к нему. Там можно спокойно поговорить.

Она сказала что-то еще по-немецки, и монах ответил кивком.

— Брат Лазарь уладит дела со своим начальством и примет необходимые меры. Ты пока погостишь у него.

— Хорошо, — согласился Кит, — только хорошо бы чего-нибудь съесть. Я даже не помню, когда ел в последний раз.

— Конечно, я тебя покормлю, — сказала Мина. — Но сначала тебя надо попытаться отмыть и постричь. Я пока попробую найти тебе одежду. — Она посмотрела на меховые штаны Кита и рассмеялась. — Как тебе монашеская одежда?

Они вышли в коридор; там уже стопилась братия, желавшая поглядеть на необычного гостя. Брат Лазарь провел с ними короткое совещание, а Вильгельмина тем временем увела Кита.

— Не волнуйся, — шепнула она. — Он со всем справится. Его здесь любят и полностью ему доверяют. Он и тебе понравится.

Кит кивнул. Они прошли вестибюль и вышли в благоуханный вечер. На небе только начинали разгораться звезды. Воздух наполняли благостные звуки — хор пел вечерний псалом. Дорожка повернула. Теперь их не могли видеть. Кит схватил Вильгельмину под руку и притянул к себе.

— Ты и правда подалась в монахини?

Вильгельмина рассмеялась. Звук ее голоса казался Киту восхитительным в вечерних сумерках.

— Не говори ерунды! Это моя роль, когда я сюда прихожу. Привыкла уже. — Она сжала его руку. — Так объяснять ничего не надо.

— А что, тебе идет.

Кит совсем не кривил душой. Мина действительно выглядела весьма привлекательно. Это касалось и лица, и фигуры. Она немного поправилась, и теперь на месте прежних углов были плавные изгибы. Темные глаза светились здоровьем и благополучием.

— Вы отлично выглядишь!

— Думаешь? — Она улыбнулась комплименту. — Ладно, о моей монастырской жизни потом поговорим. А что насчет тебя? Что на тебе за одежда?

— А, это! Там, откуда я пришел, это последний писк моды.

Она опять рассмеялась.

— Да ты только посмотри на себя! Оброс так, что стал похож на большого пушистого медведя. Что, там, где ты был, не было машинок для стрижки или бритвы?

— Не поверишь, но там действительно ничего этого нет, — сказал Кит, запуская пальцы в спутанную бороду.

— А мышцы-то как накачал! — ахнула она, поглаживая его бицепсы. — Ты такой мускулистый стал, — одобрительно проговорила она. — Уж не знаю, чем тебя кормили, но пошло на пользу.

— Да, наверное, — он посмотрел на свой живот. Под слоем грязи перекатывались мышцы, словно живот был сложен из кубиков. Руки у него тоже сильно изменились. Теперь, когда она упомянула об этом, он заметил, что в некоторых местах похудел, а в некоторых наоборот поправился.

— О, Кит, как же я рада, что ты вернулся живым и невредимым. Я беспокоилась. Где ты вообще был?

— Да ты не поверишь, — со вздохом ответил Кит. — Я и сам не очень-то верю… — Он замолчал, пытаясь сообразить, с чего начать рассказ о своих приключениях.

— Ну и что? Долго ты собираешься томить девушку? — Мина нетерпеливо подергала его за руку.

— Нет-нет, я не хотел, просто… не знаю, с чего начать.

— Ладно, помогу, — сказала она. — Когда мы с тобой виделись в последний раз, ты улепетывал от Берли. Вы с Джайлзом бежали из города к реке. — Она быстро описала события так, как она их помнила. — Кстати, с Джайлзом все в порядке. Ранение не слишком серьезное. Я отвезла его домой. Думаю, сейчас он уже как новенький.

— Отлично! Я рад, что с ним все в порядке, — Кит облегченно вздохнул и поведал, как в него самого стреляли, как он нашел лей-линию и прыгнул. Вроде бы он оказался именно там, где и говорила Мина, но что-то пошло не так, и вокруг, как выяснилось, был каменный век.

— Ах вот откуда у тебя такие роскошные меха!

— Меня нашли, а потом меня… ну, усыновило что ли племя из Речного Города, это я их так назвал. Они живут в огромном ущелье…

— Так я тебя туда и отправила, — с недоумением произнесла Мина.

— Да, туда, только совсем в другое время. Но люди они замечательные! Говорят мало, и не только потому, что словарный запас невелик. Они прекрасно владеют телепатией, ну, что-то вроде такого мысленного радио.

Вильгельмина недоверчиво посмотрела на него.

— Правда, правда, — настаивал он. — Я сам с трудом поверил, когда убедился. Но потом один из них, очень старый вождь, — Эн-Ул его звали, — он в этом мастер, и он научил меня, как…

Он остановился так резко, что Вильгельмина по инерции прошла еще два шага. Кит взялся за голову и выпалил:

— Мина, я видел Колодец Душ!

— Что видел?

— Колодец Душ, — повторил Кит довольно громко. — Я был там, Мина, я знаю, как его найти.

ГЛАВА 24. Завершение путешествия в Египет

Смерть Артура Флиндерса-Питри не могла случиться в менее подходящее время. Египетская Земля пребывала в смятении по вине фараона. Если в ближайшее время положение не изменится, государство ждет гражданская война.

— Ты выбрал очень неудачное время, друг мой, — вздохнул Анен и печально улыбнулся. Глупость сказал. Для молодых и здоровых смерть всегда приходит в неудачное время, разве нет?

Как Второй старший жрец Храма Амона, он управлял множеством жрецов рангом пониже, но всю подготовку к похоронам давнего друга взял на себя. Он не сомневался, что с бальзамированием тела все будет в порядке. Это длительный процесс — от ритуального омовения трупа водой из Нила до селитряных ванн и окончательного помазания маслами и обёртывания льняной тканью проходит обычно семьдесят дней. Но вот построить за такое время гробницу невозможно; поэтому Анен решил похоронить друга в собственной гробнице, соорудив деревянный саркофаг для земных останков Артура Флиндерса-Питри.

Юный Бенедикт сможет вернуться в свой родной мир и сообщить матери печальную весть о смерти отца. Если захотят, они смогут вернуться вдвоем, чтобы присутствовать на торжественной церемонии и наблюдать за погребением. Теперь главой семьи Флиндерс-Питри становился Бенедикт, на нем лежала обязанность устраивать поминки. Ритуал не менялся с незапамятных времен. Именно определенный порядок, включавший проверенные временем обряды бальзамирования и погребения, упорядочивал людские дела, а значит, и дела во Вселенной.

Продумав и представив себе всю процедуру, Анен позвал Бенедикта и знаками объяснил все, что надлежало сделать в предстоящие дни. Бенедикт, кажется, понял, после чего Анен приказал дать ему легкий снотворный травяной настой и проводить убитого горем юношу отдыхать. Затем он занялся подготовкой тела Артура к передаче в Пер-Нефер, Дом Бальзамирования, чтобы начать готовить его к жизни вечной. Однако, когда тело уже закрепляли для перевозки, во дворе началось волнение, его сопровождали возбужденные голоса за стеной.

Анен вышел из Дома Исцеления; луна стояла высоко, заливая светом священное сооружение. Жрец хорошо видел воинов храма у ворот. Он окликнул одного из слуг, спешившего мимо.

— Что там за шум? — спросил он. — Опять толпа?

— Да, господин. Храмовая стража отогнала их к реке.

— И что дальше?

— Они вернулись, — слуга воздел руки.

Легким движением Анен отпустил слугу и направился к воротам.

— Где Тутмос? — требовательно спросил он, отыскивая взглядом командира храмовой стражи. — Пусть немедленно разберется и восстановит порядок!

— Командир Тутмос там, — объяснил ближайший жрец. Он обернулся и только тут увидел, кто к нему обращается. Жрец низко поклонился. — Мой господин, я не знал…

— Он вышел за ворота? — спросил Анен, не желая выслушивать извинения подчиненного.

— Да, он вышел поговорить с ними, — сказал жрец. — Необходимо выяснить, кто их послал, и потребовать, чтобы они оставили нас в покое.

Анен склонил голову набок, прислушиваясь к голосам из-за стены.

— Передайте Тутмосу, что я хочу его увидеть сразу, как только он вернется. Я буду у себя в покоях.

Жрец низко поклонился, и Анен вернулся к себе в роскошный Дом Пророка. Он принял ванну, оделся в чистое и лег на кровать. Не успел он закрыть глаза, как в коридоре послышались быстрые шаги. Мгновением позже в комнату заглянул слуга и сказал:

— Как бы мне не хотелось беспокоить вас, хозяин, но командующий Тутмос вернулся с известием о восстании.

— Пригласи его сюда. — Анен встал и приготовился принять начальника стражи.

— Мудрость Великого Амона да пребудет с тобой, господин, — сказал Тутмос, входя вслед за слугой. Он поклонился и замер, ожидая повеления говорить.

— Какие новости? — нетерпеливо спросил Анен. — Докладывай.

— За воротами толпа рабочих из города Эхнатона, — сказал Тутмос. — Они требуют закрыть храм.

— Они что, сумасшедшие? — недоуменно спросил Анен

— Возможно, — не стал отрицать Тутмос. — Но они утверждают, что у них есть указ самого фараона.

— Как это может быть? Я бы знал…

— Я не сказал, что это правда, — извиняющимся тоном ответил Тутмос, — я только говорю, что они это утверждают.

Анен заметил, что по лицу начальника стражи течет струйка крови. Из раны на бедре тоже сочилась кровь.

— Ты же ранен! — воскликнул он. — Это их работа?

— Они отказались показывать указ кому-либо, кроме тебя, господин. А еще они требуют, чтобы собрали всех жрецов.

— «Требуют»» — насмешливо повторил Анен. — Хорошо, я буду говорить с ними. Гор не допустит никаких бунтов на священной земле. Передай им: «Анен, Второй Пророк Амона, требует: пусть изберут четверых. Они будут говорить от лица всех. Только этим четверым позволено будет войти во двор храма после утренней молитвы. Мы с Первым жрецом обсудим с ними их требования, как цивилизованные люди. Таково мое решение.

— Да будет так, господин. — Тутмос поклонился и отправился передавать слова Анена.

Вскоре он вернулся и сообщил, что собравшиеся отказываются входить на землю храма, поскольку считают ее нечистым местом.

— Они хотят, чтобы ты вышел к ним, — добавил Тутмос.

Это была неслыханная дерзость. Анен недоверчиво посмотрел на командира стражи. Он вспомнил недавнюю стычку в Ахетатоне и решил, что сегодняшние события произошли не сами по себе. Это агрессивный шаг. Но зачем же посылать простых рабочих? В этом нет смысла. У фараона в подчинении армия. Ему стоит сказать слово, и она придет в движение. Значит, либо толпа лжет насчет указа, либо — и это казалось Анену более вероятным — у них есть какая-то другая цель, пока непонятная.

— Повелитель, какова будет твоя воля? — спросил Тутмос.

— Нельзя допускать бунта. Я выйду и поговорю с ними.

— Храмовая стража готова сопровождать тебя, — Тутмос склонил голову.

— Нет, я выйду один. Не буду их провоцировать. Возвращайся к войскам. Пусть они видят, что воины готовы, и стоят сразу за воротами. А если со мной что-нибудь случится, ты знаешь, что делать. Иди.

Анен переоделся. Теперь на нем был простой шендит — обычная набедренная повязка, и пояс простого жреца. Младшие жрецы, стоявшие у ворот, низко поклонились.

— Открывайте! — приказал Анен.

Створки тяжеленных ворот медленно распахнулись. Анен шагнул вперед и тут же оказался лицом к лицу с толпой смуглых мужчин. Люди тут же начали потрясать кулаками и выкрикивать оскорбления. Жрец поднял руки, призывая к спокойствию, и стал ждать, пока его смогут услышать. Не сразу, но постепенно в толпе воцарилось недовольное молчание. Тогда Анен звучно произнес:

— Кто будет говорить от вашего имени? Среди вас есть главный?

Через толпу протолкался длинноволосый человек с длинной бородой по обычаю хабиру, загорелый, с мускулистыми руками, которые он немедленно сложил на груди. В одной из них он держал молоток.

— Я буду говорить от имени моего народа. Я пришел передать тебе, что этот храм должен быть снесен, жрецы распущены, а камни пойдут на строительство Ахетатона.

Анен с сомнением разглядывал оратора. Потом он оглядел собравшихся и отметил, что настроены они решительно.

— Если твои слова верны, почему я до сих пор ничего об этом не слышал?

— Я принес указ фараона, — громко заявил предводитель. Его люди начали выкрикивать что-то одобрительное.

— Могу я увидеть этот указ?

Мужчина кивнул одному из тех, кто стоял позади него. Свиток папируса передали жрецу.

Анен спокойно развернул папирус и прочитал. Кровь бросилась ему в голову. Все было именно так, как сказал хабиру: по указу Эхнатона храм надлежало разобрать, а камни использовать для строительства в Ахетатоне, новом городе фараона. Анен глубоко вздохнул и заставил себя спокойно ответить:

— Я должен убедиться в подлинности свитка. Я возьму его и назначу расследование.

Воинственный предводитель выхватил свиток у него из рук.

— Хватит! Мы здесь за тем, чтобы снести этот храм.

— Ты слишком торопишься, — ровным голосом произнес Анен. — Никто ничего не будет сносить, пока мы не получим подтверждения распоряжения от самого фараона. — Он помолчал и будничным тоном добавил: — Сдается мне, это фальшивый указ. Подделка.

— Клянусь Богом Живым! — заорал рабочий. Его товарищи роптали. — Ты нас обвиняешь?

— Я никого не обвиняю, — холодно ответил Анен. — Я говорю лишь о фактах. Раз я не видел и не слышал, как фараон отдал это распоряжение, значит, не могу быть уверен, что оно отражает его волю.

Спор мог продолжаться долго, но толпа начала кричать и требовать снести храм немедленно. Из задних рядов вылетел камень. Он ударил Второго Жреца в грудь и порвал кожу под ключицей. Выступила кровь. Жрец пошатнулся. Разгневанная толпа подалась вперед.

Командир стражи посчитал, что увидел достаточно. Он выхватил меч и бросился к Анену. Прикрыв его щитом, он толкнул своего хозяина себе за спину и попятился, когда из толпы полетели новые камни.

— Закрыть ворота! — скомандовал Тутмос. Створки ворот захлопнулись, задвинулись тяжелые засовы, и теперь камни стучали о массивные бревна.

— Что прикажешь делать, господин? — спросил Тутмос.

— Если кто-то попытается проникнуть на территорию храма, — сказала Анен, — разрешаю применять силу. — Анена поспешно перевязали. Он пошел через двор к своим покоям, но на полпути остановился и направился к гостевому домику.

Бенедикт спал чутко, и проснулся, когда Анен вошел к нему.

— В храм пришла беда, — объявил Анен, зная, что юноша его не поймет. Он жестом предложил Бенедикту встать и следовать за ним; на улице он приложил руку к уху и предложил: «Послушай».

Молодой человек услышал за воротами возбужденные выкрики и стук камней по воротам.

— Ты должен уйти, — сказал жрец; он указал на Бенедикта и изобразил руками улетающую птицу.

Со второго раза Бенедикт его понял и ответил:

— Я понимаю. Мне лучше уйти. — Он повторил жест жреца, кивнул и указал на себя. — Я готов.

Анен подозвал одного из своих старших помощников.

— Выведешь нашего гостя через потайной выход. Сопровождай его до Священной дороги и убедись, что он ушел безопасно.

— Как прикажешь, господин мой, так и будет, — ответил жрец. Он повернулся к молодому человеку, поклонился и жестом пригласил следовать за собой.

Бенедикт поблагодарил Анена за заботу. Жрец положил руку юноше на грудь, над сердцем, а затем прижал ее к своему сердцу. Бенедикт повторил его жест.

— Прощай, Анен, — сказал уже не мальчик, а мужчина, принявший на себя тяжесть долга. — Прощай до новой встречи.

Жрец, назначенный Аненом в провожатые, нетерпеливо взял Бенедикта за руку. Он указал на Тутмоса, готового вывести их из храма, но Бенедикт уперся.

— Подождите! — сказал он, делая отрицательные движения руками. — Я должен кое-что сделать. — Он повернулся и окликнул Анена. — Извините, но я не могу уйти, не скопировав карту моего отца.

Анен недоуменно смотрел на юношу.

— Карта, карта отца. — Бенедикт расстегнул рубашку и начал пальцем рисовать символы на груди, подражая многочисленным татуировкам Артура. Затем он сделал вид, что переносит их на папирус. — Понимаете? Я должен скопировать карту.

Казалось, Анен понял его.

— Тебе нужна кожа, — сказал он, погладив себя по груди.

— Да, да, карта. — Бенедикт был уверен, что его поняли.

— Это потребует некоторого времени… — Анен погладил подбородок и нахмурился. — А тебя надо увести прямо сейчас. Скоро здесь будет слишком жарко. — Он повернулся к жрецу, которому поручил Бенедикта. — Новый приказ — отведи его в схрон у реки. Ступай к Хетапу и скажи ему, чтобы присмотрел за нашим гостем, пока я за ним не пришлю. Получит награду.

Старый жрец поклонился и поманил Бенедикта. Но юноша все еще пребывал в нерешительности.

— Вы сделаете мне копию карты? — спросил он, рисуя у себя на груди воображаемые символы.

Анен улыбнулся, затем сделал движение руками, словно складывает ткань и протягивает Бенедикту.

— Спасибо, Анен, — проговорил Бенедикт. — Я у тебя в долгу.

В дальнем конце храма, в стене была маленькая дверь — там могла пройти коза, собака или человек на четвереньках. Через нее и вывели Бенедикта уже в ночь, на темные улицы Нивет-Амуна. Вдали от храма все было спокойно, люди спали в своих домах, ни о чем не догадываясь. Бенедикт с провожатым миновали район богатой знати, и теперь шли мимо скромных домов, пока вдоль реки не выстроилось скопище глинобитных хижин. Здесь люди не то еще, не то уже работали: мотыжили или поливали сады, пасли кур, сидели за ткацкими станками, чинили инструменты — то есть трудились для себя, прежде чем отправиться служить в дома своих хозяев.

Они остановились у дома с ухоженным садиком. У входной двери сидел тучный старик. Старый жрец поклонился ему, что-то сказал, указывая на Бенедикта. Человек встал, поклонился в ответ и произнес длинную тираду, после чего еще раз поклонился. Жрец знаками дал понять, что Бенедикт должен остаться с этим человеком. Затем он ушел, а старик обратился к своему гостю.

— Хетап, — сказал он, приложив кончики пальцев к пухлой груди.

Бенедикт повторил имя, затем назвал свое, после чего старый храмовый служитель взял его за руку и повел в дом, чтобы познакомить с женой, полной седовласой женщиной с ямочками на щеках. Бенедикту предоставили единственный стул в доме, а на восходе накормили инжиром, кусочками сладкой дыни и лепешками, обжаренными в пальмовом масле с медом. Затем ему показали место, где он мог лечь спать.

Общение шло легко с помощью простого языка жестов и доброй воли. Бенедикт поблагодарил хозяев и выразил надежду, что их старания будут щедро вознаграждены, ведь он был иноземец, даже не знающий языка.

Бенедикт лег, но уснуть не мог. Он постоянно возвращался в мыслях к последним минутам жизни отца. Смириться с тем, что он умер, никак не получалось. Он думал, как сообщит об этом матери. Что она будет делать, когда узнает, что муж, с которым она прожила столько лет, никогда не вернется к ней? Как она это выдержит?

Бенедикт промучился всю ночь, но так и не уснул. Он то и дело вставал, подходил к окну и смотрел, не идет ли посланец Анена с копией карты. Никто не приходил. К концу дня на реке показалась большая лодка с воинами. Наверное, подумал он, властям стало известно о проблемах в храме, и они приняли меры.

День отошел. Бенедикт лег спать в твердой уверенности, что уж завтра-то карту принесут, а значит, он сможет отправиться домой.

Однако прошел и второй день и, хотя Бенедикт не спускал глаз с дороги, из храма никто не пришел. Третий день отличался от первых двух лишь тем, что в городе начались волнения. Жители деревни тоже начали беспокоиться, и многие выглядели напуганными; соседи без конца обсуждали положение дел, и все были насторожены.

Страдая от нетерпения, молодой человек решил, что если никто так и не придет, он сам отправится в храм и своими глазами посмотрит, что там происходит. Ясно же — что-то пошло не так. Ну сколько времени уйдет на то, чтобы скопировать татуировки на груди отца? Бенедикт ругал себя за то, что ушел, не дождавшись копии, и вообще, надо было самому ее сделать. Он провел беспокойную ночь и на следующее утро встал с первыми лучами солнца, чтобы отправиться в путь; Хетап и его жена пытались отговорить его, но он остался непреклонен. Поблагодарил хозяев за заботу и ушел.

Он уже почти прошел через деревню, когда увидел приближающуюся колесницу. Он отошел к обочине и подождал. Колесница приблизилась, и он узнал Тутмоса. Начальник стражи явно побывал в сражении; правая рука и левая нога чуть выше колена были забинтованы, а глаз почернел от сильного удара.

Тутмос остановил лошадей и сошел с колесницы. Извлек из сумки сверток, завернутый в папирус и перевязанный льняной лентой красного цвета. Командир поздоровался с Бенедиктом и решительно протянул ему сверток.

Бенедикт поблагодарил. Плоский сверток, украшенный рядом черных иероглифов вдоль одной стороны, был настолько легким, что почти ничего не весил.

Бенедикт потянул за красную ленту, чтобы развязать сверток, но Тутмос остановил его и показал, чтобы он немедленно поднимался на колесницу. Бенедикт не стал спорить, и лошади с грохотом помчались по деревне, а потом мимо полей, засеянных бобами и ячменем, вверх, через холмы, в сторону пустыни.

Бенедикт с трудом приноровился к незнакомой повозке, и только сообразил, за что и как удобнее держаться, как показалась аллея сфинксов. Минута и они остановились в начале Священного пути, ведущего к храму. Тутмос жестом предложил Бенедикту выйти, развернул колесницу, поднял руку на прощание и умчался, оставив Бенедикта один на один с безмолвными статуями.

Было еще рано. Солнце только показалось над холмами на востоке. Бенедикт вспомнил, возле какого по счету сфинкса надо прыгать — отец хорошо его обучил. Но сначала он хотел посмотреть на карту. Опустившись на колени у начала каменной мостовой, он осторожно развязал красную льняную ленту и развернул папирус.

Увидев содержимое свертка, он в ужасе вскочил на ноги. Изумление и отвращение волнами прокатывались по нему, заставляя задыхаться.

Перед ним лежала не просто копия карты, сделанная храмовыми писцами, а сама карта: кожа его отца, аккуратно снятая и превращенная в пергамент. Его неспособность объяснить, что ему нужно, привела к чудовищному недоразумению. Никто не делал копию. Бальзамировщики сохранили оригинал. От ужаса Бенедикта вырвало в дорожную пыль.

Когда спазмы утихли, он постоял, размышляя, что ему делать с этой ужасной вещью. Взять? Невозможно! Оставить? Тем более невозможно. Полупрозрачный фрагмент кожи, покрытый синими символами, нанесенными при жизни его владельца, взывал к решению. Солнце вставало над холмами. Скоро лей-линия утратит активность и придется ждать еще целые сутки в этом ненавистном месте.

Бенедикт понял, что на самом деле у него есть только один вариант. Он встал на колени, как мог аккуратно сложил пергамент, обернул папирусом и снова обвязал красной лентой. Сунул сверток за пояс и шагнул на Аллею Сфинксов. Подошел к пятому сфинксу с конца, остановился, бросил последний взгляд на пустыню и ровным, размеренным шагом, которому научил его отец, начал путь домой.

ГЛАВА 25, в которой излагается интересная теория

Брендан оказался замечательным гидом. Он отлично знал город, и начал экскурсию с Великой мечети Омейядов с ее золотыми куполами и с храма Иоанна Крестителя; далее они осмотрели караван-сарай Хана Асад-паши с фонтанами в тени пальм, церковь Святого Павла на том самом месте, где он среди ночи спустился с городской стены в корзине

{2 Кор: 11: 32-32.}

— Это был удивительный человек — любознательный, находчивый, бесстрашный, настоящий исследователь, — вдохновенно вещал Брендан за крохотным столиком под навесом. Перед ними стояли стаканы с чаем-каркаде. Чай был очень вкусным, стаканы в серебряных подстаканниках очень красивыми, и вообще жизнь, по мнению Касс, налаживалась. — Вам доводилось раньше слышать это имя? — спросил Брендан.

— Нет, никогда, — покачала головой Касс.

— Жаль. Но я не удивлен. Он не внесен в анналы человеческих свершений, но лишь потому, что работал втайне и занимался почти исключительно исследованиями потоков теллурической энергии — другими словами, лей-линий. Уже и этого хватило бы, чтобы основать наше общество, но это далеко не все. — Брендан замолчал и внимательно посмотрел на нее, словно оценивая готовность услышать дальнейшее.

Касс почему-то заволновалась.

— Артур кое-что обнаружил, — сказал Брендан, понизив голос. — В одном из своих путешествий он обнаружил нечто настолько невообразимое, что это изменило ход его жизни. Он продолжал путешествовать, но об этом своем открытии не говорил никому.

— Что же такое он нашел?

Брендан откинулся назад и нахмурился.

— К великому нашему сожалению, мы не знаем.

— Как?! — против воли воскликнула Касс. — У нас с вами откровенный разговор, и могу вам сказать, что я рассчитывала на большее.

— Я бы и рад рассказать вам больше. Члены нашего общества много лет искали ответа на вопрос, что именно нашел Артур и почему он не поделился своим открытием с остальным миром. Мы дали клятву, что положим все силы на решение этой задачи, и некоторые погибли, пытаясь найти ответ. Но я думаю, что их жизни отданы не напрасно.

Касс откинулась на спинку стула и уставилась на джентльмена напротив, борясь с разочарованием.

— Но вы же должны иметь представление о предмете ваших поисков?

— У нас много предположений, идей и тому подобного, — печально усмехнувшись, ответил Брендан. — Пожалуй, даже слишком много. Но главное заключается в том, — и это не я придумал, так считают многие, — что Артур Флиндерс-Питри обнаружил не что иное, как способ изменения реальности.

— Прошу прощения? — Касс не смогла скрыть недоверия. Научный стаж и врожденный скептицизм, отточенный годами в академических кругах, заставляли ее опасаться всего, что носило хотя бы привкус странного. — Что это вообще означает — «изменение реальности»?

— Я понимаю ваши сомнения, — Брендан кивнул. — Мне и самому понадобились годы, чтобы понять подобное. Даже сейчас я не уверен, что полностью осознаю все последствия его открытия, но, похоже, это связано с тайной времени. Возможно, Артур нашел способ управлять временем.

— Согласна. Это было бы величайшим открытием в истории человечества, — сухо заметила Касс. — Ваш Флиндерс-Питри, должно быть, был на редкость удачливым первооткрывателем.

— Не сомневайтесь, — согласился Брендан. — Мы, к сожалению, не знаем наверняка, но больше у нас пока ничего нет. Однако, подумайте, — он взглянул Касс в глаза, — что если у вас будет способ изменить прошлое?..

— Если бы я могла изменить прошлое, — довольно ядовито произнесла Касс, — то вместо доктора философии, вынужденного ковыряться в грязи, я жила бы на райском тропическом острове в довольстве и богатстве, а не вела с вами этот странный разговор.

— М-да, боюсь, я слишком много сразу на вас вывалил, — сокрушенно проговорил Брендан. Он глубоко вздохнул и посмотрел на небо, которое с наступлением вечера меняло цвет с золотого на фиолетовый. — Нам пора возвращаться. Розмари будет беспокоиться, не случилось ли с нами чего.

Он положил на стол несколько монет, и они продолжили прогулку по лабиринту улиц Старого квартала. Некоторое время спустя он сказал:

— Здесь, в Сирии, вокруг нас великое прошлое — от доисторических времен до ассирийского, вавилонского, персидского, римского, византийского периодов — каждая эпоха оставила следы. Здесь легко представить путешествие в прошлое, потому что прошлое всегда рядом.

— Вы все-таки говорите с палеонтологом, — заметила Касс. — Я немало времени провожу, размышляя о прошлом.

— Но тогда вы должны хорошо представлять тайну, лежащую в основе времени. Мы живем во времени, движемся во времени, но толком ничего о нем не знаем. Вот вам простой пример: время течет в одном направлении — из прошлого в настоящее. Мы можем заглянуть в прошлое, по крайней мере, опосредованно, через фотографии, литературу, наши воспоминания, найденные вами окаменелости и тому подобное. Прошлое всегда с нами; мы носим его с собой в виде памяти, мы живем в мире, полностью сформированном им, и оно постоянно влияет на настоящее, ведь так? Выбор, который вы сделали вчера, повлияет на то, что произойдет с вами сегодня, а выбор, который вы сделаете сегодня, повлияет на ваши завтрашние действия. Мы движемся в будущее с одинаковой скоростью, и нам приходится жить с тем, что мы обнаружим, когда доберемся туда.

— Согласна. Так происходит из-за выбора, который мы делаем каждую минуту, — сказала Касс. — Мы формируем нашу реальность посредством намерений, посредством нашей свободной воли, во всяком случае, так обстоят дела у разумных существ.

— Правильно, — согласился Брендан. — Однако существуют лей-путешествия, и наше восприятие времени и реальности оказывается несколько размытым.

— Да, я заметила.

— С помощью лей-путешествий мы оказываемся в той или иной версии прошлого, причем такого, где многое остается таким же, которое мы помним, но что-то обязательно будет другим. Люди, события и, в некоторых случаях, даже местность будут отличаться от тех, которые мы знаем на основании личного опыта. — Он остановился и посмотрел ей прямо в глаза. — Но что, если прошлое на самом деле пластично, и содержит в себе множество вариантов будущего?

— Тогда, изменив прошлое, мы сможем улучшить будущее, — предположила Касс.

— Да, именно поэтому вы сможете стать сказочно богатой и жить на своем острове в тропиках — благодаря тем изменениям, которые вы совершили в прошлом. — Брендан иронически взглянул на Касс. — Короче говоря, изменяя прошлое, вы также создаете будущее, которого могло бы не быть, если бы все оставалось так, как было.

— Если бы…— вздохнула Касс. — Беда в том, что никогда точно не знаешь, каким будет результат того или иного изменения. Все переплетено со всем, даже небольшое изменение в одной крошечной области может привести к катастрофическим последствиям где-то еще — теория хаоса в двух словах.

— А вдруг есть другой путь? — предложил Брендан. — Одна из гипотез, связанных с природой времени, основывается на том, что будущее существует как облако возможностей — ничего определенного, только потенциальные возможности. Представьте, что мы проникаем в это облако возможностей — в этот туман всех возможных результатов любого действия — и находим там конкретный результат, которого добивались?

— Выбирать будущее… — размышляла Касс. — Такая возможность способна изменить всю нынешнюю реальность, но тогда, по логике вещей, изменилось бы и прошлое?

— В этом и заключается, по моему мнению, открытие Артура Флиндерса-Питри, — заявил Брендан.

Дальше они шли в молчании; Касс напряженно размышляла до самой штаб-квартиры общества, где миссис Пилстик приветствовала их словами:

— Вы вовремя. Ужин почти готов. Я подам через несколько минут.

— Спасибо, Розмари. Ты — золото, — сказал ей Брендан. Подойдя к лестнице, он окликнул Касс: — Идемте, я хочу кое-что показать вам.

Касс поднялась за ним на следующий этаж. Достав из кармана ключ, ирландец отпер тяжелую дверь и повернул выключатель на стене. Зажегся свет и осветил огромное помещение с высоким потолком и маленькими ромбовидными окнами. Собственно, помещение занимало весь этаж. Куда ни кинь взгляд, везде громоздились книги, свитки, рукописи и даже папирусы всех видов. На стеллажах от пола до потолка, выстроившихся вдоль длинных стен, стояли книги, они же лежали в деревянных коробах на полу, составляя шаткие башни; книги валялись беспорядочными кучами по углам, торчали из-под накрывавших их холстов, высыпались из разваливающихся коробок. Три больших библиотечных стола изнывали под тяжестью огромных томов, а еще один стол был завален свитками пергамента и связками рукописей, перевязанными лентами и простыми веревками. Запах бумажной пыли с легким оттенком плесени пропитывал застоявшийся воздух.

— Заходите, — пригласил Брендан, отходя в сторону.

В глаза Касс бросился прежде всего беспорядок, царящий в этой странной библиотеке.

— Напоминает читальный зал для аспирантов в библиотеке университета, — сказала она.

— О, это не библиотека, — возразил Брендан. — И тем более не читальный зал. Это гениза.

— Гениза, — повторила Касс незнакомое слово.

— Древние евреи считали грехом выбросить книгу, а уж если она содержала тетраграмматон — четыре буквы, составляющие имя Бога, тогда это вообще был смертный грех. Поэтому, когда их священные тексты или другие писания приходили в негодность, их отправляли в генизу, где они ожидали захоронения на святой земле. — Он обвел широким жестом помещение. — Так вот, это наша гениза, но книги мы больше не хороним. Они слишком ценные.

— Понимаю. Ваше сокровище — книги. — Касс подошла к ближайшему столу. Тома, лежавшие там, были очень старые и потрепанные, и большинство не на английском языке. — Откуда это все взялось?

— Члены нашего общества собирают их во время своих путешествий и приносят сюда. То, что заслуживает внимания, мы сохраняем. Нечто, написанное на одной из этих бесчисленных страниц, какое-нибудь наблюдение, слово, имя, ссылка на забытый источник однажды может оказаться жемчужиной истины, предельно важной для наших дальнейших исследований. Тогда книга, так сказать, воскреснет, чтобы исполнить свое предназначение.

Он подошел к столику поменьше в конце комнаты.

— Я хочу показать вам один из таких драгоценных камней. — Он взял большую, но тонкую книгу в красном кожаном переплете. На обложке золотом была выдавлена надпись «Карты фей». Брендан открыл книгу. — Эти материалы составлены неким шотландским эксцентричным писателем, скрывавшимся под именем Фортингалл Шихаллион. Но, разумеется, это не настоящее имя.

— Почему вы так думаете? — скептически спросила Касс.

— Потому что настоящее его имя — Роберт Хередом. В самом конце восемнадцатого века он опубликовал трактат по картографии того, что он назвал Царством Фейри. — Брендан перевернул несколько страниц. Они были заполнены прекрасными рисунками странных пейзажей с незнакомыми названиями.

На пожелтевших страницах Касс увидела зачарованные леса причудливо искривленных деревьев, волшебные фонтаны, реки, стеклянные острова и долины, которыми управляют бессмертные короли, — рисунки были сделаны рукой искусного художника.

— Хередом обладал мощным воображением. — Брендан обратил внимание Кассандры на странную карту, не похожую ни на одну из тех, которые ей доводилось видеть. — Посмотрите на эту карту. Она другая.

Он повернул книгу так, чтобы она могла получше рассмотреть изображение. Рисунок, выполненный сепией, изображал фрагмент пергамента. Кожа была очень тонкой выделки. Пергамент с неровными краями, неожиданными складками, с несколькими крошечными отверстиями и множеством трещин и надрывов — все должно было создавать впечатление, что художник копировал какой-то реальный предмет. Поверхность пергамента содержала множество причудливых рисунков: спиралей и завитков с точками, пересекающимися линиями и перекрывающимися кругами, загадочными символами, похожими на примитивные петроглифы, иногда встречающиеся на камнях в пустынях, или на буквы несуществующего алфавита, или на стилизованные монограммы имен на неизвестных языках.

— Как странно, — пробормотала Касс. — Карта воображаемых мест.

— Это не совсем карта, — Брендан легко провел кончиками пальцев по изображению, — вернее, карта, но другая. Это зашифрованная запись одного из самых замечательных открытий в истории человечества.

Кассандра всмотрелась в рисунок повнимательнее, сосредоточившись на загадочных иероглифах. Пожалуй, ей доводилось видеть подобные знаки раньше, нацарапанные или нарисованные на камнях давно ушедшими племенами в самых разных частях мира. Но эти символы для нее ничего не значили.

— Это же пергамент, правда?

— Да, — подтвердил ирландец, — но очень редкий пергамент. Вы видите копию карты, на которую Артур Флиндерс-Питри наносил наиболее значительные из своих открытий, а наносил он их прямо на собственную кожу.

— То есть эти рисунки вытатуированы, — заключила Касс.

— Именно так. Когда Артур умер, с него сняли кожу и превратили в пергамент, чтобы сохранить карту и не потерять перечень его открытий. Мы называем это Картой на Коже, и она имеет первостепенное значение для работы нашего общества. За этими символами кроются чудеса. Например, где-то здесь изображен Колодец Душ. — Брендан пытливо взглянул на Касс. — Я вижу, вы не знакомы с этой легендой?

— Пожалуй, нет, — призналась Касс.

— Колодец Душ — это миф, оставивший следы во многих культурах. Одним из наиболее распространенных является арабское поверье, связанное с Куполом Скалы в Иерусалиме; Колодец Душ — место, где души умерших ждут Судного Дня или, может быть, чтобы получить второе рождение. Но это уже более поздняя версия. На самом деле сведения о Колодце Душ так же стары, как и само человечество. Практически в каждой культуре есть похожая история — о Фонтане молодости, об Эликсире вечной жизни, о Философском камне. Можно сказать, все это — вариации мифа о Колодце Душ. Многие считают, что Колодец первоначально находился в Эдеме.

В сознании Кассандры что-то щелкнуло.

— Значит, вы верите, что Артур нашел этот Колодец Душ, и что это как-то связано с манипулированием временем, выбором будущего, изменением прошлого, в общем, со всем тем, о чем вы говорили?

— Доказательств у нас нет, — смущенно признался Брендан. — Но некоторые из наших членов полагают, что Артур действительно обнаружил его и нанес местоположение находки на свою карту.

— А это, — Касс пренебрежительно махнула рукой на раскрытые страницы книги, — значит, и есть копия с той карты?

— Да, да, именно так. — Брендан поджал губы и нахмурился. — Увы, мы понимаем, что это все не оригинал, а изображение, основанное на описании карты — возможно, кто-то из тех, кто ее видел, рассказал о ней Хередому, который сделал рисунок по рассказу. К сожалению, сам Хередом об этом не говорит. Но точен рисунок или весьма приблизителен, он, тем не менее, служит подтверждением существования карты.

— Вы меня извините, Брендан, — Касс отвернулась от карты и посмотрела в окно, — но кто вам сказал, что художник не отобразил на рисунке свои фантазии, как и многое другое в этой книге. Разве не может быть и такого объяснения?

Ирландец улыбнулся.

— С вами будет интересно работать, Кассандра. Ваш научный подход очень пригодится.

Касс пока не думала о том, что они могут работать вместе. Более того, сама мысль об этом не внушала ей оптимизма.

— Ищите самое простое объяснение, — холодно проговорила она. — Именно оно, обычно, оказывается правдой. В нашем случае самое простое объяснение состоит в том, что фантазер Шихаллион просто выдумал эту карту — точно так же, как выдумал все остальное.

— Без сомнения, вы были бы правы, если бы у нас не было доказательств существования карты. Могу вас заверить, на подлинной карте все именно так, как изображено здесь. — Он в последний раз взглянул на картинку, закрыл книгу и вернул ее на место. — Я видел карту своими глазами.

— И что же, у вас есть подлинная карта?

— Была. — Он нахмурился. — К сожалению, ее украли. Мы хотим вернуть ее.

Недостающие доказательства — это вообще не доказательства, — подумала Касс и снова почувствовала, как в животе зашевелился червь сомнения. Правда, оставался один неудобный факт — она здесь, в Дамаске, и как она сюда попала — неизвестно, во всяком случае, рациональных способов объяснения она пока не нашла.

— А чего-нибудь более серьезного у вас нет?

— Такого, что могло бы убедить вас? Вы ведь это имели в виду?

— Ну, вы же хотите меня убедить?

— Я мог бы сказать, что ваш собственный опыт служит достаточным доказательством. — Брендан кивнул на дверь. — После вас, сударыня.

Касс почувствовала в его словах легкое разочарование.

— А вы сами путешествуете, Брендан?

— К сожалению, нет. Это не для меня. — Брендан вышел вслед за ней и запер дверь комнаты. — Но, хотите вы того или нет, сами-то вы совершили переход. Прошли через скрытые измерения Вселенной, гораздо более обширной и разнообразной, чем думает современная наука, хотя некоторые наиболее продвинутые мыслители, такие как Эйнштейн или Нильс Бор, например, догадываются о ее многообразии. Их мысли поразительно близки к нашим построениям. — Брендан помолчал, словно вслушиваясь в себя, а затем решительно сказал: — Мы на пороге открытия огромной важности. Я чувствую. — Он остановился на площадке и повернулся к ней. — Не сомневаюсь, что вместе мы совершим великие дела.

— При том условии, что я соглашусь присоединиться к вам, — категорически заявила Касс. — По-моему, у меня еще есть выбор.

— О, конечно, выбор есть. Как посчитаете нужным. Но я верю, что в конечном итоге вы обнаружите, что все сводится к выбору: принять свою судьбу или вечно увиливать. Какой бы путь вы не выбрали, вам все равно придется идти вперед. Потому что, видите ли, пути назад нет.

ГЛАВА 26 Астральные перемещения

— Убери немедленно эту жабу, — крикнул Дуглас Флиндерс-Питри. — Слышишь?

Странного вида юноша приостановил свои эксперименты, оглянулся на хозяина, быстро идущего через двор, и убрал окровавленный нож.

— Прекрати мучить это существо и иди сюда. Ты мне нужен.

Снайп с неохотой отпустил искалеченную жабу и встал. Вытер лезвие ножа о брюки. Подождал, пока хозяин повернется спиной, и наступил на дергающуюся тварь.

— Поторопись! — прикрикнул Дуглас. — У нас есть работа.

Слуга пошел за хозяином, бурча бессвязные проклятия и сжимая кулаки.

— Тебя нужно подстричь, помыть и одеть, — сказал ему Дуглас. — И до захода солнца надо успеть к лей-линии, если мы хотим сегодня вечером встретиться с братом Бэконом.

Под личиной приезжего монаха-ученого из Ирландии Дуглас теперь мог свободно появляться на улицах средневекового Оксфорда. За последние шесть месяцев он дважды консультировался с профессором по поводу расшифровки загадочного текста книги, украденной им из Британского музея, — книги, написанной на неизвестном языке, который профессор-монах называл Языком Ангелов.

Брат Бэкон так и не признался в авторстве этого текста, однако сказал, что переписал его из некоего другого документа. Дуглас подозревал, что ученый лукавит, чтобы защититься от слишком пристального внимания со стороны церковных властей. В его времена эти самые власти готовы были увидеть еретика под каждым кустом. Книга, написанная от руки на тонком пергаменте, носила интригующее название Inconssensus Arcanus, что переводится примерно как «Запретные тайны». Разумеется, попади она в руки церкви, у автора возникли бы серьезные неприятности. Страницы книги были заполнены мелким почерком, там подробно описывались всевозможные секреты, и сумей кто-то прочитать все это, автора немедленно привязали бы к столбу на базарной площади с ногами, обернутыми пропитанными смолой щепками. Но прочитать книгу не мог никто.

Дуглас знал, что Роджер Бэкон не еретик, но магия и наука в представлении обывателей тринадцатого века тесно соседствовали, поэтому он не стал допытываться у профессора, о каком таком документе идет речь. Его интересовали исключительно практические результаты, а вовсе не метафизические споры с церковными властями.

Шесть месяцев упорного труда принесли плоды, и Дуглас завершил работу по расшифровке. Без ключа, украденного Снайпом во время их первого визита в лабораторию ученого, это было бы невозможно. Теперь он хотел проверить, насколько точен его перевод. С этой целью он запланировал сегодняшнее путешествие. Оно должно было подтвердить все, что он узнал о символах Карты на Коже.

Дуглас готов был поспорить, что Бэкон знает о межпространственных путешествиях больше, чем говорит. В книге нашлась масса ссылок на них, и Дуглас, уже неплохо разбиравшийся в предмете, конечно, их заметил. Большая часть текста содержала сложные философские рассуждения, которых Дуглас так и не понял, но общая мысль была совершенно ясна. Автор использовал термин astralis dislocationem — астральное перемещение. Огромную ценность представляла таблица в книге, описывающая символику шифра, своего рода ключ, объясняющий, как следует интерпретировать символы, поскольку они связаны с этим так называемым астральным перемещением.

Дуглас надел монашеское одеяние и капюшон и критически оглядел Снайпа, который теперь был одет как брат-мирянин — правда, облик имел все равно очень далекий от благочестивого. Во всяком случае, основатели Цистерцианского Ордена шарахнулись бы от него в испуге. Но, подстриженный и вымытый, он кое-как мог сойти за существо не самого демонического облика, если не знать о его природных склонностях.

— Пояс подтяни, — приказал Дуглас. — И сандалии завяжи.

Снайп заворчал, но повиновался. Дуглас запер комнату и направился к лей-линии. Сырой осенней ночью на улицах должно быть темно и пустынно, так что свидетелей прыжка можно не опасаться. Монахи, внезапно появлявшиеся или исчезавшие, почему-то приводили горожан в замешательство; непосвященные были склонны придавать подобным инцидентам слишком большое значение даже в таком городе, как Оксфорд девятнадцатого века. Чем меньше внимания будут привлекать появления и исчезновения Дугласа, тем лучше.

Они вышли на Квин-стрит и растворились в ночи.

— Ищи метку, — приказал Дуглас. Его взгляд скользнул по тротуару в поисках меловой отметины, сделанной накануне. — Вот она! Давай руку, Снайп. — Угрюмый слуга нехотя взял хозяина за руку. — Готов? На счет «три» прыгаем! — Дуглас начал считать шаги: один, два... На счете «три» его ноги оторвались от земли, последовало короткое ощущение невесомости, а за ним довольно жесткое приземление. Туман рассеялся, и прямо перед собой он увидел ту же самую улицу, только на этот раз вымощенную булыжником, а вместо светофоров на перекрестках стояли железные жаровни с горящими дровами.

Улицы средневекового Оксфорда патрулировали вооруженные пиками стражники, назначенные судом, они могли бы доставить массу неприятностей незнакомцам, но сейчас Дуглас никого не видел поблизости. Зато услышал звук рвоты и, обернувшись, увидел Снайпа, согнувшегося и с руками на коленях.

— Когда будешь готов, скажи, — досадливо вздохнул он.

Прозвонили колокола на башне Сен-Мартена.

— Должно быть, к вечерне, — вслух подумал Дуглас. — Давай, Снайп, поторапливайся. Рот вытри.

Он направился к перекрестку и свернул на Эббингдон-роуд, ведущую к реке и мосту, на котором стояла старая сторожевая башня, ныне известная как «Обитель монаха Бэкона», а для людей погрубее «Башня сумасшедшего Бэкона». Сандалии шлепали по влажным камням. Дуглас не отказался бы узнать, какой сегодня день или даже какой месяц; он полагал, что попал куда-то в конец осени или самое начало зимы.

Свет факелов на перекрестке померк, и до самого моста они шли в полной темноте. Там у входа в башню стояла жаровня и торчал факел. Дуглас обошел освещенное место и поднялся по ступеням, ведущим к мощной деревянной двери. Здесь его ждала неожиданность: дверь была заперта и заколочена крест-накрест нестругаными досками.

— Что за черт… — пробормотал Дуглас. Он надеялся застать ученого за работой в своем кабинете, как обычно и бывало каждую ночь.

Снайп увидел заколоченный вход и расхохотался, хотя звук был больше похож на карканье.

— Не смешно, — прорычал Дуглас. — Теперь придется возвращаться и узнавать, что тут случилось.

Они поплелись обратно, и на этот раз на перекрестке наткнулись на стражника.

— Pax vobiscum, — проговорил Дуглас в знак приветствия и осенил неуклюжего воина, а на самом деле, обычного горожанина, крестным знамением. Разглядев жест и одеяние монаха, тот поднял пику, пропуская их. — Benedicimus te, filius meus

{Благословение с тобой, сын мой (лат.)}

— Salve, frater

{Привет тебе, брат (лат.)}

Дуглас кивнул и пошел дальше. Опять зазвонили колокола и навели Дугласа на мысль зайти в церковь Святого Мартина и расспросить кого-нибудь из священнослужителей. Предупредив Снайпа, чтобы вел себя тихо, они вошли в церковь и пристроились в закутке в задней части святилища. Группа священников в белых одеждах стояла перед алтарем. Они читали последнюю на сегодня молитву.

Дуглас дождался, пока они закончат, высмотрел одного полузнакомого по предыдущим визитам священника, вышел из тени и обратился к нему:

— Прошу прощения, что отвлекаю, брат. — Латынь до сих пор казалась ему странной, но голову он склонить не забыл, показывая, что признает старшинство священника. — Брат Томас, верно? Я хотел бы поговорить.

Священник отстал от своих собратьев и повернулся к Дугласу.

— Я тебя знаю, брат?

— Я брат Дуглас, — смиренно представился он, — из Тиндирна.

— Ах, да, вспомнил. Чем могу быть полезен, брат?

— Прошу простить мою грубую речь, — начал Дуглас. Священник снисходительно кивнул. — Возможно, ты помнишь, в прошлый раз я приходил за наставлением к брату Бэкону по поводу переводов.

— И что?

— Вот, я опять пришел и надеялся застать его за работой в башне на мосту, но…

Брат Томас закончил за него:

— Но обнаружил, что башня мастера Бэкона заколочена.

— Именно так, брат. Я надеялся, что ты назовешь мне причину этого?

Священник поджал губы, думая, как бы получше объяснить пришлому монаху события.

— Брат Бэкон арестован. Он пребывает под домашним арестом.

Дуглас удивленно поднял брови.

— Какова же причина ареста?

— Позволь, дай вспомнить… — Священник задумчиво прижал пальцы к губам. — А, вот. Нашему брату предъявлено обвинение в попытке развратить учеников, находящихся под его опекой, и ему надлежит пребывать в заключении до получения результатов разбора его учений.

— Это серьезное обвинение, — рассудительно признал Дуглас. Он знал, что мастера Бэкона однажды помещали под домашний арест по надуманным обвинениям в ереси. Считалось, что на него донесли завистники, недовольные покровительством Папы Климента IV. Однако он не знал, когда именно это произошло. Ну что же, теперь знает. — Его разрешено посещать?

Монах покачал головой.

— Увы, нет. Пока обвинения не будут рассмотрены и так или иначе доказаны, брат Бэкон не может ни с кем видеться или разговаривать, дабы не распространять заразу своих пагубных учений.

— Да, конечно. — Дуглас почувствовал скрытую враждебность в словах собеседника. — Несомненно, так и должно быть.

— Воистину так. — Священник нетерпеливо переступил с ноги на ногу. — Если у тебя больше нет вопросов, пожелаю тебе доброй ночи. — Он поднял руку в прощальном благословении. — Господи, пошли брату спокойный сон.

— И тебе того же, брат, — сказал Дуглас, отступая в сторону. Священник догнал своих товарищей, дожидавшихся окончания разговора у дверей церкви. Они ушли. Дуглас отвел Снайпа в сторону.

— Подождем, пока все не улягутся, — шепнул он. — Ты тоже спи. Я разбужу, когда придет время.