Колокола любви

5

— Подслушиваешь? — Евгений подкрался незаметно, как он всегда это проделывал.

Лиза подпрыгнула от неожиданности.

— Вовсе нет! — возразила она.

— Ну я же вижу… — протянул молодой человек.

Как неладно, что он застал ее тут! И как только ему удалось проскользнуть сюда так незаметно… Ведь он был в комнате вместе со всеми!

— Я вот что думаю, — между тем продолжал Евгений. — Все-таки бабка вполне может оставить тебе деньги… Ты явно ей понравилась. — Он нагло уставился на нее. — Сиротка, бедняжка… Воспитанница… Домашняя мученица! Удивительно, но некоторым это нравится! Вызывает сочувствие, желание помочь…

— Это когда человек добр, вероятно… — вдруг сказала Лиза.

— Добр? Вот как? Мы, стало быть, все недобрые, а бабка — добрая? Так… Вот она, благодарность. — Он не сводил с Лизы глаз. — Впрочем, ты еще и красива, тут уж ничего не попишешь… Может, этим ты ей глянулась? Сестрицы-то мои те еще курицы…

— Перестань! Сейчас же перестань! — Девушка больше всего на свете желала, чтобы кузен замолчал и оставил ее в покое. — Дай мне пройти!

— Ну уж нет… — при этих словах Евгений схватил ее за руку. — Если бабка оставит тебе деньги, то…

— Что — «то»? Пусти меня! — Лиза даже испугалась.

Кузен и раньше, бывало, позволял себе говорить разные гадости, но рук не распускал.

— Жаль, что мы с тобой родня, — промолвил он. — А то я бы на тебе женился. Ну разумеется, в том случае, если старая графиня оставила тебе порядочно денег… Мне нужна богатая жена!

— Женился! — возмутилась Елизавета. — Да я бы не пошла!

— Кто бы у тебя спрашивать-то стал? — рассмеялся Евгений. — Вот еще, барыня какая!

Он прижал ее к себе и крепко держал ее руки, чтобы она не вырвалась.

— Я закричу! — пригрозила девушка.

— Кричи, — равнодушно заметил он. — Вот интересно, что скажет маменька, если я заявлю, что ты, кузина, приставала ко мне?

— Я? К тебе? Вот негодяй! — В душе Лиза даже восхитилась подобной наглостью.

— А ну-ка… — Евгений вдруг наклонился к ней и поцеловал в губы.

— Ты!.. — Каким-то неведомым образом ей удалось вывернуться, но он как клещами вцепился в нее. — Вот гадость-то! — от негодования голос Лизы возвысился и молодой человек, который вовсе не был так бесстрашен, как хотел казаться, и не желал выказывать себя перед собственной матерью, отпустил девушку, боясь, что на ее возглас все сбегутся.

Лиза, не медля ни секунды, бросилась прочь. Она успокоилась только тогда, когда накрепко заперлась у себя в комнате.

— Ненавижу… — шептала она. — Ненавижу…

Лето подходило к концу, как вдруг пришло известие, что старая графиня Елизавета Петровна Протасова скончалась.

Завещание! Его ждали, слушание его предвкушали, о нем говорили с нетерпением и жадностью в княжеском семействе. Это было даже неприлично! Семейство оделось в траур. Все в округе знали, что князья Вяземские понесли тяжелую утрату, и все с упоением гадали, каков размер наследства, оставленного им графиней Протасовой. Княжеская фамилия с печальными лицами была у обедни, в полнейшем молчании вкушала пищу три раза в день и вырядила в черное платье всю домашнюю прислугу. Наконец, с нарочным пришло известие о том, что со дня на день следует ждать стряпчего и управляющего брата покойной графини — Петра Петровича Воейкова. Оба должностных лица прибудут в К., чтобы ознакомить заинтересованных лиц с условиями завещания Елизаветы Петровны.

В один из первых дней ноября стряпчий Фома Лукич Сдобов и сопровождавший его Сергей Николаевич Алексеев, управляющий Воейковых, тихо прибыли в К. и расположились на постоялом дворе в Ямской слободе, что спускалась по холмистому берегу вниз к реке. Отсюда до княжеского дома пешком было около получаса ходьбы в гору, если идти довольно быстро. Поэтому приезжие решили не брать экипажа, а пешком отправиться к месту назначения, предварительно уведомив князя о своем прибытии.

Княжеское семейство расположилось в парадной гостиной, по случаю траура задрапированной черными и лиловыми тканями. Глава семейства, князь Александр Петрович, с невозмутимым и слегка отрешенным видом сидел в креслах. Подле него расположилась княгиня Ксения Григорьевна. Вокруг расселись их дети, все в черном. Девицы чинно сложили руки на коленях. Подле Анны сидел ее жених господин Афанасьев и держал невесту за руку. Как лицо прямо заинтересованное, он в последние дни старался не покидать свою будущую родню на долгий срок. Конечно, свой куш — и довольно солидный — он уже получил. Но ничто не мешало ему надеяться на то, что старая графиня отпишет Анне еще некоторую часть своего состояния. Евгений, с лицом равнодушным и скучающим, сидел близ матери, Юлия — у окна.

Лиза сидела поодаль, в темном углу, так, чтобы никто не мог видеть выражения се лица. Смерть бабушки потрясла ее. Девушка сама себе не признавалась, как она рассчитывала на помощь старой графини. Все эти дни она ждала и думала, что ждала не напрасно, что Елизавета Петровна пришлет за ней. Но графиня написала ей только несколько писем, довольно ласковых, в которых сообщила, что здоровье ее сделалось дурно, но она надеется на скорое выздоровление, и тогда… Тогда, быть может…

Ах! Сколько было надежды в этом «быть может»! И Лиза уже воображала себя в Петербурге, вдали от тетки и кузенов, счастливой и всем довольной. Она мечтала быть хотя бы простой компаньонкой графини и вовсе не претендовала на ее наследство и на особое к себе расположение, но Елизавета Петровна умерла и все надежды умерли с нею. Теперь Лиза едва сдерживала слезы: среди всех она одна по-настоящему скорбела о покойной.

Сегодня утром принесли записку от стряпчего, который упредил, что прилет нынче во втором часу пополудни и все собрались в гостиной в ожидании его. Лиза проплакала все утро, но потом взяла себя в руки и спустилась вниз, когда ее позвали.

Фома Лукич, прокашлявшись, надел очки и с самым серьезным видом углубился в бумагу. В руках его было завещание графини. Все, кроме отрешенной от происходящего Лизы, замерли в ожидании. Ксения Григорьевна даже затаила дыхание, надеясь не пропустить ни слова из завещания старухи.

— Итак, — произнес стряпчий, — позвольте огласить мне волю покойной.

Господин Алексеев, управляющий, сидел поодаль от стряпчего и только наблюдал за тем, чтобы все происходило так, как надобно.

— Согласно воле покойной госпожи графини состояние ее распределено следующим образом. — Фома Лукич уставился на бумагу и прочитал. — Моей племяннице госпоже княгине Ксении Григорьевне Вяземской, урожденной Олсуфьевой, завещаю я пять тысяч рублей золотом. Супругу ее, моему племяннику князю Александру Петровичу Вяземскому, завещаю пять тысяч рублей золотом…

При этих словах муж с женой переглянулись. Неужели состояние тетки было так мало, что она завещала им сущие гроши по сравнению с тем, на что они рассчитывали? Или, быть может, она больше завещала их детям?

— Молодому князю Евгению Александровичу Вяземскому, внучатому моему племяннику, завещаю пять тысяч золотом. Княжнам Анне Александровне и Юлии Александровне Вяземским также оставляю по пять тысяч рублей золотом и каждой из них…

Лица княжон вытянулись от любопытства.

— И каждой из них, — продолжал Фома Лукич, — оставляю еще бриллиантовые серьги с фермуаром в качестве приданого, которые следует получить от господина стряпчего Сдобова Фомы Лукича, — Сдобов с важностью обвел присутствующих глазами, — который имеет полномочия взять их с собой в К.

Тут Сдобов достал из портфельчика, с которым явился, две сафьяновые синего бархата коробочки и, не сходя с места, положил их на стол и открыл. В глаза присутствующим блеснули чудные переливы прекрасно отделанных камней, заключенных в драгоценный металл. В каждой серьге было по три крупных камня, фермуары же по богатству не поддавались описанию. Княжны вскочили, подбежали к столу, и каждая взяла в руки коробочку, любуясь неожиданным даром. Господин Афанасьев уже воображал, как его Анна будет являться в здешних гостиных в подобном уборе и как он станет всем рассказывать, что эти камни были получены ею от графини Протасовой, ее бабки.

— И главное… — неожиданно для всех продолжил Сдобов.

— Главное? — изумилась Ксения Григорьевна. — А разве это не все?

— Отнюдь, — тонко усмехнулся стряпчий. — Здесь показаны первые распоряжения малой частью состояния госпожи графини.

— Но… — начала было Ксения Григорьевна и замолчала.

— Все свое состояние, исчисляемое в сумме миллион рублей, дом в Петербурге, имения и прочее, что положено тут по описи (вполне подробной, господа!) госпожа графиня завещает своей внучатой племяннице Елизавете Павловне Олсуфьевой…

Все дальнейшие слова потонули в восклицаниях гнева, удивления, изумления, потрясения и прочих чувств, на которые теперь были способны Вяземские.

— Как? Ей?

— Этой нищей сироте? Почему?

— В обход нас, своих ближайших родственников?

Князья были возмущены и яростно спорили друг с другом, доказывая себе и стряпчему всю несправедливость подобного решения. Один лишь Сергей Николаевич Алексеев спокойно сидел в стороне от всего этого, да еще Лиза, огорошенная неожиданной вестью. Княжны уже ненавидели кузину, ведь им досталось так мало в сравнении с ней. Кузен Евгений, закусив губу, не говорил ни слова, единственный изо всех. Он рассчитывал на большее, на значительно большее! И никто не хотел взять в толк, что Лиза — такая же ближайшая родственница графини, как и все они.

Лиза, слышавшая все, сидела ни жива, ни мертва от изумления. Как? Ей? Деньги? Миллион?..

Она закрыла лицо руками. Бабушка! Милая бабушка! Неужели теперь ее жизнь изменится так, как она и не мечтала?

— Но кто назначен опекуном? — воскликнула княгиня. — Ведь не может же Елизавета сама распоряжаться своими деньгами?

Какие еще опекуны? Лиза вздрогнула. Тут-то и конец ее счастью! Это, несомненно, князь да княгиня!

— Опекунами состояния госпожи Олсуфьевой до ее замужества или достижения ею двадцатипятилетнего возраста назначены господа Петр Петрович и Владимир Петрович Воейковы…

— Ах! — княгиня со стоном опустилась в кресла.

Все кончено! Денег графини им не видать… И однако…

Не такая была женщина Ксения Григорьевна, чтобы опустить руки, когда удача была так близко. В ее голове уже созрел план, коварством достойный самого Макиавелли.

— Ступай к себе, Елизавета, — сказала вдруг Ксения Григорьевна. — Благодарим вас, господин Сдобов, и вас, господин Алексеев, — княгиня обернулась к Сергею Николаевичу, — за труды. Теперь в столовой накрыт чай, не откажите в любезности откушать. Княжны, ступайте и вы к себе, — сказала она дочерям.

После этого княгиня сделала знак мужу и сыну и удалилась, как предводительница маленького, но решительного отряда. Лиза, которая привыкла исполнять приказания тетки, встала и, не глядя по сторонам, отправилась к себе.