Колумб

Глава первая О том, как они искали золото

Колумб, в багровой одежде поверх сверкающих доспехов, первым ступил на плоский песчаный берег. Вслед за ним вышли из лодки капитаны его кораблей и несколько матросов. На берегу водрузили королевское знамя и знамя зелёного креста, и испанцы опустились на колени для благодарственной молитвы.

Сквозь полуопущенные ресницы Колумб изумлённо и разочарованно разглядывал туземцев. Все они были молоды, стройны и даже красивы, если бы лица не были расписаны пёстрыми узорами — кругами, спиралями и зигзагами. У некоторых узор спускался по спине и распространялся по всему телу.

Но это жалкое побережье и нищие островитяне ничуть не напоминали великолепия жителей Индии. Правда, во всех космографиях писалось о двенадцати тысячах семистах островах у берегов Манги, где жители ходят голые и произрастают пряности. По-видимому, это и был один из таких прибрежных островов.

Едва кончилась молитва и испанцы поднялись с колен, индейцы окружили их любопытной и ласковой толпой. Они лепетали слова языка, похожего на птичий, и быстрыми лёгкими пальцами касались удивляющих их одежд. Неожиданно один из них заплакал — он схватился за остриё меча и обрезал руку. Эти люди не знали оружия.

Колумб приказал раздать им красные шапки и бусы. Из лесу начали выбегать ещё индейцы. Они несли в руках комки хлопка, попугаев, дротики с наконечниками из рыбьих костей и радушно протягивали эти подарки испанцам.

Вдруг Колумб увидел кусочек золота, подвешенный к носу островитянина. Он вытянул палец и указал на это золото. Индеец послушно отцепил своё украшение и протянул его Колумбу.

— Откуда? — спросил Колумб.

И, будто поняв его вопрос, индеец залопотал, показывая к югу:

— Гванагани, кубанакан!

— Кублай-хан? Царь Манги? — спросил Колумб. — Это Манги?

Индеец закивал:

— Гванагани, гванагани, — показал к югу.

Откуда-то во множестве появились лодки, выдолбленные из целых дерев, то таких огромных, что в них свободно помещалось несколько десятков индейцев, то совсем маленьких. Индейцы проворно гребли вёслами, похожими на лопаты, которыми сажают в печь хлеба. Лодки окружили корабль; индейцы певуче кричали, лодки сталкивались, теснились, кренились и вновь выпрямлялись. Это продолжалось до самого вечера.

— Золото — к югу, — сказал Колумб Пинсону.

— Ведь я говорил, что Чипанго южнее, — самодовольно ответил Пинсон. — Когда мы отправимся туда? Я думаю, не стоит терять время на этом островишке… как его?

— Гванагани, — сказал Колумб.

Это слово было ему странно знакомо. Гванагани, конечно! «Гванагани», прошептал тот человек, выброшенный на берег Порто-Санто, переплывший море Тьмы в таком же выдолбленном бревне.

Всю ночь кричали попугаи. У каждого матроса был свой попугай, выменянный на старую пуговицу или кусочек стекла. Они кричали на весь корабль.

На следующий день Колумб на лодках исследовал берег острова. Ему встретилось несколько жалких селений. Туземцы выбегали из хижин, падали ниц, подымая кверху руки.

— До чего ясно разговаривают! — удивлялся Ласаро — юнга. — Прямо кажется, что каждое слово понимаешь. Сразу понятно, что они думают, будто мы к ним с неба свалились.

Колумб распорядился поймать нескольких индейцев. Гарпуном зачалили вертевшуюся близ испанских лодок пирóгу. Пленников бросили на дно лодки. Они легли неподвижно, и дрожь пробегала по их телам. Но по глазам было видно, что они хотят бежать, и Колумб приказал связать их. Тогда они замерли и закрыли глаза, и их тёмная кожа посерела от страха.

На «Санта-Мари» их допросили. Капитан Кóса спрашивал:

— Золото? Золото где? — и подымал вопросительно брови.

Пленники дрожали, потом вдруг заговорили, назвали сотню островов: острова плодородные и населённые, и золота там много.

Корабли покинули Гванагани под вечер и плыли всю ночь. В полдень подошли к острову, но вдали виднелся другой, бóльший, и на закате бросили якорь у его побережья. Пленники заволновались, словами и знаками объяснили, что жители здесь богаты, носят золотые браслеты.

Наутро Колумб высадился на берег этого острова и водрузил на нём знамя. В это время двое пленников бросились через борт в воду. Откуда-то появилась пирóга и подобрала их. Испанцы открыли по ней огонь. Пирóга затонула, но индейцы успели, нырнуть и выплыли так далеко, что уж никак нельзя было достать их пулей. Тогда матросы захватили индейца, случайно проплывавшего в маленькой лодочке. Но Колумб побоялся запугать всех островитян, он подарил испуганному пленнику черепки битой посуды и кусочки стекла и отпустил его. Индеец поспешно направился к берегу, и Колумб увидел, как его окружила толпа, восторженно любовавшаяся его сокровищами.

А пленники, не сумевшие убежать, приободрились, увидя такую ласку. Их жесты стали живей. Они снова указывали к югу: большой остров, много золота, золотые украшения.

На другой день корабли пристали к этому острову. Здешние жители уже прослышали о щедрости пришельцев. Они подплыли к кораблям, матросы угостили их патокой. Колумб высадился в маленькой гавани.

На этом острове Колумб впервые вошел в жилище туземцев. Это была хижина с высокой трубой. Между столбами были натянуты сети — постели островитян. Они называли их «гамак».

На испанцев бросались собаки. Они были безголосые, не могли лаять.

Золота здесь не было.

Тогда испанцы снова поплыли дальше и пристали к острову, который был прекраснее всех прежних. Тут было множество деревьев, и часто на ветвях одного дерева росли разные листья. Попугаи летали тучами, затмевая солнце. В душистой траве извивались змеи, и яркие ящерицы грелись на камнях.

Пленники рассказали испанцам, что царь этого острова покрыт золотом. Всю ночь испанцы ждали, что этот царь придёт и принесёт золото. Развели костёр из смолистых ветвей; смола горела, треща, и испускала сильный аромат. До утра сидели они у этого костра. Колумб молчал, глядел в золотистое, пряно пахнущее пламя, и думал в отчаянии, что как ни прекрасен этот молодой, открытый им мир, но без золота и пряностей он не смеет вернуться в Испанию.

Царь не пришёл. Наутро испанцы покинули остров. Колумб записал в своём дневнике:

Пленники указывали на юг, говорили:

— Колба!

Каждый раз, когда их спрашивали о золоте, они отвечали:

— Колба. — Иногда прибавляли: — Кубанакан.

Глава вторая О том, как они жили на земле Колба

Земля была холмиста и заросла высокой и густой травой. Вдали виднелись горы. Колумб и его спутники пошли вдоль реки. На гладком и круглом холме они увидели стоящие в круг статуи. Они были грубо вытесаны из камня, едва обозначены низкие груди и тяжёлые складки одежды, падавшие от пояса. Лица улыбались жестоко и загадочно. Статуи были увенчаны гирляндами свежих цветов. У каменных широких ног лежал череп, похожий на коровий.

Вдали на вершине горы вздымалась башня.

Темнокожие рыбаки возвращались в свои хижины, неся улов в тростниковых корзинах — голубых и красных, сверкающих чешуёй рыб. Рыбаки окружили испанцев в радостном ожидании. По островам уже разнёсся слух об их щедрости, и туземцы в детском нетерпении ожидали подарков. Высокий парень с золотой шпилькой в волосах порылся в своей корзине и достал смешную рыбу с тупой свиной мордой. Он протянул её Колумбу. Колумб взял и рыбу и золотое украшение.

Когда их спросили о золоте, рыбаки, перебивая друг друга, объяснили: золото внутри страны — кубанакан. Царь внутри страны — кубанакан. Его уже известили о прибытии испанцев.

На отлогом побережье за мысом испанцы разбили свои палатки. Колумб позвал своего слугу Гутьереса и матроса Родриго де-Триана и сказал им:

— Мы проживём здесь неделю и займёмся починкой кораблей. Вы пойдёте в глубь страны навстречу этому царю. Не удаляйтесь от берега дальше, чем на три дня пути. Внимательно рассматривайте все растения, которые вам встретятся. Здесь должны быть пряности. Вот вам образцы корицы, перца и лавра. Быть может, вы найдёте подобное. Не будьте жестоки с индейцами, потому что хотя они трусливы и слабы и каждый из вас может справиться с десятью из них, не следует восстанавливать их против себя. По-видимому, мы уже близко от Катая. Это могущественная страна, и лучше нам вступить в неё с миром.

Затем он отпустил их, и они ушли.

Вслед за тем из ближней деревни пришли туземцы. Они принесли в корзинах больших ящериц, рыбу и мучнистые клубни. Они показали, как надо печь эти клубни на угольях, и сами сели вокруг костра. Из-за узенького пояса достали они сложенные пачкой сухие листья, свернули их трубочкой, разожгли угольком конец, а другой конец сунули в рот.

— Табак, — сказали они и стали пускать дым изо рта и ноздрей.

Испанцы гнали дёготь, чтобы засмолить им швы кораблей, и дёготь испускал сильный и приятный запах. Индейцы приходили, садились, смотрели, как работают испанцы, пытались говорить слова испанской речи, повторяли их на своём языке. Испанцы скоро научились понимать этот несложный язык, но их грубым голосам было трудно воспроизводить певучие звуки.

Островитяне говорили: на юге есть страна Бабек. В Бабеке песок побережья золотой. Ночью люди приходят на берег. Они приходят с факелами. Факелы светят, люди видят блеск золота. Люди собирают песок. Они просеивают песок ситами. Песок просыпается. Золото остаётся. Бабек близко. По пути к Бабеку — острова. Сперва остров, где живут люди в белых одеждах. Под одеждой у них хвост. После острова хвостатых людей опять остров. Здесь у людей один глаз посреди лба. После острова одноглазых опять остров. Здесь живут люди с собачьими мордами. Потом последний остров. Там живут свирепые воины. Они едят мясо убитых людей. За этим островом — страна Бабек, где золото.

Через неделю вернулись Гутьерес и Родриго.

Гутьерес сказал:

— Эти глупые туземцы кланялись нам в землю и не смели смотреть на нас, так они были поражены нашим появлением. Они, видно, думали, что мы боги, сошедшие с неба. Они встречали нас, словно богов, и славно кормили нас. Когда мы приближались к новому селению, они зажигали в нашу честь огни. Но царя мы не встретили и ничего не слыхали о нём.

Родриго сказал:

— Они зажигали огни при нашем приближении, чтобы жители успели улепетнуть от нас в чащу лесов. А царь этот и золото — видно, басни. Эти туземцы не так глупы и придумывают свои сказки, чтобы мы скорей покинули их землю и поплыли дальше.

— А пряности? — спросил Колумб.

— Пряностей много, — сказал Гутьерес. — Мы показали этим туземцам образцы, и они говорят, что такие вещи растут к юго-востоку.

— Я не видал пряностей, — сказал Родриго. — Мы нашли корицу, но она горькая и пахнет лавром.

На рассвете корабли покинули Колбу и направились на поиски золотой земли Бабек.

Глава третья О том, как их посетил касик

Они плыли среди покрытых лесом островов, и одни из них были низменны, а другие увенчаны остроконечными или плоскими вершинами. Это место было так прекрасно, что Колумб назвал его «королевским садом».

Он писал в дневнике об этих островах:

— О чём ты пишешь? — спросил Пинсон.

Колумб ответил:

— Об этом прекрасном архипелаге, где мы находимся.

— Ты думаешь, что короли пополнят свою казну красивыми видами? И сам ты, видно, тоже надеешься расплатиться с ними этой красотой? Не этой ли красотой собираешься ты заплатить и мне свой долг? А о золоте ты не пишешь?

— Нет, конечно, я пишу о золоте, которым эти острова должны изобиловать, о жемчуге и камнях, которые я ещё не видел, но слышал, что они есть, и о пряностях, которых нашёл я неоспоримые признаки, и, наконец, о хлопке. Вот послушай, я прочту тебе то, что только что записал:

Пинсон поиграл бровями, покрутил пальцами сложенных рук и сказал медленно и насмешливо:

— Никак не пойму: то ли ты слепец, не замечающий, что видно каждому разумному человеку, и ощупью продолжающий бродить среди этих ничтожных островов. То ли ты обманщик, пытающийся скрыть от заимодавцев, что вместо обещанных драгоценностей нашёл ты лишь то, что не имеет никакой цены, и преувеличенными восторгами стремящийся скрыть своё разочарование?

— Мартин-Алонсо, опомнись, — сказал Колумб. — Разве тебе не понятно, что раз мы пересекли море Тьмы, мы, значит, находимся у берегов Катая?

— Тогда зачем ты болтаешься у этих берегов, а не плывёшь на Чипанго? Неужто ты думаешь, что королям нужна пригоршня плодов, которые сгниют прежде, чем ты довезёшь их до Испании? Не этими ли плодами собираешься ты выплачивать доходы Индии?

— Через два дня мы будем в стране Бабек. По всей вероятности, это и есть Чипанго.

— Связался я с тобой на свою беду! — грубо сказал Пинсон. — Без тебя давно бы я был уже на Чипанго и всюду, где бы пожелал. Наплевать мне на тебя, сухопутный морячишка, обманщик!

— Сейчас же уходи, — прервал его Колумб. — Уходи, опомнись и не смей так разговаривать со мной. Клянусь, вернувшись в Испанию, я прикажу заковать тебя в цепи, и ты сгниёшь в темнице. Как ты смеешь так говорить со мной?

Пинсон стоял весь жёлтый, даже белки глаз пожелтели. Он хотел что-то крикнуть, но вдруг засмеялся и быстро ушёл. Колумб, дрожа от негодования, смотрел на захлопнувшуюся дверь. Когда наконец он овладел собой и вышел на палубу, он увидел, что «Пинта» распустила паруса и спешно направляется на восток.

Весь вечер с «Санта-Мари» подавали «Пинте» сигналы. На ночь зажгли огни на верхушке мачты, и эти огни горели всю ночь. Но «Пинта», ни на что не обращая внимания, всё удалялась и наконец скрылась за горизонтом.

Тогда «Санта-Мари» и «Нинья» тоже двинулись в дальнейший путь. Теперь они направлялись к юго-востоку, проходя мимо гористых местностей.

Через два дня они пристали к мысу, который индейцы называли Богайо. Здесь в реке они нашли камни, блестевшие золотым налётом. Подальше рос сосновый лес, годный для мачт, и Колумб приказал спилить несколько деревьев для «Ниньи».

Эта страна Богайо была похожа на Испанию, и Колумб назвал её маленькой Испанией — «Эспаньолой». Здесь росли миртовые деревья и ночью пели соловьи. На берегу собралась толпа островитян и с ними их царёк — касик. Этот касик был хилый старик с большим животом и тонкими ногами, такой же голый, как его подданные. Он принёс с собой кусок золота величиной с руку, разрезал его на тонкие пластинки и менял на бусы и безделушки. При этом он настойчиво торговался, требуя больше. Наконец по кусочкам весь его слиток перешёл в руки Колумба. Тогда касик сказал, что назавтра он снова придёт и принесёт много золота. Пусть приготовят ему за то хорошие подарки.

На другой день испанцы разукрасили свои корабли и дали залп из ружей. В назначенное время касик явился. На этот раз его несли на носилках. Он был украшен всеми полученными вчера от испанцев драгоценностями. В ухе была закорючка от стеклянного бокала, похожая на свиной хвостик. Глиняные черепки, нанизанные на верёвочку, украшали его грудь. Жёсткие волосы были перевязаны ниткой бус.

Колумб принял его с почётом, усадил рядом с собой за стол в своей каюте, и они вместе ели и пили. Два индейца, принёсших касика, сели у его ног, и он кидал им остатки своей еды. Потом, насытившись, он стал ходить по каюте, дивясь всему, что видел. Он схватился за зелёные занавеси кровати, и Колумб подарил ему эти занавеси. Он дал ему также несколько янтарных зёрен из своего ожерелья, красные туфли из кордовской кожи и бутылку померанцевой настойки. Касик глотнул из горлышка, обжёгся и испугался. Но затем ему стало приятно, потому что он был старый, а водка согрела его. Он выпил всю бутылку и вылизал последние капли, висевшие на горлышке.

Потом он стал болтать и хвастаться, что может достать золота сколько угодно, надо лишь, чтоб испанцы потерпели несколько дней, пока он пошлёт за золотом, и чтобы они не скупались на такие хорошие подарки и согревающее стариков питьё.

— Куда же пошлёшь ты за золотом? — спросил Колумб.

Касик ответил, что за два дня пути есть остров совсем золотой — остров Чи-ба-о. Туда пошлёт он своих людей, они знают дорогу.

Когда касика унесли, пьяного и сонного, Колумб сказал капитану Кóса, что это Чи-ба-о, быть может, и есть золотой остров Чипанго.

— Хорошо, если так, — ворчливо ответил старик. — Ведь люди поехали за золотом, и я скоро не буду знать, как сдерживать их алчность. Последний раз, когда послали матросов на берег за водой, они принесли трёх жирных гусей и кусочек золота.

— Они выдрали кольцо из носа женщины, — подтвердил Гутьерес.

— Мартин-Алонсо, быть может, теперь уже на Чипанго, — сказал капитан Кóса.

— Завтра сочельник, — сказал Колумб. — Люди захотят отпраздновать его и отдохнуть. Через день или два пойдём на Чипанго. Нужно будет захватить нескольких индейцев, чтобы они указали нам дорогу.

Глава четвёртая О том, как они справили праздник

По ночам корабли из предосторожности редко становились на якорь. Обычно они медленно подвигались вдоль берега. Так поступили и в ночь под рождество.

Праздник справили торжественно. Пили вино, палили из ружей в воздух. Утомлённый шумом, Колумб рано ушёл в свою каюту. Матросы один за другим свалились и уснули. Рулевой дремал и кивал головой, стоя у румпеля. Наконец он сказал юнге:

— Слушай, Ласаро, ничего не случится, если я пойду спать. Ты останешься у руля.

— Ваша милость, я боюсь!

Рулевой показал ему кулак, сказал:

— Это прибавит тебе храбрости, — и ушёл.

Ласаро дрожащими руками взялся за руль и застыл.

Ночь была тихая и звёздная. Корабли медленно подвигались вдоль берега. С земли нёсся аромат цветов и соловьиное пение. Это было так похоже на милую родину, что Ласаро загрустил. Он был совсем одиноким на этом спящем корабле.

Течение незаметно уносило корабль в сторону от курса. Ласаро видел, как понемногу приближается берег, но не решался позвать на помощь. Он помнил кулак рулевого.

Неожиданно раздался треск. Мальчика толчком отбросило в сторону, и он ударился головой. Корабль рванулся вперёд и застыл неподвижно. Тогда Ласаро закричал не своим голосом.

Колумб ещё не спал. Он выбежал на крик, нагнулся через борт и всмотрелся в глубь сверкающей под лунным светом воды. Потом сказал негромко:

— Это мель. Мы на песчаной мели, — и начал сзывать команду.

Матросы выбежали, ещё не проспавшиеся и не проснувшиеся. Но, услышав, как «Санта-Мари» скрипит и стонет, будто живое существо, они очнулись, закричали:

— Тонем! — и бросились к бортам.

— Надо спустить лодку и попытаться бросить якорь с кормы, — сказал Колумб. — Быть может, прилив подымет корабль и нам удастся спасти его.

Капитан Кóса повторил приказание, и все как один бросились его выполнять. Едва спустили лодку на море, матросы, как лягушки, стали прыгать в неё, и в одно мгновенье набралось их столько, что лодка едва не затонула. Тогда те, кто был уже в лодке, оттолкнулись от корабля и стали грести. Но, вместо того, чтобы направиться к корме, они гребли всё быстрей и быстрей, удаляясь от корабля по направлению к «Нинье». Делали они это молча, не сговариваясь, но единодушно. Приблизившись к «Нинье», они так же единогласно закричали:

— «Санта-Мари» тонет! Бросьте нам конец, чтобы мы могли спастись.

Винсенте-Янес крикнул сверху:

— Убирайтесь, проклятые трусы, гребите обратно, свиньи, дети свиньи!

Он велел оттолкнуть их лодку, чтобы они не могли взобраться на «Нинью», а сам распорядился отправить свою лодку на помощь гибнущему кораблю.

От сильного удара у «Санта-Мари» треснул киль, и сквозь трещину вода набиралась с такой быстротой, что хотя её откачивали помпой и отчерпывали кухонными котлами и ведрами, она всё прибывала. Люди стояли по колена в воде, и вода уже подходила к поясу.

Вдруг «Санта-Мари» начала крениться набок. Колумб приказал рубить мачту, надеясь, что корабль выпрямится. Но мачта, упав, разбила борт, а «Санта-Мари» легла набок. Тогда, увидев, что всякие дальнейшие попытки безнадёжны, Колумб приказал команде переправляться на «Нинью» и сам с капитаном Кóса следил, чтобы люди без давки и драки садились в лодки. Последним покинул он гибнущий корабль.

Глава пятая О том, как они пустились в обратный путь

Наутро увидели, что «Санта-Мари> не затонула, но, разбитая и недвижимая, лежит на отмели. Тогда Колумб послал за помощью к касику, чтобы спасти всё ценное, что осталось на корабле, пока волны и ветры не разрушили его окончательно.

Вскоре приплыли на своих пирóгах туземцы, и в короткое время удалось перевезти на берег все припасы и личное имущество команды.

Колумб созвал всех на совет и сказал:

— Дальнейшее плаванье, за гибелью «Санта-Мари», невозможно.

— Да, это так, — согласились они.

— Следовательно, остаётся нам вернуться в Испанию на «Нинье».

— «Нинья» чересчур мала! — крикнул Винсенте-Янес. — Она никак не сможет вместить всех людей и припасы. Кроме того, она изношена и слаба. Мы все потонем вместе с ней в первую же непогоду.

— Не торопись перебивать меня, Винсенте-Янес. Конечно, все мы не можем вернуться на «Нинье». Но кто-то должен вернуться в Испанию хотя бы затем, чтобы прислать корабль за оставшимися. Остров этот плодородный и со здоровым климатом. Многие из людей неоднократно выражали желание остаться здесь. Те, кто останутся, будут искать месторождение золота и, думаю, сумеют заготовить больше тонны золота за год. Я же вернусь с новыми кораблями менее чем через год, и тогда те, кто пожелает, смогут вернуться в Испанию, а кто пожелает, снова останутся на острове. И, так как я должен ехать, чтобы сделать доклад королям, я оставляю своим заместителем Педро Гутьереса. Кто ещё останется здесь?

Пожелали остаться сорок человек, в том числе конопатчик, плотник, портной, лекарь и знаток горного дела.

Спешно, в течение десяти дней, был выстроен форт с башней и рвом. Остающимся был оставлен баркас и запасы вина и хлеба более чем на год, не считая семян и зёрен для посева.

2 января 1493 года Колумб торжественно приготовился покинуть Эспаньолу и простился с касиком. Касик надел на голову Колумба свой золотой венец. Колумб снял с себя пунцовый плащ и накинул его на плечи индейца. Он также надел ему на руку серебряный браслет и подарил своё ожерелье.

Наконец, чтобы индейцы прониклись должным почтением к могуществу испанцев, Колумб приказал стрелять из пушек по разбитому кузову «Санта-Мари». Индейцы попадали на землю и заткнули уши руками. Но Педро Гутьересу показалось, что они не так уж испуганы и глаза их смотрят лукаво. Может статься, что частые праздничные залпы в воздух приучили их не бояться стрельбы и считать её для себя безопасной. Но Гутьерес затаил свои опасения, и, когда ещё через день ветер позволил «Нинье» распустить наконец паруса, он повторил Колумбу торжественное обещание найти и собрать золото. При этом он хвастливо сказал:

— Я уж сумею справиться с ними! Три испанца стоят больше тысячи этих голышей.

— Твоя храбрость, конечно, делает тебе честь, Гутьерес, — сказал Колумб. — Но помни, что вас здесь остаётся немного, а им на помощь могут притти соседние племена. Берегись, не истощай их терпения.

Затем Колумб взошёл на борт «Ниньи», и маленькая каравелла покинула Эспаньолу.

Два дня спустя Колумб увидел «Пинту», на всех парусах шедшую ему навстречу.

Пинсон явился к Колумбу и, выжидательно глядя ему в глаза, сказал:

— Это не моя вина. Я ушёл против своей воли. Меня принудила команда.

— Мартин-Алонсо, — с упрёком сказал Колумб, — ведь вы называете себя королём Палоса. Как это могло случиться, чтобы люди вам не повиновались?

— Это так и есть, как я говорю, — повторил Пинсон. — Я болен, я не мог справиться с ними.

Дверь скрипнула, и осторожно вошёл Винсенте-Янес. Ни с кем не поздоровавшись, он как ни в чём не бывало стал рыться в стенном шкафчике, но глаза его настороженно следили через плечо за выражением лиц говорящих. Колумб повернулся к нему и спросил:

— Зачем ты входишь без спросу?

Но Винсенте-Янес оскалил зубы и сказал нагло:

— Ведь это моя каюта, сеньор адмирал, и в шкафу ещё остались всякие мои мелочи. Вы на «Нинье» такой недавний гость, что я не успел ещё прибрать всё как следует.

Было ясно, что ссориться с Пинсонами бесполезно и, быть может, опасно. Поэтому Колумб любезно сказал:

— Так прибери скорей свои вещи, дорогой мой Винсенте-Янес, чтобы я мог спокойно работать и беседовать, с кем хочу, в этой моей каюте. Вам же, Мартин-Алонсо, я очень сочувствую в вашей болезни и надеюсь, что в Испании вы скоро поправитесь.

Оба брата вышли вместе, и Колумб видел, как они, оживлённо разговаривая, несколько времени ходили обнявшись. Затем Пинсон вернулся на «Пинту» и покорно последовал за адмиральским флагом, развевавшимся над крошкой «Ниньей».

Они шли небольшими переходами; боясь отмелей, ложились на ночь в дрейф; иногда высаживались днём на берег, чтобы набрать пресной воды. На «Нинье» открылась течь; пришлось вытащить её на сушу и законопатить швы. При каждой такой задержке Колумб тревожно наблюдал, как Пинсоны о чём-то шепчутся между собой. Больше всего хотелось ему выйти наконец из архипелага в открытое море, чтобы избавиться от этой неприятной мысли о заговоре Пинсонов и их сторонников.

Как-то, когда набирали в бочки свежую воду, он заметил в щелях рассохшихся обручей крупинки золота. Смотревший через его плечо Пинсон сказал:

— Повидимому, в какой-то из рек, которые мы прошли, есть золото. Надо бы вернуться и постараться набрать его.

— Нет, — быстро ответил Колумб. — Как можно знать, в которой из речонок попались нам эти крупинки? Быть может, придётся вновь осмотреть их все. Лучше не терять времени!

Пинсон пожал плечами и отошёл, ничего не сказав.

Наконец один раз, во время очередной высадки на берег, Колумбу удалось подслушать их разговор.

— …Остров Матинино, где живёт племя женщин, — говорил Мартин-Алонсо.

Винсенте-Янес засмеялся.

— Да, — сказал Пинсон. — А караибы-людоеды раз в году посещают этот остров, забирают с собой всех мальчиков, а девочек оставляют на пополнение племени.

— Враки!

— Молокосос, ты ещё споришь со старшим братом! Мне туземцы ещё рассказывали, что есть остров, где жители ходят в белых одеждах, а не нагишом.

Колумб отошёл обрадованный, но всё ещё не уверенный, всегда ли братья ведут между собой такие безобидные беседы, или они нарочно заговорили о пустяках, заметив его приближение.

На следующий день на отлогом побережье Колумб увидел сирен.

Три сирены лежали и грелись на солнышке. Когда каравелла проходила мимо, они вдруг подняли свои круглые головы с длинными висящими усами и громко заревели. Матросы бросились ниц, закрывая глаза и уши. Но и сирены, в свою очередь, испугались, неуклюже поползли к воде, нырнули и скрылись. Тогда Колумб вспомнил, что уже раньше видел таких сирен на Гвинейском берегу и что некоторые моряки говорила тогда, что это не сирены — морские женщины, а животное — тюлень.

В тот день, когда матросы последний раз перед выходом кораблей в открытое море хотели набрать пресной воды, они увидели у входа в гавань одинокого индейца. Это был свирепый мускулистый парень, с ног до головы покрытый цветными узорами, с деревянным мечом на перевязи и самострелом в руке. Колумб подумал, что это и есть людоед караиб. Караиба взяли на «Нинью», но никто не понял его языка, и Колумб, одарив его всякими безделушками, отпустил. Но едва индеец высадился на берег, как из лесу выбежало около сотни таких же свирепых индейцев. Они принялись осыпать корабль стрелами. За дальностью расстояния стрелы почти все попадали в воду, и лишь некоторые впились в борт, звеня и вздрагивая. Матросы, взбешённые неожиданной атакой, выстрелили из ружей. Несколько индейцев с воем упали на песок, а другие, подхватив их, скрылись в лесу. Тогда испанцы высадились на берег, обшарили опушку леса и, найдя за ближним мысом несколько безоружных и безобидных островитян, ловивших сетями рыбу, схватили их, потащили на корабль и заперли в трюме.

После этого наполнили бочки свежей водой и вышли в открытое море.

Глава шестая О том, как их настигла буря

Месяц плыли они по этому морю, среди водорослей и птиц. Но теперь они возвращались домой, и время не казалось долгам и путь не был страшным.

В ночь на 12 февраля поднялся сильный ветер, и наутро начался ураган. Волны, высокие как горы, набегали и подкидывали каравеллы, а через мгновенье там, где была гора, открывалась пропасть, и каравеллы проваливались в неё. И вслед за тем новая огромная волна вздымалась над измученными корабликами и обрушивалась на них всей тяжестью своей воды. «Пинту» отнесло на север, и она скрылась среди бушующих волн. «Нинья» убрала все паруса, но она была чересчур легка, и её трепало, как щепочку. Наполнили морской водой бочки, чтобы увеличить балласт. Затем ничего уже нельзя было сделать, и матросы наперебой давали обеты, что если удастся им спастись, то поставят они свечу Марии Гвадалупской, и сходят на поклонение Марии Лоретской, и ночь проведут на молитве Кларе Могской. И так как они не знали, что ещё обещать, то только плакали и молились.

Колумб спустился в свою каюту. Его не тревожила гибель, он был готов к ней ещё тогда, когда пустился в это плаванье.

Но больше всего на свете страшила его мысль, что мир не узнает о его открытиях.

Он поспешно написал на пергаменте краткий отчёт о своём плаванье, обернул его в вощёную клеёнку, забил в бочонок и бросил в море. И другой такой же бочонок он положил на корме, чтобы его смыло волной, когда «Нинья» затонет. Он сделал это, чтобы вместе с ним не погибло его открытие, чтобы весь мир узнал, как его каравеллы дважды пересекли и победили море Тьмы.

Глава седьмая О том, как кончилось их плаванье

Ужасная была эта зима в Палосе! Ветры ревели и рвали крыши с лачуг. С трёх сторон света налетали ветры, свивались клубком и, подымая морские воды, топили корабли. Каждая каравелла, осмелившаяся выйти из речного рейда, погибала. И даже в этот мелкий рейд нагоняли свирепые ветры огромные морские волны.

А наверху, на горе, где стоял монастырь, было ещё ветреней и холоднее. Но отец Маркена каждый вечер выходил из своей кельи; заслонив глаза рукой, смотрел вдаль, на запад, не забелеют ли паруса, квадратный и треугольный на «Санта-Мари», косые треугольные — на «Пинте» и «Нинье».

От этих вечерних прогулок отец Маркена простудился и слёг. Тогда он написал Диего и попросил его приехать, проститься перед смертью.

Диего очень не хотелось ехать. При дворе было весело. Он научился плясать. Он очень хорошо играл в мячи. Он брал уроки фехтования и верховой езды. Принц Хуан был к нему благосклонен, а сама королева как-то ущипнула его за подбородок и сказала:

— А как индийское золото?

Но всё же, хотя ему очень не хотелось ехать, он отпросился у воспитателя пажей, и его отпустили. И теперь он гостил в мрачном монастыре на вершине горы над Палосом.

Ах, лучше бы ему было не приезжать! Всё кругом говорило о гибели. Когда он подошёл к окну, выходившему на море, отец Маркена сказал печально и кротко:

— Ты ещё надеешься, мой мальчик? Это хорошо, — и отвернулся.

И Диего вдруг понял, что если отец не вернётся, а он может не вернуться, он наверное не вернётся, то всё лёгкое благополучие рассеется, как дым. Он вдруг ясно представил себе измождённое лицо отца, его белые мягкие волосы и большие нежные руки. Он вспомнил, как они странствовали по дорогам Португалии и отец прикрывал его своим дырявым плащом. И сандалии, которые отец ему сплёл. И его голос. И его рассказы. И, прислонившись к косяку окна, Диего горько заплакал, закрывая лицо и стыдясь своих слёз.

Наутро он спустился в Палос. Там было ещё хуже. В каждом доме оплакивали тех, кто погиб в прибрежных плаваньях, или тех, кто ушёл в море Тьмы и никогда-никогда не вернётся.

Диего зашёл к Пинсонам. Ласковая, тихая жена Мартин-Алонсо угостила его сладким вареньем, но она плакала, доставая его из банки, и оно стало солоноватым.

Диего скорей вернулся к отцу Маркена, потому что с этим тихим маленьким старичком было всё же легче.

Но на другое утро — это было 15 марта 1493 года — Диего не выдержал и снова спустился в Палос. Он пошёл бродить по пристани. Здесь на камнях сидело несколько женщин, проводивших в ожидании свои дни. Диего присел рядом с ними.

Было около полудня, когда вдали показался парус. Одна из женщин встала и поглядела, потом опять опустилась наземь, безразличная ко всему на свете. Каравелла всё приближалась, и уже были видны её мощные паруса и тонкий изогнутый корпус.

— Она похожа на «Нинью», — сказала одна из женщин.

— Ты дура, — ответили ей. — У «Ниньи» паруса косые, и если это «Нинья», то где же остальные корабли?

У Диего сильно и неровно билось сердце. Он не видел кораблей перед отплытием и не мог узнать их, но он знал, что отец ушёл на «Санта-Мари», а возвращалась «Нинья». Да, это была она, хотя и с новыми парусами; все её уже узнали и, трепеща, смотрели ей навстречу.

Из ближних лачуг выбегали семьи моряков и спешили на пристань. Но уже в самые дальние домишки проникла весть, и люди, торопясь, пробирались среди холмов, ещё не зная, что ждёт их —радость или горе.

Но вот «Нинья» причалила, с берега подхватили брошенный ею канат. И тогда по откинутому трапу двинулось с корабля удивительное шествие. Впереди шли шесть индейцев, совершенно нагих, но увешанных тяжёлыми золотыми цепями. Они ступили наземь и остановились. Толпа, шарахнувшаяся от них, снова надвинулась, потому что теперь на берег спускались попарно матросы. Они несли на поднятых руках разноцветных попугаев и других удивительных птиц с ярким опереньем, шкуры неизвестных животных и невиданные растения. И последним на берег сошёл Колумб в скромной и тёмной одежде поверх сверкающих лат. Тогда Диего, очнувшись от оцепенения, закричал и бросился к отцу навстречу.

Кругом них раздавались ликующие возгласы тех, кто встретил своих родных, и недоуменные вопросы тех, кто не видел своих близких. Но никто не умер, если только не потонула «Пинта». Те, кого здесь нет, остались в далёкой Индии добывать золото. Они вернутся через год богачами.

Колумб отправил гонца с вестями к королевскому двору, а сам поднялся с Диего в Рабида — навестить старого друга и отдохнуть в ожидании королевского ответа.

Маркена, со всех сторон обложенный подушками, сидел в постели и слушал рассказы Колумба. Его измождённое болезнью лицо расцвело и порозовело. Когда Колумб дошёл до страшной бури, едва не погубившей малютку «Нинью», Маркена завозился на постели, выпростал руки из-под одеяла и схватил Колумба за рукав.

— …На следующий день на заре буря стихла, — рассказывал Колумб. — Мы увидели на горизонте Азоры; ещё через день благополучно достигли их берегов. Но «Пинту» отнесло далеко, и так как у неё была повреждена мачта, а Пинсон болен и им уже не владеет прежний отважный дух, то боюсь, что каравелла и все бывшие на ней погибли. И хоть Пинсон причинил мне много горя и пытался покинуть меня и опередить — первым рассказать королям о моём великолепном открытии и, быть может, приписать его себе, — но мне жаль его, потому что он был отважный человек и без его помощи нелегко мне было бы осуществить моё плаванье.

Затем он рассказал, как уже у европейского побережья снова настигла их буря. Корабль долго боролся с волнами в виду близлежащего города, пока наконец удалось войти в реку Тахо, и таким образом Колумб высадился на берег Португалии. И он рассказал о великолепном приёме, который был оказан ему португальским королем.

Тут Диего важно сказал:

— Короли всегда так. Их пугают великие замыслы, но победителей они приветствуют, надеясь пожать плоды их побед.

— Что ты говоришь, Диего! — в ужасе воскликнул Mapкена. — Этому ли тебя учили при дворе?

— Конечно, это так, — упрямо сказал Диего. — Португальский король теперь пошлёт своих капитанов по следам твоих каравелл и попытается перехватить у нас золото Индии.

— Семь месяцев прошло с тех пор, как я покинул Палос, — сказал Колумб. — Переход в ту сторону я сделал в семьдесят один день; обратный путь был много быстрее и легче, хотя в течение тринадцати дней меня теснили бури. Скоро плаванье по морю Тьмы станет простой увеселительной прогулкой, приятнее, чем плаванье у наших берегов, потому что море там спокойнее, ветры ровны и воздух полезен для дыхания.

В дверь негромко постучали, и послушник просунул в комнату голову.

— Сейчас вернулась «Пинта», — сообщил он. — Она пришла потихоньку, как будто тайком. Она совсем истрепалась, а Пинсон болен и заперся в своём доме.

— Он боится, как бы я не наказал его за то, что он пытался покинуть меня, — сказал Колумб. — Но я не собираюсь мстить ему. Он и так заболел от злобы и зависти.

Несколько дней в Рабида прошли спокойно и радостно. Маркена выздоравливал и уже спускался в свой садик, опираясь на руку Диего. Из Палоса подымались моряки со своими семьями и с восхищением смотрели на Колумба, а он выходил к ним с улыбкой, озарявшей довольством его лицо.

Вскоре вернулся гонец, посланный к королям. Он сообщил о том глубоком впечатлении, которое произвела при дворе его весть. Слава новых западных владений затмила собой завоевания мавританских войн.

Короли готовили Колумбу небывалую встречу. И города, лежащие по пути, уже соревновались друг с другом, желая оказать изумительные почести великому мореплавателю, открывшему новый мир.