Колыбельная для двоих

Глава 6

«Сообщается, что состояние миссис Кеннеди на сегодняшнее утро стабильно хорошее. Зарубежные новости: над Сикстинской капеллой продолжает взвеваться черный дым, что свидетельствует о том, что преемник Папы Иоанна Двадцать Третьего еще не избран. Пресс-секретарь Коллегии кардиналов сообщил сегодня утром, что соглашение должно быть достигнуто…»

Тед выключил радио. Из-за поворота показался дом Холлендов, он стоял на вершине Тэйлор Роад среди сикамор и пальм. Тед, сбросив скорость, повел машину по крутой подъездной дороге и, не дожидаясь полной остановки машины, заглушил мотор.

Дом Холлендов был красивым, одним из самых красивых домов в округе. Натан Холленд, будучи старшим управляющим страховой компании, мог позволить себе иметь садовников, горничных и поддерживать дом в отличном состоянии. Теду нравился Натан Холленд. Они знали друг друга уже более года, с тех пор, как Мария стала приводить Майка к ним домой. Они с Люссиль приезжали сюда два раза на ужин, а в декабре — на рождественскую вечеринку. То, как Натан Холленд воспитывал трех мальчиков, содержал дом в чистоте и порядке и образцово справлялся со своей ответственной работой, было достойно уважения.

Тед повернул ключ зажигания на «аккумулятор» и включил кондиционер. Только одиннадцать часов утра, а воздух уже горячий и тяжелый. Тед посмотрел на окружающую дом скульптурную зеленую изгородь.

Утром Люссиль не произнесла ни слова. Она со стоном проснулась под звон будильника, поплелась в ванную и закинула в себя четыре таблетки аспирина. Потом она, по-прежнему не говоря ни слова, сварила целый кофейник крепкого кофе и приготовила тарелку тостов с беконом, к которым никто так и не притронулся. Выглядела она ужасно. Тед не мог припомнить, чтобы он когда-либо видел жену в подобном состоянии. Лицо было опухшим и помятым, глаза утопали среди двух пурпурных полумесяцев, белки были испещрены красными прожилками. Прическа была жалким подобием ее обычной аккуратной укладки, местами волосы торчали в разные стороны. Она ничего не сказала Теду, когда он объявил ей о своем намерении встретиться с Натаном Холлендом.

Тед чувствовал себя не лучше жены. Голова нещадно гудела — в последний раз так он себя чувствовал девятнадцать лет назад, утром после холостяцкой вечеринки. У него не было ни сил, ни стимула жить дальше.

Едва Тед положил голову на руль, его пронзила острая боль терзавшего его воспоминания. Вчера вечером, после того как Люссиль погрузилась в глубокий сон, Теда вывел из состояния отрешенности телефонный звонок. Это была Эми. Она звонила, чтобы узнать, куда все подевались. Занятия по катехизису закончились полчаса назад, и все эти полчаса она стояла и ждала, когда за ней заедет мама.

Тед поднял голову и с силой зажмурился. Эми, мы все забыли про тебя…

Двенадцатилетняя девочка пришла домой и, к своему разочарованию, обнаружила дом в кромешной темноте, а маму и сестру спящими. Ей не терпелось сообщить им какие-то важные новости, но получилось так, что теперь ей придется отложить эту беседу на неопределенное время.

Вечер получился таким скомканным и запуганным, что Теду захотелось забыть о нем, как о страшном сне. Однако надо было действовать.

Ему нужно поговорить с Натаном Холлендом. На данный момент это было единственно верным, логически правильным шагом. Может быть, они вдвоем смогут придумать, что делать дальше.

Внезапно распахнулась входная дверь, это вернуло Теда к реальности. Он выключил кондиционер, схватил ключи и выпрыгнул из машины.

— Привет, Натан, — крикнул он, помахав ему рукой.

Холленд улыбнулся.

— Мне показалось, что подъехала машина. Заходи в дом, а то здесь умереть можно от жары!

Утром, вскоре после пробуждения, Тед позвонил Натану Холленду и сказал, что ему необходимо обсудить с ним одну очень важную проблему. Когда Натан предложил Теду подъехать к нему в офис, Тед ответил, что хотел бы поговорить с ним в более приватной обстановке. В результате они договорились встретиться у Холленда дома в одиннадцать часов.

— Большое спасибо, что нашел время встретиться со мной, — сказал Тед, пожимая руку Натану.

— Не за что, Тед. — Натан закрыл входную дверь и повел гостя в прохладу дома. — Я уже был сегодня в офисе. Сказал секретарю, что задержусь после обеда. Хочешь кофе?

Тед на мгновение задумался.

— Да. Пожалуйста. Мальчики дома?

— Майк и Мэтт в школе. Сегодня у них укороченный день, так что скоро должны прийти. Завтра же последний день учебы, — бросил Натан через плечо, направляясь на кухню.

— Да… — Тед потер виски, обводя взглядом гостиную, — я знаю… — Он подошел к дивану и уставился на него. — А где малыш Тимоти?

— Плещется в соседском бассейне. У него занятия в школе закончились еще неделю назад. Я буду через минуту. Тед, ты пока устраивайся поудобнее.

В гостиной Натана Холленда это было сделать нетрудно. Декорированная в модном испанском стиле, с толстыми, ворсистыми коврами, кожаной мебелью, отделками из черного кованого железа, испанским деревом и горшками с папоротниками, комната располагала к расслаблению и умиротворению. Однако Тед не мог расслабиться. В его сознании по-прежнему звучали слова Люссиль, произнесенные ею накануне.

Слова, в которых таился зловещий смысл: «Ты отец. Избавь ее от этого кошмара».

Конечно, Тед не собирался исполнять ее желание. Вчера вечером, когда его мозг был затуманен алкоголем, это решение показалось ему поистине посланием небес — решением, благодаря которому они смогут разделаться, быстро и тайно, с возникшей проблемой. Но уже утром, при свете солнца, Теду стало невыносимо плохо от одной только мысли об аборте, и он был уверен, что Люссиль также осознала всю чудовищность своих слов.

Когда в комнату вошел Натан, держа в руках поднос с двумя чашками кофе, сахарницей, молочником и несколькими кусками пирога, Тед сел.

— Рад тебя видеть, — сказал Натан, — как поживают Люссиль и девочки?

— О-о… хорошо. А как ты и мальчики?

— Лучше не бывает.

Мужчины сидели друг против друга — Тед на коричнево-зеленом бархатном диване, а Натан в черном кожаном кресле. Поднос с едой стоял между ними на маленьком кофейном столике из испанского дерева. Мысль о том, чтобы что-нибудь съесть, вызывала у Теда приступ тошноты, однако ему удалось заставить себя открыть рот и влить в себя немного горячего крепкого кофе. После этого чашка с кофе застыла у него в руках. Он рассматривал человека, сидевшего напротив него. Натан Холленд был крупным, розовощеким мужчиной пятидесяти с небольшим лет, с гривой густых седых волос. Говорил он басом, что вызывало ассоциации с певцом или актером. Взгляд его серых глаз, казалось, всегда был довольным и веселым.

— Как дела на работе, Натан? — спросил Тед.

— Не жалуюсь. А у тебя?

Тед, нахмурившись, уставился на чашку с кофе. Как долго ему нужно поддерживать обычную беседу «ни о чем»? Наконец он поставил чашку на стол и посмотрел Натану в глаза.

— Натан, я пришел сюда не для того, чтобы говорить о работе. Боюсь, разговор будет более серьезным.

Натан Холленд медленно кивнул, глядя на своего гостя поверх чашки с кофе, которую он держал возле губ.

— Натан, у меня возникла проблема. И я хочу, чтобы ты знал, что для меня эта проблема крайне не проста.

Натан поставил чашку на стол и с беспокойством взглянул на друга.

— Что случилось?

Тед провел пересохшим языком по губам, думая, как лучше озвучить свою проблему. Но был только один способ.

— Натан, моя дочь беременна.

Минуту серые глаза смотрели на него не мигая; розовощекое лицо не отражало ни единой эмоции. Наконец, спустя, как показалось Теду, вечность, Натан Холленд вымолвил: — Что?

— Я сказал, что моя дочь беременна.

— Которая?

Тед нахмурился. Которая?

— Мария. Мария беременна.

— О-о… — Натан Холленд ударил себя по коленям и откинулся на спинку кресла. — Поверить не могу.

Тед посмотрел вниз, на свои руки, сожалея о том, что ему нечем их занять.

— Да уж. Я тоже не могу. Это как… — он покачал головой.

— Тед, — сказал тихо Натан, — когда ты об этом узнал?

— Вчера днем.

— Это точно? Может быть, сходить к другому врачу?

— Люссиль водила Марию к двум врачам. Они сказали одно и то же.

Последовала еще одна долгая пауза.

— Что говорит Мария?

Тед почувствовал, как в нем закипает ярость — злость от осознания собственной беспомощности, от отчаяния. Он вскочил на ноги, подошел к огромному камину, облокотился одним локтем на каминную доску и мрачно уставился в черное углубление.

— Она все отрицает, — сказал он сдавленным голосом, — и это еще больше усугубляет проблему, Натан. Мария настаивает на том, что это невозможно.

Натан хмуро кивнул головой, в его взгляде читалось сочувствие.

— Наверное, это естественное поведение для девочки в таком положении. Бедняжка, она, должно быть, напугана до полусмерти.

Тед поднял вторую руку и поставил ее на каминную доску из испанского дерева. Затем он наклонился и уперся лбом в кулаки.

Где-то в доме тихо тикали часы, из кухни доносились щелчки и гудение холодильника, во дворе издавал булькающие звуки фильтр бассейна; в мраморной птичьей купальне заливалась трелью троица скворцов. Мужчины сидели неподвижно, казалось, прошли часы, дни, недели; их кофе остыл, дом вокруг них погрузился в тишину. Когда где-то вдалеке незримые часы пробили половину часа, Тед услышал тихий голос Натана.

— Я догадываюсь, почему ты пришел сюда, Тед. Ты думаешь, это Майк.

Он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.

— Да, — ответил Тед.

— Хорошо. Давай поговорим об этом.

Тед посмотрел на мужчину в кресле. На мгновение их глаза встретились, но они тут же отвели их в разные стороны.

— Послушай, Натан, я не обвиняю его. Мария не называла никаких имен. Она вообще отрицает то, что беременна. Если она делает это, чтобы кого-то защитить, я хочу знать, кого именно, чтобы наконец-то положить конец ее лжи. А Майк… Кроме как на Майка мы не знаем, на кого подумать.

Натан Холленд почувствовал, как на его плечи навалилась огромная тяжесть. Он медленно, будто старый уставший человек, поднялся со своего места.

— Хорошо, Тед. Мы поговорим с Майком. А что потом?

Тед повернулся и уставился в чрево камина. Что потом? Он не имел ни малейшего представления. Что делали отцы беременных дочерей? Что делать с девочкой, которая еще не окончила школу, но внутри которой уже растет ребенок? Что ей сказать? Как с ней себя вести? Как быть с соседями? С церковью? Что делать с ее дальнейшим образованием? Как ее прятать? Как быть в конце? Что делать с ребенком, который никому не нужен?

Снова услышав голос Люссиль, Тед отпрянул от камина и обошел вокруг дивана.

— Натан, я не знаю, что делать! Я совершенно не знаю, что делать!

— Мы что-нибудь придумаем, Тед, не волнуйся. Мы позаботимся о Марии.

«Да, — подумал Тед, — а кто позаботится о нас?»

Хлопнула задняя дверь, и оба мужчины разом обернулись. Они неподвижно смотрели в направлении кухни, слушая, как открываются и закрываются шкафчики, открывается и закрывается холодильник, гремит коробка с печеньем. Спустя мгновение Майк появился в комнате со стаканом молока в одной руке и тарелкой с имбирным печеньем в другой.

Подняв глаза и увидев мужчин, он вздрогнул от неожиданности.

— Ой, вы напугали меня. Здравствуйте, мистер Мак-Фарленд. Пап, а ты почему дома?

— Сынок, мы хотим поговорить с тобой. Можешь уделить нам минутку?

Майк пожал плечами.

— Конечно. — Он сделал несколько шагов вперед, но, увидев лица мужчин, остановился, стакан с молоком замер на полпути ко рту.

— Эй, а что случилось? У вас такой вид, будто вы собрались на похороны.

— Майк, пожалуйста, сядь.

Он посмотрел на отца, затем на Теда Мак-Фарленда.

— Ну, хорошо…

Майк сел на диван рядом с Тедом, поставив еду на стол возле остывшего кофе. Натан прочистил горло.

— Сынок, мистера Мак-Фарленда привело к нам очень серьезное дело. И мы думаем, оно имеет отношение к тебе.

— Хорошо, пап.

— Майк, Мария Мак-Фарленд беременна.

В гостиной снова повисла гробовая тишина, как и немногим ранее, когда Тед огорошил этой новостью Натана. Семнадцатилетний Майк Холленд, юная копия своего розовощекого отца, смотрел на него такими же серыми глазами. Он так же, после долгой паузы, сказал: «Что?»

— Мария Мак-Фарленд беременна.

— О-о… — Его руки сжались в кулаки. — Папа, нет! Я не верю!

— Но это так, — тихо сказал Тед, внимательно наблюдая за лицом парня.

— Как! Бог мой! — Майк вскочил на ноги и отошел от мужчин. — Боже…

— Майк, — спросил Натан Холленд, — ты имеешь к этому отношение?

Молодой человек резко повернулся.

— А что?

— Майк, будь честен. Скажи мне правду.

Глядя на мрачные лица обоих мужчин, Майк Холленд почувствовал, как все у него внутри похолодело.

— Эй, послушайте… — Он развел руки в стороны. — Это не я, честно! То есть мы с Марией никогда…

— Майк! — Натан резко встал и набросился на сына. — Мария Мак-Фарленд беременна от тебя?

— Но, папа, я… — Его взгляд заметался по комнате. — Нет, это невозможно. То есть я хочу сказать, что мы с ней ничего такого не делали.

— Не лги мне! — закричал Натан, багровея. — Я слышал, как ты хвастался перед друзьями своими победами! Я слышал, как ты говорил Рику по телефону про Мал Холленд Драйв. Брось, Майк, за кого ты меня принимаешь?

Юноша медленно попятился назад, качая головой из стороны в сторону. Тед Мак-Фарленд в ужасе уставился на сына и отца. Новая мысль начала формироваться в его сознании, мысль, которая до этого момента ни разу не приходила ему в голову. Он почувствовал, как у него начала закипать кровь.

Мария была обесчещена.

И Майк Холленд хвалился своим друзьям, что сделал это!

— Майк, — сказал он, пытаясь сдерживать свои эмоции, — Майк, то, что ты отрицаешь свою причастность к этому, вполне естественно. Ничего другого я и не ожидал. Но, Майк, ради всего святого! Мария пытается защитить тебя, и ради этого она идет на все.

— Но послушайте, мистер Мак-Фарленд, я ничего не делал с Марией, честно…

— А как же твои бахвальства перед друзьями?

— Да она ни за что бы не позволила даже прикоснуться к ней!

Тед вскочил на ноги, в ушах стучал пульс.

— Имей мужество признаться!

Натан повернулся к нему.

— Тише, Тед, успокойся. Мы взрослые люди и должны контролировать ситуацию.

Тед поднес кулаки к глазам. В своем сознании он увидел, как Майк своими большими грубыми руками касается нежной мягкой кожи Марии, как он залезает на нее, как он дергается на ней, словно похотливое потное животное. Тедом завладели злость, смятение и ревность.

— Послушайте, — раздался спокойный голос Натана, — мы должны выяснить правду. Майк, скажи мне честно, ты когда-нибудь занимался сексом с Марией?

— Нет, папа. — Майк сглотнул и сделал шаг назад. — Честно, она бы не позволила мне…

— Майк, ты рассказывал об этом своим друзьям, а теперь ты отрицаешь это?

— Господи Иисусе, пап, мне же нужно было сочинить что-нибудь для ребят. Не мог же я сказать им, что Мария не дает…

Внутри Теда Мак-Фарленда что-то взорвалось. Он, сжав кулаки, бросился на Майка. Юноша попятился назад. Натан ринулся к Теду и, практически сбивая его с ног, обхватил руками.

— Ты, ублюдок! — закричал Тед. — Тебе нужно было что-нибудь сочинить для ребят, потому что Мария не дает?

— Тед, — пробасил Натан Холленд, борясь с ним, — успокойся!

Неожиданно Тед стих. Он, тяжело дыша, стоял и смотрел на Майка. Натан нерешительно отпустил его, но остался стоять неподалеку.

— Крики и угрозы ни к чему не приведут, — спокойным тоном сказал он.

Дыхание Теда замедлилось, на лбу появились морщины.

— Ладно, все, — сказал Натан еще спокойнее, — давайте сядем.

— Признайся, что это ты соблазнил мою дочь, — сказал Тед, глядя на Майка, — ты, видать, чувствовал себя настоящим мужиком, когда трахал ее, так будь же мужиком, чтобы ответить за это.

— Честно, мистер Мак-Фарленд, я…

— Майк, — строго сказал Натан, — Майк, сядь. Давай, сын, мы должны поговорить об этом.

Подросток, покосившись на Теда Мак-Фарленда, сел на краешек дивана. Следом тяжело, словно они были древними старцами, сели мужчины.

Раздался спокойный и ровный бас Натана.

— Мария беременна, Майк. Ты встречаешься с ней год, и ты говорил своим друзьям, что спал с ней. Не перебивай меня, сын. Я не говорю, что я не верю тебе, Майк, мы говорим сейчас не об этом. Мы говорим об ответственности. Ты решил, что ты достаточно взрослый, чтобы хвастать перед друзьями о том, что занимался с Марией сексом, что ж, теперь тебе придется быть достаточно взрослым, чтобы ответить за последствия своих слов.

— Но это не мой ребенок, папа.

— Я сказал тебе, сын, мы говорим сейчас не об этом. Не нужно было сочинять историй и хвастаться перед друзьями. Кто теперь поверит, что этот ребенок не твой? — Натан тяжело вздохнул.

Он повернулся к Теду.

— Ты как? Налить выпить?

— Нет… — Голос Теда был тихим и хриплым. — Нет. Натан, я в порядке. Извини… Не знаю, что на меня нашло.

— Ничего, я понимаю. Итак, что мы будем делать?

— Делать? То есть как поступим? Что решим? Я не знаю, Натан. У меня не было времени…

— Ты уже говорил с отцом Криспином?

— Еще нет.

Натан наклонился вперед и положил свою тяжелую руку на плечо друга.

— Мы что-нибудь придумаем, Тед. Мы должны решить, что делать с Марией, с ребенком. Не знаю, они еще так молоды, чтобы жениться, но если без этого…

— Только не нужно никаких свадеб под дулом пистолета, Натан.

— Может быть, отец Криспин сможет помочь. Мы пойдем к нему вместе, ты и я.

Тед попытался сконцентрироваться на румяном лице, на серых глазах, в которых он читал беспокойство и сочувствие. Он сглотнул и выпрямился.

— Мне нужно немного подумать, прежде чем идти к отцу Криспину. Нам с Люссиль нужно прийти в себя. Все произошло так быстро.

— Что говорит врач?

— О чем?

— О ребенке, Тед. Когда он должен родиться?

— О-о… да…

— Когда они забирали Марию из кабинета доктора Вэйда? Вчера вечером?

— Он сказал, что она должна родить в январе.

Слова, казалось, продолжали звенеть в воздухе, так как все трое были поглощены собственными мыслями. Скоро весь груз слов, весь их сокрушительный смысл начнет проникать в их сознание. Тед почувствовал, как у него онемело все тело. Он посмотрел на Майка, его гнев испарился вместе с его жизненными силами: молодой человек казался таким же старым, как и его собеседники.

Натан проводил Теда до двери.

— Мне очень жаль, Тед, очень жаль. Я чувствую себя ответственным за все. Что касается Майка… — его голос дрогнул, — я не знаю, что я сделаю с Майком. Но мы все преодолеем, Тед. Звони мне. Держи меня в курсе.

Тед не мог смотреть другу в глаза.

— Я сообщу тебе о том, что скажет отец Криспин, — тихо сказал он.

Доктор Джонас Вэйд снял очки и положил их на стол; обхватив переносицу большим и указательным пальцами, он аккуратно помассировал места, на которых остались следы от очков. Затем он с задумчивым видом уставился на разложенные перед ним журналы, его привлекательное лицо нахмурилось. Он нашел ее — ту статью, о которой он столько думал в последнее время. Он нашел не только ту статью, но и много других — одна статья влекла за собой другую, отсылая его к полкам с периодикой восемь раз, в результате чего он сидел сейчас в тихом и прохладном зале университетской библиотеки за столом, заваленным раскрытыми журналами.

И что они после двухчасового чтения поведали ему?

Сначала он нашел статью об индейках в журнале «Scientific American» от февраля 1951 года. Из этой статьи он узнал то, что уже знал от Берни. Затем статья в журнале «Science News Letter» от ноября 1957 года — все те же индейки из Мэриленда. Они озадачили ученых еще больше — увеличились случаи проявления партеногенеза. Здесь он определялся как «самопроизвольное развитие эмбриона в неоплодотворенной яйцеклетке» у индеек и цыплят, которые были привиты новой вакциной против птичьей оспы. Ученые исследовательского центра, образованного на базе Министерства сельского хозяйства, обнаружили, что вакцинированные новым препаратом птицы приносили абсолютно нормальное, здоровое потомство без какого-либо участия в этом процессе самцов. Тем не менее истинный «активатор» самопроизвольного размножения так и не был установлен. По этому поводу в научном мире было много споров: одни считали, что причина этого явления таилась непосредственно в самой вакцине, другие — в одном из ее компонентов. Одним словом, индейки ставили перед генетиками все новые и новые вопросы.

Журнал «Life» от шестнадцатого апреля 1956 года пошел еще дальше. Учитывая то, что ученые не имели доказательств проявления партеногенеза у позвоночных животных (он, как и сказал Берни, был обнаружен только у растений и некоторых видов земноводных), факт «девственного размножения» позволил некоторым исследователям говорить о возможности проявления этого феномена у людей, правда, как осторожно заметил автор статьи, «в крайне редких случаях».

Итак, Джонас Вэйд нашел партеногенетических индеек Берни и ответ на свой вопрос, на который Берни не смог ему ответить два дня назад. Нет, ученые не знали, что вызывало развитие неоплодотворенных яиц. Джонас продолжил искать статью, ради которой он сюда и пришел. И он нашел ее, и даже больше.

В 1955 году в Англии тридцатилетняя женщина заявила, что ее дочь была рождена без какого-либо участия отца. Зачатие, по ее словам, произошло в войну, во время бомбежки. Ее слова вызвались проверить доктор Стэнли Болфор-Линн из родильного дома королевы Шарлотты и доктор Хелен Спюрвэй, лектор по евгенике Лондонского университета. За их исследованиями следили все генетики и эмбриологи мира, а также «Lancet», английский медицинский журнал, известный своей консервативностью. Единственным способом доказать или опровергнуть слова женщины было провести тщательный сравнительный анализ крови матери и ребенка и сделать пересадку кожи. Пересадка была невозможна между разными людьми. Поскольку клетки ребенка, как правило, слегка отличаются от клеток матери, так как в них присутствуют антигены отца, ткань просто отторгается.

Результаты хромосомных тестов показали, что мать и дочь имеют идентичный состав генов. Пересадка же кожи не увенчалась успехом. Однако этот факт, по словам сторонников партеногенеза, не ставил крест на реальности «непорочного зачатия», так как причиной отторжения ткани могло быть что угодно, а не только присутствие в клетках ребенка отцовских антигенов.

Джонас Вэйд взял в руки другой выпуск журнала «Lancet», от пятого ноября 1955 года, и еще раз перечитал неохотное признание: «мы должны пересмотреть… наше мнение, что самопроизвольный партеногенез… у млекопитающих невозможен». Доктор Вэйд впился взглядом в судьбоносное предложение: «Возможно, некоторые незамужние матери, чьи настойчивые заявления о непорочном зачатии подвергались прежде осмеянию, говорили правду».

Звуки, наполняющие зал библиотеки, проносились через сознание Джонаса Вэйда: у кого-то звонил телефон, кто-то отодвигал стул и садился, где-то у стеллажей бубнила группа студентов-медиков.

Журнал «Lancet», который первоначально поднял на смех заявления доктора Спюрвэй, в конечном счете заявил, что это возможно…

Джонас положил журнал и уставился невидящим взглядом перед собой. Он был слишком разочарован: он нашел больше, чем ожидал, но, как бы парадоксально это ни звучало, меньше, чем он надеялся. После нескольких месяцев шумихи и всеобщего внимания — перед ним лежало множество газет тех лет — сенсация тихо сошла на нет и быстро позабылась.

Нет весомых доказательств, заявило непреклонное научное сообщество. Все, что у вас есть, — это сплошные отрицательные результаты — в клетках ребенка нет того или иного. Но чтобы подтвердить вашу теорию, нужны положительные результаты. А где вы их возьмете?

Это было восемь лет назад. С тех пор наука шагнула далеко вперед. Наверняка, есть кто-нибудь, где-нибудь…

— Интересно, — не очень уверенно произнес Берни.

Они сидели в открытом кафе, ели сандвичи из ветчины и ржаного хлеба и запивали их пивом «Хайнекен». Час назад Джонас позвонил на факультет генетики и пригласил Берни пообедать с ним, затем он снял копии с журнальных статей и вышел из библиотеки…

— Это все, что ты можешь сказать? Интересно…

— А что ты хочешь от меня услышать, Джонас?

Джонас Вэйд покачал головой. Он показал Берни статьи, поделился с ним своими мыслями.

— Это какое-то безумие, Берни. Чем больше я читаю, тем большим невеждой себя ощущаю.

— На этот счет у меня есть теория обратной пропорциональности, хочешь, расскажу?

— Я слышал ее уже сотню раз, Берни, не отвлекайся от темы.

— Подумаешь, прямо и отвлечься нельзя. Ты считаешь меня экспертом в этой области, а я таковым не являюсь. Ну хорошо, — он вытер рот салфеткой, — кроме работы Спюрвэй, она не считается, так как не было подтверждено научными доказательствами, тебе удалось найти хоть что-нибудь о существовании партеногенеза у млекопитающих?

— Ничего. Только у пескарей, морских ежей, ящериц и птиц. Иногда путем партеногенеза размножаются грифы. Я пересмотрел кучу литературы, но не нашел никакого подтверждения существования партеногенеза у высших форм.

Берни нахмурился и впился зубами в свой сандвич. Он с задумчивым видом пожевал.

— Мне всегда было интересно, почему это заведение подает кошерную еду вместе со свиными сандвичами.

— Берни!

— Так написано в меню.

— Берни, мне нужна твоя помощь.

— Зачем? Ты действительно веришь в то, что девчонка говорит правду? Ну хорошо, Джонас. Как я понял, тебя больше всего волнует вопрос, возможен ли партеногенез у млекопитающих или нет. Я прав? Конечно же, ты не можешь предполагать существование партеногенеза у человека, опираясь на то, что он существует. Однако, — он поднял вверх пухлый палец, — опираясь, скажем, на мышей, вполне можешь. И думаю, я знаю, с кем тебе нужно поговорить.

Берни Шварц положил свой сандвич, вытер салфеткой руки и достал из внутреннего кармана твидового пиджака кожаную записную книжку.

— Вот человек, — сказал он, что-то записывая на листе, — с которым ты можешь поговорить на эту тему. Прямо здесь, в университете.

Он вырвал страницу и протянул ее другу.

Джонас прочитал написанное на ней имя: «Хендерсон, эмбриолог».

— Он хороший специалист?

— Она. Да, она лучшая в своем деле. Можешь найти ее практически в любое время в лаборатории на третьем этаже. Не нужно звонить и предварительно договариваться о встрече, она любит гостей и любит поболтать. И если она скажет, что партеногенез у млекопитающих невозможен, значит, друг мой, он действительно невозможен. А пока оставь свою невероятную идею в покое.

День был невыносимо жарким. Мария лежала на кровати и смотрела на потолочный светильник, расположенный в центральной части потолка. Окна ее комнаты выходили на запад, что в летний период делало ее самой жаркой комнатой в доме, которую не охлаждал даже кондиционер. Сегодня утром Мария не пошла в школу. Проплакав всю ночь, она проснулась утром с ужасной головной болью и уже ставшей привычной для нее утренней тошнотой. Мария поплелась в ванную. Несмотря на тошноту и позывы, из нее ничего не вышло. Мария вспомнила, что ничего не ела со вчерашнего обеда.

Из кухни до Марии донеслись запахи бекона и кофе, и она, почувствовав, как ее снова замутило, осталась сидеть в своей комнате. Ей стало немного легче оттого, что мать смогла найти в себе силы и заняться домашними делами.

Никто не подходил к ее двери. Никто даже не удосужился проведать ее. Она слышала, как около одиннадцати ушел на работу отец, затем около двенадцати ушла, держа под мышкой свернутое полотенце и купальник, Эми. Мария слышала, как мать ходила по дому, закрывая окна, задергивая занавески и включая кондиционеры. Затем она вошла к себе в спальню и закрыла дверь.

На улице было уже темно, а Мария так ни разу и не вышла из своей комнаты. Не слышала она, чтобы и мать выходила из своей. Эми еще не пришла домой, и что было еще хуже, не пришел отец. Последнее волновало Марию, которая лежала на неубранной кровати и глядела в потолок, больше всего. Она ждала его возвращения весь день, желая выяснить, что он решил предпринять.

Прошлой ночью мать велела ему «избавиться от этого кошмара». Поэтому сейчас Мария лежала в ожидании, готовясь и гадая. Зазвонил телефон. Она напряглась, прислушалась. В доме было тихо. Ни звука, ни движения в родительской спальне. Когда телефон зазвонил в третий раз, Мария спрыгнула с кровати и выбежала из комнаты. Из трех имеющихся в доме телефонов Мария выбрала тот, что висел на кухне, так как он находился дальше всех от спален. На пятом гудке она схватила трубку и на одном дыхании произнесла: «Алло?»

— Мария? — услышала она голос Германи. — У тебя все хорошо?

Мария прислонилась спиной к холодной стене.

— Привет, Германи.

— Почему тебя не было сегодня в школе? Без тебя было скучно.

— Я снова плохо себя чувствовала.

— А что, тот врач так и не определил причину твоего недомогания?

Мария вздохнула. С того первого визита, казалось, прошла целая вечность.

Германи знала о докторе Вэйде, но ничего не знала ни об его открытии, ни о докторе Эвансе.

— Нет. Полагаю, у меня что-то неопределимое.

— Да, нам же сегодня оценки выставили. Прикинь что! У меня по французскому четверка! Представляешь?! Ей понравился мой доклад об экзистенциализме! Ты меня слушаешь?

— Да.

— Завтра придешь?

— Не знаю.

— Последний день, Мария, важный, — повисла тишина, — что ж, пока, встретимся как обычно, у флага?

— Да.

— Если тебе что-нибудь понадобится, то ты, это… звони.

— Да. Спасибо.

Мария стояла, прижав трубку к уху, и слушала короткие телефонные гудки, пока они не слились воедино и не превратились в протяжный вой. Она окинула взглядом кухню: некоторые ящики не были задвинуты, кое-где на мебели виднелись застывшие кофейные капли, на столе стояло растаявшее масло и тарелка с холодным беконом. Затем она перевела взгляд на висевший на стене телефон.

Нажав на кнопку «Вызов», она начала автоматически набирать номер Майка. Трубку взял Тимоти.

— Белый дом, Джон-Джон у телефона.

— Привет, Тим, это я. Майк дома?

— Ага, Мария, сейчас позову.

Она услышала, как четырнадцатилетний мальчишка громко выкрикнул имя брата, и вслушалась в происходящее на том конце провода.

Откуда-то издалека до нее донесся ответ, затем снова громкий крик Тимоти: «Это Мария!» Вновь отдаленный ответ. Затем она услышала, как Тимоти накрыл рукой телефонную трубку.

Слушая быстрый, приглушенный диалог, Мария сползла по стене и села на пол, спиралевидный шнур телефона полностью распрямился. Наконец, после того, как Тимоти с раздражением и громким стуком бросил трубку, раздался голос Майка.

— Алло.

— Майк? — Мария с силой сжала трубку телефона так, что ее пальцы мгновенно побелели. Майк, ты можешь сейчас ко мне приехать?

Его голос прозвучал откуда-то издалека.

— Мария… Я как раз собирался тебе звонить.

Что-то в его голосе насторожило ее.

— Майк, — почти шепотом произнесла она, — к вам сегодня приезжал мой отец?

Пауза, затем: «Да».

Она с трудом сглотнула.

— Тогда… ты все знаешь?

— Да.

Она закрыла глаза.

— Майк, мне нужно поговорить с тобой.

— Да, Мария, мне тоже нужно поговорить с тобой. Мария… — Его голос стал хриплым. — Боже, Мария, это был такой шок для меня. Я чуть умом не тронулся. Я весь день думаю об этом. Никак не могу поверить в то, что это правда. Мария, я должен знать одну вещь.

— Какую?

— С кем ты это сделала?

Мария резко открыла глаза. Ее взгляд метнулся по замызганной кухне, кавардаку, который оставила ее мать, что было очень непохоже на чистюлю и аккуратистку Люссиль. Боже, что происходит?

— Майк, — произнесла она сдавленным голосом, прижимая колени к груди, — Майк, я не… я клянусь, я ничего ни с кем не делала. То, что говорят врачи, неправда. Они ошибаются. Боже, мне так страшно, а мои родители мне не верят, а я не знаю, к кому мне обратиться. Глаза Марии наполнились слезами, которые тут же скрыли от нее кухню.

— Майк, ты должен приехать ко мне, ты мне нужен.

— Мария, я не могу, не сейчас…

— Тогда я приеду к тебе. Или мы где-нибудь встретимся. Я хочу тебе все объяснить. Мы должны поговорить об этом, выяснить правду.

Мария слушала тишину, повисшую на другом конце телефонного провода.

— Майк, пожалуйста, не поступай так со мной, — прошептала она.

Его голос прорвался сквозь спазм в горле.

— Боже, Мария, мне жаль. Мне чертовски жаль. Я… я так сильно люблю тебя. Мария! — выпалил он. — Мне плевать на это, честно! Я останусь с тобой, клянусь. Я даже женюсь на тебе, но я хочу знать. Я хочу знать, Мария, — Майк выдавил из себя слова, — почему кто-то другой, а не я?

— Майк, ну, Майк… ты не понимаешь. А я не знаю, как тебе объяснить.

— Мария, если ты любишь меня, — он попытался взять себя в руки, — если ты любишь меня, ты будешь со мной честна. Мы должны доверять друг другу, мы всегда это делали. Никаких секретов, Мария, любовь подразумевает доверие. Мы пройдем через это вместе, я тебе обещаю, но не закрывайся от меня, не лги мне.

— Я не лгу…

— Можешь говорить своему отцу все, что хочешь, но мне, Мария, мне ты должна доверять. Знаешь, Мария, это больно. Больно любить тебя и знать, что ты предпочла сделать это с другим парнем, что ты недостаточно уважала меня, чтобы подарить свою чистоту мне…

— Но я не…

— А самое ужасное — это то, что ты не говоришь мне правду! Ради Бога, Мария, доверься мне!

Мария закрыла глаза и почувствовала во рту солоноватый вкус слез, которые катились по ее щекам и падали на губы. На долю секунды ею овладело желание рассказать ему что-нибудь, сочинить историю, придумать парня, быть может, приятеля Германи, друга ее молодого человека. Что она, мол, выпила немного вина, что она не хотела этого делать, что ей это не понравилось, что она совершила ошибку и теперь она очень сожалела об этом, что у них с Майком будет все хорошо, он приедет к ней, обнимет ее, утешит.

— Майк, — произнесла она убитым голосом, — я говорю тебе правду. Ко мне даже никто не прикасался. Скажи, что ты веришь мне.

— Боже, Мария… я больше не могу разговаривать, — сдавленным голосом произнес Майк. — Я должен подумать. Я должен решить, что делать. Все — и отец, и братья — думают, что ребенок мой. Я должен обо всем хорошенько подумать, Мария…

Она в ужасе уставилась на полузакрытый кухонный шкаф, стоявший перед ней. Губы Марии прошептали слова: «Нет никакого ребенка». Но из ее горла не вылетело ни звука.

— Я не могу видеться сейчас с тобой, Мария, — продолжал объясняться Майк, — сначала я должен решить, что мне делать. Мне нужно прийти в себя, понимаешь? Мы с тобой, Мария, должны думать об этом вместе, но ты противишься этому, и я… я…

— Ты не слышал ни слова из того, что я сказала, — безжизненным тоном произнесла Мария и повесила трубку.

Несколько минут Мария сидела на полу, не двигаясь и не издавая ни звука. Телефон звонил двенадцать раз, но она не обращала на него никакого внимания. Затем она разрыдалась и закрыла лицо руками. Сидя между кухонным столом и стеной, содрогаясь от рыданий, Мария произнесла: «Папа…»

Тед нисколько не удивился, увидев дом погруженным в полную темноту. Секунду он постоял в прихожей, давая глазам привыкнуть к мраку, затем включил свет и устало поплелся в гостиную. Прежде всего ему нужен был виски. После этого он будет готов заглянуть к остальным членам своей семьи. Он взял стакан и начал наполнять его спиртным, как вдруг услышал какой-то грохот и звон разбитого стекла. Бросив бутылку и стакан, он выскочил из гостиной и побежал в коридор. Посмотрев по сторонам, он увидел, что из-за двери ванной для девочек пробивается свет.

Тед подбежал к двери и прислушался.

— Мария? — позвал он, ответа не было. — Эми? — По-прежнему тишина.

Он подергал ручку. Дверь была заперта.

— Эй! Кто там! Ответьте! Мария? Эми?

Он забарабанил по двери кулаками.

Дверь их спальни отворилась, и в коридор вышла сонная Люссиль.

— Что это за шум?

— Мария! — Тед заколошматил по двери сильнее. — Мария! Открой дверь!

Люссиль, держась рукой за стену, подошла к Теду.

— Что случилось?

Не обращая на нее внимания, Тед отошел на несколько шагов назад и с силой ударил ногой в дверь, затем еще раз, оставляя на краске черные отпечатки подошвы.

— Тед! — крикнула Люссиль.

Не выдержав шестого удара, дверь распахнулась, и Тед влетел в комнату. Мария, скрючившись, лежала на полу в луже крови. В раковине валялась бритва.