Колыбельная для двоих

Глава 7

Она пришла в сознание на следующий день к вечеру и обнаружила, что лежит на операционном столе с вытянутой в сторону рукой, над которой колдовал доктор Вэйд. Яркий свет потолочных ламп слепил, слышался тихий знакомый голос: «Все хорошо, Мария. Ты потеряла не так много крови. Ты упала в обморок от эмоционального истощения, а не от потери крови». Она посмотрела на врача, затем закрыла глаза и снова погрузилась в сон.

Мария проснулась посреди ночи в отдельной палате, из руки торчала пластиковая трубочка, которая тянулась к подвешенной на металлическом штативе бутылке. Она долго лежала с открытыми глазами, пытаясь вспомнить, что с ней произошло, но сон в конце концов взял над ней верх. Проснувшись утром, она увидела, что капельницы уже не было, а возле нее стояла улыбающаяся медсестра с чашей теплой воды. Аккуратными движениями она умыла Марию, помогла ей почистить зубы и расчесала волосы. И все это в полной тишине.

Та же медсестра вернулась через некоторое время с завтраком — соком, яйцами всмятку и тостами. Она терпеливо накормила девушку, весело щебеча о том, как великолепно на улице.

Наконец пришли родители. Люссиль встала у окна, Тед сел на кровать. В глазах отца было столько боли и отчаяния, что Мария не могла смотреть на него. Он напоминал ей кокер-спаниеля.

Руки Марии лежали поверх покрывала. Кисти и запястья были забинтованы, так как бритва поранила не только запястья, но и пальцы. Мария не обращала внимания на солнечный свет, проникающий в комнату мимо Люссиль. Для нее мир был безрадостным и мрачным.

— Мы сказали Эми, что у тебя аппендицит, — сказал Тед, печально глядя на перебинтованные руки дочери, — мама позвонила в школу и сказала то же самое. Они пришлют твои оценки по почте.

Она неотрывно смотрела на прикрепленную к потолку металлическую планку, на которой висела штора, позволяющая, в случае необходимости, изолировать кровать от окружающего мира. Как бы ей хотелось сейчас задернуть эту штору. Отгородиться от своих родителей.

— Мария…

— Да, папа.

— Мария, посмотри, пожалуйста, на меня.

Она медленно повернула к нему лицо. За последние два дня он очень сильно постарел.

— Мне очень жаль, котенок, — просто сказал он.

— Мне тоже, папа.

— Мария, — Тед нервно заерзал по кровати, — Мария, я…

Она спокойно посмотрела на него.

— Папа, я не знаю, почему я это сделала. Просто… взяла и сделала.

— Ты нас так напугала! — Как бы ему хотелось взять ее сейчас за руку. Слова без прикосновений, казалось ему, были лишены какого-либо смысла. — Мария… котенок, почему ты не пришла к нам? Мы же твои родители. Ты всегда можешь рассчитывать на нас.

Взгляд ее глаз был тусклым, отстраненным.

— Как бы там ни было, — прошептал он, — я благодарю Бога за то, что пришел домой вовремя.

Она отвернулась. Тишину комнаты нарушали звуки больницы: шаги за закрытой дверью, дребезжание тележек, голос оператора, вызывающего врача. В дверь тихо постучали. Сердце Марии чуть не выпрыгнуло из груди: «Если это Майк, я…»

В приоткрытую дверь просунулась голова Германи. «Мария?»

Тед мгновенно вскочил на ноги.

— Доктор Вэйд не велел пускать посетителей.

— Ага, я знаю, мистер Мак-Фарленд. — Германи вошла в палату и закрыла за собой дверь. — Я сказала, что я ее сестра. Мария, мне уйти?

— Боюсь, Мария сейчас не в состоянии принимать гостей.

— Все в порядке, папа. Я рада, что она пришла.

Девушка медленно приблизилась к кровати, ее глаза моментально углядели перебинтованные руки. Германи повесила сумку на стул и села на кровать, поджав под себя ногу.

— Ты не пришла утром на наше место, а мы ведь договорились.

Мария слабо улыбнулась.

— Я была занята.

— Да уж, я вижу. Я позвонила тебе домой, и Эми сказала, что у тебя был приступ аппендицита и папа повез тебя в больницу. — Германи улыбнулась, на ее щеках показались ямочки.

— Я смотрю, тебе удалили аппендикс.

Мария подняла руки.

— Целых два.

— Ой, Мария…

Тед отошел от кровати и с удивлением наблюдал, как оживилась его дочь в присутствии подруги.

— Я так полагаю, ты сделала это сразу после моего звонка, да, Мария?

Мария закусила нижнюю губу.

— Немного позже.

— Боже, Мария, почему ты мне ничего не сказала! Я еще подумала, что ты какая-то странная. Почему ты не поговорила со мной, Мария? Я же твоя лучшая подруга!

— Я не могла… Все не так просто, как кажется. Все дело в том, почему я это сделала. Ты, ведь, не знаешь, что…

Слезы покатились у нее по щекам и закапали на подушку.

Германи, поддавшись импульсу, наклонилась и прижалась щекой к щеке Марии, ее гладкие черные волосы разметались по подушке и покрывалу. Тед было дернулся вперед, чтобы отстранить ее, но удержался. Он отошел, ошеломленный наблюдаемым зрелищем. Он стоял и смотрел, как Мария, подняв свои перебинтованные руки, крепко обнимала свою подругу. Он слышал, как они что-то шептали друг другу, видел, как Германи нежно гладила Марию по голове и целовала в щеку.

Германи выпрямилась и откинула волосы назад, на ее глазах блестели слезы.

— Ты должна была сказать мне, Мария. Ты же знаешь, что можешь рассказывать мне все. Я бы отговорила тебя от этого шага. Ничто не стоит того, чтобы кончать жизнь самоубийством.

— Я знаю… прежде всего я должна была рассказать тебе. Но я… я не знаю, я чувствовала себя так, будто весь мир был против меня.

Тед почувствовал боль.

— Они не верят мне, — продолжила Мария, — и я подумала, что ты тоже не поверишь. Ведь что значит мое слово против слов двух врачей.

Было видно, что девушка в мешковатой спортивной фуфайке и бриджах обдумывает услышанные слова.

— Я не могу сказать, что я врубаюсь в то, что ты говоришь, Мария, но, в конце концов, кто я такая, чтобы ставить под сомнения твои слова? Если ты веришь в то, что говоришь, значит, так оно и есть. Поэтому мне не остается ничего другого, как поверить тебе.

Мария благодарно улыбнулась и провела забинтованной рукой по щеке Германи. Тишину, царящую в комнате, опять нарушил стук в дверь.

— О, ради бога, — пробормотал Тед, подходя к двери.

Увидев на пороге отца Криспина, Тед отошел в сторону.

— Доброе утро, Тед.

— Доброе утро, святой отец.

Дверь закрылась. Отец Криспин обошел вокруг кровати, Тед следом за ним.

— Доброе утро, Мария.

Она вжалась в подушку.

— Доброе утро, отец.

— Спасибо, что пришли, — пробурчал Тед.

Он, бросив взгляд через плечо, посмотрел на Люссиль; та, казалось, даже не заметила прихода священника. Отец Лайонел Криспин выдвинул стул и, сцепив перед собой руки, сел. Дородный пятидесятилетний мужчина с седыми волосами и лысеющей макушкой наподобие монашеской тонзуры, одетый в черную сутану с белым воротничком, сурово посмотрел на Марию.

— Как ты себя чувствуешь?

— Думаю, хорошо, святой отец.

Он перевел взгляд на Германи и поджал губы.

— Твой отец, Мария, мне все рассказал. Что ж я могу теперь сказать? Мне очень жаль, что ты не пришла ко мне сразу. Ведь я крестил тебя, ты знаешь, что можешь доверять мне. Ты всегда можешь прийти ко мне в трудную минуту.

— Да, святой отец.

Он наклонился и слегка похлопал по забинтованной руке.

— Помни, дитя, ты не одинока. Отец Небесный на твоей стороне, тебе достаточно лишь попросить. Грехи можно замолить. Жизнь можно начать сызнова. Ты понимаешь, Мария, что я хочу сказать?

— Да, святой отец.

На круглом лице Лайонела Криспина появилась ободряющая улыбка, однако на его душе было тревожно. Мария Анна Мак-Фарленд была одной из лучших учениц школы Святого Себастьяна. Монахини обожали ее. Она была самым ярким и активным членом Молодежной католической организации. Каждую субботу она исповедовалась ему в своих грехах, которые не шли ни в какое сравнение с грехами большинства подростков.

Его беспокоили три вещи: она не исповедовалась ему в грехе прелюбодеяния; она хотела покончить жизнь самоубийством; и что самое ужасное, будучи беременной женщиной, она хотела совершить убийство.

— Я тебе кое-что принес, — сказал он, доставая из кармана длинные черные четки и сверкающее в свете ламп серебряное распятие. Он помахал ими перед ней, затем накинул их на ее правую руку.

— Освящены самим Его Святейшеством.

— Спасибо, святой отец.

— Хочешь пойти сегодня вечером на причастие?

— Нет… святой отец.

«Ну, конечно же, нет, — подумал он, — во время причастия нужно исповедоваться, а ты еще не готова открыться мне».

Отец Криспин, подняв вверх брови, посмотрел на Теда. И хотя не было произнесено ни слова, мужчины прекрасно поняли друг друга. Священник снова повернулся к девушке и одарил ее улыбкой. Он открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но его прервал сначала стук в дверь, затем появление доктора Вэйда.

— Доброе утро, — поздоровался он с присутствующими в комнате.

Увидев его, Мария просветлела и попыталась, безрезультатно, сесть повыше.

Тед представил священника, и мужчины пожали друг другу руки. Джонас Вэйд обошел вокруг кровати и лучезарно улыбнулся Марии.

— Как себя чувствует моя самая красивая пациентка?

— Думаю, хорошо.

— Думаешь? Что ж, давай посмотрим.

Он повернулся и кивнул мужчинам. Тед тут же подошел к Люссиль и слегка тронул ее за локоть. Она повернулась, словно во сне, и позволила вывести себя из палаты. Поняв, что пора уходить, Германи подскочила, схватила сумочку.

— Мне нужно бежать, Мария. Но я заскочу к тебе после обеда.

Доктор Вэйд закрыл за всеми дверь, перекинувшись парой фраз с Мак-Фарлендами и отцом Криспином. Затем он повернулся к Марии и подошел к ее кровати. Она улыбнулась ему. Хотя доктор Вэйд не был в ее понимании красавцем, в его поведении, в его выражении лица было что-то привлекательное. И сегодня он, высокий и стройный, в идеально сидевшем на нем костюме, был невероятно хорош.

— Ну, Мария Анна Мак-Фарленд, вот мы снова и встретились. — Он сел на стул, на котором до него сидел отец Криспин, и, поставив локти на колени, наклонился вперед.

— Как здесь с тобой обращаются?

— Хорошо.

— А как руки? — Отложив в сторону четки, он взял ее левую руку, повернул ее и проверил повязку. То же самое он проделал и с правой рукой.

— Должен сказать, ты сильно волновалась, когда делала это, Мария. Эти бритвы с двойным лезвием очень опасны, если пользоваться ими неаккуратно. Радуйся, что ты не перерезала себе сухожилия.

Он откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на свою пациентку. Почему-то она казалась сейчас гораздо меньше, чем раньше.

— Хочешь рассказать мне об этом? — тихо спросил он.

Мария пожала плечами.

— Не знаю.

— Ты знаешь, почему сделала это?

Она отвела взгляд.

— Думаю, да.

— Давай поговорим об этом.

Она откинула голову на подушку и взглянула на доктора Вэйда своими сапфировыми глазами.

— Папы не было дома. А Майк…

— Майк — это твой молодой человек?

— Мы встречаемся. Мы хотели пожениться. Но он мне не поверил. Как и все остальные.

— А что значит — папы не было дома?

Мария поднесла к глазам правую руку и начала изучать белую повязку.

— Думаю, мне очень хотелось, чтобы он был дома, а его не было.

— Твоя мама сказала, что она была дома.

— Да…

— Но ты хотела поговорить с отцом?

— Да.

— Разве ты не знала, что он на работе? То есть я хочу спросить, почему ты решила, что он должен быть дома?

Она опустила руку.

— Потому что вчера он не был на работе. Он ходил… искать…

Джонас Вэйд нахмурился.

— Искать что, Мария?

— Человека, который бы сделал мне аборт, — прошептала она.

— О-о… — Доктор Вэйд посмотрел на свои ногти. — Понятно.

— Поэтому я решила сделать это.

— Ты не пробовала позвонить кому-нибудь, попросить о помощи?

— Мне не нужна была помощь. После того, как вы сказали моей матери, что я жду ребенка, все вокруг меня стали несчастными. Все, абсолютно все, расстроенны. Даже отец Криспин. Он, конечно, этого не сказал, но я знаю, что это так. Все несчастны из-за меня, из-за этой вещи, что растет внутри меня. Поэтому я решила, что все будут счастливы, если я покончу с собой и этой вещью внутри меня.

— Мария, самоубийство — это не решение проблемы. Ты достаточно благоразумна, чтобы знать, что, покончи ты с собой, твои родители бы сошли с ума от горя.

— Ну, я не знаю…

— Конечно, ты знаешь это. Может быть, ты хотела наказать их? Тебе когда-нибудь приходило это в голову?

Ее глаза вспыхнули огнем, зрачки расширились.

— Они это заслужили, разве нет? Не верить мне, когда я говорю правду, называть меня лгуньей, обвинять Майка, говорить об абортах и позоре! Это ужасно! С чего это они вдруг стали сторонниками абортов?

— Должен заметить, ты чертовски зла из-за всего этого.

— Я не сделала ничего дурного, доктор Вэйд, а со мной все обращаются как с преступницей. Что ж, если я им не нужна, прекрасно! Я могу с легкостью избавить их от моего присутствия!

— Мария, — повелительным тоном сказал доктор Вэйд, — а ты говорила об этом родителям? Они знают, что ты чувствуешь?

— Нет.

— Почему?

— Потому.

— Это не ответ.

— Потому что им на меня наплевать.

— А мне, по-твоему, не наплевать?

Она резко повернулась к нему, глаза яростно сверкнули.

— Нет, не наплевать! И вы это сами знаете. Позавчера, когда мои родители приехали к вам в кабинет, чтобы забрать меня домой, вы сказали, что не считаете, что я лгу.

— Да, Мария, но это не означало, что я поверил тебе. Это не одно и то же. Я лишь предположил, что ты сама веришь в то, что говоришь. Я не сказал, что ты говоришь правду.

— Это не имеет значения, доктор Вэйд. Важно то, что вы не считали, что я лгу, когда я говорила, что я девственница. Вы не думали, что я сделала что-то нехорошее.

Доктор Вэйд с трудом скрывал свою тревогу. Он внимательно изучал лицо девушки: его темные глаза слегка прищурились, лоб изрезали глубокие морщины. И снова он увидел в ней признаки того, что через несколько лет она расцветет и превратится в настоящую красавицу. А сейчас она, маленькая и беспомощная, с надеждой смотрела на него своими немыслимо голубыми глазами. Джонас подумал о том, что он узнал во время посещения библиотеки и обеда с Берни. На секунду он задумался, рассказать ли девушке о своих находках, но потом быстро отказался от этой идеи, посчитав ее преждевременной. Он подождет по крайней мере до тех пор, пока не поговорит с эмбриологом, которого ему порекомендовал Берни.

— Доктор Вэйд, — сказала Мария тихо, — если вы считаете, что я верю в то, что никогда не была в постели с мужчиной, вы верите, что я говорю правду?

— Порой наше сознание может вытворять весьма странные вещи, Мария. Может быть, ты сделала что-то, но забыла об этом.

Она решительно замотала головой.

— Доктор Вэйд, я девственница.

Отец Криспин и Мак-Фарленды сидели на пластмассовых стульях в конце коридора и пили из пластиковых стаканчиков горький кофе.

— Спасибо, что подождали, — сказал доктор Вэйд, — это не займет много времени. Отец Криспин, очень признателен вам за участие.

Он повел их за угол мимо поста медсестры в ординаторскую, и они все расселись в маленькой комнате.

— Мистер Мак-Фарленд, вам с супругой придется принять важное решение. Мы с отцом Криспином можем вам только посоветовать, решение же принимать вам.

Тед, держа руку Люссиль, грустно кивнул.

Джонас Вэйд продолжил:

— Когда человек предпринимает попытку самоубийства, особенно когда этот человек несовершеннолетний, я обязан сообщать о происшествии в полицию. Это делается не для того, чтобы привлечь жертву к какой-либо судебной ответственности, а для того, чтобы защитить ее. В случае с несовершеннолетними они переходят под опеку суда и изолируются из среды, которая довела их до попытки самоубийства.

Тед подался вперед, пытаясь что-то сказать, но доктор Вэйд поднял вверх руку.

— Пожалуйста, сначала выслушайте меня. Случай случаю рознь. Обстоятельства, среда обитания ребенка бывают разными. Как правило, жертве идет на пользу вмешательство властей. Например, когда ребенка изолируют из неблагополучной семьи.

Тед почувствовал, как Люссиль пошевелила пальцами, ее глаза были прикованы к врачу.

— Тем не менее, — продолжал Джонас Вэйд, — я не думаю, что в случае с Марией вмешательство службы опеки принесет пользу. Я говорю это, потому что знаю, какая у нее дома атмосфера, и знаю, что она является активным членом церковной организации. Я не вижу необходимости информировать об этом происшествии власти, но мы должны найти разумное решение.

Маленькая комната, насквозь пропахшая сигаретным дымом, погрузилась в тишину. Все четверо думали над услышанным. Наконец Тед прервал молчание.

— Доктор Вэйд, Мария согласилась поговорить с вами?

— Да, согласилась, но я не могу сказать вам, о чем мы говорили. У нее, как и любого взрослого человека, есть право рассчитывать на конфиденциальность разговора. Единственное, что я могу сказать, — это то, что мы должны действовать быстро.

— Доктор. — Голос был плоским, лишенным всяких эмоций. Он исходил от Люссиль, которая сидела белая как полотно. Без макияжа и привычной аккуратной прически Люссиль Мак-Фарленд выглядела изможденной. — Почему она сделала это?

Он развел руками.

— А почему бы вам не спросить об этом ее?

Люссиль покачала головой, не в состоянии произнести больше ни слова.

В разговор вступил Тед.

— Доктор Вэйд, я не понимаю, почему Мария открывается чужим людям, а не нам? Она что, не доверяет нам?

— Мистер Мак-Фарленд, ваша дочь ищет человека, который бы ей поверил. Вероятно, вы и ваша супруга не выказали должного доверия к ее словам, поэтому она отвернулась от вас.

— Но ведь то, что она говорит, явная ложь!

Доктор Вэйд потер нос.

— Некоторые аспекты этого дела весьма необычны. Эти ее настойчивые заверения в собственной девственности… — Он на секунду задумался, решая, рассказать им о своих подозрениях и находках или нет. В конце концов он принял решение подождать до тех пор, пока он не поговорит с доктором Дороти Хендерсон. — Как бы там ни было, дело не в том, говорит ли она правду или нет. Дело в том, как она воспринимает свое положение и ваш отказ поверить ей.

— Такое часто случается? — спросил отец Криспин.

— Крайне редко, святой отец. Как правило, девушки, не желающие признаваться в том, что они добровольно вступили в сексуальную связь, заявляют, что их изнасиловали. Мало кто из них настаивает на девственности, когда не сегодня-завтра начнет расти живот. Хотя известны случаи, описанные в журналах по психиатрии, когда женщины вплоть до самых родов, а то и после родов заявляли о том, что никогда не делили постель с мужчиной. Во всех этих случаях имело место психическое расстройство.

— Нет! — прошептала Люссиль. — Моя дочь не психопатка.

— Я не говорю, что она психопатка, миссис Мак-Фарленд, на данный момент это должно волновать вас меньше всего. Реальность такова, мистер и миссис Мак-Фарленд, что вы имеете на руках беременную дочь-подростка, которая эмоционально неустойчива и которая нуждается в наблюдении специалиста. Вы должны решить, что делать. Исходя из того, что аборты запрещены, а о браке не может быть и речи, — он сделал паузу, наблюдая за их лицами, — вам остаются только два возможных варианта. Либо оставить Марию дома, либо отослать ее куда-нибудь до момента рождения ребенка.

В комнате снова повисла тишина. Джонас бросил быстрый взгляд на часы. Сразу после этой встречи он собирался позвонить доктору Хендерсон.

— Что вы имеете в виду, — раздался уставший голос Теда, — отослать ее?

— Думаю, мистер Мак-Фарленд, Марии будет лучше, если вы передадите ее на попечение специалистов.

Он внимательно всмотрелся в лица сидящих перед ним, задержавшись взглядом на лице отца Криспина. Джонас Вэйд видел в тяжелом подбородке, в щетинистых бровях, в маленьких беспокойных глазах священника тревогу. И он знал почему. Мария Анна Мак-Фарленд была образцовой католичкой, беспрекословно сознающейся в своих самых постыдных грехах семейному священнику. Но этот грех, к большой досаде священника, Мария утаила от него.

— Доктор Вэйд, — раздался голос отца Криспина, — я не хочу оспаривать рекомендации, которые вы даете мистеру и миссис Мак-Фарленд, и я также не хочу вмешиваться в ваши дела, однако позвольте мне предложить на рассмотрение свою идею.

— Напротив, святой отец, буду рад выслушать все ваши предложения.

— Прекрасно, — сказал отец Криспин, ударив в ладоши, — тогда вот, что я предлагаю.