Кольчугинские сыщики (СИ)

Пиратка

Кикимора Хаврошка имела множество недостатков и грехов, которые всегда себе прощала. Самым любимым из всех был грех воровства. Она воровала самозабвенно, без всякой на то причины. Ни голод, ни нужда, ни страсть коллекционера, ни подростковое любопытство не способствовали Хаврошке что-то стибрить, слямзить, стащить, умыкнуть и присвоить. Сама любовь к искусству делала воровство чем-то вроде смысла каждого Хаврошкина дня. Пуговица или бублик, записная книжка, тюк белого рубашечного полотна, кожа для подметок сапог… В милиции Кольчугино было чем поживиться, а с появлением мышки Степаниды, Хаврошке теперь было на кого свалить.

Свечи, карандаши, веники, ветошь для мытья полов — в пропаже нужных в хозяйстве вещей можно было смело обвинить новую серую подругу. Хаврошка не боялась разоблачения, характер Степаниды изучила и потому знала, что мелкая лейтенантка всё простит своей одноглазой и несчастной подруженьке. Поэтому Кикимора с каждой новой пакостью все смелела и смелела.

Дошло однажды до того, что она утащила у мышки осколок её волшебного зеркала. О том, что зеркало волшебное, Хаврошка и не знала, но взглянув в него мельком, не могла оторваться. На нее, одноглазую и лохматую, смотрела не курносая и конопатая неряха, а юная пиратка. Да, одного глаза не хватало и ей, и на лице имелась аккуратная кожаная повязка, но в остальном… Смоляные кудри, драматический излом бровей, тонкий нос с хищными трепещущими ноздрями и сочные губы.

«Неужели я такая? А вы-то, други нечистые, скрывали от меня истинный облик?» — ахнула кикимора и шустро сунула осколок зеркала в карман передника.

Всю ночь кикимора ворочалась, вздыхала и при свете свечи рассматривала себя в осколок зеркала. На заднем фоне высились мачты загадочной белопарусной каравеллы, а из-под лихой треуголки юной пиратки змеились буйные кудри. На следующее утро кикимора встала не с той ноги, ведь ночь ее была бессонной и загадочной. Ей чудились крики: «Полундра!», «Свистать всех наверх!» и «Тысяча чертей, но ты будешь моей, красотка!» Но на дворе был обычный вторник, в кабинете уже пыхтел за гроссбухами зампотылу, списывавший как негодное, новое обмундирование, и Хаврошкина пиратская суть никому, кроме нее, была не очевидна.

«Степанида хватится зеркала, придет сюда и отберет сокровище! — встрепенулась Хаврошка, — была у меня мечта, да и той не станет». Надо было что-то придумать, запрятать зеркало так, чтобы не нашел никто: ни шустрая мышь со своими серыми приятелями, ни ее домовой Борода, ни запечник Агафоша, никто! С другой стороны, сердце кикиморы стал подтачивать червячок, называемый совестью. Раньше нахальная Хаврошка о таком и не слыхивала.

«Я хоть в зеркальце посмотрюсь, так на полкопеечки счастливее стану! А Степаниде эта игрушка ни к чему, ее и так Борода любит», — убеждала себя Хаврошка, но червячок точил и точил.

В кладовую прибежала тайными мышиными тропами Степанида и вылезла из-за плинтуса.

— Айда ёлку наряжать в котельной, ведь скоро Новый год!

Хаврошка вздрогнула и сунула руку с зеркальцем под фартук.

Степанида и Хаврошка двинулись в котельную. Кикимора не ожидала, что Степанида побежит за ней следом, надеялась на то, что та юркнет в свой тайный ход. Но необходимости скрываться не было. Милиционеры разошлись по домам, и огромные каблуки их сапожищ не грозили мышке. Только в дежурной части дремал лейтенант Березкин, мимо которого и прошмыгнули подружки. Хаврошке не удалось спрятать краденое зеркало.

Мышь что-то пищала про новогодние приготовления, про раздобытую Агафошей пачку ванильных сухарей, про сюрпризы под ёлкой, про сочиненные Бородой новогодние частушки. Хаврошка её не слушала, думая только о том, как бы улучить минутку и спрятать зеркальце.

Дверь в топочную была приоткрыта, из комнатки выглядывали пушистые елочные ветки и звучали залихватские частушки Бороды. Агафоша бренчал на балалайке.

Мышь не пудрилася,

Не румянилася.

Я не знаю, почему

Мне понравилася.

Степанида юркнула первой, села на задние лапки и грозно спросила:

— Прохлаждаетесь?

— Нет, — заверил её Агафоша, — домовой ждёт свою музу, а я ему подсобляю.

Кикимора протяжно вздохнула. Она подумала, что было бы совсем неплохо тоже быть чьей-то музой, и украдкой взглянула в зеркало. Увы, там отражалась только аккуратная поленницу дров, стопка газет для растопки и привязанные к матице пучки душистых трав. Кикимора разволновалась и обвела взглядом честную компанию. Каждый был занят делом. Домовой привязывал ниточки к конфетным фантикам, Агафоша укреплял алую звезду на макушке, Степанида уплетала сухарь. Никто вроде бы не заметил ничего такого…

— Вот тебе клок ваты, — скомандовала мышь кикиморе, — кромсай на мелкие кусочки, будет волшебный снежок. Насыплем на веточки, отменно выйдет.

Кикимора взяла одной рукой предложенный клок, второй продолжала неуклюже удерживать зеркало. Мышь и домовой переглянулись. Кикимора отвернулась от всех и стала увлеченно драть вату. Агафоша что-то шепнул Бороде на ухо, но тот махнул рукой.

Мышь оставила недоеденный сухарь и шустро забегала от кучки ватных снежков до елочки, бесстрашно карабкаясь по колючим веткам. Домовой вился вокруг елки, привешивая птичек из фольги от шоколадок и бантики от карамельных оберток.

— Как я это роскошество люблю и обожаю… — прошептала мышь, когда новогодний ритуал был завершен.

Кикимора хмуро смотрела на результаты совместного труда.

— Надоть под ёлочку положить подарки! — сказала мышь и захлопала в ладоши, — Но чтобы волшебные были, так что не скупимся!

Агафоша притащил из дальнего угла большое полено.

— Чтобы в нашем отделе милиции было всегда тепло и уютно.

— Годится, — одобрила мышь.

Домовой сунул под елку новый веник с полированным наметельником.

— Для чистоты комнат и помыслов всех оных обитателей.

— Неплохо, — одобрил запечник.

— Для сытости и благоденствия, — пискнула мышь, прикатив невесть откуда взявшийся огромный грецкий орех, — я его цельный месяц прятала. Сама от себя.

Все уставились на Хаврошку, ожидая, что же она положит под ёлочку. Крупная слеза скатилась по грязной щеке кикиморы. Хаврошка вытащила руку из-под передника и сунула под пушистые ветки осколок краденого зеркальца. Домовой присвистнул и почесал в бороде, Агафоша хмыкнул и поскреб в затылке. Мышь поднялась на цыпочках и взглянула на подарок, удостоверившись, что это именно то зеркало, что пропало намедни из-за сейфа следователя.

— Для всеобщей красоты… — прошептала кикимора.

Домовой подлетел к Хаврошке и погладил ее по голове толстой ладонью. Седые космы кикиморы потемнели и разгладились. Они медленно завились в спиральки. Домовой тронул Хаврошку за плечо, и вместо старого ситцевого сарафана появилась белая шелковая блуза, заправленная в жаккардовую многоярусную юбку. На кривых ножках кикиморы заблестели новьем лаковые сапожки.

— До боя курантов недолго осталось, но немного волшебства тебе не повредит, — шепнул он.

— Да-да, — поддакнула Степанида.

— Чаровница! — восхищенно ахнул запечник.

Хаврошка победно посмотрела на обалдевшего Агафошу и по-пиратски воскликнула:

— Тысяча чертей, запечник! Не тушуйся, этой ночкой мы зададим жару!